Лера плакала на плече Кирилла, подложив угол уже промокшего от слёз одеяла под щёку.

Наверное, чувствуя рядом живое человеческое тепло, переживать горе легче, чем уткнувшись в равнодушную подушку. Застань Леру эта новость в гостинице, выбор бы и не стоял. Но печальное известие настигло её здесь и сейчас, и Кириллу досталась нелёгкая участь принять на себя этот первый удар Лериной скорби.

Как Лера ни настраивалась, как ни ждала этих страшных слов, а всё равно они прозвучали оглушительным выстрелом. И грудь болела, словно пробитая насквозь. И слёзы душили. Но дружеское плечо и простые слова поддержки — лучшее, что помогает в такие минуты. А то, что это были надёжное мужское плечо и сильная мужская рука — просто стечение обстоятельств.

— Пришёл в себя на пару секунд, посмотрел на маму и умер, — всхлипывала Лера.

— Они долго прожили вместе? — Кирилл обнимал её двумя руками, сцепив их в замок.

— Всю жизнь. Почти тридцать лет. Но жили по-разному. И в общаге ютились, и перебивались с хлеба на квас. Было время, когда отец пил. Но взял себя в руки, бросил. Другим человеком стал. Квартиру ему дали на заводе. Должность хорошая, зарплата. Казалось бы, именно сейчас жить да жить, но диагноз, в который так не хотелось верить, оправдался.

— Почему-то именно так и бывает. Лучше всего как раз в тот момент, когда всё и заканчивается. Самое тихое время всегда перед грозой. Самый тёмный час — перед рассветом. Самый пронзительный миг — перед расставанием.

Кирилл перехватил руки, сильнее прижав Леру к себе.

— Скажи, а что ты имел в виду, когда сказал в Эрмитаже: «Это — отчаяние»? — Лера хоть и смыла косметику, но поднять на Кирилла опухшие от слёз глаза не рискнула.

— Лучше тебе пока не знать, — прижался он к её волосам щекой. — Не сейчас.

Она кивнула, словно понимая, о чём он говорит. Но эти «пока» и «не сейчас» звучали так, как будто у них будет «потом». И именно от этого почему-то стало легче.

— Я там видела в ванной халаты. Переоденусь, да пора, наверное, спать. Как ты себя чувствуешь? — она прижалась губами к его лбу, безжалостно склонив к себе его голову. Кириллу пришлось расцепить руки. — Температуры нет.

— Мне хорошо. Правда, намного лучше.

— А где твои вещи? — Лера сдвинулась к краю дивана, собираясь встать.

— Я же не планировал сюда приезжать. Если бы не этот дождь, если бы не холод, — он вздохнул, но что значил этот вздох, Лера не поняла. — Они в гостинице, недалеко от вашей.

Про то, что не только приезжать, но и вообще он ничего «не планировал», Лера поняла ещё, когда развешивала его вещи. Из кармана брюк выпали только права, банковская карточка и немного наличных. Если бы там вдруг оказался презерватив, она бы, не раздумывая, уехала. Оказала бы ему первую помощь и сбежала. Но то, что ничего компрометирующего и подозрительного ей под руку в его карманах не попалось, вызвало доверие. И она искренне верила, что он его оправдает.

— Я постелю себе здесь, хорошо?

— Могу уступить тебе кровать.

— Тебе надо выспаться, — покачала Лера головой и встала, собирая посуду. — А я боюсь, что толком всё равно не усну.

— Я уберу, — перехватил он её руку. — Иди, не трать на это время. Там где-то и полотенца должны быть, и щётки одноразовые.

К тому моменту, как она вышла из душа, поплотнее запахивая мягкий махровый халат, Кирилл уже перемыл посуду, постелил ей в гостиной постель, и сам сидел в кресле, не смея мять чистое бельё.

— Там же есть ещё один халат, да?

Лера кивнула, вытирая слегка намокшие под целлофановой шапочкой волосы.

— Спокойной ночи, — ободряюще улыбнулся Кирилл и ушёл.

Она слышала, как в душе лилась вода. Гудел фен. Дверь ванной стукнула о стену, когда Кирилл её открыл. Потом закрылась с мягким щелчком дверь в спальню. Кровать скрипнула.

Лера отвернулась к спинке дивана и тяжело вздохнула.

Хорошо, что она попрощалась с папой, когда уезжала. Как бы она себя чувствовала, не сделай этого? Наверное, ещё хуже. Наверное, совсем плохо. Хотя ей было так плохо, что хуже уже, наверное, и некуда.

Она кое-как подавила порыв позвонить мужу. Артём не выносил, когда она плачет. Его почему-то это злило. Вместо того, чтобы её успокоить или пожалеть, он начинал психовать, орать, выкрикивать оскорбления. Словно это могло помочь. Словно «Соберись, тряпка!» — волшебное заклинание, решающее все проблемы. На самом деле становилось только горше. И Лера просто уходила, чтобы не мозолить мужу глаза, и плакала, забившись в какой-нибудь тёмный уголок, чаще всего — включив посильнее воду в душе.

От этих воспоминаний к горлу снова подступил ком. Лера закусила уголок подушки, давясь рыданиями, и даже не услышала, когда пришёл Кирилл.

— Пойдём.

Он ни о чём её не спрашивал, просто просунул руки под шею и согнутые колени и поднял на руки.

— Тс-с-с, тихо, — ответил он на её попытки возразить.

Донёс до спальни, аккуратно уложил на кровать и укрыл своим ещё тёплым одеялом.

Лера словно так и осталась лежать. На том же боку, что и на жёстком диване, так же щекой на подушке. Но всё было совсем не так. Кирилл лёг поверх одеяла, слегка подоткнув его, и, придавив Леру тяжестью руки, прижался к её спине.

— Я буду рядом на тот случай, если ты опять захочешь поплакать. Не обязательно делать это в одиночестве, — прозвучал его голос у неё над головой.

Лера вытащила руку, вытерла влажные глаза. Вдох получился неровным, прерывистым.

— Когда умер мой отец, мне было четыре года, — Кирилл продолжил говорить ей в макушку. — Я не понимал, что это значит, но помню, как его ждал, когда он уже не мог прийти. Мне казалось, он обязательно вернётся. Откроет дверь, заснеженный, с мороза, не раздеваясь, поднимет меня на руки и будет колоть холодной жёсткой бородой. Это единственное, что я запомнил про отца из того, чего нет на семейных фотографиях. Его колючую бороду, снег, таявший на меховом воротнике. Эти воспоминания очень дороги мне.

— Что с ним случилось? — Лера помедлила, а потом засунула свою руку под подушку, подальше от его руки.

— Какой-то нелепый случай, — Кирилл не шелохнулся. — Полез в уличную драку, и его пырнули ножом. Мне рассказали, когда я уже подрос. Тогда, в детстве, меня даже на похороны не взяли. Но мне кажется, я до сих пор не понимаю, что такое смерть. Не чувствую, не осознаю её окончательности. До сих пор мне кажется, что раз мы помним, храним в наших сердцах эти воспоминания, значит, дорогие нам люди живы. Только судьба забросила их в другое место, где нас, нынешних, нет. Но в том мире до сих пор живёт маленький мальчик Кирюша, которого отец на вытянутых руках поднимает к потолку и колет бородой.

— Иногда мне кажется, что вообще мы живём там, где наши воспоминания.

— И находимся в том месте, о котором думаем, — Кирилл подпёр голову, облокотившись на подушку.

— А мама вышла снова замуж? — Лера прижимала к себе руку, боясь расслабить мышцы и коснуться его локтем.

— Нет. У меня был старший брат, душевнобольной.

Он замолчал, задержав дыхание, Лера тоже перестала дышать.

— Знаю, как это звучит, — выдохнул он, — поэтому никогда об этом не рассказываю.

— Звучит как горе, — вдохнула она, поправив за ухо волосы. — Горе в семье, а особенно для матери.

— Мама посвятила жизнь тому, чтобы за ним ухаживать. А заодно растила меня. Он умер несколько лет назад. И она до сих пор чувствует себя потерянной. Отца нам заменил дед. Он и сейчас мне вместо отца.

— Сколько же ему лет? — удивилась Лера и, забывшись, положила свою руку рядом с рукой Кирилла.

— Под восемьдесят, — Кирилл отодвинул свою руку, уступая ей место. — Но он бодрячком. Отгрохал себе коттедж в Подмосковье, ещё когда мы на севере жили. Он там на металлургическом заводе крупной шишкой был. Начальником отдела по научной работе. Можно сказать, он нас всю жизнь и содержал. Каждый год с мамой и Игорем на море вывозил. Первое время мама работала, с Игорем бабушка занималась. Потом бабушка умерла, мама уволилась.

— Намного он был тебя старше?

— На десять лет. И он был самым светлым и чистым человеком из всех, кого я когда-либо знал. Тихий, улыбчивый, послушный, добрый, очень домашний. Мама его даже читать по складам научила, хотя ей говорили, что он безнадёжен, и предлагали отдать в интернат. Один только был у него недостаток — очень кушать любил. А мама его хоть и пыталась ограничивать, но жалела. Лишний вес его и сгубил. А может, Москва.

— Не понравилось ему в Москве?

— Совсем. Шумно, беспокойно, всё чужое. Звуки, запахи, квартира маленькая, не те хоромы с распашными дверями старой планировки, где мы жили до этого. Игорь начал нервничать, плохо спать, — Кирилл вздохнул. — В общем, что теперь гадать. Как случилось, так случилось.

— А дед живёт один?

— Нет, — покачал Кирилл головой и стал теребить пальцами ткань одеяла. — У него вторая жена после бабушки. Она его на двадцать лет младше. Секретаршей его раньше была.

— И что, официально женаты?

— А то, — усмехнулся Кирилл, — там такая профурища, палец в рот не клади, по шею откусит. Надо бы деда навестить. Что-то давно я к нему не наведывался. И вообще в последнее время видимся редко.

— Почему? — Лера восхищалась его рукой в голубоватом свете луны. И хоть видела только одну, то, что она видела, давало основание считать, что безупречны обе. Красивые мужские руки с выпирающими венами, выпуклыми костяшками. Мягкие, тёплые — это она скорее помнила. Правда, так тянуло в этом снова убедиться.

— Мой дед не выносит мою жену.

Лерины брови уползли на лоб к самым волосам, и она тут же забыла про его руку.

— Почему?

— Да кто ж его знает. Просто не понравилась. Так же бывает, — пожал Кирилл плечами.

— Бывает, — легко согласилась Лера. — Моя свекровь меня тоже терпеть не может. Но у той, правда, есть ответ, почему.

— И почему же?

— Недостойна я её «золотка». Не понимает она, что он во мне нашёл. Я мягкотелая, по её мнению, безвольная, никакая. Сама она — женщина энергичная, деятельная, пробивная.

— Ты сейчас случайно не про дедовскую профуру рассказываешь?

— Может быть, — улыбнулась Лера и закрыла глаза, когда Кирилл накрыл ладонью её пальцы. От его прикосновения даже по коже головы побежали мурашки. Лера содрогнулась, сильно надеясь, что Кирилл не заметил. — Только моя — женщина одинокая. И в вечном поиске, потому что с ней никто не уживается и надолго не задерживается.

— А где вы познакомились с мужем?

— На дне военно-воздушных сил.

— Он у тебя десантник?! — теперь, похоже, глаза Кирилла поползли на лоб, и он демонстративно поднял руку, словно не рискуя больше к Лере прикасаться.

— Угадал. Хотя ВВС и ВДВ разные рода войск. И праздники у них разные. Но к тому, как мы познакомились, это не имеет отношения.

— Чёрт! Вот что значит не служить в армии. Ведь перепутал, — расстроился он и подтянулся ещё выше, почти к изголовью, не заметив, как потянул за собой Лерины волосы. — Хотя и угадал. Ревнивый двухметровый десантник. Слушай, тебе домой не страшно приходить?

— Нет, — засмеялась Лера. — Он, когда сытый, добрый.

— Теперь, кажется, понимаю, почему ты так любишь готовить. Ну, рассказывай, мне очень интересно как же ты его укротила.

— Это было несложно, — Лера попыталась убирать волосы, которые натянулись. Кирилл спохватился, освободил пленённую им прядь, поправил. — В общем, нас с подругой пригласил её товарищ, военный лётчик, на концерт в военном городке. Он сам и его друзья сидели с нами в зале, а Артём пел под гитару со сцены, — Лера слегка повернулась. — Кстати, моего мужа зовут Артём.

— Я понял, — улыбнулся Кирилл. — Двухметровый ревнивый десантник с гитарой. Зовут Артём.

— Ты знаешь, — она села, не обращая внимания на его шутливый тон. — Это было как… наваждение? Не знаю. Озарение?

— Откровение? — он тоже сел, спустившись с подушек.

— Да. И песню он пел такую… грустную-грустную. Про фламинго.

— А слова помнишь?

— Все до одного. Сейчас, — Лера прочистила горло, закрыла глаза и запела тихонько слегка дрожащим голосом. — Пугливая птица фламинго… ты от стаи отбилась и машешь… розоватыми крыльями длинно… рукавами нарядной рубашки… И летишь ты от края до края… по маршрутам в которые веришь… может выбьют не сердце, а перья…из тебя на пути, дорогая…. Флими-и-нго, флами-и-нго… флами-и-и-нго.

Глаза невольно снова наполнились слезами.

— Не слышал? — Лера опустила голову.

— Никогда, — ответил Кирилл тихо.

— Она очень старая. И я до сих пор не могу её слушать без слёз, — Лера упала на подушку навзничь и вытерла глаза. — Артём терпеть не может мои слёзы, поэтому поёт её очень редко, — Лера вздохнула и улыбнулась. Кирилл сидел, положив подбородок на согнутое колено, и смотрел на неё, не отрываясь. — В общем, я так прониклась на том празднике и исполнением, и исполнителем, что им ничего не оставалось, как пригласить Артёма с нами. Так и познакомились. Так и остались вместе. И на все праздники до сих пор он дарит мне розовые цветы. В честь фламинго.

— Ты любишь его?

— Да, — Лера кивнула уверенно, но потом почему-то засомневалась и добавила: — Наверное.

Кирилл улыбнулся.

— Очень красивая история.

— Обычная, — отмахнулась Лера. — Артём говорит, что тоже заметил меня в зале. И пел только для меня. Но я не верю. Сейчас он гитару вообще в руки почти не берёт. Редко-редко, и то, если я сильно прошу.

Кирилл ничего не ответил. Тяжело вздохнул.

— Ты счастлива в браке? — спросил он после долгой паузы.

— А ты?

— Наверное, — ответил он, точь-в-точь повторяя её интонацию и даже плечом так же пожал. — Уже не знаю.

— Просто чем дольше с кем-то живёшь, — подпёрла Лера голову рукой, — тем больше накапливается таких моментов, что начинаешь сомневаться, — она поднялась выше на подушку, чтобы лучше видеть Кирилла. В темноте глаза его блестели так грустно. — Но это не значит, что ты несчастлив. Иногда просто приходится напоминать себе о хорошем.

— Возможно, — он выдохнул, и лёг рядом навзничь, положив руки под голову.

Лера потрогала его лоб и покачала головой. Ожидаемо, температура опять поднималась.

— Я сейчас.

Она ушла в кухню за таблетками. А когда вернулась, Кирилл так и лежал, глядя как по потолку ползёт свет от фар заехавшей во двор машины.

Он молча проглотил таблетки, выпил всю воду из стакана и так же безропотно укрылся одеялом, которое Лера принесла с дивана.

— Прости, если я тебя расстроила, — легла Лера под своё одеяло лицом к Кириллу.

— Ты не расстроила, — провёл он большим пальцем по её подбородку. — Спокойной ночи!

— Спокойной, — улыбнулась ему Лера.

Кирилл улыбнулся в ответ и отвернулся к окну.

Так невыносимо захотелось прижаться к его спине, обнять, зарыться лицом в его волосы, вдохнуть их запах и просто забыть обо всём, но в голове так настойчиво звучало…

Флами-и-нго, флами-и-нго… флами-и-и-нго…