— Но как ты…

Лера стояла на пороге распахнутой двери, когда он поднялся по лестнице. Всё тот же тонкий чёрный кашемир. Слегка взъерошенные волосы. Только букета нет. Прижатая к пальто согнутая рука, словно Кирилл её сломал, и она висит у него на перевязи.

— Попробуем ещё раз? — улыбнулся он.

Лера захлопнула дверь, слыша, только, как колотится сердце.

— Привет, — его неровное дыхание.

— Привет, — прижалась Лера к его холодному пальто, к согнутой руке, зарываясь лицом в мягкий шарф, завязанный на его шее. Умирая, растворяясь, превращаясь в пыль, когда его рука легла на спину.

Щетина заскользила вниз по её щеке.

«Держи меня, Земля!» — Лера подняла лицо, чтобы встретить его губы. Его холодные, такие волнующие, такие желанные, не забытые, едва не потерянные навсегда губы.

Но Земля не держала. Она раскручивалась с ужасной скоростью, как волчок, словно хотела сбросить их с орбиты. И они уже почти затерялись среди мириад мерцающих галактик, когда между ними что-то закопошилось.

Лера испуганно отпрянула. А из-за пазухи Кирилла высунулась лохматая мордочка щенка.

Щенок удивлённо уставился на Леру, когда она открыла рот, не зная, что сказать. А потом громко тявкнул. Лера вздрогнула. Кирилл засмеялся. Мама вышла из кухни, удивлённо вытирая руки о фартук.

— Мама, это Кирилл, — показала рукой Лера.

— А-а-а… да? — понимающе кивнула мама. — С возвращением!

— Это вам, — достал он лохматый чёрный с рыжим комочек.

— Мне? — мама в растерянности протянула руки, принимая этот живой подарок.

А Лера просто застыла в шоке с открытым ртом, не зная, что думать, не зная, что сказать.

— По документам его зовут Шусан, но стюардессы в самолёте прозвали его Шустрик. Мне кажется, он даже откликался.

— Шустрик?! — посмотрела мама в удивлённые глазки-бусинки, и Шустрик в ответ радостно заёрзал, завилял хвостиком.

— Но вы можете назвать его по своему усмотрению, — поспешил добавить Кирилл.

— Да как же я его назову-то, — растерянно подняла мама к лицу это чудо, — когда он такой Шустрик. И щенок снова согласно тявкнул.

— Я решил, что, если ты позвонишь, я разверну машину и приеду, даже если ты будешь против, — раздевался Кирилл, пока Шустрик с любопытством обследовал кухню, а мама пыталась напоить его из блюдца.

— Я не понимаю, как ты вообще прилетел. У вас нелётная погода. У нас нелётная погода.

— Я успел проскочить перед тем, как Москву окончательно завалило снегом, — прижал он Леру к себе. К груди, к мягкому свитеру. Обеими руками. И сквозь тонкую ткань своей блузки Лера чувствовала только его руки и постыдно, предательски, трусливо ничего не хотела больше знать.

— Ты заболела? — прищурился Кирилл, приподнимая её лицо за подбородок и всматриваясь в глаза. — Простыла? Что-то серьёзное?

— Тебе же всё доложили в офисе. Как ты успел там побывать?

— Я всё успел, — улыбнулся он. — Даже видел твой рабочий стол.

Кирилл убрал непослушную прядку её волос за ухо.

— Прямо спросил, где я сижу? — округлила Лера глаза.

— Конечно, нет. Там стоит такой знакомый жёлтый лист, — он снова прижал её к себе, выдохнул, стиснул. — Ты не ответила.

— Что? — совсем забыла Лера, о чём он спросил. — А! Нет, просто устала. Решила до праздников поваляться дома.

— Как удачно я выбрал время, — усмехнулся Кирилл.

— И не говори.

Не было сил его отпустить. Просто никакой физической возможности с ним расстаться. Но мама стала суетиться с обедом, накрывать на стол, задавать вопросы и спугнула их, как птичек.

— Если честно, я хочу только в душ и спать, — прошептал Кирилл Лере. — Но я выдержу сколько нужно, если твоя мама затянет меня за стол.

— Не затянет, если ты не хочешь. Это я возьму на себя.

Она вручила Кириллу полотенце и свой махровый халат, а потом провела с мамой инструктаж о разнице времени с Москвой и о том, что её старшая дочь уже большая девочка.

— Я тогда пойду в зоомагазин да в аптеку к себе зайду, — засуетилась мама, когда уже получила от Кирилла сердечные извинения за отсутствие аппетита и минимальные инструкции по содержанию щенка.

А ещё он продиктовал ей телефон некоей Нины Григорьевны и сказал, что у неё можно, не стесняясь, получить подробную консультацию по всем вопросам, связанным с содержанием юного йорка.

— Где ты его взял? — села Лера на край своей постели, с которой она скинула все вещи в угол. И которая буквально несколько часов назад была её тюрьмой, а теперь там сонно улыбалось её солнце.

— Можно я расскажу тебе об этом потом, — потянул Кирилл её к себе за руку. — Иди ко мне.

— Мама ещё не ушла, — прошептала Лера испуганно.

— Она нас простит, — уже опускались его губы вниз по шее. — Я месяц жил на одних воспоминаниях, как наркоман. Мне надо срочно пополнить свои скромные запасы.

— Кирилл, — ещё пыталась сопротивляться Лера, прислушиваясь, как мама шуршит чем-то в прихожей.

— Да, счастье моё, — скользнула его рука под пояс её домашних штанов.

Входная дверь, наконец, хлопнула, возвестив, что они с Кириллом остались вдвоём, а дальше Леру уже не нужно было уговаривать. Она разделась сама.

И тело привычно откликнулось на его ласки, томительно сжалось тугой пружиной, а потом раскрылось ему навстречу, приняло, задрожало.

— Резинка? — в последний момент вспомнила Лера.

— Поздно, — произнёс Кирилл сдавлено, дёрнулся, застонал, вжимаясь в Леру с силой, которую уже не мог контролировать.

«Ладно, хрен с ним, — стиснула Лера руками его мокрую спину, отвечая, сжимая его в себе изо всех сил, словно желая, чтобы он остался там навсегда. — Выпью потом что-нибудь посткоитальное».

Кирилл застыл над ней, тяжело дыша.

— Только сейчас не задавай мне никаких вопросов, — выдохнул он Лере в ухо. — Потому что я признаюсь в чём угодно, хоть в убийстве Кеннеди, если ты попросишь.

— Соври мне, что ты меня любишь, — прижала его Лера к себе, позволяя расслабиться.

— Только не это, — едва справлялся он с дыханием. — Я бежал из Зимнего дворца в женском платье. Я собирал деньги на домики для бездомных поросят. Но я не такая сволочь, чтобы сказать, что я люблю тебя, — он провёл кончиком языка по её щеке, — Я не люблю тебя. Я безумно, бесконечно, самозабвенно и неукротимо тебя люблю.

Он отвалился на подушку. Лера поднялась на локте, чтобы посмотреть в его бесстыжие глаза и увидела на его усердно потрудившихся и подуставших, завалившихся набок, красивых, удобных, аккуратных и идеально помещающихся везде, где надо, сантиметрах, сдувшийся как воздушный шарик латексный чехольчик.

— Нет, всё же ты сволочь, — покачала Лера головой. — Значит, поздно? Что это было, Кирилл?

— Ложь. Испугалась? — улыбнулся он, не открывая глаз. — А я так живо себе это представил. Как они разбежались там, виляя хвостиками, оставляя в тебе нечто большее, чем спермицидную смазку и запах латекса. Как устремились вглубь, в святая святых, туда, где зарождается новая жизнь в первозданной совершенной наготе, а может, в глубинах космоса. Частица меня внутри тебя, — Кирилл открыл один глаз, — но я никогда не нарушил бы данное тебе обещание. Прости, я первый раз тебе соврал. Теперь можешь мне это предъявлять, раз уж тебе так хочется обвинять меня во лжи.

Лера укоризненно покачала головой.

Кирилл рывком подтянул Леру к себе, сел, уложил её навзничь. Она сжалась, когда его лицо оказалось между её ног.

— Тс-с-с, — сказал он, придержав руками её бёдра, готовые сомкнуться. — И мы всё это уже проходили.

«О, да! Мы так это проходили», — откинулась Лера, почти свесив голову с края кровати и просто доверилась Кириллу.

«Ты думаешь, любить — это эгоистично? Если бы ты только знала, какое это счастье, когда ты стонешь. Когда я знаю, что доставляю тебе удовольствие. Это и рядом не стоит с тем примитивным оргазмом, когда я разряжаюсь сам. Когда я понимаю, что довожу тебя до экстаза — вот это оргазм. Всё остальное просто жалкое самоудовлетворение», — сказал он однажды. И ни разу себе не изменил.

Не изменил и сейчас.

Лера выгнула спину дугой в почти столбнячном опистотонусе и закусила руку, чтобы не заорать, всё же помня, что у них соседи. А когда Кирилл поднял и прижал её к себе, Леру ещё колотило мелкой дрожью в неизлечимой лихорадке этой болезни, имя которой было «Кирилл».

— Вот теперь я готов ответить на любые твои вопросы, — откинулся он на подушки, всё так же привычно, знакомо, уютно прижимая её к себе.

— Вот теперь я не готова их тебе задавать, — улыбнулась Лера.

— Тогда я сам тебе всё расскажу, — поправил Кирилл её волосы. — Во-первых, я с ней никогда не спал, — он вздохнул, — пока она была замужем.

— А что так? — усмехнулась Лера на это его «пока». — Это ведь ради неё ты уходил первый раз от жены? Да?

— Ты задаёшь неудобные вопросы.

— Зато справедливые.

— Нет, не ради неё, — Кирилл вновь вздохнул. — Наверное, я не с того начал.

— Это неважно. Видимо, она развелась ради этого. И я тебе официально заявляю, что оно стоило того, — тон Лера, конечно, старалась поддерживать шутливый, но, даже лёжа у Кирилла на груди, в его надёжных объятиях, Лере стало совсем не до веселья. Всё, что она уже слышала об этой истории, не так уж и далеко ушло от истины. — А во-вторых?

— Я никогда её не любил.

— Пока… — подсказала Лера.

— Без пока. Не любил. Не ценил. Не…, — Кирилл задумался, — вот всё, о чём бы я ни подумал, выходит с частицей «не», кроме одного. Я её пожалел. И это самое ужасное, что я когда-либо сделал в жизни.

— Вы познакомились на семинаре?

— Мы не знакомились, — он зевнул. — Я её даже не заметил. Не знал о ней ничего, не обратил внимания. Потом задним числом уже стал припоминать, что она что-то спрашивала, мы о чём-то говорили.

Лера подняла голову, чтобы посмотреть на него. Глаза у Кирилла закрывались, но он ещё держался.

— Не буду тебя сейчас мучить, — поцеловала Лера по очереди уголки его губ. — Спи.

— Не уходи, — прижал он её к себе покрепче.

— Хорошо, — опустилась она на его плечо. — А в-третьих?

— А в-третьих. Не я её, а она на меня преследовала два года.

Он замолчал, а потом задышал глубоко и спокойно. Как человек, совесть которого чиста. Но если он думал, что развеял все Лерины сомнения, то ещё сильно в этом ошибался.

Лера выскользнула из объятий Кирилла, когда услышала, как открывается входная дверь.

— Симпатичный, — сказала мама, подхватывая на руки виляющего хвостиком щенка.

— Да, лапусик, — потрепала по лохматой голове Лера, забирая животинку.

— Я про твоего москвича. И ведь приехал, не побоялся, — доставала она из пакетов корм для щенков, миски, памперсные пелёнки.

— Не побоялся чего? — не поняла её Лера.

— Да ничего не побоялся.