Может, Кирилл на то и рассчитывал, когда сказал, что позвонит завтра, только назавтра Лера действительно успокоилась.

Успокоилась настолько, что ей стало всё равно, что он ответит, поэтому ничего не стала спрашивать. В пяти стадиях принятия неизбежного первые три она прошла за два дня: отрицание, гнев, торг. А вот в депрессии застряла.

По привычке ходила на работу. Равнодушно отвечала на вопросы коллег, мамы, Кирилла. Безучастно отнеслась к тому, что вместе с Гессманном Неверов, как и планировалось, посетил Приморье, но в их континентальную глушь не заехал. Он извинялся, переживал, а Лера великодушно его простила и осталась равнодушна.

Приедет он или не приедет, рядом он или нет, звонит или не звонит, что было в его прошлом, есть ли у них будущее — ей стало всё равно. Всё замерло, застыло и превратилось в какое-то небытие. Так и тянулись дни, словно шли мимо, не задевая чувств, не оставаясь в памяти.

Единственное, что как-то вытаскивало её из этой апатии, стали успехи Артёма. Он начал самостоятельно ходить. К приходу Леры даже умудрялся состряпать нехитрый ужин. А вечерами они вместе смотрели футбол. Артём втянулся даже посильнее Леры, даже пояснял какие-то спорные моменты, если она не понимала. И по-доброму завидовал, что Лере удалось увидеть игру «Барселоны» живьём.

Это было так странно. Развестись, чуть не потерять его и вдруг обрести в Артёме друга. Человека, который её понимает, беспокоится, сочувствует и ничего не требует взамен. И не столько Лера о нём сейчас заботилась, сколько Артём поддерживал в ней жизнь.

Это было так странно! То, что обычно сближает мужчину и женщину — секс, когда-то стал для них проблемой. Но стоило избавиться от этих душащих своей беспросветностью глухих стен боли и несовпадений, и они научились ценить друг друга. Слушать и слышать. Чувствовать и понимать. А ещё делиться тем, что раньше ни один из них не смог бы произнести вслух.

— Ты ведь скучаешь по ней, да? — Лера сидела у Артёма в ногах, зябко кутаясь в плед. Не потому, что её знобило, а потому, что они говорили о Дашке. Потому что однажды Лера поняла, о чём так тяжело и молчаливо переживает Артём — о том, что Дашка его бросила.

Но когда услышала, что и та тайком переспрашивает у девчонок, не говорила ли Лера про бывшего мужа, догадалась, что неравнодушна Дашка к Артёму больше, чем хочет показывать. Что всё между ними тоже непросто. И Лера стала стараться сообщать свои новости при ней.

Новостей было немного. Но всё же. Артём теперь ходил с палочкой. Недолго, но уже мог сидеть. Пусть до полного выздоровления ещё было далеко, но в выходные они даже спускались подышать во дворе морозным воздухом. А за неделю до Нового года сходили в гости к маме.

— Да, — коротко ответил Артём. Когда разговор заходил о Даше, он всегда становился немногословен. — Наверно, скучаю. Не знаю, как называется то, что я чувствую.

— Если не хочешь об этом говорить, я не буду тебя мучить, — оценила его хмурое лицо Лера, но он отрицательно покачал головой.

— Нет, наоборот, хочу. Именно с тобой, — он вздохнул. — Понимаешь, я же не идиот. Я тоже понимал, что мы с тобой не подходим друг другу. Ты такая хрупкая, ранимая, нежная. Чуть не так — зажалась, становлюсь активнее — терпишь, иду против — молчишь. А мне нужен был конфликт, твои эмоции. Пусть протест, пусть возмущение, недовольство, но какой-то выход. А ты наоборот. Всё тише, всё пугливее, всё больше слёз.

— Прости, — подтянула Лера повыше плед.

— Нет, нет, не извиняйся, я намного больше в этом виноват. Да и всё это в прошлом, мы уже это обсудили. Я не о нас, — он почесал затылок. Лера подумала, что не мешало бы его перед праздниками подстричь. Бриться он снова стал гладко, но с этими отросшими волосами определённо что-то нужно было делать. — Я о том, что, когда ты ушла, я ведь хотел мстить. Хотел вернуть тебя во что бы то ни стало. Но вдруг появилась Дашка. Девушка, которая мне даже особо и не нравилась. Вздорная, совершенно неуправляемая, скандальная, дурная, сумасшедшая…

Лера невольно заметила, как заиграла улыбка в уголках его губ, как потеплел взгляд. И как он тоскливо вздохнул, тоже не ускользнуло от её внимания.

— Мы с тобой словно тушили друг друга. Два тлеющих уголька, которые вот-вот бы погасли. А она ворвалась в мою жизнь как свежий ветер. И я вдруг ожил, запылал, разгорелся, как тот костёр. С самой первой встречи. Два дня мы не вылезали из постели. Такого даже в юности со мной не было. Чёрт! — он откинулся на подушку и натянул повыше одеяло.

И Лера понимала, что он там сейчас смущённо прикрыл. И понимала, каково это, потому что так же заводилась даже от голоса Кирилла.

— И я подумал: да плевать. Потрахаемся и разбежимся. Собью охотку, как говорят, да и забуду.

— Может, так бы и случилось, не упади ты с этой вышки? — Лера вытянула затёршие ноги, откинулась на спинку.

— Я второй месяц об этом думаю. Свобода, которую ты подарила, опьянила меня, или всё же эта подруга, что никак не идёт у меня из головы?

— Хочешь, я позову её? — Лера не знала, чем ему помочь, но готова была сделать что угодно.

— Издеваешься? — хмыкнул он. — Нет, конечно. Захотела бы, пришла. Да и не в ней, скорее всего, дело. Просто она была последней. Лера, прости, — он посмотрел на неё виновато. — Я так и не смог тебе признаться. Но нет, она была не единственной.

— Даже так? — Лера не успела сдержать эмоции. Брови удивлённо поползли на лоб. Хотя чему? Чему она удивилась? Ведь чувствовала, подозревала, была почти уверена.

— Даже в этом ты оказалась честнее меня. А я струсил. Так тебе и не сказал правду.

— У тебя и не было такой возможности, Тём. И я не призналась. Я просто ушла.

— А я боялся уйти, чего уж там. Только изо дня в день взращивал в себе это недовольство тобой, в котором ты была не виновата. Носился с этими обидами, что на чужих случайных баб у меня встаёт и стоит хоть всю ночь. А с тобой я не могу, пока не доведу себя до крайней степени раздражения, такого, что уже не вижу берегов. Прости.

— Тогда я тебе тоже признаюсь. Я ведь догадывалась. Только опять же молчала, — усмехнулась Лера. — И мне не за что больше тебя прощать. Только себя.

И то, что она почувствовала, лучше всего передавало слово «отпустило». Словно большая вода схлынула и обнажила берег — блестящие камни её никчёмных претензий Кириллу, пустые раковины обид и влажный песок, ещё пропитанный её солёными слезами. Её отчаяние отступило, сезон дождей закончился, и солнце с верой в будущее медленно и верно вставало из-за горизонта.

Кажется, именно сейчас, благодаря признаниям Артёма, Лера наконец и приняла то, что с ней произошло. Приняла свой поступок, свою измену, свой развод. Приняла себя со всем своим несовершенством. И свою любовь к Кириллу уже почувствовала не кожей, которая горела от его прикосновений, не страстью, что сжигала её плоть, не безумием, что диагностировал её мозг, а полнокровностью, чистотой и глубиной настоящего чувства. Только сейчас поняла насколько действительно любит. И перешла, наконец, в эту стадию принятия, когда можно просто жить и больше ни за что себя не порицать. Не потому, что не за что, а потому, что всё это просто неважно.

— Я только сейчас, наверно, себя и простила, — улыбнулась она. — Хотя теперь мне будет ещё сложнее. Надо принимать решение. Надо что-то ответить ему. Я так боюсь опять ошибиться.

— Неужели ты ещё в чём-то сомневаешься? — Артём подхватил трость, стоявшую у подголовника, опёрся на пол и осторожно сел. Подвинулся, развернулся, откинулся на спинку дивана, как Лера, и протянул ей руку.

— Во всём, — аккуратно прислонилась она к его плечу, но он уверенно её обнял, прижал к себе.

— Даже я уже ни в чём не сомневаюсь. Смирился, что ты променяла такого красавчика, как я, на этого, — он улыбнулся, — прости господи, москвича.

Лера засмеялась.

— С этим прости господи так всё непросто, Артём. Если бы ты только знал.

— Так расскажи мне. Может, я на что ещё сгожусь.

— Разве что на совет, — Лера поправила сползший плед.

И, укрывшись с Артёмом на двоих одним пледом, рассказала ему и про жену Кирилла, и про её беременности, и про ту другую девушку, что так и не давала Лере покоя.

— Да, не ищешь ты лёгких путей, однозначно, — вздохнул Артём. — Только знаешь, я слышу каким тёплым становится твой голос, когда ты с ним говоришь, каким весёлым — смех. Вижу твои счастливые глаза, когда ты уходишь, прижимая к уху телефон. Если ты не любишь его, то никто не любит. И я скажу тебе как мужик. Даже когда у меня бывала телефонная связь, я тебе не всегда звонил. А он готов слушать тебя каждый день. По нескольку раз на дню. И неважно о чём вы говорите. Он любит тебя. Лера, очнись! Собирай свои вещи и лети к нему. Лети.

— Я боюсь.

— Чего? Быть обманутой? Поверь, это не так уж и страшно. Обмануть в сотни раз страшнее. А жизнь так коротка. Так непредсказуема. Так хрупка. Теперь я знаю это точно. Там, в тайге, когда лопнул этот карабин на страховочном тросе, со сломанным позвоночником я лежал на снегу и смотрел в небо. Как кто там? В школе проходили? — он повернулся к Лере. — Андрей Болконский на поле Аустерлица? Так вот именно тогда я и подумал, как глупо бояться. И что жизнь ценна, только если прожить её рядом с тем, кого любишь. И лучше ошибиться, споткнуться, упасть, расшибить лоб, набить шишек, чем упустить этот шанс.

Он крепко прижал её к себе, а потом отпустил. Снова потянулся за своей тростью.

— Если ты не решишься, я сам куплю тебе билет и лично провожу до аэропорта.

— Он прилетит на Новый год, — улыбнулась Лера.

— Надеюсь, догадался, что с тобой иначе нельзя? — усмехнулся Артём.

— Могу познакомить. Спросишь.

— О, нет! Вот это точно лишнее, — мотнул он головой, оперся на свою клюку и встал.

— Ты куда?

— Сделаю бутерброд. Что-то я с этими разговорами так жрать захотел.

— Давай я принесу, — подскочила Лера.

— Сидеть! — показал он тростью. Ну вылитый доктор Хаус. — Я сам могу о себе позаботиться. Не надо со мной нянчиться. Ты будешь?

Лера пожала плечами неопределённо.

— А если с горчичкой? — прищурился он хитренько.

— Ты меня искушаешь.

— Балда ты, Лерка. Там, кстати, твоя любимая программа сейчас начнётся.

— Кулинарная PRОпаганда? — оживилась она.

Но посмотреть на рецепты приготовления очередных испанских блюд, что готовил обаятельный русский мужчина, не первый год живущий в Испании, Лере не удалось.

Хрустя салатом, приклеенным на кусочек колбасы тонким слоем горчицы, засыпая хлебными крошками кожаное кресло Артёма, Лера говорила с Кириллом.

С Кириллом, который так давно не слышал её бодрого голоса, что Лера и сама удивилась, как он от неё до сих пор не устал.

— Ты не передумал? — с опаской спросила она.

— Нет, счастье моё. Я боялся, что ты передумаешь.

— Ни за что. Теперь уже точно ни за что. Мама ждёт тебя не дождётся.

— Будет рыбный пирог? — улыбнулся он.

— Какой пирог, Кир. Новый год! Стол будет ломиться от еды. Будет фирменный торт. Будет ёлка. Большая красивая ёлка с шишками, стеклянными шарами, светящейся гирляндой и мишурой.

— Ну, нет, — заканючил он. — Это я не ем. А можно большой торт и одну ма-а-аленькую фирменную ёлочку?

— Можно, — засмеялась Лера. — Тебе всё можно.

— Как же я рад это слышать.

— Как же я по тебе соскучилась.

И первый раз за последний месяц они не ограничились парой дежурных фраз, а снова проговорили больше двух часов подряд и никак не могли наговориться.