Что-то шкворчало. По всему дому разносился запах жареного лука.

— Бабуля? — плохо соображая со сна, Генка открыла глаза и уставилась на портрет. Бабушка любила жарить сало с луком, а потом заливать его яйцами.

Но она умерла.

Откинутое одеяло взметнуло в воздух облако собачьей шерсти. Хромая, девушка дошла до кухни и остановилась в проёме двери. Ну, конечно! Пепси. И какие-то следы босых ног на полу. Грязные следы. От проёма они шли до дивана и там обрывались. Только одна дорожка.

— Привет! — помахал ей Пепси лопаткой.

Она посмотрела на его ноги в сандалиях. На свои босые. На всякий случай пошевелила пальцами, убеждаясь, что они чистые. Там, где цепочка отпечатков шла по кухне, лежал Амон, что-то увлечённо мусоля во рту.

— Это ты наследил? — она согнала пса, обращаясь к парню.

Без обид собака передвинулась, а парень разулся и поставил рядом с узким следом свою широкую ступню. Разница очевидна.

— Я думал это ты, — он сунул ногу в обувь и показал на подоконник. — Возвращалась через окно.

Два грязных следа. Один частичный, только пальцы, а второй целиком. Она уставилась на них как на инопланетное вторжение.

— Проверь, не пропало ли что, — подсказал Пепси.

— Ты вообще, что здесь делаешь?

— Завтрак готовлю, — ответил он по-хозяйски. — Амону мясо принёс. Тебе лекарства купил.

Он невозмутимо разбил яйцо и потянулся за следующим.

— Первый раз вижу, чтобы бекон жарили с луком, — пожала она плечами.

— Так вкуснее, — он повторил её жест.

Пропало немного. Только чёрная шляпа, которую она вчера вытряхнула из пакета. Да содержимое сумочки раскатилось по полу. Может его вытряхнули, когда что-то искали, а может сумочка сама брякнулась на пол со стола.

Грязные собачьи следы вели от входной двери на кухню — Амон явно прогуливался после дождя. По ним она и вернулась.

— Как-то нелогично забираться через окно в квартиру, дверь которой не запирается, — Пепси придавил деревянную подставку дымящейся сковородой. — Завтрак. И если сегодня ты откажешься есть, я буду кормить тебя с ложечки.

— Я буду, — она села на единственный табурет и взяла протянутую вилку. — Принеси себе стул с комнаты. И возьми со стола линейку! — крикнула она вдогонку.

Пёс довольно порыкивал, грызя съедобную игрушку в форме кости.

— Двадцать четыре сантиметра, — сказал Пепси, замерив след на подоконнике и даже сделал телефоном снимок с линейкой и без.

— Тридцать восьмой, — пробубнила Генка, пережёвывая бекон. Еда не лезла, но, когда она пару суток не ест, всегда так бывает. Приходится себя заставлять.

— И так понятно, что следы женские. Может пьяная какая. Дом перепутала или квартиру. Думала, что идёт к себе. Залезла в окно, поняла, что не туда и вышла в дверь.

— Там следов нет к двери, — она ткнула хлебом в расплывшийся желток. Как вкусно!

— Наверно, тапки с собой были. Принесла под мышкой, чтобы мужа не разбудить. Видит: не муж. Надела, да и пошлёпала к двери.

Звучало очень правдоподобно.

— И шляпу прихватила, сволочь.

Пепси фыркнул от смеха и прикрыл рот рукой.

— Представляю, как она будет выглядеть в твоей шляпе. — он прожевал, а потом только добавил: — Я кстати, без шляпы тебя не узнал. Если бы не Амон, так и дожидался бы девушку в шляпе, хотя ты её при мне сняла.

Генка улыбнулась. Когда она вернулась к убитой женщине, то слышала в толпе разговоры, что видели рядом девушку в шляпе, но без шляпы её никто не узнавал.

— Да, очень сильный образ, запоминающийся. А сними шляпу, и никто тебя не вспомнит. Да, была тут такая, в шляпе, но ты — не ты, не скажешь наверняка.

Она тяжело вздохнула и привалилась к стене.

— Спасибо, Пепси!

— Пожалуйста! Ты как-то вяленько выглядишь. Нога болит?

— Болит, и лихорадит, но, ничего, я справлюсь.

— Я там принёс тебе всё, что выписали. Ещё бинты, шприцы, и в аптеке посоветовали какую-то мазь.

— Я верну. Как денег добуду — верну.

— Забудь! Я понял, эта женщина в парке, тебе денег обещала. Ты прямо в отчаянии была.

Генку устроила эта версия.

— Зря ты за мной пошёл, — она встала. — Зря вообще со мной связался.

— Ничего не бывает зря. Чай будешь?

Она отрицательно покачала головой.

— Кофе?

— Я не пью ни чай, ни кофе. Воду. Иногда горячую.

Она похромала назад в комнату. Зашумела вода. Чайник звякнул о плиту. Зашипел газ.

После завтрака, укола обезболивающего и стакана кипятка ей стало намного лучше.

— Я, конечно, понимаю, что собака и всё такое, — парень поставил посреди комнаты ведро с водой и с воинственным видом опёрся на швабру, как Гендальф на посох. — Но в такой грязи жить нельзя.

— Собираешься мыть полы? — Генка с любопытством смотрела на него с дивана.

Он приставил швабру к столу. Нагнул голову, чтобы лучше видеть корешки составленных стопкой книг. Большинство из них — словари. В промежутках между заказами Генка подрабатывала переводами.

— Ну, и пылища тут у тебя, — он брезгливо сморщился, глядя на свои пальцы. На столе остался свежий след. — Ты вообще когда-нибудь убираешься?

— Нет. А зачем? Всегда можно подцепить на лавочке какого-нибудь паренька, который и покормит, и уберётся.

Он посмотрел на её улыбку недобро, но промолчал. Раздвинул шторы, открыл настежь окно, чихнул.

— Будь здоров! — Генка поплотнее закуталась в одеяло, такой он устроил сквозняк.

Шум дневного города ворвался в комнату. Крики резвящихся детей, гудки машин, лай собак, музыка на волнах какой-то радиостанции.

Как ей порой не хватало этих простых житейских радостей, сочувствия, заботы. Она смотрела на пыхтящего парня с тряпкой в руках. Но вот скажи ему сейчас, что она убийца и его как ветром сдует. Ещё и в полицию побежит. Хотя, нет, в полицию вряд ли. А она взяла бы его в свою команду. Трудолюбивый, самостоятельный, не болтливый, не любопытный. Его резюме по всем пунктам соответствовало правилам вступления в Клуб, который Генка когда-то придумала, надеясь найти единомышленников. Осталась незаполненной только графа личных достижений.

— Пепси, хочешь вступить в Клуб отчаянных, но благородных?

Он улыбнулся, но махать шваброй не прекратил.

— А что там нужно делать?

— Ничего особенного, но задачи клуба до вступления в него не раскрываются. А требования к кандидатам понятны из его названия.

— А что сделать для вступления в клуб?

— Ответить на два вопроса.

— И всё? — он посмотрел на неё недоверчиво. — Ладно, давай попробую.

— Первый вопрос. Скажи, Пепси, в свои двадцать один чего ты в жизни достиг?

— Ну, я институт в этом году закончил, — даже со спины она видела, как он гордо расправил плечи. — Этого мало?

Он через плечо оценил её кислое лицо.

— Это ни о чём. Все заканчивают институты. Скажи ещё, что ты школу закончил.

— Конечно, иначе я бы не поступил в институт.

— И что ты делал в школе?

— Учился, — он пожал плечами. — Хорошо учился.

— Да, да, иначе ты бы не поступил в институт. А ещё?

— Нууу, — он разогнулся, замер с тряпкой в руке. — Я поправился на десять килограммов.

— Ясно, — сказала она без выражения. — А в институте?

— В институте ещё на десять килограммов поправился.

Генка сморщилась.

— Есть что-то настоящее, что ты действительно сделал? Просто для себя. Просто захотел и сделал.

Парень задумался, мокрой рукой приглаживая волосы на затылке.

— Ладно, — она махнула рукой. — Забудь!

— Подожди, подожди, — встрепенулся Пепси и глаза его загорелись. — Однажды я задержал дыхание под водой на полторы минуты. Я лежал в ванне и смотрел сквозь воду на часы. Секундная стрелка ползла так медленно. Уже на тридцатой секунде мне захотелось вздохнуть. Но я терпел. И на сороковой тоже. А когда она пошла на второй круг я уже почти умер, но даже не выдохнул. Я терпел, и терпел, и терпел, а потом только выдохнул. И продержался ещё десять секунд. И да! — он победно тряхнул кулаком. — Я сделал это!

— А дальше?

— Что, дальше?

— Ну, там, стал задерживать дыхание каждый день и улучшил свой рекорд до трёх минут.

— Не, больше я ничего такого не делал, — он нагнулся к ведру и стал полоскать тряпку. — Этого мало, да?

— Не бог весть что, конечно, но, знаешь, — Генка выдержала паузу. — Зачёт! Я принимаю тебя кандидатом в Клуб отчаянных, но благородных. Теперь следующий вопрос. Чего ты хочешь?

— Ничего, — буркнул парень.

— Что значит, ничего?

— Ну, там найти работу. Хорошую. Может жениться. Дети там. Все дела.

— Да, действительно ничего, — она почесала нос. — Не, ты не годишься. Люди без цели в жизни мне не нужны.

— А ты чего хочешь? — Пепси надулся и посмотрел на неё с вызовом. — У тебя есть цель?

— Конечно.

— И какая? — он упёр в бока мокрые руки.

— Изменить мир к лучшему.

— Ты издеваешься? — засмеялся парень. — Так у меня тогда целей больше, чем у тебя.

Генка снисходительно улыбнулась.

— Это не цели, Пепси. Это дрейф по течению. А грести надо против. Всё, что плывёт, да ещё по поверхности, оно и не тонет. Рыба поднимается против течения. Самолёты взлетают против ветра. Только дохлая рыба плывёт вниз. Понимаешь, вниз — это по течению, а против — это всегда вверх.

Она посмотрела на его застывшую позу.

— Так чего ты хочешь, Пепси?

— Я не знаю, — он пожал плечами и снова нагнулся к ведру.

— Ладно, подумай! — сказала Генка ободряюще. — В кандидатах можно ходить бессрочно.

Домывал Пепси молча. На самом деле он прошёл испытание. Честность — вот самое главное, что требовалось от него. И он ответил честно. Мало кто знает, чего хочет. Если бы во второй раз он ответил: изменить мир, напротив графы «честность» она бы поставила минус — горизонтальную полосу такой длинны как кардиограмма трупа.

И она списала бы его в утиль. Но он не покривил душой. Расстроился, что не прошёл испытание. Да, неприятно. Не похоже, что ему в жизни всё легко даётся, значит, как минимум, будет думать об этом. Как максимум, захочет победить.

Хлопнула дверь ванны. Он ушёл.

— Ой, Нина, я ж чуть не померла сегодня от страха, — услышала Генка под открытым окном. — А ты говоришь, выгляжу плохо. На корвалоле с пяти утра.

— Да что у тебя случилось-то? — всполошилась Нина.

— Я встала ещё не рассвело, но уже и не темень кромешная, свет включать не стала. Так, туман после дождя. И вот в этом тумане она. Стоит.

— Господи, да кто стоит-то? Что ты меня пугаешь.

Снова хлопнула дверь ванны. Шумно дыша и топая, как статуя командора, Пепси прямиком направился к окну.

— Стой! — остановила его шёпотом Генка и приложила палец к губам.

— Вся в белом, босая и волосья чёрные на глаза.

Он тоже услышал голоса за окном. Густые брови удивлённо взметнулись вверх.

— Девушка?

— Девушка, может женщина, хрен её разберёт. Баба в белой рубахе. И глаза чёрными кругами. Волосы откинула и как глянет на меня. Я в ужасе отпрянула, а она такое ощущение как в окно полезла. Вот, видишь следы?

Женщина истерично взвизгнула.

— Прямо под окном.

— Пошли отсюда, а то у тебя сейчас инфаркт случиться, — заворчала её собеседница. — Мало кто тут ходит под окнами-то. Пригрезится со сна и не такое.

Голоса удалялись и парень, перегнувшись через подоконник, посмотрел им вслед. А потом в другую сторону — под окно кухни.

— Натоптано? — спросила Генка.

— Нет, всего два отпечатка, — задвинул он древние шпингалеты, но хмурая складка между бровей говорила сама за себя. — Закрывала бы ты на ночь двери. А то ходят тут всякие.