— Привет, пап! — крикнул Дэн сидящему за большим столом в просторной столовой мужчине.

— Привет, сын! — оторвавшись от телевизора и повернув голову на снимающего в прихожей обувь парня, сказал он. — Завтракать будешь?

— Естественно! А что у нас на завтрак? — раздевшись, парень уже дошёл до стола и с интересом поглядывал на стоящие на столе тарелки.

— Ай! — он отдёрнул руку от румяного гренка, получив от отца шлепок.

— Руки мыть! — в этот раз уже не поворачивая головы, сказал отец.

— Что показывают?

— Чего только не показывают! И то не показывают, и это не показывают, — откинувшись на спинку удобного мягкого стула с подлокотниками, ответил отец. — Тебе, смотрю, в твоей богадельне еда поднадоела? Решил домой на завтрак заглянуть?

— Угу, — промычал Дэн с набитым ртом, — и вообще-то я по делу.

— Почему-то я не удивлён. Не знаешь, случайно, почему? — как обычно с иронией спросил отец.

— Наверно, потому, что припереться домой в воскресенье утром даже ради этих волшебных гренков было бы нелогично? — ляпнул наугад Дэн.

— Нет, ну что ты! Ради этих волшебных папиных гренков я бы преодолела дцать тысяч километров. Пешком! — раздался сзади него знакомый голос, и тёплые руки обняли его сзади за плечи, а потом взъерошили волосы. — Привет, сынок!

— Привет, мам!

— Как всегда всухомятку? — и она, завернув за барную стойку, стала наливать ему чай.

По телевизору показывали, как готовить «правильные» сырники. И ведущая с приятной улыбкой в студии местного телевидения расспрашивала очередного приглашенного повара о его секретах. И он охотно ими делился и наглядно демонстрировал на камеру.

— Надеюсь, ты надолго?

— Надеюсь, ты ненадолго?

Мать с отцом сказали это одновременно и вместе засмеялись. Мама, конечно, надеялась на большее, она поставила Дэну кружку чая, себе чашку кофе и села напротив.

— Какие новости? — неопределённо спросила она.

— Да особо никаких, — Дэн пожал плечами, отхлебнул густой ароматный чай и взял очередной симпатичный гренок. — А если ты про работу, то …тоже никаких.

— А бабка-то настоящая помещица? — мама всегда интересовалась его работой и старалась быть в курсе всего.

— Да кто ж её знает! Может, и настоящая. Пока всё, что она помнит — это как она в детстве, лет в пять, стоит на краю поля, у дороги. Босая, в длинной белой рубахе — и ни души вокруг. Бескрайнее жёлтое поле и только редкие деревья вдалеке. И чаще всего она просто завороженно смотрит, как это огромное поле перед ней колышется на ветру.

— А поле-то чего? Ячменя? Пшеницы?

— Да откуда я знаю! Я даже не могу понять, настоящее ли это воспоминание. Я пытался идти от этого места до деревни, но в какую бы сторону ни пошёл — ни деревни, ни путника, ни даже коровы какой тощей не увидел.

— Так посмотри настоящий ли колос!

— И что ему это даст? — вмешался отец. — Если это воспоминание искусственное, то тот, кто его создал, уж наверняка позаботился о том, чтобы пшеница была настоящая.

— Зато он, возможно, поймёт, не ложное ли оно, — не унималась мать.

— Сонь, ну допустим, ложное. Допустим, в детстве ей говорили, что она как-то убежала и нашли её возле этого огромного поля. Чем нам это поможет?

— Герман, если оно ложное, значит, это тупик и нужно просто бросить это дело и забыть. И не тратить на него время. Но если оно настоящее, — не унималась София, — или искусственное, то есть надежда, что эта ниточка куда-нибудь да выведет.

И она обратилась к сыну:

— Смотри морфологические особенности соцветий зерновых хлебов, а там видно будет.

— Соня, пей ты уже свой кофе. Ребёнку двадцать с лишним лет, а ты его всё поучаешь, что да как ему делать на его работе. Он разберётся сам. Правда, сын? — и он потянулся и ободряюще похлопал сына по плечу.

По левому плечу. Так уж с детства повелось, что отец всегда сидел во главе стола, Дэн по правую его руку, а мать напротив Дэна по левую. Алька же, которая была младше Дэна на три года, всегда сидела рядом с матерью. Но сегодня или ещё спала, или тоже была где-то на работе и отсутствовала.

— Да я не сомневаюсь, что ты разберёшься. Только если по этому делу пока ничего, то что привело тебя сегодня домой? Неужели соскучился? — и она пристально смотрела на сына в ожидании ответа.

Да, кое-что его беспокоило. Он почесал голову, поёрзал на стуле, не зная, как начать.

— Короче, вчера в дом престарелых приезжала одна девушка…

Отец с матерью многозначительно переглянулись, но пока оба промолчали.

— …И я не знаю, как описать, но она… она не такая как все…

София не выдержала:

— Что, прямо особенная? — с нарочитым удивлением спросила она и, всплеснув руками, сложила их перед собой в замок.

Герман тоже, глядя на сына, как-то многозначительно улыбался.

— Что за… — и тут до Дэна дошло, как это прозвучало и к чему они клонят, — да нет, вы всё неправильно поняли!

Он покраснел, понимая, что поздно оправдываться, хотя всё на самом деле было не так, как поняли родители.

— Так как же тебя понять-то, если ты ничего не говоришь? — вмешался отец.

— Короче…

— Не, «короче» мы уже слышали. Нам, пожалуйста, про девушку и, по возможности, подлиннее и поподробнее, — сказал отец и приготовился слушать.

— Пап, мам, она не то что сама по себе какая-то особенная, — он собрался и говорил ровным равнодушным тоном, — у неё в памяти просто всё не так, как у остальных людей.

Родители молча ждали продолжения.

— Она читала книжку, вслух, когда я решил узнать, что есть у неё в памяти. И я вышел в воспоминания автора книги! Я был в шоке, когда понял, что стою в Италии 19 века перед «Тайной вечерей» Да Винчи и рядом со мной Марк Твен. А ещё рядом стояли его друзья, с которыми он путешествовал, и другие люди, и всё это было настоящее.

Отец с матерью все так же молчали, и по их недоумевающим лицам Дэн понимал, что то, что он увидел, было действительно странно и непонятно.

Отец взял вилку и начал задумчиво стучать ей по столу.

— То есть ты хочешь сказать, что она так явно представила себе картинку, которую описал автор, что смогла заставить её двигаться?

— Нет, я хочу сказать, что через её воображение я вышел в настоящие воспоминания Марка Твена. Ну, так мне, по крайней мере, показалось. Я же говорю, что не ожидал такого. И когда почувствовал этот запах, а там реально чем-то воняло, и увидел всех этих людей, которые двигались, говорили… я, я сразу вернулся.

Отец откинулся на спинку.

— То есть ты не уверен?

— Нет, в том то и дело, что я уверен. Но у меня не было времени перепроверить. Девушка пробыла там всего несколько часов.

— Ты хотя бы узнал, как её зовут? — вмешалась мать.

— Да. Ну, то есть, только имя. Но я приехал с ней сюда, в Эмск, и узнал, где она живёт. И я подумал, что может быть, вы что-то об этом знаете? Или Шейн?

— Надеюсь, с Шейном, ты ещё не успел поговорить? — нахмурился отец.

— Нет, я же прямо с поезда. Узнал, где она живёт, и сразу домой.

— Ясно. Погоди пока с Шейном. Надо бы сначала все проверить. Давай переодевайся и приходи в мой кабинет. Надо всё не спеша обсудить, — он уже почти вышел из кухни, но обернулся, — и… рад тебя видеть, сынок!

В отцовском кабинете всегда был полумрак. Несмотря на то, что имелись довольно широкое окно и мамины протесты не портить зрение, отец всегда держал окно плотно зашторенным и работал за столом при свете настольной лампы. Иногда, как сегодня, например, он включал верхний свет. Когда Дэн пришёл, отец уже сидел за столом и что-то искал в раскрытой перед ним книге. Мама сидела на диванчике для чтения. Дэн присел в единственное оставшееся свободным кресло.

Отец Дэна — Герман Валентинович Майер — был специалистом по старению людей. В отличие от своего коллеги доктора Шейна, занимавшегося биологией старения, он занимался социальной геронтологией. Работали они с Шейном вместе в Российском отделении Института Старения Человека. Дэн работал на кафедре Шейна, Алька, младшая сестра Дэна — под руководством отца. А София, мать Дэна и Альки, работала в фармацевтической компании, которая по счастливому стечению обстоятельств занималась разработкой препаратов от старческой деменции. Вот на одной из конференций, посвященных этой теме, однажды двадцать пять лет назад мать с отцом и встретились. И, несмотря на то, что работа эта для всех них была скорее прикрытием, занимались они ей всерьез и были по-настоящему увлечены. Особенно Алька. Как и мать, она окончила фармацевтический институт и училась с таким усердием и с такой самоотдачей, что получила по окончании института красный диплом. Чем повергла в шок своих школьных учителей, знавших её как ученицу посредственную, вялую и безынициативную, интересовавшуюся своей внешностью больше, чем учёбой. Перелом произошёл в десятом классе, когда неожиданно для всех она решила, что будет поступать именно в этот институт. И, окружив себя репетиторами вместо подруг и обложившись книжками вместо косметики, она подтянулась по всем предметам и поступила. Конечно, ни родители, ни Дэн даже не подозревали, что её попрёт именно по учёбе, но причину столь резких перемен они знали наверняка.

А причина была в том, что в шестнадцать лет ей, также, как и Дэну и другим таким же как они детям, говорят, что они не такие, как все остальные люди. Точнее было бы сказать, что они не совсем люди, даже совсем не люди, но для нежной подростковой психики и эта-то информация становится испытанием. Когда-то давно детям сообщали об этом в десять лет, но в таком юном возрасте они редко настолько сознательны, чтобы не использовать свои особенности для баловства. Поэтому Советом старейшин было принято решение: шестнадцать лет и ни днём раньше.

Теперь на своё шестнадцатилетие каждый потомок древней расы АлиСанг узнаёт, что он может быть невидимым, и это — всего лишь способ, которым они перемещаются и во времени, и в пространстве. И что алисанги есть разные. Мемо (мемориаты) — перемещаются по памяти людей, азуры — могут «ходить» в сны, венетам открываются картины, фотографии и прочие изображения, а керы умеют проникать в события, которые описываются словами. Но, что чтобы активировать свои способности, нужно пройти инициацию или Пробуждение.

 Всего в течение года этот «обряд» проводится четыре раза — один раз в три месяца для всех, кто достиг своего шестнадцатилетнего возраста в этот срок. Потом все «новобранцы» ходят на занятия, где их учат всем этим пользоваться, рассказывают, кто они и чем отличаются от людей и дают ещё много разных полезных сведений, которые должны им или помочь в этой новой жизни, или предостеречь от ошибок. Кроме этого, есть правила, даже законы, которые каждый должен соблюдать. И по окончании Школы АлиС каждый выпускник подписывает документ, который сильно ограничивает его возможности на этой планете, но без этого, увы, никак. А потом бал выпускников, и — тадаммм! — ты полноценный член своего нового мира.

Дэна, как и почти всех мальчишек-мемо, обретя новые возможности, потянуло было на подвиги во имя человечества. Он чувствовал себя Суперменом и Робин Гудом одновременно, он хотел идти работать в полицию или в службу спасения. Медицину он выбрал не сразу, и не столько под давлением отца, сколько вдохновившись его работой, о которой отец наконец смог рассказать ему всерьёз.

 А Алька как-то сразу прониклась именно особенностями анатомии и физиологии, а точнее свойствами крови, которыми и определялись прежде всего все отличия алисангов от людей. Алисанг пишется на латыни Alii sanquis и переводится как «другая кровь».

 Химия, к которой до этого Альбертина не проявляла интереса, стала для неё всем, и как только София ей сказала, что в институте у них было двенадцать разных химий, вопрос о том, куда поступать, для неё больше не стоял. Она окончила институт всего год назад, и отец с радостью принял её под своё крыло. И она с радостью хваталась за все предложения, что казались ей интересными, а интересно ей пока было всё.

Вот и сегодня Алька была «в командировке». Её место в папином кабинете, как обычно, рядом с матерью, пустовало. И раз её, вечно опаздывающую, ждать не пришлось, то отец отодвинул книгу и сказал:

— Даниэль, я надеюсь, ты понимаешь насколько странно то, что ты нам сказал?

Даниэлем его обычно звала только мать, которая и выбрала ему это имя. Отец назвал его полным именем только в день его шестнадцатилетия. Поскольку Дэн отлично помнил, что было потом, ему стало не по себе. Отец продолжил:

— Я не знаю, насколько прилежно ты учился в Школе АлиС, поэтому хочу повторить для тебя некоторые истины. Люди не могут открывать проходы в чужие воспоминания! Они в своих-то воспоминаниях блуждают как в потёмках, и мы вместе с ними! Поэтому давай разберёмся. Зачем ты вообще полез к ней в голову? — отец смотрел на него в упор и ждал ответа.

— Я не знаю, — потупившись, сказал Дэн, — но разве это уже запрещено?

Он с тревогой посмотрел на отца.

— Нет, Дэн, конечно, не запрещено, но должна же быть какая-то причина?

— Гер, да какая разница, какая была у него причина, — вмешалась мать. — Давайте дальше! Что было дальше, сынок?

— Ну, я стал невидимым и увидел открытую дверь.

— Ты хотел сказать, что перешёл в состояние инспирации и увидел апертат? — уточнил отец.

— Сразу? — уточнила София, — ты хочешь сказать, что ты увидел открытый проход, который уже был открыт?

— Мам, я знаю, чем отличаются клаузум и апертат, — возмутился Дэн.

— Ты хочешь сказать, что у тебя там не закрытый, а открытый… перелом? — пошутил отец. И хоть шутка была сильно с бородой, все заулыбались.

— Я, честно говоря, подумал, что она просто вспомнила что-то своё. Но она читала вслух! И я увидел всё то, о чём она читала, — пытался убедить их в своей правоте Дэн.

— А может, она там была? Потому и вспомнила? — предположила София.

— Ма-а-а-ам! Где была? В Италии? В девятнадцатом веке?

— Ой, ты знаешь, в этой Италии вечный девятнадцатый век, и даже скажу больше, там с годами всё ветшает только сильнее. Так что ты с перепугу легко мог принять Италию современную за средневековую, — не сдавалась она.

— А Марк Твен? Он был в точности как на портрете в молодости, только с щетиной. И эти их старомодные сюртуки!

— Ой, ну, это вообще не аргументы! Разве ты знаешь, как на самом деле выглядел Марк Твен? — вмешался отец. — Ты мог принять за него любого мало-мальски похожего мужика. А в сюртуках могли быть хоть актёры какие-нибудь, хоть амиши, например.

— Да, вдруг там кино какое-нибудь снимали? — это снова София. — И это был павильон киностудии. Девчонка была там, может, на съёмках фильма, вот и вспомнила.

— Да, я понял. Это может быть что угодно, но только не то, за что я это принял.

— Да! Да! — одновременно подтвердили мать с отцом.

И отец продолжил:

— Но ты, бесспорно, молодец, что узнал, где живёт эта девушка!

— Спасибо!

— Не торопись благодарить, ты же понимаешь, что теперь будешь обязан завязать с ней знакомство и пообщаться.

— Понимаю, — обречённо вздохнул Дэн.

— Мне показалось, или ты надеялся, что это поручат кому-то другому? — пристально посмотрела на него мать.

— Ты же понимаешь, что это не должно пока выйти за пределы нашей семьи? — уточнил отец.

— Я надеялся, что вы поручите это Альке, — зачем-то соврал Дэн, — они же девочки, им проще найти общие темы для общения, и вообще.

— Святые угодники! — всплеснула руками София и хитро прищурилась. — Она что, страшненькая?

Дэн прищурил один глаз, припоминая, почесал затылок:

— Да нет. Так, обычная, — он махнул рукой и продолжил, — только есть одна проблемка.

Мать с отцом молча переглянулись и посмотрели на него с недоумением.

— Вообще-то я работаю! — с негодованием развёл руками Дэн.

Его всегда возмущало, что когда дело касалось семьи, он должен был всё бросать и, нравится ему это или нет, заниматься делами семьи. И сейчас родители словно забыли, что он живёт за тысячу километров отсюда и у него работа, которую он не собирался бросать, хотя бы потому, что она ему нравилась.

 Да, он приехал за этой девушкой в город, но только потому, что она, оказалось, живёт именно здесь. Живи она в соседней деревне, он бы вышел за ней там. Но раз уж приехал сюда, то решил зайти домой, поделиться, посоветоваться. Но родители тут же перехватили инициативу в свои руки и как всегда указывают, что он должен делать. Зачем он вообще им всё это рассказал!

— Сынок, давай я поговорю с Шейном, скажу, что забираю тебя в свою команду, — сказал Герман.

От возмущения Дэн встал, демонстративно закрыл рукой глаза, потом подошёл к отцу, уперся руками в стол:

— Пап, ты серьёзно? Я что, трёхлетний мальчик, которого ты за ручку привёл в ясельки, а теперь так же за ручку ведёшь домой? Я сам пошёл работать к Шейну, сам выбрал этот проект и уехал в эту богадельню. («Чтобы быть подальше от тебя» — подумал он со злости, но вслух не сказал). Если я решу уйти в другой проект, я уйду и скажу об этом Шейну сам. Но, как вы сами сказали, эта суета с девчонкой яйца выеденного не стоит и, скорее всего, ни о чём. Поэтому я буду делать то, что делаю, а когда закончу, возможно, познакомлюсь с этой Евой поближе.

Дэн засунул руки в карманы и пошёл к двери. Он видел, что отец вопросительно посмотрел на мать, но она отвернулась. Он понимал, что это значит. Отец неправ. Хотя София обычно в их спорах поддерживала сына.

— Понятно! — сказал отец ему в спину. — На том и остановимся. Только будь добр, если будет что рассказать, поделись этим с нами.

— Да, хорошо, — сказал Дэн спокойно и вышел, не обернувшись. «Только не говори Шейну!» — передразнил он мысленно отца и пошёл в свою комнату.

Какое-то время после ухода Дэна оба родителя молчали, потом София встала, раздвинула плотные шторы на окне, подошла и обняла сзади мужа:

— Никак не могу привыкнуть, что он уже взрослый.

Он прижал к себе её руки:

— А когда-то ты радовалась, что они наконец выросли, — посмеялся над ней Герман. Она стукнула его в отместку по голове, и вернулась к окну. Шёл снег. Косым белым дождём он засыпал сад. Каждый кустик в этом саду когда-то давно София посадила собственными руками так, чтобы из этого окна был особенно красивый вид. «А он даже не раздёргивает шторы!» — она с укором посмотрела на вновь склонившегося над книгой мужа.

— Как ты думаешь, он мог на самом деле попасть в воспоминания писателя? — обратилась она к нему.

— Не знаю, — Герман не повернулся к жене, — но не думаю, что стоит сейчас этим заморачиваться. Он большой мальчик, разберётся.

София молча улыбнулась и кивнула:

— Мне показалось, или он назвал её Евой? — спросила она через какое-то время и искоса посмотрела на мужа.

Он промолчал.

— Что ищешь? — она кивнула на раскрытую перед мужем книгу, которую он сосредоточено листал.

— Сказку.

— Не поздновато сказки читать? — удивилась она.

— Просто когда он начал рассказывать, я вспомнил почему-то одну поучительную историю. Сказку о мальчике, который очень любил сказки, — пояснил Герман.

— Серьёзно? Что, есть такая сказка? — заинтересовалась жена.

— Ну, она когда-то давно попалась мне на глаза в очень старом журнале «Детская психология». Я запомнил автора. Там был целый цикл его статей. Потом как-то при случае купил вот эту его книгу, но что-то так к стыду своему её и не читал.

— Да это, вроде как, и не по твоей части — детская психология, — прокомментировала Софья, присаживаясь на свой любимый диванчик напротив, — так что за сказка?

— Я дословно не запомнил, но попробую близко к тексту, — Герман собрался с мыслями и начал рассказывать:

«Жил-был один мальчик, который очень любил сказки. Прохода не давал своей маме, всё просил: почитай да почитай, — а сам учиться читать не хотел. И вот однажды читает ему мама сказку, а у самой от усталости уже глаза слипаются. Но мальчик настырный, слушает. И вдруг в окне, непонятно откуда ночью, появляется свет. И всё ярче, ярче, а потом и совсем там стало светло как днём. И видит он за окном полянку, и тропинку, что ведёт в лес. И даже не заметил мальчик, что мама-то уже уснула над книжкой, а он встал, вылез в окно и пошёл по той тропинке. Видит: там всё как в сказке, которую мама только что читала. И замок, и храбрый принц. И подошёл он к принцу и говорит:

— Я хочу быть таким же храбрым, сильным и умным как ты!

А принц ему отвечает:

— Как же ты сможешь стать таким как я, Ваня, если ты даже читать не умеешь? Все к маме пристаёшь: почитай да почитай!

И мальчик сильно удивился, что принц всё о нем знает, и спросил:

— Что же я должен сделать?

А принц отвечает:

— Ты должен сам научиться читать, и тогда сможешь приходить ко мне в любое время, и я научу тебя всему, что знаю сам.

И мальчик хотел побежать быстрее домой назад по той же тропинке, но всё закружилось, завертелось, и он проснулся утром в своей постели, а рядом открытая книжка. И больше не стал он маму просить ему читать, а научился читать сам. И столько книжек он смог прочитать, столько всего узнал из них и вырос умным, храбрым и толковым на радость маме и всем людям»

Герман закончил и довольно улыбнулся:

— Вот как-то так!

— Потрясающе! — сказала София.

— Ничего не напоминает? — спросил муж.

— Надо же, вроде простенькая сказочка, которая, видимо, должна побуждать детей учиться читать, но что-то в ней до боли знакомое, наше, прямо исключительно алисанговское, — она подошла к столу, — кто этот автор?

Закрыла книгу, прочитала имя:

— Не, товарищ явно не из наших. Василий Иванов.

— Я потому и заинтересовался им тогда и сказку эту запомнил, — ответил Герман, — но в этот сборник его работ она, кажется, не вошла. Жаль, хотелось бы ещё раз прочитать оригинал.

— Да это необязательно, Гер! — успокоила его жена, — ты и так всё прекрасно запомнил. И, скорее всего, это лишь случайная аллюзия на нашу жизнь. Пойдём! — она направилась в сторону двери и махнула мужу рукой, приглашая за собой.

— Да, пойдём! — он выключил свет и вышел вслед за женой из кабинета.