Дэн сидел в работающей машине, положив руки на руль, и смотрел невидящими глазами на летящий снег. Он не знал, сколько он так сидел в этой ненужной ему машине, не понимая, что ему делать, не смея двинуться с места. Ева отказалась принять его помощь и уехала домой на такси. С ней поехала мама. София, конечно, видела, что между ними что-то произошло, но обняв его, сказала: «Не переживай, сынок, всё наладится!»  И Дэн смотрел в мутную снежную пелену, и в это не верил.

Он должен был отвезти машину домой, должен был появиться на работе уже часа три назад, или хотя бы предупредить Шейна, что задержится. Но он не позвонил, не поехал, не появился — он все сидел и смотрел на этот непрекращающийся снег, пытаясь собраться с мыслями, и не мог.

Когда часа в четыре утра его разбудил телефонным звонком Арсений и начал орать в трубку что-то про Изабеллу, он не понял ни слова, он просто узнал, где они должны сейчас встретиться и оказался в этой больнице. Он был в этой больнице много раз, он знал там все ходы и выходы, он проходил в ней стажировку – попасть в неё было легко. Все, что было потом, уже лёгким не назовёшь.

 Пока Арсений, метался по приемному покою как раненый зверь, Дэн понял единственное – Изабелла решила покончить жизнь самоубийством и перерезала себе вены. Когда Арсений, наконец, сумел взять себя в руки, картина стала проясняться как фотография в растворе проявителя. У Изабеллы выдался на редкость трудный день. Сначала эта встреча с дедушкой и правда о её рождении — она расстроилась даже не из-за себя, а из-за несчастной участи своей матери. Она всё повторяла «Бедная моя, мамочка! Бедная моя мамочка!» и плакала. Потом Шейн с рассказом о сложной судьбе его жены – Дэн видел Изабеллу, она была потрясена. Затем, когда Арсений с Викторией задержались, она решила использовать Дорогу Любящего Сердца и стала свидетелем выяснения отношений между Викторией и Арсением. И если до этого, Дэну было всё понятно, то какие отношения могли связывать его друга и эту едва знакомую им обоим девушку он никак не мог взять в толк. Никак! И что бы Арсений про неё не говорил, Дэн никак не мог понять, что именно он пытается до него донести.

У Виктории были постельные отношения с отчимом. «Да, её личное дело! Она — взрослая девочка!» Мать прокляла её за это? «Так заслужила, поделом!» Она беременна, это показали несколько тестов, один из которых был с показателем срока, он немногим больше недели. «Да, Виктория едва узнала способ, как избавиться от своей Чумы, и сразу решила им воспользоваться. Не особо церемонясь». Последнее Дэн знал не понаслышке. Она пыталась его соблазнять со дня их первой встречи, то демонстрируя ему грудь, то откровенно прижимаясь к нему в коридоре.

В Старом Замке, попытки её были особенно отчаянными. Чтобы не бегать по Средневековью в джинсах, им пришлось переодеваться, и делать это вдвоем в одной маленькой темной комнате. Она там просто как с цепи сорвалась. Он потратил в два раза больше времени на то чтобы переодеться в монашескую рясу, оттого, что постоянно приходилось снимать с себя её руки. Когда же пришлось переодеваться обратно, мало того, что он сам был пьян, и с трудом попадал нужными ногами в нужные штанины. Так ещё Виктория, хоть едва стояла на ногах, настойчиво цеплялась за его с таким трудом надетую одежду и упорно раздевалась донага. Ему приходилось одевать её снова и снова, пока, наконец, он просто не сгреб девушку в охапку и не понес домой. Он честно рассказал об этом Арсению. Оказалось, что отчим бесплоден, а Виктория всё равно беременна, но Дэн её и пальцем не трогал! Да мало ли кого еще за эти несколько дней она могла охмурить! Садовника, мясника, охранника в доме у Арсения, — Дэн выдвигал самые неправдоподобные версии, тем более что, оказывается, при её недуге её матку иначе как всеядной и не назовешь – она могла забеременеть хоть от цветочной пыльцы, не то, что от человека. Но Арсений всё это методично отвергал, пока, наконец, не выкрикнул в сердцах:

— Дэн, нас было там с тобой только двое!

И тут до Дэна, наконец, дошло, что пытался сказать ему друг.  И по его затравленному взгляду Дэн понял, что это было правдой, и понял, почему Арсений ему не ответил — это не стоило произносить вслух. Что знают двое…

— Я хотел всё изменить, дождаться первого оборота Луны и изменить, но, Изабелла, — и воспоминание о его, не сумевшей с этим жить девушки, накрыли его новой волной отчаяния, — Она нас видела. Она слышала про беременность, и что Виктория предлагала мне себя как помощь от долгого воздержания. Я больше не могу ничего сделать, Дэн, — и он, отвернувшись, зарыдал, — Я не буду без неё жить. Я не смогу! Я не хочу! И я не знаю, что мне делать!

Ели бы Дэн думал дольше, возможно, ему бы пришла в голову какая-нибудь другая мысль, но даже сейчас, когда он несколько часов кряду просидел в машине, прокручивая в голове одно и то же, он ничего не мог придумать. Уже и не надо было ничего придумывать – уже всё сделано. И он сделал это со своей жизнью сам.

Как выяснилось, дальше трудный день Изабеллы после услышанного разговора Арсения с Викторией, становился всё труднее. Изабелла поругалась с бабушкой из-за их строгих порядков, и из-за мамы, и из-за Арсения – она уже была на грани срыва, но она решила делать то, что решила – бороться с их устаревшими правилами своими методами. Она напилась и заставляла Арсения лишить её девственности. И Дэн точно знал, что, если бы Арсений это сделал – было бы ещё хуже. Хотя разве уже могло быть хуже, чем сейчас?  А тогда Арсений думал, что вразумил её, уговорил, объяснил, но оказалось, она просто приняла другое решение.

А хуже быть всё же могло! Врачи не могли её спасти, они вызвали Альку, с ней прибыли и их родители. Приехал Альберт Борисович, отец Арсения. Они с отцом Дэна еще что-то пытались делать — его отец вообще никогда не отступал и не сдавался. И раньше Дэн думал, что наследовал его эту черту. Когда-то давно, сильно раньше, не в этой жизни, что началась у него несколько часов назад. В той жизни он предлагал им свою помощь, но ему сказали ехать за Евой, возможно, чтобы она могла попрощаться с Изабеллой. И он поехал.

Он не мог поступить иначе. Он не знал, как поступить иначе. Он признался в том, чего не совершал, чтобы спасти жизнь друга, и жизнь его любимой, и их счастье, если оно им суждено.… Но какой ценой?

Когда у Алиеноры случился приступ, он еще держался, но, когда увидел, что даже его невозмутимая сестра в панике, ему стало страшно. Какая глупая, какая бесполезная жертва, думал он в отчаянии. Но он не зря всегда восхищался своей невыносимой сестрой – она нашла способ. И он гордился ей, его мужественной маленькой Алькой, спасшей сегодня не просто жизнь Изабеллы, но и жизнь Арсения, и возможно, жизнь их будущих детей.

Возможно, если бы на его месте была Алька, она бы придумала что-то умнее, красивее, изящнее. Она всегда любила такие красивые ходы, когда всё ровно, все живы и все счастливы. Возможно, просто была перфекционисткой, возможно, это еще юношеский максимализм, но она бы что-нибудь обязательно придумала, а он не смог. Всё до чего он додумался – тупо соврать, глядя в нереальные синие глаза своей девушки.

Единственная, умная, нежная, добрая, его Ева тоже была сегодня на высоте. Она два раза теряла сознание, её два раза приводили в чувства, и два раза она отказывалась остановиться, хотя врачи стали уже беспокоиться и за её жизнь. Конечно, её смерти не допустили бы, но сдайся она раньше, возможно, Изабелла не смогла бы прийти в себя, но она выдержала. Изабелла поправится. Арсений прощен, и уже мурлычет у постели своей любимой. Получается, что облажался только Дэн. Но что делать? Не идти же на попятную? Нет, точно не идти.

Он вывернул с парковки и встроился в плотный поток машин. И чуть не пропустил свой поворот, разговаривая с Шейном по телефону.

Он вышел из двери своей комнаты в больнице, словно только что проснулся, и, проспав после ночной смены и завтрак и обход, собрался прогуляться. Он как обычно улыбался, был бодр и позитивен, и только Екатерина Петровна, которой он хотел не попадаться на глаза, столкнувшись с ним на лестнице, все же заподозрила неладное.

— Майер, ты в порядке? – уставилась она подозрительно на его осунувшееся лицо, и ему показалось, что пока он отвечал, она принюхивалась.

— Я не пил. Не пил, — сказал он, напоследок, выходя на улицу.

Он надеялся морозный воздух пойдет ему на пользу, а еще он хотел проведать человека, перед которым даже больным и немощным Дэн немного робел – такая сила чувствовалась в этом старике. И Дэну просто физически требовалось поговорить с кем-то, кто не сдался, справился, выдержал, да и просто дед ему нравился. Было и ещё кое-что, что тянуло парня сейчас вверх по заснеженной дороге к кладбищу, но он надеялся пока просто поговорить, а там как пойдёт.

И бывший генерал-майор госбезопасности Иван Матвеевич Мещерский встретил его во всеоружии.

— Ты по делу или так, мимо шел? – спросил дед, появляясь в дверях навстречу незваному гостю. И лохматый пес хоть и махал хвостом, но посматривал на хозяина, словно спрашивая  кусать ему или лаять?

— А если по делу? – спросил осторожно Дэн.

— Всё равно заходи, — пригласил хозяин, и пес, успокоившись, лег там, где стоял, — Чай будешь?

— Да, выпью, — сказал Дэн, раздеваясь и доставая из кармана куртки магазинный рулет в упаковке. — Я не знал, что Вы любите, но вот как раз к чаю принес.

— О, это всё баловство, — махнул хозяин рукой на гостинец. — Вот у меня тут сушки, пряники, карамельки. Вот эти продукты по нашему нутру, а не эти вот все фантики заграничные.

Дэн не спорил, пусть будут сушки.

— Как чувствуете себя? – спросил он, отхлебывая из большой керамической кружки крепкий чай.

— Ты мне зубы не заговаривай, — усмехнулся хозяин. — Говори, зачем пришел, а там посмотрим.

— Ладно, оставим эти любезности, — согласился Дэн, тем более его настроение вовсе и не способствовало поддержанию светской беседы. — Скажите, Иван Матвеевич, Вы знаете что-нибудь о семье Купцовых, которая когда-то в этой деревне жила?

— Купцовы, Купцовы, Купцовы, — повторял дед, задумавшись и сдвинув к переносице кустистые седые брови, — Простая фамилия, заметная. А давно они тут жили то?

— Давно, в начале двадцатого века, до советской власти ещё.

— О, как! – удивился дед. — А ты не того ли Купцова имеешь в виду, что был здесь поставлен главой поселения?

— Может быть, — пожал плечами Дэн. — А ему мог принадлежать пивоваренный завод, который потом в бумажную фабрику перестроили?

— Так вот ты о чём! – Так завод тот построил не Купцов вовсе, а Ланц. Солидный был купец, состоятельный. Он и завод этот построил, и церковь, и школу.

— Почему ж говорят, что Купцовым он принадлежал? – не понимал Дэн.

— Да, мало ли что люди говорят! Хотя помню, в архивах натыкался я как-то на дело этого Ланца, там и Купцов этот упоминался.

— А что за дело? – не унимался Дэн.

— Дело было громкое, нашумевшее, многотомное, но так и осталось незаконченным, — ходил дед вокруг, да около.

— Что же расследовали то? – не сдавался Дэн.

— Смерть этого самого Ланца, — сказал дед и бровью не повёл.

— Смерть? – переспросил Дэн.

— Да, а ещё пожар. Серьёзный пожар. Полдеревни тогда сгорело, да вместе с людьми, — поделился дед.

—  Кажется, это как раз то, что мне надо, — обрадовался Дэн. — И как связаны смерть купца и пожар?

— Так пожар как раз с дома того самого купца и начался, — дед отхлебнул чай и пристально посмотрела на парня. — А тебе доктор Дэн Майер оно зачем?

— У нас в Доме Престарелых несколько лет уже живёт старушка, которую зовут по документам Купцова Евдокия Николаевна. И поскольку, не поверите, а ей по тем документам сто восемь лет, говорят, она дочка того самого Купцова, что когда-то построил здесь пивоваренный завод, — рассказал Дэн.

—  А сама она что говорит? – спросил дед.

— А сама она больше молчит. Долго уже, лет десять молчит. Правда, пару недель назад она как раз пришла в себя ненадолго. И то, что я узнал от неё за эти несколько дней, очень меня заинтересовало, особенно то, что долгожительство её настоящее. Вот я и подумал, Вы здесь давно живёте – может, вспомните что, — и Дэн посмотрел на деда внимательно.

— Живу я здесь, конечно, долго, — прищурив один глаз, ответил старик. — Но не настолько. И если бы не пришлось мне те архивы в город перевозить, то и нечего было бы мне тебе рассказать.

— Но Вам же пришлось, — заметил Дэн. — Так может, поделитесь?

— Может, и поделюсь, — вздохнул дед, встал и прошаркал на кухню.

Он вернулся с видавшим виды закопченным чайником, на круглых боках которого местами проступала желтая эмаль. Подлил чай Дэну, до краёв наполнил свою кружку, унёс чайник на место и только после того как крякнув снова сел, сказал:

— Но сначала ты. Что ж такого рассказала тебе бабка?

— Немного, — не стал ломаться Дэн. — Она сказала, что настоящая её фамилия Елагина. Мать её была нанайкой, а вот отец русским. Родилась она здесь, в этой деревне, в которой раньше жил их народ, но с приходом русских они ушли. И лет ей действительно много, может даже больше чем в тех документах написано. Вот, пожалуй, и всё. А ещё из других источников я узнал, что в той части кладбища, где уже давно никого не хоронят, весь холм покрыт надгробиями, на которых стоит одинаковая дата — 19 июля 1913 года. Но есть там и могила Купцовой Е.Н., которая умерла почти годом раньше – в ноябре 1912—го.

— А как к бабке документы той Купцовой попали, она не сказала? – уточнил дед.

Дэн отрицательно покачал головой.

— А как ты сказал, была её фамилия?

— Елагина, — повторил Дэн. — Фамилию ей дали по отцу, а вот имя у неё первоначально было нанайское.

— Хм! – покачал головой старик. — Вспомнил я эту историю про смерть купца. Купец, который сгорел, действительно был Ланц, Николай Ланц. Но была у Ланца дочь, которая годом раньше вышла замуж за сына того самого Купцова, что был здесь главой. И завод Ланца перешел зятю в качестве приданого и стал принадлежать Купцову младшему. Только во время того пожара все они и сгорели, и Ланц, и зять его, и вся семья Купцовых, и ещё семей двадцать.

— А дочь? – насторожился Дэн, — Дочь сгорела?

— Вот ведь какая странная вещь, — улыбнулся Иван Матвеевич, — а дочь, согласно документам выжила. Получила ожоги, но выжила. И знаю я место на нашем кладбище, про которое ты говоришь, только могилы Купцовой я там не припомню, там вообще до наших дней мало что уцелело, затянуло лесом.

— Я вообще ничего про кладбище и не знал, мне Ева рассказала, — ответил Дэн, и боль сдавила его грудь при воспоминании о девушке. Он старался не показывать вида, но вздох, который он пытался подавить, всё же вырвался.

— А, ну эта известный специалист по нашему кладбищу, она на нём, считай, выросла, — ответил дед, и лицо его озарила тёплая улыбка. — А в нашей деревне, значит, почти век спустя появилась некая местная жительница, с документами той самой Купцовой, хотя с чего мы взяли, что той самой? Фамилия простая, распространенная, мало ли совпадений.

— Есть еще один интересный момент. Бабка в нашем Доме Престарелых появилась не одна, а с комодом. И на комоде стоят буквы «Е.К.», и именно такими вензелями, говорят, было на пивоваренном заводе помечено оборудование, мебель, много чего. Вряд ли всё это могло появиться за те полгода, что Купцовы были хозяевами завода, со дня свадьбы до дня их гибели. А дочь Ланца, которая уже не Ланц, а Купцова – выжила. Значит никто иной, а именно она взяла на себя контроль над заводом, или кто-то, кто выдавал себя за неё. А были у этого Ланца ещё дети?

— В том то и дело, что не было. Овдовел он рано, так больше и не женился. И у Купцовых никого не осталось, — ответил дед и крепко задумавшись, встал и принёс чайник.

— Спасибо, я больше не буду, — отказываясь, помахал Дэн рукой перед своей пустой кружкой.

Дед налил себе чай, который лился из носика мутной кирпичного цвета струёй, и только смешавшись в кружке с остатками жидкости, становился прозрачным и тёмно-коричневым. Вернув чайник на печку, дед снова сел напротив парня.

— А про вензеля ты откуда знаешь? – спросил он.

— Про них рассказывали те, кто на бумажной фабрике работал, да хоть та же Зинаида Ивановна Одинцова, что недавно умерла, — и снова сердце Дэна откликнулось болью в груди.

— Ну, что ж, вензеля так вензеля. Бабка сама созналась, что она Елагина. Комоды такие с нашей фабрики, считай, в каждом доме есть, время было такое – всю фабрику растащили по досточкам. А Купцова та самозваная, поди, давно уж и сгинула, как и правда о ней. Ты-то зачем всё это ворошишь?

— Да так, не за чем, — отмахнулся Дэн, понимая, что тема исчерпана, — просто из любопытства. И видите, правильно пришёл, не ошибся.

 Дэн пытался радостно улыбнуться деду, но тот смотрел на его ненатуральную весёлость исподлобья.

— Ну, а теперь говори, зачем на самом деле пришел, — сказал дед спокойно, и от угрозы в его голосе у Дэна по спине побежали мурашки, он не был уверен, что дед его просто пугает. Но сегодня ему не было страшно, острая требовательная боль у него в груди притупляла страх, хотела жертвы, жаждала крови, подталкивала Дэна броситься грудью на острый клинок.

— Ваш приёмный сын, Сергей, — и Дэн выдал истинную причину своего визита без предисловий, — Вы знали, что он не обычный мальчик?

— Знал ли я что он из вас, из перемещенцев? – не стал придуряться и дед.

— Из перемещенцев? – удивился Дэн.

— Ну, вы же перемещаетесь, а не ходите как все нормальные люди? – ответил дед вопросом на вопрос.

— Ну, мы вообще-то ходим, и на машинах ездим, и на самолетах летаем, как все нормальные люди, — возразил Дэн.

— Но то, что кроме этого еще умеете исчезать и появляться из ниоткуда, ты не отрицаешь?

— Не отрицаю, только откуда Вам это известно? – удивлялся Дэн.

— Не простое это место, Сосновка. Ох, не простое! Аномальное. И если ты думаешь, что такими вещами только уфологии да чудаки интересуются – ошибаешься. Много чего проверяют наши спецслужбы, да не обо всём рассказывают. Вот и я не буду. — сказал дед как отрезал.

— Я и не прошу, — неожиданно резко ответил Дэн. — Только парень ваш не случайно погиб.

— Не случайно он здесь появился, неспроста и его смерть. Я давно это понял. Я с самого начала знал, что он особенный. И если бы я его не усыновил, он бы не прожил и столько. Мне дорогого стоило убедить своё начальство, что обычный он. Но, видимо, были у него враги и помимо спецслужб.

— И они никуда не исчезли, его враги. Но вашему парню, пусть не сразу, не в этот раз, но всё же удалось выполнить задачу, ради которой он здесь появился, — сказал Дэн.

— Так он не умер? – и старик посмотрел на Дэна с надеждой.

Дэн отрицательно покачал головой.

— Я знал, знал, что он стервец хитрый! Я никогда не верил в его смерть, никогда! – и дед не скрывал своей радости. — Я тридцать лет ходил на его могилу, разговаривал с ним, потому что верил, что он не умер. Скажи, он слышал меня?

— Я не знаю, Иван Матвеевич, — пожал плечами Дэн с сожалением. — Правда, не знаю.

— Да, да, я понимаю. Не всё и вам можно говорить, не всё и мне положено знать. Но ты же зачем-то пришёл? – и он посмотрел на Дэна внимательно.

— Я расскажу вам не много, только то, что знаю сам, потому что Вы заслуживаете это знать. Только и Вы, уж, если что-то знаете, что может помочь, поделитесь, — попросил Дэн, и хоть дед не ответил, продолжил, — Эта девушка, Светлана, на которой он женился.

— Евина мать, — уточнил дед, и Дэн согласно кивнул.

— Он вернулся к ней через пять лет, когда она уже заканчивала институт.

— Дай-ка я сам догадаюсь, — перебил его старик. — Это его дочь. Ева. Твоя Ева его дочь?

Дэн снова кивнул. Вся больница, вся деревня, весь мир считал, что Ева – его, и ничья больше, и только Дэн и сама Ева знали то, во что невозможно было поверить – они расстались. И расстались по его вине.

Дэн снова вздохнул.

— Да, она его дочь.

— Я не хочу знать, как он это сделал, мне это не нужно. Но почему девчонка выросла без отца? Его всё же убили? – и дед насупил брови в ожидании ответа.

— Нет, он вернулся туда, откуда пришел. И Ева и есть та миссия, которую он должен был выполнить.

— Бог небесный! Так вот почему в девчонку стреляли, и ведь не где-нибудь, а снова в Сосновке. Её жизнь в опасности? Теперь они охотятся за ней? – видавший виды старый чекист был озадачен.

— Вы знаете кого-то в Сосновке, кто кажется вам подозрительным? Кто, может, проявлял к ней с детства повышенный интерес?

— Мне, доктор, все кажутся подозрительными. Работа у меня такая. Но я понял твой вопрос. Ответить сразу не смогу, зайди, наверно, завтра, хотя, нет, — он поскреб рукой едва пробивающуюся седую щетину на щеке, — Я позвоню.

Дэн улыбнулся и встал, понимая, что разговор закончен.

— Иван Матвеевич, скажите, — спросил он, уже выходя, — а в какой архив Вы сдали те бумаги о пожаре?

— Так в самый центральный, Эмский, — ответил дед и махнул рукой на прощание.

Спускаясь вниз с пригорка, на котором стоял дом, по тропинке, пробитой в снегу и утрамбованной ногами жителей, что ходили по ней изо дня в день, Дэн думал даже не про деда, а про Феликса и про чёрный фургон, в котором ему посчастливилось побывать, спасая жизнь Светланы Васькиной. В фургоне он первый раз услышал, что деревня эта место особенное. От Феликса узнал, что не только Сосновка давно привлекает пристальное внимание людей, которые знают о миссии, которая должна быть выполнена для спасения их народа много больше Дэна. Он и сам очень их интересует. Теперь вот от деда узнал, что привлекала деревня и внимание людей. И в свете высказанного дедом опасения за жизнь Евы, разговор, который состоялся у них с Феликсом, показался ему сейчас более серьёзным, чем он показался ему сначала.

Вчера, после того как все разошлись, они договорились встретиться с Феликсом наедине. Дэн подумал, что разговор будет про Еву, и Феликс если и не предъявит на неё права, то всё равно скажет Дэну что-нибудь вроде того, что он за ним наблюдает, и если что, то Дэн будет отвечать за Еву перед Феликсом. И разговор действительно пошёл про Еву, но неожиданно в другом ключе.

Оказалось, существует целое тайное общество, которое знает много больше и о тайне её рождения и о миссии, которая на неё возложена, чем сама Ева. И у этого общества тоже есть враги, и он, Дэн, им нужен. Конечно, Дэн не собирался верить сыну человека, который представлялся ему жестоким бесчеловечным монстром, ставящим эксперименты над людьми. Но в озвученных Феликсом причинах, по которым он мог бы к ним присоединиться виделся ему здравый смысл. Общество знало много, и готово было поделиться этими знаниями с Дэном, потому что они нужны ему, чтобы не тыкаться наугад. Результат, который может быть получен, имеет несколько вариантов. Не все их них со счастливым концом: погибнуть могут все участники, погибнуть может Ева, задача вообще может быть не выполнена и тогда погибнут все алисанги. Враги общества постараются помешать им в своих интересах, их не интересуют жизни Избранных, им не нужно возрождение Истинных Богов, они хотят привилегий для себя, причём таких, чтобы они могли ими распоряжаться неограниченно, а остальным они были недоступны. Он говорил общими словами, но Дэн чувствовал, что Феликс точно знает о чём говорит, только не может сообщать подробностей тому, кто ещё не один из них. Дэн обещал подумать. И сейчас, осознавая, что жизни Евы действительно угрожает опасность, причины стать членом их тайной организации он считал более чем убедительными.

Дэн зашёл в вестибюль больницы с намерением, прежде всего, поесть. В животе булькало больше литра дедовского чая, он немного Дэна взбодрил, но голод, которого он раньше не замечал, всё же напомнил о себе. Голод и головная боль, давящая на затылок. Но он не успел, ни выпить таблетку от головной боли, ни поесть – в вестибюле его дожидалась Настя.

— Дэн, — радостно поднялась она ему навстречу со скамьи, — Здравствуйте!

— Привет! – улыбнулся он девушке. — Меня ждёшь?

— Да, — кивнула она.

— Если ты по поводу нашего с тобой договора, то давай не сейчас, — сразу решил Дэн отсечь ненужные ему сейчас заботы.

— Нет, нет, — испуганно закачала головой девушка. — Это, конечно, немного связано, но касается лично Вас и немного вашей девушки.

— Евы? – удивился Дэн, и снова получив утвердительный кивок в ответ, устало плюхнулся на сиденье, с которого девушка только что встала. — Ну, говори!

— Нет, пойдёмте со мной. Я по дороге расскажу, — настаивала девочка. — Это, правда, важно.

И они пошли.

День был пасмурный, и трудно было сказать который сейчас час, особенно Дэну, который совершенно потерял счёт времени, ему казалось, что с момента последнего разговора с Евой прошло уже много дней, а не несколько часов. Но глядя сейчас на тяжеленную сумку с учебниками, которую тащила Настя, он подумал, что она только со школы, и невольно взглянул на часы. Всего три часа дня.

— Давай помогу, — протянул он руку с её ноше, — Далеко идти то?

— Недалеко, — коротко ответила Настя, но сумку всё же отдала. — К Алиске Ревякиной. У неё с этим Ромкой Сопелиным, что в Еву стрелял, вроде как отношения были, но она сама всё расскажет.

— А что деду тому с дровами помогли? – вспомнил Дэн про обещание юной девушки.

— Помогли. Вот мы тогда с Ревякиной этой и разговорились. Мы хоть и учимся в одном классе, но не общались никогда, а тут вдруг разговор зашёл, и я подумала, что Вам это надо знать.

— Ладно, давай поговорим, раз надо, — согласился Дэн.

Ревякина жила в той самой пятиэтажке, что была одна на весь посёлок, и в которой жила сама Настя. Ждали они её на лестничной клетке очень опрятного подъезда. Деревянные окна, поставленные в подъезде ещё во время строительства дома, были чисто вымыты, покрашены и заклеены на зиму. Поручни перил, хоть и были местами попорчены вырезанными на них надписями, но тоже были покрашены и смотрелись почти новыми. В подъезде пахло свежестью и чистотой, говорящей о том, что люди, которые здесь живут, собираются жить здесь долго, а потому берегут и свой дом, и свой подъезд, следят за порядком и поддерживают чистоту.

— Вот! – выходя из своей квартиры, протянула Ревякина Дэну шприц вместо приветствия.

— Что это? – рассматривал Дэн, запаянный в пакетик обычный пластмассовый шприц с прозрачной желтоватой жидкостью внутри.

— Я спрятала, — пояснила ярко накрашенная девица, в которой Дэн, конечно, узнал, свою самую бойкую поклонницу. — Он сказал, что у него есть задание. Но я узнала, что оно касается Вас и спрятала.

— Прости, но я ничего не понимаю, — озадаченно посмотрел на неё Дэн.

Настя хотела вмешаться, но Ревякина остановила её недовольным жестом.

— Я сама расскажу, — сказала она. — Только хочу, чтобы вы знали, он не виноват. Его заставили. Он не хотел, поэтому мне и рассказал. Но вы тогда уехали, и я злилась, и наговорила ему всяких глупостей, а он, дурак, хотел мне на зло, и тогда я тоже ему на зло это сказала, а он – вот.

Дэн снова ничего не понял, и Настя сделала ещё одно нетерпеливое движение, собираясь всё же в это повествование вмешаться, но Алиса снова её остановила.

— Ромка, он же слабый совсем, робкий, добрый, из староверческой семьи, ему в Армию никак было нельзя, а его забрали. А там таким как он очень тяжело, вот они его и мучили. Он мозгом не повредился, как все говорят, нет, он просто повеситься хотел, не успел, помешали. И тут этот психиатр. Выхлопотал ему досрочное. Ромка обрадовался, думал, повезло ему, вернётся домой, работать начнёт, женится, будет всё как у людей. Но у психиатра на него были другие планы. Не знаю уж, сразу он знал, что Ромка из нашей Сосновки, или так совпало, только приехал он за ним сюда, и обещал, если надо, с работой помочь, а взамен попросил вроде немного – просто следить тут за всем, особенно за Вами.

— За мной? – удивился Дэн.

— Да, только Ромка не в больницу устроился, как ему тот доктор говорил, а на лесопилку пошёл. Там и платили лучше, и работа была мужская, настоящая, а не охранником в больнице штаны протирать.

— Да, с лесопилки за мной как-то не с руки было следить, — усмехнулся Дэн.

— Конечно! Но доктор тот не разозлился, он вообще никогда не злился. Он сказал: работай где хочешь, только будь готов сделать то, что я тебя попрошу. Ну, Ромка, вроде и не возражал, только лесопилка наша далеко, и добраться с неё непросто. А зимой там самая работа, рабочих рук не хватает. И, когда ему доктор позвонил, он приехал не сразу. В пятницу. Вот тогда мы и поссорились. Я ему всяких глупостей про Вас наговорила, и сказала, что Вы уехали. А он не поверил и всё равно в субботу в больницу пошёл.

— И если я правильно понимаю в какую именно субботу это было, — вмешался Дэн, — то меня действительно здесь не было, но зато была Ева.

— Да, — кивнула головой девушка и вздохнула. — А она ему всегда нравилась, и на зло мне, он решил с ней замутить.

Она замолчала, задумавшись, и Дэн, разглядывая замазанные толстым слоем грима прыщи на её лице, вдруг понял, что ему её жалко. Она всегда казалась ему глупой и нагловатой, но сейчас, глядя, как она переживает, пожалел и её и Романа, добродушного, открытого, веснушчатого, такого, каким Дэн увидел его в первый раз, ставшего марионеткой в чужой игре. Он уже догадался, что произошло дальше.

— И он сказал тебе об этом, чтобы ты ревновала, — подал он голос первым.

— Да, а я сказала, — она потупилась, — неважно, что я ему сказала. А он видел, как я Вас с поезда встречала, и мы разговаривали, и Вы ещё шапку на мне поправили.

Она улыбнулась, и Дэн порадовался, что хоть эти воспоминания ей приятны.

— Что же он должен был сделать со мной и почему? – уточнил Дэн.

— Уколоть Вам это лекарство, потому что бабка очнулась.

— Я что должен был умереть? – спросил Дэн спокойно, но неприятный холодок всё же пробежал по его спине.

— Нет, конечно! – возмутилась девушка и обиженно выпятила свои накрашенные розовой помадой губы. — Просто всё забыть.

— Что забыть? – не понял Дэн.

— Ну, всё, — не знала девушка, как сказать яснее. — Про бабку, про меня, может быть вообще про эту деревню и эту работу. Точно Ромка не знал. Я потому и спрятала этот шприц, потому что испугалась, что это Вам серьёзно навредит. Но я понятия не имела, что у него был этот пистолет, и что его совсем сорвёт с катушек.

— Странно, мы же провели с ним вместе целый день, — ответил Дэн. — И он показался мне дружелюбным, открытым. Мне трудно даже представить, что уже тогда он собирался мне как-то навредить.

— Он и не собирался, — ответила Алиса, — Вы ему нравились. Он даже сказал, что плевать ему на этого психиатра, пусть он сам разбирается, если ему надо, а Вы – хороший парень, правильный.

— Но что-то пошло не так? – нахмурился Дэн.

— Да, и наверно, это я сглупила. Я сказала, что мы давно уже с Вами тайно встречаемся, а он шутил, что тогда начнёт явно встречаться с Евой. Я же понимала, что он мне назло. Но я тоже не унималась. В-общем, после похорон, что-то с ним произошло, — и в голосе девушки появилась тревога. Тревога и страх. — В-общем, он прибежал после похорон с совершенно безумными глазами и начал искать этот шприц, и всё повторял «Сука! Сука!». Но я шприц не отдала, и он меня ударил. И пока я плакала, и прикладывала к лицу лёд, его и след простыл. А потом я узнала, что он пистолет где-то взял и в Еву выстрелил.

Она замолчала, глядя куда-то мимо Дэна.

— Только знаете, — и взгляд её с непониманием уставился в его глаза. — Он ведь не хотел в Еву стрелять. И «сука» он говорил про Вас. Он всё выкрикивал: «Убью его, суку!» Не понимаю, зачем же он в Еву выстрелил?

— Неужели промахнулся? – первый раз подала голос Настя, и Дэн, совершенно забывший, что она стоит рядом, удивлённо к ней повернулся.

— Господи! – прижала руки к груди Алиса. – Бедненький, до чего же он невезучий! А ведь никогда никому не делал зла. Вы видели, сколько у него собак? Он же всех бездомных собак вечно подбирал, кормил их, пристраивал в добрые руки.

— Я видела, — снова вмешалась Настя. — Мы деду одну из его собак подарили, — пояснила она Дэну.

— Это всё психиатр этот виноват! – убеждённо заявила Алиса. — Он его заставил!

— А ты сама этого психиатра видела? – спросил Дэн.

— Видела. Красивый. Только старый, и шрам у него на щеке, — ответила Алиса. — А ещё он чем-то похож на того доктора, что вместе с вами работает, только у этого волосы светлее.

— А имя знаешь? – нахмурился Дэн.

— Не, имя не знаю, — покачала головой девушка. — Мы с мамкой Ромкиной скоро поедем к Ромке в тюрьму, могу спросить. Вы только не держите на него зла, — попросила девушка. — Ведь не умер никто. Мамка надеется, может, простят его, признают больным и отпустят.

— Это, конечно, вряд ли. Ты мамку настраивай, пусть не сильно на это рассчитывает, — сказал Дэн серьёзно.

— Не могу я это мамке его сказать, — вздохнула Алиса. — Нельзя ему в тюрьму. В армии не выдержал, а в тюрьме и подавно, пропадёт.

Дэн тоже тяжело вздохнул, и злоба, которую Ева, никогда не испытывала к человеку, который в неё выстрелил, словно понимая, что не его в этом вина, в отличие от Дэна, который готов был порвать парня голыми руками, вдруг обратилась на Шейна. Он не просто предполагал, он точно знал, кем был этот психиатр, подвернувшийся Роману так удачно. И если Шейн не даст ему сейчас ответов на все интересующие его вопросы – он готов был порвать на мелкие кусочки Шейна. Немедленно.

— Ладно, пойдём мы, — сказал Дэн, уже спускаясь вниз по ступенькам. — Спасибо, что рассказала. Но мой тебе совет – не рассказывай ты этого больше никому.

— Да, я же разве не понимаю, — вздохнула Алиса. —

С психиатра того как с гуся вода, а меня по допросам затаскают. Некогда мне на их вопросы отвечать. Школу вот закончу, в техникум поеду поступать.

— Это правильно, — одобрил Дэн.

— До завтра! – сказала Алисе Настя, спускаясь вслед за Дэном.

Как школьник, Дэн помог Насте донести её увесистую сумку до двери квартиры, и снова вернулся в больницу.

 Есть он уже перехотел, и жгучая злоба, которая переполняла его, когда он узнал, что парня подставили, после прогулки по морозцу тоже стихла. Но не прошла, к ней прибавилось чувство вины. Он чувствовал ответственность за то, что парень пропал из-за него, из-за Дэна. И Ева пострадала из-за него. Такого поворота событий он никак не ожидал. Что же такого важного знает эта бабка, что его чуть не убили, когда он привёл её в чувства. И что такое Неразлучники? И как он будет со всем этим разбираться без Евы?