После ухода Феликса, Еве стало лучше. Возможно, помогло само его присутствие, возможно, то, что он настоял на спасении её бренного тела. Эмму она уложила спать, всё же сил у неё осталось совсем мало, и своих собственных и Евиных, и включила телефон.

Последний раз она разговаривала по нему с Софией. Конечно, Ева ей не грубила, просто вежливо отказалась от денег. София, единственная проявившая о ней заботу, ничем не заслужила такого отношения. Естественно, деньги просил её перечислить Дэн. Ну, почему, когда любовь заканчиваются на первый план всегда выходят деньги? Он помнил, что обещал о ней заботиться. А то, что предложение сделал, интересно, забыл? И про то, что она содержанкой быть у него не хотела тоже? Ева так разозлилась после этого звонка, что швырнула телефон об стену. Он рассыпался на запчасти, но, в общем, уцелел.

 Эмма не была свидетелем её истерики. Эмму она пошла вызволять после этого, чтобы чем-то себя занять. И если бы не Эмма, ей было бы совсем худо. Но, Эмма мужественно её поддерживала, успокаивала и просто с ней всё время говорила. Иногда о себе, но чаще о Еве. Эмма, будущее которой было неопределённо, а прошлое так печально, именно Эмма находила нужные слова, чтобы поддерживать Еву.

 Она уговаривала её вернуться в своё тело хотя бы выпить воды, но Ева была непреклонна. Ей так нравилось без него. Не только то, что без него не так больно, но и то, что можно не есть, не мыться, не спать и чувствовать себя всегда одинаково. Честно говоря, она надеялась, что и выглядела одинаково, если бы Феликс не открыл ей глаза.

И вот телефон включен. Конечно, Дэн звонил. Дэн звонил больше всех. На что он надеялся? Что она его простит? А как? И где найти силы, если каждый раз, когда он будет к ней притрагиваться она будет думать, что также он обнимал другую. Ева невольно брезгливо дёрнулась. Нет, она лучше потратит эти силы на то, чтобы его забыть. Главное, с ним не встречаться, и не возвращаться в своё тело. Это тело точно не выдержит, оно помнит слишком много – его руки, его губы, его горячее дыхание, его улыбку. Стоп! Нельзя об этом думать! Главное, с ним не встречаться в своём теле и тогда она справится.

Она пролистала журнал звонков. Звонил Арсений, звонила Изабелла, звонила София. СМС были только от Арсения: «Ева, не могу до тебя дозвониться. У тебя всё нормально? Изабеллу выписывают в субботу из больницы, ждём тебя вечером в замке Гард». Ага, как же! Чтобы снова увидеть Его как Париж, и потом точно умереть? Ни за что!

И вторая СМС, следом, через несколько минут: «Дэна не будет». Наверно, Дэн отказался в её пользу. Она бы не удивилась, что это был Дэн, благородный и великодушный Дэн. И где-то в груди, в которой не было сердца, что-то мучительно сжалось от боли — его не будет. Уже никогда не будет.

Оказывается, привидения умеют переодеваться! Осматривая себя в мятой пижаме, она с прискорбием поняла, что опрометчиво выскочила из своего тела именно так, и теперь ей вечность придётся носить эту пижаму, а не голубое нарядное платье, в котором похоронили, например, Эмму. Но Эмма посмеялась над ней и сказала, что она всего лишь в другом измерении, оно пропускает вещи и Ева умудрилась стащить из шкафа джинсы и свитер. Ну, что? Жизнь налаживается!

Краситься так и быть не стала — она не отражалась в зеркале и Эмма её больше не видела, поэтому не могла помочь. Надежда была на Изабеллу. Но оказавшись в замке Гард, и слёзно наобминавшись с подругой, поняла, что ни к чему всё это. Ни к чему.

Пока не было Арсения, они говорили обо всём, даже о Дэне. Изабелла поделилась, что бабушка поправляется, её выпишут через неделю, и они помирились. Изабелла чувствовала себя очень виноватой перед ней, но и бабушка решила, что тоже была не права. В конце концов, у них никого не было кроме друг друга, и они не могли не помириться.

Изабелла сказала, что Дэн ушёл работать в то самое секретное подразделение, что занималось спасением людей, чем очень всех удивил, поэтому он не смог приехать сегодня, поэтому его не было в зоне любого доступа три предыдущих дня. Он проходит обучение, и это отнимает у него и все силы, и всё время.

Ева понимала, она избавилась от своего тела, а он с головой ушёл в новую работу – так они оба глушили свою боль. И честно призналась во всём Белке. Белка её не осуждала, и его не осуждала. Это ужасно, что они расстались, но она была уверена, что во всём виновата Виктория. Ева тоже так когда-то думала, но не долго. Не было смысла искать виноватых — дело сделано, ребёнок растёт. Ева хотела пошутить, что надеется, Вики не откусит ему голову, когда он родится. Но пошутить не получилось. Вышло мрачно и жестоко — она больше не умела смеяться.

Когда пришёл Арсений, они стали говорить обо всём, кроме Дэна. Об Эмме, о Неразлучниках. Обо всём, чего Ева за эти дни добилась сама. И о Феликсе.

— Я знаю, почему бабка упомянула меня, рассказывая о Неразлучниках, — сказал Арсений убеждённо, — теперь я точно знаю, как погибла моя мать.

— Как? – одновременно и спросила, и удивилась Изабелла.

— Её убил Франкин. С помощью Неразлучников. Раз Эмма сказала, они всегда были у него. От Эммы это узнала и бабка.

— Не обязательно от Эммы. Ты забыл, что бабка проработала у него не один год. Возможно, она слышала это от него самого, — возразила Ева. — Эмма не разрешила их проверять даже на самом Франкине. Уж будь уверен, если бы она знала, что с их помощью он уже кого-то убил, она бы не отзывалась о нём так… — Ева не знала, какое слово будет правильным. — Благоговейно? Восторженно?

— Может она просто любит его? – предположила Изабелла. — Отсюда такой восторг?

— О, нет! – уверенно ответила Ева. — Любит она Шейна. И всегда любила. А с Франкиным их связывала работа. И что-то ещё. И это именно то, что я не могу ни определить, ни назвать. Она запрещает говорить о нём плохо, и постоянно защищает его, и как бы я её не убеждала, она говорит, что мы просто ничего о нём не знаем.

— На самом деле, мы действительно ничего не знаем, — констатировал факт Арсений, — но именно он работал с Шейном, а Шейн создал средство стирающее память. И именно его нашла Алька в конфете, которую ты ела. И именно память о том, что произошло стёрли моей матери.

—  Арсений, помнишь, в тот день, когда мы катались на коньках, ты просил меня тебе помочь. Ты не сказал, как, но сказал, что это связано с убийством твоей мамы, — напомнила Ева. — Мне кажется, сейчас самое время. Я готова.

И Ева красноречиво посмотрела на портрет черноволосой красавицы, висевший в гостиной, в которой они сидели.

— Да, я даже рад, что ты сама вспомнила, — улыбнулся Арсений, — мне как-то совестно было напоминать. Но, может поднимемся тогда в её кабинет?

— Никогда не захожу сюда один, — сказал Арсений, включая свет в комнате, больше похожей на рабочий кабинет, чем на спальню, которую Ева себе представила, когда они поднимались. И было пыльно, и пахло нежилым, и разбросанные бумаги кучей лежали на столе.

— И заходишь видимо не часто, — заметила Изабелла.

— Мы запретили здесь убираться, хотя здесь и нечего было убирать. Вот эти жалкие клочки — это всё, что осталось, — он показал рукой на стол. — И здесь нет ни одной пометки, сделанной её рукой. Только копии каких-то рисунков и распечатанные листы.

Ева вытащила один из листов снизу. Яркий рисунок, состоящий из трёх, пересекающихся между собой окружностей.

— Это что?  — спросила она, протягивая его Арсению.

— Обычная цветовая модель CMYK Три основных её цвета — голубой (Cyan), пурпурный (Magenta) и желтый (Yellow), поэтому CMY — небрежно махнув, давая понять, что ничего ценного, пояснял Арсений, тыкая в соответствующие цвета. — Их называют субтрактивными, вычитательными или отражёнными. И называют полиграфической триадой. А чёрный цвет – буква К, то есть blacК или  Key color.

Он ткнул в середину композиции, а Изабелла закатила глаза и недовольно покачала головой при этом.

— Я поняла, из них образуются красный, синий и зелёный, — показала на соответствующие цвета Ева.

— Да, хотя считается, что основные цвета как раз красный, синий и зелёный, и все остальные получаются их них, но вот в полиграфии так. Именно эти краски стоят в любом струйном принтере, — закончил он свою мысль, несмотря на то, что видел, как Изабелла не одобряет его умничанье.

— Здесь, кстати, вот ещё такой же, — протянула рыжеволосая девушка лист.

— Кстати, я вспомнила, именно эта теория поддерживается в вашей легенде о происхождении видов алисангов, — воскликнула Ева.

— Да, — кивнул Арсений, — но это же сказка. К тому же не умная, — снова отмахнулся Арсений.

— А можно для тех, кому в детстве рассказывали совсем другие сказки, повторить? – подала голос Изабелла.

— Не сейчас, — перебила её Ева.

— Какая-то ты стала злая, — заметила Изабелла.

— Правда? И с чего бы? – съязвила Ева в ответ.

— Девочки, не ссоритесь, — перебил их Арсений и улыбнулся, пытаясь разрядить обстановку.

Но ему в ответ улыбнулась только Изабелла. Ева осталась непреклонной.

— Расскажешь ей как-нибудь на сон грядущий. Давай посмотрим, что здесь ещё есть и чем я смогу помочь, — спокойно сказала она.

— Вот смотри, — Арсений стал перебирать остальные бумаги. — Вот отсканированные пометки, сделанные её рукой.

Ева, не обращая внимания на надутые губы Изабеллы, попыталась сосредоточиться.

— Слишком мало. Всего несколько букв и три нарисованных овала – этого слишком мало. И прочитать вслух из этого я ничего не могу. — Она откидывала в сторону один за другим листки, которые подавал ей Арсений. — Стоп! Смотри, вот этого должно быть достаточно. Даже раскрашено вручную.

Она сосредоточилась, и картинка поплыла. Она вслепую нащупала руку Изабеллы, Арсений схватился за неё сам.

Темноволосая женщина, совсем молоденькая, и совсем не такая как на портрете в гостиной. Черные волосы стянутые на затылке обычной резинкой в хвост. Выбившиеся из него пряди она то и дело убирала за ухо, самозабвенно раскрашивая картинку, прикусив нижнюю губу. В домашней одежде, а не в бальном платье, она бросила один цветной карандаш на стол и взяла другой, когда дверь открылась.

Темноволосый и зеленоглазый мальчик лет трёх осторожно заглянул в дверь.

— Мама, что ты делаешь? – спросил он, немного коверкая слова.

— Думаю о твоём будущем, малыш, — улыбнулась она и протянула к нему руку.

— Ты лисуешь? – спросил он, забираясь к ней на колени.

— Рисую, мой ангел, — погладила она его по голове и прижала к себе.

— А мне можно? — малыш стремился во что бы то ни стало освободиться из её объятий и дотянуться до карандаша.

Ева потянулась внутрь комнаты, в которой малыш усиленно черкал по маминому чертежу, и подняла лист, который лежал на полу, у самых её ног.

— Я класиво лисую? – спросил мальчик.

— Очень! — похвалила его мама. — Знаешь, какой это цвет?

— Класный? – спросил малыш, но мама отрицательно покачала головой. — Синий?

— Почти угадал, — улыбнулась женщина. — Это пурпурный. Смесь красного и синего.

И словно что-то почувствовала, обернулась.

И картинка тут же пропала, потому что Ева закрыла её.

— Не нужно было этого делать, — строго посмотрела она на Арсения.

— Прости, я даже не заметил, что вхожу, — извинился Арсений, и вид у него был жалкий, а глаза красные, — Это было сильнее меня. Но почему она тебя не заметила?

— Потому что я – это я, а вам нужно было стоять тихо и не дёргаться, — отрезала Ева.

— Прости, — ещё раз извинился Арсений и схватил со стола лист, который Ева туда положила. — Смотри, даже на копии видно, как я давил на карандаш.

И он протянул рисунок с небрежно почёрканными линиями под словом «пурпур» Изабелле, после того как Ева от него отмахнулась, потому что рассматривала лист, который достала.

— Желто-зелёный – проход без человека, — прочитала она. — Вам это о чём-нибудь говорит?

Изабелла отрицательно покачала головой.

— Сине-голубой — доступ к бессознательному? — продолжала Ева, теперь она посмотрела на Арсения, но он отреагировал также. — Хорошо. Красно-пурпурный — доступ к сознательному. И здесь ещё в скобочках — прошлое, будущее.

И снова только отрицательные качания головой.

— Ясно, — равнодушно подвела итог Ева и свернув листок, засунула его в карман штанов. — Думаю, здесь нам больше ловить нечего.

— Да уж, — вздохнула Изабелла, зло сверкнув на Еву глазами, и мягко погладила своего парня по руке, — Пойдём, Сень! Не переживай!

— Я знал, знал, что мне это не приснилось! Клянусь, я помнил этот момент, когда она сказала, что думает о моём будущем! – возбуждённо повторял Арсений, когда они уже спустились в гостиную и обнаружили там накрытый ужин.

— По какому поводу праздник? – спросила Ева холодно, рассматривая накрытые на журнальном столике закуски.

— Планировался по поводу возвращения с того света, — ответила Изабелла вежливо. — Но я решила переименовать его в твою честь. Ведь я выжила только благодаря тебе.

Девушка посмотрела на Еву с теплотой и надеждой, видимо, она действительно была благодарна, и Ева улыбнулась ей уголком губ.

— Ева, спасибо! – кинулся обнимать её Арсений толи за эти кадры семейной хроники, толи за спасённую Изабеллу.

Она похлопала его по спине в ответ.

— Всё как ты любишь, — пыталась растопить её холодность Изабелла. — Бордо, багет, правда, Камамбер заменили менее вонючим сыром.

— Спасибо, спасибо! – ответила им Ева спокойно, она не была ни рассержена, ни зла, — Жаль только, что я не могу присоседиться к вашему празднику.

— Почему? – не поняла Изабелла.

— Наверно, потому, что у меня нет тела, — натянуто улыбнулась она, — Но в принципе могу с вами посидеть. Правда, вы не будете меня видеть, пока будете пить вино в мою честь, поэтому даже разговаривать будет проблематично. Но думаю, могу потерпеть и это, я то вас видеть буду.

— Ева, прости, — сникла девушка, — я как-то совсем не подумала. И она, опустив плечи, села на диван. — Господи, какая я дура!

— Я могу отправить за тобой машину, — предложил Арсений. — В принципе, минут сорок туда, столько же обратно. Думаю, мы найдём, чем заняться эти полтора часа.

— Нет, Сеня, нет, ты не понимаешь, — посмотрела на него Изабелла безнадёжно, — Она не может. Она не хочет возвращаться в своё тело. И она отдала его на время Эмме.

— И, кстати, кажется, оно ей нравится, — перебила её Ева, уходя от скользких вопросов «Почему?» и «Зачем?», и радостно улыбнулась, — Она с удовольствием впервые за последние сорок с лишним лет ела куриный бульон. И принимала ванну.

— Но как это возможно? – не понял Арсений, не разделяя Евину искусственную весёлость.

— Я же сказала, у меня теперь есть Неразлучники, — не поняла его недоумение Ева.

— И они разделяют душу и тело. Разделяют. С их помощью ты освободила Эмму, с их помощью убили мою мать, разъединив её душу и тело, оставив его без единой царапины. — Арсений сел рядом с Изабеллой и уставился на Еву.

— Они работают в обе стороны, Сень, — пояснила ему Изабелла. — Они разъединяют, но и соединяют тоже.

— То есть это именно то, с помощью чего мою маму можно вернуть? Обратно соединив её душу и тело? – Он практически прожёг в Еве дыру своим  взглядом, — Или я опять что-то неправильно понял?

— Мне кажется, ты всё правильно понял, — сказал Альберт Борисович, и его мягкий голос не изменил ему даже сейчас. — Ты сказала, это называется Неразлучники?

— Папа! – вскочил Арсений, и голос его вибрировал от волнения. — Папа, когда ты вернулся?

— Только что, — смутился он. — Простите, что не поздоровался. Альберт Борисович! Ева, позвольте Вашу руку, меня, кажется, так Вам и не представили. Такая была суета. — Он поцеловал Еве руку, и бровью не поведя в сторону Изабеллы, когда говорил про суету. — Я искренне Вам признателен за вашу мужественность, и готовность помочь и, главное, саму помощь. Я не знаю, что бы мы делали без вас.

Если бы Ева не была призраком, то, наверно, покраснела бы. Но она не покраснела.

— Да, прекратите, честное слово! Нет никакой моей заслуги в том, что я такая родилась. И вообще меня даже не спрашивали, воткнули иглу и в вену и подключили к этой самоубийце. — Она косо посмотрела на Изабеллу, та вздрогнула на последнем слове как от удара тока. Ничего, пусть прочувствует каково это, получить такое клеймо на всю жизнь.

— Ты два раза теряла сознание, — напомнил ей Арсений. — Тебя два раза хотели отключить, но ты заставляла их продолжать, пока Изабелла не очнулась. Тебя еле-еле привели в чувства.

— Правда? – удивилась Ева, этого она в упор не помнила. — Вот я — дура!

Она сказала это искренне, но все засмеялись. Ладно, пусть смеются, она не возражала.

—  Так что на счёт вина? – спросил Альберт Борисович, и Ева поразилась, как он держался. Ведь все его мысли сейчас, наверняка, были о том, что появилась возможность вернуть его жену, а он соблюдал манеры, целовал ей руки, благодарил.

— Пап, к сожаленью, у Евы нет тела, — начал было Арсений. — Ну, как бы это сказать? С собой.

— Да, я его обычно в другое измерение с собой не ношу, — пояснила Ева.

— А, да, да, да, — засуетился мужчина. — Я вспомнил, вы же наполовину человек. Простите, действительно неловко получилось.

Еву, признаться, слегка достало, сколько раз сегодня перед ней все извинялись.

— К чёрту ваши извинения, — сказала она грубо. — И это вино. Что там с вашей женой? И где она?

— Она в подвале, в специальной барокамере, где поддерживаются нужное давление, влажность и температура, — начал он и вдруг осёкся. — Но я всю жизнь бьюсь над тем, что мы не можем вывести её душу на эту сторону Предела.

— Папа, значит, мы доставим её тело за Предел, — сказал Арсений спокойно. — Я, правда, ещё не знаю, как.

— Зато я знаю, — снова подала голос Ева. — На своих двоих, конечно.

— Ты хочешь…, — Изабелле не хватило воздуха, чтобы закончить свою фразу, так поспешно на выдохе она начала говорить. Она судорожно глотнула воздух. — Ты хочешь соединить себя с её телом?

— Да, как Эмма соединилась с моим, — закончила за неё Ева. — Уж в её теле, я надеюсь, смогу пройти за Предел?

— Не так просто, как хотелось бы, ведь с неё сняли Метку, когда она умерла, — поясняла Изабелла. — А без Метки сделать это сложно. Но я постараюсь с этим что-нибудь придумать.

— Да, уж постарайся! На кой хрен ты тогда кера и работаешь в Замке Кер?

— Это не самое сложное, — пропустила мимо ушей её грубость Изабелла. — Ты не сможешь потом вернуться оттуда без тела. И с этим я уже точно тебе ничем не могу помочь.

— Нет, Ева, нет, — замотал головой Альберт Борисович. — Я не могу допустить такой Вашей жертвы, ведь Вы должны будете остаться там вместо Анны.

— Послушайте, давайте я сама о себе позабочусь, — она посмотрела на них устало и равнодушно. — Идите за ключами от вашего склепа.

Они стояли над телом Анны Гард в шикарном лиловом платье, в том самом, что она была изображена на картине. Барокамеру давно открыли, но в небольшом полутёмном помещении до сих пор стоял влажный туман.

Барокамерой на Евин непритязательный вкус был обычный стеклянный ящик с трубками. Правда, сохранилась она в нём действительно неплохо. Еве, пролежавшей в своей постели всего пять дней и не снилась такая нежность кожи и свежесть лица.

Но, сколько можно рассусоливать! Инструкции выданы. На Неразлучников вместо безобразной верёвки стараниями Изабеллы приделали приличный кожаный поясок — в конце концов, Еве ведь нужно идти в нём в Замок. Хотя не обязательно было делать это сейчас — Ева ни за что не хотела расхаживать в этом платье, и собиралась переодеться в своё.

Изабелла придерживала бледного Арсения. Этот слабак того и гляди готов был рухнуть в обморок. А Альберт Борисович трясущимися руками уже просунул под талию жены одну из массивных частей пряжки.

 Ева расположилась в её теле, совершенно его не чувствуя. Надеюсь, у неё не торчат там ноги? По полученной Евой информации об Анне Гард, она должна была быть выше Евы, но кто её знает, вдруг усохла в барокамере?

Приглушенный щелчок замкнувшейся застёжки, и воздух на вдохе мощным потоком стал проникать в её лёгкие. Это было невыносимо, хотелось перекрыть этот надув, лёгкие разрывало. Она закашлялась и села. И глядя на эти знакомые — или незнакомые? – расплывающиеся лица вокруг себя, Ева почувствовала, как таким же мощным потоком стало заливать её мозг.

События проносились перед глазами с бешеной скоростью, она ничего не понимала, ничего не различала, разве что какие-то незначительные детали, шум, смех, голоса. Она снова упала, больно стукнувшись головой о стеклянную поверхность. «Если мне когда-нибудь ещё раз придёт в голову глупая мысль в кого-нибудь вселиться, нужно будет взять с собой подушку» — подумала она, когда это, наконец, прикратилось.

— Анна? — наклонилось над ней мужское лицо.

— Мама? – наклонилось второе.

— Ева? – спросила девушка.

 «Ну, наконец—то хоть один адекватный человек!»

— Господи, о чём мы только думали, — расстроился мужчина. — У неё такие широкие зрачки и безумный взгляд. Вряд ли она нас даже слышит. «Не безумный, а расфокусированный, но я сейчас соберусь. А зрачки широкие, потому что здесь темно, тупица».

Она несколько раз моргнула и поискала глазами Изабеллу.

— Белка, — прошептала она, и снова откашлялась, — Ты меня слышишь?

— Слышу Ева, слышу, — услышала она приятный голос девушки. — Ты как?

— Нормально, — ответила Ева, шёпотом, всё ещё не вставая и надеясь, что её слышит только Белка. — Я в туалет хочу. Только я сама не дойду.

— Я помогу, — ответила девушка радостно и помогла Еве сесть.

— Ого! — увидела Ева свои ухоженные руки с тонкими пальцами и идеальным маникюром.

Спустив босые ноги на пол, встать она так и не смогла. Ноги не держали, дрожали и подкашивались.

Альберт Борисович бросился взять её на руки, но инициативу перехватил Арсений. И как принцессу в лиловом платье её на руках доставили к ближайшему толчку.

В узком пространстве небольшой туалетной комнаты Ева пыталась ослабить узел пряжки и избавиться от платья. Изабелла принесла её вещи и мужественно ей помогала. Потом девушку всё же пришлось выставить.

И, наконец, пописав, Ева к ужасу своему обнаружила не только неземной красоты кружевные трусики, но и, прости господи, идеальную интим-стрижку. В форме чего она сделана Ева, сидя, никак не могла разобрать. Тюльпан? Это было как-то неприлично, так ухаживать за мёртвой женой. И Еве стало даже неловко перед Эммой за свои небритые ноги. Хотя, вдруг в её время ноги ещё и не брили, так ей тогда будет нормально.

Ева попыталась натянуть джинсы, хотя ноги всё ещё тряслись. Она дёрнула их на бёдра — руки у неё тоже тряслись — но застегнуть так и не смогла, хотя специально уточнила совпадёт ли размер. Кое-как натянула свитер. Ей было плохо, всё тело покрылось испариной. Надо валить отсюда — её начинало тошнить от вида этого унитаза.

— Ева, ты как? – спросила из-за двери Белка.

— Нормально, — ответила она, встала, держась за стенку, и попыталась сделать несколько шагов. Чёртова тошнота не отступала. Хорошо, что она не смогла отойти далеко — её вырвало.

— Пресвятая Либертина, неужели я так и не отползу сегодня от этого унитаза? — взмолилась она вслух и не поняла, что удивило её больше: звук её голоса, то, что она сказала или то, что она почувствовала? Она с ужасом прижала руку к низу живота. «О боже! Нет! Нет! Нет!» — умоляла она яркую лампочку на потолке.

Её блестящий самоуверенный план спасения женщины только что провалился. Анна Гард была беременна, и эта маленькая жизнь внутри Евы только что ожила вместе с ней.

— Ева! — кричала ей из-за двери Изабелла, но она её не слышала. — Ева!

Дверь открылась и, увидев её на полу, девушка кинулась ей на помощь.

— Ты упала? Ударилась? – она встала перед ней на колени, пытаясь получить ответы на свои вопросы.

— Нет, со мной всё в порядке, — улыбнулась она ласково, поправив рыжую прядь волос Изабелле за ухо, смутив этим девушку. — Всё в полном порядке. И кажется, нам пора что-нибудь выпить. Бокал сухого красного вина. А лучше шампанского! Брют!

— Ева, ты не любишь брют, — напомнила Изабелла и помогла ей подняться.

— Правда? – удивилась Ева, — А мне кажется, просто обожаю. И знаешь, я невыносимо хочу есть.