— Даниэль Майер, — кивнул Магистр вошедшему Дэну и показал на один из больших черных стульев перед собой.

— Филипп Ранк, — склонил голову Дэн, опасаясь стукнуться о низкий дверной проём больше, чем поприветствовать Магистра.

Магистр оценил и неожиданное обращение, и небрежный наклон головы. Он улыбнулся и поднялся, засунув руки в карманы брюк дорогого костюма.

— Я предпочитаю, чтобы в стенах этого Замка меня называли Магистр, но можно и Анатолий Платонович Франкин. Хотя на самом деле меня зовут Анастас. Анастас—Филипп Ранк, граф Тоггенбургский.

— Как много имён, — усмехнулся Дэн.

Они были практически одного роста, только Дэн моложе и шире в плечах, а Магистр старше и суше. И Дэна поразила не его благородная осанка, свойственная лишь царствующим монархам, не шрам на его щеке, тонкий и прямой, не выражение его лица, спокойное и невозмутимое, а взгляд его светлых глаз. Тёплый, мягкий, обволакивающий, располагающий и дружелюбный. Если бы по стенам этого кабинета, больше похожего на склеп, сейчас висели распятые тела, Дэн бы не заметил — он, не отрываясь, смотрел в глаза человека, к которому пару секунд назад испытывал крайнюю неприязнь, и он ему нравился.

 Хотя собеседник и не пытался ему нравиться — он так и не вытащил руки из карманов, демонстрируя, что не намерен откровенничать, и не пытался Дэном манипулировать, уж что-то, а эти замашки азуров, даже непроизвольные, он раскусывал сразу. Впрочем, с чего ему было относиться к Дэну плохо? Это у Дэна были к нему претензии, и он это прекрасно понимал.

— Вижу, разговор будет непростым, — продолжил Магистр.

— Будет зависеть от того какие ответы я получу на свои вопросы, — ответил Дэн спокойно.

Магистр улыбнулся и, отойдя от Дэна к стене, широким жестом отодвинул висящую на ней занавесь. И Дэн увидел расчерченную бороздами каменную стену с прикреплёнными к ней разного диаметра медными шестерёнками, похожими на большой часовой механизм.

— Это – ЭЛЕМЕНТА, — сказал Франкин. — Одна из её моделей. И единственная из уцелевших.

— А Дерево? – удивился Дэн.

— Дерево – это её символ, её воплощение и её хранилище. Хранилище Душ Свободной Воли. И весь смысл возложенной на нас миссии в том, чтобы эти души возродить. В них наше будущее, — сказал Магистр, жестом приглашая Дэна подойти.

Дэн с недоверием рассматривал закреплённые на стене детали. Он повернул одно из многочисленных зубчатых колёс, но в отличие от часов, остальные не пришли в движенье.

— Сложность в том, что есть только одна правильная комбинация и десятки, сотни неправильных. Её невозможно угадать, невозможно просчитать, нельзя предвидеть. Но можно увидеть. Она работает.

И подтверждая свои слова, он капнул в центр всей этой композиции каплю крови из пробирки. Кровь поднялась вверх по тонкому желобку и крона символического Дерева на стене засветилась лиловыми огоньками. Магистр попросил руку Дэна и, сделав прокол, вложил кровоточащий палец в углубление с буквой L, единственное в светящейся кроне. И одна из шестерёнок развернулась так, что напротив L встала буква Т. А потом капля его крови потекла вниз к центру и когда достигла его, повернулось ещё одно медное «колесо», одно из самых больших на этой стене. И символ, который остановился в верхней его части, Дэну сразу не понравился. Это был крест.

Магистр подал ему спиртовую салфетку обработать ранку, и Дэн машинально начал тереть палец, рассматривая какие ещё есть символы на этом круге, в центре которого находились почти все остальные детали. На тонком медном ободке было четыре символа – крест, круг, крест в круге и круг в круге. И ни один из них ни о чём Дэну не говорил.

— Что это значит? – спросил Дэн, показывая на крест, и только сейчас обратил внимание, как изменилось лицо Франкина. Он нахмурился, и Дэну уже не нужен был ответ, он и так понял, что это плохо.

— Она умрёт, — сказал Магистр коротко и ушёл вглубь кабинета, в комнату, дверь в которую сливалась со стеной и была почти незаметна.

— Кто? – крикнул Дэн вслед, уже заранее зная ответ на этот вопрос.

— Ева, — сказал Франкин, вернувшись, и не обращая внимания на Дэна, стал капать тонкой пипеткой кровь ещё из двух пробирок в углубления с буквами M и N в корнях Дерева. И в тот момент, когда медленно ползущие вверх по узким желобкам капли достигли своей цели – центральной буквы Т, повернулась сначала одна шестерёнка и замерла у буквы М, а потом другая – у N. И большое колесо снова дрогнуло и сместилось на четверть круга, остановившись на знаке креста в круге. Смешавшись в углублении буквы Т кровь потекла вниз снова к своим буквам. На стене стал чётко виден тёмный трилистник, который нарисовала кровь, окончательно прочертив и замкнув эту фигуру. А большое колесо стало возвращаться назад. И снова крест.

— Проклятье! – выругался Магистр, и начал пояснять, не дожидаясь наводящих вопросов, — Крест, значит смерть, полную окончательную и бесповоротную. Крест в круге – удастся сохранить что-то одно: или душу, или тело. Круг, который был здесь раньше — а он здесь был, Даниэль! – означал, что она будет спасена. И я понятия не имею что произошло, но то, что причина изменений в тебе – бесспорно.

— А круг в круге? – спросил Дэн, оставив пока вопрос о себе.

— Это значит, что всё придётся начинать сначала, и ждать следующего поколения избранных, —  тяжело вздохнув и отвернувшись от стены, сказал Магистр, — Только круга в круге больше никогда не будет. Вы — последнее поколение, у которого есть этот шанс.

— То есть до этого кровь показывала, что она выживет? – уточнил Дэн.

— Да, кровь Евы, твоя, Феликса и Арсения. Кровь избранных её больше не может сберечь. И что-то произошло не только между тобой и Евой, — Франкин резко повернулся снова к стене и ткнул пальцем в букву N. — Что-то произошло между тобой и Арсением. Ты же видел — колесо изменило своё положение, но смешавшись с кровью Арсения, твоя кровь вернула его на место.

Магистр был расстроен. Он мерил шагами кабинет, думая вслух и не обращая внимания на Дэна.

— А я был так счастлив, так уверен, что обойдёмся одним малым самым ближним кругом. Без пророчицы, без артефактов, без сопротивления. Идиот! Старый выживший из ума осёл!

Он на секунду остановился, коротко глянул на Дэна, на стену и разразился новой тирадой:

— А ведь это был лучший, просто идеальный из всех возможных вариантов! Ваша любовь была настолько сильна, она не дала бы ей погибнуть. Но я, кажется, знаю, что ты сделал, — он остановился напротив Дэна и посмотрел на него растеряно, — Ты разбил ей сердце!

Дэн нервно сглотнул. Не было смысла оправдываться ещё и перед Франкиным, он знал, что ему нет прощения и так. Но что от его поступка будет зависеть и исполнение её предназначения, и её жизнь — это всё меняло.

— Магистр, — сказал он серьёзно. — Я взял на себя чужую вину. В тот момент это казалось мне единственно правильным решением, и я до сих пор я не знаю, как можно было поступить иначе.

— Я не хочу даже спрашивать, что это было, — внезапно успокоился Франкин. Он сел в своё рабочее кресло, сложил ладонями вместе руки и, развернувшись, снова уставился на стену. — Если между позором и войной страна выбирает позор, то она получает и войну, и позор. Сказал Уинстон Черчилль. Возможно, ты тоже сделал неправильный выбор. Посмотри, там, на маленьких окружностях, что тоже развернулись, должны стоять буквы, — попросил он Дэна.

— Да, — ответил ему Дэн, подходя к стене, — Т вверху, M рядом с М и N рядом с N.

—   Ну, что ж, — вздохнул Магистр, — Надежда, Мудрость и Терпение. И больше никакой Любви. Задвинь штору и садись. Я думаю, нам есть о чём поговорить.

— Предлагаю начать с золота, — сказал Дэн, пытаясь устроиться в жёстком и неудобном кресле.

— С золота? – с недоумением посмотрел на него Магистр. Честно говоря, именно на это Дэн и рассчитывал.

— Да, с золота, которым травили старух в Доме Престарелых, одну даже насмерть, — пояснил Дэн. — С золота, которое нашли у Евы в крови из пули, предназначенной мне. И с золота в шприце, которое тоже должен был получить я. А ещё с несчастного парня, который, видимо тоже сделал однажды неправильный выбор, и доверился не тому человеку.

— Хм, — неопределённо качнул головой Магистр, — а я думал, мы поговорим о Саре.

— Вы хотели сказать об Эмме? Эмме Браун или Эмме Шейн по мужу, — и Дэн с презрением наблюдал, как на невозмутимом лице Магистра появилось выражение боли и скорби, и Дэн видел, как заиграли его желваки. Это было немного не то, чего он ожидал. Он хотел видеть испуг и страх разоблачения, но Франкин удивил его не меньше, чем он его.

— Эмма? Я так и не смог привыкнуть, что мою малышку Сару все зовут Эмма. — сказал он, сложил перед собой ладони и поднёс  к лицу.

— Вашу малышку? – возмущению Дэна не было предела. — Вы называли жену Шейна вашей малышкой? Значит, Шейн не ошибался, когда говорил, что она предпочла ему вас?

— Кто? Шейн? – посмотрел на него с сомнением Франкин и опустил руки. — Конечно, Шейн, ошибался. Так же как сейчас ошибаешься ты.

Он открыл ящик стола, достал из него старую черно-белую фотографию и протянул Дэну. Пожелтевшая, помятая, с оторванным уголком, сейчас она выглядела ещё хуже, но Дэн её сразу узнал. «Среди напряженных лиц изможденных людей в гимнастерках выделяется одно. Улыбающийся светловолосый парень». Дэн видел её в воспоминаниях Сары, в тех самых первых воспоминаниях, когда Купчиха первый раз пришла в себя. Они с Шейном думали, что это память бабки, но это первое, что вспомнила Сара.

Дэн смотрел то на фотографию, то на Франкина. Да, он и сейчас был хорош, но в молодости был ещё лучше.

— Сара помнила эту фотографию, — сказал Дэн.

— Да, и всю жизнь хранила. Это было единственное, что осталось ей от отца, — Магистр протянул руку и Дэн отдал ему фотографию.

— Вы её отец? – Дэн видел, как Магистр бережно вернул её в ящик. — Но как это возможно?

— Технически это не сложно, — усмехнулся Франкин. — Простое перемещение в прошлое. И её мать тоже была членом Ордена. Её звали Ирма, а моя подпольная кличка была Стас. Я уже представлялся – Анастас Ранк.

Он внимательно посмотрел на Дэна, положил локти на стол.

— Отношения – штука сложная, а чувства – ещё сложней. Мне казалось, что я влюблен. Мы сошлись, поженились и она забеременела. Но шла война, она жила в Польше, работала в гетто. Сару вывезли раньше, а Ирма погибла.

— Да, я знаю, детский дом в Варшаве, её забрала тётя, но произошло крушение поезда, и она погибла. Сара снова осталась одна, — дополнил Дэн эту историю.

— Видишь, ты знаешь больше меня. Только ошибаешься так же, как ошибся я. В детском доме её оформили как Эмма. Эмма Браун. Её настоящее имя знали только я, Ирма, её подруга, которая погибла, да ещё Ангел, который ей это имя назвал. И я искал её как Сару. Сару Ранк. Искал и так и не нашёл. А когда нашёл, то не узнал.

Он вздохнул, снова отклонился в кресле и начал раскачиваться в нём туда – сюда.

— Но все эти эксперименты? И Неразлучники? – недоумевал Дэн.

— О, да! Это было. И когда я вспоминаю об этом, то до сих пор не могу понять, почему я её не узнал. Как я мог её не узнать? – он вздохнул. — А она меня узнала почти сразу. Хотя мы были почти одногодками на тот момент. Сразу после того как прошла Пробуждение и узнала, что мы умеем перемещаться в прошлое. Какая ирония судьбы! Я искал её всю жизнь, а для Шейна она стала первой же женщиной, которую он встретил и полюбил. Я годами бился над этим золотом, а он шутя получал вещества, о которых я не смел и мечтать. Стыдно признаться, а хотел её увести у Шейна. Я завидовал ему, он обладал таким совершенством. Не знаю, догадалась ли она к тому моменту, что я её отец, или просто любила одного только Шейна, но она жестко пресекла все мои ухаживания. Я смирился. Я видел, как ревновал Шейн, и этого мне было достаточно. Если бы не её безрассудство и не моя жажда славы, возможно, она была жива до сих пор.

— А когда вы узнали, что она Ваша дочь? – спросил Дэн, когда Ранк замолчал.

— В тот страшный день, когда она умерла, — тяжело вздохнул Магистр. — Практически за несколько секунд до её смерти. Она сказала: «Папа!», врезалась в это злополучное стекло и исчезла.

— Вместе с Неразлучниками, — напомнил Дэн.

— Боги Всемогущие, Дэн! Ты думаешь, в тот момент я думал о Неразлучниках? Всё это время думал только о Неразлучниках? Да, я использовал их незаконно, взял их тайно, и потерял. Я хотел их вернуть. Потому что они нужны Ордену, тебе, Еве. Но я хотел найти свою дочь! Ведь в тот момент, когда я её, наконец, нашёл, она снова ускользнула от меня. Умерла и исчезла.

— И Вы её снова начали искать? – недоверчиво спросил Дэн, — Ну, и заодно, Неразлучники.

— Да, Дэн, и её и Неразлучники, — сказал он снова мягко, и показал на свою щеку, — Видишь этот шрам? Знаешь, когда он появился?

— Не имею ни малейшего представления, — сознался Дэн.

— Я думал, что она исчезла, потому что пробила стекло перед картиной. Ты же видел картину? Рожь. Шишкина? – и он внимательно посмотрел на Дэна.

— О, да! Трудно себе даже представить сколько раз я видел эту злополучную Рожь, — согласился Дэн.

— Я поставил перед ней бронированное стекло не просто так. В нем был свинец. Свинец, который даже в подлинник картины не пропустил бы ни одного вена. Хрустальное стекло, из которого сделан куб, что хранит Дерево, тоже сделан из свинцового стекла. Поэтому никто из алисангов до сих пор не смог достать оттуда эти спящие Души, — пояснил Магистр. — Но Сара пробила стекло, и я подумал, что она сиганула в эту Рожь.

— Но, Магистр, ведь Сара азур! Азур, а не вен! – напомнил ему Дэн. — Как она могла это сделать?

— Сейчас я могу ответить тебе на этот вопрос, Дэн Майер. Её мать, как и все члены Ордена, алисанги с двойным набором качеств. Ирма была и мемо, и вен. И Сара унаследовала от неё способность проникать в картины. Она была и вен, и азур. Хотя доминировало в ней второе.

— Но я, — недоумевал Дэн. — Я же чистокровный мемо. А вы? Кто тогда Вы? Хотя теперь я понимаю, почему Феликс кер, хотя выглядит как стопроцентный азур.

Магистр загадочно улыбнулся, и Дэн понял, что он и так рассказал ему слишком многое. Ответы на все свои вопросы он сегодня не получит.

— Но Сара ведь не попала в эту Рожь, хоть и была наполовину веном, — Дэн знал это из первых рук.

— Но я этого не знал. Я вышел в эту Рожь. И вот тебе ответ на один из твоих вопросов, — улыбнулся Франкин. — Но в межпространственный туман попало слишком много осколков. И это, — он показал на своё лицо, — единственный шрам, что виден, но всего лишь один из многих. Я так и не смог пройти. И едва выжил. И как ты думаешь, я кинулся туда за этой медной пряжкой, которая могла ещё сотни лет никому не понадобиться? — обратился он к Дэну, хотя тот и понимал, что вопрос риторический.

Дэн неопределённо пожал плечами.

— Но как Вы догадались, что она не исчезла в том времени, скользнув в картину? Через много лет, но ведь догадались же, — Дэн помнил, что это действительно произошло не сразу.

— У Шишкина было две картины. И обе он рисовал в одно время с одной и той же натуры. Я нашёл вторую. Кстати, ты знаешь, каким образованным человеком был его отец? Как много сделал для Елабуги? – вдруг уточнил он. — Сару я там не нашёл, но вспомнил, что вместе с ней пропала и уборщица.

 — Магистр, я только в курсе про выставку передвижников, на которой была выставлена эта картина, — улыбнулся Дэн. — И что же потом? Когда Вы, наконец, нашли бабку? Зачем было глушить бабкину память этой Рожью? Зачем было травить меня, когда мы с Шейном обнаружили Сару?

— Ты обнаружил, Дэн! Ты! А не вы с Шейном. Шейн всегда был очень слабым азуром, его способности душил этот его пророческий ген. Он бы никогда не пробился сквозь мой блок, — заверил Франкин.

— Хорошо, я. Не важно. Но вы ведь прополоскали мозги не только бабке, бабка-то как раз выдержала, вы стёрли воспоминания Эмме. Вы совсем запутали её. Она не понимала кто она, как её зовут. Это так теперь проявляется отцовская любовь? – ни на секунду не позволял себя сбить с толку Дэн.

— Нет, мальчик мой! Когда я её нашёл, она уже была в таком плачевном состоянии. Она была не в себе ещё до того, как умерла. Я помогал ей. И было время, когда ей действительно становилось лучше. Но потом снова рецидив, и снова, и снова. Это было очень тяжёлое время для нас. И для меня, и для Шейна. Я знаю, он никогда не простит мне её смерть. Но я сам её себе никогда не прощу.

— И всё же вы боялись, что правда вылезет наружу. Про вас, про Сару, про Неразлучников. Что она вспомнит многое, услышит Шейна и вспомнит его. Вы заперли её в самой глухой комнате её памяти и не хотели, чтобы она когда-нибудь оттуда выбралась, — перебил его Дэн.

— И ты сам ответил на свой вопрос, —  наклонившись к нему через стол, сказал Франкин.

Он решил проверить, опасен ли я для него – понял Дэн. Решил затеять этот разговор, чтобы узнать насколько много я знаю и что собираюсь делать с этим знанием.

— Вы рассказали о тайне Ордена не члену Ордена? – спросил Дэн.

Франкин улыбнулся.

— Нет, Даниэль Майер, Эмма была членом Ордена. А вот Шейн нет. Поэтому она знала о Неразлучниках, а он нет. И надеюсь, не знает до сих пор, — Франкин смотрел на него пристально.

— А то что? – воспринял это как угрозу Дэн, встал и наклонился над Магистром, — Снова попытаетесь вколоть мне своё чудодейственное снадобье? Уверен, это был неприкосновенный запас, который вы хранили ещё со времён дружбы с Шейном. Или просто проткнёте меня одной из ваших шпаг, граф Тоггенбургский?

Дэн покосился на стену с оружием.

Франкин отклонился на кресле и снова сложил перед собой ладони, не глядя на Дэна и сосредоточившись исключительно на своих руках.

— Если бы я хотел тебя убить, — наконец сказал он, — то уже сделал бы это. А раз не сделал, значит, не хотел.

— Или просто не смог? – разогнулся, отпуская стол, Дэн. — Магистр, Вы потеряли артефакт. По вашему приказу едва не убили Особенную, ту, которая родилась последней, и больше у нашего народа не будет ни одного шанса. Я сильно сомневаюсь в том, на чьей Вы стороне. Нам всё время твердят про каких-то неизвестных врагов, которые хотят того, чего не хотим мы. Они нам мешают, они хитрые и коварные, но, Магистр, не придумываете ли Вы их сами, этих тайных врагов Ордена, чтобы вести свою собственную игру?

Франкин выслушал его молча и удивительно спокойно.

— Хотел бы я сражаться с ветряными мельницами, как Дон Кихот, — сказал он, вставая, подходя и опираясь спиной на стол. — Только, знаешь, сражаться с невидимым врагом труднее, чем с очевидным. И худшее, что нам сейчас нужно, это – разногласия и недоверие в Ордене. Я не могу сказать тебе всего, Дэн Майер. Всего, что знаю сам. Ты пока не понимаешь элементарных вещей. Учись! Алекс надеется вырастить из тебя Командора, но кто знает, может быть, ты займёшь именно моё место. А на сегодня можешь быть свободен.

Он посмотрел на Дэна слишком убедительно. И Дэн молча кивнул и направился к двери. Он не станет проявлять неподчинение. В конце концов, он действительно знал ещё слишком мало. Хотя и твёрдо решил для себя, что глаз не спустит с этого доктора Франкенштейна.

— И ещё, — окликнул его в дверях магистр, — Мне жаль, что я не смог ответить на все твои вопросы, но обещаю, мы вернёмся к этому разговору. Вернёмся, когда ты будешь готов.

Дэн вышел от Магистра со странным чувством. Всегда, всю свою сознательную жизнь он принимал решения моментально. Именно зажатый в рамки времени, когда решать нужно здесь и сейчас, не раздумывая и не теряя ни секунды, он соображал лучше всего. Его не беспокоило, что он чего-то не знал, недооценил, не учёл – учесть всего невозможно, просчитать всё нереально. И он хватал ребёнка и бежал из-под покосившегося землетрясением дома, выворачивал руль в сторону и держал, понятия не имея какая из этих сторон — сторона заноса, отталкивался от обрыва и прыгал, не зная, приземлиться он в море или на острые камни далеко от линии прибоя. Правда, в последнем случае море действительно было далековато, но он успел выдохнуть за мгновенье до того, как упал. И никогда интуиция его не подводила. Он словно чувствовал, что будет через секунду после того как он что-то сделает, и просто делал. Но после того как он сказал Еве то, чего не должен был говорить, ему словно изменила его удача. Он ни в чём не был уверен, он начал бояться делать что-то не подумав, и первый раз за свою жизнь он решил, что к следующему разговору с Магистром он должен подготовиться. Подготовиться настолько тщательно, насколько сможет и даже лучше. И он посвятит этому все силы и время, что у него есть.

Физически он тоже чувствовал себя не в форме — он сто лет не был в спортзале, он забыл, когда брал в руки пневматическое ружье, он, наверно, подтянуться не сможет больше десяти раз. Но сейчас заходить в спортзал он не стал – были дела важнее. Хотя даже в них он был сегодня не уверен. Ему нужно было поговорить с Арсением, и он надеялся, что они вместе придумают как им исправить ситуацию, которая сложилась у них с Евой. И он должен был увидеть Еву. Просто увидеть. Хотя бы просто увидеть. И он никак не мог решить сначала ему нужно к Арсению или всё же к Еве. И ткнул в телефон наугад.

Гудки шли, но она не ответила. Опять не ответила. Как обычно, не ответила. Он хотел узнать у Арсения стоит ли ему к ней идти, но передумал.

— Ева, — позвал он, неловко переминаясь с ноги на ногу в её прихожей. — Ева! Ты дома?

И не дождавшись ответа, вошёл в комнату. И тут же замер на пороге. Он ожидал увидеть в её глазах всё что угодно — злость, ненависть, презрение, разочарование. И он упал бы на колени и молча слушал всё, что она скажет, лишь бы только слышать её голос. Но на то, что он увидел, он не знал, как реагировать.

Она стояла в дверях кухни, прижав к груди руки, и в глазах её был страх. Нет, не страх, ужас. Он шевельнулся, и она выставила вперёд руку, предостерегая его сделать ещё хоть один шаг ближе, и беззвучно открывала рот, словно разучилась говорить.

— С—стой! Стой, где стоишь! – наконец, заикаясь, сказала она, и рука её стряслась.

— Ева, это я, не бойся! – он поднял руки, словно она держала его на мушке. — Я клянусь, я не подойду к тебе ближе ни на один шаг, только выслушай меня, — сказал он как можно спокойнее.

Она опустила руку, но всё ещё часто дышала.

— Говори, что хотел и уходи, — сказала она, вжавшись в дверной косяк, словно он мог её защитить от того, чего она боялась.

И он не знал, что сказать, он забыл, что хотел сказать, он не мог вспомнить ни одной фразы, которые крутились у него в голове все бесконечные пять дней без неё. Он смотрел в её испуганные, но всё ещё такие любимые глаза и не видел ничего, что было в них ещё совсем недавно —  теплоты, нежности, заботы, лукавых искорок и бесконечной как синее море, что плескалось в её глазах, любви. Страх, пустота и равнодушие.

Он сглотнул, словно у него пересохло во рту, но так и не проронил не звука. И хоть она заметно успокоилась, но пауза затягивалась.

— Я, — наконец сказал он, откашлявшись. — Извини, что напугал.

— Ничего, — сказала она, и переминаясь с ноги на ногу, от того, что ей было неловко, опустила руки. И только сейчас он заметил, что в руках у неё кухонное полотенце, а в квартире пахнет варёной курицей.

— Готовишь? – спросил он, показывая на полотенце, и улыбнулся.

— А, это? – она махнула полотенцем, и посмотрела на безымянный палец своей правой руки. — Феликс сварил бульон, но я решила его немного улучшить. Ну, знаешь, картошки там добавить, макарон. Люблю, чтобы было погуще.

Он не верил своим ушам. И глазам своим он тоже не верил. Она потирала палец, словно долго носила на нём обручальное кольцо, но сегодня его не надела. Она снова и снова, словно забывая, что кольца действительно нет, смотрела на этот палец, и в задумчивости его тёрла.

Неужели, Феликс уже сделал ей предложение? И она потому и испугалась появления Дэна, что не успела снять кольцо? Но потом сняла, и вот сейчас уже по нему скучала? Феликс варил бульон, но она доваривала. Значит, он ненадолго отлучился и вернётся к ужину?

Предположения одно невероятнее другого крутились у него в голове, и он смотрел на её нервные движения и сам себе не верил.

И всё же это была она, Ева. Она стояла сейчас перед ним в пижаме с розовым котиком, которую она терпеть не могла, и которую ей подарила мама. А ещё она вообще никогда не ходила по дому в пижаме.

— Симпатичная пижамка, — сказал Дэн, показывая на кошечку с белым цветочком, — И котяра такой довольный.

— Правда? Она недоверчиво посмотрела на грудь с аппликацией. А мне кажется, это кошка, — и удивившись, но не более, Ева забыла про неё.

Вообще-то это была Мисс Китти, и Дэн это прекрасно знал и его Ева тоже. Она непременно покрутила бы у виска на его фразу про кота. Да, о чём он! Она просто никогда не одела бы эту пижаму и никогда не стала расхаживать в ней по дому.

А ещё она никогда не валялась на кровати поверх покрывала. И если кровать была заправлена, то всегда идеально. А сейчас со своего места он видел примятые подушки поверх кое-как накинутого на постель пледа. Как она могла так измениться за эти пять дней?

— У тебя всё в порядке? – на всякий случай спросил он и заметил, что цвет лица у неё сероватый.

— Да, да, конечно, — ответила она, активно кивая головой, и именно в этот короткий один единственный момент он заметил, как где-то далеко в глубине её глаз мелькнула боль, и глаза заблестели от непрошенных слёз. Но боль мелькнула и исчезла, и она справилась, ничем более себя не выдав.

 — Ну, я пойду, — сказал он, ещё не уверенный сможет ли взять и просто уйти.

— Да, конечно, — кивнула она и снова схватилась за невидимое кольцо.

И он исчез, словно его здесь никогда и не было.

— Чёрт, Сеня, ну, хоть ты возьми трубку! – умолял он безрезультатно трезвонивший вторую минуту телефон. Часы в его комнате показывали восемь. Он совершенно забыл, что сегодня Семён устраивал ужин в честь возвращения Изабеллы из больницы, и в честь Евы. Странно, что Ева на него тоже не пошла. Он отказался, чтобы предоставить ей возможность пообщаться с друзьями, сославшись на дела. Но после разговора с Франкиным совершенно забыл, что сегодня суббота.

Он уже собирался повесить трубку и перезвонить Изабелле – второй раз за день без приглашения он являться не хотел, – когда Семён всё же ответил.

— Слава богу! Я уж думал, ты не ответишь! — действительно сильно обрадовавшись, закричал в трубку Дэн.

— Дэни, у тебя что-то срочное? – остудил его пыл Семён, — Понимаешь, я сейчас немного занят.

— Да, да, я помню, у тебя вечеринка. И я не собираюсь её портить своим присутствием, если ты об этом, хотя знаю, что Ева всё равно не поехала, — пояснял ему Дэн. — Но ты не мог бы уделить мне минут пять. Скажем в библиотеке?

— Валяй! – ответил Семён коротко и повесил трубку.

В этот раз Дэну его пришлось ждать. Видимо, он был в той части Замка, где обычно собирались гости — в столовой. Ведь это был ужин. И переминаясь с ноги на ногу в пустой библиотеке, Дэн чувствовал себя странно. Неловко, словно не в своей тарелке. И голос Арсения был такой недовольный.

— Ну, говори, — сказал Семён, входя. И выглядел он действительно недовольно и как-то скованно. — Что хотел?

И Дэн снова не верил своим глазам. Он ничего не понимал: он больше совершенно не разбирался в людях, третий раз за день они ведут себя так, как он совершенно не ожидает. Франкин, Ева, теперь вот Арсений. Он смотрел на него как на чужого, и Арсений отвечал ему тем же.

— Семён, я сегодня общался с Франкиным. Наконец-то удалось с ним поговорить, — начал Дэн.

— Мн, — невнятно промычал Арсений в ответ. — И как он тебе?

— Не понял. Скользкий, тёмный. Вроде говорит искренне, располагает к себе, но чуть что не по нему — натыкаешься словно на сталь. Чувствуется в нем и власть, и сила.

Он смотрел на Арсения, который со скучающим видом ковырял корешок какой-то книги, практически повернувшись к Дэну спиной.

— И он сказал мне одну вещь, это касается нашего предназначения, и жизни Евы, и я понял, что сглупил. Знаешь, надо было придумать что-нибудь другое. Не знаю, может приплетать хоть отчима, да хоть святой дух, но не признаваться. Понимаешь, я разбил ей сердце. Я и своё разбил, но её важнее. И я подумал, может быть можно всё изменить. Ты же хотел дождаться первого оборота Луны и всё изменить. Давай попробуем!

— Что изменить, Дэн? – с негодованием обратился к нему друг. — Изменить твои шуры-муры с этой Вики? Ты не смог удержать свой член в штанах, а теперь приходишь ко мне и просишь меня помочь тебе это изменить?

— Я не смог?! — уставился на него Дэн. — Это я не смог удержать в штанах свой член?

— Ну, не я же! – развёл руками в недоумении Арсений.

Дэн растерянно хлопал глазами.

— Ты зажимался там с ней по углам в Старом Замке. Ты сделал ей ребёнка. Конечно, благодаря тебе она теперь поправиться. Так что можно сказать ты даже герой, доброе дело сделал. Только ты и близко не представляешь себе, что пришлось пережить Еве, – распалялся Арсений. — Она не хочет возвращаться в своё тело, потому что боится, что не сможет пережить ту боль, что теперь поселилась в нём. И если бы не Феликс, и не Эмма, я не знаю, наверно, она бы тупо умерла.

Дэн ничего не понимал. Феликс, Эмма, тело Евы.

— Подожди, — перебил он Арсения, хотя тот, кажется, как раз закончил. — Но я только что был у неё. Она варит суп. И ходит в пижаме.

— Это не она, Дэн. Это Эмма. Эмма Браун. Ева нашла Неразлучники и достала её из бабки. А потом Эмму поместили в её тело, чтобы покормить. Её тело пять дней пролежало без воды и еды. Неужели ты не заметил, как она выглядит?

Конечно, Дэн заметил, но не много. Он так был сосредоточен на её глазах, и на её безымянном пальце, что синякам под глазами и внимания не придал.

— И где тогда Ева? – разволновался Дэн. — И почему ты ничего не сказал мне, что она ничего не ела. Господи, я же просил за ней присмотреть! И тебя, и маму. Чёрт! Семён! Я же говорил, что она мне не отвечает! Где она?

Он практически орал.

— Успокойся, с ней всё в порядке! – схватил его за руку Арсений, потому что он куда-то собирался бежать, сам ещё не зная куда. — Она здесь! Сейчас здесь.

— Я должен её видеть! Я имею право её видеть! – вырывался Дэн, хотя Арсений вцепился в него мёртвой хваткой. — Что бы я не сделал, в чём бы не был виноват, я имею право её видеть!

Он вырвался и побежал. Он бежал со всех ног, он точно знал, где она может быть. Он вылетел в гостиную, перепрыгнув сразу через все ступени разом — он видел её тёмный затылок из-за дивана.

— Ева! – он едва успел затормозить.

На него удивлённо уставились три пары глаз: Изабеллы, Альберта Борисовича и незнакомой черноволосой женщины. Хотя почему незнакомой, где-то он уже видел эти высокие скулы, и он с недоумением уставился на висящий прямо напротив него портрет, а потом перевёл взгляд на женщину. Она улыбнулась ему так, словно всю жизнь ждала только его, впитывая глазами каждую его чёрточку, узнавая каждую морщинку, каждый волосок. Он не знал эту женщину, но он знал этот взгляд, ради которого он не просто сделал бы марш-рывок до гостиной, он обежал бы землю по кругу. И он сделал то, что собирался сделать.

— Ева! – сказал он, упал на колени и склонил голову как перед плахой.

— Я не успел его предупредить, — сказал подбежавший следом запыхавшийся Арсений.

— Мне кажется, он и так всё понял, — тихо сказал Альберт Борисович.

— Господи! – Дэн слышал, что это была Изабелла, и слышал, что она встала. И только та, которую он хотел услышать больше всего на свете, не произнесла ни слова.

Он поднял голову. Незнакомая женщина плакала, шумно выдыхая воздух, но больше не смотрела на него.

— Ну что ж, раз теперь все в сборе, Ал, можно мне, наконец, вина, — сказала незнакомая женщина незнакомым голосом после того как успокоилась. И Альберт Борисович дёрнулся как от удара током, услышав такой вариант своего имени, но взял себя в руки и начал разливать по бокалам вино.

Дэн сел на диван напротив Арсения, а Арсений рядом с матерью. Они действительно были очень похожи, но сейчас он высматривал в ней не сходство с сыном, а черты той, которая теперь была внутри неё. Он их искал, и больше не находил. Он видел, что и Арсений, и Альберт Борисович были очень напряжены, и Дэн также как они не знал, как себя вести и как реагировать на происходящее. Более-менее держалась Изабелла, хоть и размазывала по щекам слезы и крутилась возле этого дивана как настоящая Белка в колесе, делая два шага туда, разворот и два шага обратно. Но по крайней мере она была естественной, все остальные сидели, словно проглотив что-то большое и несгибаемое.

— Господа, предлагаю выпить, — начала Анна Гард торжественно, но потом смутилась, — Господи, я даже не знаю, за что выпить-то!

И Дэн улыбнулся – это точно была Ева. Как бы она сейчас не выглядела, чьим бы голосом не говорила, он улавливал каждую её интонацию, и чувствовал, что голос её дрожит.

— Белка, да не суетись ты уже! Сядь! – сказала она властно. — Давайте просто выпьем!

И осушила бокал. Дэн сделал то же самое. И отец Арсения, ни слова ни говоря, снова наполнил бокалы. Дэн заметил, как дрожат у мужчины руки. После второго бокала, выпитого до дна в полной тишине, это становилось похожим на поминки, но никто не решался заговорить. Дэн смотрел в упор на Арсения, но тот старательно отворачивался, боясь встретится с ним глазами. Да, Дэн прекрасно понял, как он теперь к нему относится, и кривая усмешка невольно появилась у него на лице.

— Ну, раз уж мне сказали, что сегодня вечеринка в мою честь, — сказала Ева, пока Дэн на неё не смотрел, и незнакомая женщина, когда он поднял на неё глаза. — Тогда мне и говорить.

И она подняла очередной раз наполненный бокал.

— Нет, нет, не тост, — остановила она мужа, который тоже поднял бокал, собираясь её слушать. — Я поясню для тех, кто опоздал.

И она посмотрела на Дэна как на пустое место. И голос её был чистым как колокольчик и таким чужим.

— С помощью вот этого нехитрого приспособления. — Она положила на стол со стороны Дэна то, что до этого лежало рядом с ней на диване. Дэн осторожно протянул руку, чтобы рассмотреть предмет поближе, никто не возражал. А женщина тем временем продолжала:

— План был прост. Меня помещаем в тело Анны, потом идём в Замок Кер. Я возвращаю ей её тело, и она благополучно возвращается в нём обратно к семье, а я возвращаюсь в своё, если повезёт, а если нет – остаюсь там. По-моему, гениально, — она обращалась к Дэну.

— Кроме расчёта на свою феноменальную везучесть, — улыбнулся он.

— Да, с этим у меня были сомнения. Но, как говорится, где наша не пропадала, — улыбнулась она в ответ.

— Но ты сказала, план БЫЛ прост, — Изабелла редко упускала такие оговорки.

— Да, и планы немного изменились, — заявила Ева беззаботно.

— Ева, ты не можешь остаться в этом теле, — предупредил её Дэн.

— Да? Почему? А если мне здесь нравится, — игриво спросила она, но игривость её была неестественной.

— Ева, может, всё же будем придерживаться плана? – осторожно вмешался Арсений.

— Да, и, если Вы передумали, — сказал его отец, и видно было как невыносимо трудно ему на неё смотреть. — Давайте оставим всё как было. Вернём тело в барокамеру и больше не будем это рассматривать как возможность.

— Нет, — сказала она твёрдо, — мы никого никуда не будем возвращать. Это уже невозможно.

— Но почему? – раньше всех спросила Белка. — Ты не хочешь?

— Я же сказала – нет! – Сверкнула на неё глазами женщина. — Я ни не хочу! Я не могу!

И она произносила каждое слово раздельно и чётко, чтобы ни у кого больше не осталось сомнений, что она действительно «не мо жет».

— И всё же мы желаем знать почему, — опрометчиво ответил Дэн, рискуя вызвать весь огонь на себя.

— Я даже рада, что это спросил именно ты, — засмеялась она зло. — Тебе, наверно, как никому привычно будет это слышать.

Она смотрела на него так, словно он выиграл в лотерею.

— Дорогой, я беременна! – сказала она и снова засмеялась, показывая оба ряда своих белоснежных зубов.

Если бы не звон разбившегося бокала, она бы так и смеялась Дэну в лицо, но повернувшись на звук, и увидев побелевшего мужа, перестала смеяться и бросилась к нему, оттолкнув со своего пути Изабеллу. И не замечая, что стоит в луже вина, не обращая внимание на хрустящие под ногами осколки, она расстёгивала верхнюю пуговицу рубашки, ослабляла галстук, тёрла виски и слегка похлопывала мужчину по щекам. Инстинкт врача в Дэне тоже сработал моментально, и он даже забыл, что совсем растерял всю свою уверенность Он стоял со спины Альберта Борисовича, контролируя происходящее, но стараясь и не мешать. И видел, что эта женщина, испугавшаяся сейчас за мужа, была Анна Гард, и только Анна Гард.

— Святая Либертина, Ал, — выдохнула она. — Как же ты меня напугал!

И она привычным движением прижала его голову к своей груди, но вдруг замерла и аккуратно отстранилась.

— Простите, Альберт Борисович, — сказала она. — Так вы не знали?

Отец Арсения с безжизненным выражением лица помотал головой.

— Наверно, месяца три, может четыре. Я правда, думала, что она вам сказала, —  сказала она о себе в третьем лице.

— Господи! – потрясённая Изабелла, невольно издавшая этой возглас и обратив на себя внимание окружавших, в смятении зажала рот рукой.

— Ева, ты не сможешь теперь перемещаться, — понял и пояснил её возглас не менее потрясённый Арсений.

— Совсем? – не поняла девушка.

— Пока, — не знала, как продолжить Изабелла, — Пока не родишь. Ну, или…

— Я не смогу покинуть это тело, — отрицательно закачала она головой. — Оно все силы потратило на то, чтобы сохранить этого ребёнка. Его нельзя поместить снова в спячку.

— Пожалуйста! – вдруг прорвало Альберта Борисовича. — Ева, умоляю Вас!

Он порывался встать в злополучную лужу вина на колени, но Изабелла ему не позволила.

— Умоляю Вас, Ева! – он заплакал. — Сохраните этого ребёнка!

— О, Боги Всемогущие! – закатила глаза женщина. — А я вам о чём тут целый час толкую? Я не могу пока, — и она показала на свой живот под свитером. — Пока не рожу.