Дорога назад показалась короче. Может быть, их подгонял страх — несколько раз они с Эммой по очереди оглядывались, чтобы убедиться, что рой разъярённых гигантских махаонов за ними действительно не летит. Но на самом деле Ева сильно надеялась, что там, на раскопках будет Дэн и ноги сами несли её к нему.

Тонированный чёрный микроавтобус стал первым, что они увидели. Он стоял у подножия холма, с приветливо распахнутыми дверями, но внутри никого не было. Вокруг подозрительная тишина. И только поднявшись по отвесному косогору к самой вершине, они услышали стук лопат.

— Привет, Ева! — сказала темноволосая девушка, поднимаясь с колен и лихо откидывая с глаз длинную, выкрашенную цветными перьями, чёлку. — Привет, Эмма!

— Эмма! Ева! — жестом поприветствовал их блондин, откровенно рассматривая их по-кошачьи янтарными глазами.

— Девчонки! — Наконец-то знакомое лицо! Феликс, голый до пояса и блестящий от пота, ждал, пока они подойдут, опираясь на лопату. На настоящую большую лопату, с деревянным черенком.

— Лопни мои глаза, сестрёнка, но я тебя вижу! — сказал он, когда они подошли достаточно близко.

— Сама в шоке, — ответила она и заглянула в яму, из которой летели им под ноги комья земли и камни.

— Кстати, знакомьтесь! Это Ирис, — Девушка с цветной чёлкой кивнула. — А это Тагарат.

Двигаясь с кошачьей грацией, под стать своим глазам, Тагарат забрал у Феликса лопату и начал откидывать землю подальше от края.

— Ещё там у нас Крот, — продолжал Феликс представлять коллег по работе, — Вообще-то его зовут… эээ… Крот, как тебя зовут? — крикнул он в яму, но не дождавшись ответа, махнул рукой: — В-общем, Крот. А Арсения вы уже знаете.

— Как глубоко! — сказала Ева, наклоняясь над ямой, чтобы убедиться, что там две мужских спины и ни одна из них не принадлежит Дэну.

— Там уже дно. Расчищаем, чтобы можно было открыть дверь.

— Давай греби! — Отдал ему Тагарат лопату. — Расчищает он! — И полез в яму. — Крот, давай, я тебя сменю!

Лохматый, потный, ярко-рыжий парень застенчиво им улыбнулся и вытер лицо тыльной стороной ладони, чем только больше размазал грязь.

— Эмма, — протянула ему девушка руку.

Он смущённо вытер свою о штаны и затем только протянул.

— Эрик.

— Вода! — крикнула прямо над ухом у Евы Изабелла. — Кому воды? О, боги! Эмма!? Серьёзно?! Я же тебя вижу!

— Привет! Я — Офелия! — выглянула из-за её спины незнакомая девушка.

Она бы могла не представляться. Именно такой Ева всегда представляла себе подружку Гамлета — мелкие рыжие кудряшки, фарфорово-бледная кожа, чуть вздёрнутый носик и зелёные глаза. Если бы этого имени не существовало, его нужно было придумать специально для неё. Восторг!

Наверно чувства Евы были написаны на её лице, потому что девушка улыбнулась, так и не получив ответа.

— Ой, прости, я Ева!

— Я знаю, — продолжала улыбаться она. — Мы все знаем. Ещё помнишь свою подругу Светлану Васькину?

— Боже, ну, конечно! Вы же из спецотряда, — хлопнула себя по лбу Ева, не возражая про подругу. — Как она там, кстати?

— Неплохо. Всё время рисует чёрный фургон, змею, Дэна и ещё какие-то цветные фантазии, которые ей, видимо, пригрезились, пока она проходила сквозь туман.

— Офелия, смотри! — Изабелла показывала девушке, на лежащую на ладони у Эммы куколку. — А теперь?

Она осторожно подняла это красное безобразие и Эмма исчезла. А потом наощупь, положила обратно, и Эмма появилась снова.

— Круто?

— Это же… — Офелия явно не верила своим глазам. — Это же… Так, стоп работа! — зычным голосом крикнула она вниз. — У нас Сердце Бабочки!

Пока все по очереди рассматривали удивительный артефакт, Ева обливала Арсения водой из бутылки, делая для него маленький душ. Он смывал с себя пыль и фыркал от холодной воды как конь. Спина и руки его сильно покраснели от солнца, и выглядел он самым уставшим — он и работал дольше всех.

Ева тоже устала. Она чувствовала, как у неё ломило всё тело, и слипались глаза — она покинула Эмск вечером, когда здесь было раннее утро, а теперь и здесь солнце упрямо клонилось к западу. Пошли вторые сутки, как она на ногах.

— Арсений, ты бы отдохнул, — сказал ему Тагарат и критически посмотрел на Еву. — Тебе тоже поспать не помешает. Давайте, в фургон!

Ева согласилась, а вот Арсений проводил её до машины, взял ещё пару бутылок воды и вернулся.

Она проснулась разбитая, с жуткой головной болью и ломотой во всём теле. Правую руку жгло огнём в двух местах, она закатала рукав — мерзкие бабочки! Места укусов припухли и болели.

— Баз, эти бабочки ядовиты? — она была уверена, он её слышит.

Не поверишь, но я понятия не имею, — откликнулся Баз.

— Баз, мне же ещё рано умирать?

Ты меня ни с кем не попутала? Я же не Пророчица.

— И не энтомолог, как я вижу.

Ладно, не трясись! Узнаю, что смогу.

— Бааааз! — крикнула она, боясь, что он уже ушёл.

Чего орёшь?

— Скажи, а где ты был, пока я была в чужом теле?

В мировом информационном пространстве. Такой ответ устроит?

— Нет.

Сейчас это называют именно так. А раньше была просто общемировая память. Она связывает всё со всем и похожа на огромный город. Только сейчас он пустой и вечно накрыт туманом.

— Ты бродишь там один?

— Да, но иногда навещаю своих старых друзей, разных мыслителей, философов, учёных.

— Шахматистов, — вспомнила Ева про Капабланку.

— В-общем, да, ты их всё равно не знаешь, и они все умерли. 

 — Скажи, Баз, это правда, что тебя убили азуры?

— Нет, но ещё не время раскрывать такие страшные тайны. Спи!

Сейчас Еве было этого достаточно. «Нет!» Хоть в этом чёртова Виктория была не виновата. Она блаженно улыбнулась, чувствуя, как отпустило виски, и уснула.

— Вставай солдат! Службу проспишь! — стучал по закрытой двери фургона Тагарат. — Ева, мы открыли дверь. Там тоннель. Ты с нами, или будешь здесь?

Он аккуратно отодвинул дверь и заглянул в щёлку.

— Ты жива тут? А то Дэн нам не простит.

— Жива, жива, — с трудом поднимаясь, ответила Ева. — Я с вами!

Она тёрла глаза, жмурясь от неяркого вечернего солнца, когда Тагарат практически тянул её на себе вверх по склону вместе с двумя шахтёрскими фонарями и большой сумкой.

— Вот это да! — и Еву испугал не зияющий чёрной дырой проход, видимый за открытой дверью, а сам спуск в эту дыру.

— Не боись, подержим! — сказал он, подавая Эрику сумку и один фонарь.

Теперь она была такая же грязная, как и все остальные. Спуститься по отвесной куче сырой земли и не запачкаться было под силу только алисангам, но и они умудрились измараться.

— Чур, фонарь мой! — заявила Ирис, требуя у Тагарата оборудование.

Он не возражал. Чтобы снять перекинутый через плечо ремень ей пришлось прижаться к нему и даже двумя руками обнять. Он послушно поднимал и опускал руки, довольно жмурясь.

— Жаль, что второй, я тупица, снял сам, — посетовал он.

— Мне одного более чем достаточно, — резко развернулась от него Ирис и пошла, освещая путь ярким светом, укрощённым, как и этот дикий кот, и пристёгнутым на ремень.

— Как ты? — спросила Эмма.

— Нормально, — почти не соврала Ева. Про опухшую от укусов руку она решила не говорить.

— Мне кажется, этот проход ведёт к монастырю, из которого мы пришли. Я смотрела по карте, он как раз на юго-востоке от замка.

— Значит, Баз был прав, — поделилась Ева. — Он сказал, что скорее всего они связаны подземным ходом.

— Конечно, он прав! Ева, как ты можешь сомневаться! Он же База всех знаний, что хранит человечество. Ну, себя мы тоже относим к людям, если что, — добавила она, подумав.

— Я не сомневаюсь, Эмм. Просто, он не энциклопедия, он не сообщает скучным монотонным языком неоспоримые факты. Он живой, такой же, как все. Он язвит, огрызается, ругается матом, жёстко шутит. Я порой не понимаю, он издевается надо мной или помогает. А ещё он говорит голосом Стража, того, который пропускает всех в Замок Кер. Мне кажется… — она споткнулась, но чертыхнулась про себя.

— Держись за меня!

— Да, ничего! Так вот мне не кажется, я даже уверена, что это он и есть.

— Прости, но я никогда не видела стража, — даже в темноте было видно, как смущённо пожала плечами Эмма.

И Ева невольно остановилась, глядя на неё. Нет, не то, что она никогда не была в Замке Керр, её поразило. Это было понятно, Ева просто забыла, что она неучтённый алисанг. Её поразило воспоминание. В такой же темноте, испуганную, в белой рубашке они первый раз нашли с Дэном Сару.

— Прости, — теперь извинялась Ева, слишком уж пристально она смотрела на неё. Честно говоря, только сейчас они сопоставились в единое целое — Сара и Эмма. А может, и нет. Она так и не могла представить её в объятиях Шейна, хотя видела их вместе. Или сидящую в клетке с безумным взглядом.

— Скажи, а ты скучаешь по Шейну?

— О, я думала, ты спросишь, скучаю ли я по Дэну, — улыбнулась она. — Признаться, избавиться от твоих чувств мне будет труднее, чем от своих собственных. Но, знаешь, нет. Я отпустила его. Простила и отпустила. Я даже и думать о нём забыла. У него давно своя жизнь, а у меня будет своя…  Какая-нибудь, да будет.

— Тогда я скажу тебе, что знаю. У них с Екатериной Петровной, главврачом, помнишь?

— Шуры-муры? Так об этом весь Дом престарелых знал.

— Нет у них… — Ева остановилась, потому что не могла считать на ходу. — У них ребёнок будет. Уже, наверно, месяцев шесть или семь. Если, конечно, всё хорошо.

— Всё хорошо, Ева. У них всё хорошо. Я тоже тебе кое в чём признаюсь, — она тоже остановилась и повернулась к ней лицом. — Мы похоронили Кэкэчэн. Не стали тебе говорить. Ещё в конце апреля.

— Значит, ты ездила? — вздохнула Ева.

— Да, но только на похороны.

— Эй, девчонки, вы там чего отстали? — развернулся к ним Тагарат, а затем и Ирис, ослепляя их светом своего фонаря.

— Идём, идём, — крикнула Ева, и они продолжили свой марш-бросок.

— Ты видела Шейна?

— Нет, но видела его глубоко беременную жену. И, знаешь, они даже расписались. Я искренне поздравила её от твоего имени. Тебя там все так рады были видеть! Хоть Дэн меня от всех и оберегал, но сама понимаешь — похороны, поминки.

Еве поёжилась, потёрла плечи — её знобило. Виной тому был холод в этом подземном тоннеле или у неё поднималась температура? Ева решила, что если не увидит Дэна сегодня вечером, то умрёт просто от тоски. А, если эти бабочки ядовитые, она рискует умереть, так с ним и не помирившись, и это как-то была не совсем шутка. Она решила, что, как только окажется в отеле, позвонит ему и скажет, как безумно соскучилась. И будь что будет!

— Кстати, она не взяла его фамилию, так и осталась Бартеньева, — продолжала рассказывать Эмма.

— Ты её тоже никогда и не любила. Я имею в виду фамилию.

— Да, я всегда звала его Аркаша. Наверно, поэтому я по Шейну и не скучаю.

Проход становился уже. Идти приходилось след в след. Разговаривать перестали. Да и не хотелось больше говорить. Ева думала о своей любимой Сосновке, а Эмма… Эмма тоже о чём-то думала.

Как Эмма и предполагала, они вышли на поверхность в монастыре. Просто взяли и вышли. Им не понадобились лопаты, которые парни тянули с собой. Вообще ничего не понадобилось. Проход стал сужаться, и всего лишь согнувшись, даже не ползком, они вышли с внешней стороны совершенно разрушенного временем здания. Выход был прикрыт камнем. Просто прикрыт, не завален, не подпёрт, спрятан от посторонних глаз несложным архитектурным решением и сотни лет густо зарастал кустарником. Ева опёрлась на камень, выходя последней, принимая протянутую руку Тагарата. Преодолев непролазные кусты, по раскрошенным каменным ступеням они поднялись внутрь бывших монастырских стен.

Трудно сказать, что это раньше было за помещение. Может, церковь? Сохранилась единственная стена и только потому, что была частью скалы, к которой был пристроен монастырь.

Угловато обточенные камни ещё хранили следы былого величия. В центре остроконечной арки, образованной ими, проступали следы нарисованного изображения. Возможно, какой-то святой. Может сам Святой Алонсо, ведь он был защитником этого леса — неясные очертания дерева угадывались за его спиной. Необычно. Видны были и чудом сохранившиеся надписи. «Nosce Te Ipsum» — сохранилась лучше всего.

Ещё более необычным был предмет, что стоял по центру зала. Прямоугольный каменный брусок — таким казался он Еве в сгущающихся сумерках. Вырезанный из цельного куска мрамора, размерами он напоминал большой обеденный стол — пару метров в длину, метр в ширину, только был выше. Подойдя вплотную, Ева провела рукой по покрытой слоем мусора поверхности, сдула с очищенного места пыль — узор. Кончиками пальцев проследила за несколькими ровными линиями, но общую картину под грязью, да в полутьме не разобрать.

— Познай самого себя? — перевела Эмма надпись. — Видеть это на стене бенедиктинского монастыря как-то странно.

— Странно, что столько лет пользуясь этим местом, мы не обнаружили этот проход, — сказала Офелия.

— Вы пользуетесь этим местом? — Ева удивилась, как быстро темнело, осматриваясь по сторонам.

— Да, это один из трёх Разломов или Переходов, как мы их называем, которыми пользуется отряд, — она посмотрела на Еву, словно что-то соображая. — Ты же у нас человек? Хочешь: три круга в фургоне вокруг этих развалин, и ты в фургоне, но уже в Сосновке?

— Но я… , — вся её жизнь, только что пережитая заново в переходе, жизнь с Дэном, снова мелкала у неё в голове. Она больше частью прошла именно в Сосновке, и, если Дэн сейчас был там.

— Только надо согласовать второй фургон. Тага! — уже давала распоряжения Офелия. — А Дэн сейчас там?

— Нет, он отсыпается в Замке, — он подошёл, отделившись от другой группы, ещё не понимая, что от него хотят.

— Как думаешь, перебросим её в Сосновку?

— А смысл? — он посмотрел на Еву, словно хотел что-то сказать, но промолчал. — Давай лучше отвезём её в гостиницу.

И Офелия кивнула, ни секунды не сомневаясь в его решении.

— Народ! — крикнула она. — Я думаю, до завтра здесь всё равно делать нечего. В семь утра на том месте. Все, кто в гостиницу — с Кротом, остальные по домам. Где, кстати, Крот?

— Он уже ушёл за машиной, — ответила Ирис.

— Ладно, ребята, всем пока! Тага! — Офелия, подняв руку, хлопнула парня по его поднятой ладошке, и исчезла.

Чувствовалось, что в их отряде не привыкли тянуть время.

— Феликс, а ты тоже работаешь с ними в отряде?

Ева задавала кучу вопросов по дороге, но они с Кротом чаще отмалчивались или отшучивались, чем отвечали.

Изабелла с Арсением поехали возвращать красненькую машинку в пункт проката. А этот фургон гнали за десятки километров только из-за Евы.

— Нет, мы познакомились в одном охранном агентстве, которое наняли, чтобы защищать одного товарища, в которого что-то слишком часто стали стрелять, — повернувшись к ней вполоборота, с пассажирского сиденья ответил Феликс.

— В нём случайно, не двенадцать сотрудников и такой худой высокий дядька со шрамом на лице во главе? — подначивала Эмма.

Ева понимала, что они являются частью чего-то большего, чем говорят, но они так забавно выкручивались, что Еве нравилось их допрашивать.

Когда автомобиль начал резко забирать в гору по узкой тропе, зажатой деревьями, стало совсем темно. Все молчали, но по брошенным в её сторону беглым взглядам, по какому-то внутреннему напряжению, даже по скрипу кресел Ева чувствовала, её это как-то касается. Словно только что она всем нравилась и вдруг ляпнула что-то не то и все разом обиделись. Она мучительно вспоминала, что именно могла сказать, но всё было напрасно, память предательски подсовывала только хорошее.

Машина вырулила на ровную площадку и после абсолютно тёмного леса, эта залитая огнями парковка казалась миражем. Ева во все глаза смотрела на крышу и часть здания из дерева и стекла, выступающего из скалы. Прозрачное насквозь, горящее на фоне ночного неба тёплым жёлтым светом, оно было похоже на что угодно, только не на гостиницу.

— Ну, чего сидишь? — обратился к ней Феликс. — Остановка конечная.

Оглядываясь, словно, её отправляли бросаться с этой скалы, она дёрнула на себя дверь. Она не могла поверить, что они выпнут её вот так, как бездомную собаку.

— А куда там идти? Я же языка не знаю, — запаниковала Ева.

— Иди прямо, не заблудишься, — сказал Крот.

Он него услышать такое Ева никак не ожидала.

— Эмма, а ты? — вцепилась она в подругу как в спасательный круг.

— Я живу в другой гостинице, — пожала плечами теперь, видно, бывшая подруга.

— Ладно, — Ева зло хлопнула дверью и решительно пошла вверх, даже не попрощавшись.

«Хорошо, не заблужусь!» — чуть не плакала она от обиды, пересекая наискосок парковочную площадку. «Хорошо, поднимусь!» — сделала она первый шаг на ступеньку крутой каменной лестницы. Она подняла голову, чтобы оценить, сколько часов ей потребуется, чтобы одолеть этот подъём.

Там, наверху, бесконечно далеко, в небе, в нереальности, в свете призрачных огней она увидела лишь силуэт. Силуэт того, ради которого она отрастила бы крылья, если иначе не смогла бы к нему подняться.

Из своего запредельного поднебесья он сделал шаг вниз, ей навстречу, и она уже не думала бежать или лететь.

Она рванулась вверх. А он падал вниз. И где-то там, между сушей и морем, между адом и раем, между небом и землёй, по центру лестницы, они встретились.

Он протянул к ней руки, и она упала в его объятья.

Если есть на свете моменты, ради которых стоит жить, то для неё это был именно такой момент.

И если в такой момент вдруг за спиной вдруг раздадутся аплодисменты, не надо пугаться — у счастья тоже должны быть зрители.

Ева прижала Дэна к себе со всей силы и не хотела отпускать ни на секунду, но она просто обязана была повернуться к этим шумным зрителям.

Они стояли там, внизу лестницы, чёртовы конспираторы. Все! Арсений, Изабелла, Феликс и Эмма, Крот, Офелия, Ирис, Тагарат. Стояли и хлопали. А ещё свистели и улюлюкали, когда Ева отвернулась и снова прижалась к Дэну.

По её щекам текли слёзы. И первый раз за эти бесконечно долгие месяцы это были слёзы радости.

— Теперь я дома! — сказала она.

— Добро пожаловать! — ответил он, и прижался губами к её волосам.

— Мы вместе?

— Теперь… навсегда!