— Теперь понимаешь, как сильно ты не права, что отдала ей Неразлучники?

Дэн взял со стола кружку и, сделав глоток остывшей жидкости, наконец, сел. Утро не заладилось. Он едва успел навести себе кофе, когда Ева выложила, что ездила вчера к Вики. И вечером, уткнувшись в книжку, упрямо промолчала. «Не хотела расстраивать тебя на ночь». А, может, просто дала ей время?

— Дэн, если она решила что-то сделать, тебе её не остановить. Она бы вывернулась, соврала, подлила ещё каких-нибудь волшебных капель в мою или твою кружку, но нашла бы способ получить то, что хотела. — Её кофе тоже стоял нетронутым. Она протянула к нему руку, но передумала, снова опустив плечи, уставилась в стол перед собой. — Всё, что ты рассказал, просто ужасно. И то, что ты сделал ради неё и этого ребёнка неоценимо. Но она, прости, как раз вряд ли это оценит.

    Её спокойный голос звучал как-то отстранённо. Её отсутствующий взгляд настораживал. Она думала о чём-то своём, что было ему неведомо.

— Она сильно изменилась. И вольно или невольно, а я тоже приложил к этому руку.

— Да, она подавлена. Она сомневается. Может, то, что вы ослабили её материнский инстинкт, и сыграло какую-то роль, но в любом случае это должен быть её выбор. И ты не можешь вечно бегать и всех спасать, — она подняла на него глаза, и её спокойный голос пробирал своей холодностью до костей. — Меня, Вики, Светку Васькину, Арсения, этот мир. Ты не можешь отвечать за всех. И ты не должен.

— Я не умею по-другому. Невозможно спасти всех, я понял это давно. Но так и не научился выбирать. — Он снова встал, не в силах сидеть на месте. — И за тебя я буду бороться до конца!

— Даже, если я попрошу этого не делать?

Он запнулся. Он хотел ответить «Даже если попросишь!», но глядя в её глаза, осёкся.

— Произошло что-то ещё? — он сел, готовый выслушать всё, что она скажет.

— Я всё думала, как, когда мы узнаем, что нам предстоит сделать ради той миссии что на нас, возложили. Я думала, ясность внесёт встреча с отцом. Но оказалось, всё написано в той голубой книжке, что ты мне когда-то принёс от Вики.

— И что там написано? — ему не нравилось её настроение.

— Всё! Про сам ритуал, про то, как открыть куб, слова клятвы. Всё расписано как в добротной инструкции, по пунктам, по шагам, по слогам.

— Ты всё это должна запомнить?

— Я уже запомнила. Я словно всегда это знала. Родилась с этим знанием и с этим знанием умру.

— Нет! — он начал отрицательно качать головой до того, как она сказала эту последнюю фразу. Он понял, что именно к ней она и вела. — Я не позволю тебе умереть.

Он потянулся через стол и зажал в своих горячих руках её ледяные ладони.

— Ты должен смириться с этим, — его до мурашек пробирал её обречённый взгляд.

— Я не смирюсь!

И она набрала воздуха в грудь, чтобы ещё что-то сказать, но ей помешали.

— Тук-тук! Простите, что мы без приглашения, — услышали они голос Изабеллы. — Но вы должны это знать!

И они узнали.

Дэн никогда не видела Изабеллу такой возбуждённой и многословной.

Они с Арсением перебивали друг друга, толкали с возгласами «Можно я скажу, можно я!», кружили по комнате, описывая, кто где стоял на церемонии, разводили руки в сторону, показывая сколько было народу, изображали как важно вышагивали члены Совета и как выглядели их лица, глядя на новую Пророчицу и её беременный живот.

К концу рассказа, когда Изабелла уже охрипла, но всё ещё пыталась перекрикивать Арсения, они с Евой уже так устали удивляться, что просто сидели с открытыми ртами и выпученными глазами и ни на что не реагировали. Ева, по крайней мере, выглядела именно так.

— А что сделали с плодами-то? — спросила она, когда они, наконец, закончили.

— Собрали, — ответила Изабелла, кашлянув.

— А потом?

— Сейчас из них отжимают сок. А потом им займётся Тео. Ему привезли всю его алхимическую лабораторию, найденную в старом замке. Плюс новое оборудование, которое у него было. И как сказала мама, он не был счастливее за всю его долгую жизнь, — ответил Арсений.

— Он знает, как сделать мортаниту? — спросила Ева.

— О, да! — ответил Арсений прежде, чем Дэн успел спросить, что это за хрень.

— Ева, жаль, что вы это не видели, когда мы это нашли. Но то, что получилось, когда собрали в его новой лаборатории, вам обязательно нужно будет посмотреть. Все эти реторты, пробирки, баночки, скляночки. Мама с другими сёстрами сутки всё это отмывали и очищали от грязи, но это реально стоит того, чтобы посмотреть, — у Изабеллы восторженно горели глаза.

— Так что это за мортанита? — спросил Дэн.

— По аналогии с амритой, — ответил Арсений, но видя на лице Дэна непонимание, продолжил. — Ну, хоть, амброзия знаешь, что такое?

— Пища богов?

— Да, амрита считается напитком богов. А мортанита — напиток богов из плодов мортана. И рецепт его приготовления считался давно утерянным. Но, если Тео его действительно, знает, то всё что нам нужно для воскрешения истинных богов у нас уже есть.

— И что именно? — уточнил Дэн.

— Мортанита и пророчица.

— Я понятия не имею, как она это сделала, — развела руками Изабелла, имея в виду Вики. — Нам так и не удалось поговорить. Она была там в этом Замке нарасхват.

 Это действительно было за гранью понимания. Дэн посмотрел на Еву, но она была удивлена не меньше остальных. Видимо, этого в её волшебной голубой книжке написано не было.

— Если на сегодня вы уже освободились, — сказал Дэн. — Есть ещё кое-что, что нам осталось сделать. И помниться вы просились, чтобы я взял вас с собой.

Они стояли на холме, обдуваемые ветерком, который едва справлялся с напором беспощадного полуденного солнца, и смотрели, как в знойном мареве внизу по дороге идёт девушка. В белой рубахе и тёмной юбке, в завязанном поверх заплетённых в косу светлых волос платке, она шла одна, и Дэн точно знал, в каком доме она скроется.

Он потянулся рукой к шраму на плече — шрам был, а, значит, это прошлое, в котором он уже был, и может быть, даже изменил его. И может быть, даже не один раз. Но раз он здесь, значит, должен сделать что-то ещё. К сожалению, он не знал что, но думать над этим было некогда, и он решительно пошёл вниз с знакомого холма.

По большому добротно справленному дому она двигалась как тень, бесшумно и незаметно. Через сени сразу прошла на кухню и, взяв кадку с зерном, пошла кормить бегающих по небольшому загону курей. Погладила радостно вилявшего хвостом пса на длинной цепи. Закрыла калитку в палисадник, выгнав оттуда белую бородатую козу. Вертушка, на которую запирали калитку, ослабла, и она подняла камень и стукнула по ней хорошенько пару раз. Убедившись, что теперь она держится крепко, вернулась в дом.

За деревянным столом, выскобленным добела и заставленным закусками, пировали двое. Крепкий мужик с усами и пышными бакенбардами и тощий юноша с водянистыми глазами и безвольным подбородком.

— Николай Михалыч, — сказала девушка, качая головой, и вытирая со стола крошки и разбросанную квашеную капусту из миски, перевёрнутой чьей-то неловкой рукой. — Ещё вечер и не настал, а вы уж набрались.

— Опять ты за своё! Отец я тебе, Дуся, родной отец! Что ты всё Николай Михалыч, да Николай Михалыч. Да, Васька? Правильно я говорю?

— Правильно, папенька! — отозвался юноша и пьяно икнул.

— Вот, учись! — он с трудом поворачиваясь, посмотрел на неё, но она снова только покачала головой и скрылась в дверях.

— А возьми-ка ты Васька Дуську в жёны, — обратился он к своему собутыльнику. — Она ж теперь моя законная наследница, в накладе не останешься, только ты — Тсссс! — и он приложил к губам волосатый палец, — Не говори пока никому. Секрет это.

— Нееее, — обреченно протянул парень. — Кэкэчэн не пойдёт.

— Тьху ты, имя-то какое поганое, — потянулся за графином с белёсой жидкостью мужчина, — Давай-ка ещё по маленькой!

Он налил, выпил, не дожидаюсь своего собутыльника, крякнул и ничем не закусил.

— Отчего ж не пойдёт? Дуська Старшая вон пошла, даже побежала, упокой её душу, господи! — перекрестился он. — А эта что ж не баба?

— Оттого и не пойдёт, что посватался я не к ней. И кабы не слабое здоровье Ёдокси, — протянул он на французский манер с ударением на последнюю гласную. — То уехал бы в город с её глаз подальше, и забыла бы она меня.

— Так она тебя неужто любит? — презрительно смерил его взглядом мужик и даже хохотнул, что, наверно, было бы парню обидно, будь он не так пьян.

— Может и любит, а может уже и нет. Да только я уже свой выбор сделал. Ёдокси моя, зачем же ты меня покинула, — разнюнился он, и тесть с отвращением протянул ему так и не выпитый стакан. — Пей! Чего уж сопли то распускать. Нет больше нашей Дусеньки, да только и жизнь не закончилась.

— Для меня, папенька, закончилась, — он вытер глаза и выпил, но неудачно, закашлялся, покраснел.

Купец первой гильдии Николай Михайлович Ланц и не пытался помочь своему слабому зятю, глядя, как тот кашляет, стуча себя по груди и судорожно вздыхая.

— Не в то горло пошла, — прохрипел он между двумя мучительными приступами.

Но купец только отвернулся, снова себе налил и снова не закусывая, выпил.

Дэн так был занят этой сценой, что даже не заметил, как вернулась Кэкэчэн, и стояла, прислонившись к косяку двери, слушая их пьяные откровения. Дэн не понимал, она видит его или нет. Он знал, что она должна его видеть, но вела она себя так естественно, словно его здесь и не было.

На её лице он снова видел ту мрачную решимость, с которой она покидала кладбище, и то, что она сейчас услышала, только больше убедило её в принятом решении. Она проскользнула мимо Дэна на выход, и ему ничего не оставалось, как снова пойти за ней.

Она прошла всю деревню, и Дэн решил, что направится дальше, к лесу, но опасливо озираясь по сторонам, она свернула вниз, к ручью. Ловко прыгая по камням перебралась на ту сторону и, пройдя по краю большого луга с установленном на нём ульями, свернула к дому пасечника.

— Я уж заждался! — кинулся ей навстречу статный парень, в распахнутой на груди белой рубахе, пытаясь её обнять. Но она увернулась.

— Я согласна, Иван Сергеевич, — сказала она.

— Вот и отлично! Умница! — сказал он, хлопая себя по бокам.

— Как договаривались? — она смотрела на него пристально, изучая, улавливая каждое движение его изящных не по-мужски бровей, каждое подёргивание уголков его чувственных губ.

Он был нескрываемо рад, и губы его то и дело растягивались в улыбку, обнажая красивые зубы. Он был хорош, и он прекрасно знал об этом, не стесняясь проверять своё обаяние на Кэкэчэн.

— Экипаж будет ждать тебя на дороге, как стемнеет. Подожжёшь штору и беги. Не жди, пока огонь достаточно разгорится. Подпирай дверь и уходи. Прости, что мне приходится просить тебя об этом, я бы всё сделал сам, но ты же понимаешь, никто не должен меня здесь видеть. Особенно твой отец. Он считает, что его лучший приказчик ждёт его в столице, ведёт его дела, пока он тут оплакивает с зятем свою уже полгода назад почившую дочь.

Он был так убедителен, так вжился в роль.

— Хватит! — прервала его Кэкэчэн. — Ты собираешься обворовать моего отца, так хотя бы не хвались этим.

Она развернулась и стремительно выбежала, оставив парня одного. И Дэн видел, как злобно сверкнули его глаза, а потом он довольно усмехнулся, глядя в спину удаляющейся девушки. Он почесал грудь с видом хозяина, собирающего предъявить на неё права. Но Дэну некогда было его разглядывать. Он рванул за Кэкэчэн.

А она, снова преодолев ручей, теперь точно отправилась к лесу.

Она сидела возле знакомого уже Дэну большого камня, треугольного, похожего на скруглённую пирамиду. Сжавшись калачиком, подтянув к себе ноги, она боком прижималась к серому камню и плакала. Теперь Дэн точно знал — она его не видела. Он хотел бы её успокоить, хотел бы отговорить, но он точно знал, что это было то прошлое, которое ни она, ни он уже изменить не в силах. Вечером красный петух пожара запоёт во всё горло, эта деревня вспыхнет, и взрослые, дети, животные будут погибать в этом беспощадном огне, зажжённом её руками.

 — Кэкэчен? — спросил Арсений, появляясь неизвестно откуда, и они вместе вздрогнули, и Дэн, и девушка от его голоса.

Она повернула голову и посмотрела на вершину камня — ей показалось, звук раздался оттуда.

Изабелла молча тронула Дэна за плечо и показала, что нужно уходить отсюда.

— Что случилось? — спросил Дэн, когда они отошли достаточно, чтобы Кэкэчэн их не слышала. — Вы должны были осмотреться и ждать меня на кладбище.

— Мы и осмотрелись. И мы видели Франкина. Дэн, молодого Франкина. И он был не один, здесь что-то затевается. Что-то грандиозное, — взволнованно сообщил ему Арсений. — И что-то связанное с нами. Они обсуждают это там, в недостроенном доме.

Он неопределённо махнул рукой в сторону деревни.

— Хорошо, что Изабелла увидела, как ты побежал сюда.

 — Предпоследняя попытка? Сегодня? — растерялся Дэн.

— Что?! — спросили они хором.

Что-то произошло со звуком. Совсем не так прозвучали их голоса в раскалённом добела воздухе, как должны были прозвучать. Глухо, сдавлено. Словно кто-то накрыл их сверху большим стеклянным колпаком. Они ещё оглядывались по сторонам, не понимая, что происходит, когда одновременно заметили как из-под большого треугольного камня начал появляться и расползаться в разные стороны каменный пол.

— Там же Кэкэчэн! — бросился Дэн навстречу этому ползущему на них пространству. Подхватил её, испуганную, растерянную, заплаканную и даже не пытавшуюся сопротивляться.

Но дальше этого каменного пола, что превратил пологий склон в большую ровную площадку, они не пошли.

Кэкэчэн, которую Дэн так и держал, прижимая к себе одной рукой и оглядываясь, больно стукнула его кулаком и вырвалась.

— Ай! — схватился Дэн за ушибленное плечо. — Кэкэчэн, стой! Ты уже не выйдешь отсюда!

Это она поняла и так. Она уходила в туман, и выходила из него, слепо выставив перед собой руки.

— Кто вы? — спросила она, бросая свои бесплодные попытки, но тут же догадка осенила её, Дэн и рта раскрыть не успел. — Вы Белые Боги? Чужие Белые Боги?

— Нет, Кэкэчэн, нет, мы не боги, — пытался убедить её Дэн, но она только улыбнулась.

— Вы пришли отговорить меня? Бабушка говорила, я могу вас вызывать. И я звала вас. Только что. Значит, вы пришли?

— Мы здесь немного по другой причине, — Дэн не знал, как же пояснить ей то, что он и сам не знал.

— Дэн! — окликнул его Арсений и заставил повернуться.

Со всех сторон из тумана появлялись люди. Они шли молча и уверенно по направлению к камню. Дэн видел их в первый раз, но он точно знал кто они — в красных кожаных доспехах со знаком двух перекрещенных на груди букв V — это шли члены Ордена Лимонного Дерева. Его бывшие члены. Один их них нёс зажжённый факел, и Дэн ещё не успел подумать, зачем он ему днём, когда факел опустился вниз, и через несколько секунд от него в двух направлениях поползли огненные змейки, соединяясь где-то за камнем и образуя ровный круг. Ближайший к камню круг ещё горел невысоким жёлтым пламенем, а мужчина с факелом уже зажёг следующий, шире предыдущего, а потом ещё один. Три больших чёрных дымящихся кольца теперь окружали камень, и рыцари Ордена молча занимали свои места: шестеро по внешнему кругу, трое — по среднему, и трое — по внутреннему.

Их четырнадцать — посчитал Дэн. Командором был мужчина с факелом — на его левой лопатке на доспехах светилось две металлических полосы. У Магистра на этой же лопатке тоже поблёскивал простой узор в три полосы. Такой же формы в том же месте у Дэна красовались на плече шрамы. Он станет Магистром. Дэн просто принял этот факт.           Магистр, такой же седой как их Филипп Ранк, только крупнее и лохмаче, спокойно и сосредоточенно привёл за руку девушку. Они не встали вместе со всеми в круг, видимо ещё было не время.

Дэн во все глаза смотрел на девушку. Худая, бледная, испуганная, она была совсем не похожа на Еву, и была моложе неё лет на пять. Совсем ещё девочка, она едва держалась на ногах от страха, и кого-то высматривала, оглядываясь по сторонам. Дэн знал кого. Франкина.

Он тоже оглянулся и просто онемел от изумления — вокруг было полно народа. Не удивительно, что никто даже не обратил на них внимания.

— Кто эти люди в красных доспехах? — подошёл к нему ближе Арсений.

— Орден Дерева, — сказал Дэн, не было смысла скрывать это сейчас.

— Это Особенная? — спросила Изабелла, имея в виду несчастную девчонку. Было в ней что-то обречённое, что заставило Дэна уже сейчас почувствовать, что это была плохая затея. Очень плохая затея.

Этой торжественной тишине не хватало звуков. Может быть, труб или пару барабанщиков, но это было не кино, где за кадром звучала соответствующая мелодия. Это была реальность, в которой эта девочка вот-вот должна была погибнуть.

— О, боги! — не выдержала Изабелла, когда из толпы к Магистру подошли Франкин и ещё два парня.

Трудно было не узнать Франкина. Он был одновременно похож и на нынешнего Магистра, на себя самого, но и на прежнего Магистра тоже. И невозможно было не узнать в зеленоглазом парне, что стоял рядом с ним кровь рода Гард.

— Отец, — обратился к Магистру Франкин, подтверждая догадку Дэна и нарушая субординацию. — Ещё не поздно передумать.

— Ты боишься умереть? — спросил его Магистр совсем как спросил он сам Дэна недавно.

— Нет ни одной причины делать это сегодня, — ответил он.

— Есть, Филипп! И ты не хуже меня это знаешь. Завтра история уже изменится. Но сегодня мы ещё можем освободить Ватэса. И мы дадим людям бессмертие. Не бойся умирать, милая! — обратился он к девушке. — Бессмертие уже ждёт тебя за порогом этого дня.

И он поднял вверх руку, обозначая, что пора начинать.

И к совершенному изумлению Дэна, из-за спины Магистра вывели двух близнецов, мальчика и девочку лет семи. Светловолосые, голубоглазые, они испуганно оглядывались по сторонам, когда одна из девушек в красных доспехах повела их к большому камню.

Сердце Дэна мучительно сжалось — неужели он и этих детей принесёт в жертву безликому богу?

Особенную Магистр повёл сам. Её поставили спиной к одной из трёх сторон камня и попросили поднять руки до уровня плеч. Она едва доставала до рёбер этого треугольного постамента. А дети не доставали. И им под ноги поставили по большому чурбаку. «Точь в точь как на виселице», — подумал Дэн. Чем выше они стояли, тем уже становился камень и им под ноги уже всем троим подставляли и подставляли что-то, пока руки их не сомкнулись между собой.

Дэн видел только Особенную и мальчика, который изо всех сил храбрился, сжимая руку девушки, но ноги его подгибались, и шаткая подставка под ними тряслась.

Магистр встал напротив девушки и, сделав круг руками, подняв их над головой, а затем опустив по швам, как во время утренней зарядки, дождался полной тишины и начал говорить.

— Ватэс альмэра трагэ Дукс…

Дэн не понимал ни слова, если бы не Кэкэчэн, которая вдруг взялась переводить, он так и стоял бы в неведении.

— Ватэс великий безликий бог… мы привели твоих детей… восстань из своей могилы… дай нам будущее, которое мы заслужили…

Он читал долго и так монотонно, словно фанатик, впадая в религиозный транс, но ничего не происходило.

— Этот бог потребует от него крови, — сказала Кэкэчэн. — Он всегда требует крови.  Это очень злой бог. Зря они это затеяли.

Видимо, Магистр знал, что делает. Он закончил свою молитву и кивнул Командору. Но Командор и бровью не повёл. На его мужественном скуластом лице читался протест. Магистр не подал вида, выхватил у него из-за пояса нож и сам пошёл к девушке. Она вытерпела, когда он резанул её запястье, мальчик тоже со всей силы зажмурился, прижимаясь щекой к камню, но промолчал, а девочка заплакала, но руки тоже не разжала.

— Боже, кто-то должен остановить это! — не выдержала Изабелла, не в силах слушать её жалобный плач. Она дёрнулась, но Арсений удержал её. — Это дико, это неправильно, — отрывала она от себя его руки.

— Смотри! — сказал он и вместе с ним вся толпа ахнула.

Камень дрогнул и начал медленно опускаться вниз. Дети, за спиной которых ничего не осталось, испуганно оглядывались. Их сняли и стали оказывать им первую помощь. Франкин тоже не выдержал и кинулся к своей Особенной, бессильно опустившейся на пол и дрожащей как осиновый лист.

Но это было ещё не всё, далеко не всё. Из той глубины, что полностью поглотила камень, что-то поднималось вверх.

Детей предусмотрительно отвели подальше.

Из недр земли, а может с той стороны вселенной к всеобщему удивлению медленно поднялась на поверхность дверь. Со стороны Дэна это выглядело именно так. Большая двухстворчатая дверь со всех сторон от которой по наличникам вились надписи. И только когда он увидел что снизу от пола дверь тоже отделена широкой полосой надписи, слова Кэкэчэн его убедили.

— Гроб, — сказала она.

А когда Магистр начал читать эти надписи, снова стала переводить:

— Оставь свободу всяк сюда входящий. Познай самого себя. Главное в жизни — конец. В многолюдстве нет добра. Ручайся за себя. Ничего сверх меры. Каждому своё.

— Если сейчас начнётся какая-нибудь заварушка, мы уже не сможем переместиться, — сказал Арсений, притягивая поближе к себе Изабеллу.

— Мы и так не могли, — Дэн показал за спину, — Туман.

— Нет, он не пропускал только Кэкэчэн, а я проверил, у нас был шанс исчезнуть. Теперь его нет, Дэн. Издревле эти фразы делали нас уязвимыми и беззащитными. У тебя есть хотя бы нож?

— У меня есть кое-что получше, — сказал он и полез за спину, под рубашку, доставая засунутые под ремень брюк ножны. — Феликс, видимо, не зря уговаривал никуда не ходить без него.

Как он и думал, сейчас, в этом странном месте между мирами, из ножен он достал короткий деревянный клинок.

— Игрушечный меч? — глаза Арсения скептически поползли на лоб. — Похвально!

Но Дэн не стал ничего объяснять, удобно захватив рукой рукоять. Это был меч из древесины мортана. Также как дерево, он существовал только в другом измерении. И это было единственное оружие, которым можно убить душу алисанга. Говорили, им можно даже убить бога. Он знал это от Клары. Именно им пользовались палачи.

А предмет, что вырос из-под земли, и был так похож на дверь, начал медленно разворачиваться, и опускаться, и все увидели, что он действительно скорее большой каменный ящик, или саркофаг, чем ворота.

Не удивлялся ничему только магистр. Он решительно зашёл с той стороны ящика, чтобы все его видели, и протянул что-то обоим несчастным испуганным детям с таким довольным видом, словно вручал по прянику.

— Вы знаете, что делать, — сказал он.

И дети со свойственной их возрасту смелостью подошли и вложили то, что он им дал в отверстия на крышке. Громкий звук защёлкнувшего замка. Дэн узнал бы этот предмет даже по звуку, хотя он уже догадался что это. Многофункциональные Неразлучники, видимо, работали без сбоев во все времена.

Створки гроба медленно разъехались в стороны. По всем законам физики, им не было места там, где они исчезли, но Дэн уже ничему не удивлялся. Все замерли в напряжённом ожидании. Что они думали увидеть? Лично Дэн представлял себе обычный скелет. А что ещё могло вылезти из тысячелетнего гроба? Он на всякий случай покрепче зажал в руке свой игрушечный меч.

А из недр гроба на свет медленно поднялась чаша. Большая каменная чаша с крышкой.

— Его тело сожгли на погребальном костре, — сказала тихо Кэкэчэн. — И прах ссыпали в эту чашу.

— У него же никогда не было тела, — удивилась Изабелла.

— Значит, то, что он хотел выдать за него, — ответила девушка. — Ну, вот он, красавчик!

И судя по тому, что Арсений с Белкой эхом вторили «Где? Где?» только Дэн понял, о чём она говорит. Когда Магистр снял крышку, тоже всю испещрённую знаками и символами, за край урны ухватились почти прозрачные руки и Дэн увидел… себя.

«Этот бог точно понимает, с кем имеет дело! — усмехнулся Дэн. — Но если он опасен, то выбрал не лучшую тактику. В ребёнка я бы не смог воткнуть меч, но в себя любимого — запросто!»

Он размял ноги, прохрустел шеей под двумя немигающими парами глаз, Дэна и Кэкэчэн, и медленно отправился к ним навстречу.

Дэн видел сквозь него, как Магистр с торжественным видом высыпал в урну, которая до краёв наполнилась жидкостью, белые кристаллы, как размешал, видимо, специально для этого приготовленным половником на длинной ручке. И как осторожно, прямо из половника, сделал глоток.

— Люди великой расы АлиСанг наш всемогущий бог Ватэс Дукс дарует вам бессмертие! — провозгласил он.

И всемогущий бог Ватэс Дукс, остановился на полпути, развернулся и театрально похлопал Магистру. А потом, привлекая внимание Дэна, посмотрел вперёд. Проследив за его взглядом, Дэн увидел Особенную. Она тоже хлопала вместе со всеми. И в тот момент, когда толпа дрогнула, направляясь к чаше — получить свой глоток бессмертия, она улыбнулась Франкину, а потом в её грудь воткнулся арбалетный болт.

Люди из первых рядов ахнули и притормозили, но задние ряды, уже не видя, что происходит в передних, продолжали напирать.

Следующим упал Магистр. Рыцари Ордена кинулись защищать детей и Избранных, оттаскивать раненого Магистра. Люди поняли, что не могут инспирироваться из этой западни, началась паника. Но стрелы, летевшие из тумана, били предельно только в рыцарей и по избранным.

— Освободи людей! — крикнул Дэн, выхватывая свой деревянный ксифос, и упирая его в грудь своего двойника. Удивительно, но под тупым лезвием он чувствовал упругое тело, а не пустоту, хоть он и казался призрачным, а для остальных и просто невидимым.

— Я не могу, — сказал он, даже не дёрнувшись. И Дэн увидел, как он выглядит, когда серьёзен и сосредоточен. — Эти фразы тысячи лет держали меня в заточении. Я не властен над ними.

— Ты заставил себя освободить! — напирал Дэн.

— Да я сам в шоке! — он развёл руками и поморщился, словно лезвие больно кольнуло его от этого движения. — И эти избранные точно облажались, если люди, которым они даровали так много, сами решили их убить. Их и своё будущее.

Грохот роняемой на пол чаши, отвлёк Дэна, но этот его божественный двойник и не собирался убегать.

Тёмное пятно жидкости растеклось по полу, тоскливым взглядом его провожал раненый Магистр. Люди сбившись в кучи, сидели на полу, кто-то зажав голову руками, кто-то в ужасе следя за происходящим. По залу ходили люди с такими же игрушечными деревянными ножами в руках, каким был меч Дэна. С безумными глазами, они выискивали красные доспехи и видимо тех, что знали в лицо.

Один из них кинулся добить раненого Магистра, но рука Командора встретила его на полпути. Проткнутый его деревянным клинком насквозь, парень схватился за грудь, но не обнаружив на своей груди ни крови, ни повреждений, как-то потерялся, осел и начал оглядываться, ничего не понимая. Что видел он сейчас вокруг?  Пустой пологий склон, заросший луговыми травами? Он вёл себя именно так. Неловко сел на землю, поводил руками по земле, сорвал какую-то травинку, и схватившись за голову, затих.

И тут только Дэн заметил, что на самом деле меч Командора попал в цель. На полу, зажимая пульсирующую кровью рану в боку, лежал парень в таких же красных доспехах с двумя буквами V на груди.

— Эдвард! — кинулся к нему Дэн. Он узнал его. Он был последним погибшим рыцарем Ордена, тем, на чьё место приняли Дэна. Двенадцатым из их команды, — Вы перебили своих!

— Скажи, чтобы доспехи усилили по бокам, — сказал он, и голова его безвольно упала.

— Эдвард! — тряс его Дэн, но душу его, наверно, с той стороны тумана, уже ждала кера. Он закрыл его пронзительно зелёные глаза.

— Арсений!  — крикнул он и только сейчас понял, какая гробовая стоит тишина. — Эдвард Одельгард, — его резануло догадкой это «гард» в конце фамилии. — Ты случайно не  знаешь, как он погиб?

— Эдвард? — подскочил к нему Арсений и в ужасе уставился на мёртвого рыцаря. — Последний по мужской линии Гард? Несчастный слу… — он запнулся. — Этого не может быть! — сказал он, не в силах отвести глаза от узкого бледного лица, обрамлённого темными волосами. — Но тело его так и не нашли.

— Этого в принципе не должно было быть, — сказал Дэн, поднимаясь и осматриваясь. — Вот здесь ещё один твой родственник.

Он на всякий случай прижал руку к шее парня, который был одним из избранных, но это было лишнее, и так было понятно, что он мёртв.

  — Не может быть! Марк! — второй раз воскликнул Семён. — Они родились с разницей в пятьдесят лет, а погибли в один день? Он просто исчез. Его посчитали оставшимся в прошлом.

И он ещё сетовал на то, что никогда не видел столько своих родственников в один день, правда, мёртвых, но Дэн уже не слушал его. Он осмотрелся, понимая, что возможность перемещаться восстановилась и люди покидали это место. Среди окровавленных тел рыцарей Ордена он искал ту, которой обещали, что она не умрёт, а убили первой. И он увидел её, и то, что так тщательно скрывал в своём прошлом Франкин. Прошлое, оставшееся в единственной памяти — памяти Кэкэчэн.

В луже собственной мочи, всё это время прикрываясь погибшей девушкой как живым щитом и притворяясь мёртвым, теперь сидел и плакал Филипп Ранк.

— Беги! — сказал ему Дэн, показывая вверх. — Уже можно!

И плюнул, когда от него и след простыл.

— Мы должны их похоронить, — сказала Кэкэчэн, закрывая синие застывшие глаза девушки.

— Почему переход открылся? — обратился Дэн к тому, которого видели только он и Кэкэчэн.

— Двадцать смертей, — ответил Ватэс. — Двадцать — это магическое число богов, так же как один оборот Луны.

— Двадцать одна, — сказала Изабелла.

— Двадцать душ потеряны навсегда. Такова была цена. А этот, последний — и он показал не в сторону Эдварда, а куда-то себе за спину, — он жив.

— Магистр? — Дэн с удивлением уставился на взлохмаченного старика, сидящего на полу. — Но ведь на него напали вторым.

— Его всего лишь ранили. Он ведь успел хлебнуть волшебный эликсир. Хотя притворялся мёртвым очень убедительно.

— Это, видимо, у них семейное, — сказал Дэн и снова плюнул.

— Но я тоже кое-что сделал, — сказал Ватэс, когда Магистр поспешно ретировался. — Чтобы ты один не выглядел тут героем, — он обратился к Дэну, но его слышали. — Все эти люди, бывшие здесь, ничего произошедшего не вспомнят.

— А мы? — спросила Изабелла.

— Все, ушедшие через предел и вот она, — он показал на Кэкэчэн.

— Не дождёшься, — огрызнулась Кэкэчэн. Вы чужие Белые Боги над нами, потомками свободного народа, не властны. Мы не признаем никаких законов, кроме законов своей семьи.

— Сдаюсь, сдаюсь, — поднял он руки. — Воинственные маленькие МоДиКа. Хорошо, ты вправе распорядиться со своей памятью как хочешь. А вам, друзья, запихивать меня обратно в этот каменный ящик, мне жить ещё рано, — сказал он. — Только у меня большая просьба, раз уж меня всё равно выпустили, дайте мне пару часов. Есть пару девушек, я тысячу лет их не видел. Ну, мы же все здесь взрослые люди, вы меня понимаете?

— Стой! — сказал ему Дэн, словно действительно мог ему помещать или запретить. — Только можно не в моём облике по бабам?

— Ээээ, — он задержался на секунду, словно и правда, задумался, — Тут уж как получится! И кстати, я помогу вам с этим, — он показал на погибших людей. — Не переживай, рыженькая!

И он видимо, стукнул Изабеллу легонько по носу, потому что Дэн перестал его видеть, а Изабелла вздрогнула и потрогала нос рукой.

Это было тяжело. Очень тяжело. Но они справились. Они перетащили все двадцать тел и уложили их ровно на каменном полу. Они прощались, закрывая их глаза, голубые, серые, светло-коричневые. Девушки, парни, женщины постарше и седые мужчины, они благодарили их, не зная их имён. И Дэн поклялся, что найдёт их имена в старых записях и запомнит. Они ждали Ватэса, чтобы похоронить их с честью. Никто не питал иллюзий, что трусливо сбежавший Магистр похоронит своих рыцарей как настоящих героев.

Ватэс сдержал своё слово. Он вернулся. Его предложение помощи было странным, но у них другого не было. Наверно, как любого всемогущего бога, его иногда заносило, демонстрируя своё могущество, но двадцать крестьянских семей в одночасье собрали весь свой нехитрый скарб и вместе с детьми, стариками и домашними животными уехали на нескольких телегах в одному богу известном направлении. Одному конкретному богу точно известном направлении. Ватэс обещал, что всё у них будет хорошо. По крайней мере, с устройством на новом месте.

В двадцати опустевших избах сложили погребальные костры — на каждого из погибших. В сгущающихся сумерках все двадцать домов запылали одновременно. Кэкэчэн отвязала свою собаку, чтобы она не лаяла на разгорающееся пожарище. До дома её мертвецки спящего отца и мужа сводной сестры, огонь не должен был дойти. Дэн видел, как далеко он стоит. Видел, как выбежала из него челядь, в ужасе наблюдая за расходившимся пламенем. Слышал, как на пожарной башне зазвонил колокол.

Но он знал, до последнего надеясь на чудо, что они погибнут. Он видел эти архивные документы о пожаре. Он понимал сейчас, что в них так не нравилось следователям — не из одного дома не выбежали люди. Ни один человек! Хотя ещё было не поздно. И толпящиеся у своих домов соседи в ужасе ждали криков о помощи, боясь подходить ближе к полыхающим домам, но их тоже не было. Они горели молча, как молча погибали те, ради кого их сложили. И только вздымались в тёмное небо снопы искр, и пламя гудело на ветру.

Изабелла плакала, рукавом небрежно вытирая слёзы, глаза Арсения тоже блестели, Дэн чувствовал, как и его глаза разъедает дым, не в силах отвернуться, когда услышал как закричала Кэкэчэн.

— Нет! Нет, нет! — кричала она, увидев пламя за окнами своего дома. Дэн кинулся в сени впереди неё — дверь в горницу была подпёрта снаружи широкой доской. Он откинул доску, но распахнувшаяся дверь, впустила в дом живительный для огня воздух, и пожар занялся с такой силой, что Дэн едва успел отскочить, падая на землю, и прикрывая собой Кэкэчэн.

— Ах ты сукин сын! — в сердцах стукнул он кулаком по земле, поднимаясь.

— Дэн! — кинулась к нему Изабелла.

— Это приказчик, сука! Приказчик!

 Кэкэчэн рыдала, сидя на земле. Она набирала полные пригоршни земли и кидала их в сторону горевшего дома, не зная, как это пережить.

— Папа! — кричала она. — Неееет! Пааааапааааа!

— Пойдём, пойдём, миленькая, — наклонилась к ней сухонькая старушка. — Смотри, у самой волосы-то как обгорели, — она протянула руку, подслеповато щурясь и проводя рукой по её лицу. — Да и лицо ведь обожгла. Пойдём, им уже ничем не поможешь.

Она прижала к себе Кэкэчэн, и та продолжала рыдать у неё на груди.

Дэн провожал её глазами, понимая, что они не могут ей ничем помочь. Ей всю жизнь придётся жить с этим чувством вины. Вины за то, что она не делала.

Они думали, она про них не вспомнит, но Кэкэчэн догнала их на холме. Была какая-то мрачная торжественность в виде горящей деревни с высоты. В отсветах огромного костра они хоронили Ватэса.

Вернее, он сам себя хоронил. Он рассказал, что и как сделать, им осталось только чётко выполнить инструкцию, как когда-то далёким предкам Кэкэчэн похоронившим его на этом холме первый раз.

— Что ты там сказал на счёт того, что я тоже могу всё это забыть? — спросила Кэкэчэн, прежде чем начать читать древние надписи с каменной крышки.

Не без труда чашу Дэн с Арсением подняли и заново установили внутри гроба.

— Ладно, я помогу тебе с этими воспоминаниями, — сказал Ватэс, всё ещё изображая Дэна, — Но теперь ты мне будешь кое-что должна.

— Кто бы сомневался, — тяжело вздохнула она.

      Волосы её с одной стороны действительно обгорели, а вот лицо было просто грязным.

— Запомни, как я выгляжу. Однажды ты встретишь меня. Но за сорок шесть лет до этого ты увидишь мёртвую девушку, несчастную, потерянную. Спрячь её и спрячь то, что она тебе даст так надёжно, чтобы взять это смогла только та, что я назову своей. И ты не умрёшь, пока я не отпущу тебя. Возьми, — он протянул ей кольцо.

Она подставила ладонь и вздрогнула, когда он одел его ей на палец, и слегка нажав на него, проткнул подушечку.

— Что это? — из пораненного пальца закапала кровь.

— Оно само расскажет тебе. Ты же знаешь, я всегда требую крови. Принимаешь, мои условия, Кэкэчэн?

— Принимаю, чужой Белый Бог.

Он собрал с её пальца кровь и предъявил ей свой запачканный её кровью палец.

 — Ты поклялась кровью! И ещё. Ваш род не должен прерваться, даже если отцом твоего ребёнка станет твой злейший враг. Так договорились наши предки, не нам с тобой отменять их договор. Помни, я освобожу тебя, только когда ты приведёшь преемницу.            — Я помню, — сказала она и посмотрела на него с вызовом. — Мою преемницу или хотя бы одного из твоих детей.

— Принято, — сказал он, помедлив. — Что ж, буду ждать вашего возвращения! — радостно заявил он Дэну, и тут же скорчился, тонкой струйкой вползая в чашу. — Кэкэчэн начала читать древний текст без предупреждения.

— Чёрт, я же забыл спросить, кто были эти маленькие дети, — стукнул себя по лбу Дэн, когда на примятой их ногами траве косогора снова вырос большой пирамидообразный камень, словно стоял здесь веками, и знать не знал ни про каких богов.

— Это же очевидно, Дэн, — сказала Изабелла. — Его дети. Видимо те, что родятся после его сегодняшней отлучки.

— Так значит, Феликс и Эмма…

— Да, Дэн, да! Ведь они тоже близнецы. И Феликсу с Эммой нельзя было здесь появляться, иначе вместо своей внучки, Кэкэчэн с их помощью расторгла бы свой договор, — пояснила Изабелла.

— И она бы смогла. Уж она за эти годы явно поднатореет в договорах. С такого-то старта, — добавил Арсений.

Они снова постояли на холме, глядя на догорающие угли деревни.

— Давайте назовём этот холм Холмом Памяти, — предложила Изабелла.

— И когда всё закончится, поставим на нём памятники с именами погибших в этой предпоследней попытке, — добавил Арсений.

— Надеюсь, только в предпоследней, — сказал Дэн. И только он один, знал, как сильно он на это надеялся.