Честно говоря, Ева была даже рада, что сегодня, сейчас она может остаться одна. Баз в её голове орал дурным голосом:

 — Ты готова! Пора!

И чем дольше она это оттягивала, тем ей становилось бы хуже.

Ева легла на кровати «солдатиком» и выскользнула их своего тела.

Знакомая записка перед глазами:

«Когда-нибудь ты узнаешь, что я тебя действительно любил.

Назови ее Ева. Прости, но я должен вернуться!

P.S. Алиенора, спасибо!"

Буквы начали расплываться почти сразу.

Он сидел за видавшим виды кухонным столом, прислонившись к стене и вытянув ноги на двух табуретках сразу. Вернее, одну ногу, вторую он согнул и, уперев в неё локоть, задумчиво чесал голову шариковой ручкой. Лохматый, небритый, в растянутых трениках и застиранной футболке.

Наверно, она выглядела немного глупо — его неожиданный вид её обескуражил, а может, действительно он слегка рад был её видеть. Именно так «слегка» он и улыбнулся.

«Здравствуй, папа!» — крутилось на языке, но глядя на этого давно не стриженного бедного студента, который был явно её моложе, выдавила из себя только:

— Привет!

 Ещё и дебильно помахала рукой в придачу.

— Привет! — ответил он, разглядывая её с любопытством, и даже ногу не опустил.

Она осмотрелась, чтобы скрыть неловкость. Маленькая запущенная кухня. Пыльное окно без штор, на подоконнике пустые банки и горшок с засохшим цветком, электрическая плита с застарелыми потёками, полная мойка грязной посуды. Квартира явно съёмная, но неужели мама в молодости была такой неряхой? Не удивительно, что отец через неделю от неё сбежал.

— А ты ничего! — сказал он, прерывая неловкое молчание. Для Евы неловкое, он выглядел вполне уверенно.

— Я похожа на маму.

— Я заметил.

Он опустил ноги на пол и развернулся к столу, приготовил ручку, словно собрался брать у неё интервью. Перед ним лежала открытая тетрадь и на клетчатом листе уже была написана та самая записка. Почти вся, не хватало нескольких слов.

— Как я тебя назвал? — спросил он, расписывая ручку на обложки тетради.

— Что? — она даже рот открыла от удивления.

— Какое имя я тебе дал? Точно знаю, что первая буква Е.

— Е… Ева, — казала она, заикаясь.

— Что прямо ЕЕва? Странно! — он посмотрел на неё с сомнением.

Он издевается? Или шутит?

— Н…нет, просто, Ева!

— Заикаешься? — тон как у доктора на приёме, нейтральный. — Так и запишем. «Назови её Ева».

И он вписал её имя в записку.

— О, прости, я даже не предложил тебе присесть! — Он выдвинул ей одну из своих табуреток. — Садись!

— Присаживайся!

— Что?

— У нас говорят: присаживайся!

— Прости, присаживайся, — и он показал рукой на стул, царственно, великодушно.

— Спасибо, я постою, — Она демонстративно сделала шаг назад и только потом догадалась оглянуться. — Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Она наступила в растёкшееся по полу липкое грязно-розовое пятно.

— Часто так говоришь?

— Что? — она брезгливо подняла ногу и только тогда поняла, что не могла испачкаться.

— Чертыхаешься часто?

— Не знаю. Не особо, — она пожала плечами.

Он словно не замечал её проблем, продолжая свой допрос.

— Слышишь, Баз? «Чёрт! Чёрт! Чёрт!» — это и будет кодовое слово. А ты «Чёрт побери!», «Слоны идут на север!». Так и будешь молчать у неё в голове вечность.

— Да иногда уж лучше бы молчал! — откликнулась Ева. — Что это? На полу?

— Клубничное варенье. Кстати, научи свою мать варить варенье, — сказал он. — А то оно как-то вот, забродило.

— А стоит ли? — усмехнулась она.

— Вдруг пригодится, — пожал он плечами и снова показал на табурет. — А я варенье люблю.

И она села. А он ей нравился. Вот именно такой. Нечёсаный, искренний, непосредственный.

— А ты точно Аполлон? — посмотрела она на него через стол с сомнением.

— Доказательств хочешь или просто переодеться? Правда, хитон и плетёные сандалии я уже для твоего парня и его друга надевал в придачу к величественности. Так сказать, уже выгулял, засветил наряд. Могу золотой лавровый венок надеть. Хочешь?

— Нет. Поверю на слово. Значит, Баз, это тоже твоя затея? — она потянулась к тетради.

— Нет, скорее его! Ужас как вопит, — показал он на свою голову. — Боится, что я припишу себе его заслуги.

— Понимаю! — она улыбнулась и нагнулась к нему поближе, переходя на шёпот. — Случайно не знаешь, как его затыкать?

— Сам мучаюсь! — сказал он также тихо, — Но он говорит, что типа воспитанный и интеллигентный, сам знает, когда должен уйти.

— Врун!

Аполлон дёрнулся, словно его стукнули по голове.

— Возмущается! — поделился он. — Прямо рвёт и мечет.

— Красивый почерк, — сказала Ева, возвращая тетрадь.

— А Баз сказал, что я пишу как первоклассник, — неожиданно обрадовался он похвале. — Скажу тебе по секрету, стрелять из лука проще.

Повисла неловкая пауза.

— Я, наверно, должен тебе что-то сказать? — он почесал затылок. — Но Баз сказал, всё, что тебе нужно, ты уже знаешь. А слова напутствия… я как-то не умею. Может у тебя есть ко мне какие вопросы?

И Ева столько всего хотела у него спросить, но сейчас всё это казалось таким незначительным, таким лишним.

— Нет, — она уверенно покачала головой. — Хотя…

Он сосредоточился, глядя на неё такими знакомыми, такими синими глазами. Она чувствовала, как солнце припекает спину. Едва высунулось из-за горизонта, а уже так печёт.

— Скажи, как я узнаю, что пора? Мне скажет Баз или придёт СМС?

— Что? СМС? — переспросил он. — Баз говорит, это как ПМС. Это разные вещи, да?

Ева хотела было объяснить, но зачем?

— Ты почувствуешь, — ответил он. — Когда придёт время, ты почувствуешь. И это будет сильнее тебя.

— Ясно, — сказала она и встала. — Мне, наверно, пора?

Он утвердительно покачал головой, но как-то грустно.

— Да, твоя мама скоро проснётся. Я тоже не хочу уходить. Я бы остался с ней, даже если она никогда не научится варить варенье, но я чувствую, что должен идти.

— Зачем ты обязательно должен был её любить? Чтобы я родилась, зачем любить?

— Иначе ты бы никогда не родилась.

— Пожалуйста, пусть она не страдает, — она наклонилась, чтобы убрать под стол табурет, но на самом деле, глаза щипало слезами. Но она разогнулась и посмотрела на него, прощаясь. — Ты же можешь, я знаю, она никогда не плакала по тебе. Пусть по мне тоже не плачет, когда я умру.

— Ты не… — начал он, но она остановила его жестом.

— Просто сделай, как я прошу.

— Прости, я понимаю, это почти невозможно. Но я, честно, никогда не хотел…

И она снова прервала его.

— Много извиняешься!

— Что?

— Прости, прости, — передразнила она.

— Но Баз сказал, это просто для связки слов, — было забавно видеть на его лице это растерянное выражение.

Вот таким она и хотела его запомнить. С ним не хотелось расставаться, но ей действительно пора было идти.

— Хочешь совет? — она улыбнулась ему на прощанье. — Слушай База поменьше.

Дэн отмокал в ванне. Пропахший гарью, покрытый копотью. Ссадины и синяки на руках и лице — всё остальное скрыто толстым слоем пены. Он рассказывал ей о прошлом, которое ему сегодня пришлось пережить. А она сидела на широком кафельном бортике ванны, на мягком полотенце, пила вино и слушала его в пол уха. Не потому, что всё это её не касалось, а потому, что хотел её отец или не хотел, у неё была тысяча возможностей умереть и ни одной, чтобы выжить.

— Ты какая-то тихая сегодня, — сказал Дэн. — И расстроенная с самого утра. Что-то ещё случилось?

— Нет, — она убедительно покачала головой.

— А как прошёл твой день?

— Нормально. Встречалась с отцом.

— Серьёзно?! — он даже приподнялся из воды. — И что он тебе сказал?

— Ничего.

— А ты ему что сказала?

— Здравствуй, папа!