Его комната была заброшена, и явно оставалась нежилой с того времени как он её покинул. Лампа над столом горела ещё тусклее из-за толстого слоя пыли на ней, а смятая постель, казалось, до сих пор хранила контуры его тела.

Он аккуратно открыл дверь, но она предательски громко заскрипела.

— Дэн?!

Он и сам с сомнением всматривался в такое знакомое лицо, но не узнавал его. Эти светлые волосы и чёрная рубашка под светлым блейзером. И даже с растерянным видом он выглядел так, словно стоял под светом софитов.

— Феликс?

— Старина Дэн! — кости его захрустели в объятиях старого друга. — Как постарел! А волосы-то, волосы! Почти Рапунцель.

Он отодвинул его от себя двумя руками, словно всё ещё не мог поверить, что это он.

— На себя посмотри, — убрал его руки Дэн.

— Ты как на минутку или задержишься? — спросил он его после недолгого обмена любезностями.

— Если не выгоните, — Дэн сделал паузу, не зная, как отнесётся к его словам Феликс, — то навсегда.

— Серьёзно?

— Серьёзнее не бывает.

— Ты даже не представляешь себе, как ты вовремя! — ударил он его кулаком в плечо от избытка чувств. И только когда Феликс отвернулся, Дэн потёр ушибленное плечо и скривился. Однако, больно!

На экстренном собрании Ордена в честь его возвращения, Дэн чувствовал себя двояко. В одной стороны, он был рад увидеть знакомые лица и вернуться туда, где его помнят и даже ждут все эти годы. Но с другой стороны, это было так тяжело видеть то, что стало с ними спустя столько лет.

Магистр похожий на высохший скелет, до того он был бледен и худ.

Алекс в инвалидном кресле, за которым стояла женщина в половину его моложе ярко-рыжая с остреньким носиком и очень внимательными глазами. Алекс называл её Гудрун. Она поправляла сползавший плед, и периодически ободряюще клала руку на плечо Командора, пока скрипучим старческим голосом он пояснял Дэну как они сейчас живут, и что Магистр решил передать свои полномочия Феликсу.

Феликс же, скорее возмужавший, чем постаревший, яростно настаивал, что раз Дэн вернулся, это место по праву должно принадлежать ему. Он почти не изменился. Только вместо слащаво модельного стал брутально обветренным, но по прежнему невозмутимым.

Вместо покинувших этот мир Янины, Адвоката и «тёти из офиса», как звала её Ева. (Она была очень удивлена, что когда-то работала с этой женщиной в одной конторе, а она оказалась рыцарем Ордена. Зато Дэну стало тогда очень хорошо понятно откуда Магистр знал о Еве так много). Теперь их место занимали Арсений, Изабелла и Лили.

Дэн был удивлён, что они не расстались. У них не было детей, именно это угнетало Изабеллу больше всего. Детей не было ни у кого, но ей это служило слабым утешением. И всё же она как всегда стояла у плеча своего мужа.

Арсений — всё те же длинные тёмные волосы, убранные в хвост, всё те же пронзительно-зелёные внимательные глаза, только теперь прикрытые очками в тонкой металлической оправе — он стал больше походить на какого-нибудь программиста, чем на художника. И он всё так же любил свою постаревшую жену.

Невыразимое восхищение Дэна вызвала сестра Арсения, Лилия. Она была точной копией своей матери, но ярче, живее, улыбчивее. Конечно, Дэн почти не общался с её матерью, ведь всё то время, что он её видел, он видел в ней Еву. Но именно Лили ему казалось такой, какой могла бы быть их с Евой дочь. Только фирменные зелёные глаза Гардов выдавали её истинное происхождение. И царственная грация её матери сквозила в каждом её движении.

Не досчитался Дэн и Клары. Зато Тагарат по-хозяйски поцеловавший Ирис в шею, расставил для Дэна все точки над «И» в их отношениях. Всё так же застенчиво улыбался Крот, ставший шире в плечах. Всё такой же строгой была Офелия, ставшая похожей на классную даму или «суперняню». И только Эмма не изменилась совсем.

Именно на неё больше всего старался смотреть Дэн, чтобы как можно меньше запомнить изменившегося. Он не хотел, категорически не хотел это запоминать. Он твёрдо решил, глядя на Эмму, вернуться туда, где все они были такими же, где Ева была жива, и не всё ещё было потеряно. И он никого не расспрашивал, как они провели эти годы. Он хотел знать текущее положение вещей и только то, что пригодится ему в прошлом.

И как не пытались рассказать ему это помягче, он узнал, что именно его, Дэна Майера, обвинили в том, что предел был открыт. По сути, так оно и было. Он принял решение спасать свою девушку, и всякая «нечисть», как выражались теперь, поползла в мир людей. Войны, насилие, терроризм, межнациональные распри, весь этот зомби-апокалипсис в мире людей спровоцировали вырвавшиеся на волю «новые боги».

Люди стонут, мир сходит с ума, но их Мудрейшие больше ничего с этим не могут поделать. Ситуация снова вышла из-под контроля. И снова они ринулись спасать людей, а их мир, мир алисангов встал на грань исчезновения.

— Чёрт! — Дэн стиснул зубы от боли. Мерзко запахло палёной кожей. — Эта местная анестезия ни хрена не помогает, — сквозь зубы процедил он.

— Терпи казак, атаманом будешь, — ответил Алекс со своего инвалидного кресла, и Дэн услышал, как зашипело, опущенное в воду раскалённое клеймо.

— Давненько я не клеймил магистров, — сказал он, когда Дэн в изнеможении опустился на каменную скамью.

Оказывается, было в их замке и специальное помещение для клеймления, с каменной жаровней и холодными каменными лавками.

— Эй! Девчонки и те держались лучше, — он посмотрел на него без капли сочувствия.

— У них и клеймо поменьше, а не полосами на всю лопатку, — едва выдавил из себя Дэн. Боль действительно была невыносимой. Его тошнило. В глазах потемнело.

— Их и принимали всего лишь в рыцари, а не в Магистры, — обрезал Алекс, и покатавшись в своём кресле туда-сюда, окатил Дэна холодной водой из ковша.

— Чёрт! — подскочил Дэн, отплёвываясь.

— Вот видишь, уже лучше, — отозвался Алекс. — А то чуть у меня тут сознание не потерял.

— А где Клара? Прошлый раз это была её работа. И у неё это получилось куда изящнее, чем у тебя, — отомстил ему Дэн.

— Она умерла в тот же день, что и Ева, — ответил Командор. — Они пришли освобождать нас и ввязались в бой. Ей не повезло. Просто царапина, но ветка из которой сделали оружие была срезана с молодого мортана. Её убил его яд. Ей не смог помочь даже Парацельс. Она умирала очень тяжело, с болями, в муках. Но не издала ни одного стона, не проронила ни одной слезинки. Она была настоящим бойцом. Феликс провёл у её постели все эти долгие несколько часов.

— Феликс, не Магистр? — Дэн сидел на своей лавке, опустив голову, капли воды стекали в его волос на пол, и боль отпускала.

— Феликс, — согласно покивал головой Командор. — Он всегда считал её чёрствой, жестокой, равнодушной, но именно потому, что она искренне любила его как своего сына, она воспитала его так. Она боялась, что он вырастет слабым, изнеженным, избалованным, если она даст волю своим чувствам. И она вырастила из него хладнокровного полководца. Иди-ка позови его. Посмотрим, на что способен этот новый Командор.

— Сука! — сказал Феликс, стиснув зубы, когда на его плечо легли две параллельных кровавых полосы клейма. — Мне кажется, или в прошлый раз не было так больно?

— Да, всё так же, Феликс, — равнодушно пробубнил Командор, но теперь Дэн точно знал, что то, чем он мазал кожу перед клеймением, не содержало ни грамма обезболивающего.

Алекс смотрел на него испытующе из-под своих кустистых седых бровей. Дэн видел, как Феликс сглатывал заполнившую рот слюну — его тоже безбожно тошнило — видел, как расширились его зрачки, и его прозрачные глаза стали чёрными. Но он тоже справился, выдержал, перетерпел.

— Вижу, не зря я дожил до этого дня, — довольно сказал Командор, разворачивая своё кресло к выходу. — Я вырастил достойную смену!

После церемонии передачи власти, строгой, торжественной, но короткой, как было принято в Ордене — не затягивать, не рассусоливать, Дэн сразу с рвением принялся за исполнение своих обязанностей. И за те дни, что он себе отвёл на подготовку, в голове его созрел очень простой и очень чёткий план. Бумажные листы с рукописным текстом — это единственное, что он возьмёт с собой в прошлое.

— Запомни, Дэн, а лучше запиши, ты запомнишь не всё, — сказал ему Франкин, который остался доживать свои годы в Замке Ордена. — Ты постоянно будешь встречаться с собой прежним. Ты будешь ходить по своей жизни пунктиром, первый раз оставляя короткие штрихи, а во все последующие такими же штрихами заполняя расстояние между ними. Только от тебя будет зависеть, кто из вас останется в том моменте, где ты сам с собой встретишься — ты прошлый или ты будущий. И процесс слияния двух твоих личностей очень болезненный. Будет ломить виски и тошнить, до обмороков, до потери ориентации. И каждый раз в момент этого слияния ты будешь восстанавливать свою стёртую наложением времени память, но, к сожалению, что-то будешь и терять.

— Я понял, Ма…, — он по привычке всё пытался назвать Франкина Магистром, — Анатолий Платонович. Понял!

— И в какой-то момент, — бесцветным голосом, таким же каким стал он сам, продолжал Франкин, — вся линия твоей жизни заполнится, прочертится от первой и до последней точки, ни оставив ни одного пробела, и ни одной возможности что-то ещё изменить. Ты поймёшь это, как понял я. Все вероятности сойдутся и будут чётко зафиксированы. Это значит, что в этот момент у тебя останется последний шанс. Если сможешь, не доводи до него.

И он протянул ему бархатный мешочек. Дэн знал, что в нём.

— Соль Бессмертия, — подтвердил его предположение Франкин. — Там осталось немного, но мне она уже ни к чему, а ты ещё в силах что-то изменить.

— Спасибо! — сказал Дэн и развернулся, чтобы уйти.

— Я был худшим Магистром в истории Ордена, — в спину сказал ему Франкин.

Переболев, перестрадав, изводя себя за свои ошибки и просчёты все эти двадцать с лишним лет, Дэн давно простил его за его слабость и трусость. Не всем дано родиться храбрыми. Не из всех получаются мудрые магистры, несмотря на то, что их тело украшает клеймо.

Каждому своё! Jedem das Seine — было написано на воротах Бухенвальда. Познай самого себя — написано на фронтоне Храма Аполлона. Эти надписи и другие, что веками передавались потомкам как мудрость предков. Эти фразы лишали алисангов их сил и их возможностей. Об этом знали истинные боги, которые придумали их, познав тайну слов. Эти фразы использовали, чтобы бороться с богами их же жрицы. Эти знания достались даже фашистам. Но это всего лишь слова! Они не помогут ничего познать, пока сам не познаешь. И Дэн слишком много отдал, чтобы разучиться осуждать.

— Вы были таким, каким могли, — ответил ему Дэн, оборачиваясь. — И вы были правы, сколько бы мы не пытались изменить прошлое, чтобы не допустить своих прежних ошибок, всегда делаем новые. Невозможно переписать прошлое набело.

— И всё же бороться стоит. Всеми доступными средствами. А я никогда не умел бороться.

— Иногда отступить правильнее. И всегда самое сложное понять стоит ли отступить или нужно бороться. И мне понадобилось двадцать лет, чтобы понять, что я должен бороться. К счастью, у меня такая возможность есть. А у вас её не было.

— Удачи тебе, Дэн!

— Спасибо, Магистр! Она мне действительно понадобится.

— Прошлое безобразно путается, — предупредил его Феликс, садясь за руль чёрного фургона. — Это единственный разлом, что ещё можно открыть. И то только потому, что это бывшая могила Ватэса, а я его родственник.

— А Магистр знает? — спросил Дэн, устраиваясь внутри салона.

— Конечно, — беззаботно ответил парень, заводя двигатель. — Это Ватэс сказал ему, что меня нужно вернуть. Что одной Эммы слишком мало для нашего будущего. Что только вдвоём мы истинная сила.

— А вы сила? — усмехнулся Дэн.

— О, да, мой постаревший друг, — ответил он, когда машина мягко тронулась с места. — И ты тоже – сила!

Дэн только покачал головой в ответ на его высказывание.

— Да, да, не отмахивайся! — горячо возразил ему Феликс. — Если бы я в тебя не верил, то ни за что бы не стал делать это.

И только когда, дребезжа и вибрируя, машина начала делать круги вокруг треугольного камня, Дэн понял, что значили эти его слова. Прошлое больше не желало их впускать. Но Феликс упрямо жал на газ и выворачивал руль, делая ещё один оборот. Металл скрежетал, и слабая крыша вмялась в салон.

— Давай, давай! — уговаривал Феликс, пригнувшись к самому рулю, так мало места ему осталось. — Последний разочек!

И вжавшись всем телом в лежачее сиденье, под натиском сминавшегося железа, Дэн мысленно умолял о том же самом: «Давай, давай!»

В последнюю секунду его выплюнуло в туман. Но скрежет железа так и стоял у него в ушах, сливаясь со скрежетов зубов, которые он сжимал от горечи потери. Феликс открыл для него этот проход, но выбрался ли сам?

— Спасибо, друг! — сказал он, обращаясь в пустоту. — Если ты верил в меня, то я не имею права в себя поверить.

По иронии жестокого провидения его выбросило в прошлое на том самом холме, что стал для него родным. Он критически окинул взглядом заросший облетевшим лесом косогор. Поздняя осень. Сощурился на едва выползавшее из-за горизонта бледное солнце и где-то далеко внизу услышал гудок прибывающего на станцию поезда. Та-так, та-так!

— Пассажирский, — вслух сказал Дэн и побежал вниз, хотя можно было не торопиться. Когда она войдёт, он как раз принесёт её тётке обед.

Он узнал бы этот день пройди хоть сто веков. День, в который они встретились.