1

Доктор Колинсон не обманулся в своих надеждах: после выздоровления Ако туземцы нашли дорогу к бунгало врача, и у него никогда теперь не было недостатка в пациентах. Не имея возможности заплатить врачу за его труды деньгами или чем-нибудь ценным, Ако выразил свою признательность иным образом, который был для Колинсона куда дороже любого гонорара: он рассказывал островитянам о великой мудрости и целительной силе доктора, намного превосходивших мудрость и целительную силу всех знахарей вместе взятых. В том, что делает Колинсон, нет никакого обмана или колдовства, а просто разумные действия, — если кто-то занеможет, пусть без боязни идет к нему, потому что он друг темнокожих.

Первых больных, а среди них был и старейшина острова, Ако сам привел к Колинсону. Убедившись, что научное врачевание начинает приобретать доверие в глазах островитян, он счел свой долг выполненным и распрощался с островом. На попутной торговой шхуне Ако добрался до Таити, а оттуда продвинулся еще ближе к главному тракту китобойных и торговых судов. Отсюда в определенное время года можно было попасть чуть не во все уголки Океании: тут проходили почтовые пароходы, торговые суда, яхты, совершающие увеселительные морские путешествия, караваны туземных пирог. Но Ако теперь уж никому не поверял своих намерений. Он только выпытывал у моряков, куда те отправляются, а потом старался разобраться по географической карте, приблизит ли этот маршрут его к родине или же отдалит от нее.

Ему пришлось прождать шесть недель, пока в бухту вошло небольшое, по-современному оснащенное китобойное судно «Даппер». От экипажа Ако узнал, что до отплытия в промысловый рейс корабль имеет задание зайти на Ригонду и разведать, нельзя ли устроить на острове промежуточную базу.

— Не нужен ли вам человек? — спросил Ако штурмана. — Я служил на китобойных судах, а сейчас ищу место.

Штурман велел Ако обождать, а сам пошел переговорить с капитаном. По правде говоря, экипаж «Даппера» был укомплектован полностью, но лишний человек на промысловых судах никогда не помешает. Полинезийцы вообще слыли отличными моряками, а этот парень вдобавок казался очень смышленым. После испытаний, на которых Ако должен был доказать, что он владеет компасом, умеет управляться со штурвалом, лебедкой и снастями, его зачислили матросом. Работая на корабле, он старался помалкивать о своем прошлом и планах на будущее. Товарищи по работе считали его замкнутым, неразговорчивым человеком, из которого клещами слова не вытянешь. Но так как Ако хорошо исполнял свои обязанности, матросы его не задевали.

Паруса и корабельный винт гнали «Даппер» на юго— восток — туда, где находилась родина Ако. Каждый час, каждая минута приближали его к Ригонде, о которой он не переставал тосковать все эти долгие, горемычные годы. Сколько раз обращал он на горизонт полный ожидания взгляд — и всегда его ждало разочарование. Теперь, наконец, он знал, что близится исполнение мечты, но он должен был скрывать свою радость и хранить молчание.

2

В четыре утра Ако стал на вахту. Глухо рокотал корабельный мотор, нефтяной дым ветром относило в море, и он долго тянулся за судном, напоминая унизанную гроздьями, далеко протянувшуюся от ствола ветку. Серые с желтыми пятнами паруса все время были надуты.

Неся вахту впередсмотрящим, Ако любовался быстро меняющимися красками утренней зари, и сердце его затрепетало, когда из-за горизонта пробились первые лучи солнца. Зажглось море, будто золотой прилив хлынул по океану, морская рябь заискрилась, запылала, засверкала всеми цветами радуги. Когда этот поток света докатился до корабля и |расплылся по всей водной шири, слева вдали что-то замаячило над горизонтом. Ако стоял и некоторое время, словно зачарованныи, напряженно вглядывался в островерхую макушку горы, которая постепенно всплывала над водой. Вскоре возле этой верхушки появилась другая, чуть пониже ее, и их подножья слились воедино.

— Штурман, земля! — громко воскликнул Ако. Сердце его рвалось из груди, он готов был пасть ниц и, словно паломник, изъявлять родине знаки своей любви. Но никто на корабле не должен был заметить его восторга и разгадать тайну Ако. Долголетняя закалка воспитала волю Ако, поэтому сегодня он сумел совладать со своими нервами. Может быть, только чуть плотнее, чем всегда, сжимал он губы, может быть, чуть повыше, чем обычно, вздымалась его грудь, а на бесстрастном, застывшем, лице странно выделялись сверкающие глаза, — но никто этого не заметил.

Штурман несколько секунд глядел в подзорную трубу в направлении, указанном Ако, потом сказал:

— Это Ригонда… — и пошел докладывать капитану.

Судно приближалось к острову. Было то же самое время года и точно такое же утро, как в тот день, когда к берегам Ригонды причалил «Сигалл» и увез Ако на чужбину. Прислонившись к мачте, он думал: «Вспоминает ли там кто-нибудь сейчас обо мне, чувствует ли, что я уже совсем близко? И может статься, какой-нибудь юноша, томимый тоской по неведомым далям, взирает с вершины горы на этот морской призрак, с тайной угрозой приближающийся к моей родине?»

Теперь он уже стал различать верхушки пальм, туманные очертания берега. Зоркий глаз Ако вскоре заметил риф и хижины островитян. Может быть, это лодки — вон то, что движется по лагуне? Каким нежным казался ему гул прибоя у рифа! Радостно звенели голоса морских птиц, и, когда их появилась целая стая, Ако почудилось, что это его собственное ликование вьется там в поднебесье. В мгновение ока все-все вокруг него перестало казаться обыденным. Чужими, далекими, какими-то нездешними существами представлялись ему те самые люди, вместе с которыми он проводил на корабле дни и ночи, с которыми он и сейчас еще делал общее дело. Да, он еще работал, травил канат, убирал паруса, спешил с одного места в другое, когда его звали, но все это происходило будто во сне. Душа Ако пела, точно дивный инструмент, чьих струн коснулось милое дыхание родины.

В картине, открывшейся его взору, когда корабль приближался к расселине рифа, все было знакомо ему до последней черточки. Но наряду со знакомыми приметами он увидел и нечто новое, чего раньше тут не было: на холме в излучине залива Ако заметил большое бунгало с открытой верандой, выходившей на море, в каких живут белые на других островах. На мачте, укрепленной поблизости от этого жилища, взвился флаг и вяло заполоскался в воздухе, приветствуя вымпел корабля. Среди многочисленных полуобнаженных фигур островитян, толпившихся на взморье, Ако заметил мужчину в белом костюме и в тропическом шлеме — он стоял посреди группы людей, но островитяне держались поодаль от этого человека, так как в руке у него был какой-то тонкий, гибкий предмет, какие пускали в ход всадники, погоняя лошадей.

Да, белый господин и его плеть уже были тут. Но теперь ведь и Ако вернулся — такой же умный и опытный, как и этот с плетью. И оба они знали, чего хотят, только белый колонизатор еще не знал, чего хочет Ако. Никто этого не знал.

Громыхнул якорь, шмыгнули в глубь лагуны вспугнутые стаи рыб. Когда к судну приблизилась пирога островитян, Ако удалился в кубрик и долго не показывался на палубе.

3

Ако не видел людей, подъехавших к кораблю на туземной пироге, но слышал сиплый, самоуверенный голос незнакомого человека, оглашавший всю палубу.

— Надолго ли, капитан?

— До следующего прилива, мистер Портер, — отвечал капитан. — Надеюсь, вы поможете нам уладить наши дела.

— Ром привезли?.

— А разве ваши запасы уже иссякли? Не даете же вы пить этим чумазым обезьянам?

— Этого еще не хватало! — разнесся по палубе сиплый смех мистера Портера. Казалось, гавкал старый охрипший пес. — Пусть они скажут спасибо, что я еще не запретил им лакать ихнюю аву. Ах, капитан, если бы вы знали, что это за люди! Лодыри, болваны и примитивны до крайности. Сойдете на берег, сами увидите. Между прочим, их женщины — не так уж дурны собой.

— Мистер Портер, вы получили радиограмму?

— Да. Все исследовано. В Ригондской лагуне есть очень удобные рейды. Если от берега построить деревянный пирс на сваях — а это вовсе яе сложно, — то такие суда, как ваше, и даже более крупные, могли бы чувствовать себя тут, как в доке. Лучшего места для базы и желать нечего. Вот съедем на берег, я покажу вам план.

— Зайдемте на минутку в каюту, мистер Портер.

— Самое время промочить горло, капитан. Письма вы мне тоже привезли?

— Несколько штук есть.

После этого капитан и его гость удалились. Час спустя, когда они снова появились, языки у обоих заплетались, а бессвязные речи свидетельствовали о том, что оба успели изрядно захмелеть.

— Кто хочет на берег? — крикнул капитан. Вызвалось так много желающих, что лодка Портера не могла всех забрать и пришлось спустить на воду баркас. Отправились на берег и штурман с боцманом. Последний перед отплытием сунул голову в матросский кубрик, где находились Ако и еще один пожилой матрос. — Вы оба останетесь на корабле вахтенными. Один пусть все время прохаживается по палубе да поглядывает, чтобы кто из этих молодцов не забрался сюда и не стибрил чего-нибудь.

— Есть! Будет выполнено, боцман… — проворчал матрос. Он поднялся и вышел на палубу. Немного погодя, как только лодки достигли берега, он вернулся в кубрик и, зевая, уселся на койку.

— Вот ходи теперь да таращь зенки, пока они там веселятся на берегу. После ночной вахты и глаз не сомкнул. А вечером — опять к штурвалу.

— Ложись на койку и вздремни, — посоветовал Ако. — Я подежурю на палубе.

— Славный ты малый, Ако, — признательно сказал матрос. — И правда, завалюсь-ка я спать. А когда старик будет возвращаться, разбуди меня. Сделаем вид, будто вовсе не спали. Может, тогда хоть этой ночью оставят в покое.

Он разулся, повесил берет на вешалку и лег на койку. Ако вышел на палубу. До берега отсюда было примерно сто метров. Он видел матросов, шатающихся возле хижин островитян, и две белые фигуры на террасе бунгало. В лагуне не было видно ни одной лодки. Появление корабля, очевидно, представлялось островитянам еще слишком значительным и необычным событием, чтобы в такой день кто-нибудь мог думать о своих будничных делах.

С минуту понаблюдав за побережьем и убедившись, что никто не намеревается плыть на корабль, Ако вошел в кубрик Матрос заснул. Он не заметил, как Ако вытащил из-под койки брезентовый мешок, в который он заранее уложил все свои пожитки. Волоча мешок по палубе, Ако дотащил его до борта, обращенного к морю. Потом он принес с капитанского мостика две доски, связал их и смастерил нечто вроде небольшого плота. Если бы даже капитан с веранды и поглядел бы на корабль в подзорную трубу, он не мог бы увидеть манипуляций Ако — его скрывала палубная надстройка. Спустив доски на воду, Ако переправил на плот свой мешок, потом и сам перевалил через борт, и, держась под прикрытием корабля, вплавь погнал плот по направлению к рифу. До рифа в этом месте было метров сорок. Через несколько минут Ако уже доставал ногами дно. По-прежнему держась под прикрытием корабля, он подогнал плот к рифу, потом взял мешок и перенес его через узкую полоску суши к самому морю. Теперь он находился под прикрытием рифа и, пригнувшись, мог смело передвигаться по усеянному водорослями берегу. Слева шагах в тридцати от расселины рифа росли две пальмы. Приливом это место никогда не заливало. Тут Ако и спрятал свое добро. С острова мешка не было видно, а если бы кто— нибудь увидел с моря, то издали принял бы за камень или за гроздь кораллов.

Через пять минут Ако уже был на корабле. Он спря* тал доски на прежнее место, смотал веревку и, точно бдительный страж, принялся расхаживать по палубе — от носа судна до кормы и обратно. Медленно текло время. Когда солнце стало припекать невыносимо, Ако ушел на корму и сел на кнехт под тентом. Почувствовав голод, он спустился в камбуз и порылся в шкафчике для продуктов. Кок тоже уехал на берег. Они там, видимо, чувствовали себя неплохо. Ако слышал выкрики и пение перепившихся моряков. Потом раздалось несколько выстрелов — верно, кто-нибудь из офицеров демонстрировал островитянам свое волшебство, сбивая птиц. Ако улыбнулся — скоро в этом больше не будет никакого волшебства, ведь в его вещевом мешке найдутся не только одежда и украшения. Вовсе нет. Там был настоящий револьвер, разобранная винтовка и несколько сот патронов. Этот арсенал, который в другом месте и при иных обстоятельствах имел бы ничтожное значение, здесь мог приобрести огромную ценность.

Под вечер возвратилась одна лодка с боцманом, коком и несколькими матросами. Они привезли два бочонка воды и целую гору плодов и рыбы. Сложив продукты в кладовую и слив воду в питьевую цистерну, два матроса снова отправились на остров, а остальные, оставшиеся на корабле, подняли невероятный гвалт. В тропической жаре белому человеку достаточно и авы, чтобы наклюкаться…

Из их разговоров Ако заключил, что островитяне очень забиты и запуганы. Мистер Портер внушил им плетью величайшее уважение к белым. Результатом этой запуганности были плоды, рыба, украшения и оригинальные предметы домашнего обихода, которые островитяне отдавали без возражений, когда кто-либо из приезжих выражал желание взять их себе. Взамен они получали насмешки и грубые шутки.

Стиснув зубы, Ако улыбался, когда кок рассказы* вал ему о своих приключениях на берегу. На его лице не дрогнул ни один мускул, когда перепившийся матрос, с сознанием превосходства своей расы, тупоумно издевался над обычаями и укладом жизни островитян, над тем, что было дорого и свято для Ако. Но когда через пару часов от берега отвалило несколько лодок, он снова забрался в кубрик и не показывался на па* лубе до тех пор, пока штурман не кликнул людей к парусам.

В сумерки, когда день сменяется ночью, «Даппер» снялся с якоря и, стуча мотором, двинулся через рас* селину рифа в открытое море. Миновав полосу прибоя, они развернули корабль на восток и начали ставить паруса. И вот случилось так, что, возясь в полутьме с парусами, Ако вдруг потерял равновесие и с легким вскриком свалился за борт. Тревожные возгласы матросов ветер отнес в море. Островитяне, вышедшие на своих челноках в лагуну посмотреть на отплытие корабля, не слышали минутной суматохи на палубе. Разве только странным им показалось, что судно, уже удалявшееся от берега, вдруг остановилось и несколько секунд вроде бы не двигалось с места. Но потом оно опять тронулось и, мигая белесыми сигналь* ными огнями на мачтах, постепенно скрылось в ночи.

Над водой Ако не появлялся.

— При падении он, как видно, ушиб голову и потерял сознание, — решил капитан. — Нам нет смысла задерживаться. А жаль… хороший был работник. — И, удостоив такого признания, цивилизованного дикаря Ако вычеркнули из списка живых. Может быть, по возвращении «Даппера» в порт соответствующее учреждение и объявит, что разыскиваются наследники, а может, и нет. И то сказать, какое могло быть наследство у такого всесветного бродяги (несколько шиллингов недополученного жалованья) и какие у него могли быть наследники. В старом вещевом мешке, оставленном на корабле, нашли одни лишь лохмотья. А нового мешка,.который он раньше прятал в старом, никто не видел.

4

Метров тридцать Ако проплыл под водой. Этого было достаточно, чтобы с корабля его больше не могли увидеть. Высунув голову из воды лишь настолько, чтобы можно было дышать, Ако передвигался бесшумными эластичными движениями тела и все больше удалялся от корабля. Когда мотор «Даппера» снова захлопал, островитянин уже миновал полосу прибоя и ползком пробирался к рифу. Там он еще некоторое время полежал, прижавшись к земле, и только когда все пироги островитян вернулись на берег, Ако встал и направился по рифу на восток. Так он шел минут пять, а может и больше, пока не достиг места, где риф вдавался в лагуну напротив мыса, образующего восточное побережье бухты острова. Теперь уж он был уверен, что из поселка островитяне его не заметят. В этом месте лагуна была шириной метров в восемьдесят. Над островом сиял месяц. И снова, как в те далекие дни, мерцала водная гладь лагуны, серебром отливала листва в купах деревьев и кустарников, и стройные пальмы отбрасывали длинные тени. С минуту Ако стоял будто в полусне, предаваясь очарованию нахлынувших чувств. Сновидением казался ему этот миг, но он знал, что теперь это уже не сон. Это его родина, это она покоится тут в ночной тишине — столь же прекрасная и милая, как и прежде. Метни Ако камень через лагуну, и он упадет на берегу Ригонды.. издай возглас радости и счастья, и его услышит твое племя! Дома… ты дома, Ако! Ты больше никогда не расстанешься с этой землей — твоя судьба, каждый твой вздох с этого дня до смертного часа будет связан с судьбой Ригонды.

И вдруг он почувствовал, что больше не может спокойно устоять на месте. Торпедой врезалось его тело в воду, сильные руки бесшумно и быстро рассекали сверкающую гладь, вздымая по обеим сторонам зыбкую рябь. Ако не беспокоила мысль, что на него может напасть спрут или акула, — пусть они только попробуют, тогда увидят, что Ако не разучился сражаться с чудовищами. И вот он уже на берегу, мокрый, слегка усталый и взволнованный. Но не от усталости припал он к земле и гладил ригондский песок, траву, корни, стволы пальм. Его губы шептали странные слова, он разговаривал с ветром, шелестевшим в чаще кустов, он задавал вопросы и отвечал плеску воды, яркому лунному свету, тихому стрекоту невидимых насекомых. Ему хотелось обнять и прижать к своей груди этот маленький мирок, слушать, как бьется его сердце, и ласково ободрять: я теперь дома, все будет хорошо. Столь необычными были эти чувства, что он готов был смеяться и плакать в одно и то же время.

Поздно ночью какой-то человек лесом шел по направлению к поселку, туда, где в своих легких жилищах спало племя этого острова. Он дал круг, обошел бухту и с суши приблизился к хижинам островитян. Словно живая тень, передвигалась его фигура между стволами деревьев. А потом он вышел из рощи и стал глазами искать одну из хижин, которая должна была находиться здесь. Но место очага Оно и Тули было пусто. Другая хибарка, в устройстве которой пришелец узнал приметы иного рода, стояла на холме у излучины залива.

Ако пошел дальше. Напрасно искал он жилище Хитахи там, где оно находилось раньше. У него дрогнуло сердце при виде заброшенного, занесенного песком очага, у которого когда-то хлопотали милые руки смуглокожей девушки Нелимы. И вдруг ему почудилось, что все, все здесь разрушено и опустело, что он пришел в пустыню, в царство смерти и безмолвия. Где ты, Нелима? Где вы, Оно и Тули, мой младший брат и все мои добрые друзья? Идите сюда, сядем у костра, и я поведаю вам быль о далеких морях.

Отделившись от дерева, с треском плюхается на землю зрелый плод. За рифом рокочет океан, свежий полуночный ветер треплет волосы Ако. И вдруг он слышит во тьме вопли боли, это очень странно, что ночью так кричат. В хижинах шуршат спальные циновки, во многих жилищах слышится боязливый шепот. А вопли не стихают.

Ако возвращается в рощу и, прячась за стволы деревьев, направляется в ту сторону, откуда доносятся исступленные вопли. Они приводят его к бунгало английского агента. На веранде горит огонь. На столе валяются опрокинутые бокалы и пустые бутылки. В пятне света, причудливо расплывающемся во тьме, йиден вдребезги пьяный нездешний человек. Лицо его медно-багрово, в уголках рта скопилась пена и слюна. Безобразно перекошенное гневом лицо напоминает хищную птицу — Ако видел много таких лиц во всех концах света. Белый изверг хлыстом избивал какого-то островитянина, в бессилии свалившегося на пол, сопровождая свои удары сиплым ревом:

— Обезьяна, дубина стоеросовая! Это тебе за твою дурь, за неповоротливость, за лень! Это за разбитую рюмку! А это за нагревшуюся воду и неподметенную веранду! Вот тебе, на!., на!., на!..

Потом он пинает ногой сникшего человека и тяжело откидывается в кресле, глаза его сверкают и ноздри от возбуждения непрестанно раздуваются и опадают. Шагах в двадцати от бунгало начинает сверкать другая пара глаз, но агент не видит этого. Ожесточенный и мрачный, словно каменное изваяние, стоит Ако на опушке леса, и ему кажется, что весь остров стонет, что лесная чаща и море, земля и воздух шепчут ему повесть своих страданий. Теперь Ако.знает, что этот остров уже не тот, что был прежде. Башмак колонизатора грубо попрал свободу его племени, Ригонда превратилась в застенок страданий.

Ако пригибается к земле. Что-то свистит в воздухе. Что-то твердое и ребристое вдруг ударяет агента в щеку. На ней проступает кровь. Мгновенно воцаряется тишина. И темнокожий островитянин, вскочивший на ноги и изумленно глядящий на своего повелителя, и белый изверг, которого хватил вылетевший из темноты камень, — оба они словно затаили дыхание и ждут чего-то сверхъестественного. Мистер Портер выглядит совсем растерянным, он хлопает глазами и ощупывает саднящую щеку — это и в самом деле кровь, и в самом деле в него швырнули камнем! Какой-то островитянин осмелился поднять руку на белое божество! Божество этим крайне поражено и озадачено.

Но напрасно он прислушивается, всматривается в кусты и в группы деревьев. Остров молчит. В роще даже ветка не шелохнется.