ЯВЛЕНИЕ КОТА БАЮНА

В светло-серых глазах Арианта стояли слёзы, но он сжимал зубы, терпел — ни одна слезинка не скатилась на чумазые щёки. Ладошка горела, из ранки сочилась кровь. Всё из-за игривого серого котёнка — в глиняной крынке хранился клубочек, Ари сунул руку, чтоб достать его, и укололся о костяную иглу.

Пошипел мальчик, попрыгал от боли на одной ножке и пошёл за избу, в заросли смородины. Поросёнок и куры сыты — можно и поиграть.

В смородиновом царстве холодно и сыро. Сквозь изумрудные резные листья просачивается зелёный свет, словно в подводном царстве. Земля под кустами чёрная и влажная, холодит грязные пятки. Вокруг висят незрелые ягоды, сквозь прозрачную зелёную кожицу просвечивают семечки. На свёрнутых в трубочку листьях, опутанных паутиной, пасутся стада зелёных тлей. Жужжат пчёлы, по корявым веткам путешествуют божьи коровки.

Ари поймал одну, зажал в кулак. Подглядывая в дырочку, зашептал:

— Божья коровка, улети на небо, принеси мне хлеба…

Коровка развернула крылышки, красные, с чёрными точками, недовольно загудела. Просилась на волю, к теляткам, что пасутся на белых молочных полях, где ветер гоняет пуховые облака и небо так близко, что можно дотянуться рукой. Мальчик разжал ладонь, коровка выпустила прозрачные крылышки и полетела, задевая травинки. Забыв про кровь, Ари побежал за ней, раздвигая руками ветки, чтобы не поцарапать лицо, перепрыгивая через повалившиеся жерди забора. Весь мир исчез — беспокоили только колючки, норовящие добраться до глаз. С разбегу мальчик налетел на существо в странной одежде, сшитой шнурами из кусков кожи, и застёгнутой на продолговатые костяные пуговицы.

Опустив взгляд, Ари увидел растоптанные сапоги, когда-то выкрашенные киноварью в красный цвет, но давно выцветшие. Из прорезей торчали острые когти, от их вида мальчик задрожал. Робко посмотрев вверх, мальчик остолбенел — на него смотрели кошачьи зелёные глаза. Кот носил шапку-пирожок из войлока, по бокам торчали треугольные уши.

— Затопчешь насмерть, — пропел Кот высоким мурлыкающим голосом.

Потрясённый Ари стал разглядывать Кота, про которого мать зимними вечерами рассказывала сказки. Под кожаной курткой Кота угадывался широкий пояс, на котором висели нож и баклажка, сделанная из круглой тыквы. Мальчик сообразил, что существо проделало длинный путь — дома ходили в лаптях, сплетённых из липового лыка дедом Ратаем. Не в красных сапогах.

— Не затопчу! Вы вон, какие большие! — прошептал мальчик дрожащим голосом. — Если, захочешь меня съесть — у меня есть меч!

— Не буду, я тебя есть, я уже скушал рыбку. Ну, пошли, покажешь мне меч, — сказал Кот. — А ты, из какого племени?

— Не знаю, — ответил Ари, как учили.

— А я знаю, — пропел Кот, — вы жмудь из-за озера!

— Какая жмудь? Мы самая настоящая чудь! — возмутился мальчик.

— И какими же чудесами вы прославились? — захохотал Кот.

— Что? Какими чудесами? — мальчик непонимающе уставился на волшебного Кота, запустившего лапу в мешок.

— Возьми, поешь, — протянул Кот соты.

— Просто так незнакомые люди… коты… мёдом не угощают, — засомневался Ари.

Они пролезли в огород через повалившийся плетень, прошли вдоль зарослей малины и крыжовника. На грядках зеленели капустные листочки, тянулся вверх лук, выкинувший стрелки, большую часть огорода занимала репа и морковь.

— Ну, беги, скажи своим, что Баюн пришёл, — сказал Кот, подтолкнув Ари в затылок. А то, как я гляжу, вы опять мхом покрылись!

Мальчик подбежал к сараю, приподнял рогатинку, запиравшую калитку. Оттолкнул руками потянувшуюся мордочку козы, перепрыгнул через дремлющего поросёнка.

— Мама, берегитесь, в огороде говорящий Кот! Меня мёдом угощал!

Селение чуди пряталось в бескрайнем северном лесу, с тёмными ельниками и хилым березняком пополам с осиной. В низинах раскинулись болота с корявыми стволами сухих берёзок на редких кочках. Местами водная гладь ещё не заросла, и под бледно-голубыми, как глаза чуди, небесами, темнели глубокие омуты. Туда пробирались по бесконечным лабиринтам в камышовых зарослях на лодочках-долблёнках. Летними ночами, с лучинами острожили дремлющих лещей — лучили, ставили сети на линей и судаков.

Там, где поверхность болота заросла травой, трясина улеглась под тонкое одеяло из переплетённых корешков трав. Зимой охотник пробирался в широких снегоступах, летом же один неверный шаг — и поминай, как звали. Немногие местные жители знали тайные тропы между селениями.

Народ чуди состоял из десятков племён. Племя — из нескольких селений, там понимали язык соседей, молились одним богам, имели общие сказания и праздники. Племена чуди перетекали в другие, близкие народы — в мерю, весь, вятичей, емь, на краях земли — в щугру, печёру, мегру, суру, мещёру, ижору. Так и жили — от Варяжского моря до Уральского пояса. В древних песнях эта земля именовалось Великой Пермью. Беловолосые, со столь светлыми глазами, что синеглазые словене боялись — будто бы такими глазами чудь видит не только Явь, но и Навь.

В такое селение, днях в семи от великого Чудского озера, чей западный берег принадлежал, племенам води и жмуди, и явился Кот, на которого так неожиданно наткнулся мальчик.

Ещё накануне, готовясь к ночёвке, Кот приметил следы человека. Не проходящего охотника или рыбаря, а следы постоянного человеческого пребывания. Вот на середине полянки трава ниже, чем по краям — явно косили сено. Вот зарубки на молодых соснах — это сборщики живицы насекли стволы, чтоб по весне поставить берестяные воронки для смолы. Вот выкорчеванные пни — стволы зимой вывезли волокушей, а пни сожгли в ямах, выгнав дёготь и собрав древесный уголь.

Обнаружив деревню, Кот осмотрел её издали, с высокого камня-останца. Камень этот в древние времена притащил гигантский ледяной язык, приползший с севера. Давным-давно, после Великой битвы богов и крушения Старого мира, резко похолодало, появившийся лёдяной пласт с каждым годом становился всё толще — и полз, полз, сминая могучие дубы, пропахивая землю до каменного ложа, толкая перед собой огромные горы земли и поломанных деревьев. Всё живое в ужасе бежало от гнева сумеречных богов Арктики — стаи волков и лис уходили вперемешку с кабанами и оленями, тиграми и махайродами. Трубили туры, гибли от голода стада великанов-мамонтов. Огромные стаи гусей, гагар, уток улетали в неведомые южные моря. Они гибли в налетевших метелях, терялись в пространстве — созвездия дрогнули и сместились на небосклоне.

Затем Кот подобрался ближе, но не настолько, чтобы получить в грудь стрелу. Забор из жердей и огород отделял его от сараев. Во дворе стояла изба из соснового кругляка. Крыша была покрыта сосновой коры и соломой, маленькие окошки затянуты от гнуса рыбьими пузырями. Из одного окна торчала глиняная труба.

Избы стояли кругом, в центре — большой дом, сложенный из толстых брёвен, в два поверха.

Значит — свои люди. Никто не завоевал.

Сняв рогатину, Кот толкнул калитку и через сарай прошёл во двор, покрытый камнями, вросшими в землю. Меж камней зеленела трава, цвели одуванчики. Тут и там бродили пёстрые куры, за ними присматривал петух. Облезлая шкура волка, служившая занавесью, колыхнулась, из сеней вышла молодая баба с ухватом в руках. Увидев Кота, она побледнела и упала на колени. За плетнём зашуршало — Кот заметил затаившихся парней с рогатинами и луком, погрозил им лапой. Те исчезли, кто-то тихо выругался.

— Заходите, дорогой гость, в дом. Покушайте с дороги, — голос бабы дрогнул.

— Светлых дней и спокойных ночей тебе, хозяйка, — успокоил Кот.

Женщина встала, поклонилась странному существу. Кот вошёл в жилище вслед за хозяйкой. В сенях стояла деревянная кадка с ковшом, из неё шибало в нос крепким духом тёмного кваса. Тут же стояли плетёные из тонкого прута туеса для ягод — клюквы и морошки, брусники и ежевики. Большие корзины из лыка служили для сбора грибов. За занавеской примостилась лежанка для гостей-свояков, в чулане пребывало множество березовых веников, струганных черенков, удилищ, топорищ и прочих, необходимых в хозяйстве вещей.

В доме было прохладно. Битая из глины печь стояла возле окна. Очаг покрывала бронзовая плита с двумя отверстиями, возле неё на земляном полу стояли ухваты. На плите — большой котёл, тут же пара поменьше, в одном стыла пареная репа.

Наверху, под самой крышей, на жердях висела зимняя одежда, сети. Шкурки белки, песца, соболя распялили на крестовинах.

Из-за печи выполз старый дед Ратай — в рубахе до пят, с длинной белой бородой, нечесаными волосами. Распрямился с трудом, хрустя костями, с любопытством взглянул на гостя.

Кот стоял, молча, смотрел на старика. Тот не стерпел взгляда, поклонился, прохрипел:

— Здравствуй, древний. Почто явился? До сих пор о нас печёшься? Э-хе-хе. Нынешние тебя уже и не помнят. Откушай нашей еды…

Кот был усажен на гостевую лавку, за стол, скоблёный ножом. Хозяйка положила в деревянную миску ароматную толокняную кашу. В другую насыпала квашеную капусту с морковью и клюквой. В кружку для гостей, свитую из бересты, налила козьего молока.

Кот кушал кашу деревянной ложкой, она плохо держалась в лапе, выпадала. Но он соскучился по человеческой еде, заедал кашу капустой, хватая её лапой из миски, запивал молоком. Поев, вытер усы рукавом, встал, поклонился хозяйке.

— Благодарствую за угощение.

— На здоровье. Есть ли нужда, какая, не промокли в наших болотах?

— Нужды нет, а что промок — так давеча уже высох.

Кот ещё поозирался, углядел серого кота под кровлей, что скалился и сверкал глазами, почуяв опасного конкурента, отметил отсутствие в избе детей. Парни на хозяйстве, с отцом — в лесу или на озере, а девочки у соседских баб учатся прясть. Мальчика тоже не видно — наверное, получил по шее, за то, что привёл Кота. Или всех детей попрятали. Ну, да — скорее всего.

— Я очень долго спал, — Кот поглядел на людей. — Наверное, многое изменилось на белом свете, — промурлыкал он высоким голосом, — но, странно, меня опять тянет подремать…

— Возьмите тулуп, поспите в чулане! Тише все! (В сторону занавесок, хотя, Кот чуял — там никого нет). Видите, древний Кот отдохнуть желает!

Баюн улёгся на лежанку, укрылся. Под голову сунул свой дорожный мешок. Нащупал щекой старинный кинжал с тонким лезвием, скованный неведомым умельцем из железного камня, упавшего с неба, в горячем и пыльном городе, название которого уже выветрилось из памяти. Богом Данный, что ли? Ну да, Багдад.

Мысли путались, мелькали образы ревущих верблюдов, вспомнился тёплый ночной ветер, раскачивающий резные листья пальм, пригрезились одуряющие терпкие цветочные запахи и гомон восточного базара. «Вот, интересно, почему город южный, а базар восточный?» — подумалось в полусне.

Спал он в пол-уха, слышал тихие разговоры, хождение, скрип калитки.

— Говорит по-нашему. Кожаные сапоги стёрлись почти до дыр. Только проснулся, — голос женщины.

— Последний раз кот-оборотень являлся при наших дедах. Сведи его к Стине — может быть, уйдёт сразу. Ох, не к добру это! — голос пожившего человека.

— Да, соседушка, — женщина закрыла скрипучую калитку, прошуршала по траве, вошла в дом.

«К соседу ходила. Пама деревни почему-то нет — тот бы сразу стал бегать и орать. Ничего, сейчас и так все сбегутся. Интересно, когда меня начнут вязать? Они почему-то думают, что при солнечном свете со мной легче справиться…»

Стина перебирала травы — связывала зверобой и ромашку в пучки, подвешивала для просушки. Вдруг стукнула калитка, кто-то вошёл во двор. Женщина надела на волосы кичку, расправила сарафан, дорогой — десять кун. Сморщенная рука отодвинула занавесь, в горницу заглянула бабка Грыня, досконально знающая, кто, чем дышит в деревне.

— Матушка, — заблеяла она старческим голосом. — Ужас, ужас, что делается! К Майсаре из леса Кот явился! А мужик-то её, Скилур, в лесу на промысле. Сожрёт всех этот Кот! — заголосила старуха.

— Да охолонись ты! — повысила голос Стина, — В дом пришла, а ни здравия, ни привета… Кот, говоришь? Давненько древний Кот не являлся! Вон, старая ведьма Партата за всю жизнь его не видала. Но рассказывала, что её бабка встречалась с ним. Не сожрёт он никого, не бойся. Он не за тем приходит.

— Мужики на делянках, остались старые, да малые. Что прикажешь, матушка?

— Быстро иди по избам — веди детей, да баб на сносях к Папаевой избе. Спрячь их в подпол, пусть возьмут, сама знаешь, что — детей накормить, если надолго. Да не от Кота хорониться, а чтоб никто не напугался до смерти!

— Бегу, матушка, бегу. Кот, чтоб ты знала, в избе у Майсары спать изволит.

— Пошли мальчишек, бойчее, пусть побегут на дегтярню, да в кузню — про Кота расскажут. Да не вздумайте его ловить!

После ухода старухи Стина тяжело села на лавку. В голове всплывали когда-то полученные знания про лесного Кота Баюна — хитрого оборотня. Будет играть с детьми согласно древнему ритуалу, потом уведёт мальчишку в лес. Пращуры знали Кота Баюна, как заступника племени. Да уж всё позабыли — нынешние-то.

Мужики всё равно попытаются его поймать. Но Кот умеет людей заговаривать. Как бы узнать, что он хочет? Лишнего слова из него не вытянуть — древние существа своими задумками с людьми не делятся. Даже с ведуньями. Может быть.

В лесу за тыном фыркнула лошадь. Стина выскочила во двор. Пам сидел на вороной лошадке, упёршись ногами в стремена. Увидев женщину, немолодой Папай, кряхтя, спрыгнул на землю. Его лицо, покрытое морщинами, было непроницаемым, но глаза беспокойно блестели.

— Где он? — бросил мужчина коротко.

— В чулане у Скилура спать завалился. Майсара его приютила, накормила…

— С людьми что?

— Детей собрали, сейчас в твой подвал прячут. И баб тоже.

— Он тот, о ком ты рассказывала? Древний Кот, что когда-то являлся нашим пращурам?

— Да, это кот-оборотень, знаток пещер и колдовства. Но не вздумайте его ловить — он хитёр и коварен, — промолвила Стина.

— Что ему надо? Почему он не явился в людском обличии?

— Он всегда приходил Котом и забирал с собой ребёнка. — Взгляд ведуньи был твёрд, — Случалось, что дети не возвращались. В пещерах полно чудес.

— Тогда его надо поймать, чтоб ты не говорила, и попытать. В пещерах полно не только чудес, там полно и самоцветов, и золота. В Словенске русь торгует шерстью, узорчатыми тканями… булатом, — сделал многозначительные глаза Папай. — Под присмотром своих же дружинников, что зовутся варангами, варягами. Уже на словен цыкать стали. А мы… сидим по лесам, дичаем.

— Понимаю, господин пам, — тщательно подбирая слова, промолвила Стина. — Но Кота я бы не стала трогать. Он когда-то покровительствовал народу Великой Перми. Проще сторговаться, чем поймать…

— Ишь, вспомнила какую древность. Иди, ведунья, занимайся бабами да детьми, не влезай в мужские дела.

Всех детей привели в избу Папая, спрятали в подпол. В лесу прятаться от лесного Кота — какой смысл? Не спрячешься в лесу от волшебного существа. Весь вечер собирали мужиков с делянок, готовили оружие, Скилур наточил бронзовый акинак — меч, потому как он метит врага. Наконец, обложили избу Скилура со всех сторон, залегли по кустам, по канавам.

Кот проснулся ночью. В щель крыши смотрела холодная белая Луна.

Быстротечное время порождало и убивало империи, острова уходили под морские воды, народы и расы текли, словно глина в руках богов, быстро забывая и предков и обычаи. Язык менялся до неузнаваемости всего за пятьдесят поколений, даже здесь, на Севере, где народы уже давно не двигались с места. Только Вайрашура, Луна по-новому, ночная свидетельница тёмных деяний, неизменно светила с той самой ночи, как явилась на небосклон по зову бога Папая Дыя, вызвав Великий Лёд.

Кот расслабился, полностью успокоился, наконец, замурлыкал весёлую песенку.

Утреннее солнышко заглянуло в окошко сквозь мутный рыбий пузырь. Убрать бы его — да мелкий гнус замучает. По всей деревне заорали петухи — один прокукарекает, несколько мгновений тишины — кричит соседский, и так по всем дворам, по всем плетням и сараям. Заскрипели калитки — бабы осторожно, на цыпочках, понесли скотине пойло. Везде захрюкало, зашуршало, замычало. Загоготали гуси, закрякали утки, уводя выводок утят подальше от страшных зверей — собак и кошек, куда-нибудь в заросшую заводь, умирающую старицу постоянно меняющей русло реки.

Кот вышел во двор, мягко ступая по траве, полной грудью вдохнул чистейший утренний воздух, услышал далёкий звонкий перестук молотков. Кузница вне круга изб, в небольшой дубовой роще. Там в небо вился синеватый дымок, кузнецы правили оружие. Острым нюхом Кот учуял запахи меди и олова.

Баюн всегда мечтал сходить к кузнецам, но у кузнецов своя волшба, кота-оборотня в кузницу не пускали. Ничего, он им ещё преподнесёт подарок. Лучший способ — дать местным то, в чём они особо нуждаются — тогда их можно направить по правильному пути.

У колодца судачили бабы с деревянными бадейками на коромыслах, озираясь в испуге — не лезет ли из кустов страшный зверь:

— К Майсаре-то вчера забрёл волшебный Кот. Не видали? — медленно, нараспев, говорила старая баба Козиха в летней душегрейке, — Хитрый, рыжий. Сто лет, говорят, не являлся людям…

— А что хозяин велел? — прошамкала бабка Грыня в чёрном с цветами платке.

— Чтоб Папай не велел, древний Кот сам решит, что ему делать. Мне, вон, когда я ещё с голой задницей бегала, бабка про него рассказывала…

— Солнышко светит, хорошо-то как, — сказал Кот Майсаре, кормившей посреди двора кур.

— Слава богам, — ответила та, пятясь к амбару. — День хороший будет. Пойду-ка я с девками на огород, траву полоть.

— Не наблюдаю никаких девок, — ворчливо промурлыкал котище. «Сейчас, — подумал Баюн. — Пора им навалиться. Будут меня вязать, чтобы узнать, где лежит золото, и растут самоцветы».

Мужики полезли одновременно с двух сторон, выставив рогатины и пики, за ними маячил пам Папай, в коротком летнем кафтане, в собольей шапке. Однако, никаких колдовских амулетов на нём не было. Возле пама гордо прохаживались молодые люди, один с сабелькой из плохого железа. Кот отметил, что кузнецов с молотами в толпе нет.

Вжикнула стрела, Кот небрежным движением отбросил её в сторону. Закричав, мужики начали окружать лесного гостя, потрясая рыболовными сетями, однако, свояки пама с места не тронулись.

Вторая стрела попала Коту в хвост. Кот заорал и переломил её, отбросив огрызок с наконечником. Размахивая акинаками, с двух сторон на зверя налетели Скилур и Атей, пытаясь рубануть по гладкой голове с чуткими ушами. Баюн быстро извернулся, перехватил руку Скилура — раздался треск костей. Затем схватил Атея, придвинул его лицо с торчащей бородой и горящими глазами к своей пасти, попытался укусить за нос. Мужик выронил меч, вырвался из длинных лап. Но Кот успел его поцарапать длинными когтями, торчащими из прорезей сапог. Рубаха Атея с треском лопнула, на груди появились длинные раны, брызнула кровь. Набежала толпа, пытаясь набросить на Кота сеть, при этом не запутать окровавленного Атея и нянчащего сломанную руку Скилура.

Зелёные глаза зверя зажглись ярким внутренним светом. Кот, набрав полную грудь воздуха, завизжал тонким голосом, необычайно громким, дребезжащим. Звук лился из его открытой пасти сквозь загородку из острых белых зубов, всё, усиливаясь и утончаясь. С берёзы, растущей на дворе, свалилась ворона и закружила по земле, заломив крыло. Мужики остановились, как вкопанные, потом попятились, схватившись руками за уши, широко раскрыв рты. Сквозь пальцы и спутанные волосы у одного потекла кровь, другие попадали на плоские камни, вытаращив глаза, ругаясь непотребными словами. Зажав уши, все, включая близких людей пама, побежали. Наконец, Кот прекратил свой вопль, в один прыжок, догнав ползущего, на четвереньках Папая. Схватив пама когтявой лапой за кафтан, ободрав нарукавники, кот уставился в закатывающиеся глаза старосты и рявкнул:

— Слушаться меня! Я уйду, как только получу то, что желаю!

Кот, сокрушив памову дружину, сидел во дворе и кушал, отсекая трофейным акинаком вкусные куски от свиного окорока. Меч плохо держался в лапе, но всем было не до смеха. Перед Котом стояли мужики во главе с памом Папаем — охотник Скилур, с рукой, помещённой промеж двух дощечек, перевязанный тряпками Атей, другие мужи. Все опустили головы, ожидая, что скажет древнее лесное существо, о котором даже старики слышали только в сказках. Дескать, когда появляется Кот Баюн, тогда спокойной жизни племени наступает конец — в силу его хитрости и неугомонности.

— Рассказывай, старый, что в мире творится? — нараспев спросил Кот. — Я долго спал, только что вылез.

Баюн ощерил пасть, показав множество острых зубов. Красные потёртые сапоги с пряжками стояли рядом с чурбаном, на котором он сидел. Кот вытянул лапы и с удовольствием втягивал и вытягивал в подушечки лап длинные острые когти.

— В мире неспокойно, — начал Папай.

Кот зафыркал громко и прерывисто, видимо он так смеялся. Толпа мужиков чуть расслабилась. Скилур что-то промычал, почесал неряшливые волосы. Потом принялся разглядывать длинные ногти и грязные руки, коричневые от тяжких трудов, от земли и от солнца.

— В мире всегда неспокойно, — отдышался Кот, — Ты говори о народах и о царях.

— Мы, чудь, когда-то были могучи! — приосанился пам Папай. — Наши единокровные братья живут на восход до Каменного Пояса — охотятся, плавят бронзу, ищут злато-серебро. Дёготь гонят, рыбу ловят. Никаких царей у нас нет!

— Всё позабыли, — промолвил тихо Кот. — А на полудне что?

— На полудне по лесам сидят вятичи, да мурома — зверя ловят, на вырубках пшеницу, да овёс сеют. Одно время они платили дань каким-то хазарам, сейчас те хазары вроде с полянами в драке, от вятичей отстали. Давно вестей не было. Возле вятичей меря, да весь — наши дальние родичи — меняем у них пушнину на льняные полотна.

Ещё на полудне славный город Словенск, все тропинки ведут к нему!

— А на закате?

— Карелы да жмудь по лесам сидят, речь их для нас темна. Однако, словене и с ними торгуют! Бывал я там, в Словенске! И ладьи Ганзы видал, и драккары русов.

— Ромеев тоже видел? — продолжал допрос Кот.

— Ромеев? — изумился пам. — Да это же сказки, никаких ромеев не бывает.

Вдруг он уставился на Кота, прикусив язык — в глубине души пам всегда надеялся, что байки про Кота Баюна — байки и есть.

— Зачем же ты врёшь, старый, если русь ходит по рекам в Русское море и далее к ромеям? — прищурив зелёные глаза с продольным зрачком, спросил страшный Кот. — С Ильменя на полдень есть волок многотрудный. После того волока надо вниз по Днепру идти, мимо Самвата — города кагана Кыя.

— Ты и это ведаешь, древний! — выдохнул Папай. — Никогда я до того волока не ходил и в Кыеве не был. Тебе бы с ведуньей-матушкой поговорить, — сказал он масленым голосом, мечтая быстрее уйти с неприятного допроса, да и мужиков увести.

— Потом, потом поговорю, успею ещё! А сейчас — слушайте, что надо делать, чтобы не торчать тут попусту, а пойти по своим делам. Силки, небось, полны зайцев? Сети полны рыбы? Подкосить сена не мешает? Берёзу жечь пора? А кузнецам — не пора ли парней в дальние пещеры за медной рудой посылать? И за золотом, которое вы меняете на парчу и булат?

Мужики слушали речь Кота, не в силах промолвить ни слова. Папай, словно заговорённый, смотрел в ярко горящие глаза волшебного зверя.

— Уходите отсюда, идите по своим делам! Вечером явитесь с бабами, приведите мальчиков, лет десяти. Буду испытывать их, а что дальше будет — я потом скажу. Может быть, мне ученик нужен! Или слуга! Вам же дам вот что, — Кот пошарил лапой за пазухой и вытащил кожаный мешочек. — Самоцветы из пещер, что на Каменном поясе. Да, старух не зовите, — Кот поморщился. — Не люблю я лишнего вою.

— Не дам! — вдруг заорал старый пам. — Я тут над всем богами поставлен! Не дам увести и сожрать детей!

Кот стремительно вскочил, и залепил мужчине оплеуху. Голова Папая дёрнулась, глаза закатились. Он поболтался на ногах, ставших вдруг мягкими, и сел на траву.

— С ума спятил, старый? — тихо, но очень страшно сказал Кот. — Или наслушался баек, как Кот Баюн принцессу приворожил? Сказал ведь — потом всё узнаешь! А не послушаешь меня — пожалеешь!

Стина достала из сундука, доставшегося от предшественницы, саян, богато украшенный речным жемчугом. Подержала его на руках, одела через голову. Накинула на плечи душегрейку из серой белки, обула шитые сапожки. Присела на сундук, задумалась. В голову лезли воспоминанья о неудавшейся замужней жизни — молодую девчонку, приехавшую в город из лесу, прихватили прямо с рынка загулявшие норманны. Исчезла дочка чудского волхва — как в воду канула. Был визг и слёзы, и всё могло кончиться очень плохо — продажей в рабство куда-нибудь в Ютландию, но Стине крупно повезло. Молодой вдовец Лайф увёл полонянку в угол, накрыл наволокой и никого не подпускал к ней весь путь до родного фьорда. А ведь во время остановок у серых болотистых суомских берегов, к ней подкатывали его товарищи с грязными шутками. Ржали, показывая здоровые белые зубы, чесали бороды, подмигивали, что-то говорили на своём языке, лишь отдалённо похожем на чудские наречия.

Стина вспомнила неказистое жилище Лайфа, землянку, покрытую тонкими брёвнышками вперемешку с корой и мхом, в которой они вместе с козами и курами прожили несколько лет. Но, как, ни странно, это были счастливые годы, а может быть, просто молодость и здоровье превозмогли житейские трудности. Стина закрыла глаза, и, утерев покатившуюся слезу, запела:

Стина смолкла, вспоминая о гибели названного мужа в набеге на франков. После этого местный конунг продал бездетную молодую пленницу богатому словенскому купцу. Но вмешались боги, купец по пути домой умер, и с его слугами Стина вернулась в Словенск.

Однажды словенский волхв, дядька купца, приметив сметливую женщину, долго ворожил, читал какие-то тайные знаки на небе и на воде — и принялся толковать Стине словенские веды. Постепенно волхв научил Стину тайному ремеслу, повелев возвращаться к чудскому народу, и строго-настрого запретив рожать — у ведуний колдовская сила намного сильнее, если ведьма бездетная. Но пути богов неисповедимы, и всё сложилось не так, как хотела молодая женщина. Но, ведь жить как-то было надо.

Вдруг, на дворе послышалось истошное кудахтанье и захлёбывающийся лай собачонки. Стина вскочила, словно её обдало холодом. Секунду, помедлив и взяв кочергу, она решительно откинула занавесь и вышла на крыльцо.

У изгороди, там, где брёвна для будущей баньки густо поросли крапивой, женщина увидела хвост Кота, торчащий прямиком вверх. Хитрый зверь стоял, наклонившись, и шарил лапами между брёвен, тихо шипя, при этом кончик его хвоста нервно дёргался и дрожал.

— Ах ты, воришка! — всплеснула руками Стина.

Кот вздрогнул, уши его прижались, хвост замер в форме вопросительного знака. Он повернул круглую голову, уставясь на ведунью большими зелёными глазами с продольными зрачками, из пасти его торчали куриные перья. Поморгав, Кот смутился. Он повернулся, начал приседать и махать лапами, скаля зубы.

— Вот, курочка… не удержался, — пропел он высоким голосом. — Прошу простить древнего лесного Кота, чародейка.

— Да я в чарах не очень прозреваю, — смутилась Стина. — Я так, немного по волшбе и ведам — народу помогаю, чем могу.

— Значит, ещё осталась Сила в Мидгарде, — не то, спрашивая, не то, утверждая, промолвил Кот. — Если волшба всё ещё продолжает тлеть огоньком.

— Скажи, почтенный, бывал ли ты в этих краях при наших бабках, лет сто назад? — ушла от ответа женщина, чувствуя, как между лопаток потекла холодная струйка пота.

— Что ты, что ты, — замахал лапами Кот. — Я спал более ста лет. Не был я в вашей деревне. А может, и был. Не помню, — почесал он уши, задумавшись.

— Придуривается, — похолодела Стина, но вслух изумилась. — Господину Коту двести лет?

— Намного больше, — проворчал Кот. — Я сказал, что спал более ста лет, но сколько раз — не сказал.

Кот закрыл глаза, стал шевелить лапами, — Раз, два, одиннадцать, забыл, — наконец сказал он. — Поэтому и говорят, что у Кота много жизней.

— Так то — у обычного кота, а не у волшебного, — подластилась Стина.

— Глупые люди, — зашипел Кот, — придумали, что их девять, этих жизней. Это у меня-то — древнего существа! А что, — вдруг сменил тему рыжий, — Ты, никак, побывала за пределами этого леса? Вон, у тебя серьги золотые, такие носили женщины асов, когда я их в последний раз видел. Конунг по имени Один уводил остатки своего народа от злых киммеров. Сгорел Асгард… — задумался Кот, потешно обхватив голову лапами.

— Будет ли Кот Баюн проводить вечером древнюю игру? — храбро спросила Стина, решив смолчать про названого мужа — морского разбойника. — Как ты заставишь детей быть смелыми? Тебе ведь нужно самого храброго мальчика? Твои боги свирепы?

Не успела ведьма моргнуть глазом, как почувствовала на шее длинные лапы, в глаза её уставились горящие зелёные угли Кота.

— Знаешь ведь мой ритуал, — тихо и сладко пропел Кот, — а дразнишься. Или вы тут уже всё позабыли? Да, мир опять приходит в движение — скоро все народы побегут, позабудут свои исконные порядки и Покон.

Как-то один раз я проснулся — а прежний мир рухнул. Народы двинулись на закат, сметая всё на своём пути. Горели города, манускриптами разжигали костры, чтобы жарить конину. Разбитыми мраморными статуями богов и героев мостили площади перед корчмой. И-хи-хи-хи-хи, — захихикал он весело, — людей пугает всё новое. Они не понимают, что страницы бытия переворачиваются не сами по себе и не по воле царей, консулов или заговорщиков, даже не по воле существ, наподобие меня. А только по воле небес, — поднял Кот острый коготь.

— Кот Баюн уже наелся? — мягко спросила Стина, перебивая философствующего Кота.

— С меня причитается, ведунья, за курочку — ухмыльнулся Кот. — А ещё мне надо вяленого мяса, солёной рыбы, мёда и мешок сухих лепёшек. Сделай, дорогая, если я начну лазить по амбарам и погребам, вся чудь по лесам разбежится.

— Соберём, не беспокойся, а про белый свет мне потом расскажешь. Я слышала, ты и колдовать умеешь? Когда-нибудь явишься, покажешь древнее мастерство? — улыбнулась женщина.

— Кот Баюн обязан жить в лесу, на заблудившихся людей морок напускать, к богам в гости ходить. Я же к вам в одежде прихожу, словно человек. Мало осталось колдовства, трудно оборачиваться в человека, — пожаловался Кот, — вот и нервничаю. Раньше древнего Кота почитали, как покровителя племени. Сейчас все убить норовят. Куда только мир катится?

«А ты изначально был котом или человеком? Или сразу родился оборотнем?» — хотела спросить Стина, но побоялась.

На тёмно-синем вечернем небе сияла полная Луна, чёрные стрелы елей пытались проткнуть её, но не дотягивались и стояли, молча, опустив лапы. На большой лесной поляне, под строгим взором идолов собралась чудь. Охотники и кузнецы, рыбаки и углежоги исподлобья смотрели на Кота, стоявшего у кромки леса. Женщины пришли с мальчиками, от девяти до одиннадцати лет. Многие бабы тихонько плакали, чего не скажешь о детях — всем захотелось пойти с лесным Котом в поход, полный опасностей и приключений.

Наконец, Кот Баюн вышел из тьмы леса на поляну, велел зажечь смоляные факелы. Как только запылал огонь, весь мир сузился до освещённого круга, за пределами которого лежала полная опасностей тьма. На искажённых лицах играли красные блики, тела людей отбрасывали длинные кривляющиеся тени, уходящие головами в страшный ночной лес. На лицах блестели не то слёзы, не то ночная роса, а может быть, это горели глаза — зверь держал в лапе кожаный мешочек с алыми рубинами: самоцветы тянули на годовую подать деревни, которую старый пам Папай отвозил в стольный град на Белом Озере. Да ещё на десяток лошадей останется, если со словенами сторговаться. Ох уж эта подать, эта неделя! Светлый князь Чурило с каждым годом становился всё более нетерпеливым и жадным, а может в этом вина его любимой северской жены.

Во тьме зелёные глаза Кота светились ярко и страшно. Внимательно всматриваясь в людей, он начал тихо говорить:

— Храбрая и трудолюбивая чудь! Ваша жизнь протекает в темноте лесов и трясинах болот! Ваши женщины прекрасны, светлые князья и памы храбры, дети умны и проворны. Вы честно платите неделю с рала, белку с дыма! Памы берегут ваш род, поклоняясь справедливым богам и испрашивая у них совета. Боги же благоволят своему народу, давая детей семьям и приплод скоту, урожай земле и зверя лесу, рыбу озёрам и птицу небесам.

Над поляной стояла мёртвая тишина. Никто из людей не слышал столь мягкого и завораживающего голоса, заставляющего сердца биться громче и чаще, утверждающего веру в услышанное слово. Женщины перестали плакать, дети уставились на Кота во все глаза. Луна тоже соизволила посмотреть на происходящее белым ледяным глазом.

Стина при полном параде, улыбаясь бледными губами, начала медленно и ритмично постукивать в большой бубен, сияя голубой искрой сапфира на золоте старинного перстня. Мальчишки беззвучно проскользнули меж взрослых на середину поляны. Кот посчитал детей, загибая правой лапой когти на левой лапе, а потом наоборот. Удостоверившись, что его приказание выполнено со всей тщательностью, Кот махнул лапой, веля начинать старинную игру. В центре свободного пространства, на утоптанной земле большим кругом стояли деревянные чурбаны, их количество было на один меньше расположившихся вокруг мальчишек.

Бубен забил чаще и сильнее, дети, повинуясь ритму, побежали посолонь, откинув левые руки назад, ладошками кверху, а правыми стараясь достать руки убегавших соперников.

Громче, громче, чаще, быстрее! Люди зашевелились, кто-то улыбнулся, раздались хлопки в ладоши, громче, отрывистее. Дети бежали друг за другом, громко крича, более слабые стали понемногу сдавать, более сильные догоняли отставших.

Вдруг Кот, подняв дыбом шерсть на загривке и прижав уши, громко рявкнул: «Лишний!» Возникла сумятица, кто-то налетел на соседа, упал в траву, все с визгом бросились к чурбанам. Раздался смех, народ закричал. Мальчишки сидели на деревянных пеньках, крепко держась за них руками, только самый маленький — сын углежога Артин, остался без места. Дети вскочили, радостно завопили, а Артин, размазав слезу по грязной щеке, взял в охапку тяжёлый чурбан, потащил его прочь. Мать, взмахнув руками, хотела обнять его и прижать к себе, но ребёнок, увернувшись, пробежал мимо, домой — переживать неудачу.

Снова забил бубен, игра продолжилась. И снова неудачник под смех народа покинул круг, который всё сужался. Дети бегали разгорячённые, мокрые, волосы торчали живописными клочьями, по лицам стекали капли пота, прокладывая грязные дорожки. У кого-то из разбитого носа капала кровь, кто-то держался за распухшее ухо. Люди племени чудь, позабыв про хитрого лесного гостя, кричали и прыгали, разгоняя по жилам северную кровь, бахвалясь перед соседями отпрысками.

Баюн смотрел на людей, погрузившихся в стихию соревнования, и думал про похожесть реакций в различных человеческих обществах. Так же точно бесновалась толпа в римских цирках. Обычно холодные и надменные римские аристократы на выступлениях гладиаторов, запутавшись в пеплумах, падали в экстазе со своих мест на нижние ступени, с выпученными глазами и вопящими ртами, вытянув вперёд правую руку с большим пальцем, направленным вниз, в землю. Жажда крови и жажда победы. Две стороны одной медали.

Наконец, в круге осталось трое. Среди них Кот узнал мальчика, которого встретил на огороде. Он испугался говорящего Кота, но держался храбро, даже угрожал зарубить его, лесного хитреца, деревянным мечом. Бубен забил ещё громче, ещё быстрее. Народ кричал, отец мальчика — тот, которому Кот сломал руку, Скилур, тоже был здесь. Женщины стояли отдельно, пам Папай с небольшой группой угрюмых вооружённых мужчин — его племянников и свояков, был в стороне от толпы. Несмотря на летнюю ночь, он был одет в кафтан, в меховую шапку, на груди сверкал драгоценный камень.

Толстый Струк, внучатый племянник Папая, и худой, но жилистый Ариант, сын Скилура — ровня, а Янай, сын охотника, на год моложе. Тяжело дыша, поправляя одежду, чтоб не топорщилась, они поглядывали на оставшиеся чурбаны. Игра их полностью захватила, мальчишки совсем позабыли, что победитель отправится с древним Котом в поход, который может быть опасным, даже смертельным. Дети побежали — Струк в кожаных тапочках на шнурках, похожих на те, что носили даки в старые времена, Ариант и Янай босые. Кот отметил, что до утра необходимо сшить сапожки для победителя, если таковые не найдутся в Папаевых закромах. Наконец, Стина сильно ударила в бубен, затем приложила к нему ладонь, и наступила тишина. Толпа замерла, в темноте белели глаза (у кота передёрнулись плечи) и блестели ровные здоровые зубы. Дети заорали и, толкаясь, втроём ринулись в центр круга. Толстый Струк отпихнул Яная, тот попытался зацепиться руками за чурбан, но пролетел мимо. Кинулся назад, краем глаза увидел, что Ариант уже прыгает и кричит, подняв руки. Янай бросился ко второму пню, но Струк, скаля зубы, коварно подставил ногу, и мальчик, запнувшись, зарылся лицом в землю. Струк поставил ногу на смолистый еловый комель одновременно с Ари. У Кота сузились глаза, он что-то прошипел на непонятном языке.

Пам во главе родни, тяжело дыша, приблизился к Коту. Родичи глядели сумрачно, исподлобья, руки лежали на рукоятях бронзовых мечей. Двое выдвинули из ножен слегка искривлённые сабли, плохой стали. Рукояти их плавно переходили в выщербленные тусклые лезвия. Один поигрывал круглым костяным шаром, на толстой верёвке.

— Победил мой племянник, — промолвил Папай. — Путь ему предстоит, конечно, опасный — будем просить богов о милости.

Кот подошёл к детям, приобнял их за плечи. Струк и Ариант были одного роста, но, Ари почти в два раза тоньше, жилистый, мелкокостный.

— Победил вот этот, — промурлыкал Кот, слегка подтолкнув сына Скилура.

Ари заулыбался, поднял руки. В толпе охнула Майсара. Скилур принялся гордо озираться, мужики подходили и стучали кулаками по спине, поздравляли. Кот вытащил длинным когтем кожаный мешочек из-за пазухи, высоко подбросил его. Пролетев по дуге, кошель упал в подставленную ладонь Папая. Пам медленно развязал его, высыпал девять не огранённых рубинов ярко-вишнёвого цвета, размером с орех каждый. Все головы повернулись к старому паму, народ жадно рассматривал драгоценные каменья. Бабы заахали, мужики принялись обсуждать ценность и достоинства редкостного дара. Папай, почесав голову, провозгласил, — Всё на нужды рода! Подати князю Чуриле сим даром выплатим за год вперёд! Купим коней! Скилуру причитается один самоцвет, если его сын погибнет в походе с древним Котом!

Народ закивал. Сделка состоялась. И только один человек смотрел на Кота с ненавистью.

— Вот ещё что, — вдруг сказал Кот, глядя на ведунью. — А ну-ка, лови! — серебряная монетка, редкость в деревне, полетела в ладонь Стины. — За курочку, — оскалился Баюн.