Избушка чернела трухлявыми брёвнами, примостившись на огромном пне. Когда-то это был дуб, давным-давно сгоревший от стрелы Перуна.

Пень был огромным, явно пришедшим из прежнего мира, когда могучие деревья достигали небес, а под их кронами паслись чудовищные звери. Корни, свисающие с пня, напоминали огромные куриные лапы, торчащие в разные стороны. Когда по тёмному лесу, жившему почти без лучей небесного светила, проносился порыв ветра — изба скрипела и пыталась повернуться, но, страшно перекосившись, всегда возвращалась в исходное состояние.

Вокруг скособочился ветхий плетень, сооружённый из обросших фиолетовым мхом тычин. На острых кольях, охранявших избушку с восьми сторон света, скалили зубы человеческие черепа, выбеленные дождями и метелями. На пару голов кто-то кокетливо надел помятые шлемы, один был со щёткой из конского хвоста, когда-то окрашенного в красный цвет. Под кустом малины белела горка костей — тщательно обглоданных ребрышек и мослов, а у покосившегося сарая, спрятавшегося в зарослях бузины по самую крышу, в траве валялись лошадиные черепа с жёлтыми зубами. Тут пировали звери крупнее среднего кота.

На полу, завернувшись в волчью шкуру, лежала древняя старуха. Судя по всему, она спала давно, много веков — седые волосы скатались в свиток, что длинной змеёй расползся по трухлявому полу, ногти выросли в кривые кинжалы. Но особо страшил ужасный нос старухи — он веками удлинялся, потом изогнулся и врос в деревянный чурбан, заменявший в избушке скамью. Руки существа покрывала тёмная потрескавшаяся кожа, извитая змеями вен, одна нога была обычная, другая сухая, костяная. Повсюду висела белая паутина, сплетённая из толстых нитей, только самих пауков не было видно — видимо, спрятались в свои гнёзда. В углу избушки стояла потрескавшаяся ступа — столь огромная, что в неё мог поместиться взрослый человек. Внутри ступы что-то вспыхивало, мерцало. Рядом валялась метла.

В избе стояла мёртвая тишина, но вдруг тело древней старухи вздрогнуло, она открыла глаз — чёрный, бездонный. Он приобрёл осмысленное выражение — старуха застонала, затем ржавым, каркающим голосом, на давно забытом языке сказала Слово. Реальность поплыла, задрожала, затем преобразилась — окружающий мир вздрогнул, просветлел. Чёрная избушка превратилась в светлый бревенчатый домик, трухлявая лестница — в высокое крыльцо, груды костей исчезли, покосившийся сарай оказался чем-то вроде бани. Только колья с черепами по-прежнему охраняли жилище лесной ведьмы — но сама Древняя преобразилась. Молодая кареглазая женщина, с приятными для глаза, аппетитными формами, в красной длинной юбке, душегрейке без рукавов, надетой на светлое платье, с кокетливыми красными бусами из созревших плодов дикой розы — встала и потянулась. Выглянула в окно, позвала — кис-кис! Кот, по-видимому, тоже древний, не соизволил явиться или откликнуться, и ведьма пошла к колодцу по воду. Возвратившись, она села за стол, налила немного в медную чашу.

Пошептав на воду, ведьма стала пристально вглядываться — сначала в воде отражались румяные щёки и весёлые глаза женщины, затем водная гладь подёрнулась серебристой плёнкой. В середине чаши плёнка протаяла, в глубине появилось изображение — по густому лесу шёл белокурый витязь с мечом за спиной, перелезая через упавшие стволы деревьев. За героем шла пара молодых людей — парень поддерживал девушку, закутанную в старую накидку.

— Далеко гляжу, — рассмеялась ведьма, потом задумалась — выходило, что вскоре компания путников набредёт на её избушку. Впрочем, молодчик с мечом весьма подозрителен, уж больно целенаправленно движется, видать, знает куда. Да и напоминает кого-то… из тех, прежних. Неужели это потомок стража Коттина?

Баба снова выглянула наружу, прошептала, — Зима скоро, что ли? — потянула носом холодный воздух, чихнула громко, сказала сама себе. — Надо бы достать из сундука шубу, да выбить, если моль не сожрала.

С высоких тёмно-зелёных елей, заполошно каркая, взлетели чёрные вороны с умными глазами. Баба крикнула им:

— Летите на закат — узнайте, что за принцы с принцессами у нас по лесу ходят? Да быстрее возвращайтесь — гостей надо встретить, как положено!

Коттин лежал возле благословенного огня и смотрел в небо — наступал вечер, на фиолетовом куполе зажигались огоньки — души умерших предков. Одни огоньки мерцали, другие горели ровно — если присмотреться, то можно было различить красноватые, синие, желтые светильники. Герои древности, не ставшие бессмертными богами, но всё-таки попавшие на небеса, светили ярко, звёзды складывались в очертания небесных птиц и зверей, чудовищ и дев.

Стефан поворачивал над углями ощипанного глухаря, ставшего лёгкой добычей — днём выпал скудный снежок и птице было некуда спрятаться. Мишна дремала на подстилке из еловых веток, поджав ноги, укрывшись курткой господина Коттина, волшебного Кота.

— Коттин, расскажи нам байку про старые времена! — попросил Стефан, подкидывая в костёр сухие веточки. — Расскажи про древних царей…

Коттин сел к огню, зябко передёрнул плечами, в глазах его заплясали огненные саламандры, и начал рассказ.

* * *

Невозможное путешествие подходило к концу — в море, покрытом плавающими льдинами, стали появляться островки, на них сидели нахохлившиеся чайки и гагары, волны в белых барашках злобно бурлили на мелях, заставляя беглецов постоянно мерять глубину. Потрёпанный флот из пяти карбасов, под рваными парусами, нёс бесценный груз — сотню людей, бежавших с далёких берегов исчезнувшей Родины. Шли вплавь, потом тащили карбасы волоком по Великому Льду, спускались вниз, разбив несколько лодок…

Солнце-Ра огромным кровавым шаром коснулось тёмной полоски земли. На багровом фоне Дарителя Жизни острой пилой обозначился далёкий горный хребёт, пролегающий с севера на юг чудовищным позвоночником Ящера, погибшего во времена старого мира. Солнечный шар ежедневно нырял за край земли, что поначалу вызывало ужас у спасшихся людей. Небо играло бледно-розовыми, выше — изумрудно-зелёными и голубыми красками, на юге сгущалась тьма. Зажигались огни небесных светильников, обозначавших контуры чудовищ, зверей и птиц, живущих в верхнем мире. На самом юге горела звезда, неизвестная Браме — картина неба постепенно менялась по мере продвижения на юг. Вождь Брама успокоил молодёжь — то, что в этих краях день и ночь меняются как белка в колесе, мудрым было известно всегда. Но, одно дело знать, другое — видеть этот ужас. Вместо благородного круговращения Солнца, осматривающего мир со всех сторон в течение дня — ныряние светила за край земли. Словно гагара, какая.

Наконец, под плоскими днищами карбасов заскрипел песок — ветер дул от берега и вода была тихой, задумчивой. Брама счёл это хорошим предзнаменованием. Расчесав растопыренными пальцами русые волосы, сверкнув ярко-синими глазами, вождь прыгнул за борт, подняв тучу брызг — ноги вождя коснулись земли, на которой ему предстоит жить и править ариями, племенем, чудом выжившим в страшной катастрофе.

— Идите вдоль берега в обе стороны — ищите сухие ветки и щепу, что море выкинуло. От моря не отходите! Рам, бери пятерых, ты, Кром — троих. Не разбредайтесь — слышите, звери воют? — командовал Брама.

— Всё понятно! Мы пошли, батюшка, — молодые парни, его сыновья, поднялись, исчезли во тьме.

Брама, опираясь на посох, озирал стоянку у моря — пресного, холодного. Мужи втащили карбасы на берег, рыли землянки, их жёны разбирали с лодок шкуры, посуду, короба и корзины с утварью, коз и свиней в плетёных клетках. Животных загнали в наскоро построенные шалаши, чтоб ни разбежались на радость волкам и барсам.

Когда взошла небесная мать Вайрашура, смотрящая ледяным глазом на своих дочерей (всем известно, что женщины поклоняются ночному светилу, подчиняясь его циклу), стало светлее — люди приободрились, столпились у карбасов. Вождь, высмотрев своих ближних людей — могучего пастуха Арата, белокурого Коттина, охранявшего на прежней родине Тайную Пещеру, мудреца Жара, знающего секрет рун, подошёл к затаившей дыхание толпе. Внутри, на коряге, закрытая плечами и широкими спинами, сидела молодая Славуня — последняя ведунья племени. Слава богам, она успела принять веды от Карны, старуха не пережила страшное путешествие.

Брама в волнении сжал рукоять кнута, заткнутого за широкий пояс, придвинулся. Славуня пела заклинание — вызывала бога Агни, приходящего к людям в виде огня. Огонь — добрый, ласковый, но иногда свирепый, больно кусающий. Девушка ударила чёрным блестящим камнем по белому — в темноте сверкнуло, искры посыпались на кучку сухих листьев, палочек, мха. Агни был где-то рядом, незримо присутствовал при таинстве — его дыхание было искрами, летящими из холодных камней.

Наконец, сухие листья и веточки задымились, появился первый робкий огонёк — люди вздохнули, задвигались. Кром и Рам со своими людьми уже волокли охапки веток, где-то раздавались удары топора — рубили сухое дерево, никак не желавшее падать. Костёр разгорелся, люди заулыбались, Брама кивнул — горящие ветки понесли к каждой землянке и шалашу, костров становилось всё больше. Люди, невзирая на возраст и пол, разделись, чтобы высушить обносившуюся одежду, множество раз промокшую за время нелёгкого плавания. Дети и взрослые, несмотря на полутьму, плескались в холодной воде, зайдя по колено, а то и по пояс — жизнь на новой земле налаживалась.

Первой проснулась Аврора, богиня утренней зари, накинула на небосвод хрустальную розовую ткань, на которой яркой звездой сиял светоносный Люцифер, её любимый сын. Затем выплыл огненный шар — её супруг Солнце-Ра — подземные боги разрешили согреть мир. Дозорные с копьями и луками щурились на восход, над лагерем стоял туман, под его покровом сначала робко, а затем всё громче зазвучали смешки, разговоры. Где-то хрюкнула свинья, заблеяли овцы — всё пришло в движение. Люди вылезли из шалашей и землянок, хихикая и посмеиваясь, искали штаны и юбки, кожаные безрукавки, сапоги, доставали из заплечных мешков ремни, шнуры и пояса. Кто-то тащил трепещущего золотистого леща, добытого острогой, дети раздували тлеющие угли.

Через десять дней Брама повёл племя в степь, в сторону синеющих холмов, голых, вылизанных ветрами и непогодой. Рипейские горы остались севернее, перевалы и вершины, покрытые мрачными елями и соснами, постепенно растеклись в бескрайнюю, словно море, степь. По прошлогодней траве, местами поваленной ветрами и снегом, выжженной пожарами, бродили огромные стада туров, лошадей, на горизонте промчалось стадо сайгаков. Возле одинокого корявого вяза паслись равнодушные двугорбые звери, с шерстью, ниспадающей почти до земли — Рам пытался напугать зверя, кинув в него камень — верблюд тупо и однообразно жевал траву, работая челюстями, потом плюнул в парня и заорал дурным голосом. Народ засмеялся, особенно молодые девушки — Раму было обидно.

Внезапно дикие коровы замычали и метнулись прочь — вдали показалась пара полосатых кошек, принюхивающихся к следам стада. Тигры высматривали телят, еды было вдоволь, кошки шли за коровами не торопясь, иногда громко мяукая.

За три дня перехода видели стаю линялых волков, пару леопардов, поедающих лань, слышали страшный рёв огромной кошки. Остановились, послали разведчиков — но пещерного льва не видели, он ушёл в сторону.

Наконец, Брама остановился. Промеж трёх холмов, поросших молодым березняком, возле звонкого ручья, стоя на жёлтой глинистой земле, вождь ариев с силой вонзил посох.

Слева от вождя встала молодая кареглазая ведьма Славуня, справа сыновья, ближе всех — Кром и Рам, народ столпился полукругом. Над племенем синело удивительно прозрачное небо, настолько глубокое, что люди пытались разглядеть богов или крылатых дев. Солнце сияло нестерпимым жёлто-оранжевым светом, согревая землю, деревья и сынов Земли. Вдруг народ ахнул, сама Славуня вскрикнула, сыновья вождя вздрогнули, сам Брама выпустил посох. Солнце-Ра заиграл всеми цветами радуги, моста, по которому души уходят в верхний мир, вокруг светила зажглись яркие кольца, свод небес менял цвет от розового до фиолетового, и обратно. Из центра Солнца, нестерпимо вспыхнувшего первозданным белым светом, в землю, прямо перед народом, ударил луч, выжег круг, затем медленно угас.

Брама огладил бороду, просиял синими глазами, взмахнув посохом, вдохновенно заговорил:

— Слушай меня, народ! Это говорю я, вождь ариев! Ра, создатель и кормилец, дал нам знак! Здесь мы построим нашу столицу! Пусть нас защитит кайма, нерушимый круг города. Вокруг нас огромные благословенные просторы, я назвал эту землю — Ариана, пространство ариев, а город — Аркаим, круг ариев. Готовьте пир! Пусть распространится наш народ, и заселит Мидгард! Возможно, что только одни мы пережили потоп!

Коттин пошарил палочкой в угольях, подкинул сухую веточку, которая радостно вспыхнула, осветив лица молодых людей, их блестящие глаза. Даже филин, сидевший на ветке, слушал, не шевелясь.

— А что было дальше? — словно мальчик, нетерпеливо спросил Стефан. — Как расселились арии, встретили ли они других людей?

— Расскажу и эту байку, а сейчас спать! — строго сказал Коттин, повернувшись спиной. Однако не успела голова странника коснуться еловых лап, служивших подушкой, как сверху что-то зашуршало, закаркало, захлопало крыльями — и на путников свалилась стая горланящих чёрных воронов. Путешественники вскочили, размахивая руками, Стефан натянул на голову плащ, Мишна укрылась курткой Кота — Коттин на секунду уставился на её оголившуюся тонкую талию, затем схватил из костра ветку, стал пугать птиц огнём. Один ворон, хитро поблёскивая бусинками глаз, подкрался к развязанному мешку странника, лежащему возле костра, другой налетел сзади и больно клюнул Коттина в затылок. Древний странник заорал, извернулся, пытаясь схватить наглеца, но уже два ворона нырнули в мешок, забегали внутри, выискивая всё блестящее и драгоценное — для украшения гнёзд, ну, и по повелению Хозяйки.

Коттин, отмахиваясь от наседавших птиц, подскочил к мешку, хряпнул сапогом по выпуклости — внутри пискнуло, затрепетало, но одна птица всё-таки умудрилась выскочить, шмыгнуть в ночной лес, держа в клюве что-то блестящее. Тут же стая подхватилась, загалдела, спустя мгновение исчезла. Только шорох ветвей свидетельствовал о существовании птиц, но вскоре затих и он.

Коттин стонал, охватив руками перевязанную голову, Мишна мокрой тряпкой вытирала кровь на спине нового господина. Тот ворчал:

— Ну вот, стащили подаренное Кварой колечко, а ведь оно должно сработать — по предсказанию Фавна. Слышал я, что в дремучем чудском лесу до сих пор живёт древняя ведьма — никак, это её происки! Ну что ж, придётся наведаться к ней в гости!

— Коттин, ты всё в лесу знаешь, — тихо сказал Стефан, — так ведь? Что это за древняя ведьма? Страшная Баба Яга?

— Ну почему сразу страшная? — удивился бывший Кот. — Она же колдунья! Умеет и молодой предстать!

— А потому страшная, что один купец сказывал — она заманивает добрых молодцев в гости, да в печь сажает! И ещё детей забирает!

— Ну, доберёмся до места, я тебя вперёд пошлю — сам поглядишь, что за печь, и что за Баба.

Мишна ревниво блеснула глазами, повела плечами — груди заманчиво колыхнулись. Отъелась девушка на жареных перепелах и поросятах! Коттин отвернулся, лёг удобнее, стал думать о том, что неплохо было бы оказаться в Белозерске. Хорошо бы до Зимнего Солнцеворота добраться.

С первыми признаками рассвета, вскочив в полный рост, затоптав угли красными, с прорезями, сапогами, Коттин растолкал Стефана, тот, в свою очередь, разбудил девушку. Все быстро умылись снегом, потом пробежались вокруг дымящегося костра — разогнали кровь. Перекусили ножкой вчерашнего глухаря, пошли на север. Деревья спали, окутанные первыми лучами холодного солнца, ветки, сухие листики, колючие иголочки покрылись нежнейшей белой изморозью. Вокруг стояла мёртвая тишина. Путники продвигались осторожно, но быстро, под ногами хрустел снежок, холодный пар, струящийся при дыхании, собирался в облако, которое медленно таяло за спинами.

На высокой сосне сидели нахохлившиеся вороны — дремали чутко, один не спал вовсе — посматривал чёрными бусинками глаз, в клюве зажал что-то блестящее, невероятно красивое. Хорошее украшение для гнезда — в нём уже припрятана серебряная монета и фиолетовый гранёный камешек. Ворона довольна. Но, вот это — сияющее и драгоценное, он жене не отдаст. Тут можно поторговаться с самой Хозяйкой. Может быть, возьмёт в Учёные Говорящие Птицы? Хорошо бы! Почему не взять? Прадед, что прожил триста лет, состоял в стае, сопровождающей самого Одина!

Внезапно ворон услышал тихий хруст снежка, кто-то осторожно шёл по лесу, прямо к сосне. Птица, ещё плотнее сжав клюв с блестящим колечком, громко захлопала крыльями. Вороны моментально проснулись, на мгновение замерли, услышав шорох, потом взлетели всей стаей, громко каркая, полетели на восход, к избушке старой ведьмы. «Стойте!» — хотел, было заорать чёрный ворон, но, вспомнив, что клюв открывать нельзя, спустился на нижнюю ветку, чтобы при свете дня разглядеть путников.

Стая шумно опустилась на тын, изобразила вороний грай. Из преобразившейся накануне избушки вышла молодая женщина, на фоне светлого платья ярко краснели бусы, посмотрела на птиц нетерпеливо.

— Хозяйка, мы тут, — проскрежетал ворон, коверкая речь, — Наш старший остался смотреть!

— Вы подслушали, куда они идут, как их зовут? — спросила молодая колдунья, поправляя душегрейку.

— Мы не знать! Они говорить про старые времена! Наш старший взять у них волшебство! Каррр! Их трое!

— Сама знаю, что трое! — крикнула Баба, так, что стая шарахнулась, но никто не взлетел, только нахохлились, взъерошили загривки.

— Простить, хозяйка! Наш старший скоро всё узнать!

— А волшебная игрушка, ясное дело, осталась у него? — спросила Яга.

— Каррр! — согласились вороны.

— Быть беде, уж больно рожа у их предводителя деловая, знавала я одного такого! Не отдадим им волшебный амулет, коль он к нам в руки попал! Эй, ступа, ступай ко мне! Эй, метла, прыгай в руки, заметай следы! Полетели! Показывайте, бездельники, дорогу!

Прошло уже полдня, солнце зацепилось за острую верхушку тёмно-зелёной ели, да и остановилось там, поглядывая с любопытством на поляну с одинокой сосной.

Снег вокруг дерева был плотно утоптан. Коттин сбросил куртку — ходил, размахивая руками.

На ветке, локтях в десяти от земли, сидел ворон, насмешливо поглядывая чёрными глазками. В клюве блестело колечко, подаренное бывшему хозяину кольца какой-то Кварой. Ворон был доволен — за время, проведённое на ветке, он узнал имена путешественников, историю волшебной вещицы. Из неудобств — пришлось несколько раз уворачиваться от еловых шишек, которые в него швырял Коттин. Один раз он даже попал в воронью грудь, пришлось ещё сильнее сжать клюв, чтоб не каркнуть от боли. Никак не может расстаться с бывшим имуществом! В поясе хранить надо драгоценности, а не в мешке, доступном для мудрых воронов!

Вышел молодой, светлоусый, по имени Стефан, заблажил: — Именем Христа Пантократора! Спасителя Вседержителя! — перевёл он с эллинского языка на местный диалект, — Во имя всех святых! Заклинаю! Отдай, тварь, кольцо!

Ворон задумался — можно ли в новой вере заклинать кого-то? Или только в старой? И обидно ли слово «тварь»? Выходило, что нет — Один, хозяин прадедушки, тоже умел творить волшебной метлой — так что и новый Спаситель, видимо, Творец. Наконец, Стефан, молодой парень, устал читать молитвы.

Вышла молодая девушка, Мишна. Ворон хитро прищурился, начиналась сказка-неотвязка:

— Отдай колечко, славная птичка! Мы тебя с собой возьмём! Будешь каждый день мясо кушать! Мы тебя говорить научим! (ворон внутренне расхохотался и чуть не раскрыл клюв). Будешь при господине Коттине состоять Учёным Вороном! И ворону твою возьмём!

Ворон наслаждался обещаниями, лившимися из уст девушки. Только гнев Хозяйки страшнее. Она-то настоящая ведьма, в отличие от этих людишек, ухвативших невесть где, за какие-то услуги волшебную вещицу, и теперь бредущие в город за властью и удовольствиями! Отдашь волшебное кольцо — Хозяйка под землёй найдёт несчастного ворона! Наверняка, она уже всё знает и летит сюда — таких вещей в Мидгарде осталось мало, очень мало!

Когда солнышко отцепилось от верхушки ели и решило покатиться дальше по небосводу — устали все. Коттин принял решение — он зашёл за дерево, отцепил флягу, сделанную из маленькой круглой тыквы, проглотил пару глотков чего-то терпкого. Ворон вытянул шею и чуть не свалился с ветки, в ужасе закрыв глаза — молодчик превращался в страшного оборотня, врага всех птиц — большого Кота с длинными когтями. От страха ворон чуть было не заорал, но, вцепившись лапками в ветку, заставил себя замолчать. Прадедушка рассказывал про такое существо, и ворон почувствовал себя очень неуютно — он попал между равновеликих волшебных сил. Как бы пух и перья не полетели вместо должности Учёного Ворона. Вот оно как — учёным-то быть.

Кот полез по стволу, ловко цепляясь когтями, тихо мурлыча и сверкая зелёными глазами. Ворон, сжимая добычу, мелкими шажками отступал к краю ветки, коготки хватались уже за длинные сосновые иголки — ветка была толщиной со спицу. Кот лёг пузом на ветвь, пополз к ворону, но испугался — ветка закачалась, затрещала. Ворон молчал, и Кот заворчав, отступил. Так повторялось несколько раз, но Кот каждый раз начинал бояться — падать высоко, коты не расположены к полётам. Страшный зверь что-то ласково пел, мурлыкающая трель лилась сквозь его острые зубы — но, ворон только усмехался, щурил глазки, клюв не открывал. Наконец Кот слез с дерева, погрозил птице лапой, отряхнулся, зашёл за дерево, вскоре вышел оттуда бледным человеком. Ворон едва не захохотал своим вороньим смехом, но вовремя спохватился.

— Вот ведь ворьё! — заорал Коттин, — Только волшебное вино переводить! Правильно этих наглых птиц назвали — ворон, вор он и есть.

Пернатый покачал головой. Итак, молитвы, ласковые уговоры, шишки и длинные котовьи лапы цели не достигли. Плюясь и ругаясь на позабытом шипящем языке, Коттин велел молодым уйти с поляны, спрятаться за кусты и не подсматривать. Стефан взял Мишну за руку, они медленно пошли к заиндевевшему лесу, выворачивая уши, чтобы услышать — что там происходит?

— У тебя есть карман внутри накидки, — тихо и монотонно прошептал Стефан, чтоб ни услышал бывший Кот.

— У какой девушки нет кармана, интересно? А куда же зеркальце прятать?

— У тебя есть зерцало? — загорелся юноша. — Давай, доставай — посмотрим немного, что там…

— Господин Коттин сказал ведь — не подглядывать, — засомневалась Мишна. — Узнает, осердится! Хотя зеркальце-то маленькое…

Мишна достала бронзовый, тщательно отполированный кружок в оправе, от его поверхности сразу же отскочил солнечный зайчик, ускакал на облака. Молодые уставились в зеркало — видно было мутно и искажённо, как из-под воды, сквозь рябь мелкой волны. Тесно прижавшись розовыми щеками, вытирая рукавами поверхность от воды, Стефан и Мишна увидели, как господин Коттин что-то говорит ворону, а тот недоверчиво посматривает на странника, естественно, не разевая клюв. Коттин что-то доказывает, злится, разводит руками — ворон тупо вертит головой. Молчит. Наконец, Коттин, оглянувшись, что-то показывает ворону — и тут раздаётся громкое ошеломлённое: Каррррр!

Коттин, радостно заорав, бросается к волшебному колечку, ложиться на него грудью, ворон от ужаса закрывает крыльями голову.

Молодые завизжали, согнувшись пополам, повалились в снег, долго там рыдали от смеха, размазывая по щекам дорожки, проложенные слезами. Одна из нелепых шуточек странного существа сработала.

Пока Коттин дремал, прислонившись к шершавому стволу старой ели, Стефан осторожно раздвинул разлапистые ветви, прятавшие путников, посмотрел в небо.

— Иди сюда, погляди, — одними губами прошептал он, обращаясь к Мишне. Снаружи что-то тихо шуршало, хлопало в быстром полёте крыльями. Девушка, вытянув шею, посмотрела сквозь зелёные веточки — над лесом летела стая давешних воронов, только во главе их бултыхалась большая ступа, в которой стояла женщина, рассматривая лесные дебри.

— Вот она, эта Древняя колдунья, о которой нам говорил господин Коттин. И вправду, молодая. Но это волшебство. Она, видать, тоже бессмертная, как и он, — девушка кивнула на дремлющего странника. Тот почуял движение и звуки, открыл светло-серые холодные глаза, потянулся к рукоятке меча.

— Что? Уже летят?

— Вороны показывают дорогу. Видать, ведьма знает, что волшебная вещица вернулась к хозяину. Полетели к той сосне…

— Думаешь, Баба Яга такая глупая?

И действительно, стая, захлопав крыльями, расселась по прозрачным кронам берёз, а ступа, нырнув пару раз передом, опустилась на полянку.

— Эй, вороны, ищите его по всему лесу! Он идёт к избушке и у него волшебное кольцо! Может быть, он даже умеет им пользоваться!

Вороны сразу же взлетели, зашумели, заглядывая под каждую ель. Один чернокрылый сунулся меж колючих веток, стал с любопытством вертеть головой, блестя чёрными бусинками глаз. Вдруг открыл клюв, заорал… Старая ведьма, которую чудь называла Бабой Ягой, обернулась, молодо выпрыгнула из ступы, направилась к дереву быстрым шагом.

Стефан крепко сжал руку девушки, та задрожала, дёрнулась, попыталась вырваться и убежать. Бывший Кот лихорадочно рылся в заплечном мешке, отложив в сторону меч и лук, видимо, справедливо рассудив, что при встрече с Ягой такое оружие не понадобится. Потом он что-то надумал, забросил мешок за спину.

— Бежим, она нас нашла, — закричала Мишна, выдернув руку, и поднырнула под хвойный занавес красавицы-ели. Стефан дёрнулся за ней, но, увидев, как неловко, на четвереньках бежит девушка, пытаясь скрыться в вечнозелёной хвойной поросли, а сверху кричат вороны, не давая Мишне скрыться, бросился вперёд, заметив краем глаза, что странник вдруг исчез. Это настолько поразило юношу, что он, уже выскочив на поляну, остановился, повернулся к Яге спиной, заглянул под еловую юбку. Да, древнего Кота там не было — он исчез вместе с мешком, мечом и шляпой пирожком. Дикий вопль бойца, возникший было в глотке Стефана, вдруг затих сам собой, энергия, распиравшая его, ушла в землю, или в небо — а, может быть, спряталась обратно в горячее сердце.

Стефан повернулся и встретился с карими глазами молодой ведьмы:

— О, добрый молодец! В гости не заглянешь? Про Кота Баюна не расскажешь? Я тебя накормлю, напою, да и спать положу!

Проклиная коварного Кота, беспокоясь о Мишне (крики воронов затихали вдали), добрый молодец посмотрел в горячие глаза ведьмы, услышал внутренним слухом где-то далеко-далеко тихую песню, которая звала его, успокаивала, убаюкивала, ему стало хорошо, тепло, спокойно… и он покорно полез в ступу.

— Ну, что вы на меня уставились! Конечно, я испугалась! Вы что, думаете, я каждый день вижу, как Баба Яга на ступе летает?

— Каррр! — отвечали чёрные вороны, перелетая с ветки на ветку.

— Она ваша Хозяйка? Молодая, красивая! А я думала — она древняя ведьма!

— Каррр! — радостно хлопали крыльями птицы.

— Баба Яга повела господина Коттина и Стефана к себе? Да? Конечно к себе, куда же ещё! Но, ничего! Господин Коттин хитрый! Кстати, а где живёт Баба Яга? В чаще леса?

— Каррр! — потешались мудрые птицы, подпрыгивая на тонких ножках.

— Ну и меня проводите!

— Проводим, карр! Кривая дорожка выведет! Каррр! — вдруг скрипучим голосом сказал самый старый ворон.

— Кар-кар, — скривив губку, передразнила Мишна. — Нечего было ночью на нас нападать, наше имущество воровать — лучше бы вы сделали всё по-хорошему! Ну, пошли!

— Пошли! И куда ты, глупая, побежала от Яги? Хозяйка бы тебя не обидела! Но колдовская игрушка всё равно наша! Карр!

— Кыш, дурная птица! — Мишна замахала на ворона руками. — Эту игрушку господину Коттину за службу пожаловали!

Так, переругиваясь и мельтеша, девушка и вороны удалялись в дремучую чащу, не замечая, что по их следу идёт кто-то очень хитрый и довольный.

Полёт юноша помнил плохо — в ступе сильно дуло, деревянное днище уходило из-под ног. Стефан вцепился в край ступы, у него даже побелели костяшки пальцев. Рядом мелькали верхушки деревьев, так, что захватывало дух — казалось, что ступа напорется днищем на остриё ели, но ведьмина посудина всегда умудрялась увильнуть, а ель проносилась рядом — только руку протяни. Печальные голые берёзы краснели грудками снегирей, птицы лихорадочно разлетались уже после того, как мимо них совершенно тихо проносился неопознанный летающий объект — лишь иногда лесная ведьма громко и заливисто смеялась. Стефан же молчал — его зубы были сжаты так плотно, что он опасался за их сохранность.

Мелкорослый сосновый лес радовал глаз красками, колючими вечнозелёными островами на белом фоне начавшейся зимы. Вдруг лес кончился, нырнул в обрыв — Стефан увидел далеко внизу изгиб сияющей белой змеи, и с ужасом осознал, что это замёрзшая река, только далеко-далеко внизу, а зелёные хвощи — никакие не хвощи, а высокие ели. Ступа с летунами резко нырнула вниз, юноша почувствовал, что ещё немного, и он полетит самостоятельно, без колдовства Бабы Яги, но строго вниз, а не туда, куда положено. Стефан заорал, наконец, разжав сведённые челюсти, вцепился руками в борт посудины. Молодая баба повернулась, уставилась озорными карими очами на Стефана, заглянула прямо в душу, отчего у юноши перехватило дыхание. Потом, вытянув яркие губы в трубочку, поцеловала его в румяную щёку, весело засмеялась. Наконец, ступа спикировала вниз, к избушке на заснеженной полянке, окружённой страшными кольями с ухмыляющимися черепами.

Мишна, сопровождаемая притихшими воронами, остановилась на самом краю ельника — впереди, на полянке, на огромном почерневшем от времени, но ещё крепком пне, с ветвящимися, вросшими в землю корнями, стояла симпатичная избушка. Это зрелище было столь неожиданным, что девушка вцепилась в колючую еловую ветвь, чтобы не ахнуть. Уже стемнело, лес притих, мёртвую тишину не нарушал ни единый звук, только где-то далеко пискнула глупая синичка, да по кронам пронёсся глухой шум, словно тяжко вздохнула сама чащоба.

В окошке, за тонким прозрачным слюдяным листом, тепло и ярко горела лучина. Огонёк играл, от этого тени на стенах ёжились, дрожали, корчились и подпрыгивали. Крыльцо в три ступени вело к дверям из двух толстых, скреплённых металлической скобой, досок. Над двускатной крышей из тонкой жерди, крытой листами сушёного мха и сухой травой, торчала квадратная труба. Из трубы шёл светлый лёгкий дымок — дрова в печи уже прогорели, в полутьме были заметны искры, взлетающие вверх, и тут же гаснущие.

На другом краю поляны, за красноватыми сухими прутьями малинника виднелся сарай с продавленной крышей, что одним скатом спускалась почти до земли. Девушка задумалась, что это — кузница? Кухня? Зачем лесной ведьме в такой глухомани кухня? Смешно! А кузница зачем? Мишна представила давешнюю Бабу с молотом в руках, улыбнулась. Правда, последний раз они видела кузнеца давно, когда была ещё совсем маленькой. А было это до проклятого Фавна…

Вдруг сбоку что-то хрустнуло, Мишна подпрыгнула, оглянулась. В густых зарослях крыжовника — голой переплетённой сетке тонких колючих веточек, на куче костей, припорошённых снегом, сидел большой чёрный кот. Он, не мигая, смотрел на девушку зелёными глазами и что-то тихонько мурчал.

— Ты говорящий? — спросила удивлённая Мишна.

Чёрный кот посмотрел на неё скептически, задрал голову, долго разглядывал макушку ели, потом снизошёл до двуногой:

— Мырр! — сказал он, белея грудкой и носочками на лапах.

— Ага, значит не говорящий! Ты живёшь в избушке у Бабы Яги?

— Хрым! — фыркнул кот, всем видом показывая, что это не он, а Баба Яга проживает с ним в одном помещении, а он — соизволит терпеть это неудобство. Затем кот спрыгнул на снег, брезгливо подёргал лапкой, распушил хвост трубой, и, повернувшись, гордо удалился по своим, несомненно, куда более важным делам, чем разговор с какой-то глупой девчонкой, которая и так скоро столкнётся с хозяйкой.

Мишна осторожно подкралась к избушке, взошла на крылечко, прошла вдоль стены к окошку. Изнутри доносились тихие обрывки слов, Мишна замерла, стараясь услышать, о чём говорят, но ничего не поняла. Тогда девушка привстала на носочки, заглянула одним глазком в окно. Увиденное поразило её до глубины души — кровь сначала отлила в пятки, потом ударила в голову, вызвав ярость и желание немедленно действовать: в полутьме комнаты, освещённой огоньком лучины, Баба Яга, засучив рукава, толкала в очаг огромную деревянную лопату. На лопате, скрестив ноги и руки, сидел голый Стефан, он опустил голову, чтобы не стукнуться макушкой, причём очаг был явно горячим — в тазу, стоящем на полу, краснели добытые кочергой угли.

Мишна глубоко вздохнула, присела на корточки, засунула руки под мышки — согреться. Что делать? Постучаться в двери? Но, ведьма не откроет! В окно не пролезть — сделано узко, чтоб тощий летний медведь не залез. Девушка оглядела двор в пределах ограды, взгляд её наткнулся на длинные жерди, лежащие в кустах и заросшие травой, пожухшей и пожелтелой. Мишна осторожно прокралась к крыльцу, тихо сошла вниз.

Небо затянуло серой дымкой, темнело — только в окне светил огонёк лучины. Мишна, стараясь не скрипеть снегом, взялась за жердину, осторожно выдернула её из травяной западни и положила её на снег. Затем выдернула пожелтевшую кочку вместе с землёй, ещё раз оглядела избушку, и, хмыкнув, насадила кочку на тонкий конец жердины. Дерево в руках скрипнуло, согнувшись, но выдержало. Мишна, стараясь не шуметь, подошла к исполинскому пню неведомого дерева, подняла жердь и опустила кочку в трубу, из которой всё ещё шёл прозрачный, чуть видимый в полутьме дым.

Несколько мгновений ничего не происходило, затем в избушке раздались голоса, кто-то закашлял, загремел чугунный заслон очага, огонёк заметался по комнате. Несколько секунд было тихо, потом раздался грохот упавшей скамьи, громкие крики, удары в дверь.

Наконец, из избушки в облаках дыма выскочила молодая красавица-ведьма, кашляя и держась за горло, из глаз текли слёзы. Мишна кинулась к ней, ударила жердью Бабу Ягу по голове. Отбросила переломившуюся тычину на землю, взбежала на крыльцо.

Из тёмного провала дверей, с жёлтой раскидистой кочкой на голове, растирая грязное лицо в слезах, выскочил Стефан. Его тело прикрывала льняная простыня, накинутая, словно тога римского патриция, но прилипшая к мокрой распаренной коже. Юноша налетел на Мишну, они вцепились друг в друга, и так — в объятиях, скатились с крыльца в снег. Кочка отлетела в сторону, простыня взлетела, словно парус и медленно опала на обнявшихся молодых.

Где-то рядом стонала и хохотала лесная ведьма, прижимая к голове пригоршню снега.

* * *

Реки встали намертво, белея молодым снегом. Застыли даже перекаты и стремнины. По льду, на восток, следуя извивам, весело бежала лошадка, неся в плетёном коробе воеводу Чудеса. Правил лошадью Аминта, но умное животное знало дорогу, вмешательства богатыря почти не требовалось. Там, где лёд был тёмным, ненадёжным, или через полынью на ледяной покров набегала речная вода, образуя наледь, Аминта сходил с саней, держа в руке длинный шест — проверял надёжность пути. На особо крутых перекатах, не желая искать приключений, служивые возвращались назад, взбирались на берег и объезжали препятствие поверху, медленно пробираясь меж деревьев — так надёжней. Кое-где приходилось рубить упавший поперёк тропы ствол, заодно разогревали мясо, жарили лесную птицу. Куры были давным-давно съедены, как и холодец из свиных ушей, и копчёный сиг.

Вот и сейчас Аминта прорубил в упавшем стволе проход, собрал щепу, запалил костёр.

— А ведь эта тропка, что поначалу звериной была, постепенно превращается в конную, — заметил богатырь.

— А там, глядишь, станет дорогой, — недовольно промолвил Чудес, с хрустом поедая куропатку.

— Оно бы ничего, — осмелился высказать своё мнение Аминта. — Вон, три года назад, проходили через стольный град Белозерск купцы с Соли Вычегодской, полсотни подвод. Там даже и булгарские гости были. Шли в Словенск, на торжок!

— Эти ладно — редко ходят. Да и шли они под присмотром, с нашими людьми в обозе, — Чудес похлопал по карману — дескать, заработал на сопровождении. — Товар у них был богатый, редкий. Князю подарили перстень с голубым сапфиром из неведомых восточных стран, а княгиням склянку с благовониями, — отвлёкся воевода.

— А что же тогда не так? — удивился Аминта, разламывая ручищами жареную птицу, словно цыплёнка. — У них редкости и диковины, у нас меха да мёд, дёготь да верёвки конопляные. Вот и пусть торгуют.

— Наши тоже стали ездить к словенам на торг, по сто подвод в год — это как понять? Скоро дороги проложат. А дороги — самый лёгкий путь для вражеской армии. Сами себе могилу роем, — воевода стал озираться в поиске неведомых врагов, но вокруг шумел всего лишь густой еловый лес. — Поэтому нам нужны только звериные тропы. Чтоб чужие кони ноги переломали…

— Воевода, словене ходят до Белого моря! Ловят морского зверя, рыбу красную и белую. И по Волхову ходят, и по Ладоге. По Чудскому озеру караванами идут — нам даже дань не платят!

— Вот им морды-то набьют варяжские гости, коли встретят, — зевнул Чудес.

— А что, варяжские гости головой дубы ломают? — удивился богатырь.

— Да нет, такие же люди, — открыл глаз воевода. — Только торговать ходят с дружиной.

— Так, это же накладно — кормить дружину!

— Когда меч за спиной, цены можно держать высокие.

— Значит, пока мы варяжскими руками управляемся?

— Точно, варяжскими. И ещё Кот этот явился. Что-то я совсем ничего не пойму, — вздохнул воевода.

— А в эту зиму придут ли гости с восточными товарами? — вздохнул богатырь. — Наши люди ничего не доносили?

— Наши-то? Нет, ничего не слышно, только соль повезут, — вяло ответил Чудес, опустив голову — возле костра всегда так хорошо дремалось. — Ах, да! Один купец с Булгара будет.

Утром, вылезши на волю из копны еловых ветвей, служивые умылись, перекусили холодной птицей — им предстоял путь до малого городка. К вечеру, в лучах солнышка, что катилось красным шаром по верхушкам деревьев, на лысом холме заметили частокол, над ним в небо уходили дымы — ветра не было, стояла предвечерняя тишина.

Над краем частокола виднелись две шапки — сторожа поднялись на помост оглядеть окрестности, увидели одинокие сани, одна шапка быстро исчезла, кто-то хрипло дунул пару раз в рожок. Тут же появилось несколько шапок. Потом люди замахали руками — узнали, через минуту ворота медленно раскрылись.

— Принимай гостей! — закричал Аминта, громко щёлкнув длинным кнутом над ухом лошадки. Бурая присела, поскакала рысью, воевода вцепился в край короба, длинный шест стучал тонким концом по мёрзлой земле, припорошенной снежком. Лошадка вбежала в гору, Аминта кинул кнут на солому, пригнул голову — повозка, скрипя полозьями, въехала на двор. Ворота за гостями тут же закрыли, два мужика уже тянули наверх тяжёлый брус, крякнули — брус лёг на крючья, как будто там всегда и находился.

К саням подскочил Яхха, местный старшина, с короткой подстриженной бородой, без шапки, поклонился, промолвил громко:

— Слезай, приехали! Воевода, заходи в избу — у нас ужин готов, а там и в баню! Не вы ли две недели назад по той стороне проезжали?

— Не выли, словами говорили, — хохотнул Чудес. — Веди, после поговорим.

Яхха заторопился, чтобы впустить воеводу в горницу. Аминта пошёл здороваться с шапочными знакомыми, да договариваться о ночлеге — воевода этот вопрос решил для себя уже давно.

Поздно вечером, помывшись в бане и выпив забродившего мёду, Чудес, развалившись на лавке, в пол-уха слушал, как залихватская бабёнка, приплясывая, пела:

Воевода ухмыльнулся, вскользь подумал о богатыре, что гулял с какой-то местной девицей вокруг конюшни, поймал шаловливую вдовушку за руку, притянул к себе. Та дунула на свечу…

Мишна со Стефаном сидели рядком в избе Бабы Яги, освещённой весело горящими лучинами. Хозяйка угощала молодых овсяной кашей, пирогами с грибами, козьим сыром. Откуда это? Не иначе — колдовство.

Время от времени парень с девушкой начинали прыскать в рукава, вспоминая давешнее приключение, окончившееся шишкой на голове хозяйки. Впрочем, Баба Яга пару раз начинала хохотать тоже, несмотря на то, что постоянно меняла на макушке смоченную в холодной воде тряпку.

А дело закончилось так: когда Стефан поднялся на ноги и подхватил Мишну, она не стала закатывать глазки и падать в обморок, наоборот, ему пришлось хватать девушку за руку — та была готова вновь броситься в бой с коварной колдуньей. Стефану пришлось несколько раз встряхнуть Мишну, охваченную воинственным пылом. Только после она пришла в себя, начала воспринимать действительность.

Потом Стефан помог встать молодой (но древней) Яге, одновременно внушая Мишне простую мысль — иногда то, что ты видишь собственными глазами, и даже слышишь собственными ушами — таковым не является.

— Ты на лопате сидел? — спрашивала бледная Мишна.

— Сидел, сидел, ручки-ножки калачиком сложил, — отвечал Стефан.

— Баба Яга тебя в печь горячую на лопате совала? — не унималась синеглазая.

— Голенького, в самый что ни на есть очаг.

— А не помнишь ли — господин Коттин говорил, что «Яга» на древнем колдовском языке означает «приносящая жертву Агни»? Вот, она тебя в огненную печь и толкала, глупого! А ты заколдован был, улыбался блаженно, словно телёнок!

Стефан хмурил лоб, морщил уши, всё пытался представить, как телёнок может блаженно улыбаться — представил, засмеялся:

— Да ты не поняла ничего, глупая!

— Это я глупая? Не смей меня так называть! — синие глаза девушки горели, прядь волос трепыхалась на ветру. «Какая-то она другая, не наша, не чудская, — подумал некстати Стефан. — И некого расспросить про её историю! Как звали того спившегося купца? Аникей, что ли? Надо бы всё разузнать. Коттин ещё куда-то подевался, а в Белозерск идти надо!» — юноша дёрнул головой, вернулся в реальность. — Мне не веришь, спроси у хозяйки Яги, она тебе расскажет про то, как в северных лесах в печах моются!

Яга тихо прыснула, потрогала шишку на голове:

— Иди сюда, красавица, — сказала она, подводя Мишну за руку к печи. — Видишь, в очаге кварцевая галька и бадья с водой? Когда печь топится, камень раскаляется, его опускают в бадью, греют воду. Как дрова прогорят, и угли остынут, заслонку в трубе закрывают, в тёплый очаг лезут мыться. Красота, особенно зимой!

— А у нас баньки скатывают из брёвен, там печурку складывают из камней, полок из дерева собирают, чтоб лежать на нём. Ковшом как плеснут — вот пару-то! Горячего! — похвалился Стефан.

— Кушайте, детки, кушайте, — расплылась в улыбке ведьма, — Ох, мёд забыла, сейчас принесу!

Яга полезла за печь, загремела там крынками.

Стефан выпил чарку, ему стало тепло и хорошо. Он смотрел на молодую женщину, что на самом деле должна быть древней ведьмой, на её блестящие карие глаза, розовые щёчки. Мысли его путались, только какая-то одна пульсировала на самом краю сознания — если она сейчас так молода, то это… что? Что? Внезапно он уловил нечто — не взгляд, а только полунамёк, прикосновение чего-то нематериального, взмах ресниц — колдунья на краткий миг посмотрела на молодых по-иному — холодно и внимательно. Стефан мотнул головой, стал шептать про себя на готском:

— Боже, дай мне разум…

Ведьма с древним именем Яга, если это имя, а не что-то другое, невообразимо древнее и страшное, на мгновение поджала губы, хотела сказать что-то резкое, но передумала. Она засмеялась, запричитала, — Пейте, медок, кушайте! А воронов моих простите, они у меня глупые, молодые ещё! Стефан опять же краешком сознания подумал:

— Она не боится моих молитв.

Он хотел обдумать эту мысль, но ведьма вдруг запела, и разум юноши поплыл куда-то в далёкие края, где тепло, весело, все люди сильные и мудрые…

А Яга пела, и её голос завораживал, усыплял:

Мишна сидела за столом, подперев щеку рукой, из синих глаз текли сладкие слёзы, взгляд был устремлён в одну точку. Стефан был словно во сне, он всё видел и слышал, но не мог пошевелиться, вернее смог бы, если б захотел, но было так сладко и лениво, что не хотелось вставать и идти… куда идти? Зачем?

Ведьма, которую чудь звала Бабой Ягой, а Кот — жрицей древнего бога Агни, встала, вытянула руки, и только она сделала вздох, что бы сказать Слово и убрать морок, как вдруг дверь упала внутрь и в комнату кто-то ворвался. Стефан заметил лишь стальное облако, состоящее из неимоверно быстро вращающегося меча.

* * *

Старик Никон слёг незадолго до первого снега, в груди хрипело и клокотало — Блатида отпаивала старика, потомка готских графов, горячим козьим молоком с мёдом, настоями на липовом цвете, на сосновых почках. Приёмный сын Ариант, или просто Ари, что вошёл в дом лесных отшельников с подачи таинственного существа — господина Коттина, сдружился с Радимом и ходил за ним хвостом. Радим окончательно поправился — на молодом теле зарастает быстро, остался только рваный шрам размером с чешуйку большой рыбы.

На улице заскрипел снег, в дом вошли, отряхивая с пимов снег, раскрасневшиеся молодые люди — юноша и мальчик, один другого на две головы ниже.

— Радим, отец кличет, — шепнула на ухо старшему Блатида.

Юноша обеспокоено кивнул, мелко перекрестился по восточному обычаю, двумя перстами.

— Всё ли хорошо? — быстро спросил он, скидывая пимы и кафтан.

— Иди, он зовёт.

Радим подошёл к отцу, тот тяжко приподнял руку, мелко перекрестил сына. На лбу старика блестели капли пота, юноша слегка пожал руку отца — она была холодной и бестелесной.

— Сын, ты знаешь тайную тропку в княжий городок на реке…

— Конечно, батя. Я всё запомнил, когда мы ходили туда втроём, помните? А потом мы со Стефаном вдвоём ходили — я каждую зарубку помню.

— Скажи матери, пусть соберёт в дорогу, сама знает что. Бери Арианта, идите вдвоём. Ему уже пора знать путь. На сани нагрузите мешки с мехами, возьми соболя, чёрную лису и норку. Также бочонок мёду прихватите. Помнишь, летом в ручье за покосом перловицу собирали, перлы лежат у матушки в коробе — возьми его, сменяешь на ладан, если у них есть. Подойдёшь, как всегда, к дядьке Яххе, которого вы с братом Яхонтом дразнили, — старик слабо улыбнулся. — От меня поклон передашь, на малого скажешь — наш, дескать. Если скажет, что не знал про прибавление — отмолчись, бабы детей рожают много, забыли сказать, вот и всё. Возьмите у них пшеницы, овса, отрез льняной, соли не забудьте. Ночуйте в пещерке, что в склоне холма, будьте настороже, поглядывайте за волками. Да, возьмите ножи в сарае. Смотри за малым, дай ему лук средний, сам возьми большой. Ну, с Богом, идите, — старик махнул рукой.

Вышли на заре, восток розовел, как грудка снегиря, снег хрустел под валенками, под деревянными гнутыми полозьями саней. Сани нагрузили мешками, перетянули верёвками, чтоб не растерять товар. За плечами мешки с домашней едой, луки с натянутыми тетивами, на поясах колчаны, ножи в кожаных ножнах — настоящие охотники.

К вечеру добрались без происшествий до безымянной речушки, один берег был высок, глинист — мальчики влезли на крутой склон. Радим присмотрелся, нашёл запорошенную снегом плоскую плиту щебня, отвалил её. Ари помогал, пыхтел, по указанию старшего брата бросился собирать сушняк, приволок целую охапку ельника.

— Складывай сюда, перед входом, — Радиму нравилось руководить младшим братом, пусть и названным. — Здесь никто не ходит, дыма не увидит — до торгового пути день ходу, а волки не подойдут.

— Ночью не замёрзнем ли? — скорее для поддержания беседы спросил Ари.

— На ельник ляжем, камнем вход прикроем, да надышим — будет сносно. Сейчас тепло мороза нет, — снисходительно ответил Радим.

Радим отцовым кресалом высек искры — вскоре веточки затрещали, дым расстелился по земле, по приметам в эту ночь холод не должен побеспокоить путников. Поели вяленого мяса, разгрызли пару чёрных сухарей, а пить ничего с собой не взяли — зачерпнули снега, вот и всё питьё. Фляжку тащить без надобности — всё равно вода замёрзнет, пару дней можно перебиться.

Залезли в пещеру, Ариант улёгся на ароматную еловую подстилку. Радим прикрыл камнем выход, тоже прилёг — в щель светила Луна. Спали чутко, в лесу стояла абсолютная тишина, было слышно, как падают шишки, срываются с ветвей хлопья снега. Вдруг Радим приподнял голову — малый спал, тихонько посапывая. На пределе слуха юноши возник странный звук — будто кто-то пел песню, жутковато, подвывая. У Радима волосы встали дыбом, ему представилось что-то очень страшное, из тех сказок, что рассказывают ночью на сеновале, пугая и детей, и легковерных взрослых — оборотень с волчьей мордой, леший со страшными крючковатыми лапами, Баба Яга. Нащупав лук и стрелу в колчане, парень пополз к выходу. Ариант сразу же затих, потом открыл глаза, увидел бешеный взгляд старшего, палец, прижатый ко рту. Мальчик усилием воли сдержал крик, вцепился зубами в рукав. Овладев собой, он взял лук, острую стрелу с бронзовым наконечником, последовал за Радимом.

Коттин, имеющий огромный опыт общения с волшебными существами, решил сыграть в свою игру — он понимал, что молодые люди не устоят против древней ведьмы, но попытаются всё, же сыграть свои роли как надо. Коттин понимал — подойти незаметно к жилищу Бабы Яги им не удастся, она всегда настороже. Как Баба Яга, когда-то обычная женщина, приобрела волшебную силу и бессмертие, Коттин надеялся выяснить на месте. Он был готов рассказать ведьме собственную историю, лишь бы узнать ещё одну крупицу правды о жизни бессмертных — будущее становилось всё более туманным.

Когда ступа опустилась на поляну и девушка бросилась бежать в лес, а горячий парень Стефан решил воевать с ведьмой, Коттин счёл, что наступил лучший момент для его исчезновения. Он схватил меч и лук, забросил их за спину, где уже болтался мешок, шмыгнул за ствол ели, осторожно высунул нос. Яга была занята юношей, выскочившим с горящими глазами прямо на неё, вороны шумно орали над головой, удирающей на четвереньках Мишны. Коттин спрятался за молодой ёлочкой, потом на цыпочках побежал в противоположную сторону. На секунду он оглянулся, увидел, что Стефан стоит спиной к ведьме, разглядывая покинутое убежище, тотчас спрятался за толстое дерево. Бабы Яги странник не разглядел.

Отбежав от поляны, Коттин пошёл новым курсом, про себя отметив, откуда прилетела ступа, сопровождаемая стаей умных птиц. Наконец, бывший Кот вышел к избушке ведьмы, долго присматривался к следам, прочитал по ним, что все прибыли, что произошла стычка, похихикал над кочкой, вымазанной печной сажей. Коттин прокрался к крыльцу — Баба Яга на него не выскочила, не выпрыгнула — значит, занята гостями. А чем может быть занята ведьма, если не почуяла постороннего, да не простого витязя, а волшебного оборотня, с кольцом непонятного назначения, и глотком волшебного вина во фляге? Правильно — ведьма колдует, она отвлеклась, отключила внимание, позволяющее ей видеть всех проходящих по её лесу. Коттин осторожно взошёл на крыльцо, прошелестел вдоль стены, заглянул в окно. Ведьма пела, слов Коттин не слышал, он только видел в профиль вдохновенное лицо женщины, видел остекленевшие глаза юноши, слёзы, катящиеся из глаз юной Мишны. Осознав, что с какой-то целью коварная ведьма околдовала парочку, бесстрашный воин легко спрыгнул с огромного пня, что явно принадлежал дереву, росшему в древние времена. Коттин разбежался, взлетел на крыльцо, вломился в горницу ведьмы, вращая над головой мечом.

Ведьма взглянула на бывшего Кота и оторопела, замерев — пелена спала с глаз Стефана, он вскочил, столкнул со скамьи девушку, прикрыл её собой. Он решил напасть на обманщицу, продолжить несостоявшийся бой на лесной поляне — как вдруг увидел выражение лица Коттина. Стефан сделал шаг и замер, шаря по ремню, но ножа не было — древний странник давным-давно конфисковал его.

— Ну, здравствуй, Славуня, — тихо произнёс Коттин, глядя, в древние и одновременно молодые смеющиеся глаза ведьмы.

Через минуту, та, что долгими веками звалась Бабой Ягой, тихо ответила, — И ты здравствуй, Коттин Страж, беглый Кот Баюн. — Затем ведьма улыбнулась, взяла себя в руки, продолжила уже спокойнее, — Вот уж не думала, что кто-то с Хайрата до сих пор топчет землю. А я гляжу, знакомая рожа по лесу ломится. Но мне даже в голову не пришло, что это ты, а не твой потомок. Как ты пережил эти страшные тысячелетия?

— У меня, Славуня, к тебе тоже масса вопросов. Я тоже ни сном, ни духом, что ты до сих пор… хотя, как же я не смог догадаться? Это всё сделал Агни, да?

— Давай сядем рядком, да поговорим ладком, — Баба Яга посмотрела на жмущихся в углу молодых, улыбнулась. — Да вы никак от моей песни сомлели? Я и забыла сказать, что от моих песен люди становятся завороженными. Побочное действие, сама не знаю, как прилипло, — красавица улыбнулась, затем оглянулась — Коттин, вроде бы, проглотил её хитрость. Мужики, да ещё с мечами — простоваты против опытных женщин.

Славуня взмахнула руками — на стол пала белая льняная скатерть. После сказанного Слова, стол покрылся снедью, кувшинами, крынками.

— Уж извини, долго спала, запасов не сделала. Кушай, Коттин, колдовское, только не подумай чего плохого, всё свежее, с княжеских кухонь. Тут прибыло, там убыло.

Коттин облизнулся, доставая из сапога деревянную крашеную ложку, сел за стол, приготовился слушать историю Славуни.

— А кто дом стерёг, пока ты спала? — на всякий случай спросил он. — Ведь спала, точно?

— Да ваши знакомцы и сторожили, вороны из стаи Одина, вернее их правнуки!

— Ну, и черепа, конечно! Одного даже с Эллады занесло.

— Это Аристарха, что ли? Хороший был гоплит! Всё рассказывал, как царь Александр, пируя в Самарканде, послал его на север — узнать, где проходит граница обитаемого мира. Выяснилось — мир оканчивается здесь!

* * *

Радим отодвинул камень, закрывающий вход в пещеру. Костерок, уже прогорел, дым струился тонкой струйкой в небо, покрытое пеленой дымки. Сквозь туман просвечивал круг, сегодня Селена, как называл её отец, была холодной и злой, смотрела на Мидгард страшноватым прищуренным глазом. Было тепло, завтра грянет оттепель, снег станет тяжёлым, вязким, и если вечером подморозит, то всё покроется скользким настом.

Ариант тоже протиснулся к отверстию, выглянул наружу. Внизу было светло, снег в русле замёрзшего ручья тускло блестел под лунным светом, виднелись голые деревья с тёмной корой, стояла тишина. Вдруг Ари почувствовал, как Радим вздрогнул, и испуганно притих.

— А мы, братец, в лесу оборотня видели, да не простого, а царской крови, — в сотый раз мальчик сообщил Радиму о своих приключениях. — Боюсь я, как бы это не его слуги пожаловали!

— Тише ты, ворона, накаркаешь, — прошептал Радим, перекрестившись.

Путники затаились, прислушиваясь. Сначала было тихо, потом неподалёку раздался скрип снега, кто-то запел незатейливую песню. Волосы у обоих встали дыбом — они увидели, как на освещённое место вышла горбатая фигура, замотанная в нечто, показавшееся Ари саваном, в который обряжают мёртвых, перед тем, как опустить в домовину. Тетива от напряжения дрожала в руках Радима, Ариант никак не мог устроиться в узком пространстве пещерки — было тесно, его стрела упиралась в земляную стену.

— Оборотень, как тогда, — стуча зубами, прошептал мальчик.

Фигура в саване остановилась, голова повернулась, братья поняли, что существо учуяло дымок, слабо струящийся от прогоревшего костерка. В этот момент в прореху низких облаков выглянула Луна, и страшная фигура оказалась женщиной, закутанной в плащ, а горб чудовища превратился в заплечный мешок. Женщина, пошатываясь, сделала шаг по направлению к костру, но подъём одолеть не смогла, поскользнулась, тяжело опустилась на колени. Волосы её были спутаны и лезли в разные стороны из-под шали, лицо было тёмным, призрачный лунный свет не давал возможности разглядеть черты лица.

Радим, осознав, что это не страшное порождение тёмных сил и не враг с оружием в руках, шепнул младшему, — Пойду, погляжу, что там происходит.

— Я с тобой, — немедленно ответил Ари.

— Сиди тут, я сказал, — повысил голос Радим. — Надо разузнать, что к чему, вдруг за ней кто крадётся.

Женщина услышала человеческий шёпот, попыталась встать, потом позвала хриплым голосом, — Кто здесь! Я не тать ночной, помогите!

Радим вытолкнул камень, вылез наружу, не опуская на всякий случай стрелу. Не успел он выпрямиться, как выскочил Ариант, встал рядом, во все глаза, рассматривая ночную гостью. Старший братец только головой мотнул, никакого слада с младшим, как же — он с самим господином Коттином из дикого леса явился.

Спрятав стрелу в колчан, закинув лук за спину, Радим спустился вниз, протянул руку женщине. Та уцепилась за неё, с трудом поднялась, медленно взошла в гору. Ариант уже побежал вниз, озираясь на тёмные провалы леса — понадобился хворост.

Не задавая никаких вопросов, братья разожгли костёр — круг света упал овалом вниз по склону, растворяясь в прибрежных кустах. Когда огонь начал жадно поедать толстые ветки, все вплотную приблизились к углям. Радим кивнул братцу, тот полез в пещеру, принёс мешок, достал вяленое мясо. Затем из мешка были извлечены несколько сухарей, кусок козьего сыра. Братья протянули путнице еду, та жадно принялась грызть волокна мяса. Когда женщина насытилась, она прихватила грязной ладонью комок снега, долго плюмкала во рту холодной талой водой, наконец, проглотила её.

— Благодарствую за тепло и еду, путники, — сказала женщина повеселевшим голосом, — Меня зовут Кика, я иду в Словенск.

Юноши замерли, испуганно уставясь на гостью. Виданное ли дело — зимой, одна, по непроходимым лесам, за тридевять земель!

— Да вас, матушка Кика, волки сожрут! — сказал, наконец, Радим.

— То же самое мне сказал и новый господин, из оборотней, что явился и изгнал проклятого Фавна!

— Что за оборотень, и откуда тут Фавн, божок Эллады? — удивлённо спросил Радим, вспомнив рассказы своего учёного отца.

— Оборотень был верхом на волке? — затрясся от страха Ариант.

— Оборотень тот — Кот, и зовут его Баюн. А в человеческом обличье — Коттин. Когда он пришёл — проклятый Фавн сбежал. Но все прочие жители вдруг умерли.

— Господь наш Иисус! Нашёлся! — воскликнул юноша. Потом подумал, перекрестился, спросил. — А при нём кто-то был, или он один воевал?

— Был, как же — парень молодой, высокий.

— Слава тебе, Господи! Оба живы!

— Расскажи мне про твоих богов, старшой, — попросила женщина.

— А ты мне поведай, что произошло с тобой, и с Котом Баюном со спутником.

Они говорили до рассвета, Радим рассказывал об учении Христа, Кика — о Фавне и Коте, Радим о Сатане и адском конклаве, женщина о далёком светлом городе Словенске. Арианта сморил сон, он сидел у самого огня, клюя носом, потом свалился на бок, уснул, засунув руки в рукава.

— Не ходи одна, ради Бога! Туда идти с месяц, помрёшь с голода, или пойдёшь на корм зверью. Ари говорил, что под Чудово волколаков видели — вот страх! Пойдём с нами в городок, там отъешься, может, приспособят тебя к делу какому. А потом придут гости с товаром — уйдёшь в свой Словенск.

— У меня свои пути, — ответила женщина. — Меня твой… меня теперь Бог поведёт. Прощай, может, ещё свидимся.