Куртмурад, или просто Курт, как звали его друзья, вел старенький «Москвич» к родному поселку. Это был тучный и очень смуглый туркмен со смоляными волосами с проседью. Рядом с ним сидел Сердар-ага, пожилой сухощавый человек в норковой шапке. Виталий, который ехал на заднем сиденье машины, все гадал, как можно ходить в сорокаградусную жару в шапке, но стеснялся спросить. Многие пожилые мужчины-туркмены носили такие вот изумительные, с точки зрения европейца, головные уборы. Встречались и молодые люди в норковых шапках и рубашках с коротким рукавом, но значительно реже.

Они спали от силы два часа. Дольше спать было просто невозможно из-за наступления жары. («Виталик, если на рассвете не вставать, то шайтан на лицо помочится», — сказал Реджеп.) Уже часа полтора, как рассвело, и в окошко можно было смотреть без боли в глазах лишь потому, что они ехали на запад. Слева от дороги, обсаженной куцыми шелковицами, тянулась драконья гряда гор. Справа зеленели терзаемые ежедневным зноем поля. У обочин кое-где паслись надменные верблюды. Они лакомились зеленовато-белесыми колючками. На полосках зелени то тут, то там трудились местные крестьяне, в основном сгорбленные фигурки женщин, чьи головы были замотаны, чтобы не сжечь лицо, белыми косынками.

Курт и Сердар-ага о чем неторопливо, но очень громко говорили по-туркменски. Виталия забавлял этот язык. По дороге в Туркмению он, правда, привык к слащавому блеянию бакинцев. Здешняя же речь хотя и была родственной азербайджанскому, но сильно отличалась. Это был гортанный и горделивый язык жителей пустынь. Словно они каждым своим словом преодолевали какие-то суровые внешние обстоятельства.

— Виталик, тебе не жалко в такой одежде ехать в горы? — вдруг спросил Курт.

— А? Что? — сказал застигнутый врасплох за размышлениями Виталий.

— Ты не снисняйся. У меня дома мы найдем тебе одежду, — пообещал Курт.

— Угу, спасибо, — кивнул Жуков.

— Раньше не был в Туркменистане? — спросил Сердар-ага.

— Нет, — сказал Виталий.

— Погоди, еще такие места увидишь, — посулил Курт.

Они свернули с дороги направо и въехали в поселок. Асфальт широкой улицы плавился от зноя. Лоснилась на солнце и трепетала от легчайших дуновений зелень.

Они остановились у одного из дворов и вошли в ворота. Просторный одноэтажный дом был полностью затенен виноградными беседками. Рыжеватая девочка-подросток катала в коляске голопузого младенца. В ближнем углу двора лежала огромная серая собака с подрезанными ушами. Она лишь приоткрыла один глаз на вошедших, но не шелохнулась. В дальнем углу двора стоял могучим зверем грузовик «Урал».

На топчане в пятнистой тени виноградника сидел юноша в сорочке с длинными рукавами и в черных штанах типа шаровар. До появления мужчин он степенно завтракал, но, завидев их, соскочил с топчана и поспешил навстречу. Он пожал руку старика и руку Виталия обеими руками, широкими ладонями крестьянина. Курт, его отец, отослал его зачем-то в дом.

— Мой сын Данатар, — сказал Курт.

Они втроем уселись по-турецки на топчан. Из дома вышла жена Курта, статная женщина в просторном балахоне до пят. Нижние концы головного платка скрывали ее подбородок. Она поздоровалась с мужчинами и подала Курту блюдо с лепешками и миску с жареными овощами. Потом вынесла из дома чайнички с зеленым чаем, пиалы и большой арбуз на керамическом круглом подносе.

Данатар тем временем выносил из дома снаряжение: канистры для воды, обшитые войлоком, туго набитые вещмешки, кожаные патронташи и огромную авоську с пустыми пластиковыми баклагами. Он отнес все это в кузов грузовика. Потом стал выбрасывать из сарайчика корявые узловатые дрова, которые падали на бетон с чугунным звуком.

— Виталик, не был в песках наших? — спросил Курт.

— Нет.

— Эти вот палки — саксаул. Если саксаул есть — другой дрова не надо. Как уголь горит.

Потом они стали завтракать, поскольку в доме Реджепа из-за позднего ужина есть спозаранку отказались. Курт и Сердар-ага ели неторопливо, изредка обмениваясь фразами. Виталий решил, что тушеные овощи удались хозяйке на славу. Задрав голову, он увидел среди листвы обильные, но еще незрелые гроздья. Потом посмотрел на собаку. Собака в эту минуту как раз легла поудобнее на бок и вытянула длинные лапы.

— Нравится мой алабай? — спросил Курт.

— Не знаю, — пожал плечами Виталий. — Похож на дворнягу. Он что, совсем не лает?

Курт переглянулся со стариком и улыбнулся:

— Этот дворняга люди из Москвы приезжают брать. За пятьсот долларов щенок идет. У меня эркек… самец то есть. У соседа самка. Когда щенки буваит — сразу ребята забирают. Целый очередь стоит. Только мы за границу не продаем. Пускай тут будут.

— Этот собака знаешь какой? — сказал Сердар-ага. — Он зря туда-сюда гав-гав не делает. Ты попробуй зайди во двор, когда хозяева ушли. Он тебя пустит. Можешь в дом зайти, чай попить. Потом захочешь уйти — уже не пустит. Хозяина будешь ждать. И ни один лишний раз не залает.

Поев, туркмены провели руками по лицу, видимо, произнося мысленно благодарение за трапезу. Потом Курт сказал:

— Виталик, иди там в кузове посмотри себе одежду. Там чистый гимнастерка есть, штаны есть, панама.

— Нет-нет, спасибо, — замотал головой Виталий, карманы джинсов которого под прикрытием подола футболки ломились от долларов, рублей и манатов. — Это у меня домашняя одежда.

Курт обескураженно посмотрел на новенькие голубые джинсы Виталия и белоснежную футболку. Потом стал рассказывать:

— У меня племянник учится в Истанбуле. В том году на каникулы приехал. Поехали в пески на зайчиков. Сердар-ага был, Реджеп был, я был. Убили штук десять зайцев. Лежим ночью, кушаем, чайкуем. Племянник берет сигарету, закуривает. Реджеп спросил: «Ты на кого учишься?» Племянник говорит: «Банкир буду. Бизнес-мизнес делать буду». Вдруг Сердар-ага сказал: «Ай, ни х… ты не будешь бизнес-мизнес!» Племянник говорит: «Почему, Сердар-ага?» Сердар-ага сказал: «В костре много угольки есть, а ты спичка потратил. Вот почему».

Курт так точно и живо изобразил нравоучительную сценку, что Виталий захохотал. Вместе с ним засмеялись и Сердар-ага с Куртом.