НЕПРАВИЛЬНЫЙ СОНЕТ
Увы, чудес на свете не бывает.
На скептицизма аутодафе
Сгорает вера в злых и добрых фей,
А пламя все горит, не убывает.
И мы давно не видим миражи,
Уверовав в своих удобных креслах
В непогрешимость мудрого прогресса
И соловья по нотам разложив.
Но вот оно приходит ниоткуда,
И всем забытым переполнен кубок:
Любовь, дорога, море, паруса…
Боясь шагнуть с привычного порога,
Ты перед ним стоишь, как перед Богом,
И все-таки не веришь в чудеса.
СОНЕТ N 155
Ушли во тьму поэзии года,
Года Петрарки, Данте и Шекспира,
Когда все споры из-за милых дам
Решала мигом шпага и рапира,
От комплиментов свадебного пира
Глаза невест блестели, как слюда,
И рыцарь добивался слова "Да!",
Сразив в бою дракона иль вампира.
Герои уходили в никуда,
Дабы алмазы всех сокровищ мира
Сложить к ногам любимой. Господа!
Мы перед ними – пакостней сатира!
Но столь далекий век был нас умней –
В нем нет международных женских дней!
СОНЕТ ПРО "ДА" И "НЕТ"
Никто, нигде, никак и никогда.
Заложник отрицательной частицы,
Я начинаю мерзко суетиться,
Оставшись на границе с "нет" и "да",
Горит в огне закатная слюда.
Готовятся кричать ночные птицы.
Все беды спят. Моей беде не спится.
Беда идет, торопится сюда.
Ее шаги текучи, как вода,
И взгляд ее острей вязальной спицы.
Допив коньяк, жую остатки пиццы,
А в небе загорается звезда.
На склоне дня не удержать рукой
Предчувствие, надежду и покой.
СОНЕТ О БОЛЬНОМ ВОПРОСЕ
Я – пасынок Большой Литературы.
Ропщу ночами и не сплю с женой.
Скажите, с кем вы, мастера культуры?!
Не знаю, с кем, но только не со мной.
И критики стоят ко мне спиной –
Филологов высокие натуры
Не переносят мерзкой конъюнктуры
И брезгуют столь низко павшим мной.
Иов на гноище, вечно пьяный Ной –
Таков я есмь. Микстуры мне, микстуры!
Читатель глуп. Читательницы – дуры.
Поп? Попадья? Нет, хрящичек свиной.
И все же я живуч, как лебеда.
Не мне беда, ребята. Вам – беда.
СОНЕТ О СОНЕТЕ
Восплачем же о гибели сонета!
Старик угас, стал дряхлым, впал в маразм;
Мешок костей – верней, костлявых фраз! –
Вчерашний день, истертая монета,
Фальшивый чек. Так мертвая планета
Еще летит, но гнусный метастаз
Разъел ей душу. Самый острый глаз
Не различит здесь тень былого света,
Не сыщет жизни: камень, лед и газ,
К дыханью непригодный. О, комета,
И та куда блистательней! Не раз
Мы сокрушались: был сонет – и нету…
Так муравьи, по-своему мудры,
Сокрушены морщинами горы.
СОНЕТ ЦУРЭНА
Как лист увядший, падает на душу
Моя тоска. Изгнанник, я один.
Ушедших бедствий раб и господин,
Я счастий новых безнадежно трушу.
Судьба брюхата. Срок пришел родин.
Младенец криком мне терзает уши –
Дитя-палач, рок сотрясает сушу,
Смеясь вослед: "Иди, глупец, иди!"
Ну что ж, иду. Я клятвы не нарушу –
Дабы перстами ран не бередить,
Сопьюсь, споюсь, оставлю позади
Друзей, отчизну… Сердце, бейся глуше!
Тоска, увядший лист, чей жребий – тлеть,
Ты рассекаешь душу, словно плеть!
ИЕРУСАЛИМСКИЙ СОНЕТ
Я не узнал тебя, Иерусалим.
Две первых буквы слив в едином вздохе
Твой древний рот жевал ломоть эпохи,
Насквозь его слезами просолив,
Но я был чужд. Так небу чужд залив,
В единой синеве лелея похоть,
А не любовь. Так ствол, поросший мохом,
Нимало не похож на свежий лист.
Ты не хотел спуститься, я – подняться,
Подозревая в вечности обман,
Боясь судьбой случайно обменяться –
Но почему теперь ночами снятся
Дневной жарой сожженный Гефсиман
И девочка с винтовкой М-16?