Моё знакомство с Санкт-Петербургом началось под вой сирен «скорой помощи», на высокой скорости, без остановок на светофорах и виртуозной езды по трамвайным путям. Две реанимационные машины в полдень, 10 ноября, везли двух парней в Северную столицу в крайне тяжелом состоянии.
В одном из реанимобилей лежал мой сын, около недели назад попавший в жуткую автомобильную катастрофу, возвращаясь с соревнований из Петербурга в Москву, где он учился в университете физкультуры и спорта. На момент этой трагедии ему было 19 лет, и у него было очень много планов на жизнь…
Трасса Москва – Санкт-Петербург автодороги «Россия» пользуется дурной славой у всех автомобилистов, а её 585 километр – между деревнями Зуево и Придорожное Чудовского района (120 км от Санкт-Петербурга) – оказался роковым в жизни и моей семьи. В один миг судьба моего сына не оставила ему шансов на жизнь в прежнем качестве, нанеся жестокий удар молодому и здоровому телу.
Не так я представляла своё знакомство с этим великим городом, уже давно проявляя любопытство, связанное с отзывами людей, побывавших или живших в нём. Кто называл Питер «лёгким» – там ему легко дышалось, кто «свободным» – там можно безболезненно выражать себя, кто интеллектуальным, а кто гордился интеллигенцией.
Я собрала у себя в голове много мнений разных людей и долго размышляла над этим, думая о том, как же я восприму его? Ведь я ему вроде и не чужая – некоторые из моих предков имели непосредственное отношение к Санкт-Петербургу: прадед по материнской линии работал в нём кровельщиком и там же, в 1937 году, пропал без вести, бабушка по отцовской линии прошла всю блокаду, работая медсестрой в госпитале. И вот я, готовившаяся посетить этот город обстоятельно и продуманно, попадаю в него так неожиданно и по такому печальному поводу, вместе с незнакомыми людьми и непоправимыми обстоятельствами…
В тот день, подъезжая к «южным воротам» Питера, я совсем не думала о будущем, жила одним часом и просто надеялась на помощь. Я еще не знала, что не сразу открою для себя этот город: не сразу пойму его и не сразу он примет меня. Это было нелегко: понять, вникнуть, вписаться. Все это произошло потом, и интеграция в ауру Северной столицы обернулась спокойствием, сочетающимся с печалью моих личных обстоятельств. Именно поэтому Питер так дорог мне. Нам суждено было тогда пробыть там 51 день, и ни один из них я уже не забуду никогда.
Я долго размышляла, чем же завораживает людей Питер и, наконец, поняла – этот город настолько многообразен, что каждый может найти в нём что-то своё, очень личное, что оставляет неизгладимый след в душах разных людей. В дальнейшем, я всей душой полюблю Петербург, но не безусловно, а за то, что он такой – с историей страны, что он необыкновенный; за то, что он помог нам, что в нём жили святые Русской православной церкви, беззаветно любившие этот город, и за то, что там сегодня живут те люди, которых мне судьба предоставила узнать…
Авария
Авария произошла 4 ноября 2011 года. Машина с четырьмя ребятами выехала из Питера, когда их соревнования по вольной борьбе ещё шли, но бои молодых людей уже закончились и они, уставшие, но довольные, сели в автомобиль. Не участвовал в боях только Максим, который и вёл машину, его день был ещё впереди – через два месяца в Москве он должен был выступать на своих соревнованиях по КУДО – спортивному виду единоборств, где уже раз становился чемпионом Москвы. Надо ли напоминать, что ребята не пили и не курили – уточню это сразу, чтобы не возникало никаких вопросов.
В Питере не задержались – торопились в Москву к воскресенью, хотя мой сын и предлагал остаться на ночь.
Позже, в документах следствия, место аварии будет отмечено так: «на 585 километре + 700 м автодороги «Россия» в Чудовском районе Новгородской области». Именно в этом месте заканчивался новый асфальт и начиналась старая дорога, посреди которой, по версиям некоторых свидетелей, без каких-либо предупредительных знаков, как два острых ножа, торчали железные отбойники, обрубленные в связи с ремонтом дороги; в кромешной темноте они практически не видны. В тот ноябрьский вечер не было и снега – естественной желанной подсветки.
Почему и как? Этот вопрос задавали мне многие.
«Темнота. Около семи часов вечера. В той местности в это время года темнеет уже после 16 часов. Дорога незнакомая, разметки нет. Все спят, естественно, кроме водителя. Встречные машины далеко, гиблое место не обозначено. И почему-то «жмёт» к середине»…
Обрезанный отбойник Максим замечает только тогда, когда тот возникает уже перед капотом. Руль вправо и по тормозам… Но поздно – «Шкода Октавия» через левую фару надевается на грязное железо как на шампур. Скрежет металла, резкий запах, и около 20 метров ее дальнейшего пути становятся ужасом… При следственном осмотре тормозного пути машины обнаружено не было – она просто налетела на отбойники с той скоростью, с которой шла по трассе. Разбитая машина согнула железного монстра, перекрыв трассу. И сразу скопилось много авто, а на встречной полосе в «легковушку» зазевавшегося водителя въехал автобус такого же «интересующегося». Как всегда…
К несчастью, кресло водителя «Шкода Октавия» было сильно выдвинуто назад, из-за чего левая нога моего сына, сидевшего за ним, была плотно прижата к двери, и грязное железо жестоко стесало и изрубило его ногу, пытаясь вырвать её, при этом безжалостно выкручивая…
Максима вытащили первым. Его нога имела неприглядный вид, позже врачи будут бороться за её сохранение. Когда вытаскивали моего сына, он был без сознания. Его уложили на асфальт, перевязали то, что осталось от ноги (20 см), и кто-то заботливый накрыл его одеялом…
«Я убил Пашку, застрелите меня», – просил Максим, то ли от невыносимой боли, то ли от ужаса произошедшего.
В результате случившегося, у Максима два сложнейших открытых перелома левой ноги – бедро и голень, с голени вырван кусок мяса. Два других парня не пострадали. Они даже без ударов и царапин, разве что шок, из которого они выйдут ещё не скоро; и ещё долго перед их глазами будет «как фильм это всё»:…куски мяса, костей… стуки, крики… и долго ещё будет преследовать специфический запах смеси разогретого железа, крови и грязи…
Машина «скорой» приехала быстро, как говорили врачи, и не было её очень долго – минут 40, как говорили потерпевшие. Увезли первым самого тяжёлого, а фельдшер «скорой» осталась с Максимом, оказав ему первую помощь на месте, чем и спасла ему жизнь. Машина за ним приехала через 10 минут.
Что будет дальше с Пашей, никто не знал. Позже, в Петербург сообщат, что он умер. То ли в больнице, то ли от потери крови, да это и неважно. По медицинским показаниям, он получил травму, не совместимую с жизнью. В подобных случаях люди гибнут на месте от потери крови и болевого шока. Но он выжил. Как? Не знает никто.
Чудовская больница
Маленький город Чудово – обыкновенный, серый, ничем не примечательный городишко, разве только имеет шесть промышленных предприятий на своей территории (из-за чего у его жителей всегда есть работа), местную достопримечательность – дом-музей Н.А. Некрасова с огороженной территорией прямо возле городской больницы и большое количество живущих в этой местности цыган.
Несмотря на немаленькие зарплаты на производстве, этот город поразил своей никчёмностью в бытовом плане и отсутствием сдаваемого жилья. Из разговоров с местным населением выяснилось, что виноваты в этом те же: пьянка, лень и низкий интеллектуальный уровень аборигенов.
Так пронзительно вой сирены «скорой помощи» не тревожил этот «чудовский» городок ещё никогда. Даже в больнице все забегали, предчувствуя сложность ситуации. Зафиксированное время Пашиного поступления в ЦРБ г. Чудова – 19.45, а дальше все происходило не так, как хотелось бы.
После необходимых приемных процедур Пашу положили под капельницу, вызвали травматолога (своего не было) из Великого Новгорода (70 км от Чудова), так как участок дороги, на котором произошла авария, относится к Новгородской области, и стали оперировать Максима, но только потому, что он был на операционной каталке, а, может, посчитали, что у моего сына слишком мало шансов.
К Паше приставили 17-летнюю девушку Свету, которая подрабатывала нянечкой, чтобы следила за его состоянием. Надо отдать должное её бдительности – она не дала Паше умереть во второй раз. Она разговаривала с ним и, отвечая на её вопросы, он вдруг сообщил, что он летает и уже видит “свет в конце тоннеля”.
В ужасе девушка, глянув на рану и увидев, что из нее струится кровь, стала кричать: «Паша, останься, не уходи». Она начала звать на помощь. И врачи, прервав операцию Максиму, наконец-то обратили своё внимание на умирающего парня.
Только в полночь началась операция по промыванию раны моего сына – в ней было множество частиц железа, осколков и грязи, потом зашивали сосуды. Два опытных врача, в их числе, можно сказать «прилетевший» из Новгорода, травматолог и главный врач больницы – анестезиолог, оперировали Пашу.
Рома и Игорь (два других парня), оставшись на месте аварии, посреди дороги в состоянии психологического шока, воспользовались предложением местного парня на «Ниве» довезти их до больницы. Они простояли под окнами ЦРБ г. Чудова 4 часа (в больницу их не пускали), созваниваясь все это время с друзьями из Питера и Москвы. Глубокой ночью за ними приехали ребята из Санкт-Петербурга и увезли обратно.
Уже в 21.00 (через час с лишним после аварии) на одном из сайтов фанатов Москвы появилось объявление с огромным восклицательным знаком в красном круге. Ниже надпись:
Юзеры нашей гостевой Добив,
ЭРИТРОМИЦИН, Джойстик, Ромио
попали в аварию, возвращаясь с турнира
в Санкт-Петербурге.
Это случилось на трассе у города Чудово.
Добив и Джойстик в тяжёлом состоянии в больнице!
Мы надеемся на вашу помощь!!!
И уже с этой минуты «загудел» интернет, подключая в круговорот событий всё новых ребят, и тут же пошла помощь из Москвы и Санкт-Петербурга…
Кроме спортивных занятий, попавшие в беду парни увлекались футболом, у них было много друзей, связанных с этим занятием. А Джойстик – это интернетовский «ник» моего сына.
К утру о происшедшем знали многие из двух столиц, кроме меня…
Реанимация
Паша ничего не помнит о моменте аварии. В его памяти стерта вся информация об этом, хотя врачи утверждают, что в ту ночь он был в сознании и разговаривал. Позже он вспомнит только то, что заснул в машине, а очнулся уже в реанимации и стал жаловаться на то, что у него онемела левая нога.
– Нет у тебя больше ноги, – резко ответил главный врач больницы – Федюков А.Н., находясь в этот момент рядом (дай Бог тебе здоровья, добрый человек!).
– Как нет ноги? А куда ж она делась? – молниеносно спросил Паша.
А дальше началась депрессия, увеличивающаяся с каждым часом…
Я приехала на третий день после случившегося – мой путь лежал из Пятигорска в Ставрополь, из Ставрополя в Москву, из Москвы в Чудово, куда я приехала на «Сапсане» 7 ноября в полдень. Рядом со мною был мой пятнадцатилетний младший сын Дима, ставший в те нелёгкие дни моим крепким плечом: он таскал тяжёлые сумки, оберегал меня и помогал во всём без лишних слов.
Была ли я шокирована увиденным в реанимации? Нет. Я была готова к этому, душа моя была задета другим – хуже, чем ужасающая картинка – болью, которую испытывал мой сын. Наверное, её бы хватило на целый миллионный город, так были сильны его физические и душевные страдания.
Сначала меня врачи не хотели пускать в реанимацию, стойко стояли у дверей и обороняли вход, хотя знали, что я приехала издалека. Но я была настроена решительно, да и Паша не вызывал надежд у медперсонала, поэтому меня решили все-таки впустить. Картина, которую я увидела, когда вошла, была сравнима с картиной пыток. Моё материнское сердце ужаснулось от безвыходной ситуации – невозможности помочь и хоть чем-то облегчить эти страдания.
Мой сын лежал на реанимационной кровати и всё, что осталось от его ноги, было страшно распухшим и просверлено сбоку насквозь, через кость. На вставленном туда железном штыре был подвешен груз – гиря весом где-то от 3 до 8 кг. И это при том, что все кости его таза с левой стороны были разломаны – у сына был множественный значительный перелом таза, бедренная кость вывихнута, мышцы перекручены, кожа разодрана и, как выяснилось впоследствии, шло внутритазовое кровотечение.
Знали ли обо всём этом врачи? Я думаю, что половину знали, а половину – нет. Их рентген никуда не годился, аппаратуры современной, естественно, не было. Кроме того, подобная гиря висела и на здоровой ноге, которая была просверлена таким же образом и тоже подвешена – для противовеса. Это был невыносимо больно. Надо ли ещё описывать эти муки?
– Как ты, сынок?
– Мама, – тихо сказал сын, – дай таблетку, чтобы сердце остановилось, так больно…
Как матери выдержать такое?.. Только желание сделать всё возможное, чтобы помочь сыну при его неимоверных муках, спасло меня от сердечного приступа и нервного срыва. Кроме того, помощь нашего рода и молитвы близких стояли за моей спиной – мне было на что «опереться».
Материнская боль
Какой был самый тяжелый момент этих дней? Самым страшным было узнать… Просто услышать и осознать… это когда горе наваливается со всей своей внезапностью и пронизывает тебя всю, и ты понимаешь, что ничего уже нельзя исправить. В этот момент – буквально в одно мгновение – для меня жизнь резко, неожиданно и бесповоротно поделилась на «до» и «после».
Мой Пашка… Такой всегда с детства неугомонный, харизматичный, сильный… порою агрессивный и нетерпеливый, практически всегда добрый, романтичный и чувственный, иногда ленивый и апатичный, иногда слишком импульсивный… человек-мыслитель, с глубоким умом и прекрасным чувством юмора. Наш Пашка…
В момент известия я находилась у своей матери в своём родном городе Пятигорске – собиралась на рынок за покупками. Через две недели в планах было поехать в санаторий подлечить сердце – год выдался напряжённый. А накануне вечером, в день аварии, вся наша семья собиралась вместе по одному семейному поводу – сейчас это мы делаем уже совсем редко. И чтобы не огорчать мать, приехала и я. Хотя так не хотелось ехать! И уже неделю меня охватывала непонятная грусть: не смеялось, не веселилось, не радовалось… Бездонная, всеобъемлющая грусть на фоне встречи всей семьи, съехавшейся ради семейного события из разных мест. Вот тебе и сон в руку…
Паша мне снится достаточно редко, можно сказать, очень редко, но если это случается – то что-то значительное в его жизни всегда происходит. За пятнадцать дней до аварии мне приснился странный сон, будто бы собралась вся моя семья: брат с женой и тремя детьми, сестра с мужем и двумя мальчиками, я, младший брат Паши и наша мама. Все мы провожаем Пашу на самолёт – большой самолёт, который ждёт только его одного. Уже вышли мы на аэродром и остановились прощаться, а я смотрю, что Паша почему-то в детских колготках, в которых он бегал, будучи малышом… Когда проснулась – стала переживать. Сон закончился неожиданно: Паша решил остаться…
Чувствовала ли я что-нибудь в момент аварии? Нет, кроме беспричинной грусти – ничего. Ночью не спалось, как всегда, и думалось, как всегда. Да, о Паше думала и собиралась позвонить; он на неделе не смог со мной поговорить по телефону и попросил перезвонить на выходных. В принципе – ничего особенного, кроме сна и грусти… Я часто думаю, почему я не почувствовала беду в тот момент?.. Хотя моя мама, Пашина бабушка, вся извелась, пока мы ехали с Димой к ней на маршрутке из Ставрополя. Говорила, что предчувствие было плохое, будто что-то в дороге может случиться…
Звук упавшей в телефон воскресной смски (05.11.11 09:43:29) вызвал безобидный вопрос о раннем госте, и я сразу взяла телефон. «Анна Анатольевна, Паша попал в аварию, в крайне тяжелом состоянии!» – было написано там. Сердце забилось, а мозг стал лихорадочно работать.
Я тут же перезвонила Маше, которая прислала сообщение, бывшей Пашиной девушке, и на мои вопросы она ответила, что сама всё узнала из интернета и подумала о том, что, скорее всего, родителям-то никто и не позвонил. «Руки, ноги целы?», – сразу спросила я. Ни голова, ни спина мне как-то не пришли в голову. «Не знаю», – робко ответила Маша, позвоните лучше его другу, который был с ним в машине в тот вечер, спросите, что и как, да и где лежит точно. Дала телефон друга.
«Руки, ноги целы?», – практически с этого же вопроса начала я телефонный разговор с Романом – участником аварии.
Парень замялся, как-то мягко ушёл от ответа и назвал больницу. Я почувствовала недоброе. Телефон больницы нашелся в инете, и вот я уже набрала реанимацию ЦРБ г. Чудова. Мне ответила реанимационная медсестра. Жёстко, без вступлений: «Да, лежит. Ампутировали ногу. Состояние крайне тяжелое. Конечно, приезжайте, Вы нужны ему…».
Я выла, как стая волчиц воет тёмной холодной ночью… и от невозможности что-то исправить моё горе не имело границ. Мой Пашка! Я ведь всегда была уверена, что с ним никогда и ничего не может случиться, я молилась за него постоянно, я всегда думала о нём и переживала вместе с ним его проблемы…
А дальше… мое сердце… и почти обморок… «скорая»… феназепам… родственники, машина, и домой – в Ставрополь, где мне уже начали подбирать варианты, как добраться до Чудова.
Рыдая, я собирала вещи, рыдая, я звонила начальству, рыдая, я как-то общалась. Этим же вечером мы с Димой сели на поезд и уехали в Москву, куда прибыли через полтора дня рано утром, и сразу пересели на «Сапсан»…
Перед больными нельзя плакать – их нужно лечить. И я не плакала возле сына, я просто решала проблемы по мере их возникновения…
Перевозка
Травмированных парней нужно было сразу перевозить в лучшую больницу, об этом сообщалось на сайте ребят – «…местные говорят, что их вам нужно увозить оттуда, так как больница их эта – нехорошая и ничем толком им там помочь не смогут, так как уровень специалистов низкий…», и многие это понимали, особенно те, кто уже сталкивался с врачами «глубинок» и тамошним уровнем медицины. Только эта перевозка была возможна с помощью коммерческой «скорой помощи» (потому что собирались забирать по инициативе родственников, а не по российским правилам определения больных).
Деньги, которые требовались на две «скорые», а они немалые, питерские парни собрали уже 5 ноября утром, на следующий день после аварии, а 6 ноября, когда состояние ребят более или менее стабилизировалось, договорились с больницами Санкт-Петербурга о приёме их на лечение в любое время. Но… чудовские врачи сказали, что «пострадавшие ребята на данный момент не транспортабельны в связи со сложностью их травм, поэтому будут пока оставаться в местной больнице». А о Паше, приезжавшим из Питера парням, главный врач, «огрызаясь», говорил, что «вообще с такими травмами не живут».
Через пару дней всё поменялось, рекомендации врачей стали разниться. Если сначала чудовские говорили, что нужно воздержаться от перевозки, а питерские хотели вывезти, то теперь наоборот – 8 ноября главный врач ЦРБ г. Чудова стал вдруг настаивать на перевозке ребят, аргументируя тем, что свою задачу – оказать первую помощь – они выполнили, а теперь, мол, работа травматологов нужна и нужно перевозить: «Если не в Питер заберёте, то в Новгород по принадлежности повезу, но вот беда, в Новгороде нет мест и нужно подождать ещё немного или будут лежать в коридоре…».
А в это время питерские врачи говорили: «Оба парня находятся в состоянии шока. Макса нельзя сейчас перевозить, так как он «на растяжках» (какая-то кочка при перевозке – человек может остаться инвалидом), а у Паши раздроблен таз. Какая перевозка с такой травмой? Его нельзя везти куда-либо вообще, не говоря о Санкт-Петербурге, а тем более Москве.» (а ведь таз ему все равно бы здесь не собрали, даже в Новгороде не собрали бы). И на мои вопросы о возможной перевозке отвечали, что они моего сына даже до первого этажа могут не донести (реанимация в Чудовской больнице – на втором этаже) – так был велик риск, на их взгляд. В итоге принятие решения по перевозке решено было отложить до пятницы – 11 ноября.
В общем, я не знала, кого мне слушать. С того момента стало всё ещё запутаннее. 8 ноября всё же из Питера выехал врач «смотреть своими глазами на ситуацию» и разговаривать с чудовскими врачами. После этой встречи был вынесен вердикт: «Пашу перевозить пока никак нельзя – есть проблемы с раной, которая при перевозке может открыться и, кроме того, нужно регулярно делать переливание крови. Пробыть в больнице ему необходимо ещё дней девять…». По Максу вопрос ещё решался – поехали думать на консилиуме питерских врачей.
Мои друзья предупредили меня о том, что в подобных случаях велик риск развития инфекции в месте отрыва ноги и что этого нужно очень опасаться, поэтому я постоянно спрашивала врача-реаниматолога Вербова А.В. о результатах анализов и о том, не появляются ли инфекционные осложнения. На что мне тот всегда отвечал, что всё в порядке, нет у Паши никакой инфекции, у них всё под контролем.
9 ноября, вечером, в больницу из Питера приехала бригада реаниматологов готовить к перевозке Макса, его всё-таки решили перевезти раньше, а на Пашу, которому с каждой минутой становилось всё хуже и организм которого слабел, посмотреть ещё раз.
Я не знаю точно, что там происходило, но довольно неожиданно было принято решение везти с Максом и Пашу, о чём мне ночью, 10 ноября, сообщили по телефону (сами врачи работали до глубокой ночи). Скорее всего, терять уже было нечего. Конечно, о реальном положении дел я тогда не знала.
В клинику военно-полевой хирургии (ВПХ) Военно-Медицинской Академии имени С.М. Кирова (ВМА) в г. Санкт-Петербурге мы с сыном попали абсолютно неожиданно. По планам предстоящей перевозки ребят, они должны были попасть в НИИ скорой помощи им. И.И. Джанелидзе в г. Санкт-Петербурге. Но рано утром, 10 ноября, перед самой перевозкой, решение питерских врачей, согласившихся нам помочь, насчет Паши резко поменялось – его решили везти в другое место – клинику ВПХ.
Говорят, там умерших списывать намного проще, чем в простых больницах – другая система… И ещё – там лечат тех, от кого другие уже отказались…
Клиника военно-полевой хирургии
10 ноября мы перевозили Пашу с надеждой, что им скоро займутся опытные врачи. Они знают, что делать дальше. Но все чаяния «рухнули» одномоментно.
– Почему на плече вашего сына написана группа крови III (В)? – спросила меня одна из врачей реанимации клиники ВПХ, – Это наколка?
– Нет, – ответила я, – это в реанимации Чудовской больницы написали.
– Мы сделали анализ крови вашего мальчика, у него может быть какая угодно группа, но только не третья. Там столько понамешано.
Когда пришел более точный результат анализов, сделанный уже в специальной лаборатории, даже врачи были поражены: у Паши первая I (—) отрицательная группа, а ему 6 дней переливали третью…
Чуть позже несколько врачей приёмного отделения и реанимации клиники ВПХ собрались у телефона приёмной и стали звонить в Чудовскую районную больницу. О чем они разговаривали, мне неизвестно, «маму» они попросили удалиться. Я смотрела на них через стеклянную дверь и думала о том, что удаляться мне было незачем, всё равно в голове у себя я всё сложила.
Когда я увидела этот знак на плече у сына в Чудово, то возмущённо спросила реаниматологов: «Почему третья отрицательная, у него же первая группа крови. Нам в 2,5 года, когда мы лежали в инфекционной больнице, брали кровь из пальца и определили первую». «Ничего не знаем, – ответили мне, – сделали анализ и сказали – третья, вот и льём третью, но она редкая, мы её даже заказываем из резервов Новгородской больницы…».
Я тогда нашла того врача – Куюжуклу Елену Александровну, которая отвечает за эти анализы, ёще раз спросила о том, что меня волнует, на что та с гордо поднятой головой и улыбкой на устах доказывала мне, что я ошибаюсь, что они «проверяли на совместимость переливаемую кровь, что если бы у него была какая-то другая группа крови, то Паша практически сразу бы умер…».
Но он не умер, он жил, все эти дни тратя энергию на борьбу с чужой кровью и не оставляя организму силы на залечивание раны. В результате, самоуверенность этой женщины усугубила и без того бедственное положение моего ребенка. Я до сих пор помню выражение её лица и слышу эти слова…
Позже эта женщина приезжала в клинику ВПХ, куда-то заходила и, нечаянно наткнувшись на меня в коридоре отделения, мельком сообщила, что подойдет ко мне чуть позже, но так я её больше и не видела… Она даже не извинилась, ничего не сказала в своё оправдание. Впоследствии я узнала: по медицинским правилам при таких травмах нужно проверять группу крови всякий раз перед переливанием, чтобы исключить ошибку.
Когда мы на «скорых» «летели» в Питер, я читала Пашину выписку-заключение лечащего врача Хайбулаева С.Г. ЦРБ г. Чудово: «Закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение головного мозга. Травматический отрыв левой нижней конечности на уровне средней трети бедра, травматический геморрагический шок II–III степени. На рентгенограмме таза: перелом костей таза через вертлужную впадину, перелом крыла левой повздошной кости со смещением отломков». Это всё.
А вот вердикт клиники ВПХ при поступлении Паши: «Тяжелая сочетанная травма головы, таза, конечностей. Закрытая черепно-мозговая травма. Ушиб головного мозга лёгкой степени. Закрытая травма таза с переломом тела и крыла левой повздошной кости, поперечным переломом левой вертлужной впадины. Продолжающееся внутритазовое кровотечение. Закрытый перелом диафиза левой локтевой кости. Отрыв левого бедра на уровне верхней трети. Острая кровопотеря. Травматический шок I степени.
Осложнения: Неклостридиальная аэробно-анаэробная флегмона культи левого бедра (инфекция, наподобие газовой гангрены) с распространением на переднюю брюшную стенку… с формированием обширной инфицированной гематомы клетчатых пространств таза. Распространённый некротический целлюлит, фасциит, миозит культи левого бедра. Постгеморрагическая анемия тяжелой степени. Острая дыхательная недостаточность 2 степени. Тяжелый сепсис. Катетерассоциированный цистит», температура 41,6°, состояние крайне тяжёлое».
С этих пор словосочетание «чудовские врачи» стало именем нарицательным в наших кругах общения и обозначало врачей, которым не стоит доверять, которые вовсе, получается, не врачи…
После осмотра Павла и его первой срочной операции мне снова удалось увидеть сына, когда его очень быстро провозили из противошоковой операционной в реанимацию. Он был оранжевого цвета, во рту была дыхательная трубка, он ничего не понимал: был под наркозом. На мой вопрос «Как он?», врач ответил, что у Паши уже отказали почки и начали отказывать лёгкие, что он в критическом состоянии и инфекция уже пошла глубоко вовнутрь…Из-за этого, скорее всего завтра, придётся удалять всё, что осталось от ноги… «Вы поздно его привезли. Надежды практически нет. Мужайтесь…».
«Мужайтесь… мужайтесь… мужайтесь», – эхом отдавалось в моей голове. И это я запомнила навсегда.
Тогда я звонила только самым близким… Опираясь на стенку возле дверей реанимации, медленно опускаясь на корточки, задыхаясь от слёз, я всё повторяла в телефонную трубку:
«Я не хочу никого хоронить…
Не хочу… никого хоронить!.. Я не хочу…»
Из всех утешений и ответных слов я услышала только две фразы, которые и придали мне решимости: «Ведь он ещё не умер» и «Ищи сильное Святое место в этом городе, иди, проси, помогут…». Теперь у меня была хоть какая-то цель и надежда.
Уже темнело. Мы с Димой сходили в церковь неподалеку – Храм святителя Николая Чудотворца и, помолившись, стали думать, как бы нам доехать до моей знакомой, бывшей однокурсницы Вики, чтобы переночевать. Несмотря на то, что в то время она жила на квартире вместе с хозяйкой, Вика позвала нас к себе, хозяйка квартиры была не против. И мы поехали.
Надо ли описывать мое состояние в тот момент?
Думать трезво я толком не могла, ходить без сопровождающих тоже, да ещё и город большой и незнакомый, со своей спецификой.
Вика встретила нас у метро, домой приехали уже поздно, но Людмила – хозяйка квартиры, все равно пригласила меня к разговору на кухне. Именно она посоветовала мне ехать на Смоленское кладбище к могиле Ксении Петербургской, потому что когда-то, много лет назад, её молитвенное обращение к этой святой чудесным образом помогло в лечении тяжелейшей травмы головы ее 8-летнего сына, который в свои 24 года ходил живой и здоровый, в чём мы тут же убедились.
Я, конечно же, знала эту русскую святую, читала её житие и даже возносила к ней иногда свои просьбы и молитвы. Но в те минуты, под слишком сильным прессом обстоятельств мне было трудно сосредоточиться и вспомнить про неё сразу.
Наступала ночь, моё состояние приближалось к отметке ноль. Наметив завтрашнее паломничество, я, заручившись завтрашней поддержкой своей бывшей однокурсницы, заснула.
День рождения – 11 ноября
11 ноября – мой день рождения, и я очень люблю эту дату и это число. Я никогда не старалась пышно праздновать его, он всегда был для меня своего рода рубежом – личным новым годом; в этот день на меня находило особое, философское настроение. У меня были разные дни рождения, но этот я бы не повторила никогда и ни за один из них я не была бы так благодарна… В тот день мне исполнилось 39 лет.
В 8.30 утра мы уже подходили к Смоленскому кладбищу, но не со стороны главного входа, а откуда-то справа (если смотреть изнутри кладбища), потому что сели не на ту маршрутку и нам пришлось еще минут 15 идти пешком. Было темно, горели фонари вдоль ограды, за которой было совсем ничего не видно. «Наверное, это и есть кладбище», – решила я.
Мы немного растерялись от того, что не знали, откуда в него заходить. Спросили у мимо идущей женщины, которая и объяснила, что если войти «вот в этот проход» и идти по диагонали вправо, то мы дойдем до места, которое нам нужно…
Чем еще меня поразил Санкт-Петербург в последние два месяца года, так это поздними рассветами и ранними закатами – солнце всходило только после 11 часов дня и заходило уже после 16 часов. При этом небо постоянно было затянуто тучами, солнце выглядывало довольно редко, да и то на пару часов, а то и меньше, а во время моего пребывания в северном, суровом городе произошло это всего лишь несколько раз.
Кроме того, в проходящем году не было снега ни в ноябре, ни в декабре, отчего темнота ничем не смягчалась. Для меня это было очень непривычно – сбивались внутренние часы. У нас на юге, где я живу, много солнца и света, особенно в Ставрополе, ведь он находится, можно сказать, на горе, и дней, в которых небо затянуто тучами, всего лишь несколько в году – все раздувают ветра. У нас очень большая «яркость», света порою даже слишком много…
Я не звонила в то утро в реанимацию – боялась, я шла за последним шансом и не хотела слышать о том, опоздала ли я…
Темно. Старое кладбище. Глубокая осень, но не холодно – около нуля. Я иду под руку с подругой. Мы ищем свет. Звук каблуков наших сапог рассеивается в пространстве окружающих могил. Я плачу от безысходности и возможной потери, от боли, которую испытывает мой сын, от всей этой неправдоподобно чудовищной ситуации.
Через всю мою грудь, с центром где-то в сердце, проходит насквозь большой серый тоннель – дыра, и вихрем горя свистит в нём ветер. Слёзы льются сплошным потоком и стекают по одежде на землю. Я иду по дорожке кладбища, политой собственными слезами, и молюсь про себя: «Господи, прости нас и все прегрешения наши… Господи, помоги…».
А в кармане пальто звонит телефон – кто-то хочет поздравить меня с днём рождения…
Ксения Петербургская
Через 10 минут мы вышли к небольшой часовне Блаженной Ксении Петербургской, возле которой уже стояло человек пять, но двери еще были закрыты – в будни часовня открывается с 10… Я обошла часовню три раза (как меня научила Людмила), прикладываясь к её стенам в определённых местах, тихо плача и прося Ксению помочь нам. Вика просила о чем-то своём, я – о сыне, и ещё две женщины обходили часовню также, по очереди, в почти абсолютной тишине…
Мы не стали ждать, пока откроются двери, чтобы зайти вовнутрь, а решили пойти в стоящий чуть дальше – ближе к центральному входу на кладбище, Храм Смоленской иконы Божьей матери. Он был большим и хорошо освещённым, мы решили зайти в него, хотя я на тот момент и не знала зачем. По дороге к Храму ко мне пришло осознание, такое же ясное, как и его формулировка – за выполнение своей просьбы я должна отдать что-то взамен. Но что? Здоровье, деньги или что-то ещё? В голове я начала перебирать варианты, но уверенности, что они подходят, у меня не было; в тот момент я так и не догадалась, что это будет, а чуть позже поняла – деньги там не нужны.
Войдя в Храм, мы с Викой написали записочки Ксении о своих желаниях, я купила масло, освещённое на мощах Святой, купила свечи и стала молиться. Со слезами на глазах я спросила о чём-то маленькую старушку, которая прислуживала в Храме, на что та поинтересовалась, что у меня случилось; услышав ответ, тут же засуетилась, отправив меня сначала к чудотворной иконе Смоленской Божьей Матери, а потом к священнику, оказавшемуся совсем недалеко. Я спросила у него благословения, а он, в свою очередь, ужаснувшись происходящему, велел мне дождаться исповеди…
Времени у меня было немного, к причастию я не готовилась, но ослушаться священника не могла.
Шла служба. Когда наступила пора исповеди, батюшка сам позвал меня первой. Он был довольно строг со мной. После нескольких вопросов о сыне и данных мне советов, он задал тот вопрос, который я не совсем ожидала в такой ситуации – «всех ли я простила?». Безусловно, я знаю о христианском прощении, но в тот момент этот вопрос застал меня врасплох – я думала совершенно о другом. «Всех ли я простила?» – вопрос вихрем закружился в моей голове.
Я быстро сосчитала людей, которых даже и не собиралась прощать в своей жизни. Их получилось немного, но они были. «Да, – ответила я, – всех простила». А разве могло быть иначе в этой ситуации? Ведь это была такая мелочь!
«Ну, вот и хорошо, – ответил батюшка. – Причащения не надо ждать, – в следующий раз, когда будешь готова, а сейчас возьми вот эту просвиру, раздели её пополам, одну половину съешь сама, а другую дашь сыну со святою водой. Теперь иди к Ней и проси». К Ней – это значит к Ксении, здесь мне не нужно было больше слов.
Я прямиком направилась к часовне, двери которой уже открылись, а к мощам стояла довольно длинная очередь. Вика понесла класть записочки и ставить свечи перед часовней, а я, попросив прощения у стоящих в очереди людей, с невысыхающими от слёз глазами, вошла вовнутрь. Там было светло и тихо, всё в свечах и иконах, а перед мраморным надгробием люди по одному просили о помощи.
Никто не сказал мне ни слова, словно все понимали, что мне на самом деле было очень срочно надо. Я встала на колени и, стараясь долго не задерживать очередь, искренне попросила о том, чтобы Святая блаженная Ксения Петербургская помогла моему сыну… Я просила о даровании жизни с условием возможного счастья Паши, я понимала, что слепое хватание за хоть какую-нибудь ниточку существования без пользы самого бытия, в принципе, неуместно. Помолившись, я встала и вышла. Вика ждала меня у входа. Мы молча пошли к воротам кладбища. Боль в сердце успокоилась, зияющая дыра плотно затянулась, и не было больше слёз…
Через пару дней ко мне пришло осознание того, что я должна дать взамен. Что касается прощения: как бы проверяя моё обещание в течение довольно короткого времени, люди, которых я тогда простила, так или иначе появились снова в моей жизни, и я сдержала своё слово.
В больницу мы с Димой приехали после часу дня. Когда дежурный врач-реаниматолог вышел к нам, он сказал, что состояние Паши остается тяжёлым, но оно стабилизировалось и, по всей видимости, больную «ногу» сохранят, и у него теперь есть шансы на жизнь…