В крепости Святой Маргариты было два вида застенков: одни — выкопанные в стенах большого круглого сводчатого зала и имевшие форму гробов; жертву помещали туда лежа, ногами вперед, а отверстие для циркуляции воздуха закрывали железной решеткой; приговоренный мог лишь ворочаться, но не имел возможности сесть или встать. Другие, выдолбленные в форме вертикальной воронки, располагались на самом нижнем этаже. Жертву спускали туда стоя, и ноги ее, опираясь на стену конической формы, почти не находили опоры, держа при этом на себе вес всего тела. В подобных каменных воронках человек крупного телосложения не мог выдержать и двадцати четырех часов: его кости деформировались, что причиняло ему нестерпимую боль.

Пока мрачная процессия спускалась все ниже и ниже по узким темным лестницам, тюремщик, охранявший зал воронок, был занят весьма необычным делом: он стоял в одной из воронок, дно которой было явно расширено, поскольку ноги его без видимого труда передвигались взад и вперед, словно он шагал по ровному полу, хотя свобода движения и была ограничена из-за его высокого роста и могучего телосложения.

В слабом свете масляной лампы его руки ритмично поднимались и опускались, что каждый раз сопровождалось ударом какого-то железного инструмента о камень. На эти удары отвечали другие, звучавшие значительно глуше и шедшие, казалось, из самых недр земли. Внезапно он прекратил свою работы, прислушался, а затем послал вниз три быстрых четких удара, после чего ответное постукивание смолкло. Тогда тюремщик положил железку на край воронки, подтянулся, взял лампу, поспешно поднялся по деревянной лесенке, соединявшей два этажа, и вылез сквозь квадратное отверстие в потолке.

Свет лампы осветил черты его лица; это был Антуан, брат-богатырь Жано и Лекуера.

Оказавшись на этаже сводчатых залов и застенков-гробов, он уселся у входной двери и принялся грызть кусок черствого хлеба как раз в тот момент, когда дверь эта, скрипнув ржавыми петлями, отворилась и вошел губернатор со своими спутниками. Первым шел Лекуер, успевший обменяться с братом быстрыми многозначительными взглядами, после чего гигант поднялся, всем своим видом выражая недовольство тем, что его оторвали от еды.

— Эй, парень, — обратился к нему Сен-Map, — тебе не о ком сейчас заботиться, верно?

— Не о ком.

— Вот я и привел одного… вернее, одну.

— А мне все едино.

— Ну и животное! — еле слышно пробормотал губернатор.

Затем Сен-Map подозвал двух солдат, несших носилки:

— Отнесите ее к воронкам.

Антуан, показывая путь к лестнице, пошел вперед, за ним двинулись все остальные. Силач спускался не торопясь» освещая ступеньки шедшим сзади. Шествие замыкали Росарж и Ньяфон; когда все спустились, губернатор подал тюремщику знак:

— Возьми эту женщину и опусти ее в воронку!

Со столь свойственной ему идиотской улыбкой Антуан сгреб Сюзанну, засунул ее в каменную воронку, а затем выпрямился и объявил:

— Готово!

— Слушай меня хорошенько, — наставительным тоном заговорил губернатор, — будешь держать ее там, пока она не придет в себя.

— Она же мертвая!

— Вот зверюга! Нет, она жива, но твоя задача — чтобы это длилось недолго. Когда она вволю покричит, поднимешь ее, напоишь и опустишь обратно. Когда же она будет готова отдать Богу душу, позовешь меня. Понятно?

— Да.

— Теперь скажи, ты всем доволен?

— Нет.

— Чего тебе не хватает?

— Мяса.

— Тебе будут давать двойную порцию.

— Еще вина.

— Получишь на два стакана больше. Кто носит тебе еду? Жано?

— Нет, другой.

— Я распоряжусь. И будь усерден, иначе вместо мяса и вина получишь крепкий пеньковый воротник.

Антуан хотел было вновь изобразить идиотскую улыбку, но она застыла на его губах: дикий, нечеловеческий крик прокатился под сводами зала. Сюзанна очнулась, и первое, что она почувствовала, была нестерпимая боль.

Вслед за этим произошла жуткая и омерзительная сцена: Сен-Map и Росарж, склонившись над краем воронки, около часа упивались воплями и стонами несчастной, пока она не потеряла сознание.

— Вот теперь можно уходить, — с улыбкой заключил Сен-Map. — Вернемся через несколько часов… Что вы обо всем этом скажете, Ньяфон?

Карлик ответил довольной ухмылкой. Его мысли были заняты другим. Во время описанной выше гнусной сцены, на которую он не обратил никакого внимания, его любопытный взор никак не мог оторваться от могучего гиганта-тюремщика.

«Клянусь адом! — думал он. — Если бы я не знал, что это невозможно, то побился бы об заклад, что он — один из тех авантюристов… Из-за них я чуть не умер под развалинами пещер у Апремона! Меня вывела оттуда лишь моя счастливая звезда… Но если он тот, о ком я думаю… Что ж, пока сей благочестивый муж занимается своей добродетельной женой, самое время проверить мои догадки».

А пока план еще только вызревал в его уродливой голове, он вернулся в комнатку над камерой узника и со свежими силами стал наблюдать за ним своим единственным глазом.

Когда за палачами закрылась дверь, Антуан дождался, пока не стихли под сводами коридоров их шаги, и поспешил к воронке, в которой без чувств лежала Сюзанна. Он взвалил её на плечи и отнес на кучу соломы, служившей ему постелью; затем, опустившись рядом с ней на колени, гигант осторожно потер ей виски, бормоча:

— Боже мой! Бедная мадемуазель, до чего вас довели эти негодяи!

Вдруг Сюзанна приоткрыла глаза и ее пересохшие губы прошептали:

— Боже, какая жажда! Как горит все во рту!.. Пожалуйста, воды!

Тюремщик снял с выступа в стене оплетенную флягу с водкой и смочил ее содержимым губы несчастной. Крепкий напиток сразу же оказал своей действие: щеки женщины покрыл лёгкий румянец, она приподнялись на ложе и обвела помещение испуганными глазами.

— Где я?

Тут свет лампы, принесенной Антуаном, упал на его лицо, и Сюзанна посмотрела на него, тщетно пытаясь что-то вспомнить.

— Кто ты? — снова спросила она.

— Негодяй, — ответил ей тюремщик. — Один из тех, кто похитил вас на дижонской дороге… Меня зовут Мистуфлэ.

— Да, — слабо кивнула она, — я слышу это имя не впервые. Не вы ли были среди беглецов, укрывшихся в доме маркизы де Монтеспан?.. Еще я помню Ивонну и какого-то Фариболя… А потом вы, переодевшись капелланом, пытались спасти монсеньора Людовика в Пиньероле…

— Все это правда, сударыня, но…

— Так зачем винить себя в преступлении, которое вы давно искупили? Не сомневайтесь, я прощаю его вам так же, как простил монсеньор Людовик.

Тронутый ее словами Мистуфлэ поднял ее руку и поцеловал. Затем встал и с горящими от радости глазами сообщил:

— Мужайтесь, сударыня, возможно, уже через несколько часов мы спасем вас и монсеньора Людовика. Под именем Лекуера в крепость проник шевалье де ла Бар, сейчас он исполняет обязанности тюремщика при нашем дорогом узнике.

— Боже мой! — оживая, воскликнула Сюзанна.

— Благодаря ему и одной нашей хитрости, о которой долго рассказывать, сюда также удалось пробраться мадемуазель Ивонне и мне. Но это всего лишь часть нашего плана. Несколько дней де ла Бар кружил на лодке вокруг острова, все время возвращаясь к этой башне. Ему удалось заметить, что море вымыло в береговых скалах глубокие пещеры, постоянно заливаемые водой. С тех пор шевалье только ждал удобного случая, чтобы высадиться на берег. Вскоре он представился. Де ла Бар оставил свою лодку прямо у этих природных тоннелей и отправился в замок. Когда после допроса губернатор отпустил его, лодка исчезла. Все решили, что ее унесло течением и ветром, но это не так. В лодке, под сложенными парусами, прятались два человека, которые, воспользовавшись суматохой и замке, втащили ее в одну из пещер. Одного из этих двоих вы уже знаете, это Фариболь, мой учитель.

— Фариболь!

— Да, а второй — храбрец по имени Онесимо, которого нам послала благосклонная фортуна.

— И где они сейчас?

— Прямо под нами.

— Под нами?

— Им посчастливилось найти пещеру, идущую в толще скал вплоть до этого самого места. О том, что они здесь, я узнал по их условному стуку киркой о свод пещеры. Судьбе было угодно облегчить нам работу… я имею в виду эти воронки, выдолбленные в камне для удовлетворения человеческой жестокости.

При упоминании о воронках Сюзанна содрогнулась. Заметив это, Мистуфлэ поспешил добавить:

— Не бойтесь, сударыня, ведь через одну из воровок мы сможем бежать.

С этими словами он достал из тайника тяжелую кирку и, помогая себе руками и ногами, спустился в воронку. Вскоре оттуда выглядывала только его голова.

— Сударыня, — сказал Мистуфлэ, возобновляя прерванную работу, — с самого первого дня я углубляю здесь дно, так что сейчас нас отделяет от Фариболя и Онесимо не более фута. Слышите их ответный стук?

И в самом деле, удары снизу доносились все явственнее и явственнее; слой породы, по которому ожесточенно бил Мистуфлэ, начал дрожать и поддаваться.

Сюзанна ответила Мистуфлэ лишь слабой улыбкой и вновь потеряла сознание.

И тут же Мистуфлэ издал радостный крик: его кирка насквозь пробила камень, и из образовавшегося отверстия до него донесся голос Фариболя:

— Тысяча чертей, Мистуфлэ! Осторожнее, ты чуть не раскроил мне череп!

Дрожа от радости, Мистуфлэ спросил:

— Хозяин, это вы?

— А кто, по-твоему? Китайский император? Оставь свою кирку в покое, мы с Онесимо все закончим сами.

Мистуфлэ выбрался из воронки, но, взглянув на неподвижную Сюзанну, чуть не свалился обратно.

— Боже мой! — воскликнул он. — Неужели она умерла?

Он, как мог, постарался привести ее в чувство, и его старания увенчались успехом. Сюзанна открыла глаза и, опираясь на руку Мистуфлэ, слегка приподнялась на ложе.

— Положите меня туда! — сказала она, дрожащей рукой указывая на один из каменных гробов, стоящих у стены.

— Но почему, сударыня?

— Потому что скоро вернется Сен-Map, и я хочу к его приходу быть уже в гробу…

— Но подумайте о мучениях, которые…

— Я не стану жаловаться, я буду молиться… Кроме того, у меня мало надежд на спасение, а я не хочу рисковать спасением монсеньора Людовика… Смерть мне не страшна, лишь бы он был на свободе.

Скрепя сердце Мистуфлэ исполнил волю умирающей Сюзанны: положил ее в каменный гроб, накрыл сверху решеткой и, сев рядом на пол, прислонился к нему спиной. Ждать ему пришлось недолго. Еще до назначенного им самим часа в подземную залу спустился Сен-Map в сопровождении Росаржа, Лекуера и Ньяфона. Он сразу же подошел к тюремщику и осведомился:

— Что делает заключенная?

— Лежит в гробу.

— Но почему не в воронке?!

— А какая разница?

— Кретин!.. — вспылил губернатор, но тут же устало махнул рукой и продолжал спрашивать:

— Она что-нибудь говорит?

— Нет.

— И не жалуется?

— Нет.

— Так, может, она умерла?

— А я почем знаю!

— Как же так?

— Вы не приказывали мне проверять, жива она или нет.

— Тупое животное! А разве я не приказывал позвать нас, когда она соберется к праотцам? Подними решетку, идиот!

Мистуфлэ молча повиновался. Губернатор низко склонился над лицом своей жертвы, и его губы скривила злая улыбка: глаза Сюзанны были открыты, и их уже застилала предсмертная пелена.

— Больше бунтовать она не станет! — рассмеялся Сен-Map. — Но пусть все-таки полежит там еще денек, а то, не дай Бог, еще воскреснет!

Карлик и Росарж присоединились к его веселью. Вскоре все трое собрались уходить.

Напоследок губернатор потрепал по плечу еле сдерживающего гнев и слезы Мистуфлэ и сказал:

— Твой брат Лекуер вернется и принесет тебе еду. Я доволен. Ты верный и преданный слуга.

Сен-Map не слышал, как за его спиной ядовито хмыкнул Ньяфон. Уже у дверей губернатор спросил карлика:

— Вы довольны, мсье Ньяфон?

Горбун радостно потер руки, улыбнулся, показав свои острые зубы, и насмешливо ответил:

— Да, монсеньор, меня это очень развлекло. И в благодарность за столь приятно проведенное время, обещаю небольшой сюрприз. Уверен, он вам понравится.

И с этими загадочными словами карлик удалился.

«Черт возьми! — думал он, поднимаясь по лестнице. — Теперь я уверен, что не ошибся. Это Мистуфлэ. Осталось узнать, кто скрывается под именами Жано и Лекуер, а уж затем мы славно посмеемся!»