Бывшая вдова поэта Скаррона была теперь королевой Франции. Строя ловкие и далеко не всегда чистоплотные интриги, в которых ей охотно помогал Ньяфон, некогда безжалостно брошенный ею за свое уродство, она в конечном итоге добились своего, став женой Людовика XIV и маркизой де Мэнтенон.

Ньяфон унаследовал все худшие черты своей матери, но она ничуть не уступала ему в своей дьявольской изобретательности. Ее августейший супруг безоговорочно ей верил, и хитрая дама вертела им как хотела. Судьба придворных зависел от ее мимолетных капризов, те, кто открыто выступил против нее, давно уже приняли смерть, а над остальными висела постоянная угроза оказаться в самом мрачном застенке, если они посмеют мешать ее планам. Главной целью королевы было сохранить трон для своего мужа, но не для его, а для своего блага: ведь если бы Людовик XIV пал, он бы неминуемо увлек за собой и ее. Так же, как и король, она видела в монсеньора Людовике серьезную угрозу своей безопасности и ненавидела его не меньше Ньяфона.

Теперь, когда брат короля был на свободе и мог в любой момент предъявить свои права на престол, необходимо было лишить его такой возможности. Убить монсеньора Людовика боялись из-за предсказания одного астролога, что обоим братьям суждено умереть в один и тот же день. Но как держать его в своей власти и заставить отказаться от претензий на трон? И вновь Ньяфон подал ей мысль. Он знал, где искать монсеньора Людовика, а также ему стало известно, что у того недавно родился сын. Украв ребенка, он отомстил бы Ивонне, заставив ее страдать, и завладел бы мощным средством воздействия на монсеньора Людовика.

Именно таким образом сын Ивонны и оказался в руках маркизы де Мэнтенон, которая перепоручила его заботам доверенной служанки.

Когда отчаяние немного притупилось, Ивонна и монсеньор Людовик дружно решили, что похитителем мог быть только Ньяфон.

Фариболь, Мистуфлэ и Онесимо тут же принялись строить головоломные планы, один другого безумнее, как то: атаковать втроем королевский дворец или захватить маркизу де Мэнтенон с ее страшным сыном и пытать их, пока они не скажут, где ребенок. Конечно, все это было совершенно невыполнимо, поскольку их сил никогда бы не хватило на то, чтобы воевать со своей страной, подчиненной приказам королевы.

Пребывая в подавленном настроении, Ивонна и слышать не хотела о правах своего мужа. К чему власть? Скольких еще жертв и страданий она потребует? Лучше уж отказаться от нее, если это вернет им сына…

Хутор Курьяк сгорел Дотла, и все они вместе с юным Дорфьелем переселились в маленький домик, затерявшийся в горах. Там они проводили время в тревоге и вынужденной бездеятельности, поскольку нечего было и думать продолжать помогать мстителям: это могло повредить малышу, за которого каждый из них охотно отдал бы свою жизнь.

— Среди бумаг Людовика XIV, — заявил однажды вечером монсеньор Людовик, — я обнаружил три пергамента с неоспоримыми доказательствами того, что я законный сын Людовика XIII и единственный наследник престола. Так вот, я хочу отдать их лжекоролю Франции… Она заплатил бы за эти документы не один десяток миллионов, если, конечно, в государственной казне еще что-то осталось… В обмен же я попрошу две вещи: вернуть нам сына и позволить свободно уехать вместе с моей Ивонной туда, куда мы сами пожелаем.

— Вы все обдумали, монсеньор, прежде чем принять столь серьезное решение? — взволнованно спросил Фариболь.

— Да, друг мой. Я все взвесил, а посему решение мое окончательно. Мне просто хочется спокойно жить где-нибудь вместе с сыном и женой. Пролито слишком много крови тех, кто пытался помочь мне, и я не хочу, чтобы вас, моих верных людей, также лишили жизни или свободы. Пусть Господь накажет моих врагов за содеянные ими преступления.

Час спустя все сидели за шатким столом, наблюдая за Фариболем, писавшим под диктовку монсеньора Людовика письмо.

— …А теперь, монсеньор, что мы напишем в конце послания?

— Мы пишем женщине, Фариболь.

— Конечно, монсеньор, но она супруга узурпатора, захватившая вашего сына, а следовательно, ваш враг.

— Это не имеет значения. Напиши следующее: «За сим, госпожа маркиза, остаюсь вашим покорным слугой».

Когда Фариболь закончил, монсеньор Людовик поставил недрогнувшей рукой свою подпись внизу послания, сложил его, запечатал и отдал Дорфьелю, которому предстояло сыграть роль доверенного лица и вручить письмо маркизе.

— Отдашь ей бумаги только после того, как она вернет моего сына, — сказал ему монсеньор Людовик. — Если же маркиза не согласится с моим решением, что маловероятно, мы будем бороться дальше.

Три недели спустя, прогуливаясь вокруг своего домика, Фариболь и монсеньор Людовик заметили всадника, нещадно погонявшего коня. Сын Анны Австрийской узнал в нем Дорфьеля.

Через несколько минут юноша уже стоял рядом с ним, протягивая письмо, запечатанное перстнем маркизы де Мэнтенон.

— Я привез хорошие новости, — сказал он.

— Спасибо, друг Дорфьель, — ответил монсеньор Людовик. — Пойдем в дом.

Там он сломал печать и быстро пробежал глазами письмо своего врага. Маркиза охотно приняла его условия и просила приехать в Лион, где ему в обмен на три пергамента вернут сына и свободу.

В порыве радости монсеньор Людовик крепко обнял плачущую Ивонну, и они решили, что она поедет в Лион вместе с Мистуфлэ, а он присоединится к ней через два дня, в назначенный маркизой срок. Его будет сопровождать Фариболь, а Онесимо и Дорфьель останутся в горах, ожидая дальнейших приказаний.

Так они и сделали.

На городской башне пробило одиннадцать утра, когда Фариболь остановил почтовую карету у дверей гостиницы «Красный лев», где» согласно письму маркизы, они и должны были поселиться. Когда монсеньор Людовик переступил порог гостиницы, навстречу ему с радостным криком выбежала Ивонна с ребенком на руках.

— Посмотри на нашего сына! — взволнованно воскликнула она, передавая мужу малыша.

Монсеньор Людовик покрыл личико младенца поцелуями, не стыдясь счастливых слез, текущих по щекам.

Пока что Маркиза держала свое слово.

Супруги поднялись в отведенные им комнаты, а Фариболь горячо приветствовал Мистуфлэ.

Но времени на отдых у них не было, поскольку близился назначенный маркизой час, когда монсеньору Людовику надлежало явиться в дом губернатора города и передать ему бумаги.

Простившись с женой и— сыном, монсеньор Людовик в сопровождении Фариболя и Мистуфлэ покинул гостиницу.

Часовой у ворот дворца губернатора, видимо, получил на их счет весьма четкие указания, потому что, едва три друга остановили своих лошадей, он дважды ударил в ворота прикладом мушкета и крикнул:

— Открыть!

Одна из створок ворот медленно скользнула в сторону на своих гигантских петлях, и трое всадников въехали в большой мощеный двор.

На пороге дворца их поджидал слуга. Когда монсеньор Людовик спешился, он вежливо ему поклонился и сказал:

— Соблаговолите следовать за мной, монсеньор, мне приказано провести вас в кабинет губернатора.

Фариболь оставил лошадь на попечение Мистуфлэ и спросил:

— Монсеньор позволит мне сопровождать его?

— Да, друг мой, — ответил брат короля, — но лишь до прихожей, ведь ты же понимаешь, что не сможешь пройти со мной к губернатору.

Монсеньор Людовик поднялся по ступеням крыльца и вслед за слугой вошел во дворец губернатора города Лиона, графа де Дарли. Минуту спустя слуга привел его в кабинет хозяина дома, где у весело пылавшего камина сидел он сам вместе с маркизом де Барбезье.

Монсеньор Людовик был серьезен и спокоен; он не заметил необычной бледности маркиза и нервной дрожи графа.

Все трое вежливо приветствовали друг друга, после чего монсеньор Людовик извлек тщательно спрятанные в его одежде бумаги и, протягивая их губернатору через стол, сказал:

— Госпожа маркиза де Мэнтенон выполнила первую часть своего обещания, и мне хочется верить, что выполнит и вторую. Теперь мой черед держать слово. Вот выкуп за моего сына и нашу свободу!

Барбезье взял пергаменты и положил их во внутренний карман камзола.

— Кроме того, — продолжал сын Анны Австрийской, — я обещал уехать из Франции, и через восемь дней обещаю покинуть ее пределы.

— Хорошо, монсеньор, — сказал маркиз. — Мадам де Мэнтенон, как вам известно из ее письма, намеревалась также выдать вам крупную сумму денег, из которой сегодня вам может быть вручена только половина.

Монсеньор Людовик ничего ему не ответил. Тогда губернатор позвонил в колокольчик и приказал явившемуся слуге:

— Передайте мешки с золотом спутникам монсеньора.

Когда все формальности были закончены, монсеньор Людовик холодно поклонился и направился к выходу. Едва он повернулся спиной, как губернатор четыре раза быстро ударил по колокольчику. В тот же миг дверь распахнулась, и два гиганта, послушные приказу вошедшего вместе с ними Сен-Мара, схватили монсеньора Людовика. Один держал его за горло, а второй надел ему на голову мешок и затянул на горле веревкой.

Едва дыша, монсеньор Людовик не мог ни кричать, ни защищаться. Вслед за этим он был связан по рукам и ногам; Сен-Map взял факел и, повернувшись к своим людям, скомандовал:

— Следуйте за мной!

Два колосса подхватили монсеньора Людовика и вслед за маркизом де Барбезье и графом де Дарли последовали за своим хозяином.

Так они спустились во внутренний дворик, где их ждала карета. В углу двора, сдерживая нетерпеливых лошадей, стояли десять всадников под командованием Росаржа.

В мгновение ока монсеньора Людовика бросили в карету, два гиганта сели по бокам от него, а Сен-Мар напротив. Маркиз де Барбезье захлопнул дверцу, и, повинуясь знаку Росаржа, всадники тронулись с места.

Примерно через час они встретили другую карету с таким же эскортом. Росарж остановил коня и быстро отдал необходимые распоряжения высунувшимся из окон второй кареты людям.

Затем оба экипажа и их эскорты поехали дальше на расстоянии двадцати шагов друг от друга, после чего свернули в разные стороны: Сен-Map направил своих солдат галопом по дороге в Невер, тогда как вторая карета не торопясь покатила по парижской дороге.

Идея о второй карете пришла в голову маркизу де Барбезье, который не без основания предположил, что Фариболь л Мистуфлэ бросятся в погоню и последуют за экипажем, проследовавшим в Париж. Когда они поймут свою ошибку, будет слишком поздно: Сен-Мар, сделав небольшой круг, уже доставит своего пленника в Бастилию.

Как и приказал монсеньор Людовик, Фариболь дожидался его в передней дворца, внимательно прислушиваясь к каждому звуку и не снимая руки со шпаги. Первые десять минут он не волновался, но, когда прошло около получаса, капитан проворчал:

— Тысяча чертей! Он там уж слишком долго. Самое время нанести визит губернатору.

И он стал подниматься по лестнице, но навстречу ему вышел лакей, сгибаясь под тяжестью двух мешков с золотыми монетами.

— Эй! — окликнул он Фариболя. — Будьте любезны помочь мне, иначе я все это уроню…

Фариболь взял у него один мешок.

— Черт возьми! — воскликнул он, почувствовав его тяжесть. — Мы сумеем этим распорядиться!

Выглянув за дверь, Фариболь поднял мешок над головой и весело крикнул Мистуфлэ:

— Ну-ка, возьми вот это!

— И это! — эхом отозвался лакей, подтаскивая второй мешок.

— Теперь осталось дождаться монсеньора Людовика… Думаю, теперь он быстро освободится, — заметил капитан.

И он снова вернулся в прихожую, не ведая о том, что пять минут, как его господин попал в плен.

Прошло еще полчаса, но в доме губернатора Лиона стояла мертвая тишина.

Охваченный беспокойством Фариболь расхаживал взад-вперед по длинному коридору, как лев по клетке. Наконец пробило шесть, а монсеньор Людовик так и не появился.

Не в силах больше ждать, Фариболь взбежал по лестнице и забарабанил кулаками в дверь кабинета губернатора.

Ему открыл лакей и высокомерно спросил:

— Что вам угодно?

— Угодно? Гром и молния! Мне угодно поговорить с монсеньором Людовиком, моим господином.

Дав слуге сильного пинка, Фариболь ворвался в кабинет и с ужасом обнаружил, что там никого нет.

— Сударь, — позвал его лакей, вызубривший свой урок назубок, — ваш господин ушел с четверть часа назад с господами де Дарли и де Барбезье.

— Врешь, мерзавец! — взревел Фариболь, схватив лакея за горло и хорошенько тряхнув. — Говори правду или я всажу тебе пулю в лоб!

— Я… я скажу все, что знаю!

— Ну же!

— На вашего господина тут напали два других господина, связали вашего господина и увезли вместе с остальными господами…

— Что за тарабарщина? Говори, куда увезли?

— Они спустились во внутренний дворик… и я почти уверен, что выехали через ворота, ведущие к реке, к Сене…

— Ах, негодяи! Как ловко они нас обманули! — простонал Фариболь. — Но ничего, хорошо смеется тот, кто смеется последним!

Заткнув пистолет за пояс, он вновь обратился к лакею:

— Как зовут тех двоих, что связали моего господина?

— Я знаю только имя их начальника. Это господин де Сен-Мар.

— Он! — в испуге воскликнул Фариболь. — Тогда все пропало!

В два прыжка он оказался в прихожей, распахнул дверь и крикнул Мистуфлэ:

— Предательство!

Мистуфлэ, тоже страшно волновавшийся все это время и уже собиравшийся присоединиться к своему Другу, озадаченно переспросил:

— Что вы сказали, хозяин?

— Монсеньор Людовик в плену. Его увез Сен-Мар. — И, вспрыгнув в седло, добавил: — Возвращайтесь в гостиницу и предупреди мадам Ивонну. Через полчаса я к вам присоединюсь.

Ворота распахнулись перед ними и, пришпорив лошадей, они вылетели на дорогу и поехали каждый в своем направлении: Мистуфлэ к гостинице, а Фариболь обогнул усадьбу губернатора, свернул к Сене и поскакал по парижской дороге.

— Сто тысяч чертей! — кричал он ветру. — Я убью этого негодяя Сен-Мара, не будь я Фариболь!

Но трюк похитителей удался на славу, и бедняга Фариболь, усталый и растерянный, вернулся в гостиницу без каких-либо известий о судьбе монсеньора Людовика.

Первой задачей друзей стало найти, куда отвезли их господина, а уже потом попытаться помочь ему. Фариболь, Мистуфлэ и Онесимо бродили по дорогам, спрашивая, умоляя, дерясь и подкупая, пока не узнали, что в Бастилию недавно доставили какого-то таинственного пленника. Приходилось начинать все сначала, строя планы спасения.

Ивонну с сыном и юным Дорфьелем отправили на время к алхимику Эксили, давно предлагавшему всем им убежище в Париже. Внешне оно казалось совершенно безобидным — обыкновенная аптека, — тогда как, пройдя по узким темным коридорам, посетитель попадал в обширное подземелье, о существовании которого даже не подозревал.

Но злой судьбе было угодно, чтобы случайно проходивший мимо Ньяфон узнал среди входящих в аптеку Мистуфлэ. С тех пор это чудовище день и ночь не опускало глаз с убежища друзей, стремясь выяснить, не укрылась ли там же и Ивонна.

Ненависть не давала ему покоя, а когда уставала ненависть, он черпал силы в жажде мщения.