Шли первые дни 1666 года.

В королевском дворце, в одной из комнат с высоким потолком, холодной и бедной, слабо освещенной потухающим очагом, на ложе с высоким балдахином медленно умирала королева-мать. Анна Австрийская, одна.

покинутая всеми, испытывала ужасные муки от рака, разъедавшего ей внутренности.

Наступила ночь. Королева была одна. Слуги покинули ее, а дети, которых она так любила, забыли ее. Делая неимоверное усилие, она с трудом приподнялась на постели и несколько раз дернула за звонок. Но никто не пришел на вызов. Обессиленная, она откинулась на подушки.

Неожиданно она услышала голос, нежно звавший ее. Женщина, сгорбленная под тяжестью лет, стояла около ее постели. Это была мадам Амели. Она бесшумно вошла в комнату. Мадам Амели была женщиной чистосердечной и простой, в свое время она была кормилицей короля Людовика XIV. Увидев ее около постели, королева грустно улыбнулась.

— Добрая кормилица, — сказала королева, протягивая руку, — я вижу, ты пришла на мой вызов.

— Госпожа, я хотела бы постоянно быть около вас, но король, мой любимый сир, весь день держал меня около себя.

— Скажи мне, вернулся ли твой сын, отвозивший то письмо в окрестности Дижона?

— Вчера еще вернулся. — тревожно спросила королева.

— Он привез ответ?

— Нет, госпожа.

— Боже мой! — вздохнула больная. — Неужели и граф де Ереван не пожалеет меня?

Наступило молчание, потом королева лихорадочно схватила старуху за руки и проговорила:

— Кормилица, прежде чем я умру, ты должна выполнить святой долг.

Сегодня ночью я хочу видеть священника, но не моего обычного духовника, а приходского священника любой церкви. Пожалуйста, кормилица, приведи его.

— Но, госпожа… — тихим голосом возразила старуха.

— Умоляю тебя, не теряй времени. Слушай, нажми на пружину около этой доски… Так, рядом со спинкой…

Несмотря на замешательство, добрая женщина повиновалась и с удивлением увидела, что доска отошла и на ее месте открылось отверстие.

— Это потайной ход! — проговорила королева. — Спускайся по лестнице, там увидишь ключ от двери… Но торопись, не медли. Спокойствие моей совести зависит от тебя.

Не проронив ни слова, женщина повиновалась и вскоре очутилась на улице, растерянно оглядываясь и не зная, куда идти. Наконец она увидела мужчину, по шпаге и шпорам его можно было принять за дворянина.

Она приблизилась к нему и робко спросила:

— Извините, сударь, не могли бы вы указать мне ближайшего приходского священника?

— Приходского? Тысяча молний! — ответил мужчина. — Здесь я никого не знаю. Ах, если бы это было в Марселе!

— Боже мой! Что же делать? — запричитала старушка.

— Я понимаю. Для какого-то больного потребовался священник, верно?

— Да, месье, да, — подтвердила бедная женщина, готовая разрыдаться. Бедняжка королева умирает.

— Как! Королева? — испуганно спросил мужчина.

— Да, месье. Теперь вы понимаете, что должны помочь мне. Королевамать Анна Австрийская умирает.

— Само небо направило вас ко мне, добрая госпожа! — воскликнул мужчина. — Я провожу вас в дом моего друга, он знает такого духовника, о котором Анна Австрийская не могла бы и мечтать. Пойдемте, добрая госпожа! Это совсем рядом!

Предыдущей ночью монсеньер Людовик, сопровождаемый двумя своями верными помощниками, поселился на постоялом дворе "Золотой лев", рядом с королевским дворцом. Он хотел немедленно бежать во дворец, но это привело бы к немедленному задержанию и аресту. Поэтому он отказался от своего намерения и последовал советам осторожного Мистуфлета и, в особенности, обещаниям бесстрашного Фариболя, заверившего монсеньера Людовика, что в течение двадцати четырех часов он найдет способ, как проникнуть во дворец, не подвергаясь опасности.

Молодой дворянин обещал терпеливо ожидать наступления ночи, но нетерпение его было настолько велико, что он не отходил от окна, вглядываясь в освещенные окна дворца. Вдруг он услышал два удара в дверь и следом на пороге появился Фариболь. Лицо его сияло.

— Доставит ли удовольствие монсеньеру, — проговорил он, — встретиться с кормилицей Его Величества Людовика XIV?

— Кормилица моего…?

— Да, монсеньер, — поспешно ответил Фариболь, пропуская мадам Амели.

— О, монсерьер! — заговорила женщина, выступая вперед. — Этот добрый кавалер обещал мне…

Неожиданно она замолчала и сделала шаг назад, подавив возглас удивления. Фариболь только что зажег факел и осветил лицо молодого человека.

— Боже мой! — с беспокойством воскликнула старуха. — Вы здесь, дорогой сир? Возможно ли это?

— Видите ли… я… — смущенно стал оправдываться молодой человек.

Старуха неожиданно насторожилась. Она внимательно посмотрела на монсеньера Людовика, словно пыталась рассмотреть нечто такое, что отличало его от короля и что кроме нее никто не мог больше различить, и вслед за этим испуганно вскрикнула, подняв руки к небу:

— Нет, нет! Вы не король! Я не могу ошибиться!.. Вы меня завели в засаду!.. Теперь я все поняла! — с этими словами она изо всех сил кинулась к двери. — На помощь! Помогите!

Фариболь метнулся к ней и зажал ей рот ладонью. Он хотел даже заткнуть ей рот кляпом, но этого не потребовалось, потому что бедная старуха со страха упала в обморок. Фариболь положил ее на кровать и стал снимать с нее корсаж, юбку и капор. Монсеньер Людовик, молча наблюдавший за ним, тронул его за плечо и спросил:

— Что это значит?

В нескольких словах Фариболь рассказал молодому человеку все, что произошло, а потом добавил:

— Я приказал Мистуфлету добыть платье…

— … Которое я принес, — закончил Мистуфлет; в руке у него была сутана и шляпа священника.

— Мистуфлет будет вам пономарем, — продолжал Фариболь. — Что касается меня, то я переоденусь в одежду этой бедной старухи и…

— И для чего этот маскарад? — спросил монсеньер Людовик.

— Чтобы войти во дворец. Всякому, кто попытается нас остановить, я скажу, что я являюсь госпожой Амели и сопровождаю священника к Ее Величеству королеве Анне Австрийской по ее просьбе. Кроме того, мы войдем по тайной лестнице, которая ведет в комнату королевыматери.

— Но как? У тебя есть ключ?

— Он лежит в кармане юбки.

— Тогда за дело, Фариболь. И все-таки это настоящая трагедия: чтобы увидеть свою мать, я должен переодеваться, словно я какой-то вор!

Спустя некоторое время, словно тени, они проскользнули к потайной двери. Фариболь на ощупь открыл и так же закрыл ее. Неожиданно он остановился и хлопнул себя ладонью по лбу.

— Черт возьми! — выругался он. — Я забыл связать кормилицу или хотя бы запереть ее в комнате. Теперь уже поздно, но нужно иметь в виду, что старуха может нам здорово подпортить дело.

Монсеньер Людовик, взволнованный, вошел, наконец, в комнату своей матери и услышал ее тяжелое агонизирующее дыхание. Она тоже услышала шаги и спросила слабым голосом:

— Это ты, кормилица?

— Нет, мадам, — тихо ответил монсеньер Людовик.

В полутьме больная различила силуэт священника. Она глубоко вздохнула и попросила:

— Пожалуйста, подойдите!

Медленно, с опущенной головой, соединив руки, он подошел к постели и опустился на колени.

— Падре — взволнованно заговорила королева, — я покаялась во всех своих грехах и надеюсь только на бесконечное милосердие божье.

Но больше, чем прощения, я хочу попросить вас о помощи: я хочу, чтобы вы выслушали просьбу умирающей и помогли исправить серьезную ошибку… Падре, — продолжала больная, собравшись с силами, — несомненно до вас доходили слухи о том, что до вступления в брак с Людовиком XIII у меня была тайная связь с другим мужчиной… Все верно…

Но никто не знает, что от него я родила сына…

— О, господи! — вздохнул мнимый священник.

— А-а! Я вижу, вы меня осуждаете, падре, что я утаила эту тайну даже от короля, своего супруга. Но это что, по сравнению с ошибкой, которую я совершила, принеся в жертву этому подлому ханжеству, именуемому государственными интересами, своего второго сына?.. Да, через положенное время я родила второго сына, но он уже был от короля Людовика XIII… То, что произошло потом — это было ужасно, я была словно сумасшедшая и думаю я не соображала, что делала… С помощью продажных астрологов я заставила короля поверить, что у него будет не один сын, а двое близнецов, и в тот день, когда я родила второго сына, моя служанка, воспользовавшись суматохой, подложила первого сына ко второму. И все поверили, что они были сыновьями Людовика XIII!

Закрыв лицо руками, монсерьер Людовик слушал королеву. Она же, не подозревая, какое впечатление производят на молчаливого слушателя ее слова, продолжала:

— Когда Его Величество Людовик XIII получил сообщение о рождении предполагаемых близнецов, он словно обезумел. Он сразу же заявил, что необходимо, чтобы во Франции был один дофин. В противном случае это принесет неисчислимые беды как стране, так и братьям, потому что сама судьба предопределила им быть врагами. В моей комнате в этот момент находился один дворянин из Бургундии и кормилица. Король им сказал, указав на моего второго сына (это как раз был его сын):

"Я хочу, чтобы рождение этого второго дофина было государственной тайной. Своими головами вы отвечаете за это". Обессиленная от горя, я не осмелилась открыть свою тайну, так как боялась, что мое признание в этот момент привело бы к роковым последствиям по отношению к незаконнорожденному ребенку. В ту же ночь, когда я спала, приказ короля был выполнен! Когда я проснулась, около меня находился только один ребенок! Это бьы сын от моей тайной связи и он не имел права на трон!

По мере того как королева рассказывала, монсеньер Людовик все больше и больше открывал свое бледное лицо. Когда она закончила, он протянул свои дрожащие руки и, запинаясь, хриплым голосом проговорил:

— Значит тот, кто правит Францией… занимает трон наших предков…

— Не является законным наследником короны… Я вам клянусь! — твердо ответила Анна Австрийская.

— А другой?.. Другой, сын Людовика XIII…

— Вот о нем я и хочу сказать. Когда я умру, падре, побывайте в замке графа де Бревана. Там с младенческих лет живет сын Людовика XIII.

Он живет в одиночестве и изоляции, не зная ласки, не зная о своем августейшем происхождении, отзываясь на заурядное имя монсеньера Людовика.

Молодой человек прикусил губу, чтобы не закричать.

— Возьмите ключ, он лежит под подушкой, — продолжала королева.

— Откройте сундук в том углу… Там ларец, а в нем акт о рождении и другие бумаги моего несчастного сына… Я хочу, чтобы вы вручили ему, падре…

Машинально, словно заколдованный, молодой человек повиновался.

— Я хочу искупить вину, которую я причинила своему сыну, — прошептала Анна Австрийская. — Я хочу, чтобы он узнал, кто его мать, и, зная это, простил меня. Расскажите ему, как я страдала. Верно, падре?

Я хотела бы хоть на миг обнять и поцеловать его, чтобы получить прощение!..

— Мама! Моя мама! — не выдержав, всхлипнул молодой человек.

— Мама! Я прощаю вас! Я вас люблю!

Отбросив в сторону ларец, в котором содержались доказательства его прав, он бросился в объятия умирающей женщины. Она приподнялась на своем ложе, обхватила руками его лицо и, словно в бреду, стала осыпать его горячими поцелуями:

— Ты! Ты, сын мой? Жизнь моя!

— Да, мама! Позволь мне взглянуть на твое прекрасное лицо.

Молодой человек поднялся, снял сутану и зажег факел от очага.

Королева закрыла лицо руками и зарыдала:

— Сын! Мой сын! Я не решаюсь просить у тебя прощения…

— Мама, не говорите так! Вы искупили вину своими страданиями…

Не об этом думайте, а о тех радостях, какие нас ожидают в будущем!

— В будущем! — чуть слышно прошептала умирающая.

И словно горький ответ на эти слова, полные обещаний и надежд, в коридорах дворца прозвучал твердый и властный голос:

— Перекрыть все выходы из дворца, чтобы ни одна живая душа не вышла отсюда!

Все это время Фариболь и Мистуфлет из темного угла комнаты наблюдали за развитием событий.

— Тысяча молний! — прошептал Фариболь. — Плохи наши дела! Старая кормилица нас предала. Приготовь шпагу, Мистуфлет!

Анна Австрийская с исказившимся лицом неистово прижала сына к груди, словно хотела защитить его от всех опасностей.

— Мама, кто это? — спросил молодой человек, заметив ее страх.

— Это другой! — глухим голосом ответила больная. — Это другой сын!

Действительно, в этот момент дверь резко распахнулась, показался гордый и высокомерный, грозный король Людовик XIV.