1312 г. от Прихода Триединых. Табар. Имперская тюрьма

«Лишь Владыки могут обращать свой Зов на других, преобразуя тем самым его во Владычий Призыв…».

Миго из Памшо «О таинствах и ритуалах»

Когда за ним пришли Норбер Матрэл даже не пошевелился. Это был последний визит. Все решения приняты. И на это раз окончательно и бесповоротно. Поэтому сопровождающих было как никогда много. Камера тут же оказалась заполнена звоном кольчуг и стуком копий. Три десятка стражников, большая часть которых толпилась в коридоре, были собраны и сосредоточены. Бывалые войны презрительно косились на трех крючкотворов из канцелярии, боязливо поглядывавших на скованного по рукам и ногам узника. Тем не менее, даже они робели, ощущали гнетущие чувство надвигающейся катастрофы, приближение чего-то ужасного и непоправимого. Конечно, они не боялись, ибо прикоснувшись к красному Дару, человек обретал не только силу и ловкость, но способность подавлять собственные страхи. Но тот, кого они сегодня должны были вести к палачу на расправу, излучал такую иступленную ярость, что казалось воздух в камере загустел, от чего щемило сердце и сдавливало горло. Даже сейчас достаточно было этому внешне сломленному заключенному обратиться к Зову и, невзирая на тяжелые цепи и изломанное тело, он сокрушил бы многих.

Советник Гарено, наряженный по случаю в роскошный лиловый камзол, пытался высокомерием и показной невозмутимостью скрыть колотивший его озноб. Липкий пот проступал на лбу и впалых щеках. Владыка втянул воздух и прищурился. Как и его деймоны он кожей впитывал чужой страх, который подстегивал его, заставляя острее чувствовать собственную исключительность. «Добраться бы до этого напыщенного урода», — подумал он. Магистр представил, как вдавливает внутрь эти ненавистные глаза, ощущая пальцами лопнувшие роговицы. Губы сами растянулись в довольной улыбке, от которой стражники невольно попятились, а советник испуганно ойкнул. «Пока живи червяк. Твой черед еще придет. Главное увидеть мальчика и убедиться, что с ним в порядке. А вот после этого мы еще увидим кто кого».

Он вспомнил свой первый день в камере, когда его еще не пришедшего в себя от зелья, слабого и беспомощного как ребенка, посетил император. Рейн пришел один и, помнится, его это весьма удивило. Ведь даже в том состоянии, что он тогда пребывал, ему не стоило больших усилий скрутить императору шею как цыпленку. Толстая и короткая она притягивала взгляд, и он уже плавно потянулся, разматывая кольца цепей, намереваясь набросить их за широкий капюшон камзола цвета индиго. Его тогда остановили. Конечно, не стражники, которые даже не вошли в камеру. Да, впрочем, и они едва ли бы смогли что-то изменить. Конечно, нет. Его остановил до боли знакомый, холодный голос этого коронованного мерзавца. Его Величие всегда был осторожен и умен. Да при этом ленив, злопамятен, падок до лести, но дураком он никогда не был. Не та кровь. И те слова, что император произнес тогда в камере, один на один, эти слова не позволили этой спесивой вонючке Водилику стать императором раньше времени. То, что сказал Рейн, заставило его обреченно сидеть два с половиной месяца со скованными руками и ногами, есть каждый день жидкую баланду, терпеть чудовищные пытки, видеть смерть и страдания верных соратников. Но главное — ни чего не предпринимать, несмотря на настойчивые попытки оставшихся на свободе друзей и союзников вытащить его из тюрьмы. Сколько переданных тайком записок он порвал не читая, сколько прошептанных второпях охранниками слов не пожелал выслушать? Эти люди шли на огромный риск, но на другой чаше весов находилось нечто слишком важное, давно уже ценимое им превыше собственной жизни и чести. И конечно пройдоха Рейн знал, за что его зацепить. Прекрасно понимал, ради чего он готов смириться, забыть о гордости, притушить разрывающую душу ярость. Кузен всегда видел его насквозь, а давняя неприязнь между ними давно уже переросла в непримиримую ненависть. Окруженный стражниками мэтр Гарено продолжал, пугливо поглядывая на узника, читать приговор. Однако Владыка Норбер уже не слушал. Он закрыл глаза и погрузился в тяжелое забвение недавних воспоминаний.

— Ты хочешь убить меня, — сапфировые глаза смотрели холодно и расчетливо. — Валяй, мне и так уж недолго осталось. Я не боюсь. Нет, конечно, я не такой бесстрашный как ты. — Император буквально выплюнул последние слова. — Это вы — потомки Младшего у нас ни кого и ни чего не боитесь. Мы же, — рука с коротко стриженными ногтями ощутимо подрагивала, — осторожны и предусмотрительны. Или, как считают многие, трусоваты, — император вяло усмехнулся. — Впрочем, пусть считают. Это нам лишь на пользу.

— Зачем ты пришел? — Норбер Матрэл пристально смотрел на императора. — Если я захочу убить тебя, — он лениво кивнул в сторону закрытой двери, — твои охранники тебе не помогут. Они не успеют войти сюда, а я уже вырву твою лживую глотку. — И это, — узник тряхнул тяжелыми цепями, опутавшими его руки и ноги, — меня не остановит.

Император побледнел. — Я знаю Нор, ты и не на такое способен. Особенно когда представилась возможность избавиться от меня раз и навсегда. Ты мне не только горло сломаешь, но для верности еще и голову оторвешь. Что бы уж точно, наверняка. Ведь мне не посчастливилось заполучить милость Младшего. И пусть я самый могущественный обладатель фиолетового Дара в Торнии, для тебя я ни что. — Рейн IV хрипло рассмеялся. — Действительно забавно. Самый могущественный человек в Альферате для тебя лишь пустое место. Ты же ненавидишь всех лишенных красного Дара? И в особенности нас, других Владык — меня, Водилика, даже безобидную Клеменцию и юную Джиту.

— Брось свои фокусы Рейн, — глаза узника опасно сверкнули. — Ненавидеть вас, — он жестко ухмыльнулся. — За что? За вашу слабость? Мягкотелость? Нет кузен ты не прав. Я вас не ненавижу. — Он все более распалялся. — Я вас презираю. Как презираю любого слюнтяя и тряпку. Ты с этой бесхребетной дурой ведете Торнию в пропасть. И я попытаюсь, — он поднял скованные руки, — этого не допустить. — Младший Владыка презрительно фыркнул. — Я здесь не надолго. И когда я отсюда выйду, то закопаю тебя. Живьем. — Он громко рассмеялся. — Палата высоких лордов ни тем более Имперский Совет не позволят держать меня здесь. — Норбер Матрэл брезгливо посмотрел на высокие, потемневшие от влаги стены тюремной камеры. — Так что готовься кузен.

— Уже позволили, — издевательски протянул император. — Сегодня днем мое решение о твоем заключении было утверждено двумя третями голосов Палаты. Еще раньше Совет санкционировал твой арест. Так что скажи, к чему мне готовиться?

— Что? Что ты сказал, — голос узника зазвенел от бешенства. — Ты врешь, старый ублюдок. — Магистр с испепеляющей ненавистью уставился на прислонившегося к стене собеседника. Он тяжело дышал, с трудом сдерживая рвущуюся наружу ярость. — Ты все врешь, — повторил он.

— Нет, дорогой кузен, я говорю чистую правду. Ты проиграл Норбер. В чистую. Твоих сторонников в Палате мы изолировали, — император криво усмехнулся. — Разными путями, конечно. Твоему племяннику пришлось повозиться, но теперь…

Цвинг. — звук разрываемой цепи прервал напряженный диалог. Мгновение спустя рука, на которой еще болталось несколько звеньев, железными тисками сжала пухлое, с двойным подбородком горло. Без какого-то видимого усилия, Младший Владыка приподнял весившего в два раза больше его императора почти на локоть от грязного, пахнувшего экскрементами каменного пола.

— Не ожидал кузен, — белки глаз Магистра быстро багровели. — Твоя шея для меня, что сухая ветка, — он небрежно крутил костистой ладонью шею бессильно хрипевшего императора, заставляя того поворачивать пунцовое от прилившей крови лицо.

— Эверрр, — сипел Рейн. — Эверрр, — его пальцы конвульсивно шарили по горлу, безуспешно пытаясь разорвать полностью перекрывшее дыхание стальную хватку.

— Что? — глумливо переспросил Матрэл. — Ты что-то сказал? Не стоит тратить на это силы. Сейчас я сверну твою жирную шею, а потом выйду отсюда. Думаешь, после Зова меня остановит твоя охрана? Твоего мерзкого сыночка я убью собственноручно. Сегодня же. Хотя, — Матрэл широко улыбнулся, — такого удовольствия как сейчас я вряд ли испытаю.

— Эверр, Эверард у нас, — императору, наконец, удалось протолкнуть наружу заветные слова, после чего он обмяк, повиснув безвольным мешком. Тонкая струйка мочи стекала с кожаных пуленов на ребристый пол.

— Эверард, — глаза Магистра заблестели, а на длинной шее вздулись жилы. — Ты что плетешь? Он декаду назад уехал на север. А ну, — он лихорадочно затряс тяжелое тело, — выкладывай все фиолетовая мразь!

В ответ император мог лишь бессвязно захрипеть. — Говори быстрее. — Хватка на горле ослабла.

— Аделинда перехватила его. Пригласила к себе. Он не мог отказать тетке, — каждое слово давалось императору с трудом. — Его усыпили и перевезли в Табар. Если я отсюда не выйду, — он тяжело закашлял, — его убьют.

— Сука! Сукаааа!!! — Матрэл отшвырнул от себя царственного кузена и, обхватив голову руками, протяжно завыл. — Уууууааааа. Чем ты ее купил? Или вы снова трахаетесь?

Рейн IV с трудом приподнялся с жидкой охапки соломы, куда ему посчастливилось упасть и, потирая посиневшую шею, проскрипел, — Ты все еще такой же придурак, как и пятьдесят лет назад. Видишь только то, что хочешь видеть, и при этом не замечаешь очевидных вещей. С тех пор как вы с отцом вышвырнули Аделинду из дворца, выдав замуж за этого мелкого тана, она мечтала только об одном. — Он без всякой жалости посмотрел на сгорбленную фигуру, еще недавно столь грозную и внушавшую страх. — Твоя сестрица страстно хотела отомстить вам обоим. И ради осуществления этой мечты она была готова пойти на многое.

— Аделинда моя сестра, — Норбер Матрэл застыл, недоуменно глядя на свои сжатые кулаки. — В нас течет одна кровь.

— Она обиженная на весь мир стерва, которая ненавидит всех, но больше всего своих родственничков из Красной Трети, — Рейн Голдуен тяжело встал. — Тебя она, кстати, ненавидит больше всех. Почему-то даже больше покойного Владыки Мейнарда. Ну, а Эверарду досталось, так сказать, за компанию. Она первой рассказала мне о ваших планах и сама предложила помощь в твоем разоблачении. Помогала тебе увязнуть в заговоре, который с самого начала был обречен. Ради этого, — император усмехнулся, — несколько раз даже встречалась с Торбертом, который не знал как вести себя с этой матерью-кукушкой. Она ведь говорила с тобой обо мне? Убеждала энергичнее вербовать сторонников? Требовала решительных действий?

— Да, — прежний запал окончательно покинул Младшего Владыку. — И не раз. — Он поднял затуманенные глаза на кузена. — Но я и без нее знал это. Ты не справляешься Рейн. Твое хваленое чутье тебя подводит. — Худая фигура нависла над императором. — Я верю в скорый Приход. А для того чтобы противостоять Падшему, во главе Торнии должен стоять не ты и тем более не Водилик.

— Прекрати пересказывать мне эти пустые бредни, — Его Величие сердито топнул ногой. — Он окончательно пришел в себя и энергично расхаживал по камере, лишь изредка поглаживая все еще саднящую шею. — А кто вместо меня? — Рейн IV остановился, внимательно посмотрел на собеседника и презрительно бросил, — кто-нибудь из твоих марионеток? Неужели этот болван Тонфар? Несостоявшийся шурин. Только теперь уже вряд ли. — Император отвернулся и процедил. — Вчера на поместье хертинга Тонфара было совершено нападение. Он и два его старших сына убиты. Убийц усиленно ищут. — Он наклонился и издевательски поинтересовался, — не хочешь узнать, какая награда объявлена за их головы?

— Отпусти Эверарда, — в голосе Норбера Матрэла явственно проступили просительные нотки. — Он шел за мной, но многое не одобрял.

— Ну, уж нет, — император явно наслаждался ситуацией. — Твой сын моя гарантия того, я выйду отсюда живым. И не только этого. Ты расскажешь мне всё. Про заговор, про тех, кого ты вольно или невольно вовлек в него. Всё!

Узник замотал головой. — Этого ты не дождешься.

— Хорошо. — Рейн и не пытался возражать. — Тогда тебя будут пытать. Конечно, ты и тогда, наверняка, ни чего не скажешь, но это даже к лучшему. Твоя гордыня станет причиной твоих страданий. Твоих и твоего сына.

— Не трогай его, — глаза Норбера Матрэла вновь стали багроветь. — Иначе…

— Это уже зависит от тебя, — император оборвал его на полуслове. — Я прикажу не прикасаться к Эверарду при условии твоего полного послушания. На допросах ты можешь петь соловьем, а можешь молчать как рыба. Это не играет ни какой роли. Нам известно почти всё. Пожалуй, твое признание было бы даже излишним. Ведь это так на тебя не похоже, — император посмотрел на кузена в упор. — Но ты должен не мешать. Не препятствовать мне и Торберту ломать то, что Младшие Владыки с таким упоением строили целую эпоху. Я разгоню твое Братство, уничтожу твоих сторонников, выжгу этот твой заговор до основания. И ты, — Рейн наставил палец на узника, — не пикнешь и не будешь дергать за те веревочки, что еще остались в твоем распоряжении. В противном случае…, - он не договорил, а лишь многозначительно прикрыл глаза.

— Ты обещаешь? — узник принял решение. Было заметно, что он не привык тратить много времени на обдумывание своих действий. — Но мне нужны гарантии.

— Его не будут пытать, — с готовностью откликнулся император. — Слово Старшего Владыки. По крайней мере, до тех пор, пока ты будешь придерживаться наших договоренностей.

Матрэл недоверчиво хмыкнул. — Ты лжешь столь же легко, как и дышишь. Мне мало твоего слова.

Тень неудовольствия мелькнула на лице императора, но тут же исчезла. — Ни каких иных гарантий я тебе не дам, — отрезал он. — Твоему сыну сохранят жизнь и здоровье. Относительно тебя, — Рейн постучал пальцами по сочащей зловонными каплями стене, — я этого обещать не могу.

Магистр горько усмехнулся. — Поверь, дорогой кузен меня это мало волнует. — Он прижал руку к груди и тихо произнес. — Пусть смерть моя близка. Я смело к ней иду, спасая жизнь и свет.

— Все те же надменность и гордыня, — Рейн IV презрительно скривился. — Тебя волнует не сама смерть, а то, как ты умрешь. Глупо. Впрочем, вас уже не переделаешь. — Он тряхнул головой и, прихрамывая, направился к выходу. Подойдя к двери, император обернулся, — Прощай Норбер. Полагаю, мы больше не увидимся. И еще, — он скользнул взглядом по висевшим на руках узника железным звеньям, — я прикажу прислать другого кузнеца. Пусть закует тебя в цепи покрепче. Эти оказались не слишком надежны.

* * *

— И в планах заговорщиков было уничтожение всей императорской семьи всех тех, в ком течет кровь Старшего…. — Мэтр Гарено читал текст приговора размеренно и громко, старательно разбирая округлые буквы незнакомого почерка. Временами он отрывал глаза от длинного листа бумаги и, стараясь делать это незаметно, косился на скованного по рукам и ногам узника. Он никогда не считал себя смельчаком, но и, как ему казалось, не был жалким трусом. Но этого, с трудом сидевшего перед ним калеку, он боялся. Страшился до жути, дрожи в коленях, того мерзкого состояния когда горели щеки, а язык прилипал к гортани. И за это постыдное, презираемое им самим чувство он его ненавидел, столь же глубоко и сильно, как и боялся.

К счастью, вскоре все это будет в прошлом. Сегодня предстоял самый сложный этап той операции, что еще полгода назад замыслили император и канцлер. А ведь он сомневался. Был уверен, что не получится. В памяти услужливо пробудилось подзабытое ощущение полного оцепенения и молчаливого ужаса, когда Торберт Лип, пытливо глядя ему прямо в глаза, посвящал его во все детали плана. Святотатство. Невиданное дело. Поднять руку на потомка Младшего?! Ведь когда то он и сам хотел стать прославленным воином, доблестным рыцарем, приобщиться к красному Дару. Рядом с маленьким и сонным городком, где он родился и вырос, стояло заброшенное командорство Братства Смелых. Громадное, построенное еще третьим Магистром, оно защищало южные границы империи от набегов аэрсов. Времена шли, границы империи отодвигались на юг, и каменный исполин стал не нужен. В лучшие времена в нем находилось до тридцати рыцарей и сто сержантов. И это не считая куда более многочисленных оруженосцев и наемников. Давно покинутый и полуразрушенный замок продолжал вызывать восхищенное удивление своими размерами и славной историей. И конечно, все окрестные детишки досконально знали извилистые лабиринты замковых подвалов, безбоязненно лазили по зубчатым стенам. Маленький Миго не был исключением, и вместе со всеми с упоением носился по окутанным тайной развалинам, воображая себя, то Винзелом Элуробойцей, то его правнуком Сигурдом-Кровавым. Вразумления отца, желавшего видеть младшего сына нотариусом в родном городе, ни к чему не приводили. Он — Миго Гарено, третий сын помощника городского судьи, обязательно будет выбран Младшим и получит желанное кольцо с сердоликом. Сколько раз в затаенных мечтах ему представлялись завистливые взгляды сверстников и восторженное преклонение миловидной дочки настоятеля местного храма Триединых. Действительно, почему бы и нет. А затем его бы ждало Братство Смелых и золотой перстень с рубином. Он стал бы прославленным рыцарем и верным помощником самого Магистра. Эх, детские грезы. Читая приговор, мэтр мысленно улыбнулся. Как это было давно, однако он навсегда запомнил то ощущение горечи, досады, чудовищной несправедливости, когда добродушный увалень отец Готлиб остановил его перед статуей Старшего и, положа руки на костлявые плечи, радостно воскликнул: — Тебе очень повезло мой мальчик. Ты выбран. — Затем были объятия отца, слезы матери, незаметно показанный старшим братом кулак. И скромное серебренное колечко с чароитом, которое он, несмотря на свой нынешний достаток, продолжает упорно носить.

Много позднее, попав во дворец Владык — сосредоточение власти Торнии, мэтр Гарено понял, как мало знал об этих потомках богов. Понял, что истинная власть находится в руках тех, кто носит на пальце кольца с фиолетовым камнем. Осознал, что сила без власти значит поразительно мало, а его мечты о рыцарской доле были наивны и глупы. Тем не менее, встречая в полутемных дворцовых коридорах и низко кланяясь Магистру или Первому Рыцарю он по прежнему продолжал испытывать лихорадочное мальчишеское возбуждение, жгучее желание стать рядом с этими полными жестокости и высокомерия людьми. Его стремительная карьера, близость к главе Стражей ни как ни сказалась на отношениях с Норбером Матрэлом и его сыном. Его так же не замечали, ненамеренно игнорировали. Кто он был для них? Кляузник, чинуша, лишь волей их кузена приближенный к чертогам власти. Это неосознанное презрение раздражало, и тем сильнее выводило из себя, чем выше он поднимался по служебной лестнице. При этом, схожее скрытое преклонение перед потомками Младшего он замечал у многих своих товарищей, таких же бумагомарателей как и он сам. Естественно, Младших Владык боялись, порой ненавидели, их гнев и жестокость стали притчей во языцах. И, тем не менее, к ним тянуло, манило, как и ко всему недоступному, стоявшему неизмеримо выше уже по самому факту рождения. Говорили, что вместе с красным Даром передается немало обаяния, животный магнетизм, которым когда то отличался Младший. В любом случае, все его попытки завязать дружбу со Смелыми заканчивались полным фиаско, наталкиваясь на холодное равнодушие или презрительную насмешку. Они всегда держались вместе эти гордецы, толпясь вокруг своего Патрона, отгораживаясь от чужаков гордым пренебрежением. Все это порождало самые разные слухи и домыслы, вплоть до обвинений Смелых в неподобающих для нормальных мужчин пристрастиях. Разумеется, подобные наветы произносились украдкой, порой в изрядном подпитии и, как подозревал мэтр Гарено, прежде всего теми кто, как и он, в свое время, обманувшись в своих надеждах стать членом Братства, теперь находили сомнительное удовольствие в тайном злословии.

Впервые увидев распятого на пыточном станке Магистра, он страшно испугался, ужаснулся содеянному, застыл подобно каменному истукану, не в силах отдать нужные распоряжения, ощущая, как щупальца ужаса и паники перехватывают железным обручем горло. Как ни странно, в чувство его привело жалобное мычание стоявшего рядом палача. Эта глыба мускулов с перебитым носом и куриными мозгами, без тени сомнения вырывавший ногти у женщин и клеймивший детей обоего пола, сдернув привычным движением холщевый колпак с головы узника, тут же узнал его и, отскочив, попытался бухнуться на колени. — Ваааша Смеееелость! Как можно? — Это болван так и не смог дотронуться раскаленными щипцами до зажатых в тисках пальцев Норбера Матрэла, который с холодной усмешкой вслушивался в его проклятия, понукания и угрозы. Злость, как известно, лучшее лекарство от робости и малодушия. И эта полная высокомерия улыбка на губах Великого Магистра взбесила его, заставила отбросить прежнее, внушаемое с детства благоговение перед потомками Триединых. В результате, пытками Младшего Владыки все два месяца занимался пленный аэрс, не испытывавший по отношению к Матрэлам ни какого пиетета и трепета. Найдя в Табаре своего соплеменника, он приобщил его к своей новой работе. Деловито разговаривая на своем полном шипящих звуков языке, они с нескрываемым энтузиазмом пытали Магистра, получая, как предполагал мэтр Гарено, от этого процесса немалое удовольствие. Жаль, что, в конце концов, от обоих придётся избавиться. Полезные были люди…

«…и, вовлекший в свой заговор весь Верховный Капитул Братства Смелых, а именно Великого Маршала — Эверарда Матрэла, Великого Командора — Одэ Бенбаля, Великого Консерватора — Ноара Рольми, Великого Аэрспольера — Сей-До из Ракты, Великого Эрулпольера — Ансгара Сигфредсона, Великого Дапифера — …».

* * *

Полуденное солнце заливало ярким светом изнывавший от летнего зноя Табар. Длинное поле, покрытое серо-желтым песком, на котором причудливо отражались солнечные блики. Члены Имперского Совета, ожидавшие предстоящий бой на ложе для почетных гостей. У края арены стоял высокий, плечистый человек, чьи разметавшиеся, черные кудри, наполовину скрывали покрасневшее от досады и раздражения лицо. Обращаясь к долговязому мальчику, лет двенадцати, он отрывисто и резко говорил:

— Они хотят нас унизить. Сегодня мы сцепились с императором на заседании Совета, и вдруг он предложил для разрешения спора шуточный поединок. Я согласился, не зная условий. И… Джерт провел меня. Там был Рейн, он подыграл отцу, а своим противником предложил выбрать тебя. Бой на мечах. До первой крови. Здесь и сейчас. Матриарх его поддержала. Старая, глупая курица. — Милые кузены, — неумело передразнил он неведомый женский голос, — полагаю, все ваши разногласия останутся на арене. А я прослежу, что бы драгоценная кровь ваших наследников сегодня пролилась ровно настолько, чтобы разрешить ваши споры раз и навсегда. — Черноволосый зло сплюнул на песок и, не стесняясь присутствия подростка, витиевато выругался. Немного успокоившись, он продолжил:

— Все хотят это увидеть. Невиданное дело. Поединок кронпринца и Первого Рыцаря. Даже старый лис Лайраг приперся. Не сиделось ему в своих горах. Император рискует, но я рискую не меньше. — Мальчик внимательно слушал. — На первый взгляд дурацкая идея, заведомо для них проигрышная. Но тут не все так просто. Ты Рейна почти не знаешь. А стоило бы. Он с детства занимается у лучших фехтовальщиков Союза Стражей. Понятно, что своих рыцарей я к нему не подпускаю, хотя твоя сестра и просила прислать для него сьера Герро. В любом случае, для потомка Старшего он владеет мечом неплохо. Даже хорошо. Но для тебя он не соперник. Ты понял? Понял?! — Последние слова черноволосый почти прокричал, заставив нервно вздрогнуть, стоявших недалеко герольдов. Было видно, что он в бешенстве. И хотя его длинные мускулистые руки были привычно перекрещены на груди, сама грудь гневно вздымалась. Между тем гул на арене возрастал, однако его перекрыл мощный и властный голос.

— Кузен Мейнард. Идите к нам. Отсюда лучше видно, — тонкие губы одетого в фиолетовую мантию императора застыли в ледяной улыбке. — Поторопитесь занять свое место. Рядом с милой Клеменцией.

Сидевшая недалеко от императора тонкокостная, рыжеволосая девушка тут же вскочила, и приветливо махнув рукой, закричала:

— Ваша Смелость сюда! Вот Ваше место! — Желание услужить слышалось не только в мягком, бархатном тембре ее голоса, но во всей изогнувшейся фигуре, широких, приглашающих жестах тонких, поразительно изящных рук, искреннем, полном участия выражении зеленых на выкате глаз. — Здесь очень удобно. И Матушка рядом. — Она мягко, застенчиво улыбнулась и склонила голову к находившейся рядом пожилой женщине.

— Вам удобно Матушка? — Сидевшая перед ней одетая в бело-зеленую тунику женщина оглянулась и ласково провела ладонью по округлой щеке.

— Конечно, Клеменция. Присядь. Посмотрим поединок вместе. Когда будет нужно, Младший Владыка сам подойдет.

Черноволосый ни как не отреагировал на приглашения. Он лишь мазнул неприязненным взглядом по одетой во все фиолетовое фигуре и, вновь повернувшись к мальчику, тихо сказал:

— Тебя может победить не его меч, а его Дар. Ты пока еще не достиг совершеннолетия и пока, несмотря на разницу в возрасте, вы почти на равных. По крайне мере, они так думают. Борись с ним. Не поддавайся ему. И не важно, что твой Дар еще не проснулся. Ярость, бушует в твоей крови с рождения. Помни об этом. Все они, — он махнул рукой в сторону переполненных трибун, — тебя боятся. Эти людишки только пыль у твоих ног. Всегда, — мужчина резко присел и посмотрел прямо мальчику в глаза, — помни об этом. — Затем повернувшись, он громко во всеуслышание произнес: — Да прибудет с нами благословение Младшего. — И прижав руку к сердцу, тихо прошептал, уже только для одного. — Пусть наша смерть близка. Мы смело к ней идем, спасая жизнь и свет.

Мальчик поднял голову и посмотрел на полные трибуны. Тысячи людей кричали, махали руками, что-то надрывно требовали. На дальних галереях мелькнуло лицо Аделинды, полное привычного презрительного высокомерия. Он перевел глаза на удалявшуюся спину отца. Тот шел, по привычке держа сжатые в кулак руки за спиной. Мальчик знал, что тот не оглянется. Все что надо, было сказано. Он снова перевел горящий взгляд на арену. За последние пять лет ему пришлось пройти через тысячи поединков, и сьер Герро нередко хвалил его, предрекая судьбу большого фехтовальщика. — Вас не нужно учить мессир, — длинные пальцы мастера меча шевелились как маленькие змеи, — у Вас это в крови. Просто прислушайтесь к тому, что в Вас существует с рождения.

Песок привычно поскрипывал под кожаными подошвами. Впервые ему предстояло сражаться перед императором, и мальчик смутно чувствовал, что на кону стоит нечто большее, чем просто победа или поражение. Он крепко сжал рукоять подаренного отцом два года назад меча. Небольшого и легкого.

Кронпринц приближался к нему осторожно, с кинжалом в одной руке и мечом, на добрую ладонь длиннее его, в другой. Высокий, на голову выше его, широкоплечий блондин, он был мечтой всех фрейлин своей матери и не только. Остановившись в нескольких шагах от противника, Рейн Голдуен опустил меч и широко улыбнулся.

— Привет маленький извращенец, — тихий голос был полон издевки. — Оказывается, ты любитель подглядывать за своей сестрой. Понравилось, что увидел?

Мальчик не ответил, хотя бешенная ярость начинала подкатывать к горлу, заставляя сердце учащенно колотиться в груди. Он на мгновение прикрыл глаза.

— Я к Вашим услугам кузен.

Медленно, очень медленно кронпринц поднял меч.

— Я унижу тебя перед всеми дружок. Твой Дар еще не проснулся. Но кому это интересно. Первый Рыцарь побежден потомком Старшего. Мррр. Да это просто сказка, сладкая мечта для многих.

— Хватит болтать.

В ответ кронпринц что-то гневно прорычал и рванулся вперед. Мальчик отпрыгнул, ткнув своим мечом по ноге противника. Кажется, задел. Ответный выпад не заставил себя ждать, вынудив его отшатнуться. Трибуны дружно охнули. Противники закружили напротив друг друга, выжидая удобный момент для атаки. Тяжелый меч кронпринца, постоянно откидывал мальчика назад, заставлял того вилять, искать бреши в чужой обороне. Он постепенно уставал, тяжелое дыхание вырывалось из легких, боль в груди нарастала. Меч уже не казался легким и все сильнее оттягивал руку. Рот был наполнен сладким привкусом крови, так что постоянно приходилось сплевывать темно красную слюну. В очередной раз, увильнув от удара, мальчик отпрыгнул и остановился на мгновение перевести дух.

— Я думал, потомки Младшего умеют сражаться, но, по-видимому, это все в прошлом. — Темно-голубые глаза прищурились, сардонически поглядывая на юркого противника. Кронпринц тоже хрипло дышал, а длинная красная полоса пересекала его левую кисть. Правая штанина была порвана и оттуда на песок обильно падали красные капли.

— Пора заканчивать этот балаган. Не так ли? — Голос кронпринца внезапно стал низким и плотным, забиваясь в уши и заставляя мальчика невольно прислушиваться. — Мы уже давно пролили кровь друг друга, но отец не останавливает бой. И знаешь почему? Он хочет увидеть, как ты проиграешь. Поэтому поддайся мне красненький. Чего тебе стоит? Я не буду тебя убивать дурачок. Конечно, нет. Твой папаша мне этого не простит. Но, например, отрубить тебе руку, я думаю, стоит. — Кронпринц оскалился. — Чтобы знал на кого ее поднимаешь.

Мальчик споткнулся, и его противник вновь издевательски хохотнул. — Подчинись мне малыш, не сопротивляйся. — Глаза кронпринца постепенно темнели, превращаясь из лазоревых в сине-лиловые. — Давай, опусти меч, он слишком тяжел для тебя.

И в самом деле, рукоятка меча вдруг налилась необыкновенной тяжестью, потянув руку к земле. Усталое тело ломило и неожиданно захотелось спать.

— Нет. — Мальчик смахнул со лба капли пота. — Нееет! — В нем нарастала ярость. Она мешала дышать. Боль в содранных ладонях и длинном разрезе на боку лишь добавляла бешенного гнева, который стремительно расползался по телу и вытесняя усталость и наполняя силой. Мир вокруг затрещал и рассыпался. Мальчик запрокинул голову, прикрыл глаза и громко рассмеялся. — Пошел в жопу фиолетовый!

Он бросился вперед и, ловко увильнув от удара меча, ткнул лезвием прямо в лицо противника. Кронпринц закричал от боли и, выронив свое оружие, упал на колени. Сквозь прижатые к лицу ладони щедрой струей текла кровь. Мальчик устало опустил руки и закрыл глаза. Бой закончился.

* * *

«…отрубить ему пальцы на левой руке и кастрировать его. Затем, заковав в цепи, отправить в обитель Ордена Милосердия, что находится севернее города Алезий и содержать его закованным в отдельной камере, под присмотром составленной из Стражей охраны. Сына его Эверарда Матрэла заковать в цепи и отправить в обитель Ордена Милосердия рядом с городом Виндибон и содержать там, в отдельной камере, под присмотром составленной из Стражей охраны».

Узник закрыл глаза и сосредоточился. Пусть его кровь требовала воззвать к ней и умереть здесь и сейчас, а не кастрированным боровом через двадцать лет в алезийской обители. Погибнуть, смеясь над поверженными врагами, попирая их изувеченные трупы. Но нет, нужно выждать. Тот путь, который он выбрал два с половиной месяца назад, мучительно его не желая и отталкивая, требовал не меньшего мужества. А уже этого ему не было занимать. К сожалению, этот выбор требовал еще смирения, обуздания бушевавших в его душе гнева и ненависти. А вот с этим у него всегда были проблемы. Норбер Матрэл стиснул зубы, унял бешено стучавшее сердце и бесстрашно посмотрел на приближавшихся стражников.