Глава 1

Карбондейл, штат Колорадо

31 октября 2010 года

– Дейзи.

Уединившись в своем кабинете и опершись подбородком на ладонь, доктор Элизабет Пэт прошептала имя своей пациентки. Ее мать терпеть не могла, когда она так сидела. «Сядь прямо», – постоянно одергивала она дочь.

Дубовое офисное кресло, которое Элизабет унаследовала от отца, скрипнуло, когда она обвила ноги вокруг ножек. Женщина выглянула в окно на слегка припорошенную снегом гору Соприс.

Пальцами левой руки она рассеянно закручивала свои вьющиеся русые волосы в толстую веревку, опустившуюся ниже ключиц. Мать и это терпеть не могла, называя рукоблудием. «Нехорошо, когда у женщины под сорок волосы опускаются ниже ключиц, а она еще и играет с ними как ребенок! А такие хорошенькие голубые глазки? Ты бы хоть слегка украсила их косметикой! Для чего ты себя бережешь?»

«Мама, – подумала Бетси. – Ну что ты за человек!»

Цифровые часы отсчитали еще минуту – призрачная череда минут таяла на черном фоне. У Бетси, врача-психоаналитика, осталось ровно тридцать три минуты до прихода пациентки. Ей было нечего сказать Дейзи. И нечего ответить ее отчаявшейся матери.

Черт возьми! В голове мелькнул образ отца, и в его небесно-голубых глазах отразилось явное разочарование.

– Прислушайся, Бетси. Постарайся услышать то несказанное, что витает в воздухе.

Да, папа, несказанное; «несказанное» я могу услышать. Но что можно услышать в абсолютном молчании?

Ей требовалось что-то отыскать, хоть что-нибудь, чтобы пробиться сквозь молчание Дейзи Харт. Замкнувшаяся в себе девчонка отказывалась предложить что-либо, кроме бесконечных вздохов и пожиманий плечами; а ее черные ногти все шире и шире растягивали дырки в ажурных чулках.

Она иногда кашляла, закрывая накрашенные глаза так крепко, что от ресниц оставались следы на скулах. Бетси замечала сверкание одного не выправленного брекетами клыка, нелепо выступающего в ряду безупречно ровных белых зубов.

Сеанс за сеансом в маленькой викторианской гостиной отца Бетси, много лет назад переделанной в кабинет для психиатрической практики, раздавался только сдавленный кашель Дейзи. Венские часы отбивали час, и ее готическая пациентка, так и не вымолвив ни слова, вставала и уходила.

Молчаливая, как призрак.

Дейзи была загадкой, завернутой в черный креповый бант. И ее психиатру пока не удавалось его распутать.

Бетси передвинула на коленях том «Толкования сновидений по Юнгу». Свежесть, чистота. Маргаритки символизируют просветление, озарение, отражение солнца.

Имя говорило лишь о настроении родителей, когда девочка родилась, и ничего – о ней самой.

Задумавшись, Бетси приложила к передним зубам большой палец.

Фрейд был склонен интерпретировать символы в сновидениях буквально, но для Юнга это были личные переживания, связанные с ключевым символом.

В струящемся из окон осеннем свете Бетси склонилась над своим ноутбуком и на сайте с толкованиями сновидений набрала слово «Дейзи» – «маргаритка». У коллег-психоаналитиков подобное могло вызвать лишь презрительную усмешку – это все равно что читать гороскоп в местной газете.

И все же, когда пациент представляет собой такую загадку, можно было отбросить формальное обучение и дать волю маленькой шалости. Это доставляло особое, греховное удовольствие.

Экран компьютера заполнился рекламой диет – у правого края привлекали внимание слишком исхудавшие и излишне раздобревшие тела. Неоновыми цветами вспыхивали толкования карт Таро.

Если увидишь маргаритку не в сезон, значит, на тебя в каком-то обличье напало зло.

Она посмотрела в окно на увенчанную снежной шапкой гору Соприс и едва заметно покачала головой.

Потом ввела еще несколько запросов в «Гугле».

Толкование снов.

Если приснилось, что гуляешь по заросшему маргаритками полю, – это признак удачи и процветания. Кто-то протянет тебе руку помощи и направит по верному пути.

«Ха! – подумала Бетси. – Направит меня по верному пути! Это здорово. Ведь Дейзи не сможет самостоятельно отыскать туалет».

Тонкие пальцы Бетси снова застучали по клавиатуре. Еще одна попытка.

Символика татуировок – что кроется за татуировками?

Маргаритка – символ сестринства.

Бетси прыснула – отец любил, когда она так смеялась. Смех поглотила тишина пустого дома.

Скоро зима. На ветвях пучками яркого золота трепетали несколько оставшихся осиновых листьев. Опавшие листья, сухие и сморщенные, гонялись друг за другом на улице, порой попадая под колеса медленно движущихся автомобилей и разлетаясь шуршащими клочьями. Еще одна ночь – и все оставшиеся листья увянут, и землю скует мороз.

Бетси отчаянно хотелось выйти на улицу. Осеннее тепло больше не задерживалось в этой части Скалистых гор. Судя по прогнозу погоды, через пять дней должен был пойти снег.

Оставалось принять лишь одного пациента – Дейзи, – а потом она сможет закрыть свой ноутбук и выйти к последним проблескам солнца. Скорее бы, черт возьми!

Еще четверть часа. Она вошла в электронную почту и еще раз прочла короткое сообщение от матери.

Меня не перестают очаровывать Братислава и словацкие сельские пейзажи. Завтра я еду в Чахтицкий замок, где жила печально известная графиня Батори.

Пришлю тебе открытку, дорогая.

Бетси закрыла глаза и закусила палец, чтобы не зарыдать. Как мать может быть такой равнодушной, бесчувственной? Пейзажи ее очаровывают? Не прошло и десяти лет, как в той же Словакии в автомобильной катастрофе погиб отец. Как мама смогла туда вернуться?

Очаровывают? Что за чертовщина произошла с матерью?

Бетси вздохнула. Ее мать, преподаватель истории в университете, полюбила Восточную Европу задолго до того, как вышла замуж за родившегося в Словакии красавца-психоаналитика, последователя Юнга. Несомненно, Братислава, о которой она пишет, – это город XVII века, часть габсбургской Венгрии, сердцевина ее исследований. Смерть отца Бетси не запятнала этот образ. Глаза доктора Грейс Пэт не видят крови мужа, обагрившей эту каменистую землю. Его вдова видит лишь двор Матиаша II, императора Священной Римской империи.

Исследования – вот все, что осталось у Грейс. А Бетси – кто она такая, чтобы отказать ей в этом?

Послышался стук в дверь, а потом удаляющиеся шаги. В окно Бетси увидела хорошо одетую стройную женщину, на вид лет сорока пяти, то есть ненамного старше самой Бетси. Это Джейн Харт, мать Дейзи. И если она пришла – даже чтобы просто постучать в дверь, – это значительное событие. В те несколько недель, когда Дейзи приезжала в Карбондейл, сама Джейн так ни разу и не зашла в кабинет врача, словно боясь заразиться. Она высаживала дочь, а потом, после сеанса, забирала снова, никогда не выходя из машины. «Боится инфекции, – думала Бетси. – Как будто, переступив порог, можно подцепить психическое расстройство».

Бетси бесшумно подошла ближе к окну, чтобы услышать, как Джейн ожесточенно спорит с дочерью. Разговоры пациента с матерью – мощный инструмент для психоанализа. Кроме того, это было первый раз, когда пациентка произносила не только односложные слова. Дейзи теребила золотой крестик у себя на шее и упрямо качала головой.

– Не хочу видеть эту психичку, – говорила она. – Я не сумасшедшая. Мне надоело все это дерьмо!

– Я не говорю, что ты сумасшедшая. Но у тебя проблема, и тебе страшно повезло, что в прошлые выходные ты не задохнулась насмерть.

– Вот бы ты обрадовалась!

Джейн пропустила эти слова мимо ушей.

– Посмотри, как ты одета! И еще эта дрянь на губах… Выглядит как размазанный шоколад.

Дейзи вызывающе тряхнула своими черными как смоль волосами, и сердитая гримаса на ее черных матовых губах вызвала глубокие морщины на густо напудренных щеках.

– По-твоему, я должна пользоваться персиковой помадой «трахни меня», как у тебя?

Джейн окаменела, ее руки сжались в кулаки.

– Я сейчас же позвоню твоему отцу! – рявкнула она и вытащила из сумочки рубиново-красный мобильник.

– Папа не имеет к этому никакого отношения!

Бетси заметила, как сорвался голос Дейзи.

Ее мать нажала кнопку вызова.

– Я хочу, чтобы он знал, как ты себя ведешь.

Дейзи выхватила у матери телефон и швырнула на улицу.

– К черту, мама. Я пошла, ладно? Не впутывай в это папу!

Девушка направилась к входной двери, а мать подобрала телефон и последовала за ней.

– Сука! – пробормотала Дейзи.

Бетси привела в порядок бумаги на столе и приготовилась поздороваться с пациенткой.

* * *

– Знаете, Бетси, – начала Джейн, протиснувшись мимо дочери в маленький викторианский кабинет, – с тех пор, как вы занялись Дейзи, дела пошли не лучше, а только хуже!

Бетси ответила не сразу. Она заметила, что девушка, замерев на пороге – не внутри и не снаружи, в чем была вся Дейзи, – наблюдает за нею краем глаза. Теперь, когда ее психоаналитик стала объектом гнева ее матери, она стала представлять для Дейзи интерес.

– Как вы ей помогаете? – вопрошала Джейн. – Посмотрите на все эти бумаги и кавардак у вас в кабинете! У меня складывается впечатление, что вы не профессионал…

– А что стало хуже? – наконец проговорила Бетси, отвечая вопросом на вопрос.

Она наблюдала, как мать и дочь посмотрели друг на друга с яростью в глазах. Ни та, ни другая даже не моргнули.

– Что случилось? – снова спросила Бетси.

И снова ни та, ни другая не ответили. Осенний воздух вдруг наполнился оживленной перепалкой по-испански из мексиканской бакалейной лавки по соседству.

– ¿Quiere algo más, Señora? – донесся певучий голос.

Бетси жестом пригласила Дейзи войти в кабинет и тихо закрыла за нею дверь. Радостные голоса мексиканцев затихли, и молчание стало зловещим.

– Ну а ты что думаешь, Дейзи? В чем я ошиблась? – спросила Бетси.

Девушка только встряхнула черными волосами, затенявшими ее глаза.

Бетси обернулась.

– А вы, Джейн?

Та начала теребить свои наманикюренные ногти. До Бетси донесся аромат дорогих духов.

– Я не знаю, почему она вам не говорит. Черт возьми, это случилось снова!

– Что именно?

Джейн оглянулась на дверь, словно раздумывая, как поскорее убраться отсюда. Потом решительно открыла рот:

– В выходные она едва не задохнулась. Чуть не захлебнулась собственной слюной…

– Доктор сказал НЕ ТАК! – вмешалась Дейзи. – Ты всегда все понимаешь не так, как надо!

Бетси старалась сохранять спокойствие. Наконец хоть что-то прорвалось, что-то заставило ее пациентку проявить истинные эмоции.

– Почему вы не позвонили мне?

Джейн в отчаянии взглянула на Бетси, и в ее глазах мелькнул ужас. Психоаналитик восприняла это как настоящий страх, не притворство.

– Мне пришлось отвезти ее в отделение экстренной медицинской помощи. Ей дали средство для мышечной релаксации, чтобы она перестала давиться. Она ведь не могла дышать!

– Что за препарат ей дали?

– Не помню. Но могу выяснить.

Бетси обратилась к Дейзи:

– Это помогло?

Девушка насмешливо фыркнула.

– И они что же, не нашли никаких закупорок у тебя в горле? – спросила Бетси, пытаясь добиться хоть какого-то ответа. – Может быть, это какой-нибудь раздражитель? Горький перец или уксус? Моющие жидкости? Нашатырный спирт?

Дейзи лишь смотрела, злобно поигрывая амулетом на запястье.

– Дейзи, не будь такой невежей! Ответь. Ничего такого не было, – сказала Джейн. – Вы сами знаете. В этом-то все и дело.

– И что же они решили, в чем причина? – спросила Бетси.

Джейн снова стала рассматривать свои ногти. На этот раз ей удалось отколупнуть крапинку лака.

– Сказали, что нервы. Какая-то психологическая проблема. Потому мы и пришли к вам.

– Чушь! Чушь! – закричала Дейзи, топая тяжелым башмаком по паркету. – Мы здесь только потому, что ты считаешь меня странной. И ненавидишь меня и весь готический мир.

«А девочка, оказывается, может говорить, – подумала Бетси. – И еще как».

Джейн судорожно вдохнула, потом выдохнула, ее изящные ноздри раздулись. Гневно взглянув на Дейзи, она обратилась к Бетси:

– До того как мы переехали в Аспен, она была совершенно нормальным ребенком. Румяным и здоровым, отличной наездницей. Абсолютно нормальной. И у нее было множество друзей. Из того же… социального класса.

Бетси снова посмотрела на мать девушки.

– Джейн, что вы называете нормальным?

– Ну, во всяком случае… не такое! Посмотрите на нее! Черная помада, драная одежда, белила, как на покойнике… У нее должен быть румянец от горных походов, она должна общаться с друзьями – нормальными друзьями.

– Мама!..

– И не должна выглядеть как долбаный вампир! Да, да, вот именно!

– Я не долбаный вампир. Я – гот!

– Какая разница – вампир, гот… в Аспене и где угодно. Это ненормально. И так… так outré!

У Дейзи в глазах вспыхнул огонь. Бетси слышала позвякивание серебряного браслета – амулета у нее на запястье.

– Какого черта! Мне нужно, чтобы я могла ходить с ней в гости без содрогания!

– Хорошо, – прервала ее Бетси. – Джейн считает, что у тебя какая-то проблема. А что думаешь ты, Дейзи? Лечение касается тебя, и никого другого. Чего ты хочешь здесь добиться?

Дейзи посмотрела на мать, потом перевела взгляд на психоаналитика и заправила волосы за уши.

Бетси была готова услышать от девушки, что все это – пустая трата времени, что ничего она «добиться» не хочет, что вполне счастлива и так. Может быть, она просто пошлет психоаналитика к черту. И после этого, наверное, не произнесет ни звука в ее присутствии.

Но она ошибалась.

Дейзи уставилась на своего психоаналитика. Врач и пациент смотрели друг на друга в золотистом свете низкого осеннего солнца.

Потом девушка крепко зажмурилась и глотнула.

– Эти удушья меня задолбали.

Врач заметила, как во рту девушки блеснул и исчез выпирающий клык. Дейзи медленно открыла глаза и посмотрела на свои бледные руки. Когда она снова подняла взгляд, под глазами обозначились длинные черные тени. Бетси пришлось напрячься, чтобы расслышать то, что она произнесла.

– Не хочу умирать, – прошептала девушка. – Помогите мне.

* * *

Когда затих шум «Ауди», на которой уехала Джейн, Бетси заметила, как Дейзи в облегчении расправила плечи.

– Я бы хотела, чтобы ты завела тетрадь, – сказала Бетси, – и положила ее рядом с кроватью. Так ты сможешь записывать свои сны.

Пациентка заговорила. Теперь пора двигаться дальше.

– Зачем?

– Сны – это мост к твоему бессознательному. Твои самые сильные побуждения, надежды и страхи часто проявляются, когда сознание спит. Я говорила об этом на нашем первом сеансе, но…

– Но что?

– Ты была так… так закрыта. Теперь пора поработать на совесть. Улучшение начнется с твоего желания общаться. Теперь ты готова к этому.

Девушка пожала хрупкими плечиками и стала рассматривать носок своего башмака.

– Мне все равно, – пробормотала она.

Бетси попросила Дейзи записать прежние сны, какие та сможет вспомнить.

– А особенно эпические сновидения – те, что словно длятся и длятся, как фильм, а не просто отрывочные сцены.

– Зачем? Почему сны так важны?

– Толкование снов – основной принцип юнговской психологии. Твои сны дают ключ к твоему бессознательному.

Дейзи кивнула, слегка улыбнувшись, и на фоне улыбки снова мелькнул ее выпирающий клык.

– А кошмары? – тихо спросила она. – О них тоже писать?

– Особенно о кошмарах, Дейзи.

Девушка провела языком по губам.

– Интересный этот парень Юнг. Сны, кошмары… Жуть.

Бетси кивнула.

– Сны – это открытый портал в бессознательное.

– А… как насчет души?

– В общем, да. Юнг верил в это. Но моя цель – помочь тебе обрести психическое здоровье.

– И понять, что меня угнетает, верно?

– Да, твои бессознательные тревоги.

Дейзи медленно опустила голову, и волосы затенили ее лицо.

– Круто, – прошептала она.

 

Глава 2

Чахтицкий замок

Словацкая граница королевской Венгрии

31 октября 1610 года

Через стрельчатые бойницы каменной крепости скупо просачивался бледный-бледный свет. Зузана со свечой в руке поднималась по винтовой лестнице, зажигая погасшие факелы на обледеневших стенах. Неожиданный свет пламени вспугнул копошащихся в темноте крыс, и в морозном воздухе эхом отдалось их противное торопливое топанье.

Откуда-то выскочила кошка и схватила крысу за шею. Испуганный вскрик Зузаны произвел облачко пара, которое медленно растаяло над головой. Кошка, проворчав, потащила свою попискивающую добычу в темноту.

Повсюду кошки. Нашествие кошек! Но даже все они, приведенные ведьмой Дарвулией, никак не могут избавить замок от паразитов. Да и какая разница?

Зузана опаздывала к утреннему туалету своей госпожи. На рассвете было очень холодно, и девушка поежилась. Она поплотнее укуталась в свою грубую шерстяную шаль, ее ободранные руки озябли и болели.

Задняя дверь в туалетную комнату графини неохотно отворилась, и Зузана услышала шуршание покрывал и простыней из спальни позади. Девушка в душе обругала себя за то, что заснула после кошмарного сна, в котором давилась и задыхалась, хватая ртом воздух, как карп на берегу. Даже когда ее глаза распахнулись, она по-прежнему видела облитые кровью стены замка. Девушка с трудом обрела дыхание, и красная кровь постепенно поблекла и снова стала серым камнем.

Зузана поцеловала маленький крестик у себя на шее, и ее обветренные губы зашевелились в безмолвной молитве.

Она была единственной служанкой, которую графиня Эржебет Батори взяла с собою из Шарварского замка в Нижней Венгрии, но ей никогда не позволялось входить во внутреннюю спальню. Ей было предписано находиться в холодном коридоре и в туалетной комнате. Для Зузаны это было благословением, божьим заступничеством, избавившим от переступания порога зла, и каждую ночь она шептала благодарственные молитвы. Некоторые женщины-словачки дразнили ее за отлучение от спальни с оштукатуренными стенами и шелковыми гобеленами. Зузану не пускали туда, говорили они, потому что графиня, просыпаясь, терпеть не могла покрытого рубцами лица служанки.

– Как ночна мора в утреннем свете, когда солнце прогоняет демонов тьмы! – дразнила девушку грудастая Гедвика.

Ночна мора. Кошмар. Деревенские служанки со своим ломаным немецким прозвали ее Ночна Мора – кошмар. Они говорили только по-словацки, не знали ни слова по-венгерски, но графиня терпела их. Те, кто не мог спать на соломенных тюфяках в замке, приходили из деревни до рассвета; они проделывали долгий путь, закутавшись от зимнего снега в свои плащи и остерегаясь рыскавших в темноте волков с янтарными глазами.

Чахтицкий замок высился на скалистом склоне горы, окруженный дикими пограничными землями воинственного королевства Венгрии, где правили Габсбурги. Это был один из аванпостов, оберегавший против наползавшей с востока Оттоманской империи. Слишком часто утренний ветерок доносил с тамошних полей брани едкий запах пороха и выжженной земли.

Зузана поворошила угли в очаге и подложила хворосту, чтобы разгорелось пламя. Неровные стекла в окнах искажали свет, отбрасывая бледные пятна неправильной формы. Хлопала крыльями какая-то птичка, взлетевшая на рассвете со своего насеста. Служанка, подняв глаза, проследила за ее полетом.

Она взвизгнула, когда разгоревшееся пламя обожгло ей пальцы.

Послышался скрип деревянной кровати и шорох простыней. Служанка будет натирать маленькие белые ступни госпожи серой амброй и умащать лавандой, прежде чем надеть на них тапочки из кожи козленка. А Дарвулия даст графине утреннее снадобье и будет читать оберегающие заклинания. Зузана засуетилась, зная, что в любой момент графине Батори может потребоваться все ее внимание.

На накрахмаленных холстах были разложены серебряные расчески, гребни из слоновой кости и филигранной работы зеркало. На туалетном столике выстроились фиалы с благовониями и жестянки с пудрой. Зузана вытащила пробку из хрустального флакона венгерской воды – спирта с верхушками розмарина и серой амброй. Ее бледные губы сложились в довольную улыбку: аромат был неземной, и она знала, что госпоже он понравится. Служанка получала удовлетворение от легендарной красоты графини Батори; в этой красоте была отчасти и заслуга Зузаны – ведь она поддерживала в бархатистом совершенстве фарфорово-белую кожу графини. Свои снадобья Зузана создавала из павлиньего жира и минералов с берегов реки Ваг.

Графиня страшно гордилась цветом своего лица и никогда не открывала кожу прямым солнечным лучам. Скупой свет, что прокрадывался сквозь стрельчатые прорези и проскальзывал меж краев бархатных штор, – вот и все, что она могла допустить.

Поговаривали, будто графиня смертельно боится солнца.

Вот откуда берутся дурацкие сказки, думала Зузана. Пусть деревенщина в Чахтице шепчет легенды о демонах, а Зузана знала, что лишь тщеславие графини заставляет ее прятаться от солнца.

Ночь была временем для прогулок графини Батори в ее черной лакированной карете или для приема гостей в большом замковом зале. И графиня настаивала, чтобы именно теперь, в этот ранний час, точно разделяющий день и ночь, она совершала свой туалет, когда дневной свет еще слаб и она может рассмотреть свою кожу в зеркале без страха перед грубыми солнечными лучами.

В спальне замурлыкал голос графини, и Зузана напряглась. Оставалась еще одна задача, самая трудная за утро – отполировать зеркало.

Схватив мягкую тряпочку, служанка стала кругами водить ею по своему отражению, словно стараясь стереть его. Сверкающее стекло отражало бледный утренний свет и дразнило девушку. Зузана нахмурилась и заслонила бессердечное стекло, играя в прятки со своим отражением. Наконец, она закрыла свои горящие от слез глаза и отвернулась.

Она была не красива на лицо.

Ее некогда совершенную кожу испортила рубцами оспа, хотя она ускользнула от смертельных объятий этого заболевания, в отличие от своего красавца-брата. Тот умер во время предыдущей волны этого венгерского бедствия за несколько лет до рождения сестры. Болезнь унесла его с посиневшей кожей, и его шумное дыхание уступило душу иному миру. И все же смерть стала милостью – крестьянский парень был уже в саване, когда Батори узнали о его связи с их обожаемой дочерью. Зузана содрогнулась, представив ужасные пытки, которым подвергся бы брат, переживи он страшную болезнь.

В самом деле, оспа оказалась божьей милостью как для брата, так и для сестры. Ладислав успел умереть, чтобы не подвергнуться пыткам, а Зузана, родившаяся прекрасной, как рассвет, была так обезображена, что деревенские жители отворачивались при встрече. Если незнакомые встречали ее на дороге, то сердито поглядывали и крестились, чтобы отогнать зло. Городской дурачок, глумясь, швырял в нее камни. Но ее несчастье привлекло внимание могущественной графини Батори, которая пожалела обезображенную девочку, как можно пожалеть щенка дворняжки.

И все же словацкие служанки дразнили ее безжалостно, когда поблизости не было госпожи. Зузана молча сносила их насмешки, особенно жестокие из уст Гедвики.

«Только дьявол мог так глубоко выжечь свой образ в твоей коже».

Неужели она так безобразна? Ее ярко-синие глаза по-прежнему сверкают из-под густых черных ресниц, волосы лоснятся желтым льном, но служанки замечали только рубцы от оспы – и насмехались.

Услышав скрип петель, Зузана засунула тряпку в карман передника.

Свита из служанок сопровождала графиню только до двери. Им было запрещено входить в туалетную комнату, и Зузана знала почему: Эржебет Батори терпеть не могла видеть миловидных девушек рядом с собой в зеркале.

Графиню сопровождала только одна доверенная особа – хорошенькая темноволосая Вида. Она помогала госпоже усесться на подушку, а потом расправляла тяжелый шлейф бархатной мантии по ковру на полу. Эта служанка держала голову склоненной и не поднимала глаз.

Графиня взглянула на серебряные расчески и флаконы с маслами и снадобьями. Ее украшенная драгоценными перстнями рука пробежала по гребню из слоновой кости, погладила ручное зеркальце, серебряный горшочек с краской для губ, и ее губы удовлетворенно изогнулись.

Вида опустилась на колени, чтобы разгладить край бархатного шлейфа на полу, а потом молча вышла.

Графиня откинулась в кресле. Зузана присела в поклоне, почтительно склонив голову.

Холодной белой рукой графиня взяла служанку за подбородок и принялась рассматривать ее лицо. Девушка задрожала от прикосновения госпожи. Графиня рассмеялась, и ее белые зубы сверкнули в ярком свете факелов.

– Мое маленькое чудовище, – проворковала она, все еще держа девушку за подбородок. – Как восхитительно ты безобразна! Не то что твоя очаровательная подруга, слечна Вида.

– Да, госпожа, – ответила Зузана, глядя в ее янтарные глаза. – Я живу, чтобы служить вам, моя графиня.

– Да, – сказала Эржебет, ставя служанку рядом с собой, чтобы та посмотрелась в зеркало. Зузана зажмурилась. – Открой глаза, моя киска.

По приказу госпожи девушка широко открыла глаза и увидела в серебряном зеркале свое отражение рядом с лицом графини.

– Как думаешь, я все еще красива? – спросила госпожа, глядя на себя в зеркало и поворачивая подбородок вправо и влево. Взгляд ее был детским и задумчивым, кошачьи глаза обрамлялись черными ресницами.

Зузана не колебалась ни мгновения.

– Конечно, госпожа, от вашей красоты захватывает дух у всех, кто на вас смотрит. Вы – прекраснейшая женщина во всей Венгрии!

Графиня бросила на нее презрительный взгляд, ее изогнутые брови сдвинулись над тонкой переносицей, а Зузана, испугавшись, сбивчиво добавила:

– И во всей Священной Римской империи, и за ее пределами, госпожа. Прекраснее, чем самая юная дева в христианском мире и далеко за пределами восточных царств. Я не сомневаюсь в этом.

Лицо графини смягчилось, и она снова взглянула на себя в зеркало. Ее кроваво-красные губы сложились в улыбку, обнажив ровные белые зубы. Зузана ощутила, как по спине пробежал холодок.

– Но мне ведь уже пятьдесят, – заметила графиня, рассматривая свое отражение.

– Ах, графиня! Не в зеркале. Посмотрите на белую кожу и сверкающие глаза! Как они влекут ваших воздыхателей объять эту красоту!

Девушка взяла серебряную расческу, сияющую в свете факелов, и размяла о ладонь свиную щетину, сгибая жесткие волоски туда-сюда, пока те не стали мягкими.

– С вашего позволения, графиня…

Госпожа почти незаметно подняла подбородок. Зузана стала расчесывать длинные темно-рыжие волосы, стараясь не потянуть за какой-нибудь случайно спутавшийся комочек. Эржебет Батори закрыла глаза и застонала, ее длинные бледные пальцы переплелись на коленях.

– Ах, Зузана, – прошептала она. – Если б ты была прекрасна… как твой брат.

Прекрасна? Ее слова вызвали в девушке новое содрогание. Графиня заметила легкую дрожь в движении расчески и взглянула на обезображенное оспой лицо служанки.

Слава богу, теперь Зузана была далеко не красавицей.

 

Глава 3

Карбондейл, штат Колорадо

19 ноября 2010 года

– С нетерпением жду начала сеанса, – сказала Бетси. – Ты принесла тетрадку со снами?

Взгляд Дейзи казался остекленевшим и направленным в никуда. Она ничего не ответила.

Бетси задержала дыхание. «Только не снова», – подумала она.

Дейзи вошла в кабинет, как сомнабула. И тут заметила Ринго, беспородную овчарку, свернувшуюся на вязаной подстилке у теплой печки. Впервые за несколько месяцев Бетси пустила пса в кабинет.

Девушка расслабила мышцы, свет вернулся в ее глаза, и ямочки сморщили белила на щеках.

– Роскошный пес! – воскликнула она, протянув руку к его носу. – Можно его погладить?

– Конечно, – ответила Бетси, дивясь такому преображению. – Это большой ребенок.

Ринго лизнул девушке руку. Ласковый и нежный, он, однако, не очень любил лизаться, и Бетси удивленно наморщила лоб.

Пес забил хвостом, словно узнал Дейзи. Потом лизнул белое лицо, и Бетси ощутила укол ревности.

– Он никого не лижет в лицо. Даже меня.

Ринго сел, по-прежнему норовя лизнуть девушку, и та вытянула шею.

– Странно. Он как будто тебя знает.

Дейзи зарылась лицом в его шерсти, и Бетси заметила блеснувшие в ее глазах слезы, когда она пригладила уши Ринго к голове.

Сеанс начался разговорами о собаках, и это была самая долгая беседа, какие когда-либо вели доктор с пациентом.

– Когда мы жили в Нью-Йорке, у меня была немецкая овчарка, – рассказала Дейзи. – У нас было несколько собак, но Роско был мой. Он спал у меня в постели и бегал рядом с моей лошадью на охоте.

– Расскажи мне о верховой езде.

– Раньше я любила ездить верхом. Много ездила. Участвовала в многодневных соревнованиях по конкуру, кроссу и прочему.

– А почему теперь бросила?

– Здесь у меня нет лошади, и я… Я потеряла интерес. Теперь это не мой мир, – ответила девушка, отворачиваясь, и ласково посмотрела на Ринго.

– А каков теперь твой мир?

– Готический, – ответила Дейзи, и ее голос утратил мягкость. Измученный взгляд заслонил юность, которая несколько минут просвечивала сквозь ее макияж.

Бетси подозвала Ринго. Он положил голову на колени хозяйке, и та принялась почесывать ему уши.

– Что значит готический?

Дейзи сдвинулась в кресле, перенося свой вес.

– Это смотря кто определяет, что это.

– А ты? Как ты определяешь?

– Например, музыка. Я не очень сильна в этом, разве что Джим Моррисон и «Дорз», старые композиции… Хеви-метал забудьте. Но это сцена для готики.

– И что еще?

– Черная одежда, заостренная прическа, макияж. Все такое. Но главное – это избегать поверхностного мира, пытаться заглянуть за поверхность. Принять мир теней, а не запирать портал, как поступают большинство людей.

Ручка психоаналитика зависла в воздухе.

– Мир теней?

Дейзи намотала на палец прядь крашеных черных волос, точно так же, как часто делала Бетси.

– Пролить свет на прошлое… – ответила она; отчаянное усилие говорить, похоже, измучило ее. Она закашлялась, но с трудом закончила фразу: – В темный туннель. По ту сторону – темнота, и в ней не видно, кто мы на самом деле. Кем мы могли быть раньше.

Бетси заставила себя заглянуть в тетрадь. Она ожидала услышать тираду против господствующей культуры, в защиту альтернативного стиля жизни. Ожидала восстания, бунта.

– Тебе не кажется, что ты все это делаешь, чтобы просто позлить свою мать? – спросила она.

Дейзи медленно улыбнулась, ее язык непослушно нащупывал восставший зуб. Ринго встал и покинул хозяйку, направившись к протянутой руке пациентки.

– На самом деле нет. – Она пожала плечами. – Ну, может быть, и это тоже, но главное в другом. Я просто пытаюсь сосредоточиться.

– Сосредоточиться на чем?

Дейзи уронила руку с груди Ринго. Скуля, он совершил три круга и в конце концов свернулся у ее ног.

– На шепоте, на голосах тех, кто жил раньше. Чтобы услышать волны прошлого. И… – Она говорила, напрягая лицевые мышцы. – На поиске собственной души.

Бетси кивнула. Ее сердце колотилось. Дейзи словно цитировала самого Карла Юнга.

Бетси приготовила две чашки пряного чая с медом, и Дейзи тихо пила, оглядывая комнату.

– Да, кстати… Мне придется уехать. Я буду скучать по еженедельному сеансу с тобой, но мы можем провести два сеанса неделей раньше моего отъезда или потом, когда вернусь. Я загляну в свое расписание.

Дейзи бросила на нее встревоженный взгляд.

– Уезжаете? – проговорила она, кусая ноготь.

– Всего на несколько дней, – ответила Бетси, заметив, какой эффект произвели ее слова на пациентку.

Дейзи кивнула и замерла на несколько мгновений. Ее глаза остановились на книжных полках кремового цвета, протянувшихся от пола до потолка.

– У вас так много книг… Вы все их прочли?

– Нет, не все.

– С виду старые, – пробормотала Дейзи. Она встала и провела пальцем по корешкам, проверяя ногтем потрескавшуюся кожу.

Бетси вздрогнула, но ничего не сказала.

– Кожа. Как запылилась. Какие-то древние книги. Откуда они у вас?

– Достались по наследству, – ответила Бетси, глядя в окно на трепещущие ветви осины.

Дейзи наклонила голову, чтобы прочесть названия, и остановилась на тонкой книжке в матерчатом переплете. Она стала вытаскивать ее с полки, потом остановилась.

– Юнг?

Бетси кивнула.

Дейзи попыталась прочесть название на корешке, но сразу запуталась.

– Synchronizitat… Akausalitat… Что за хрень?

– Это по-немецки. «Синхрония: принцип беспричинной связи». Когда-то у нас было первое издание. Но потом куда-то пропало.

– И что это значит? – спросила Дейзи, задвигая книгу обратно.

Бетси понимала, что нужно направить беседу в другое русло, но не хотела рисковать: пациентка могла опять замкнуться в себе, вернуться к угрюмому молчанию.

– Синхрония была теорией Юнга. Это идея о двух или более событиях, которые происходят вместе без очевидной связи друг с другом.

Девушка наморщила накрашенный белилами лоб:

– А это что значит?

– Ладно. Скажем, ты слышала, как твой мобильник утром звонил четыре раза, но когда ты берешь трубку, никто не отвечает. А потом днем ты проезжаешь четыре светофора, и все, один за другим, загораются зеленым, и никогда раньше с тобой такого не случалось. В школе разыгрывается лотерея; ты выбираешь номер 4444 и выигрываешь. Никакой причинно-следственной связи, но здесь может быть заложен глубокий смысл.

– Готика, – сказала Дейзи, закатывая подведенные глаза. – Абсолютная готика.

– Интересно, а что бы ты сказала…

Дейзи обернулась к книжным полкам.

– Значит, вам они достались по наследству? От кого?

– От отца. – Бетси с трудом сглотнула. Почему теперь она задает вопросы?

Рука Дейзи зависла в воздухе, а потом, дрожа, опять опустилась. Девушка через плечо уставилась на Бетси.

– А ваш папа тоже был психом? То бишь психиатром.

Бетси прижала язык к нёбу, заставляя себя помедлить. Ей хотелось ответить: «Мой отец был знаменитым психиатром. Он был величиной в этом деле, окончил Институт Юнга в Цюрихе и преподавал в Институте Юнга в Вене. К нему обращались несколько известных во всем мире семей. За запертыми дверями психиатрических клиник он работал с пациентами, страдавшими серьезными психозами».

«Он был гений», – хотелось ей сказать.

– Да, он работал в области психологии. Дейзи, пожалуйста: нам ведь нужно поговорить о тебе.

– Хорошо, хорошо.

С тяжелым вздохом девушка рухнула в кресло и взяла чашку с чаем. Заглянула внутрь и поднесла ее к губам, заслонив лицо. Бетси видела только блеск белой кожи сквозь прядь крашеных черных волос.

– Какие у тебя отношения с матерью?

Дейзи посмотрела через край чашки, и ее взгляд ожесточился.

– А по-вашему, какие? Вы ведь видели нас. Как у кошки с собакой.

– И кто из них твоя мать? Кошка или собака?

– О, конечно, кошка, – кивнула девушка. – Да. Кошка.

– Почему кошка?

– Не знаю. Собаке можно доверять. А кошки… не такие. А моя сестра Морган еще больше кошка.

– Значит, ты считаешь, что доверять матери и сестре нельзя?

Дейзи скривила рот.

– Такого я не говорила, Бетси.

– А ты? Ты собака?

– Безусловно, – ответила она, лаская Ринго носком башмака. – Я просто верная собака.

Бетси сделала пометку в блокноте, ее ручка заскользила по белому листу.

Зазвонил мобильник.

– Ты забыла выключить свой телефон, – заметила Бетси.

– Да, простите. Придется ответить.

Дейзи вытащила из сумочки черный айфон. Потом еще один телефон – рубиново-красного цвета.

– Алло?.. Папа, я не могу сейчас говорить… Да… Я перезвоню позже.

Бетси заметила, как ее пациентка вздрогнула.

– Не знаю… Потом. – Дейзи с силой нажала кнопку конца связи, словно стремясь раздавить ее.

– Отец?

– Да. Это больше не повторится. Я забыла выключить его телефон.

– Его?

Дейзи замялась.

– Он хочет, чтобы этот был всегда при мне, все время. В нем есть устройство, следящее через GPS. Так он знает, куда я двигаюсь по Роринг-Форк-Вэлли. Большое дело. Он дополнительно платит мне за то, чтобы телефон всегда был при мне.

– Разве он живет не на востоке?

– Да, но он такой чудак. Это часть условий развода. Он хочет поддерживать со мной связь.

Она прикрыла рукой рот и тяжело закашлялась, ее горло было переполнено мокротой. Бетси протянула ей коробку с салфетками.

– Выплюни, Дейзи. Давай, не стесняйся.

– Это неприлично, – ответила девушка, подавляя кашель.

– Зато полезно для здоровья. Так делают спортсмены. Не глотай, а сплюнь.

Не обращая внимания, Дейзи тяжело глотнула.

Бетси наблюдала, как она пытается прокашляться, а потом, когда решила, что кашель прошел, спросила:

– Почему ты считаешь, что твой отец…

Дейзи отвернулась.

– Мне не хочется сейчас обсуждать отца, ладно?

Бетси поняла, что Дейзи сейчас на грани терпения.

– Ладно. Поговорим о чем-нибудь другом, – сказала она, просматривая свои заметки. – Ты говорила, что слушаешь волны прошлого. Твоего прошлого?

– Нет. Нет, давнего, очень давнего. Мне снится какой-то замок. Он вздымается до небес с уступа скалы. Как в фильме про Дракулу. Очень готический, правда?

– Продолжай.

– Красные бархатные портьеры. Тяжелая темная мебель. Огромные сундуки с большими железными петлями. И странный запах, будто…

– Будто что?

– Будто из кошелька. Словно от трущихся друг о друга монет. Металлический.

Бетси подробно записала слова девушки.

– Что-нибудь еще?

– Еще вижу лошадей. В большинстве снов.

– Лошади успокаивают тебя? Или они угрожают?

– Обычно успокаивают. Но иногда они пугаются, встают на дыбы и ржут, словно учуяли огонь.

– Они бросаются на тебя?

– Нет, нет, никогда. – Дейзи помолчала. – Наоборот, они предостерегают меня.

 

Глава 4

Деревня Чахтице, Словакия

28 ноября 1610 года

Заляпанная грязью крытая повозка дернулась и остановилась на окраине деревни Чахтице. Поперечная дорога вела вверх по холму к маячившему на фоне неба серо-белому замку.

Лошади фыркали, и в морозном воздухе поднимались облака пара. Кони нервно подскакивали, закусывая удила и выкатывая глаза.

– Тихо! – успокаивал их кучер. Медные фонари с обеих сторон повозки неистово раскачивались, стуча по дереву.

– Седок Сильваши, выходите! – крикнул кучер.

Со стен замка сорвалась целая стая воронов. На их крики пронзительным ржанием откликнулись лошади, одновременно привстав на дыбы и острыми копытами рассекая воздух.

– Выходите же! – снова крикнул кучер, натягивая вожжи.

Янош Сильваши выскочил из кареты и бросил свой мешок на снег.

– Дай мне успокоить их, – крикнул он кучеру, подходя к лошадям.

– Прочь! – сказал тот. – Они тебя зашибут! Держись подальше от кобылы…

Встав справа от бьющих копытами лошадей, Янош издал тихий свист. Теперь кобыла не могла видеть воронов и, беспокойно раздув ноздри, смотрела на приближающегося человека.

– Тихо, тихо… – убаюкивал ее Янош, словно беседовал с ребенком. И снова тихо посвистал.

Кобыла опять встала на дыбы и огласила долину громким ржанием.

– Не подходи! – крикнул кучер.

Но Янош не слушал. Он подходил все ближе и ближе к лошади, потом медленно положил руку ей на шею, что-то тихо приговаривая и искоса поглядывая.

Шкура на шее лошади дрожала под его рукой, как поверхность озера, потревоженная брошенными с берега камнями. Кобыла успокоилась, и сбруя не стала так звенеть. А Янош продолжал говорить с нею, и его дыхание взлетало маленькими клубами тумана в холодном воздухе.

Кобыла расслабила напряженную шею и медленно опустила ухо ближе ко рту человека.

– Что ты там говоришь моим лошадям? – с подозрением в голосе спросил кучер. – Видно, творишь заклинания, накладываешь на них чары? Отойди от коней.

– Отстань от него, дурень! – крикнул тощий седок, вытянув шею из окна. – Эти лошади перевернут повозку и всех нас угробят!

Янош не отрывал взгляда от кобылы. Он встал перед ней, рискуя получить удар ее мощной передней ногой – такой удар мог запросто сломать его собственную ногу. Янош ощущал теплое дыхание второй лошади, гнедого мерина, и попытался дотянуться рукой до его морды. Он погладил его по груди, а потом переместился вправо от повозки и повернулся лицом к крутому подъему.

– Заклинатель лошадей, – проговорила женщина в платке, выглядывая из окна. Она отпихнула мужа, чтобы лучше видеть.

– Спасибо, господин хороший, – сказал кучер и шумно выдохнул, ощутив, как ослабли вожжи. – Ловко вы управляетесь с лошадьми. – Он вытер нос ободранным рукавом. – Графиня будет рада вам.

– Надеюсь, – ответил Янош и кивнул в сторону лошадей. – Это что же, вороны, что ли, так их напугали?

Кучер покачал головой и поманил его к себе.

– Когда мы проезжаем мимо Чахтицкого замка, они всегда потеют и встают на дыбы, будь то ночью или днем, – прошептал он.

Янош заметил, что рука кучера в перчатке без пальцев дрожит, и ощутил запах сливовицы. Кучер достал из кармана серебряную фляжку и предложил ему глотнуть.

– Успокоит нервы перед знакомством с Чахтицким замком.

Но Янош покачал головой.

Кучер пожал плечами и приложился сам; его тело размякло, когда жгучий напиток начал согревать горло.

– До наступления ночи мы должны добраться до Бецкова. Всего доброго, седок Сильваши!

Янош отвернулся.

– Но-о! – крикнул кучер, слегка стегнув коней вожжами. Колеса подняли замерзшую грязь, и Янош остался на обочине один.

Оставшиеся в повозке седоки в ужасе провожали глазами человека, с которым проехали через венгерские равнины до этого удаленного укрепления на отрогах Малых Карпат.

Женщина в платке перекрестилась и произнесла беззвучную молитву, потом поцеловала пальцы и вытянула их в морозном воздухе в сторону молодого господина Сильваши.

Проводив взглядом исчезающую вдали повозку, Янош взял свой мешок и посмотрел на укрепленный замок на скале, возвышающийся над горными вершинами. Вороны все еще каркали, кружа в вышине над крепостью.

– Не дай ей перехватить твой взгляд, заклинатель лошадей, – предупредил какой-то старик, появившийся на дороге со стороны темного соснового бора. На своей костлявой спине он нес вязанку хвороста. Незнакомец говорил на ломаном немецком.

– Простите?

– Злая ведьма наложит на тебя чары, – сказал дровосек и плюнул. – Эта венгерская колдунья – воплощение дьявола.

Янош положил руку в шерстяной рукавице старику на плечо.

– Прошу, скажи мне, господин, что ты знаешь о графине?

Старик хмыкнул и встряхнул свою ношу на спине.

– Откуда мне знать, что ты не венгерский шпион, подосланный этими Батори?

– Ты прав, я венгр. Видно, меня выдает мой немецкий?

Старый словак рассмеялся.

Янош скинул с плеча мешок и достал флягу вина.

– Выпей, дедушка. Это последнее, что у меня есть, но я поделюсь с тобой. Ты ведь расскажешь мне о графине? Клянусь честью моей семьи, я никому не скажу.

Старик снова встряхнул свою вязанку. Несмотря на холод, по его грязному лицу стекали струйки пота.

– Моим костям не помешал бы отдых. Так и быть, отведаю твоего вина…

Янош отчетливо почувствовал запах стариковского тела, когда тот поднял и опрокинул флягу, чтобы выпить. Оторвав горлышко от губ, дровосек рыгнул и улыбнулся, на глазах его выступили слезы.

Янош еще не встречал словака, который посмел бы заговорить о графине. Он пытался добыть сведения от своих попутчиков, но те только выпячивали на него глаза и молчали. При одном упоминании о Батори дородная матрона скрещивала пальцы, чтобы оберечься от дурного глаза, и не давала мужу вымолвить и слова о таинственной женщине.

А этот старик был готов рассказать.

– Некоторые женщины – молодые девушки, – которые пошли служить ей, так и не вернулись, – прошептал он и провел языком по губам в поисках остатков вина, потом вытер губы рукавом. – Хорошие были девушки. Когда они были маленькие, я щипал их за щечки и смотрел, как они играют на деревенской площади. А теперь их нет, – вздохнул старик, – и я не попляшу у них на свадьбе.

– Что ты имеешь в виду, говоря «их нет»?

– Нет – оно и значит, что нет. Исчезли. Но никто и пикнуть не смеет – разве что деревенский проповедник, добрый лютеранин, с божьим чистым гневом в душе. Все сельчане боятся говорить, даже отчаявшиеся матери, которые не могут заснуть без плача. А графиня сочиняет сказки о том, что девушки якобы отправились служить в другие ее замки или в ее дом в Вене.

– Откуда ты знаешь, что это не так?

– Никто никогда больше о них не слышал.

* * *

Стражники заметили Яноша задолго до того, как он подошел к стенам замка.

– Кто идет? – крикнул один из них по-немецки.

– Янош Сильваши, конюший из Шарварского замка Надашди. Явился на службу графине Батори.

Стража ожидала Сильваши уже две недели. Ему опустили доску для пеших ходоков.

– Господин Сильваши, добро пожаловать в Чахтицкий замок, – сказал начальник стражи, поправляя шляпу на седых волосах. Он был безупречно одет: красный камзол до бедер, черная шерстяная шляпа и меч на боку. На кожаных сапогах не было ни следа навоза, соломы или темных пятен от лошадиного пота. Янош нахмурился, глядя на его сверкающую обувь.

– Меня зовут Эрно Ковач, – продолжал стражник. – Я командую стражей замка. – Он не протянул руки. – А на вид ты слишком молод для конюшего.

Стражник пристально разглядывал пришельца; его серые глаза пробежали от изношенных сапог до видавшей виды шапки.

– Когда во время Оттоманских войн моего отца отправили обучать кавалерию нашего короля Рудольфа, я занял его место в Шарварском замке. Я достаточно искусен, стражник Ковач, – ответил Янош вызывающим тоном. – По поручению графини меня отозвали из Шарвара, чтобы служить ей здесь.

Эрно Ковач посмотрел на светловолосого молодого человека, на щеках которого еще не отцвел румянец юности. Неужели этот юноша и в самом деле имеет власть над лошадьми, которой обладал его легендарный отец? Или графиня вызвала его из-за его смазливого лица и особенно из-за юности?

– И где же нынче твой отец?

– В Вене, объезжает белых испанских жеребцов для короля Матьяша.

Ковач хмыкнул.

– Следуй за мной, Сильваши. Я провожу тебя в конюшни. Иржи, пошли графине известие, что прибыл ее конюший.

– Есть, капитан.

К гранитным блокам стен замка пристала паутина изморози. Конюший со стражником вышли из арки в оживленный двор. Стайки цыплят клевали булыжник, выискивая червей. Мясники потрошили подвешенных на крюках поросят и передавали ведра с кишками колбаснику, который отбирал подходящие части для своей колбасы, счищая слизь в канаву на прокорм собакам и воронам. Сверкали ножи фермеров, обрезавших кочаны капусты, острые лезвия отрубали жесткие внешние листья и кочерыжки. Молочник вытаскивал свои товары из деревянной телеги и предлагал дородной поварихе. Та стояла, упершись руками в широкие бедра, а он нахваливал свои продукты, разворачивая холщовую ткань, чтобы повариха могла самолично проверить горшки с маслом и колеса свежего сыра.

Дети гоняли по вымощенному булыжником двору гусей и с визгом разбегались, когда гусак с шипением набрасывался на них, норовя достать острым желтым клювом и хлопая мощными крыльями.

На огромном вертеле жарилась баранья туша, и жир с шипением и искрами капал на угли. Языки пламени лизали мясо, распространяя в воздухе густой аромат. Кузнец бил по своей наковальне, и звуки молота разносились по всему двору. Кусочки расплавленного железа взлетали, светясь желто-оранжевым цветом и оставляя отметины на потертых камнях двора.

Янош шел за стражником в конюшни. Перед сводчатым входом выстроилась ватага оборванных мальчишек. Несмотря на холод, над кучами теплого навоза жужжали жирные ленивые мухи, и в нос Яношу ударила вонь застарелой конской мочи.

– Добро пожаловать в ваши владения, конюший, – объявил начальник стражи, широко взмахнув рукой.

Янош сморщил нос и сжал челюсти так, что под кожей заиграли желваки.

– В каких условиях содержат коней Батори! – воскликнул он, гневно возвышая голос и оборачиваясь. – Кто за это отвечает?

Вперед вышел один мальчик постарше с измазанным грязью лицом.

– Я, господин. За конюшни отвечал мой дядя, пока не заболел во время мора. Он умер две недели назад. – Мальчик провел рукавом под своим сопливым носом.

Янош затрясся от негодования, кисти его рук крепко сжались в кулаки.

– Вывести лошадей. Живо!

Одну за другой лошадей Чахтицкого замка вывели во двор, вымощенный деревянными торцевыми шашками. Всего лошадей насчитывалось двадцать семь, и было очевидно, что ни за одной не велось надлежащего ухода. У некоторых виднелись нарывы на спине, в ранах гноилась вздувшаяся плоть, копыта потрескались. Некоторые хромали от волдырей на бабках, вызванных долгим стоянием на промокшей от мочи соломе. У двух гнедых кобыл гнила стрелка. Когда Янош приподнял их копыта, то увидел сочащуюся плоть и ощутил запах гниения.

Последнюю лошадь три мальчика вывели вместе.

Белый жеребец вставал на дыбы, колотя по воздуху передними копытами. Его глаза выкатились, а пронзительное грозное ржание эхом отражалось от стен замка. Мальчики тянули его за веревки, стараясь прижать к земле.

Жеребец, как и остальные лошади, истощал, несмотря на еще мощные шейные мышцы.

– Несчастные лошади голодают! – воскликнул Янош. Краем глаза он заметил какое-то движение в одном из окон замка, но его внимание быстро вернулось к лошадям.

– Мы их кормим, но у них нет аппетита, – сказал старший мальчик.

Янош внимательно посмотрел ему в глаза. Они блестели от лихорадки.

– Кони воротят нос от сена и предпочитают голодать, – продолжал тот.

Янош видел бусинки пота на его лице, щеки ярко горели, глаза остекленели.

– Как тебя зовут?

– Алойз, господин.

– Алойз, ты ведь болен.

– Да, господин Янош, – ответил мальчик, переминаясь на обмотанных тряпьем ногах. – Но не прогоняйте меня, прошу вас. Мне нужно кормить семью, иначе и мы будем голодать.

Янош кивнул.

– Где сено?

Алойз кивнул на сеновал под дырявым навесом. Сено промокло, местами почернело и заплесневело, в нем блестела паутина.

– Графине еще повезло, что у нее вообще остались лошади!

К Яношу подошел начальник стражи.

– Графиня велела передать вам вот это. – Ковач протянул ему черный плетеный кожаный хлыст, он блестел на солнце. Янош наморщил лоб.

– Что это? Я не собираюсь бить этих несчастных лошадей.

Ковач оглянулся на замок.

– Берите же! – сказал он, вкладывая хлыст конюшему в руку.

Янош не взял хлыст, и тот упал в заплесневевшее сено. Новый конюший презрительно посмотрел на капитана и повернулся к жеребцу, который по-прежнему бушевал и вставал на дыбы, уже изрядно покрывшись пеной.

– Успокойся, дружище, – сказал Янош, подходя к нему.

Конь снова взметнулся на дыбы, и трое мальчиков изо всей силы ухватились за веревки.

– Поберегись, Сильваши! Этот жеребец бешеный, – крикнул Ковач.

– Тише, парень, успокойся, ну, спокойнее, спокойнее, – приговаривал Янош.

Избегая прямого взгляда, он смотрел на стремительные копыта жеребца. Потом медленно протянул руку. Конь фыркнул, но не дернулся вверх. Потом еще раз фыркнул, напрягая мышцы своей длинной шеи, выгибая ее, и повернул морду к протянутой руке Сильваши.

Янош похлопал его по шее.

Жеребец постепенно расслабил вздувшиеся мышцы и опустил голову, его ноздри раздулись, втягивая запах человека. Он снова фыркнул и топнул передней ногой, еще не вполне уверенный, что этому человеку можно доверять.

– Как долго на этом коне ездят верхом? – спросил Янош.

Мальчики переглянулись и опустили головы.

– На нем никто не ездит, господин, – сказал старший. – С ним не справиться. Из него хотели сделать скакуна для графа Надашди, но благородный господин умер, когда матка еще не ожеребилась.

Янош медленно погладил коня по шее. Жеребец приподнял голову, его кожа судорожно вздрагивала, словно стряхивая мух. Ноздри животного раздулись и покраснели, а глаза по-прежнему оставались навыкате.

Но конь все же позволил Сильваши погладить широкую грудь.

Янош повернулся к стражнику.

– Пожалуйста, скажите графине, что в хлысте нет необходимости. – Он сдвинул руку в направлении холки коня.

Опасливо поглядывая на жеребца, стражник приблизился к Яношу и шепнул ему на ухо:

– Вообще-то, хлыст не для лошадей. Он для мальчишек-конюхов.

Янош оторвал руку от лошадиной холки, и жеребец отпрянул назад, увлекая за собой мальчиков.

Посмотрев стражнику в глаза, конюший повернулся к окну, где несколько минут назад заметил какое-то движение, и, приподняв подбородок, взглянул на замок.

– Отнесите хлыст обратно графине, – твердо и спокойно проговорил Янош. – Скажите, что он мне не нужен. Ни для животных, ни для людей.

 

Глава 5

Карбондейл, штат Колорадо

28 ноября 2010 года

Бетси вспоминала вчерашний день.

– А вы могли бы как-то попрофессиональнее обустроить свой кабинет, – снова сказала Джейн, забирая Дейзи после сеанса. – Возьмите хорошую горничную. Может быть, выбрать одну из мексиканок по соседству? Наведите порядок. Когда здесь последний раз вытирали пыль?

Бетси вздохнула.

Джейн была права, домохозяйка я никудышная.

Подбоченясь, она окинула взглядом маленький викторианский особняк. Одна лишь мысль об уборке вызывала у нее боль в пояснице. По всем горизонтальным поверхностям была разбросана периодика – «Квадрант», «Юнг джорнэл», «Журнал аналитической психологии». Кипы пособий по юнговской психологии качались в сомнительном равновесии, грозя обрушиться, особенно когда вездесущий Ринго вилял хвостом.

Бетси потратила день на наведение порядка, то и дело поглядывая на жирные снежинки, которые порхали за окном, заслоняя гору Сорпис. «Отличный снегопад, – думалось ей. – Хороший мокрый снег – прекрасная ранняя подложка для будущего катания на горных лыжах».

Книжные полки были уже плотно набиты. Теперь можно по крайней мере разобрать кипы книг и половину запрятать за кушетку, с глаз долой. Бетси вытерла пыль с корешков кожаных переплетов на полках, не решившись вытаскивать книги. Потом их, наверное, не удастся засунуть обратно.

Бетси убралась в старом баре из красного дерева, одном из любимых приобретений отца, протерла бутылки сливовицы, которой отец всегда угощал гостей.

Ей вспомнилось первое Рождество после его смерти. Тот кошмарный праздник они с матерью провели вместе, изрядно набравшись словацкой сливовицы.

Тогда в канун Рождества случился сильный снегопад. Снежная крупа стучала в окно, предвещая бурю – мечту школьников, так как в бурю занятия отменяются.

Грейс приехала днем раньше. Ее лицо осунулось, от горя на нем выступили все кости. Когда они с матерью обнялись, Бетси ощутила ее торчащие ребра.

– Возьми отпуск на один семестр, мама, – посоветовала она. – Вернись домой и займись собой. И дай мне позаботиться о тебе…

Грейс сурово отстранилась, подняв подбородок.

– Я совершенно здорова, Бетси. Работа для меня – лучшее лечение.

Она налила себе сливовицы и с рюмкой в руке уставилась на мигающие огоньки рождественской елки.

– Твой отец всегда любил Рождество, – сказала мать.

– Сядь, мама. Давай поговорим.

– Не хочу, – проворчала Грейс. Она опрокинула рюмку и сморщилась, когда алкоголь обжег горло.

«Черт возьми! – подумала Бетси. – Начинается».

Она знала это выражение на лице матери, предвещающее бурю. Глаза Грейс воинственно прищурились за очками, рассматривая Бетси, будто любопытный артефакт в музее.

– Ты слишком похожа на своего отца, – наконец произнесла мать, невнятно выговаривая слова, и плюхнулась в кресло.

Грейс никогда не любила сливовицу. Но все-таки сделала еще глоток.

– Что ты хочешь этим сказать – «слишком похожа на отца»?

– Почему ты занялась психотерапией? Такая сомнительная область. Никаких четких границ, и, в общем-то, не наука. И зачем развелась с тем прекрасным парнем?

– Мама! Да ведь ты посинела от ярости, когда узнала, что мы поженились. Разве не помнишь?

Возможно, мать была права, но Бетси не хотелось сейчас это признавать.

– Джон Стоунворк наверняка вылепил бы из тебя что-то, взял бы в рамки и на чем-нибудь сосредоточил. И ты не жила бы в этом застойном городишке…

– Но я люблю Карбондейл, мама. Я здесь выросла!

– Несмотря на мои возражения. Я бы увезла тебя в Чикаго. Придала бы больше блеска, больше амбиций. А все твой отец – это он держал тебя здесь.

– Знаешь, как-то не похоже, что ты очень желала заниматься мною, когда я окончила промежуточную школу.

– Я говорила Чеславу, что вернусь преподавать в университет, когда ты достаточно вырастешь. Он заверял меня, что сделает то же самое.

– Было бы неплохо, если б ты была рядом со мной не только по выходным и летом.

Зачем она это делала? Зачем было сейчас ссориться? Матери была нужна помощь. Но Бетси не могла остановиться.

– Ты могла бы быть рядом, чтобы отвечать на некоторые вопросы, помочь мне в…

– Зачем? Юность – нелепый период в жизни человека. Мы бы только и делали, что ссорились. Вот что делают матери и дочери в этом возрасте.

– Тебя не было здесь, чтобы…

– Твой отец баловал тебя. Он затоптал в тебе огонь.

Бетси с трудом глотнула.

– Что? Как это «затоптал огонь»?

– Заниженные ожидания, – проворчала мать, глядя сквозь кристально прозрачную жидкость в своей рюмке. – И ты, на мой взгляд, оказалась слишком кроткой.

Бетси понимала, что это все сливовица, но восприняла слова матери, как удар в живот.

– А этот Джон, – продолжала Грейс. – Если б ты осталась с ним, то сейчас работала бы в Массачусетском технологическом институте.

– В Массачусетском технологическом нет курса психотерапии, мама.

– Ну, тогда в Бостонском университете, – сказала Грейс, протягивая руку к бутылке сливовицы, и плеснула себе в рюмку. Тягучая жидкость перелилась через край на вязаный коврик.

– Мама. В ней больше пятидесяти градусов…

– Или, может быть, в Гарварде. У тебя ведь есть мозги. Тебе не достает другого…

– Я никогда не хотела преподавать в университете.

– Можно проводить практические исследования. Публиковать свои работы. Сделать себе имя!

– Я помогаю людям, мама. Разве это плохо?

– Как твой отец! Ха! – презрительно воскликнула Грейс, и ее язык пристал к нёбу. Она издала щелкающий звук.

«Как дельфин», – не удержалась от мысли Бетси.

– «Помогаю людям»! – повторила мать наконец, отодрав язык. – Как будто люди – сломанные игрушки, которые он умеет чинить. Подклеить здесь, подклеить там… Он никогда не хотел публиковать свои работы. Знаешь, как его уважали в Вене до того, как мы поженились? А потом ни с того ни с сего он решил спрятаться под ковер. Исчезнуть.

– Что плохого в том, чтобы помогать людям справляться с их проблемами?

– Помогать людям! Этим занимаются социальные работники и школьные учителя! Регулировщики на переходах для детей, бойскауты…

– Знаешь что, мама? Похоже, ты перебрала сливовицы. И на самом деле ведешь себя так, потому что не можешь пережить папину смерть.

– А вот не надо тут этого твоего психоанализа, девочка! – отрезала Грейс, грозя дочке костлявым пальцем. – Я не нуждаюсь в твоих советах. – Лицо ее сморщилось от горя, и она заплакала.

– Мы могли поговорить о папе, совершенно не ссорясь, – мягко проговорила Бетси. – Тебе нужно с кем-то поговорить.

Грейс крепко зажмурилась и покачала головой, пытаясь отогнать эти слова.

– Я хочу поговорить о тебе, а не о твоем отце! – сказала она, крепко сжав ножку рюмки. В ее пальцах, ухватившихся за рюмку, как птичья лапа за насест, Бетси увидела очертания костей.

– Если бы ты осталась с Джоном, он бы выправил тебя. Это был практичный молодой человек. Никакой ерунды. Он бы стал чертовски хорошим отцом, он бы вас всем обеспечил. А у меня уже были бы внуки.

У Бетси вдруг захватило дыхание. Она хотела ответить матери, но не могла вымолвить ни звука. И просто встала, схватила с крючка куртку, обмотала шарфом шею на три оборота, натянула лыжную шапку с кисточкой и перчатки.

– Куда ты? – рявкнула Грейс, наклонившись в кресле, отчего чуть было не свалилась на пол. – Бетси! Там ведь снежная буря!

– Луше буря там, чем буря здесь, мама.

Бетси хлопнула дверью, прогоняя жгучие слезы. Снежинки таяли у нее на ресницах, заслоняя взор.

 

Глава 6

Чахтицкий замок

28 ноября 1610 года

Проверив состояние конюшен, Янош спросил, нельзя ли его представить хозяйке замка.

– Графиня не дает аудиенций до наступления сумерек, – ответил Ковач. – Вы увидитесь после заката.

Янош оглянулся на мрачный замок, где раньше заметил движение какой-то тени.

– Похоже, я уже видел ее мельком, когда занимался с жеребцом.

Стражник удивленно посмотрел на него, изогнув бровь.

– Сомневаюсь в этом, конюший Сильваши. Не при свете дня.

Он поднял руку в перчатке, предлагая Яношу следовать за ним в бараки, где отдыхали стражники и конюхи.

Тяжелые двери со скрипом отворились, дохнув на пришедших запахом щей. Этот кислый запах перебивал все другие, разве что порой доносился запах немытого тела стражников.

– Можешь постелить себе у очага, – сказал Ковач. – Поварята поддерживают огонь всю ночь.

– Вы новый конюший? – пропищал чей-то высокий голос. – Да, пора бы кому-то позаботиться об этих несчастных животных, а то они уже почти превратились в мясо для моего котла.

Поваром оказался тощий человек с туго обтянутым кожей черепом. Янош видел, как при разговоре двигаются мышцы на его шее и челюсти. Мясистыми были только предплечья, натруженные помешиванием в массивном железном котле. Судя по тщедушной плоти этого повара, его стряпня не предвещает ничего хорошего, подумал Янош.

Он посмотрел на стражника.

– Я бы хотел приступить к работе и заняться лошадьми как можно скорее. Повар, у вас есть сахар?

– Ах! – ответил тот, качая своей черепообразной головой. – Вы думаете, у повара в бараке может быть сахар? Сахар запирают в кладовой под зорким присмотром поварихи Броны. Его привозят из Венеции, он дорогой…

– Мне нужно всего пять ложек. Пожалуйста, добудьте сейчас же ради здоровья лошадей. Здесь они принесут больше пользы, чем в брюхе какого-нибудь знатного сладкоежки.

Ковач и повар переглянулись, не зная, что ответить дерзкому молодому конюшему.

– Капитан Ковач, вы пользуетесь в сортире известью? – спросил Янош.

Стражник в гневе наморщил лоб.

– Мы пользуемся ей, чтобы чистить бараки. На что ты намекаешь?

– Хорошо. Мне понадобится хотя бы полведра щелока. И солома вроде той, которую бросают на ночное золото. Мне понадобится довольно чистая, свежая солома, чтобы набросать по всей конюшне слоем в фут.

К ночи Ковач увидел, как новый конюший усердно трудится вместе с ватагой мальчишек-конюхов. Впрочем, больного Алойза Янош усадил у огня и накрыл одеялом.

Конюший положил на колено заднюю ногу кобылы и поднес смердящее копыто к лицу.

– Смотрите: треугольная часть – стрелка – самое чувствительное место, – объяснял он мальчикам. – Никогда не срезайте ее, если только она не омертвела и не свисает. Эта часть копыта живая и чувствует боль, как ваши пальцы. – Острым ножом он очистил островок мягкой плоти от навоза и впившихся камешков. Потом один из конюхов накапал в гниющее копыто щелока, а Янош обернутыми в тряпку пальцами вдавил туда известковый порошок. – Это надо проделывать каждый день, пока плоть не заживет и не подсохнет, – сказал он, все еще держа копыто в руке, а потом отпустил его и выпрямил колено.

Подойдя к кобыле, Ковач увидел на гнойной ране что-то белое и блестящее. Кобыла фыркала, а мальчики-конюхи кивали, получая указания конюшего.

– Что это? – спросил стражник. – Белый сахар графини ты потратил на лошадиное копыто?

Лицо Ковача выражало крайнее изумление, и Сильваши улыбнулся ему.

– Вот увидите, капитан Ковач, как быстро заживают раны от регулярных присыпок.

Он провел рукой по холке кобылы, не касаясь пальцами раны. Лошадь дернулась от его прикосновения.

Ковач поскреб в затылке.

– Я пришел сказать, что графиня назначила тебе аудиенцию. Она велит явиться к ней, как только взойдет луна.

Янош изогнул бровь.

– Странный у графини способ приветствовать верного слугу из замка Шарвар, – проговорил он, потягиваясь и зевая. – Я вообще-то устал. Может быть, графиня согласится принять меня утром? А то ведь она продержала меня весь день в ожидании своей аудиенции.

– Ничего, поспишь после встречи с графиней. – Стражник встал и скрестил руки на груди, окинув взглядом Сильваши. – Ступай-ка к повару и попроси ведро воды и тряпку, чтобы помыться. Графиня очень привередлива, любит чистоту и опрятность. Она терпеть не может запаха мужского пота и вони скотины.

Янош фыркнул и отвернулся, потирая ноющую спину; он провел несколько часов, согнувшись над конскими копытами, руки и спина теперь изнывали от усталости.

Стражник схватил его за плечо и повернул обратно.

– Не воспринимай желания графини столь высокомерно, конюший. Она не терпит бесцеремонности.

– А я не выношу грубости и жестокости! – ответил Янош, стряхивая руку Ковача. – Какого черта она прислала мне тот хлыст?

Ковач хотел было ответить, но, оглянувшись, захлопнул рот. Он увидел, как в страхе расширились глаза юных конюхов от слов конюшего.

– Иди умойся, Сильваши. От тебя несет конской мочой, – сказал стражник. Он повернулся и направился из выхваченной фонарями светлой лужайки в темноту мощеного двора. – Тебе еще предстоит усвоить порядки Чахтицкого замка.

 

Глава 7

Аспен, штат Колорадо

28 ноября 2010 года

– Вот уже несколько недель как прошел Хэллоуин, – сказала Джейн, отрываясь от своего журнала «Вог», и бросила презрительный взгляд на изодранное креповое платье Дейзи и ее готический макияж.

– Ха, ха, – проговорила Дейзи. – Убийственно, мама. Тебе надо выступать на «Комеди Сентрал».

– Ты распугаешь соседей. Они подумают, что я плохая мать, раз позволяю дочери шляться в каких-то лохмотьях во время снежной бури.

– Плевать на соседей, – сказала Дейзи, застегивая пряжки на башмаках. – Ты слишком много думаешь о том, что скажут другие, мама.

– А может быть, и тебе не помешало побольше думать об этом? Хоть немного…

– Зачем? К тому же я все равно не собираюсь тут разгуливать. Что тут увидишь? Большие дурацкие особняки да жадные типы с женами младше дочерей. Они отвратительны.

Джейн сердито посмотрела на дочь.

– Что? – сверкнув глазами, спросила та.

– Знаешь, Дейзи, в последнее время ты ведешь себя просто невыносимо. Я могла бы просто позвонить твоему отцу, чтобы тот узнал, какая ты заноза в заднице.

У Дейзи захватило дыхание, и она закашлялась.

– Ты что, нездорова? – озабоченно спросила Джейн, и от ее злости не осталось и следа. – Тебе не следует выходить на улицу.

Дейзи натянула длинное черное шерстяное пальто, купленное в магазине для бережливых.

– Куда это ты собралась? – спросила Джейн, подбоченившись.

– Куда надо.

Девушка хлопнула дверью так, что с крыши над крыльцом съехал снег.

Она погнала свой BMW по Ред-Маунтин-роуд, на первом повороте ее занесло, и она чуть не врезалась в металлическое ограждение. Мотор заглох, и когда она тронулась снова, то поползла вниз по уклону на первой передаче.

Дейзи припарковала машину в конце Ред-Маунтин-роуд, рядом с рекой, и, плотно засунув в уши наушники, направилась вдоль реки по Рио-Гранде-трейл. Она улыбалась, снова и снова слушая песню группы «Дорз»:

Валил густой снег, совсем как в январе. Он скапливался на ветвях, стряхивая с осин последние желтые листья. Дейзи брела по снежной тропинке, глядя на реку. Вдоль берега уже намерз лед, но дальше была вода; темная, она быстро бежала меж укутанных снегом камней.

Снег усиливался, он садился на ресницы и залеплял глаза, несмотря на капюшон. В наушниках гремели Джим Моррисон c группой «Дорз».

Бац!

Она не услышала, как он мчался по дорожке, и растянулась на земле, изрыгая ругательства. Ее ноги перепутались с ногами врезавшегося в нее лыжника.

Его наушники болтались на шее, оглашая улицу песней группы AC/DC.

– Черт побери! Ты в порядке? Я думал, тут нет никого, – сказал он.

– Разве меня не было видно?

– В том-то и дело. Все этот долбаный снегопад. Ты оказалась прямо посреди лыжни.

– Ну и идиот!

– Не поранилась?

– Отстань от меня!

От столкновения шерстяная шапочка свалилась с курчавой светловолосой головы лыжника, и Дейзи узнала его. Они учились в одной школе. Он был сноубордистом. «Один из тех экстремалов, что выступают на соревнованиях X-Games, – подумала она. – Мне пришлось пойти на митинг в его поддержку». Готы ничего так не презирают, как подобные митинги.

Он отполз и поднял ее на ноги, хотя сам оставался на лыжах.

– Черт побери! Теперь я потеряла свои наушники.

Дейзи все еще слышала, как из его наушников вырывается его музыка – последнее оскорбление. Тяжелый рок. Грохот.

– Вот они! – воскликнул парень, вынимая наушники из снега, и криво улыбнулся ей. – Да ты бойкая, девочка-готка.

– Вали отсюда, жопа!

Он сморщил нос, смеясь над ней.

– Что смешного-то?

– Трагедия закончена, ладно? Мир.

Он протянул ей мокрые наушники и нажал кнопку паузы на своем айподе.

– Слушай, я действительно не хотел. Извини.

Сильный порыв ветра сдул снег в сторону. Лыжнику приходилось почти кричать. Дейзи ощущала в его дыхании запах чего-то вроде фруктовой жвачки. Запах тропиков среди снежной бури.

– Ладно, ничего, – пробормотала она.

– Знаешь, тебя было трудно заметить, – сказал он ей в ухо.

– Что? Потому что я не одета в яркие цвета, как какая-нибудь девица из группы поддержки?

– Эй! Я этого не говорил. Одевайся как хочешь, это круто. Я ведь тебя просто не заметил.

Дейзи смахнула снег с пальто, отряхнула капюшон.

– Хочешь, провожу тебя до твоей машины, или домой, или еще куда? – предложил он. – Снег-то серьезный.

– Нет, я дойду до моста Слотерхауз, а там сяду на автобус. На нем доберусь до своей машины. Я припарковала ее там, на обочине.

Он с сомнением посмотрел на нее, стуча палкой по лыжам, чтобы сбить наросший лед.

– Ты уверена, что все в порядке?

– Да, да, уверена.

«Дерьмо», – подумала Дейзи. Не хотелось, чтобы он принял ее за неженку только потому, что она не катается на лыжах и не занимается каким-нибудь ужасным зимним видом спорта.

– Знаешь, я занималась конным спортом и набила много шишек, – сказала она. – Ломала ребра, дважды ломала руку и один раз вывихнула плечо. Так что это ничего.

– Да? – Его лицо сложилось в улыбку. – Мне тоже все это знакомо не понаслышке. – Он счистил снег со своих защитных очков. – Ладно, увидимся на курсах испанского.

Он посещает те же курсы испанского?

Парень помахал ей палкой и укатил, исчезнув в снежном вихре.

Через долгие полчаса, изрядно вымокнув, Дейзи перешла реку и стала взбираться по крутому Семетри-лейн, направляясь к городу. Подъем был долгий, но на вершине можно было сесть на автобус, чтобы проделать остаток пути. Улица была безмолвной, из-за бури двери и окна домов были плотно закрыты. Единственной живой душой была женщина, щеткой сметавшая снег со своей машины. Она бросила работу и уставилась на Дейзи, когда та проходила мимо. Девушка ощущала ее взгляд у себя на спине, поднимаясь по улице и спотыкаясь о глыбы льда, которые снегоочиститель отбросил на обочину.

Семетри-лейн. Она подошла к кованой железной ограде, окружающей могилы и массивные вековые тополя. Настоящий гот никогда не пройдет мимо кладбища, не воздав ему почтения.

Даже в слепящую метель.

Под ветвями тополей царил покой, стволы деревьев побелели от облепившего их снега. Дейзи петляла по кладбищу, разглядывая надгробия, читая надписи.

На самых старых могилах стояли даты восьмидесятых годов XIX века.

Она всегда выискивала захоронения детей. Иногда покупала гвоздики или розы на рынке на окраине города, чтобы положить их на могилы.

Девушка остановилась, чтобы прочесть надпись на новом надгробии, усеянном крапинками темно-оранжевого лишайника. Чеслав Пэт. Любимый муж Грейс и отец Элизабет.

Отца моей психички звали Чеслав?

Дейзи поежилась под снегом, ощутив странные вибрации. Джим Моррисон кричал ей в уши:

Вынув из ушей наушники и нажав кнопку «Пауза», она опустилась в снегу на колени и рукой в перчатке молча прикоснулась к надгробию.

«Что это за имя такое – Чеслав?» – подумалось ей.

 

Глава 8

Чахтицкий замок

28 ноября 1610 года

В сумерках двор Чахтицкого замка затих. Мясники, рубившие мясо и пачкавшие кровью булыжник двора, разошлись по домам, гусей заперли в их клетки, стук кузнечного молота замолк. Повозка молочника скрипела по разъезженной дороге в направлении деревни. Отбросы колбасника давно сожрали вороны и собаки, а остатки крови вылизали кошки. Стружки мыловара смешались с водой, образовав пену, которая смыла остатки дня, оставив мокрые отполированные камни, и на них уже играли лунные блики. Факелы отбрасывали на стены замка неровный яркий свет, в лунном свете застыли часовые.

За конюшим Сильваши явился худощавый лакей с нервными глазами.

На Яноше была льняная рубаха с открытым воротом и темные штаны. Такой наряд мог надеть зажиточный фермер, отправляясь на конскую ярмарку или в таверну. Он не надел никакого кафтана, только потертый камзол из вареной шерсти.

Посланец осмотрел его, облизывая сухие губы.

– Простите, господин. У вас не найдется более подобающего платья для визита к графине?

Янош прищурился на слугу в черном бархате, с серебряными крючками на изысканном плаще, поблескивавшими в свете факелов, а потом посмотрел на свою чистую белую рубаху и раздраженно ответил:

– Нет. Сгодится и так. Я конюх, а не лакей.

– Хорошо, господин. Только вот…

– Что?

– Графиня… привередлива к нарядам.

– Лучше бы она была более привередлива к уходу за лошадьми, – ответил Янош. – И к заботе о тех, кто проделал долгий путь из Шарварского замка.

Лакей попятился, выпучив глаза так, что те стали больше лошадиных.

– Прошу вас, господин! – прошептал он. – Не осуждайте графиню в моем присутствии, – и оглядел пустой двор, не видны ли где тени шпионов.

– Парень, да ты боишься собственной тени! Давай, отведи меня к графине, – сказал Янош, жестом руки отметая все возражения. – Я теряю терпение. И мне хочется поскорее лечь спать.

Вода на булыжниках уже начала замерзать, можно было легко оступиться. Лакей с опаской семенил по краю двора. Янош шел следом, и его сапоги для верховой езды уверенно стучали по камням.

Стража отворила массивную дверь, и петли заскрипели, несмотря на регулярную смазку свиным жиром. Один из стражников отвел Яноша в сторону и грубо обхлопал его, проверяя, нет ли при нем оружия.

– У семейства Батори есть враги, – пояснил он.

Увешанный гобеленами зал освещали свечи в кованых канделябрах. Мебель с причудливой резьбой – кресла, сундуки и длинные столы – тускло поблескивала под толстым слоем воска. На стенах – где не было гобеленов – висели написанные маслом портреты предков Батори и Надашди, мужчин в сияющих доспехах. Сжимая усыпанные драгоценными камнями рукояти мечей, воинственные предки всем своим видом источали готовность покарать мусульманских захватчиков. На одном из портретов был изображен муж графини, Ференц Надашди, победно восседающий на куче убитых оттоманских бойцов, и их кровь обагряла его сапоги.

Ференц погиб пять лет назад, умер от полученной в бою раны – правда, в тавернах шептались, что рану нанесла недовольная шлюха, которой он не заплатил.

Воздух был насыщен запахом с кухни – там на открытом огне жарили дикого вепря. Янош узнал этот аппетитный запах, приправленный вонью паленой щетины, кое-где случайно оставленной на туше. Запашок жженой щетины перемежался со сладким ароматом осенних яблок.

За дубовой дверью на первом этаже сбились в стайку полдюжины молодых служанок в придворных нарядах. Их длинные шелковые юбки, шнурованные бархатные корсажи и расшитые бисером головные уборы, должно быть, привезены из Вены, подумал Янош, поскольку в глухомани Верхней Венгрии определенно не отыскать такого изящества.

При приближении конюшего девушки присели и склонили головы, хотя он заметил, что украдкой они посматривают на него, и услышал подавленный вскрик и приглушенное хихиканье.

– Не надо кланяться, девушки, – по-немецки сказал Янош. – Я слуга; так же как и вы, я служу графине.

Словачки захихикали над его изысканными манерами и венгерским акцентом. Те, кто посмелее, начали строить глазки.

Лакей тихо постучал в дверь, и она чуть приоткрылась; в щелочке показались ротик и носик хорошенькой – хотя и болезненно худой – служанки. Они о чем-то пошептались с лакеем, и дверь тихо отворилась. Яноша ввели в обширный зал, освещенный люстрами с сотнями мерцающих свечей.

Квадратный зал был полупуст, а в дальнем конце его сидела женщина под черной вуалью.

– Подойдите, мастер Сильваши, – позвала она. Ее накрахмаленный кружевной воротник стоял прямо вокруг шеи, как квадратное знамя, и слегка колебался, когда она говорила.

Янош подавил гримасу нетерпения, решив, что в присутствии этой скрывавшейся под вуалью женщины лучше вести себя сдержанно.

Он остановился в нескольких футах от возвышения, похожего на трон, и низко поклонился, взглянув на красные туфли графини и рассмотрев на них жесткие складки серебра и золотую парчу.

Янош наморщил нос. До него донесся едкий металлический запах медных монет, и его глаза украдкой искали источник этого запаха.

– Графиня Батори, этот визит – большая честь для меня, – сказал он.

– Вот как? – ответила она. – А я слышала, что вам не терпится лечь спать.

Янош сглотнул, удивившись, как быстро в этом замке распространяются слухи. Потом собрался с мыслями и подумал о том, в каком состоянии нашел здешних лошадей.

– Все верно. Ваши – как правильно их называть? – шпионы хорошо вам служат. Да, графиня, я, признаться, устал после тяжелого двухдневного путешествия и ужасного дня в конюшнях.

– Шпионы? Вы дерзки, пан Сильваши. Это верные слуги, которые говорят мне правду и сообщают о дурном поведении.

– Что вы называете дурным поведением, госпожа? Я приехал из Шарварского замка – вашего замка. По вашему требованию, госпожа.

– Нет нужды напоминать мне, словно я выжила из ума и ничего не помню!

Подавив раздражение, Янош решил зайти с другой стороны.

– Я посвящаю всего себя лошадям и приложу все силы, чтобы они были здоровы и хорошо выезжены. Ваша конюшня должна быть достойна имени Батори.

Он заметил, как вздрогнула черная вуаль, и сгорал от нетерпения узнать, что же кроется за завесой черной сетки.

– Как я понимаю, мои конюхи вас разочаровали.

– Лошади в плохом состоянии, графиня. Понадобится несколько недель упорного труда, чтобы восстановить их здоровье.

– Мой конюший умер, а его племянник – идиот, – сказала она, приподняв вуаль и откинув ее на темно-рыжие волосы.

– Я…

Янош не смог продолжить. Он смотрел на белое лицо с кожей гладкой, как отполированный мрамор, цвета венецианского фарфора. Из-под изящного изгиба бровей на него смотрели горящие янтарные глаза, каких он никогда не видел.

Казалось, это не женщина из плоти и крови, а совершенная статуя, изваянная величайшим на свете скульптором. За исключением глаз. Глаза были как у дикой кошки. Графиня была ошеломительно красива. Он не мог отвести глаз. Его глаза пробегали по ее чертам снова и снова, выискивая хоть какое-то несовершенство.

Но, несмотря на ее возраст, он так и не смог найти ни единого изъяна.

Графиня кивнула лакею, и тот протянул ей плетеный кожаный хлыст.

– Вы вернули мне это, – сказала она. – А ведь я намеренно послала его вам.

Янош с трудом оторвал глаза от ее лица и посмотрел на хлыст.

– В нем не было необходимости. Лошадей хлестать не надо, а мальчишки-конюхи просто невежественны.

– Хлыст может быстро устранить невежество.

– Более действенными я считаю другие методы, графиня.

Среди служанок пронесся сдавленный вдох.

Эржебет бросила на них строгий взгляд, и во всем зале, даже самых отдаленных его уголках, воцарилась тишина.

– Говорят, вы унаследовали от отца – нет, от деда – сверхъестественную власть над лошадьми. Я помню его по своей юности в Шарварском замке. Мне было пятнадцать, когда меня привезли туда в качестве невесты.

– Просто я хорошо понимаю лошадей. Это вовсе не власть.

– Вы полагаете, что сможете объездить моего белого жеребца?

– Я знаю, что смогу.

Мраморное лицо сложилось в улыбку, немного внушавшую благоговейный ужас, – как будто скульптор, его создавший, никогда не предполагал на нем подобной эмоции. Изваянные черты, надменные и совершенные, как будто рассыпались, оставив на полу белые осколки.

Потом лицо вернулось к своему мраморному спокойствию, и никакое выражение более не нарушало его молочной гладкости.

– В моих поступках что-то не так, графиня?

– Да, – проговорило совершенное лицо. – Божек, проводи конюшего Сильваши обратно в его покои.

Из тени вышел лакей и встал рядом с Яношем.

– Вам не хватает только одного, молодой конюший, – сказала графиня, снова опуская вуаль.

– И что же это?

– Покорность, – ответила она. – Но здесь, в Чахтицком замке, вы этому научитесь.

Батори щелкнула пальцами, и звук разнесся по всему залу.

Двое стражников схватили Яноша за руки, сильные пальцы сжали его локти, и молодого конюшего быстро вывели обратно в переднюю.

Пламя факелов затрепетало от дуновения ветра, когда массивная дверь захлопнулась за ним.

 

Глава 9

Карбондейл, штат Колорадо

29 ноября 2010 года

С крыльца донеслись чьи-то шаги, и Бетси открыла дверь.

– Доктор Пэт?

В синей рамке дверного проема стояла самая потрясающая молодая женщина, какую Бетси когда-либо доводилось видеть.

У нее были длинные темно-рыжие волосы, натурального цвета, и ветер развевал их пряди вокруг лица. Кожа была поразительно белой, как у фарфоровой статуэтки. Это был какой-то старомодный облик, особенно по контрасту с принятым в Колорадо и привычным для Бетси спортивным стилем, требовавшим проводить много времени на свежем воздухе. Она заметила, что смотрит девушке прямо в ее зеленые с янтарными крапинками глаза.

– Вы ведь доктор Пэт, не так ли?

– Да… Простите, – проговорила Бетси, заставляя себя не рассматривать глаза пришедшей. – Мы не встречались раньше?

Девушка казалась такой знакомой… Бетси была уверена, что видела это лицо раньше.

– Я сестра Дейзи Харт, Морган. Можно войти?

– Да, конечно! Извините. Наверное, я должна была заметить фамильное сходство. – Бетси снова поняла, что пристально рассматривает девушку, но ничего не могла с собой поделать.

– Но как это возможно? Подо всем этим ее готическим макияжем? – возразила Морган.

Она нахмурилась, опустив подбородок; ее длинные волосы упали на лицо. Потом она откинула свою великолепную гриву назад, и ее глаза сверкнули. Губы собрались что-то сказать, но с них не сорвалось ни звука. Бетси шагнула в сторону, пропуская это несравненное создание в кабинет.

– Пожалуйста, садитесь, Морган. Так, значит, вы сестра Дейзи?

– Извините, что явилась вот так, без приглашения, но я пришла расспросить вас о Дейзи. Мой… папа дал мне ваши контактные данные.

– Вы ведь из Нью-Йорка, верно?

– Да, хотя теперь мы больше живем во Флориде.

– Мы?

Девушка замялась.

– Мы с папой. После развода я решила остаться с отцом, а Дейзи ушла к маме.

– Понятно.

Морган осмотрелась в помещении. Бетси заметила, что девушка обратила внимание на книги в кожаном переплете.

– И?.. – Незаданный вопрос повис в воздухе. Морган явилась без приглашения – значит, она и должна вести беседу.

– Да, – сказала девушка, неохотно отвлекаясь от осмотра дома и книг. – Мы с папой действительно беспокоимся о Дейзи. Я слышала, она опять чуть не задохнулась и пришлось вызывать «Скорую».

– Да, это случилось некоторое время назад.

– Она сказала, почему это произошло?

– Простите, не поняла?

– Я хочу сказать, говорила ли она что-нибудь во время сеанса, что могло спровоцировать этот приступ? Что именно она говорила?

Бетси опустилась в кресло и, нащупав пальцами подлокотник, вцепилась в него так, будто крутилась на чертовом колесе.

– Знаете, я на самом деле ничего не могу вам сказать о лечении вашей сестры. Это конфиденциальная информация.

Кошачьи глаза едва уловимо сузились.

– Вы ведь пытаетесь помочь ей, верно? То есть она должна говорить вам обо всем, так? Она рассказывала вам про кошмар с вампиром?

Бетси открыла было рот, чтобы ответить, но ответ так и застрял у нее в глотке. Какое ей дело до того, что говорила Дейзи на сеансе?!

– Мы вместе пытаемся выяснить причину ее недомогания.

– Недомогания? – усмехнулась Морган. – Она это так называет?

Ногти Бетси глубже впились в подлокотник.

– Нет, это я так называю.

– Ну, она избалованный ребенок. – Морган словно выплюнула эти слова, ее зеленые горящие глаза прищурились. – Она была избалована с самого своего рождения. Я уверена, что она задыхается только для того, чтобы привлечь к себе больше внимания.

Бетси не ответила прямо, а спросила:

– Морган, вы остановились у Джейн и Дейзи?

Гостья засопела носом и закатила глаза.

– Да уж, как же!

– Они хотя бы знают, что вы здесь?

– Нет. Я здесь проездом. Сегодня во второй половине дня я уезжаю. Отец хотел, чтобы я разузнала про Дейзи… Как продвигается ее лечение. И чтобы встретилась с вами. – Морган потеребила свой накрахмаленный белый воротничок, потом полезла в карман замшевого пиджака и вынула из кожаного бумажника визитную карточку. – Вот. Это номер ее отца.

– Ее отца? – спросила Бетси.

Морган недовольно посмотрела на нее.

– Это ее биологический отец. Я – дочь Джейн от ее первого брака. Так или иначе, он говорит, что если будут какие-то вопросы или прорывы, то первым делом позвоните ему. А не Джейн.

– Вы просите не звонить Джейн? Вашей матери?

– Да. Позвоните сначала ему.

– Я никогда не встречалась с вашим отцом. Я встречалась с Джейн. Она подписала со мной договор и выписывает чеки на оплату. И Дейзи живет с ней, а не с отцом.

– Вам платит Роджер. Это его деньги. И он может прекратить лечение, когда захочет.

Бетси повертела в руке карточку.

– Передайте ему, пусть сам мне позвонит. Меня смущает эта ситуация, и я чувствую, что нужно соблюдать определенный протокол.

Морган вытаращила глаза.

– Протокол? Погодите! Вы же не можете сказать Джейн, что я была здесь.

– Почему?

– Просто не говорите. Это… расстроит ее и очень смутит Дейзи. Клянусь.

У Бетси стало кисло во рту. Она поняла, что мгновенно невзлюбила эту привлекательную девушку. Что-то в этой Морган выводило ее из себя.

– Вы понимаете, что я не обязана делать так, как вы скажете. Моя единственная забота – это Дейзи.

Морган заколебалась; ее зеленые глаза, холодные и сверкающие, уставились на Бетси.

– Видимо, я вам не нравлюсь, – медленно проговорила она. – Я это чувствую. Но хочу задать вам важный вопрос. И это может помочь Дейзи. И я бы хотела, чтобы вы дали на него честный ответ…

– Что за вопрос? Если о вашей сестре, то ответ будет «нет». Я не буду обсуждать ее.

– Нет, доктор Пэт. Это вы уже вполне прояснили, – сказала Морган, отмахнувшись от ее слов. – Простой вопрос, не касающийся Дейзи.

– Продолжайте.

– Возможно ли… не знаю… унаследовать или позаимствовать чей-то сон?

– О чем это вы? Я не понимаю вопроса.

– Ну, скажем, кому-то снятся вампиры. Как моей сестре. Могу ли я, скажем так, подцепить этот сон?

– Что, заразиться, как гриппом?

– Я не это хотела сказать. А что, если во сне она видит тот же мир, что и я? Тот же самый.

Бетси посмотрела в зеленые с янтарными крапинками глаза Морган и заметила в них какое-то чувство.

Чувство страха.

Поколебавшись, она кивнула.

– Близкие люди или люди, связанные схожими эмоциональными чувствами, могут иметь схожие сновидения как проявление общего бремени, особенно если они подвержены одним и тем же переживаниям.

Морган непреклонно покачала головой.

– Вы не поняли, доктор Пэт. Что, если кошмар один и тот же, в точности – какой-то замок… те же персонажи… упыри с белыми лицами…

– Вы могли слышать, как Дейзи описывает свои сновидения, и подсознательно запомнили подробности и эмоции – заразив, если хотите, ваши собственные сны.

Бетси чувствовала, что зашла слишком далеко. Не следовало говорить о Дейзи даже столько.

– Простите меня, – сказала она, вставая с кресла, – я жду пациента.

Морган тоже встала и вслед за Бетси направилась к выходу. Бетси открыла дверь. На крыльце кружились несколько увядших листьев, спасаясь от ранней метели.

Нахмурившись, Морган шагнула в непогоду.

– Есть еще одна возможность, – вслед ей сказала Бетси. Она сама не понимала, что толкнуло ее продолжить беседу, тем более что Морган уже отошла на несколько шагов. – Этот феномен называется «коллективные сновидения». Нечто вроде астрального путешествия, опыт вне тела. Сам Карл Юнг полагал, что одновременные сны являются частью коллективного бессознательного.

Морган задумчиво кивнула, позвякивая в руке ключами от машины, и ответила:

– Роджер скоро свяжется с вами. До свидания, доктор Пэт, – после чего повернулась и направилась к своей машине. Под ее сапогами хрустел заснеженный лед.

 

Глава 10

Где-то в Словакии

6 декабря 2010 года

Доктору Грейс Пэт хотелось кричать, но рот ей, как и все лицо, закрывал капюшон, и она знала, что все равно от ее крика не будет никакого толку. Никто ее не услышит. Машина быстро несла ее по дороге, которую она не могла разглядеть.

Она сопротивлялась, но это было бесполезно. Понемногу ее мозг снова начал работать, думать, анализировать.

Судя по всему, они ехали по автостраде. Это была роскошная машина – она поняла это по урчанию двигателя и кожаным сиденьям. Обогреватель обдувал ее теплым воздухом, донося запах нового дорогого автомобиля.

Временами сквозь тонкую ткань натянутого ей на голову капюшона проникали вспышки фар.

Двое мужчин на переднем сиденье переговаривались на не понятном ей языке. Не по-словацки.

Капюшон пах чем-то старомодным. Что это? Запах чистоты, свежевыстиранного белья. Они пользовались этим же мешком для похищения других людей?

Что им от нее нужно? Она небогата, и шансов получить с нее выкуп никаких.

Лаванда. Капюшон пах лавандой. И даже теперь, даже здесь, ее ум отметил, что слово «лаванда» происходит от французского laver – «мыть», «стирать». В Средневековье цветы лаванды использовались, чтобы скрыть запахи и защитить дорогую одежду от плесени. Свежевыстиранное белье оставляли на солнце и посыпали цветами. Слово родилось в конце XIV века.

Глаза ей щипали слезы. Черт возьми! Что им от нее нужно?

Тянулись часы, на нее не обращали никакого внимания, разве что спрашивали, не хочет ли она пить. По-английски ее похитители говорили со страшным акцентом.

– Да, пожалуйста, – наконец взмолилась Грейс. Ей не хотелось доставлять им удовлетворение, но очень мучила жажда.

Послышался треск пробки, когда открывали пластиковую бутылку, и бульканье наливаемой в стакан воды.

Верхний свет в машине вспыхнул лишь на минуту, и Грейс почувствовала, как мужчина потянулся к ней с переднего сиденья. Бледные просвечивающие пальцы приподняли край мешка у нее на голове и поднесли ко рту тонкую трубочку.

– Это соломинка, – проговорил молодой мужской голос. – Капюшон мы пока не снимем, госпожа. Пейте.

Пальцы, засунувшие ей в рот соломинку, были призрачно-бледными – белые кости на фоне черной ткани. От них исходил металлический, нечеловеческий запах. С содроганием Грейс попыталась отодвинуть голову от этих пальцев.

– Не хотите воды? Она из глубоких источников под замком. Целебная, горные минералы лечат все болезни…

Водитель злобно выругался на непонятном языке. Человек, давший ей воды, несколько секунд ничего не говорил, а потом повторил:

– Вот. Выпейте, госпожа. Пейте же.

 

Глава 11

Деловая часть Манхэттена

Художественный музей Рубина

6 декабря 2010 года

Давя шинами мокрый снег, такси подрулило к тротуару у дома 150 на Западной Семнадцатой улице.

Бетси расплатилась с пакистанцем-водителем, не пожалев чаевых. Причиной этого она сочла свое волнение: сейчас она наяву увидит «Красную книгу» Юнга! – и ей хотелось, чтобы весь мир разделил ее возбуждение, радость предвкушения.

«Не анализируй ничего, Пэт, – твердила она себе. – У тебя выходные».

Она прошла по заляпанному грязью и слякотью тротуару, ее щеки горели от ветра. Бетси всегда поражалась, какой же резкий на Манхэттене ветер, сравнимый с порывами метели в Скалистых горах.

Толкнув стеклянную дверь, она погрузилась в тепло и желтый свет и в восторге вздохнула.

Музей Рубина источал запах святилища. Бетси уже бывала здесь, осматривала буддийские мандалы и тибетское искусство. Когда она приезжала на юнговские конференции или посещала друзей в Нью-Йорке, то зимой часто заскакивала в маленький частный музей выпить чашку пряного чая или супа с карри, чтобы прогнать холод.

Здесь она часто думала об отце, хотя тот умер за несколько лет до открытия музея. Но он наверняка полюбил бы его.

Однако в сегодняшней программе была единственная причина, по которой она прилетела на выходные в Нью-Йорк: в музее Рубина выставлялась «Красная книга» Карла Юнга, иллюстрированное автором описание его путешествия по закоулкам человеческой души и борьбы с безумием. Оригинал этого манускрипта пятьдесят лет был заперт в сейфе швейцарского банка и сейчас впервые выставлялся на публичное обозрение. Вместе с самой книгой музей предложил необычайную серию дискуссий, виртуально представив публике юнговский анализ выдающихся художников, писателей, интеллектуалов и мистиков.

Юнг, протеже Зигмунда Фрейда, все дальше и дальше отходил от фрейдистских принципов. Он отверг жесткую приверженность своего ментора к сексуальным травмам как корню большинства психических расстройств. Юнг верил в коллективное бессознательное, в то, что все люди имеют доступ к общему источнику древних знаний и опыта, о котором они сами не знают, но который оказывает влияние на каждый момент их жизни. Сновидения и интуиция являлись ценными инструментами для изучения не только психики, но и души.

В возрасте тридцати восьми лет, в 1913 году, Юнга преследовали собственные демоны, предсказывая смерть и разрушения Первой мировой войны. Его мучили видения, и он даже назвал это «психозом» или «шизофренией», но вместо того, чтобы вылечиться самому, Юнг стал исследовать их методом так называемой активной имагинации. Он проиллюстрировал свои сновидения и начал вести записи в тетрадках, которые позже переписал в большую книгу в красном кожаном переплете, ту самую «Красную книгу».

В вечерних дискуссиях программы «Диалоги о «Красной книге» должны принимать участие юнговский психоаналитик и какой-нибудь знаменитый гость. Приглашенной знаменитости показывают иллюстрацию из «Красной книги», гость видит ее впервые прямо на сцене, а потом психоаналитик задает вопросы о его чувствах и интерпретациях рисунка.

Конкретно в этот вечер знаменитостью являлась толковательница карт Таро по имени Рикки Джиллетт, а беседовать с нею должна была доктор Джейн Килпатрик из Института Юнга.

Первоначально мать собиралась встретиться с Бетси на этом мероприятии, но потом слишком погрузилась в свои исследования в Словакии. Кроме того, подумала Бетси, мама никогда не «понимала» Юнга. Это вышло бы далеко за пределы ее зоны комфорта.

Она подумала об отце. Если б он только дожил, чтобы сегодня увидеть «Красную книгу»!..

В толпе было полно знакомых лиц. Прийти посмотреть на рукопись, написанную и проиллюстрированную самим Карлом Юнгом, – для психоаналитика своего рода паломничество в Мекку.

Бетси ждала своей очереди взглянуть на огромный том за пуленепробиваемым стеклом. Каждые несколько дней его страницы переворачивали. Она в благоговении смотрела на замысловатые цвета и причудливые формы двух избранных на сегодня страниц.

Поверх лабиринта лазурно-синих и бежевых линий располагалась какая-то фигура – мужчины в тюрбане? – выделенная красным и черным. Он падал назад, словно отшатнувшись от золотистого луча света – пронзавшего его сердце? Но если это было его сердце, почему оно выглядит как знак треф на игральной карте? Его лицо не выражало никакого страха – возможно, удивление, – и…

Бетси наклонилась поближе.

Экстаз. Человека коснулось нечто неземное.

Вокруг столпились другие посетители, она ощутила запах карри в чьем-то дыхании – возможно, от стоящей рядом женщины. Только тут Бетси осознала, что человек в тюрбане стоит на змее, злобной змее, изготовившейся ужалить.

– Простите, можно мне посмотреть, если вы уже закончили?

Бетси кивнула, но ей было мучительно трудно отойти от оригинала рукописи Юнга. Слава богу, несколько недель назад мать подарила ей экземпляр первого издания этой книги на день рождения.

Бетси встала в медленно движущуюся очередь в зрительный зал. Билетер попросил ее взять карту Таро из расправленной веером колоды карт у него в руке.

– Это часть сегодняшнего представления, – пояснил он и подмигнул. – Держитесь за нее.

Бетси перевернула карту, и ей перехватило горло.

На карте была изображена девушка, сидящая на кровати. Девушка закрыла лицо руками – она, очевидно, плакала или была напугана. А над ней повисли в воздухе девять мечей. Постельное покрывало было усеяно знаками зодиака и розами.

Пройдя на свободное сиденье, Бетси достала айфон и быстро произвела поиск в Интернете:

«Девятка Мечей говорит, что скорая весть принесет горе, страдания и даже ужас».

Свет погас, и английский ведущий представил двух гостей, аналитика и анализируемого – гадалку, которой предстояло поделиться своим толкованием одной из юнговых иллюстраций.

Не отрываясь от экрана, Бетси читала дальше:

«В гадании по картам Таро это считается огорчительным и тревожным знамением».

– Не были бы вы так любезны выключить ваши пейджеры и сотовые телефоны? – попросил ведущий. – Спасибо.

Стоящий рядом мужчина посмотрел на нее, и она выключила айфон.

Доктор Килпатрик представила Рикки Джиллетт и показала иллюстрацию. Это был тот самый образ, который Бетси так внимательно рассматривала несколько минут назад. Собравшимся показали проекцию на стене: красно-черный человек в тюрбане, а сзади лабиринт.

– Пожалуйста, опишите ваше непосредственное впечатление от этой иллюстрации.

– Моя первая реакция – мне захотелось кричать, – ответила Джиллетт. Потом ненадолго задумалась. – Лабиринт напоминает Ван Гога, его борьбу за свой способ ухода… остановка безумия и сердечной чакры.

– Сердечной чакры! – пробормотал мужчина рядом с Бетси. – Да, как же! Нью эйдж…

– Ш-ш-ш! – зашипела на него какая-то молодая женщина. Бетси заметила ее длинные рыжие волосы и их великолепный блеск, даже в темноте.

Джиллетт продолжала:

– Но я не вижу страдания на лице фигуры. Нет, я вижу святого Антония, темную поступь души. А пронзающий луч осветляет и поднимает человека.

– А змея? – спросила доктор Килпатрик.

– Он не боится ее. Его полностью захватил свет. Если он сосредоточен на свете, змея бессильна. Он идет по лезвию бритвы между рациональным и иррациональным. Его дух говорит с ним.

– Как экстрасенс, вы чувствуете, что с нами говорит дух? – спросила Килпатрик.

– Постоянно. Но чтобы его услышать, нужно пойти туда, где царит тишина. Не тарабарщина языка или социальных обязательств, не требования что-то делать. Дух постоянно дает ключи, если только вы видите его, слышите его…

Гадалка оторвала взгляд от иллюстрации и проговорила:

– Каждому посетителю при входе дали карту Таро. Пожалуйста, посмотрите на свою карту. У кого Девятка Мечей?

Бетси перевернула свою карту и помахала ей.

– У меня! – Она встала. – Что она означает?

– Таро – это набор символов, глубоко аллегорических, основанных на мифах и указывающих на архетипы, – произнесла Джиллетт.

Бетси кивнула. Как всякий последователь Юнга, она это знала. Но какое это имеет отношение к данной иллюстрации? Что означает эта карта? Почему она показалась такой пугающей?

– Девятку Мечей часто называют Господином Жестокости, – сказала Джиллетт. – Она означает, что скоро вы столкнетесь с семейными тайнами. Тайнами, которые вы уже, может быть, ощутили. Но вы не поняли всей глубины и мрачности того, что от вас утаивают.

У Бетси запылало лицо. Она ощущала на себе сотни глаз.

– Здесь много боли.

Бетси хотела что-то сказать, но гадалка покачала головой и продолжила:

– Содержимое входит в контакт с вашим неодолимым чувством страха. В вашей жизни есть Скорпион?

Бетси попыталась подумать. Скорпион?

– Рассказывайте о кошмарах! – рассмеялась Джиллетт, и все присоединились к ее смеху. – Ведите журнал сновидений. И удачи вам!

* * *

Во время последовавшего затем сеанса вопросов и ответов поднялся какой-то импозантного вида седовласый мужчина, сидевший через проход от Бетси. Он опирался на элегантную трость с серебряным набалдашником.

– Не могли бы вы рассказать о юнговской теории синхронии и ее связи с картами Таро, мисс Джиллетт?

Среди присутствовавших психоаналитиков раздался одобрительный шепот. Бетси заметила в речи задававшего вопрос иностранный акцент – восточноевропейский? Ей подумалось, не учился ли он в Вене, как ее отец.

– Синхрония? Вся вселенная вибрирует синхронией, если только мы сможем расслышать эту великолепную симфонию. Первые музыкальные звуки, созданные в нашем начале, ноты, летящие сквозь пространство и время, набирая инерцию. Но только настроенное ухо может уловить их хор.

Бетси слушала и думала об отце. «Третье ухо, тебе нужно развивать третье ухо», – говорил он ей.

Она так вздрогнула в темноте, что сидевший рядом мужчина посмотрел на нее.

– Здесь холодно, – пробормотала Бетси, не отрывая взгляда от двух женщин на сцене.

– Мне жаль, что приходится завершить эту очаровательную дискуссию, – сказал ведущий, – но уже пора. Спасибо всем за участие в программе «Диалоги о «Красной книге».

Присутствующие захлопали, снова загорелся свет. Несколько человек поспешили задать вопросы экстрасенсу.

Кто же из всех, кого она знала, был Скорпионом… кроме нее самой?

Поймав такси, Бетси поехала в гостиницу. В темноте ее дрожащие пальцы сжимали в кармане карту Таро.

Она поежилась в темноте кабины. Ей страшно хотелось оказаться снова в Колорадо и взяться за работу. Женщина знала, что ночью не сомнет глаз; она не уснет, пока не ляжет в свою измятую постель в Карбондейле.

 

Глава 12

Карбондейл, штат Колорадо

6 декабря 2010 года

До отъезда Бетси поговорила со своей соседкой Мартой, хозяйкой мексиканской лавки, где продавали продукты и одежду, и та пылко пообещала заботиться о Ринго всякий раз, когда Бетси придется куда-нибудь уехать.

– Поездка предстоит недолгая, – сказала ей Бетси. – Всего на несколько дней в Нью-Йорк.

– No hay problema, – ответила Марта, и два ее мальчика-подростка с улыбкой кивнули, продолжая составлять ящики со свежими овощами. Из переулка доносился запах свежеподжаренного перца, и зеленые стручки пузырились в металлическом цилиндре над пропановой горелкой.

– Мы будем выгуливать Ринго, кормить, поить. Доктор может не беспокоиться, – сказал старший, Луис, и обнял Бетси своей медвежьей лапой. Она не встречала такого громадного, но весьма вежливого и обходительного молодого человека. Ребята-латиноамериканцы звали его Арболон – Большое Дерево.

Потом Марта прогнала его, поцеловала Бетси в щеку и наградила щедрым abrazo. От нее пахло сладким кукурузным тестом от тамале.

– Луис и Карлос позаботятся о вашей собачке.

Бетси оставила им ключ от дома, мешок собачьего корма, поводок и телефонный номер ветеринара в этом же квартале.

И на всякий случай еще номер своего мобильника.

Несколько раз днем и один раз ночью Карлос или Луис выводили Ринго в парк, иногда давая ему побегать без поводка, когда были уверены, что рядом нет полицейского, который их сразу же оштрафовал бы за это.

Однажды вечером, сразу после захода солнца, на тротуаре Луиса остановила девочка с черными как смоль волосами, в черном шерстяном пальто и черных башмаках.

– Откуда у тебя эта собака? – спросила она. – Это ведь не твой пес.

– Доктора Бетси, – ответил парень, оглядев ее с головы до ног. – Эй, а где сегодня похороны?

– Что?

– Где похороны, девочка? Ты вся в черном.

– Не смешно, – отмахнулась Дейзи.

Луис пожал своими могучими плечами.

– Ты знаешь дока Бетси?

– Да. Я ее… подруга. И как раз собиралась к ней зайти.

Он молча посмотрел на нее. Подруга, тоже мне… Нет, она наверняка одна из ее locos. Впрочем, неважно. Под этим черно-белым макияжем девочка была bastante guapa.

– Хорошо. Подруги докторы – мои подруги, – подмигнул Луис. – Заходи выпить со мною пива, amiga. Докторы не будет в городе еще пару дней.

Луис заметил выступающую из-под макияжа царапину у нее на брови.

– Ты, я и «Текате», bruja.

– Мне нельзя. Я… несовершеннолетняя.

– Да? Круто. Я тоже. Заходи, похоронная девочка. Взбодримся стаканчиком cerveza.

– Нет, мне в самом деле нельзя. Эй, дай мне погладить собаку, а?

– Конечно, конечно. Девочки всегда любят щенков.

Ринго придвинулся к Дейзи и начал лизать ей руки, а она стала чесать ему уши. Луис смотрел, как Ринго изогнулся и вовсю завилял хвостом.

– Он тебя любит, – сказал он.

– Да. И я его тоже.

– Почему бы тебе не пойти со мною? Мне нужно его покормить.

Дейзи выпрямилась.

– У тебя есть ключ от кабинета? То есть от ее дома?

– Да, есть. Она доверила мне собаку, дом… Все, – проговорил Луис, гордо выпятив грудь.

Дейзи колебалась лишь мгновение.

– Ладно, почему бы и нет?

Замигал светофор, и они пошли. По улице, кусая за уши, пронесся порыв холодного ветра с гор. Дейзи натянула шерстяные перчатки.

– Фью! Как бы хорошо сейчас оказаться в Веракрусе. Пили бы cerveza, ели севиче… Смотрели бы на девушек в бикини. Всем жарко, все пьют, отрываются… Играет мариачи…

Как только они пошли к дому, Луис вынул из кармана ключ, но около входа Ринго тихо зарычал. Луис схватил его за морду и заставил замолчать.

В окне кабинета за осиной Дейзи заметила какое-то движение и схватила Луиса за локоть.

– Там кто-то есть!

Луис весь напрягся, его тело затвердело, как камень. Он вытащил из кармана пружинный нож и щелчком раскрыл клинок.

– Подожди здесь и подержи собаку.

– Черта с два! Я с тобой.

Они вместе подкрались к окну.

Над письменным столом Бетси склонился какой-то человек в черном.

– Что он делает? – спросил Луис.

Дейзи прищурилась в темноту.

– Роется в ее бумагах.

Ринго снова зарычал; Луис попытался сдавить ему морду, но пес вырвался и начал неистово лаять, а потом с рычанием прыгнул на окно.

Луис бросился к двери и принялся вставлять ключ в замок, оставив Дейзи с собакой. Ринго, не переставая лаять, бросался на стекло.

Незваный гость, услышав лай, оглянулся. Его глаза были бледно-бледно-голубые, цвета вылинявшего неба, а кожа пепельная с синеватым оттенком – как у мертвеца.

Этот человек посмотрел Дейзи прямо в глаза, словно прекрасно видел в темноте. А потом улыбнулся.

Она громко вскрикнула, и казалось, что вся улица услышала этот крик…

 

Глава 13

Дневник Дейзи Харт

Аспен, штат Колорадо

Когда я увидела этого типа, то так растерялась, что ни о чем думать не могла, а хотела только поговорить с Бетси.

Но там ее не было. Когда я нуждалась в ней больше всего. Черт возьми, и когда я была нужна ей больше всего! У меня возникло жуткое чувство. Кто-то хочет ей страшно навредить.

У чувака, что рылся в ее столе, были выцветшие голубые глаза, цвета замерзшего озера. Зловеще голубые. И он что-то искал – готова поспорить, не деньги.

Я провожу некоторое исследование, пытаюсь взять в толк, кто такая доктор Бетси, зачем она придумала мне этот дневник. И «погуглила» Юнга. Он клевый чувак – пишет, как блуждал в темноте, когда еще только изобретали автомобиль и все такое. Но я все поняла. Думаю завести блог, специально для готов. Особенно про сны.

С тех пор как я занялась с Бетси, мои сны стали более… тревожными. Раньше я помнила только отрывки, странные фрагменты – изразцовый пол в шашечку или каменную зубчатую стену замка. Красные туфли.

А теперь сны стали интенсивнее. Краски кричат, и каждая деталь прямо шипит.

А есть один сон, которым я не могу поделиться ни с кем.

Мне снится кровь. Чаны с кровью. С человеческой кровью. Какая-то женщина из белого мрамора соскальзывает в блестящую латунную ванну с широкими медными стяжками. В ванну, полную крови.

Ее тело погружается по плечи, и она удовлетворенно вздыхает. «Аххх! – говорит она. – Аххххх!»

Как будто в долбаном джакузи.

Она черпает кровь руками и плещет на свое каменное лицо; красная жидкость свертывается у нее на ногтях, окрашивая кончики пальцев.

Это все долбаная готика, но меня просто выворачивает. Я просыпаюсь и вскакиваю с безумным визгом.

Подбегает мама и кричит: «Проснись, милая, проснись!»

Но я не могу забыть последний образ из сна: каменная женщина с улыбкой медленно погружается в ванну, пока не скрывается в крови вся целиком.

 

Глава 14

Где-то в Словакии

7 декабря 2010 года

Грейс ощутила, как из открытой двери тянет холодом, и услышала гулкое эхо чьих-то шагов. Ничего не видя с мешком на голове, она попробовала сосредоточиться. Шаги гулкие. Сквозняк был холодный, несмотря на огонь, тепло которого она явственно ощущала и даже слышала потрескивание дров. Наверное, она в каком-то большом здании – слишком просторном, чтобы хорошо отапливаться. Чувствовался запах, затхлый, густой – и холодный. Пчелиный воск, кедр, острый дух древних ковров и заплесневелых гобеленов, отсыревших от постоянных дождей. Запахи старинного замка…

– Ну, теперь вы уже готовы говорить, доктор Пэт? – спросил какой-то человек на беглом английском, хотя и с акцентом.

Кто-то снял ей с головы мешок, взъерошив ее седые волосы.

Она осмотрела помещение. Перед ней стояли три исхудавшие женщины и смотрели на нее глубоко ввалившимися глазами. Они выглядели болезненными – истощенные и бледные.

Грейс поморгала, пытаясь получше рассмотреть их. Лица женщин были покрыты белилами. Во взглядах явно читалось недоедание – словно у изголодавшихся зверей, рыщущих в поисках добычи.

Она обернулась к говорившему и удивленно вздрогнула. Это был тот самый мужчина, который без какой-либо видимой причины угостил ее шампанским в Пьештянах – всего за час до похищения. У незнакомца, высокого человека с седыми волосами, была бледная, как у мертвеца, кожа, за исключением багряных губ.

– Почему я здесь? Что вам от меня нужно? – спросила она, нахмурившись.

– Мне нужно лишь встретиться с вашей дочерью, – сказал он, сложив перед собой руки. – Полагаю, у нее есть то, что по праву принадлежит мне.

– Кто вы такой?

– Можете называть меня графом.

Грейс растерянно захлопала глазами. Человек казался пятном белой кожи с чувственными губами.

– Изволите попросить ваши очки? – спросил он.

«Изволите попросить», – подумала она. Его акцент был похож на венгерский. Наверное, учился в Англии или в детстве имел англичанина-гувернера.

– Да. Пожалуйста, – с трудом выговорила она.

Одна из худых, как оглобля, женщин расстегнула кожаный портфель Грейс, вынула оттуда очки и протянула ей.

Женщина помедлила, глубоко вдыхая. Было отчетливо слышно, как она втягивает носом воздух, словно принюхиваясь.

– Не эти, – буркнула Грейс. – В кошельке. Эти только для чтения.

Женщина посмотрела на графа. Тот коротко кивнул. Женщина с волосами цвета фуксии вытащила из темноты портфеля кошелек.

– Да, те, что в бисерном футляре.

Скелетообразные руки надели Грейс очки. Когда женщина отошла, доктор Пэт взглянула на ее руки. Фиолетовые и желтые синяки, сморщенная кожа.

– Где я? – спросила пленница и огляделась. Гранитный камин XV века с мраморной отшлифованной веками облицовкой. В кессоне потолка виднелась поблекшая фреска с изображениями римских императоров и габсбургских правителей. «Венецианский художник, – решила она. – Пятнадцатый, самое позднее – шестнадцатый век».

– Вы у меня дома. В Словакии. Добро пожаловать, доктор Пэт.

– Добро пожаловать? Да как вы смеете! Вы же меня похитили!

– Похитили? Какое недружелюбное слово! Я пригласил вас погостить в моем замке.

– Зачем? Что вам от меня нужно? Я историк, что я могу?..

– Еще раз повторяю: что мы можем сделать, чтобы убедить вашу дочь приехать к нам?

Грейс сделала вид, что не расслышала.

– Зачем вы держите меня в плену?

Граф поднял брови.

– Затем, что вы можете мне пригодиться. Боюсь, ваш муж не принес мне пользы.

«Пользы». Это слово зазвенело у Грейс в ушах. Звук ударов – ее сердца? – оглушал ее.

– Мой муж погиб в автокатастрофе десять лет назад!

– Да. Мы думали, это может заставить вашу дочь снова приехать сюда. Скоропостижная смерть, но необходимая.

У Грейс пересохло во рту. Пытаясь заговорить, она лишь издала щелкающий звук и с трудом глотнула.

– Повторите, что вы имеете в виду?

– Ах, вы забыли… Много лет назад, когда ваша дочь была ребенком – сколько ей тогда было? пять или шесть? – вы взяли ее с собой на какую-то научную конференцию в Братиславе. Конференция была посвящена эпохе правления Матьяша Второго.

Грейс лихорадочно вспоминала. Там было столько исследователей и специалистов… Сотни людей. В какой-то момент она в панике обнаружила, что Бетси рядом нет, девочка куда-то пропала…

И тут она вспомнила, тот эпизод многолетней давности вдруг ясно всплыл у нее в голове. Высокий элегантный мужчина с тростью с серебряным набалдашником держал девочку на колене, заглядывая ей в глаза. «Кто это такой?» – подумала она тогда. Когда Грейс поспешила к нему забрать дочку, в воздухе прозвенел голос: «Ах, граф Батори, мало того, что вы завоевываете женские сердца в Чехословакии и Венгрии, так вы еще пленяете своими чарами сердца американских девочек, столь юные и нежные?»

– Граф Батори, – прошептала Грейс, глядя на человека, в плену у которого оказалась. – Я вспомнила: вы держали мою дочь…

– Вот и прекрасно. Значит, теперь вы вспомнили меня. Мне было довольно обидно, когда ваш муж притворился, будто не может меня вспомнить. Особенно после всего… проведенного вместе времени.

Резкая боль пронзила ее грудь, и она закрыла глаза.

– Я слышал, вы изучаете моего знаменитого предка – графиню Батори. Вы же помните, что всего через несколько дней грядет весьма знаменательная годовщина?

Грейс уставилась на своего похитителя.

– Конечно, вы знаете…

– Что вам нужно от меня и моей дочери? – перебила она его.

– Это мое личное дело, – ответил граф. – Скажем так: у нее может быть то, что очень нужно мне.

Его лицо помрачнело, свет в глазах потускнел.

Потом он выдавил улыбку и раздвинул свои яркие губы, обнажив длинные белые зубы.

 

Глава 15

Чахтицкий замок

7 декабря 1610 года

Из стрельчатой бойницы цитадели Зузана подглядывала за новым конюшим. Она знала его еще юношей в Шарварском замке на равнинах Нижней Венгрии, но прошло уже тринадцать лет с тех пор, как она видела его мальчишеское лицо.

Он повзрослел – окреп физически и приобрел уверенность в себе. Ее первое воспоминание о Яноше рисовало молчаливого мальчишку, попивающего пиво в углу, пока их отцы обменивались сплетнями, похлопывая друг друга по спине.

Но это было еще до того, как он стал ее лучшим – самым верным – другом детства. Этот мальчик научил ее ездить верхом.

Теперь она смотрела, как он уверенно разговаривает со стражником, несмотря на свое безбородое лицо.

Отец Яноша Анастатиуш Силваши – конюший графа Надашди – был близким другом ее отца Алеша Бенде. Алеш работал в замке кузнецом, и конюший особенно ценил его искусство в подковывании лошадей из обширной графской конюшни. Сильваши и отец Зузаны вместе участвовали во многих походах на турок. Обслуживая Надашди и его кавалерию, Бенде следил, чтобы кони были всегда хорошо подкованы.

Всем было известно, что конюший, разделяя скудную трапезу с семьей, любил погружать черпак в бочку с пивом. А брат Зузаны, Ладислав, за свою короткую жизнь уже успел поработать в конюшнях и был его любимым конюхом.

– Твой брат умеет обращаться с лошадьми, – говорил старший Сильваши. Он щекотал маленькую Зузану под подбородком, несмотря на ее изрытую оспой кожу и глубокие рубцы, сажал к себе на колено и качал, будто она скачет на пони. Девочка визжала от восторга. Ничего на свете она так не любила, как лошадей.

– Думаю, мой сын Янош тоже имеет дар, но время покажет. – Конюший Сильваши брал Яноша с собой, и не по возрасту серьезный мальчик молча слушал, как двое мужчин, кузнец и конюший, обменивались новостями о коневодстве, о вторгшихся турках, о политике Габсбургов и об участии рода Батори-Надашди в австро-турецкой войне.

Зузана, которой было тогда всего пять лет, смотрела через комнату на мальчика. А тот не обращал внимания на малышку, к тому же с изуродованным лицом.

– Ты что, свалилась в яму с углями? – однажды спросил он ее.

– Нет, – в замешательстве ответила она. – С какими еще углями?

Мальчик протянул к ее лицу левую руку, и впервые она увидела белый шрам у него на краю ладони.

Янош, пощупав край глубокой оспины у нее на лице, печально рассматривал рубец. Схватив за запястье, Зузана убрала его руку от своего лица.

Детскими пальчиками она ощупала свою кожу, выгнув шею и опустив подбородок.

– Мама говорит, что это оспа. Меня спасли ангелы.

– Ангелы? Нет, это, наверное, чье-то колдовство спасло тебя от смерти. Ты просто родилась счастливой.

Янош Сильваши стал единственным, кто назвал ее счастливой.

* * *

На следующее утро Зузана проснулась от страшного холода. Глотать было ужасно больно, из носа непрерывно текло, и она вытирала его тряпкой.

Как я смогу прислуживать графине в таком состоянии?

Она напудрила свой распухший и покрасневший нос и засунула в передник тряпку, всеми силами стараясь не шмыгать носом.

Графиня уселась на свое кресло с высокой спинкой для совершения утреннего туалета и в зеркало посмотрела на служанку.

Зузана не удержалась и чихнула, подняв руки, чтобы закрыть лицо.

– Что такое? Зузана, ты заболела! Как ты посмела приблизиться ко мне в таком состоянии?!

– Извините, графиня.

– Я не позволю тебе прислуживать мне с таким шмыгающим носом и слезящимися глазами, – проговорила та и пальцем указала на дверь. – Прочь, сейчас же! Поработай на кухне, наноси воды, затопи очаг. Делай все, что велит повариха Брона.

– Да, графиня.

– Вернешься, когда полностью выздоровеешь. И ни минутой раньше.

– Но кто же будет прислуживать при вашем туалете?

Графиня помолчала в нерешительности. Провела пальцем по лицу, рассматривая в зеркале кожу.

– Пришли сюда Виду. Пусть прислуживает мне, пока ты снова не поправишься.

Зузана побежала по холодному коридору за Видой. Та еще валялась на своем тюфяке, в ее черных волосах застряла солома.

– Скорее просыпайся! Причешись. Сегодня утром тебе выпала честь прислуживать при утреннем туалете графини.

Вида еле встала на ноги, и Зузана увидела, как ее лицо исказилось страхом.

– Я! Ухаживать за кожей графини? Но она велела никогда больше не подходить к ней…

– Я разложила все мази и пудры. Могу тебя научить. Сначала берешь клочок шерсти ягненка и очищаешь кожу маслом из серой амбры…

– Зузана! Я ведь слышала, как она набрасывается на тех, кто ей не по нраву. Однажды она в кровь расцарапала лицо девушке, которая случайно дернула ее за спутавшуюся прядь волос.

– А ты не дергай. Ты должна без умолку говорить комплименты, развлекать ее, потакать во всем перед зеркалом. После масла из серой амбры – береги его, оно дорогое – приложи специальную грязь, что я приготовила в малиновом стеклянном кувшине. Эта грязь делает кожу белой. Оставь ее на четверть часа, чтобы грязь сотворила свое чудо. Потом смой розмариновой водой. Она в синей фляжке. Потом…

* * *

Собравшись с духом, Вида подошла к двери, ее сердце было готово выпрыгнуть через горло.

– Графиня, я имею удовольствие…

– Где ты болталась столько времени?! Огонь в камине погас. Я замерзла и, вероятнее всего, заболею, как та несчастная изъеденная оспой девка, что оставила меня здесь.

– Госпожа, я пришла тотчас же, как только усвоила все наставления Зузаны, – побелев, проговорила Вида. Она поспешила к камину и подкинула на еле тлеющие угли сухого хворосту. – Сейчас разгорится, – сказала девушка, раздувая огонь.

– Эй, девка, принеси мне скорее горностаевый мех! – велела графиня, поеживаясь.

Вида посмотрела на угли, все еще тусклые и не желающие разгораться. Веточки хвороста только дымили. Графиня закашлялась и замахала рукой, отгоняя дым.

– От тебя действительно никакого толку. Мои меха, сейчас же…

– Да, графиня.

Вида открыла кедровый сундук и, вытащив гладкую меховую мантию, обернула ею плечи Эржебет.

Батори увидела в зеркале, как мягкие белые руки служанки поправляют мантию, и при этом слегка коснулись ее руки.

Маленькие белые руки, упругие от своей юности. Белые, как фарфор. Совершенные, как у куклы.

Она посмотрела на свои и спрятала их под горностаевой мантией.

– Неуклюжая девка! Как посмела ты коснуться меня своими мужицкими руками?

– Простите…

– Принеси мне горячего пряного вина. Кипящего, дымящегося. Сейчас же!

– Да, графиня.

Графиня Батори рассматривала в зеркале лицо девушки. Ее кожа была безупречна и влажна, как у многих словацких служанок. Щеки разрумянились от возни у камина. Молодая грудь трепетала, как раненая птица, которую графиня однажды, еще девочкой, держала в руке. Птичка налетела на свинцовое стекло замка в Эчеде, где графиня жила в детстве.

Она держала птичку в руках и рассматривала ее. Потрясенная птаха открытым клювом хватала воздух. Через несколько мгновений она пришла в себя и часто задышала от страха. Эржебет сжала ее и улыбнулась, ощутив пальцами биение маленького сердечка.

Глаза графини похолодели, и их янтарный цвет напугал служанку.

Она все сильнее сжимала птичку, пока крохотное сердечко не остановилось.

– Разве я не велела тебе разжечь огонь? Не говорила, что замерзла до костей? Что с тобой, глупая, тупая девка? – прошипела она. – Будешь наказана. Я скажу поварихе Броне, чтобы не давала тебе есть. Ты кажешься мне слишком толстой и ленивой.

– Да, графиня. Я разожгу огонь и попрошу принести горячей медовины, чтобы прогнать холод.

Девушка опустилась на колени у камина и стала что было сил раздувать огонь. Хворост разгорелся. Она стала подкладывать одну за одной хворостины, а потом выбежала в дверь.

За дверью она наткнулась на Зузану.

– Она терпеть меня не может! – заплакала Вида. – Она велит поварихе уморить меня голодом.

– Я все слышала, – сказала Зузана, вытирая нос промокшим носовым платком. – Я все время прижимала ухо к двери.

– Тогда принеси медовины, скорее! – воскликнула Вида. – Мне нужно вернуться, пока огонь снова не погас.

– Сначала масло из серой амбры, – через плечо крикнула Зузана, убегая по коридору. – Следи за всем, что делаешь, и не капни чем-нибудь на ее горностаевую накидку, а то тебе крышка!

 

Глава 16

Аспен, штат Колорадо

8 декабря 2010 года

– Интересно, что ты делаешь во время солнцестояния? – спросил Кайл, останавливаясь у шкафчика Дейзи. – Что делают готы в свой особый праздник?

Дейзи не встречала его с тех пор, когда он врезался в нее на Рио-Гранде-трейл.

– Тебя ведь зовут Кайл? Верно?

Он покачал головой.

– Ты и так знаешь. Мы с августа учимся в одном классе. Не дури!

Дейзи обиженно задрала подбородок. Неужели он предполагал, что она помнит его имя? У них ведь ничего общего. Он спортсмен, она готка. И точка.

– И все-таки ты не ответила на вопрос. Что ты делаешь?

– В солнцестояние? Парень, до него ведь еще пара недель.

– А вообще что вы, готы, делаете?

– Да ничего особенного, – ответила она, захлопывая свой шкафчик. – Слушаем музыку, можем встречаться с друзьями-готами. Сидим дома и канализируем энергию.

Он вроде бы был разочарован, и Дейзи не поняла, почему ее это задело.

– В полночь идем на кладбище, – сочинила она.

Его лицо просветлело. «Как долбаная рождественская елка», – подумала девочка.

– Эй, а можно пойти с вами?

Дейзи многозначительно покосилась на него. «Какого хрена?» – явственно говорил ее взгляд.

– Зачем? Ты не из готского сообщества, – произнесла она вслух

– Может быть… но мне любопытно. И я читаю твой блог про все эти готические дела.

У Дейзи отвисла челюсть, отчего густой белый макияж сморщился. Что этому парню известно про нее? И почему он заинтересовался?

Дейзи огляделась, не слушает ли их кто-нибудь посторонний.

На них выразительно поглядывали две общительные девочки, но они были слишком далеко, чтобы расслышать разговор.

– А что это за ненормальную книгу ты скачиваешь, со всеми этими расчерченными картинками? – шепнул он, наклонившись так близко, что она ощутила запах тропических фруктов от его жвачки.

– «Красная книга».

– Это какое-то извращение – все эти иллюстрации. Дикие краски. Слушай, а он не ширялся или что-нибудь такое?

– Может быть, он был «ненормальным», когда рисовал их. Он исследовал свою психику и свою душу.

Ничего не сказав, Кайл посмотрел в ее накрашенные глаза.

– Я хочу провести солнцестояние с тобой.

– Со мной? Ты уверен?

– Да. Уверен.

– Почему бы и нет? – сказала Дейзи. Ее клык вылез на губу, и она изо всех сил старалась не улыбнуться.

* * *

Бетси подавила зевок. Ее полет из Нью-Йорка задержали на четыре часа из-за очередной снежной бури.

Ожидая, когда Дейзи придет на сеанс, она вынула из кармана и положила на стол карту с Девяткой Мечей. От вида рыдающей девушки по спине пробежали мурашки.

– Что это? – спросила Дейзи, бесшумно проскользнув в дверь.

Бетси подскочила и, схватив карту со стола, спрятала ее в ящик стола.

– Ничего, так…

– Это карта Таро, верно? Девятка Мечей. Бетси, будьте начеку! Особенно после того, как тот кошмарный тип вломился в дом…

– Давай забудем про тот эпизод, – сказала Бетси. – Это не имеет к тебе отношения.

Тут она увидела в руке у пациентки бежевую книгу.

– Что там у тебя?

– Это «И цзин». Типа готический бестселлер. Так или иначе, я прочитала предисловие. Вы знаете, что его написал этот ваш парень? Карл Юнг.

– Нет. То есть да! Я забыла, что это он написал предисловие.

– Я думала о своих снах и теории синхронии Юнга, – сказала Дейзи. – Я много чего просмотрела в Интернете. Мне и в голову не приходило, что Юнг был таким потрясным чуваком.

– И зачем ты принесла «И цзин»? – спросила Бетси. – Сейчас у тебя час терапии, Дейзи. Присядь.

Она не села, а на лице у нее возникла загадочная улыбка, под которой открылся кривой клык.

– Ой, только не говорите мне, что знаете про доктора Юнга все, – ответила она и хлопнула ладонью по книге. – Он страстно верил в совпадения.

– В синхронию, – поправила Бетси. – У него есть труд «Синхрония: принцип беспричинной связи».

– Да, верно. Помните, вы мне про это рассказывали?

Разве она говорила?

– Вы мне говорили, что синхрония – это вроде совпадения. Как монеты или кости, выпадающие определенным образом с практически нулевой вероятностью. Или колесо рулетки, останавливающееся снова и снова на одном и том же числе. Или принцип, на котором основаны карты Таро. Многозначительные совпадения. «У-у, у-у, у-у!» – она издала комический зловещий вой и зашевелила нарисованными черными бровями.

Беседа вызывала тревогу, но, взглянув на забавное личико Дейзи, доктор Пэт рассмеялась.

– И какое отношение это имеет к терапии, Дейзи?

– Вы не объяснили, что этот парень Юнг был крутым чуваком. В оккультизме, мандалах и буддизме. И прошлых жизнях.

Бетси задумалась. Почему внезапный интерес Дейзи к Карлу Юнгу вызывает у нее тревогу?

– Он верил в исследование бессознательного, Дейзи. В то, что, исследуя мир твоего бессознательного, можно узнать причины твоего поведения, твоих верований и страхов. Юнгианский анализ…

– Нет, он был гот. Он верил в мир духов. Призраков. В шепот прошлого… – Дейзи величественно выпрямилась. – Он верил в коллективное бессознательное вселенной…

Она откинула назад свои эбеновые волосы и страстно встряхнула головой. Потом открыла «И цзин» и ткнула пальцем в предисловие.

– Да, Бетси, верил! Верил в призраков. А коллективное бессознательное? Здрасте! Совершенный гот. А дикие видения…

– Юнг испытывал «угрозу психоза», как он это назвал, – осторожно сказала Бетси. – Это было для него мрачное время, он тогда утратил восприятие реальности.

– Что такое реальность? – спросила Дейзи. – Это реальность – когда слышишь призраков или без всякой причины захлебываешься собственной слюной?

Бетси заерзала в своем кресле, отчего скрипнули старые половицы.

– Он просто потрясный чувак. Расскажу о нем всем моим друзьям-готам.

Дейзи решительно захлопнула книгу, и этот хлопок разнесся по всей комнате. Ринго вопросительно взглянул на нее своими карими глазами.

«Навязчивая идея», – подумала Бетси. Ее пациентка, похоже, помешалась на Юнге.

– Хорошо. Ты изложила свою точку зрения, Дейзи, – сказала она, и в ее тоне начинало сквозить раздражение. – На меня произвели впечатление твои исследования и то, сколько времени ты потратила на знакомство с Карлом Юнгом. А теперь пора приступить к нашему сеансу.

– Хорошо, Бетси, – ответила Дейзи, с победной улыбкой на напудренном белом лице падая в кресло с высокой спинкой. – Спрашивайте, что хотите.

Бетси кивнула.

Кто же эта сидящая напротив незнакомка, столь приветливая и открытая?

 

Глава 17

Карбондейл, штат Колорадо

10 декабря 2010 года

«Пора возвращаться», – послышался голос из темноты. Колыхание тяжелых одежд – тафта? Запах благовоний с оттенком розмарина.

Меня касается холодная рука, палец под подбородком. Я парализована.

Ответь на мой звонок.

Бетси проснулась от назойливого телефонного звонка.

– Алло…

– Здравствуйте. Это доктор Пэт?

– Да.

– Извините за столь ранний звонок. Это Стивен Кокс. Я декан исторического факультета в Чикагском университете. Ваш номер мне дала ваша мать доктор Грейс Пэт. Она говорила, что это для экстренных случаев.

Бетси быстро присела, высвобождая ноги из обмотавшейся простыни.

– Что стряслось? Что-то случилось с моей матерью?

– В общем, да. Потому я и звоню. Она должна была вчера вернуться, чтобы вести занятия, но ее нет. Мне сообщили об этом только сегодня утром, а то я позвонил бы вам раньше.

– Ее нет?

– Нет. Последний раз мы связывались, когда она по электронной почте прислала монографию для корректуры. Это было несколько недель назад.

У Бетси застучало в голове. Она заставила себя глубоко вдохнуть. А голос в трубке продолжал:

– Мы надеялись, что вы поддерживаете с нею связь…

– Несколько дней назад я получила от нее сообщение по электронке… Погодите, сейчас найду. – Она кое-как слезла с кровати и, сжимая трубку, открыла свой ноутбук.

Компьютер зашумел и ожил. Бетси щелкнула по своему почтовому ящику.

– Да, вот оно. От четвертого декабря, то есть шесть дней назад:

Извини, я не могу быть с тобой на «Диалогах о «Красной книге»» – знаю, тебе это понравится до глубины души. Завтра снова еду в Чахтицкий замок, а потом в Бецковский. В них жила графиня Батори.

Трубка ответила гробовым молчанием.

– И все? – наконец спросил декан. – Ни слова о возвращении в Чикаго?

– Нет, ничего. Лишь в конце приписка: «Я пришлю тебе открытку, дорогая».

Снова молчание. Потом декан заговорил:

– Она проводит исследования в Словакии и Венгрии. В середине января – срок сдачи ее книги.

– Я знала, что мать занимается исследованиями, но понятия не имела, над чем она работает.

– Разве она вам ничего не говорила? У нее был договор на публикацию книги «Графиня Батори: Исследование обезумевшей женщины».

Бетси зажмурилась от утреннего света, проникавшего сквозь японские бумажные жалюзи. Спальню заливал жуткий розовый свет.

– «Исследование обезумевшей женщины»? Что же здесь исторического? Она же историк, а не психиатр.

– Она говорила мне, что название предложил издатель. Дело в том, что она изучала в Восточной Европе эпоху графини Батори. У нее был назначен на эту неделю специальный недельный семинар о габсбургской династии. Не могу представить, почему она не написала и не позвонила. Ее ждут сто двадцать студентов.

– Это не похоже на мою мать. Она бы никогда не пропустила занятий без…

Со щелчком включился обогреватель, скрипнули половицы. По оконному стеклу скребла ветка.

Бетси поняла, что прервалась на полуслове. В трубке слышалось тихое жужжание.

– Да, да, – наконец заговорил декан. – Потому-то я и забеспокоился.

* * *

Бетси уселась за компьютер и принялась просматривать электронную почту. На экране отражалось восходящее солнце.

Мама, в какое дерьмо ты на этот раз вляпалась?

Ее мать никогда не расписывала подробно свои маршруты, и ее сообщение с упоминанием о графине Батори было единственным ключом, чтобы понять, куда она направилась.

В Интернете Бетси нашла сотни упоминаний о графине Батори; одни звали ее Элизабет, некоторые Альжбета или Эржебет – соответственно по-английски, по-словацки и по-венгерски. Графиня владела по меньшей мере дюжиной замков на землях, ныне принадлежащих Австрии, Венгрии и Словакии, но ранее являвшихся частью Священной Римской империи под властью Габсбургов. Венгерское королевство было лишь тонкой дугой, узкой полоской на территории огромной империи. Более двух третей некогда могучей Венгерской державы либо стали частью Трансильвании, либо подпали под владычество оттоманских захватчиков.

На оставшихся землях Венгерского королевства графиня Батори имела владений больше, чем сам дом Габсбургов.

Бетси проверила два замка, о которых мать упоминала в своем сообщении: Чахтицкий и Бецковский. Оба уже превратились в руины. Они находились менее чем в пятидесяти километрах от Братиславы и примерно в пятнадцати километрах один от другого.

Почему она не говорила, что изучает Батори, хотя обычно занималась Габсбургами? Ее темой были Рудольф II и его младший брат Матьяш и их борьба за корону. С чего вдруг всплыла эта женщина Батори?

Бетси щелкнула на туристских статьях и выдержках из книг. В большинстве своем они описывали развалины в Чахтице у подножия Малых Карпатских гор.

А потом она прочла следующее:

«О Кровавой Лиз ходили слухи, что во время своего лютого правления она пытала и убивала крестьянских девушек. Ее обвиняли в том, что она купалась в крови красивых юных девственниц, чтобы сохранить навеки свою юную внешность. Графиня Батори вместе со своим предком Владом Колосажателем послужили прообразами для «Дракулы» Брэма Стокера».

Бетси заметила, что перестала дышать, и заставила себя глубоко вдохнуть, а наполнив легкие, попыталась успокоиться.

В каком извращенном психическом состоянии пребывала эта женщина? Охотиться на девушек и жаждать их крови! Может быть, это генетическая предрасположенность к психозу, переданная через поколения близкородственных браков среди аристократии?

По соседству залаяла собака. Ринго зарычал. Бетси посмотрела на окно, но бумажные жалюзи были опущены. Никто не мог ее видеть. Она снова повернулась к светящемуся компьютерному экрану.

Близ Чахтице не было никаких гостиниц, даже самых скромных. Это была крохотная деревушка у подножия гор. Ближайшие отели находились примерно в тринадцати километрах, в курортном городке Пьештяны, известном своими минеральными источниками. Бетси не могла представить, где же мать могла остановиться, и стала рассылать сообщения во все отели и гостиницы, какие только могла отыскать в районе Пьештян. А что еще оставалось делать? Непрерывное копирование текста и вставка его в новый запрос о шестидесятипятилетней женщине, преподавателе университета, путешествующей в одиночку, хоть как-то заняло ее. Ctrl-V, Ctrl-V, Ctrl-V… Вставить, вставить, вставить.

* * *

Почему ее мать заинтересовалась этой кровавой психопаткой-графиней?

Бетси просмотрела картотеку. Три раза она прошла все слова на букву «П», каждый раз все внимательнее.

И вдруг остановилась. Ну конечно же!

На букву «М» – Мама.

Она нашла нужную папку. Мама согласилась, чтобы дочь провела с нею один сеанс, но только один. Это было нечто вроде подарка по случаю окончания университета – рассказать сон, который Грейс хорошо запомнился.

Этот сон приснился ей в ночь перед рождением Бетси.

– Только не смей анализировать меня, Бетси. Я рассказываю тебе этот сон только потому, что вообще-то мне никогда ничего не снится. Наверное, его вызвало несварение желудка или первые родовые схватки.

Было ясно, что ей не терпится рассказать дочке этот сон.

Грейс была такой аналитичной, академичной, систематичной в своих исторических исследованиях, что история становилась чуть ли не точной наукой. Мать была столь не похожа на Бетси или своего мужа, что юнгианский мир с его толкованиями сновидений отметала как полную белиберду.

И вот Грейс принялась рассказывать.

Мне снилось, будто я плыву сквозь густые облака, обволакивающие горные вершины. Воздух чист; в долине реки наступил зимний день.

Внизу подо мной какая-то деревня. Сказочная, запорошенная снегом. Я вижу высокую церковь и деревянные домики с соломенными крышами. На улице играют розовощекие дети, хотя мне их не слышно. На них деревенские наряды прошлых веков: на мальчиках шерстяные шапки и штаны, девочки в платках и длинных передниках.

Я чувствую, что это Восточная Европа, но не слышу никаких голосов, никакого акцента, который бы это подтвердил. Такой беззвучный сон.

Поворачиваю к какому-то пруду. От воды поднимается белый пар, и на голых ветвях плакучих ив виден лед. Берестяные глаза берез обведены изморозью и смотрят торжественно.

Все сверкает в солнечных лучах, которые пробиваются сквозь туман, волнами поднимающийся от воды, и над прудом скользят призраки.

Берег окаймляет ломкая кромка льда, как иззубренная серебряная пластина на темной воде. За этой кромкой мирно плавают утки, то и дело ныряя, чтобы вытащить из-под воды пучок травы. Они словно не замечают холода и задирают к небу свои жирные гузки.

В этом мире зимней красоты я ощущаю необычайный покой.

И тут я вижу под водой ее: девушка, вся покрытая льдом, ее чистые голубые глаза открыты. Она смотрит, ничего не видя, и ее длинные волосы искрятся льдом. Такое впечатление, что она пыталась сорвать с себя одежду, ее корсаж разорван. И розовое пятно расплывается над грудью, резко контрастируя с белой кожей.

Все в ней прекрасно. Кроме того, что она мертва.

Бетси содрогнулась и закрыла глаза.

Где же ты теперь, мама?

 

Глава 18

Карбондейл, штат Колорадо

10 декабря 2010 года

Бетси позвонила в американское посольство в Братиславе и спросила, как найти пропавшего человека.

– Она зарегистрировалась в посольстве? – спросил скучающий мужской голос. В трубке послышался писк входящего электронного сообщения.

– Нет, но она въехала в Словакию по американскому паспорту.

– Имя, пожалуйста? – пробубнил голос.

Бетси поняла, что этот человек не собирается помогать. Она знала этот тип людей, этот тон… желание поскорее избавиться от нее, чтобы снова войти в свой аккаунт на «Фейсбуке».

Но пришлось сообщить ему мамины имя, возраст, описание внешности.

– Она проводила научные исследования в районе Братиславы, вероятно, также в Чахтице и Бецкове.

– У меня нет записи о ее регистрации в посольстве. Она планировала остаться в Словакии больше месяца?

– Думаю, недель на шесть.

– В таком случае ей следовало зарегистрироваться в посольстве, – сказал голос порицающим тоном. – У меня нет записи о ней.

– А вы можете сказать, как ее найти? Можете связаться с братиславской полицией или полицией в Чахтице или Бецкове?

– Нет, таких услуг мы не оказываем. Кроме того, это может нарушить ее гражданские права.

Бетси крепко сжала трубку.

– Ее что?

– Доктор Пэт могла решить остаться в Словакии, никому не сообщая об этом. Мы должны защищать права американских граждан.

– Вы знаете, что вы законченный идиот?

– Простите?

– Нет, не прощу! – сказала Бетси, нажимая на телефоне кнопку конца связи.

Она схватилась за голову.

Что же делать? Никого из родных на помощь не позовешь: отца в живых нет, а у матери она единственный ребенок…

Бетси достала старую, потрепанную записную книжку и набрала номер, который давно расплылся от слез.

– Алло?

– Джон? Это Бетси.

Повисла неловкая пауза.

– Бетси? У тебя все в порядке?

Вот дерьмо! Зачем она звонит своему бывшему?

– Нет! Нет! У меня не всё в порядке. Мама пропала в Словакии; после отпуска она не пришла на занятия своего первого курса. Мне звонил декан. Он ничего не слышал от нее…

– Спокойнее, Бетси. Твоя мама пропала в Словакии?

– Я так и сказала.

Пауза. Она терпеть не могла эти паузы, потому что чувствовала, что он думает, обрабатывает информацию. Такой рациональный, черт бы его побрал!

– Может быть, у нее есть на то причина.

Причина! Причина для чего? И вдруг все ядовитые потоки, текшие в ней во время развода, вернулись обратно.

– Джон! Нет никакой причины, кроме той, что с ней стряслась какая-то беда.

Снова пауза.

– Бетси, возьми же себя в руки. Подумай. Какие сообщения она оставила?

Глубокий вздох.

– Не так много. По электронке я получила от нее сообщение о том, что она собирается наведаться в замок графини Батори в окрестностях Братиславы.

– Какой еще графини?

– Батори – была такая садистка, жила в начале семнадцатого века.

– Исторические исследования… Ладно, это звучит логично.

В этом он весь, ее бывший. Его математический ум отфильтровывал все, оставляя факты. Бетси казалось, что она слышит, как жужжит его мозг – компьютер, включившийся после спящего режима.

– Она писала книгу – и ничего мне об этом не говорила. Она всегда занималась Габсбургами и венгерско-турецкими войнами. С чего это она вдруг решила написать про какую-то психопатку, чудовище?

– Психопатку? Чудовище?

– Эта Батори убила сотни молодых женщин. А пытала еще больше.

Он присвистнул.

– Не похоже на конек твоей матери.

– А теперь она пропала.

– Ты звонила в американское посольство?

– От них никакого толку.

Снова молчание.

– Хочешь, я приеду к тебе?

– И что ты тут будешь делать?

– Ну… Буду рядом с тобой, Бетс. Ты, похоже, не можешь взять себя в руки.

– Я должна что-то предпринять.

– Что? Что ты собираешься делать?

– Я… Ой, Джон. Я не знаю.

– Подожди день-два. И…

– И что?

– Давай я все-таки приеду к тебе.

* * *

Бетси просмотрела свой календарь в компьютере и принялась отменять все приемы и встречи на следующие две недели. Пока она ждала, когда очередной пациент возьмет трубку, или выслушивала автоответчик, чтобы оставить сообщение, ее пальцы летали по клавиатуре в поисках авиарейса в Братиславу.

Разумнее было бы полететь в Вену, а оттуда отправиться на поезде – он отходит каждый час, за пятьдесят минут пересекает австрийскую границу и прибывает в столицу Словакии.

Добравшись в своем календаре до имени Дейзи, Бетси замерла в нерешительности, потом подумала: «Ее матери позвоню в самом конце».

Она лихорадочно соображала, что делать. Меньше всего ей хотелось сегодня принимать пациентов, но Бетси напомнила себе, что и у них свои беды, и ее долг – работать с ними, помогать им..

К полудню она выбилась из сил. Каждые тридцать секунд между приемами проверяла электронную почту. Ничего. Бетси рухнула на компьютер и заплакала.

– Бетси! Что с вами?

Дейзи вошла незаметно. Бетси не слышала, как открылась дверь, и Ринго не залаял и не пошевелился. Теперь он завилял хвостом.

Бетси подняла голову и попыталась принять профессиональный вид. Пациент должен как можно меньше знать про личную жизнь своего врача…

– Ой, извини, Дейзи. Я не слышала, как ты вошла. Ведь еще рано?

Она вытерла глаза рукавом. Джон был прав, подумалось ей, она совершено не может взять себя в руки. А потом заметила у себя на плече шелковый черный рукав – как будто ее обняла Мортиция из «Семейки Аддамсов». Бетси ощутила запах духов, что-то древнее, такими душилась ее бабушка… «Уайт шолдерс»? «Беллоджия»?

Дейзи положила что-то на стол рядом с собой, а потом снова обняла своего психоаналитика.

– Ничего, Бетси. Не знаю, что у вас случилось, но все будет хорошо.

Неужели это та самая девочка, которая замыкалась перед ней в непроницаемом молчании всего несколько недель назад?

– Это вы из-за того типа, что проник в дом? Жаль, что мы дали ему сбежать. Когда я закричала, он тут же смылся.

– Спасибо, – сказала Бетси. – Он мог тебя ударить. Нет, насколько могу судить, ничего не пропало. Но пришлось долго наводить порядок.

Она отчаянно пыталась напустить на себя профессиональный вид…

Черт, черт, черт! Рыдающий психоаналитик. Какой провал! Перед ней встало строгое лицо отца, с упреком смотрящее на нее.

Никогда не подключай к лечению собственную персону. Ты – черный экран, посредством которого пациент фокусируется на себе самом.

Дейзи погладила Бетси по щеке, вытирая пальцами слезы.

Та отодвинулась, униженная.

– Дейзи, я, наверное, подхватила грипп. Извини. Я думаю… Пожалуй, нам придется отменить сеанс.

– О!

Бетси заметила, как девушка отшатнулась и замерла. Она казалась испуганной.

– Извини. Мне в самом деле очень жаль. Но я… Меня что-то лихорадит.

– Да? Может быть… Может быть, принести вам супа? Могу сбегать в «Виллидж Смити» и принести что-нибудь…

– Очень любезно с твоей стороны. Но не надо. Нет, не надо. Я позвоню тебе позже, когда мне станет лучше. Ладно?

– Правильно. Ладно, – кивнула Дейзи, как деревянная кукла. – Если вам плохо, я могу поухаживать за вами.

– Нет, нет. Я позвоню. Это, наверное, однодневный вирус.

– Конечно, – снова кивнула Дейзи, не двигаясь с места.

– Позволь мне тебя проводить, – сказала Бетси, вставая.

Как только дверь закрылась, Бетси стала рыться в столе. В дальнем углу ящика лежала карта Таро с рыдающей девушкой.

 

Глава 19

Чахтицкий замок

12 декабря 1610 года

Много дней графиня не вызывала к себе конюшего. Янош Сильваши с головой погрузился в работу. Он вставал до рассвета, когда поварята приносили сухие дрова и хворост из сарая и разводили огонь для завтрака.

Часто предрассветный завтрак состоял из овощной похлебки и клецок, оставшихся с вечера в закопченном котле. Были также ломти черствого хлеба, забрызганного жиром; вкусным или прогорклым – это не волновало повара. Однообразная еда, чтобы набить брюхо работникам. А вот утреннее пиво оказалось добрым – темный горький эль, на удивление лучше того, что варили в Шарваре.

Под присмотром Яноша лошади графини быстро пошли на поправку. Их раны зажили, хромота исчезла, а глубокие пустоты в копытах заросли мясом. Сильваши добывал зерно для самых изголодавшихся животных и с помощью конюхов отшлифовал им напильником зубы, чтобы было легче жевать.

Мальчики учились натирать лошадей грубой мешковиной, чтобы их шкура лоснилась. Они собирали в лесу сосновую смолу и заливали ею трещины в копытах. От таскания ведрами воды из колодца во дворе замка их спины уже ныли от боли.

Янош глубоко вздохнул. Через три недели запах в конюшнях совершенно изменился. Конюший с удовольствием вдохнул запах сладкой соломы и подъельника и хмельной аромат теплой лошади – здоровой и довольной.

Следующей задачей было объездить белого жеребца.

* * *

Зузана подглядывала из башни за молодым венгром, другом детства. Теперь он стал взрослым мужчиной. Она прижалась щекой к шершавому камню и моргала, пока на глазах не выступили слезы от порывов холодного ветра, проникавших сквозь узкую щель в стене замка.

Несколько долгих минут девушка оставалась неподвижной, направив взгляд вниз и прислушиваясь, не зазвонит ли колокольчик хозяйки.

Когда она оторвала лицо от камня, на ее изрытой оспой коже остался отпечаток шершавого гранита.

Она потерла щеку, чтобы вернуть в кожу кровь. Зузана знала, что может весь день смотреть на Яноша и ей это не надоест.

Действовал он решительно, но мягко и быстро завоевал доверие не только лошадей, но и мальчишек-конюхов и стражников. И даже заслужил уважение ворчливого Эрно Ковача, который однажды обнял молодого конюшего за плечи, привлекая к себе, чтобы поделиться шуткой. Уже много месяцев Зузана не видела, чтобы начальник стражи – или вообще кто-то из стражников – смеялся, и сочла это за маленькое чудо.

Но не только Зузанины глаза следили за Яношем Сильваши. По всему замку у зашторенных окон, перешептываясь и хихикая, толпились служанки и кухарки.

– К Новому году он будет моим! – поклялась Гедвика.

Остальные девушки захихикали и продолжили шептаться.

– Может быть, он предпочитает, чтобы ему на грудь падали черные косы, – вызывающе проговорила Зора, играя своей длинной черной косой. – В конце концов, он собирается усмирить дикого жеребца – наверняка в его жилах играет темная страсть.

– Ах, с твоей-то плоской грудью, что ты можешь предложить мужчине? – махнула рукой Гедвика.

Зузана часто подслушивала, как клюются между собой и квохчут женщины – словно рябые курицы, кудахтающие во дворе замка. Конюший был для них не более чем аппетитный червяк, застрявший меж камней.

Она ощутила горечь во рту и глотнула, вспоминая.

Ведь это тот самый мальчик, который назвал ее счастливой. Она не могла этого забыть.

 

Глава 20

Карбондейл, штат Колорадо

13 декабря 2010 года

Бетси знала, что надо отменить прием еще одного пациента. Хватит откладывать.

– Алло?

– Привет, Дейзи.

– Бетси? Привет, что случилось?

– Я собираюсь отменить наш завтрашний сеанс. Вообще-то мне придется отменить все сеансы в следующие две недели. У меня срочное дело.

Послышался сдавленный свист и звук рвоты.

– Дейзи! Ты там?

– Да, – раздался слабый тонкий голосок. – Что такое экстренное случилось?

– Извини, это чисто семейные дела. Я не стала бы отменять сеансы, если бы это не было абсолютно необходимо.

Последовала пауза. Потом Дейзи монотонным голосом проговорила:

– Какая-то опасность. Я чувствую.

«Прекрати, – подумала Бетси. – Не суйся ты в мою жизнь».

– Нет, просто… Я должна совершить одну поездку, чтобы помочь матери.

– Поездку куда? Что-то вроде рождественских каникул?

Больше никаких подробностей из личной жизни, сказала себе Бетси. Никаких.

– Дейзи, твоя мама дома?

– Нет, отправилась по магазинам.

– Ты не передала бы ей, что я звонила?

– Хорошо. Но почему вы не хотите мне рассказать о том, что у вас произошло? Я чувствую, тут что-то не так, просто знаю это.

– Мне надо идти, Дейзи. До свидания.

– Погодите! Какой у вас адрес электронной почты?

– Зачем тебе?

– Чтобы быть на связи. Может быть, смогу помочь.

Это было смешно, но Бетси держала специальный аккаунт для пациентов, которые хотят словесно выразить свои проблемы, когда она не может их выслушать. Иногда это помогало им выразить свои страхи, а потом, возвращаясь к практике, Бетси получала журнал их эмоционального состояния.

Она дала Дейзи свой адрес, но добавила:

– Может быть, там, куда я поеду, у меня не каждый день будет доступ к электронной почте. Мы обсудим твои соображения, когда я вернусь.

– Будьте осторожны, Бетси. У меня какое-то странное чувство.

Прервав связь, Бетси услышала сквозь деревянные ставни свист ветра. Что ей делать с этой пациенткой, которая так явно переносит свои страхи на врача?

 

Глава 21

Чахтицкий замок

15 декабря 1610 года

Уже несколько недель Брона давала Виде только пустую похлебку. Бывало, что мужеподобная повариха сжалится и положит туда вареную репку, хотя это вызывало сердитый взгляд бдительной Гедвики с пухлыми губами, жирными от мяса в собственной тарелке.

Вида умоляла дать ей чего-нибудь еще, уж так урчало у нее в животе. Неглубоко посаженные, как вдавленные в тесто изюминки, глаза Броны блестели от сострадания. Еда для нее – все, и ей невыносимо было видеть голодающую душу. Но ослушаться графиню?! Неповиновение было просто немыслимо.

Повариха отвернулась от девушки.

– Госпожа повариха, посмотрите на меня! – плакала Вида. Она протянула исхудавшую, как кость, руку; ее пальцы напоминали зимние ветви.

Брона захлопала тяжелыми веками. Когда в июне Вида явилась в замок, она была просто красавицей: на ее щечках будто розы цвели, а волосы блестели, как вороново крыло. Графиня отобрала ее лично, чтобы та несла ее шлейф от будуара до туалетной комнаты, где Зузана с изрытым оспой лицом колдовала над лосьонами и мазями. Теперь грудь Виды обвисла и сделалась плоской, лицо осунулось, и сквозь прозрачную кожу просвечивали скулы. Во впавших глазницах васильковые глаза, некогда такие живые и веселые, потемнели до сливового цвета. Она никогда не выглядела крупной, но теперь она скукожилась до размера ребенка.

Другие девушки тайком давали ей объедки с собственных тарелок. Кусочек мяса или корочка черствого хлеба путешествовали с одних колен на другие под столом, пока не добирались до голодающей Виды. Если б Гедвика заметила, то отхлестала бы служанок по щекам и, что гораздо страшнее, доложила бы графине об их предательстве.

Однажды, когда Гедвика задержалась в покоях графини, голод заставил Виду выйти из-за стола. Другие служанки не сказали ни слова, когда она подошла к холодной кладовой у входа на кухню. Кладовая была набита тушками птиц, копченым беконом, свежими яйцами, сырами; там стояли деревянные ведра со сливками и горшки со свежим сливочным маслом. Но самые страшные танталовы муки доставлял большой глиняный кувшин, наполненный желтым гусиным жиром, более густым и питательным, чем масло.

Ее изголодавшееся тело затрепетало от желания отведать лакомство, тощие руки взлетели к кувшину, как птицы на насест.

– Если только прикоснешься, будешь строго наказана, – раздался скрипучий голос.

Обернувшись, Вида заметила Брону с черпаком в руке, от которого в холодном воздухе поднимался пар. Несколько капель супа капнуло с черпака на гранитный пол, и Вида, упав на колени, пальцами вытерла мясной бульон и засунула их в рот.

– Я умираю с голода, – заплакала она, ее плечи затряслись, и из запавших глаз покатились слезы.

– Это не мое решение, – проговорила повариха. – Убирайся из моей кладовой.

Брона протянула руку, благоухающую запахами пищи, и поставила истощенную девушку на ноги. Пальцы поварихи нащупали только кости, и сердце старой женщины сжалось.

Брона отвела Виду на кухню, где от острых ароматов готовящейся еды у девушки подогнулись ноги.

– Посиди здесь, у огня, – сказала повариха, – погрей свои кости.

Вида опустилась на трехногий табурет у очага, ее лицо сморщилось, на покрасневших щеках блестели слезы.

– Но зачем графине морить меня голодом? – воскликнула она. – Я верно ей служила.

Дородная повариха подняла деревянную ложку и сильно ударила по железному котлу с супом.

– Твоя верность тут ни при чем, – сказала она, качая головой, отчего ее жирные подбородки заколыхались, и, наклонившись поближе, понизила голос. – Она ненавидит твою красоту. Это твое проклятие.

Запах мяса в ее дыхании был пыткой для изголодавшейся девушки.

– Моя красота?

– Она выбрала тебя за красоту, а теперь уничтожит ее. А если ты умрешь, это ее ни капли не побеспокоит.

– Что же мне делать?

Старая Брона огляделась по сторонам и даже посмотрела вверх на стропила, словно там мог притаиться шпион.

– Беги, слечна Вида. Беги из Чахтицкого замка без оглядки, – шепнула она быстро.

Глаза Виды наполнились слезами.

– У меня больная мать. Те гроши, что я приношу, хоть как-то поддерживают в ней жизнь. В Чахтице мне не найти работы, разве что проституткой.

– Лучше голодать или продавать свое тело, чем увидеть гнев графини.

Быстрой походкой вошла Гедвика и потребовала еще один ломтик бекона. Заметив Виду, она состроила кислую мину.

– А ты что тут делаешь? Выпрашиваешь поесть?

– Она ничего не получила, – ответила повариха. – А тебе какое дело, Гедвика? Ты жрешь больше, чем гусь, которого кормят на убой.

– Графине нравится, что я полная, – вспыхнула Гедвика. – А этой – я знаю, что ей предписала графиня. Нечего ей тут делать.

– Здесь я хозяйка, шлюха, – прорычала повариха и замахнулась на нее ложкой. – Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься по ночам? Убирайся!

– Вида пойдет со мной, – огрызнулась та.

Повариха выпятила нижнюю губу, как карниз, и так потянула Виду к себе, что ослабшая девушка чуть не упала.

– Запомни мои слова, – шепнула ей Брона.

– Графиня узнает о твоем вероломстве, повариха, – пригрозила Гедвика.

Взгляд Броны утратил свою свирепость, и лицо ее исказил холодный страх.

Скользкой от бекона рукой Гедвика схватила Виду за костлявый локоть и потянула за собой с кухни. Та чуть не упала в обморок от аромата свинины. Она решила, что когда останется одна, то будет лизать жир со своего рукава…

* * *

По ночам Вида лежала на холодном каменном полу за дверью спальни своей госпожи, свернувшись, как собака, на грубой шерстяной подстилке. Кусочки высохшей травы и песчинки, застрявшие в ткани, кололи ее нежную кожу и не давали спать. Она слушала приглушенный шум ветра, гуляющего по темным коридорам замка.

Просыпаясь, она часто видела Дарвулию с факелом над головой, которая вела графиню в нижние этажи замка, в подземелье.

– Спи! – командовала ведьма, выдыхая кольца пара. – Эти прогулки тебя не касаются.

Покидать замок Вида могла только при ясном свете дня, когда графиня не нуждалась в ее услугах. Девушка уходила домой, шатаясь на своих тощих ногах в стоптанных кожаных туфлях, в лачугу матери в деревне Чахтице. За свои жалкие гроши она покупала кости для супа и овощи, да еще немного угля, чтобы поддерживать огонь в маленьком очаге больной матери, и расплачивалась с соседскими детьми тарелкой супа, чтобы те оставались с матерью на ночь. Несмотря на свой голод, Вида знала, что не может съесть ни капли этого супа, не поставив под угрозу едва тлеющую жизнь матери.

Однажды ночью она проснулась от приглушенного говора, доносящегося из спальни графини. Возможно, той что-то приснилось. Что могло ей присниться? Множество воздыхателей, умерший муж? Ее сундуки с золотом и замки? Пышный дом в Вене рядом с великим собором Святого Стефана?

И тут Вида заметила рядом чьи-то высокие сапоги из тонкой кожи. Над нею возвышался высокий мужчина. Он был весь в черном, его плечи окутывал широкий походный плащ с капюшоном.

Как такой человек смог подняться по ступеням, не разбудив ее?

Он без стука открыл дверь к графине и беззвучно проскользнул внутрь.

Виду охватила дрожь. Девушка вспомнила деревенские рассказы о высоком незнакомце в черном, который посещал Чахтицкий замок много лет назад, еще до смерти Ференца Надашди. Говорили, что графиня сбежала куда-то с таинственным незнакомцем на несколько месяцев. Когда она вернулась к мужу, слуги затаили дыхание, ожидая побоев, поскольку граф Надашди был известен своей яростью и жестокостью.

Но графиня не получила побоев и вообще не понесла никакого наказания.

Ференц Надашди принял ее назад, ничего не сказав. Никаких синяков на ее лице никто не заметил. Деревенские жители были потрясены.

Не тот ли это незнакомец в черном вернулся, чтобы снова забрать ее с собой?

У Виды свело желудок. Ей казалось, что желудок переваривает сам себя, сжимаясь от пустоты и тщетно ища себе пропитания.

Вспомнив про кувшин с гусиным жиром, она облизнулась.

 

Глава 22

Карбондейл, штат Колорадо

17 декабря 2010 года

Самолет Джона задержался в Денвере.

Сразу после полуночи начался сильный снегопад, и с тех пор снег уже валил не переставая. Большие мокрые снежинки плотно покрыли лыжные трассы, но затрудняли видимость и сделали невозможной посадку в Аспене, известном своей непростой взлетно-посадочной полосой – короткой и окруженной высокими горами.

Ожидая в аэропорту, Бетси смотрела на падающий снег. Жирные снежинки резво кружились в воздухе. Она зашла в небольшое кафе выпить чашечку кофе.

Почему она все-таки согасилась? После развода они старались изо всех сил держаться подальше друг от друга, признавая, что брак, заключенный еще до окончания университета, был просто ошибкой молодости. Теперь Джон был адъюнкт-профессором в Массачусетском технологическом институте и получал гранты на исследования. А у Бетси собственная практика.

Они многого добились.

Черт возьми! Бетси скрипнула зубами, не понимая, что на нее нашло.

Развод так повлиял на нее, что она терпеть не могла Боулдер. Не могла ходить по кампусу, не думая о студенческих днях, когда они с Джоном весной лежали в тени дубов на одеяле, пьяные от молодой любви.

В минуты слабости Бетси по-прежнему вспоминала прикосновение его рук, когда он проводил пальцем по ее подбородку, обводил контуры ее плеч. Она чувствовала его пьянящее теплое дыхание у себя на шее. От него пахло сосновой хвоей и теплым солнцем, прогулками в горах. Они целовались нежно, как только можно, и смотрели друг другу прямо в глаза. Студенты в обрезанных выше колена джинсах перебрасывались летающими тарелками, и между ними носилась собака в ошейнике, пытаясь поймать диск. Вдали на фоне лазурного колорадского неба вздымались Флэтайронские утесы, красные скалы. Когда они с Джоном перекатывались, ловя переместившуюся тень, то видели облицованный песчаником фасад Норлинской библиотеки. Ребята с рюкзаками, полными книг, входили через турникет, повернувшись спиной к солнцу, летающим тарелкам и молодой любви.

Над входом в библиотеку были высечены слова Цицерона: «Кто знает только собственное поколение, вечно остается ребенком».

Теперь эти слова преследовали Бетси.

«Мы были просто детьми, – думала она, ожидая прибытия Джона в аэропорту. – И к тому же глупыми».

– Чем могу быть вам полезен? – спросил официант в кафе.

– Капучино с двухпроцентным молоком, – заказала она.

На столике лежала измятая развернутая местная газета «Аспентаймс». Кто-то записал на полях телефонный номер, и Бетси обратила внимание на статью рядом:

Хард-рокеры, готы и хард-дай панки!

Собираемся сегодня вечером в «Кверху пузом».

Блэк-метал-группа «Веном» играет трибьют «Батори».

Батори?

С колотящимся сердцем она принялась читать.

– Вот ты где!

Джон положил свою сумку, схватил Бетси за руки и обнял; несмотря на длительный перелет, его кожа пахла сосновым мылом. Он обнимал ее дольше, чем ей бы хотелось, и наверняка ощутил, как у нее вдруг напряглась спина.

Джон отпустил ее и посмотрел в лицо.

– Ты похудела. Я нащупал твои ребра.

Пожав плечами, Бетси посмотрела на его видавшую виды матерчатую сумку, знакомую со студенческих дней.

– Я всегда худею с наступлением холодов.

– Хм-м. – Он внимательнее рассмотрел ее с расстояния вытянутой руки. – Обычно нет, только во второй половине января, после нескольких недель катания на лыжах.

Бетси отвела глаза. Ей хотелось поднять воротник своей фланелевой рубашки, но она знала: это будет признаком, что она что-то скрывает. За время замужества она научила Джона многому из области психологии.

Тому, что изучила сама, но и тому, чему за годы научил ее отец. Ей не хотелось давать ему ключ к догадке.

– Что такого захватывающего в местной желтой прессе? – спросил Джон, мотнув подбородком в сторону газеты. – Ты выглядела так, будто только что прочла известие о собственной смерти.

Бетси пожала плечами.

Он посмотрел на газету.

– «Батори»?

– Панк-группа. А может быть, готическая. Не знаю.

– Угу. Я слышал про этих ребят – «Батори». Пожалуй, еще в восьмидесятые. Давай-ка что-нибудь съедим. Не могу есть дрянь, которую они подают в этих упаковках.

«Джон во всей своей красе», – подумалось ей. Его не взволновало, что в газете появилось имя Батори или что газета оказалась раскрыта именно на той странице, где размещено это объявление.

«Совпадение», – сказал бы он, если бы она пристала.

После того как брак распался, Джон защитил диссертацию по математической статистике в Массачусетском технологическом институте и не верил в многозначительные совпадения. Совпадения относились к вероятности – в статистике она обозначалась как маленькая p. Вытрем доску и возьмемся за новую задачу, не стоит останавливаться на совпадениях. Они не влияют на статистику.

В статистике это называется выброс.

На Бетси нахлынула волна горьких воспоминаний – сверхрациональный склад ума ее бывшего мужа сталкивался с ее интуитивным юнгианским подходом. Ей вспомнился их последний спор, который и положил конец браку.

– Мой отец! Мой отец в опасности, я чувствую!

– Чепуха, – сказал он. – Ты нервничаешь от усталости, готовясь к экзаменам. Ничего с твоим отцом не случилось, иначе твоя мать наверняка позвонила бы сюда.

– Но, Джон…

– Что с тобой? Приди в себя и плюнь на предчувствия. Ты совершенно иррациональна, Бетси. И к тому же поглощена собой! Земля не перестанет вращаться от твоих снов.

– Я? А ты-то сам! Не все в жизни логично, Джон. На диаграммах рассеяния бывают выбросы, феномены, которые нельзя предугадать. Ты никогда не видел дальше мира причинности и вероятности. Я знаю, что что-то случилось.

– Ты истеричка, – сказал он. – Ты позволяешь своим эмоциям руководить тобой. Как при таком образе мыслей ты можешь заниматься практической психиатрией?

– Почему ты никогда не отважишься шагнуть за пределы рационального? Может быть, тебе следует сделать некоторый самоанализ.

– Какая туфта!

А когда они узнали о гибели ее отца, Джон отвернулся. Он не знал, как утешить Бетси. Для них это было началом конца.

* * *

Они проехали в долину и остановились у таверны Вуди-Крик, где взяли гамбургеров и пива. В таверне было пусто, если не считать одного столика с туристами и толпы местных придурков со сдвинутыми на затылок козырьками бейсболок; сидя у стойки бара, они смотрели телевизор.

– Толпа уже не та, что раньше, – сказал Джон, осматриваясь.

Старые фотографии на стене пожелтели, многих не стало. Где-то здесь было и их фото двадцатилетней давности – двое студентов, любителей лыжного спорта, с белыми пятнами вокруг глаз от солнечных очков – след проведенных на склоне дней, – в совершенно беззаботном настроении.

– Сегодня будний день, люди на работе. Но ты прав: с тех пор как сменился персонал, и сама толпа тоже изменилась.

Джон залпом выпил свое бочковое пиво – «Флаинг Дог Догги Стайл» из местной пивоварни. Он не узнал никого за стойкой бара, хотя, насколько поняла, хотел отыскать знакомое лицо.

– Расскажи, что тебе удалось узнать о матери.

– Ничего. От посольства никакого толку. В воскресенье она была в Братиславе. Собиралась наведаться в один из замков, которым в начале семнадцатого века владела графиня Батори.

– Один из замков?

– В ее списке их было полдюжины. Мама упоминала Бецковский и Чахтицкий. Но скорее всего, в Чахтицкий.

– Почему?

– Потому что большинство своих убийств графиня совершила там.

– Ты все еще планируешь туда поехать?

– Да. Я искала в Интернете горящие билеты. Цены просто астрономические.

– Я поеду с тобой.

– Что? Нет, ты не можешь. Ты…

– Спасибо. Заходите еще, – прервала ее официантка, кладя на стол чек. – Хорошего вам дня!

Бетси и Джон переглянулись: они еще не притронулись к еде.

Джон прыснул:

– Это определенно не та таверна Вуди-Крик. Хантер Томпсон, наверное, застрелил бы эту официантку.

– Джон, ну в самом деле! Как ты можешь бросить работу?

– Но у меня же есть отпуск. Я только что подал заявку на новый грант, и сроки вполне позволяют.

Бетси задумчиво жевала жареный картофель. Из толпы у стойки донесся рев, когда «Бронкос» сделали тач-даун.

Джон забрал из руки своей бывшей пакетик с картошкой и теперь жевал, поглядывая на Бетси.

– Позволь мне помочь.

Она крепко зажмурилась, чтобы не заплакать, потом кивнула, вся дрожа от нахлынувших эмоций.

– Пошли, – сказал он, – прочь отсюда.

* * *

Когда они подъезжали к дому, Бетси заметила внутри движение.

Не вернулся ли опять тот тип?

Набрав в грудь воздуха, она быстро распахнула дверь, и сердце ее в груди неистово заколотилось.

На полу кабинета сидела Дейзи с раскрытой перед собой огромной книгой. Бетси увидела на странице какой-то цветной образ.

– О боже! – воскликнула Бетси, поднося руку к груди. – Дейзи, а ты-то что здесь делаешь? Я же отменила сеанс.

Дейзи взглянула на нее.

– Мне просто захотелось снова вас увидеть. Эй, Бетси, нужно запирать дверь. Особенно после того, как тот чертов домушник устроил здесь шмон. – Она перевела взгляд на Джона. – А это что за парень? Ваш бойфренд?

«Прекрати вмешиваться в мою личную жизнь, – подумала Бетси. – Ты ни во что не ставишь отношения между врачом и пациентом».

– Это… это мой старый друг. Джон, это Дейзи Харт.

Джон подошел и выгнул шею, чтобы рассмотреть образ на полу.

– Это что же, мандала?

– Да, наверное. Это нарисовал Юнг. Он пытался исследовать свою душу, – с дьявольским видом ответила девочка.

Бетси вдруг ясно поняла, что лежит на полу кабинета.

«Красная книга».

– Я увидела здесь дарственную надпись от вашей мамы, – сказала Дейзи, словно читая ее мысли. – У вас несколько недель назад был день рождения – значит, вы Скорпион. Я тоже!

Бетси с трудом глотнула. В ушах звенел голос гадалки Таро: «Рассказывайте о кошмарах!»

Бетси покачала головой, отгоняя мысль.

– Зачем ты взяла… Что ты делаешь?

– Я увидела ее на полке, – сказала Дейзи. – И подумала: «Вау, какое совпадение!» Пару дней назад моя сестра прислала мне экземпляр. Похоже на синхронию…

– Твоя сестра? – переспросила Бетси.

– Я рассказала ей, что Юнг – это круто. Она пошла на шоу в городе, где знаменитостей анализируют на сцене, показывая рисунки Юнга.

– «Диалоги о «Красной книге»»… – прошептала Бетси.

Джон присел на корточки рядом с Дейзи и провел пальцем по сверкающей мандале.

– Да, Юнг был настоящий художник. А я и не догадывался. Похоже на средневековый манускрипт.

– Точно! – воскликнула Дейзи, сияя, и посмотрела ему в глаза. – Впервые в кои-то веки Морган и я нашли какой-то общий интерес. И действительно, в кои-то веки.

Бетси заметила, как покоробился макияж ее пациентки, когда она выделила последние слова.

– Это так по-готически, – сказал Джон, глядя на страницу. – Напоминает мне древнюю «Келлскую книгу»…

– Правда? Его нужно короновать как короля готического мира, – сказала Дейзи. – Посмотрите…

Она осторожно перевернула страницу.

Там была другая иллюстрация, с лодкой с колоссальным золотым кругом и человеком у румпеля. Под лодкой виднелась огромная рыба или морское чудовище с бульдожьими зубами.

– Вау! – прошептал Джон. – Только посмотрите на это!

Бетси судорожно глотнула, глядя, как ее бывший возлюбленный – ее бывший муж, человек, которого гипнотизировали только числа и математические формулы, – провел ладонью по образу.

– Что вы видите? – спросила Бетси, опускаясь на колени рядом с ними.

– Большой золотой гонг и морское чудище, – начал Джон.

– Это не чудище, – обиженно сказала Дейзи. Она намотала на пальцы нитку своего крестика.

– О чем ты говоришь? Видишь эти клыки, – запротестовал Джон.

– Это нижние зубы – напротив клыков. У рыбины доброжелательный свет в глазах. Она не нападает на лодку, а защищает путешественника.

– А кто, по-твоему, устроил кораблекрушение? – спросил Джон.

– Какое кораблекрушение? – заинтересовалась Бетси.

– Вон, в глубине. Там лодка, которая напоролась на риф и затонула.

Бетси захлопала глазами. Пока Джон не сказал этого, она ничего не видела. А она там была. Затонувшая лодка. И вдруг, при взгляде на Джона и Дейзи со склоненными вместе головами, Бетси пронзила мысль.

Если б мы родили дочку, когда только поженились, сейчас она была бы того же возраста, что и Дейзи.

– Вау, Джон! Вы правы, крушение корабля! – воскликнула Дейзи, глядя на темно-зеленые водовороты, а потом посмотрела на своего психоаналитика: – Бетси, давайте теперь вы. Что вы видите?

Бетси в нерешительности помедлила. Она думала о визите Морган.

О пропавшей в Словакии матери.

И из сотен книг на забитых полках Дейзи вытащила «Красную книгу», мамин подарок, который она прислала на день рождения в прошлом месяце.

К черту отношения между пациентом и врачом.

– Я вижу глаза. Глаза в море, глаза на небе. Наблюдающие, – ответила Бетси.

Дейзи медленно покачала головой.

– Да. Я тоже вижу их.

 

Глава 23

Чахтицкий замок

17 декабря 1610 года

Виде снились глаза, горящие кошачьи глаза, наблюдающие из темноты.

Куда бы она ни сворачивала, немигающие глаза неотступно следовали за нею.

Она вздрогнула и проснулась; горло ей обдувал внезапно возникший холодный сквозняк. Дверь в подземелье была открыта.

Вида спрятала руки под шерстяной плащ, служивший ей одеялом. Пальцы ощущали каждое ребро, кожа плотно обтягивала кости.

Она почувствовала, что чего-то не хватает. В коридоре стояла тишина. Иногда другие девушки, включая фаворитку графини Гедвику, сопровождали госпожу на так называемые ночные игры. Это название произносилось шепотом. Нынче, должно быть, одна из таких ночей.

У нее болел живот. Она больше не в силах была терпеть.

Вида медленно поднялась на ноги, стараясь не издавать ни звука. Ее мягкие кожаные туфли почти не издавали стука на каменном полу, и уж подавно на толстых турецких коврах, захваченных в оттоманских военных лагерях.

Она спустилась по винтовой лестнице, не отважившись зажечь факел.

В темноте можно было наступить на затаившуюся крысу, но девушка была слишком голодна, чтобы беспокоиться об этом.

Еще не дойдя до двери кладовой, она учуяла острый аромат хранящихся внутри сокровищ. Вокруг горшков под глиняными крышками Брона поставила несколько капканов для крыс; они окружали сосуды, как войско. Вида отодвинула запечатанные воском горшки с консервированными фруктами, маленькие бочоночки с медом и залезла на деревянную бочку, руками нащупывая гусиный жир.

Наконец за ящиком с беконом, засыпанным крупными кристаллами соли, она увидела его – коричневый кувшин, покрытый бусинами застывшего жира. На мгновение у нее закружилась голова. Девушка втянула в грудь воздуха, чтобы не упасть.

Одна рука ухватила кувшин, другая погрузилась в желтый жир. Она запустила руку в рот, обсосала и облизала пальцы.

И тут услышала жужжание мух и оглянулась.

На нее смотрел мужчина с бледной кожей, одетый в черный бархат и шелк. Он возник ниоткуда. Незнакомец держал над головой трость из слоновой кости и внезапным резким движением вдруг обрушил ее на кувшин с жиром, отчего тот разлетелся вдребезги.

Крик несчастной Виды разнесся по каменным коридорам Чахтицкого замка.

Человек в черном посмотрел на ее забрызганные кровью руки и впившиеся в кожу осколки кувшина.

Встретив ее взгляд, он улыбнулся, и в сумраке сверкнули его зубы.

 

Глава 24

Карбондейл, штат Колорадо

17 декабря 2010 года

– Тебе не следовало приходить, – сказала Бетси. – Время позднее, и твоя мама, наверное, уже волнуется и думает, куда ты пропала.

– Не такое уж и позднее. И вовсе она не волнуется.

– И все же тебе надо уйти, – настаивала Бетси.

Дейзи закрыла книгу и встала на ноги. Пару раз она попыталось что-то сказать, но ничего не получалось – из груди вырывались только глухие хрипы. Она поднесла руку к горлу, и ее глаза расширились, как у испуганного зверька.

У Бетси опустились руки.

– Ничего, Дейзи, ничего. Смотри на меня, – проговорила она, взяв ее за плечи. – Смотри на меня! Спокойно. Дыши носом, как будто следишь за дыханием при ярком свете. Смотри, как воздух входит, как он выходит…

Джон пододвинул кресло, и, взяв за локоть Дейзи, усадил ее. Бетси взяла девушку за руку.

– Продолжай, Дейзи. Вдох – выдох. Дыши носом, следи за дыханием. Не думай больше ни о чем. Вдох… выдох. Вдох… выдох.

Девочка ловила воздух ртом, отчаянно пытаясь вдохнуть. Ее глаза смотрели на психолога, прося помощи. Несколько лет назад Бетси видела, как чей-то ребенок чуть не захлебнулся в плавательном бассейне, и когда она нырнула, чтобы спасти барахтающуюся девочку, выпученные от страха глаза смотрели вот так же, как сейчас у Дейзи.

Не отрывая глаз, Бетси нагнулась поближе к девочке.

Джон принес воды в бумажном стаканчике и протянул Дейзи.

Бетси покачала головой:

– Не сейчас, – и посмотрела на оставленную на полу «Красную книгу».

Через пять минут Дейзи уже свободно дышала, ее грудь ритмично вздымалась.

– Все прошло, да? – спросила Бетси. – Тебе лучше?

Дейзи кивнула, все еще сосредоточенная на своем дыхании.

– Тебе нужно домой. Мы отвезем тебя.

– НЕТ! – вскрикнула девочка. – Не сейчас! Нет!

– Хорошо, хорошо. – Бетси снова взяла ее за руку. – Не сейчас. Успокойся. Дейзи, ты ведь хотела о чем-то со мною поговорить?

– Да. Да.

– Хорошо. Когда ты почувствуешь, что готова, мы займемся…

– Бетси, сейчас не подходящее время, чтобы прекратить наши встречи. У меня сейчас очень интенсивные сновидения.

– Записывай их. Мы все обсудим, когда я вернусь…

– Вы не можете сейчас меня бросить! – закричала Дейзи. – Просто не можете!

Бетси вздохнула. Она почувствовала, как вспотела рука девушки, ощутила панику в ее неровном дыхании.

Конечно, пациенты думают, что всегда все делается для них, потому что анализ убеждает их в этом. Весь их опыт, сны и мысли – это пища для анализа.

И тут Бетси позволила себе эгоистическую мысль:

«А теперь я позабочусь о себе, а не о пациентах. У меня мама пропала в Словакии. Это мой кошмар».

От пациентов придется как-то отделаться, но осторожно.

– Я собираюсь на несколько недель уехать. Но когда вернусь, обещаю…

– На несколько недель? Погодите, вы же говорили, что всего на две недели. Уже плохо, – в ужасе проговорила Дейзи.

– Дейзи, мне нужно отлучиться по семейным обстоятельствам.

– А что случилось?

– Нужно кое-чем заняться, – мягко ответила Бетси. – Причем у меня нет выбора. Я просто должна уехать.

– Может быть, нам надо на всякий случай погадать на «И цзине»? У меня какое-то жуткое предчувствие, – сказала Дейзи. – Вам что-то угрожает. Я уверена в этом.

 

Глава 25

Большой зал Чахтицкого замка

18 декабря 1610 года

Одурманенный карлик принес монеты. Когда он приблизился, в неровном свете факела заблестели слюни у него на губах. Он шумно дышал, разевая рот, как выброшенная на берег рыба.

Для ведьмы Дарвулии это было именно то, что надо, – рыба. Его глаза замечали только движения, но не чувства. При выполнении поручений графини он не испытывал ни сострадания, ни радости, ни печали. Но это была не его вина. В отличие от незнакомца в темном капюшоне, учившего графиню новым «играм» в подземелье, Физко был таким, каким родился, – дурачком.

Графиня выбрала три серебряных талера.

– Илона Йо – положи их в огонь, – велела она. – Дорка и Гедвика, приведите воровку. Она понесет наказание, чтобы было неповадно воровать снова.

Илона Йо, кормилица детей графини, которые все уже выросли и обзавелись собственными семьями, – сделала как было велено. Оранжевые угли зашипели, и сверкание монет затмило их свечение.

Дорка принесла скелет девушки с измазанным сажей лицом.

Виду держали взаперти в подземелье замка.

Перед заключением ей дали несколько обугленных палочек – скорее для того, чтобы отгонять крыс, а не для согрева. Она держала свое бледное лицо ближе к теплу, отчего на губах вздулись пузыри.

Теперь, когда ее вели мимо плотно столпившихся слуг, Зузана схватила ее за руку и стала целовать пальцы.

– Да благословит тебя Бог, Вида!

Дорка оттащила Виду и толкнула вперед, отчего та растянулась на полу у ног графини.

– Ты обвиняешься в воровстве, – проговорила графиня Батори, взирая сверху на девушку. – Что можешь ты сказать в свое оправдание?

– Это правда. Я попробовала гусиный жир – но я ведь умирала с голоду, добрая госпожа.

– Я давала тебе пищу, кров и деньги, чтобы ты заботилась о своей матери, а ты отплатила мне воровством.

– Но я умираю с голоду!

Графиня сделала знак кормилице у огня.

– Принеси мне деньги, расплату для нашей маленькой воровки.

Вида обернулась к Илоне Йо и увидела, как та взяла щипцы, вытащила из углей талеры и положила на металлический поднос. Физко поднял девушку на ноги.

– Дай мне свою руку, воровка, – велела графиня.

Вида в ужасе широко раскрыла глаза.

– Нет, графиня! Не надо!

Вперед вышла Дарвулия, чтобы разжать девушке руку, и позвала на помощь Физко. Подошла Илона Йо с подносом.

– Тебе еще повезло, что она жжет тебе руки, а не рот, – шепнула на ухо Виде Дарвулия. – Прими это наказание, а не то она придумает другое.

Одну за другой Илона Йо взяла щипцами монеты и прижала к правой ладони девушки.

Та взвыла и лишилась чувств от нестерпимой боли. Дымящиеся монеты со звоном упали на каменный пол, и Илона Йо подобрала их.

Запахло горелым мясом.

Идиот-карлик облизнулся, думая, что это источает аромат оленина на вертеле у Броны…

 

Глава 26

Чахтицкий замок

18 декабря 1610 года

Когда жеребцу затянули подпругу, он встал на дыбы. Мальчик-конюх отскочил в сторону и упал навзничь на солому. Конь тянул веревку, колотя копытами.

Мальчик на четвереньках отполз по разбросанной соломе от смертоносных передних ног.

– Я сам с ним управлюсь, – сказал Янош.

Белый жеребец фыркнул, его розовые ноздри раздулись и покраснели. Он захрапел и оскорбленно заржал на убийственной высокой ноте, ввергнув в трепет юных конюхов.

– Спокойнее, парень, спокойнее, – начал свое дело Янош.

И снова раздалось визгливое ржанье. Другие лошади отскочили назад, натянув протянутую вдоль всей конюшни общую веревку, к которой были привязаны.

Алойз принес кожаную уздечку, с двух кожаных щечных ремней которой свисал тяжелый железный мундштук.

Потрогав холодную изогнутую форму, Янош сказал:

– Нет, подай-ка мне лучше безжелезное оголовье. Надо чтобы он чувствовал мои руки, а не вкус металла.

Кивнув, Алойз бросился к окованному сундуку, чтобы отыскать хакамору.

Когда он вернулся, Яношу уже удалось утихомирить коня до той степени, что тот позволял гладить свои мощные грудные мышцы.

Потребовалось еще два часа терпеливых уговоров, прежде чем конюший смог надеть на уши и нос коня хакамору.

* * *

Пошатываясь, Вида вышла от графини. Перед глазами все плыло от боли. Подруги-служанки не смели ей помочь, хотя сплели пальцы в молитве так крепко, что в сумраке коридоров светились их белые костяшки.

– Благослови тебя Бог, Вида, – прошептала одна из них, когда девушка прошла мимо, как слепая, протянув вперед обугленные ладони, подставляя их холодному воздуху.

– Беги к колодцу и смочи раны, – крикнула Зузана, видя нестерпимые муки своей подруги. – Сунь их поскорее в снег, чтобы так не жгло!

– Тише! – прошипела Дарвулия, ступавшая следом за Видой. – Она должна принять страдания в полной мере, грязная воровка! Если будешь утешать ее, получишь то же самое, слечна Зузана.

Дарвулия проследила, чтобы Вида не остановилась у колодца.

– К тебе проявили неслыханное снисхождение, – сказала ведьма, выталкивая девушку в ворота замка. – Наказание могло быть гораздо страшнее.

Скривив губы от боли, Вида бросилась из сумерек Чахтицкого замка на дневной свет. Она знала, что Дарвулия права. Не раз в ночи доносились до нее приглушенные крики боли, когда она лежала, свернувшись на грубой подстилке за дверью графини.

* * *

Жеребец вставал на дыбы, несмотря на успокоительные слова и мягкие похлопывания Яноша Сильваши. Несмотря на сильные ноги и хорошее чувство равновесия, конюшему все равно пришлось ухватиться за гриву, чтобы удержаться в седле.

– Откройте ворота, – крикнул он, крепко натягивая кожаные поводья.

Конюхи бросились через двор и, едва дыша, подбежали к стражникам.

– Отоприте главные ворота, опустите мост! – крикнул Алойз. – Господин Сильваши поскачет на жеребце!

Стражники посмотрели на Эрно Ковача, который кивнул:

– Откройте!

Конь встал на дыбы и попятился, когда распахнулись ворота. За ними открылись крутой холм и извилистая дорога, ведущая в деревню.

– В сторону! – крикнул Янош. – Я не могу его удержать!

Одной рукой всадник вцепился в конскую гриву и пришпорил коня. Если конь собирался рвануть вперед, ему лучше чувствовать волю направляющего его всадника…

На пути к воротам жеребец едва не поскользнулся на мокром булыжнике, но все же оказался тверд в ногах и удержался. Когда всадник выскочил на холодный ветер, дующий с вершин Малых Карпат, внизу замаячили маленькие, с соломенными крышами, домики деревни Чахтице. На мокрой дороге сапоги всадника вскоре покрылись ошметками грязи из-под конских копыт. Янош прищурился; на жгучем холодном ветру слезились глаза.

Жеребец, прижав уши, несся к бесплодным полям в низине. Янош знал, что на плоской равнине сможет хорошенько погонять коня, постепенно сужая круги.

Сначала жеребец не обращал внимания на команды всадника: все-таки хакамора не всегда хороша, чтобы укротить животное. Плотно обхватив туловище лошади ногами, Янош скакал уверенно, в то же время не навязывая коню своей воли.

В лошадиные копыта всосалась грязь, а от неистового галопа на боках и ногах лошади выступила соленая пена.

Янош чувствовал тяжелое дыхание жеребца, его затрудненный ритм – один вздох на три удара копыт.

Когда бег слегка замедлился, Янош тихонько натянул поводья – это было скорее предложение, а не команда. Потом он натянул один конец, потихоньку направляя все еще скачущую галопом лошадь по кругу, и жеребец повернул голову.

Через час Янош перевел жеребца на шаг и похлопал коня по мокрой, скользкой шее с выступившей на ней солью. От доброго запаха холодного воздуха и разгоряченной лошади его губы скривились в улыбке.

Потом улыбка быстро погасла.

По дороге от замка ковыляла какая-то тщедушная фигурка с вытянутыми руками. Кто это, слепой ребенок?

Вскоре ветер донес стоны. Девочка… Нет, молодая женщина, и ее лицо было искажено нестерпимой мукой.

Янош направил к ней коня.

– Кто это? Эй, девица, что у тебя за горе?

Вида подставила руки под моросящий дождь со снегом, и Янош увидел обожженные, обуглившиеся и сочащиеся кровью ладони.

– Боже! – воскликнул он, а потом слез с усталого коня и взял девушку за запястья. – Что случилось? Кто это сделал?!

– Графиня, – зарыдала девушка. – Я украла кусочек гусиного жира.

Янош посмотрел на бестелесную, как тень, девушку, на ее сочащиеся раны. Потом поднял голову и прищурился. На горизонте маячил высокий замок, заслоняя тусклое солнце. Лошадь пронзительно заржала, и ржание эхом отдалось в воздухе.

– Нужно как-то тебе помочь, – сказал Янош. – Я отвезу тебя домой. Ты ведь из Чахтице?

– Да, – всхлипнула девушка. – В деревне живет одна женщина… Она умеет готовить целебный бальзам.

Янош сел верхом и успокоил коня. Потом схватил девушку за костлявое предплечье и закинул ее легкое тело в седло перед собой.

Лошадь рысью двинулась по дороге, унося двух седоков в сторону деревни Чахтице.

* * *

Янош ехал по грязным улицам Чахтице. Канавы по обе стороны дороги были залиты смердящими нечистотами. Какая-то женщина распахнула ставни и вылила из окна содержимое горшка.

Янош обернулся на звук и сердито прикрикнул на нее: отбросы чуть не выпачкали коня и двух седоков.

Женщина скрылась, испуганно захлопнула ставни.

Вида была в полуобморочном состоянии. Что-то шепча сквозь стоны, она указала на лачугу с серой соломенной крышей. Перед домом на колышках болтались связки трав и корешков, высыхая в холодном зимнем воздухе.

– Знахарка, – вскрикнула девушка. – Она поможет мне.

Янош помог ей спуститься на землю. Она повисла на нем, не в силах двинуться дальше.

Вокруг собралось несколько местных зевак.

– Помогите же ей! – крикнул Янош. – Отведите к колдунье!

– Мне не льстит, когда меня зовут колдуньей, – послышался голос, старый и суровый. – Я знахарка, целительница.

Женщина осмотрела изувеченные руки Виды и мрачно покачала головой.

– Графиня?

Девушка кивнула.

– Отведите ее внутрь. Я посмотрю, что можно сделать.

Двое мужчин перенесли девушку через порог и исчезли в доме.

– Спасибо тебе, незнакомец, – сказала знахарка.

– Янош Сильваши. Конюший в замке Батори.

– Ну, тогда да хранит тебя Бог. И не говори никому, что ты помог этой несчастной, а то не избежать тебе беды. Графиня терпеть не может, когда кто-нибудь вмешивается в ее дела.

Старуха исчезла во мраке хижины и закрыла дверь перед чужаком из Чахтицкого замка.

 

Глава 27

Чахтицкая лютеранская церковь

19 декабря 1610 года

Лютеранский священник Якуб Поникенуш положил свою Библию на грубо обтесанный стол у камина, постаравшись поместить ее подальше от чернильницы. Когда он писал проповеди, его часто охватывало лихорадочное возбуждение, и он начинал размахивать руками, словно борясь с демонами, которых всячески обличал.

Его письма королю не производили никакого эффекта. И так до прошлого воскресенья, когда в чахтицкую протестантскую церковь вошел изысканно одетый мужчина в шелках и искусно покроенном шерстяном камзоле и встал позади прихожан.

Скамьи в маленькой каменной церквушке были, как обычно, битком забиты, и сесть было некуда. И все же, увидев богато одетого незнакомца, стоявшего у крестильной купели, пастор Поникенуш заподозрил, что этот человек пришел сюда не ради молитвы.

Священник гремел со своей кафедры:

– Графиня кормится за счет нашего простодушия, она пожирает наших детей, сестер и даже молодых матерей. Доколе мы будем терпеть в ошеломленном молчании, пока эта ведьма хватает наших любимых дочерей, мучает их и сводит в преждевременную безымянную могилу?

– Вы клевещете на имя Батори, святой отец! – послышался голос незнакомца из-за спин прихожан.

Все головы, молодые и старые, повернулись к знатному господину.

– Я говорю правду! – ответил пастор Поникенуш, и его голос эхом разнесся по церкви. – И в храме Господнем именем Иисуса Христа, князя мира и милосердия, будет говориться только правда!

Деревянная кафедра задрожала. Поникенуш ощущал, как сила праведного Бога направляет его слова.

Вельможа нахмурился. Толстокожие крестьяне уставились в каменный пол, чтобы не смотреть в глаза могущественного господина.

– Я поговорю с вами после службы, – проговорил он, морща свой орлиный нос от запаха мокрой шерсти, вареной капусты и кислого пива в тесной церкви.

– Он и сам наверняка из семейства Батори, – прошипел бондарь. – И вздернет теперь нашего доброго священника за кощунство.

– Я знаю этого человека, – сказала повитуха, присвистывая сквозь промежутки меж своих немногих оставшихся зубов. – Это граф Турзо, ее родственник.

– Палатин? Не иначе, он явился казнить нашего пастора.

Но священник еще сильнее выпрямился и гордо вздернул подбородок.

– Бог почитает мир истины и защищает верующих!

* * *

Граф Турзо ждал у своей кареты. Он сморщился от отвращения, глядя на выходящих из церковных дверей крестьян-прихожан.

Пожелав каждому прихожанину доброго дня, священник обратил строгий взор к графу.

– Как вы смели прерывать мою проповедь, господин!

От удивления граф Турзо разинул рот.

– Твою проповедь? Ах ты, болван! Твои слова положат конец твоей жалкой жизни.

– Бог свидетель, я говорил правду.

– Ты выбрал себе могущественного противника, – сказал граф; он бросил взгляд на кучку оборванных крестьян, наблюдавших за ними с почтительного расстояния, а потом опять посмотрел в лицо священнику. – До тебя разве не доходит?

– Я веду мою паству и противостою злу, где бы оно ни находилось. И мне нестрашны люди политики и золота. Вы явились, чтобы заточить меня в тюрьму?

– Нет, хотя, если твои утверждения окажутся ложными, тебя ждет тюрьма. Я лично прослежу за этим.

– Темницы мне не страшны, – сказал священник. – Бог знает истину, узнает ее и король.

Граф Турзо приосанился и плотно сжал губы.

– Я приехал сюда по поручению нашего короля Матьяша. Он послал меня выслушать твои жалобы на графиню.

Священник помолчал.

– Полагаю, вы ее родственник. Разве это не будет препятствием для данного вам поручения?

Граф сжал руку в перчатке.

«Презренный ничтожный церковный червь! – подумал он. – Да как ты смеешь!»

– Мы состоим в родстве через брак по линии моей жены. Я верно служу моему королю Габсбургу.

– Несмотря на то что носите фамилию Батори?

Граф резко вдохнул, и лицо его потемнело. «Какая наглость!»

– Скажите, святой отец, какие свидетельства у вас есть против графини?

Священник окинул взглядом церковный двор. Там стояли кучки прихожан, и все повернули голову в сторону графа и своего пастора.

– Не изволите ли пройти на наше кладбище, граф Турзо? – предложил священник. – Среди мертвых мы сможем побеседовать более спокойно.

 

Глава 28

Где-то в Словакии

19 декабря 2010 года

Грейс рассматривала вялых тюремщиц с ярко раскрашенными волосами, они не отходили от нее ни днем, ни ночью. Их головы едва болтались на тощих шеях. Молодые женщины мрачно наблюдали за ней.

Несколько дней она молила о помощи, но они хранили молчание и только смотрели, не мигая. Нелюди.

Их волчьи взгляды действовали на нервы. В конце концов Грейс набросилась на них в ярости, так что на ее худой шее вздулись жилы:

– Что с вами? Где вас воспитывали? Хватит пялиться на меня!

Тюремщицы переглянулись и уставились в ковер.

– Нет, ну в самом деле! Лица бледные, нездоровые, волосы свисают на глаза. Выйдите на свежий воздух, пусть ваши щеки хоть немного порозовеют. Поешьте гусятины и клецок. Ради бога, выпейте пива.

Они снова переглянулись, и по их лицам пробежала тень.

Они избегали взгляда своей пленницы.

Грейс надула губы и откинулась в кресле. На своих лекциях в университете она привыкла к обществу именно таких молодых мужчин и женщин. Ее лекции были полны важных исторических подробностей о жизни Священной Римской империи, и она с упоением их читала, но при случае делала студентам замечания за неопрятный внешний вид или неучтивое поведение.

– Наверняка у вас найдутся дела поинтереснее, чем слоняться здесь, как стадо вампиров! – крикнула она.

Их глаза расширились, и девушки шумно вдохнули, что-то проворчав.

– Господи Иисусе! – продолжала Грейс. – Это что же, такая графская игра? Действительно? Вампиры? – Она горько засмеялась.

Они тощими руками пригладили свои растрепанные волосы – все, кроме самой младшей из трех, с синими волосами. На вид ей было не больше четырнадцати лет, и ее глаза смотрели так, будто она видела перед собой на блюде аппетитного гуся и дымящиеся клецки. Девочка выглядела испуганной.

Грейс продолжала натиск.

– Значит, сумасшедший граф убедил вас, что вы вампиры. Он морит вас голодом, да? Ну, вы и в самом деле шайка придурков!

Две женщины зарычали и зашипели.

– Что? Вампиры? – продолжала дразнить их Грейс. – Вы ведь и сами не верите, правда? Что вы ночные существа. Действительно! Вы что, пьете человеческую кровь? Действительно, я…

Молодые женщины вцепились друг в друга, как два бешеных питбуля. Одна, с волосами цвета фуксии, схватила за запястье другую, с изумрудными волосами, и оскалила безобразные желтые зубы. Потом быстро наклонила голову, чтобы сомкнуть челюсти на жертве, и ее глаза закатились в экстазе.

Ее зубы обагрились кровью, и раздался пронзительный вой.

Грейс в ужасе сжалась в своем кресле, когда нападавшая принялась сосать кровь жертвы, а та только рычала.

– Вы все свихнулись! – прошептала она, не отводя глаз от синеволосой девушки, которая, казалось, была в таком же ужасе и с воплями бросилась по коридору, призывая на помощь графа.

* * *

Граф вмешался с энергией, невероятной для своего почтенного возраста. Его губы были красными и влажными.

– Брось, Óна! – велел он фурии с волосами цвета фуксии и ударил ее по щеке.

Женщина покатилась по полу; ее лицо было измазано кровью жертвы.

Зеленоволосая девушка съежилась в углу и стала по-собачьи зализывать рану на руке.

– Что здесь за сумасшедший дом? – закричала Грейс, по-прежнему привязанная к креслу. – Не смейте оставлять меня одну с этими психопатками!

Граф пришел в себя, но все еще тяжело дышал от напряжения.

– Как вы посмели ослушаться меня? – набросился он на ползающую по полу женщину с кровью на лице.

– Но, господин, она узнала тайну!

Граф вытаращил глаза, его седые брови выгнулись.

– Что?

– Она назвала нас по имени.

Граф быстро повернулся и уставился на свою пленницу.

– Что вы им сказали?

Грейс судорожно глотнула. Она закрыла глаза, а когда открыла, они сверкали яростью.

– Я сказала, что им нужно поесть нормальной еды. Они ведь обезумели от голода! Вы сами, что ли, не видите?!

– Это я решаю, когда их кормить!

– Кормить?

– Что вы им сказали?

– Что нужно поесть и побыть на солнце. Молодые не должны так выглядеть. Они явно нездоровы.

Граф рассмеялся и вдруг, фыркнув, резко замолк. Его губы жестоко скривились.

– Какое вам до всего этого дело, доктор Пэт?

– Не смейте оставлять меня с ними. Если б девочка не побежала за вами, они бы переключились на меня.

Лицо графа исказилось яростью.

– ВОН! – заревел он на зеленоволосую девушку. – И больше не входи в эту комнату. – Длинным трясущимся пальцем он указал на женщину с волосами цвета фуксии. – А с тобой, Она, я разберусь позже.

Обе, прижимаясь спиной к стене и не отрывая глаз от графа, пробрались к двери.

Граф пошарил длинными пальцами в кармане жилета и вынул оттуда нож. Сверкнуло тонкое лезвие.

Грейс выпрямилась в кресле.

– Можете пытать меня сколько угодно, но я ничего не скажу о моей дочери. Вы просто псих!

На лице графа медленно проявилась улыбка. Он помахал ножиком у глаз пленницы и кончиком лезвия сверху вниз провел линию по ее шее. Потом опустил нож ниже, провел по плечу, по руке, а когда достиг запястья, сильно надавил.

Грейс зажмурилась и вздрогнула.

Потом она ощутила, как кровь приливает к запястьям, и почувствовала холодный воздух на коже. Он перерезал веревки…

– Постараюсь оказать вам прием, достойный преподавателя восточноевропейской истории. Пойдемте, посмотрите мою библиотеку. Там вы сможете найти кое-что достойное чтения.

Граф подошел к письменному столу в дальнем углу комнаты и включил кнопку переговорного устройства рядом с компьютером.

– Пришлите Альмоша, – сказал он. – Попытаюсь найти вам занятие, доктор Пэт.

Вошел юноша лет восемнадцати. Кивнув, он поправил на носу очки. Альмош явно был словацкой версией технаря-ботана.

– Dobre den, – вежливо поздоровался он.

– Простите его, он ни слова не знает по-английски, – сказал граф. – Я нахожу это полезным. – Он улыбнулся и продолжил: – Прежде чем подвергнуть вас столь неописуемому зрелищу, устроенному моими прислужницами, я планировал сделать вам сюрприз.

Он кивнул Альмошу, который включил компьютер. Экран осветил лицо юноши мерцающим синим светом.

– Естественно, вы не сможете пользоваться Интернетом – Альмош отключил его, – но увидите, что я загрузил много образовательных программ. История, психология, физика. Курсы и лекции я отобрал в разных институтах. Я подумал, что они могут вас занять, пока вы пребываете у нас.

– Спасибо, – прошептала Грейс, все еще вздрагивая. А про себя подумала: «Как прикинуться благодарной этому сумасшедшему?»

– И пожалуйста, распоряжайтесь книгами в моей библиотеке. Вы можете прочесть кое-что интересное, пока мы ждем.

– Ждем чего?..

Граф не ответил, устремив взгляд куда-то перед собой…

 

Глава 29

Церковный двор в деревне Чахтице

19 декабря 1610 года

Внимание могильщика привлекло громыхание повозки.

– Опять кого-то везут, – окликнул он напарника внизу, который швырнул очередную порцию земли на поверхность.

– Ne, Гавел! Не может быть, – крикнул человек из могилы. – Мы и с этим еще не закончили.

Могильщик наверху покачал своей кудлатой головой и почесал шею.

– Нет, это явно по нашу душу, – настаивал он. – Видно, еще кого-то надо похоронить.

Он бросил лопату и вытер с лица грязный пот. Холода пока не чувствовалось: тело хорошо разогрелось от копания мерзлой земли.

– Послушай, а на повозке нет герба графини? – заворчал снизу Алеш.

Первый могильщик прищурился.

– Чертовы волчьи зубы…

Он злобно плюнул на кучу свежевыкопанной земли.

Гавел посмотрел, как кучер остановил лошадей, и подождал, пока лакей приведет пастора.

– Смотри-ка! – проговорил он, опершись на лопату, и разинул рот.

От церкви шагал пастор Якуб Поникенуш, а за ним еще кто-то – по виду явно какой-то вельможа. Пастор остановился, скрестив на груди руки и расставив ноги. Он неистово замотал головой, когда лакей указывал на окованные ворота кладбища. Стоящий рядом знатный господин слушал, глядя на лежащий на повозке груз.

– Пастор не пускает их! – сказал могильщик, бросая лопату. – Как же так?! Он противится воле самой графини!

– Ты что, за дурака меня держишь? – ответил снизу его напарник. – А ну-ка, помоги мне вылезти!

Наклонившись над свежевырытой могилой, Гавел вытянул товарища с перепачканным землей лицом.

– Взгляни сам! – воскликнул он.

К тому времени возница уже спешился и вместе с лакеем энергично размахивал руками, указывая на накрытый рогожей груз. Оба могильщика подошли поближе, и теперь могли расслышать разговор.

– Но ведь девушки невинны! – не унимался кучер. – Конечно же, они должны получить благословение и утешение от Церкви! Они приняли крещение от преподобного Бертони, который перед смертью предупреждал меня насчет графини! Его письма полны проклятий и показаний против этого чудовища.

Кучер и лакей понурили головы.

– Сюда, господин Турзо, – горестно проговорил пастор. – Посмотрите, какие невинные души присылает нам графиня изо дня в день!

Вельможа некоторое время не двигался с места, потом неохотно подошел к повозке. Поникенуш рывком сдернул грубое одеяло.

– Смотрите! – воскликнул он.

Заглянув в крытую повозку, Турзо вскрикнул и руками в перчатках закрыл лицо.

На голых досках лежала молодая женщина. Ее лицо было искажено мукой, на платье виднелись темные пятна крови, а на шее – маленькие колотые раны.

– Что это? – тихо произнес граф Турзо.

Он отошел, чтобы не смотреть на покойницу, и под каблуками его сапог зашелестели сухие листья.

– Графиня заявляет, что на девушку якобы набросилась бешеная собака, – сказал кучер, тоже отвел глаза и перекрестился.

Турзо снова посмотрел на мертвое тело, потом на пастора и ничего не сказал.

– Властью, данной мне Церковью, я благословлю этих несчастных девушек, – тихо проговорил Поникенуш. – Где бы ни были похоронены эти тела, Бог уже принял их невинные души в свое сердце.

Могильщики недоверчиво переглянулись.

– Именем Отца, Сына и Святого Духа, – начал пастор, склонив голову.

Могильщики сняли свои пропитавшиеся потом шапки, грязь с них посыпалась на землю.

* * *

– Вы видите могилы – всего их тридцать две. Это могилы девушек, с которыми в замке якобы приключилось несчастье, – язвительным тоном проговорил пастор. – Когда в зимние месяцы земля слишком промерзает, мы складываем тела умерших в погреб, чтобы похоронить весной.

Он провел графа Турзо через кладбище к ряду свежих холмиков.

– Вот это – Альбина Голуб. Родилась здесь, в Чахтице. Когда она резала овощи, у нее в руке случайно дернулся нож и перерезал ей запястье. Рана оказалась такой глубокой, что бедняжка истекла кровью. Казалось бы, какая неловкая! Говорят, получила по заслугам за плохое обращение со столовым серебром графини.

Турзо сжал губы и побледнел, как ломтик сыра.

– А вот Барбора Мокра. Она якобы поскользнулась и ударилась головой о колодец. Всего через неделю после того, как Альбина не управилась с ножом. Несчастное совпадение. Бедняжка так разбила себе голову, что тоже истекла кровью. Якобы ничего нельзя было сделать… А вон там похоронена девушка, которая первая принесла мне свежего хлеба и масла, когда я только прибыл в приход. Она звала меня «господин» и кланялась, как королю. Она боготворила Святое Писание и во время литургии обычно сидела не шелохнувшись, вся в восторженном внимании. Конечно, бедная девушка не умела читать, но святое Божье слово звонко отдавалось в ее душе.

– А с ней-то что стряслось? – спросил Турзо.

– Она якобы помогала графине принимать ванну. Служанка, обычно занимавшаяся этим, слегла в лихорадке. Вода оказалась слишком холодной, и это привело графиню в ярость. Она закричала на девушку и принялась колотить ее по голове и плечам, избила в кровь.

– И что дальше?

– Мы не знаем. На шее у нее, где графиня исцарапала ее в своей злобе, зияла глубокая рана. И еще была выдрана часть груди – по-видимому, зубами. Она… – Голос пастора пресекся; он крепко зажмурился, и лицо его сморщилось.

Потом священник посмотрел графу в глаза.

– Графиня просто написала, что девушка истекла кровью.

 

Глава 30

Дворец Хофбург в Вене

20 декабря 1610 года

Зима накрыла Вену накануне солнцестояния. Землю сковали жестокие морозы. Ломкие листья примерзли к обледеневшим ветвям.

Король Матьяш II, правитель Венгрии, Австрии и Моравии, сначала жаловался на чересчур холодную погоду, а потом – на гнетущий жар от колоссальной керамической печи во дворце.

Его раздражительность усиливалась неудовлетворенными амбициями. Летом его армия устроила кровавый поход на Прагу. Шла так называемая Братская война, когда войска Матьяша форсированным маршем двинулись на Пражский Град, чтобы свергнуть с престола брата императора, Рудольфа II.

Матьяш установил контроль над нижними королевствами, оставив Рудольфу одну Богемию – жалкий клочок его бывшей державы, тонкую мантию достоинства, в которую теперь мог завернуться некогда всемогущий правитель Священной Римской империи.

Тогда Матьяш ощущал прилив энергии, словно в его жилах заиграла молодая кровь. А теперь он смотрел на мертвые, замерзшие сады за покрытыми инеем окнами, и его сердце глодало зимнее безмолвие.

Для войны против турок, которые теснили его на Венгерском и Австрийском фронтах, новому королю не хватало податей. Если османы возьмут Вену, думал он, падет весь христианский мир.

Много лет Матьяш был главнокомандующим королевскими войсками Габсбургов, служа своему брату и его королевству.

Рудольф II расточал богатства империи на алхимию, астрологию, искусство и дорогие диковины, в то время как войскам приходилось довольствоваться скудным жалованьем и скупыми пайками. При победах над турками солдаты не упускали возможности пограбить, но этих побед было слишком мало, и враг подбирался все ближе, захватывая все больше земель. Падение Эстергома, древнего центра Венгрии, не давало Матьяшу покоя. Старая венгерская столица была потеряна именно при нем. А все потому, что у него не было войск, чтобы противостоять туркам.

Теперь он держал в руке новую петицию от графини Батори. Она требовала выплаты долга – долга, который он не мог выплатить. Эти деньги ушли на многолетнюю войну с неверными.

Матьяш швырнул письмо на пол. Слуга подскочил и в поклоне подхватил шуршащее послание с ковра.

– Даже будь у меня золото, стал бы я платить этой суке Батори! У нее и так земель больше, чем у меня.

– Да, – кивнул его духовник Мельхиор Клесль. – И замков больше.

Король Матьяш нахмурился и посмотрел в окно на свое замерзшее королевство.

– Пошлите за графом Турзо.

Клесль сделал знак страже.

Граф Турзо, уже несколько часов дожидавшийся аудиенции у короля, низко поклонился Матьяшу.

– Какие новости вы мне принесли?

Турзо обвел взглядом помещение.

– Могу ли я просить о личной аудиенции у Вашего Величества?

Матьяш посмотрел на своего духовника, который поднял брови и медленно кивнул.

Король взмахнул рукой, и все, кроме Мельхиора Клесля, покинули помещение. Дверь тихо закрылась за ними.

– Говорите, граф.

– Графиня Батори – убийца, государь. У меня есть доказательства.

Король прищурился.

– Выходит, донесения приходского священника подтвердились?

– Более чем. Церковное кладбище заполнено телами молодых женщин, все они служили графине. Их тела были искалечены и обескровлены. Я видел их собственными глазами. Говорят, что графиня купается в их крови, чтобы продлить себе молодость.

– Что еще за новости? Она что, ведьма, Турзо? Так я сожгу ее на костре!

– Простите, ваше величество, но ересь и ворожба – это вотчина Святой Церкви. И все имущество Батори перейдет тоже ей.

– Я не позволю такой женщине держать в страхе мое королевство! Мало нам увечий и смертей от варваров-турок?! – вскричал Матьяш. – Мы устроим суд над графиней. У вас есть свидетели?

– Дайте мне время, и я думаю, что смогу собрать все нужные свидетельства. Тот же пастор изъявляет желание дать показания.

– Но наказания слуг – даже смертельные – все это в рамках закона, – вмешался Клесль. – Мы не можем судить знатную представительницу рода Батори за плохое обращение с ее собственными крестьянами. Она не нарушала закон.

– Одна служанка вырвалась от графини живой, – сказал Турзо. – Ее можно уговорить дать показания. И у нее есть сведения, которые позволят осудить даже такую могущественную правительницу, как Эржебет Батори.

Епископ приподнял брови.

– Кто эта девушка?

– Я встретил ее в деревне. Это служанка, которой сожгли руки за то, что она украла немного еды. Местная целительница передала ее мне как палатину. Девушка показала мне свои руки. Обе – и она, и целительница – умоляли меня пресечь пытки в Чахтицком замке. Целительница сказала, что никто из местных девушек не хочет работать в замке, что графиня – подлинное чудовище.

– Повторяю: мы не можем судить графиню за то, что она делает со своими слугами, – сказал епископ Клесль.

– Да, – признал граф, – но эта конкретная служанка была посвящена в переговоры между графиней и ведьмой по имени Дарвулия. Графиня настаивала, что крови крестьянок недостаточно, что она снова стареет. И потому хотела пригласить пожить в Чахтицком замке девушек из обедневших благородных семей, соблазнив их обещанием научить манерам высшего общества.

Граф сделал шаг к королю и понизил голос.

– Если она каким-то образом нанесет им вред, ваше величество сможет ее уличить.

Король в крайнем внимании сдвинулся на край кресла и поймал взгляд епископа.

Мельхиор Клесль кивнул.

– Да. За такое преступление можно покарать по закону. Если Батори будет осуждена, все ее имущество будет конфисковано и перейдет короне. И, конечно, положено справедливое вознаграждение палатину, который предъявит доказательства ее преступлений.

Граф Турзо низко склонился перед королем, чтобы скрыть улыбку, вызванную словами Мельхиора.

 

Глава 31

Где-то в Словакии

20 декабря 2010 года

Девушка с волосами небесно-голубого цвета налила Грейс чашку бергамотового чая. Изящный фарфоровый чайник был достоин того, чтобы выставлять его в музее. Глаз историка сразу выхватил расширяющийся в виде раструба носик, четкость изникских турецких голубых цветов на белом фоне.

Фриттовый фарфор. Фарфор Медичи. Белая глина из Винченцы, смешанная со стеклом, – скопировано с китайских фарфоров, а дизайн позаимствован у турецких захватчиков. Конец XVI века. Бесценная вещь.

Чайник мог быть взят из коллекции Рудольфа II в венской Кунсткамере. Он явно принадлежал кому-то из высшей знати.

Грейс закрыла глаза и заставила себя глубоко вдохнуть. Ее похитили и отдали сумасшедшим женщинам-кровопийцам, теперь наливают ей чай из произведения искусства… Кто же этот граф, этот сумасшедший, который держит ее в плену?

Единственным человеком, кто теперь приближался к ней, была девочка с синими волосами. Психопаток-вампиров после их срыва прогнали.

– Сахару? – спросила девочка с мягким и мелодичным словацким акцентом.

– Нет, пожалуйста, молока.

«Как нелепо, – подумала Грейс, – что мне демонстрируют такие манеры в доме моего похитителя, убийцы моего мужа. Вот уж сахар, так сахар!»

– Как тебя зовут? – спросила она, принимая от девочки чай.

Та оглянулась на запертую дверь.

– Драшка.

– Драшка? – повторила Грейс, вспоминая. К горлу поднялись рыдания, но она их подавила. Этим именем называл ее муж в минуты нежности.

– По-словацки это значит «любимая», – пояснила девочка.

– Да, Драшка, – сказала Грейс, снова беря себя в руки. – Что привело тебя на службу графу?

– Извините, я плохо говорю по-английски. Повторите, пожалуйста.

– Почему ты работаешь на графа?

– Моя мать – кухарка. Она и бабушка готовят ему семье, семье Батори, много лет.

– Его семье, правильно говорить «его». Не «ему» семье.

Драшка весело улыбнулась, обдумала это и посмотрела на ковер на полу.

– Ты знаешь, что я здесь пленница? – спросила Грейс, помешивая чай.

Девочка в нерешительности помолчала, потом ответила:

– Да, вы гость. Вы нужны графу.

Грейс швырнула серебряную ложку на ковер.

– Какого черта! Я не гость! Меня же похитили.

Глаза Драшки тревожно расширились. Она наклонилась за ложкой.

– Не понимаю.

Грейс попыталась успокоиться. Закричать? Слишком легко и совершенно бесполезно.

– Зачем я нужна графу? Зачем ему моя дочь?

– Я не известна.

– «Я не знаю» или «мне неизвестно».

Драшка улыбнулась этой поправке.

– Да, я не знаю. Хороший учитель. Вы учите меня английскому.

– Моя дочь будет тревожиться обо мне. Как твоя мать встревожилась бы о тебе.

Драшка кивнула.

– Да, – еле слышно проговорила она.

От Грейс не укрылось ее сострадание, и она ухватилась за это.

– Может быть, я могу как-то послать дочери пару слов?

– Пошлите имейл.

Грейс уставилась на девочку.

– Я не могу послать имейл. Этот компьютер не подключен к Интернету.

– О!

Грейс выпила чай, размышляя, что Драшке известно, а что нет.

– А у тебя есть электронная почта?

Девочка улыбнулась.

– У меня есть электронная почта. У меня есть текстовое сообщение. У меня есть сотовый телефон. Я есть «Твиттер».

– Могла бы ты послать моей дочери имейл и сообщить, что я жива и у меня всё в порядке? Можешь не сообщать ей свое имя.

Драшка помялась, потом решительно замотала головой.

– Граф не любит. Граф все знает.

«Конечно, – подумала Грейс. – Он, вероятно, каким-то образом просматривает почту Бетси. Может быть, тот ботан проник в ее аккаунт». Значит, Батори прочитает любое подозрительное сообщение, особенно если оно из Словакии.

– А что, если бы тебе нужно было послать имейл какому-то другу в другой стране? – прошептала Грейс, озираясь, нет ли здесь скрытой камеры наблюдения.

Драшка поколебалась в нерешительности, потом сказала:

– Здесь, добрая госпожа. Помогите мне исправить мой английский на компьютере.

– Исправить твой английский? – переспросила Грейс.

– Посмотрите мое домашнее задание по английскому. У меня вопросы по грамматике. Вы ведь исправите, да?

Драшка уселась за компьютер и наклонилась к монитору. Открыв документ Word, она набрала:

My cousin live in London.

Грейс заулыбалась, но потом справилась с эмоциями.

– Третье лицо единственного числа для глагола live – lives. Не забывай добавлять s. Позволь привести несколько примеров.

Она тоже придвинулась к монитору, заслонив его от камеры наблюдения, если таковая была, и поставила чашку на стол.

Хорошо, – набрала она по-английски. – Твоя кузина посылает сообщение моей дочери. Она не называет твое и мое имя. Абсолютно ничего. Но дочь поймет, что это от меня.

– Теперь смотри. Я написала три предложения с ошибками. Можешь переписать их правильно? – сказала Грейс, указывая на экран.

Драшка кивнула и заняла место за компьютером:

Граф все знает. Очень опасно.

– Хорошо, но не совсем. Посмотри, здесь ты допустила ошибку. Я ее исправлю, и мы попробуем отрицание в третьем лице единственного числа. Это немного труднее.

Напиши кузине с чужого компьютера. А в конце напиши мое сообщение. Скажи ей, чтобы она скопировала его и послала моей дочери. Оно придет из Англии, а не из Словакии. Я дам тебе два письма. Скажи кузине, чтобы посылала их с промежутком в несколько дней, чтобы не было подозрений.

– Вот. Сделай предложения отрицательными, третье лицо, единственное число.

Грейс подвинулась, не забывая заслонять экран.

Нужно подумать. Граф все знает!

Драшка закрыла документ без сохранения.

– Спасибо за урок. Хороший учитель. Еще чая?..

Грейс заглянула в пустую чашку. Древний белый фарфор. Эту золотую кромку подносили к губам короли, королевы и прочая знать. Она посмотрела девочке в глаза, ища знака согласия, хоть какого-то для себя ободрения.

– Я принесу ужин в шесть часов, госпожа. Спасибо за урок английского.

Драшка поставила чашку с блюдцем и серебряную ложку на поднос. Грейс слышала позвякивание фарфора, когда девочка несла поднос к двери. Она не могла без содрогания думать о том, что это произведение искусства используется как обычная посуда.

Девочка вышла, послышался щелчок замка. А потом – стук каблуков по коридору.

 

Глава 32

Карбондейл, Колорадо

20 декабря 2010 года

Джон заказал авиабилеты через Интернет на следующее утро.

Он предупредил американское посольство, что по прибытии они с Бетси берут напрокат машину в Братиславе.

Все черты его характера, в свое время способствовавшие их разводу – его конкретный черно-белый подход к разрешению конфликтов, сведение ситуации к математической задаче, – теперь утешали Бетси. Когда они были женаты, она упрекала его в том, что он подходит к их отношениям с холодным расчетом, никогда ни в чем не допускает самотека, не оставляет места для спонтанности и интуиции.

– Брось, Бетси! Я всегда учитываю возможную погрешность, – заявил он однажды ночью, защищаясь во время очередного спора.

Погрешность. Для Джона инстинкт, интуиция – всякий элемент человечности и неожиданности – сводились всего лишь к погрешности.

Тогда Бетси захотелось огреть его подушкой.

Теперь же, увидев, как он распечатал их посадочные талоны, справку о брони в отеле и расписание поездов, а потом сложил паспорта и имейлы ее матери в папку, она вздохнула с облегчением.

– Расслабься немного, Бетси, – сказал Джон, и в его улыбке мелькнула нежность. – Поспи.

– Посплю, – сказала она с приливом благодарности. – Тебе ничего не нужно в гостевой ванной?

– Я все собрал, Бетс. Все прекрасно.

– Хорошо. – Она взглянула на него, и ей удалось улыбнуться. – Знаешь, Джон… спасибо тебе.

– Никаких проблем.

Бетси чистила зубы, а в уме прокручивала подробности их раннего отправления. Все еще со щеткой во рту, она вышла в кабинет и еще раз проверила электронную почту.

– Вечно стремишься везде успеть, доктор Пэт, – зевнул Джон. – Некоторые вещи никогда не меняются.

Но Бетси его не слышала. Она замерла, глядя на только что открытое электронное сообщение:

Дорогая доктор Пэт,

Коллегию журнала «Сайколоджи тудэй» заинтересовала предложенная Вами статья об использовании «Красной книги» Карла Юнга в качестве метода для лечения пограничной шизофрении. Мы находим проделанную Вами работу по юнгианскому психоанализу весьма дерзкой. (В частности, нас заинтересовала интерпретация отделанной драгоценными камнями мандалы. Правда, по вашему предложению, вторая мандала из твердого кремня – более готическое изображение – показалась бы более подходящей в качестве стимула, представленного находящемуся в бредовом состоянии пациенту, особенно с агрессивными намерениями или даже склонному к убийству.)

На нас произвела большое впечатление Ваша трактовка иллюстрации с ползущей в небо змеей как восхождение по стене, чтобы призвать на помощь богов. Ключ к психическому состоянию пациента? Возвращение на родину отца?

Может быть, вы могли бы и дальше присылать нам доработки вашего труда. Мы склонны опубликовать его, но должны ознакомиться с Вашими окончательными результатами и заключением. Мы хотим убедиться, что понимаем друг друга (так сказать, ваше третье ухо) и что ваша терапия идет в правильном направлении.

Надеемся вскоре получить от Вас известия. Мы поддерживаем Вашу работу, хотя должны Вам сказать, что если мы не пишем постоянно, то лишь потому, что нас прерывает наша издательская деятельность здесь, в журнале. Было трудно собраться всем вместе, чтобы составить это письмо, хотя мы восхищаемся Вашей революционной работой!

Бетси уселась за компьютер. Изо рта у нее капала зубная паста.

– М-м-м-г-х-м-м, – прошамкала она, капая на клавиатуру белой пеной.

Джон взглянул на нее.

– В чем дело?

Бетси побежала к раковине прополоскать рот.

– Прочти имейл.

Джон повернулся к монитору.

– Поздравляю. Но с каких это пор ты лечишь пациентов с шизофренией?

– Я не лечу! Лечил мой отец. В том-то все и дело. И я не писала никакого научного труда.

– Вот как?

Бетси задала поиск в «Гугле».

– Так что же это такое? Может, розыгрыш?

– Посмотри. Ни одного из этих имен нет в выходных данных «Сайколоджи тудэй». Кто эти люди – Денджерфилд, Касл или Хайуолл? Кто-то пытается переслать мне информацию. Так, чтобы не встревожить хакера! Какого-то хакера, Джон, который следит, нет ли сообщений от моей матери. Джон, кто-то взломал мою электронную почту, я знаю!

– Успокойся, Бетси. В твоих словах сквозит бессмыслица.

– «Красную книгу» мне прислала мама на день рождения. Это послание – шифр. Кто-то пытается навести меня на маму!

 

Глава 33

Чахтицкий замок

21 декабря 1610 года

Графиня Батори уставилась на молодого конюшего, словно кошка, следящая за птичкой.

Белый жеребец прошагал через ворота замка, как королевский конь. Возбужденный суетой во дворе, он поднял голову и перешел на рысь, но Янош натянул поводья, требуя повиновения. Конь прекратил плясать и прошел мимо горящих костров, кричащих торговцев, разбредшегося по двору скота и смеющихся детей.

Графиня оторвала глаза от конюшего и посмотрела на свои белые руки в кружевных манжетах; ее изящные пальцы сцепились на коленях. Она повернула руки ладонями вниз и стала рассматривать возрастные голубые вены, которые сделали свое черное дело, прочертив отчетливые линии под кожей.

Ей вспомнился другой искусный наездник, давно умерший, и по ее телу пробежала дрожь. Он служил конюхом, а она уже была обручена с Ференцем Надашди. Эржебет, отпрыск двух ветвей рода Батори – из Эчеда и из Шомьё, дитя кровосмесительного брака, – являлась ценным орудием в союзе самых могущественных и богатых семей в Восточной Европе. Ее двоюродный брат правил Трансильванией, а дядя был королем Польши.

Брак с кланом Надашди – не самым родовитым, но непомерно богатым – стал вполне подходящим альянсом. Графиня обручилась в возрасте девяти лет и была отослана в замок будущей свекрови на самой южной окраине Венгрии.

Вдали от дома, в замке будущих свекров, она нашла утешение с крестьянским парнишкой, конюхом по имени Ладислав Бенде из деревни Шарвар.

Неразборчивая в связях и своевольная, она к тому же стала жертвой опасной болезни. Ее будущая свекровь жаловалась, что трансильванские Батори из Эчеда не предупредили клан Надашди о преследующих девочку приступах головной лихорадки, во время которых у нее закатывались глаза и случалось недержание. А перед приступом ее одолевало бешенство, которого ни Надашди, ни Батори не могли сдержать. Она колотила и царапала слуг, выкрикивала непристойности и рвала на себе в клочья одежду.

Потом наступила беременность. Но госпожа Надашди не могла позволить изъянам своей потенциальной невестки разрушить союз, как не могла этого позволить и мать из рода Батори. Этот альянс был слишком важен для обоих кланов.

Эржебет заточили в отдаленном замке Батори, чтобы там она могла переждать свой позор. Вопящая новорожденная девочка, вышедшая из чрева четырнадцатилетней графини, была навсегда удалена ото всех.

Малышку отобрали у нее сразу же. Анна Батори, мать Эржебет, не могла допустить, чтобы была пролита благородная кровь Батори – даже если речь шла о бастарде. И потому отдала маленькую девочку, завернутую в шерстяную шаль, какой-то крестьянке.

– И чтобы мы больше никогда не слышали об этом ребенке, – сказала она. – Возьми ее и воспитай как свою дочь. Мы будем давать тебе деньги, чтобы она ни в чем не нуждалась. Не забывай, ведь в ее жилах течет кровь Батори.

Через месяц молодая графиня узнала о смерти своего возлюбленного. Ее отец отправился было в Шарвар расправиться с ним, но чума опередила графа и унесла юношу раньше…

На следующий год, как и планировалось, Эржебет вышла замуж за Ференца Надашди.

Теперь графиня переводила взгляд с молодого всадника на свои руки. Достав серебряное зеркальце, она пристально рассматривала свое лицо. Несмотря на заботы Зузаны, веки начали потихоньку обвисать…

И ее мысли вновь обратились к ночным играм и свежей, упругой коже молодых, пышущих здоровьем девушек.

 

Глава 34

Луга близ Чахтицкого замка

21 декабря 1610 года

Лишь через несколько недель после своего прибытия в замок Янош заметил Зузану. Он скакал на белом жеребце к опушке леса через луга, простиравшиеся от замка за деревню Чахтице.

Зузана копала землю на берегу ручья. Она искала особую серую глину, которую использовала в одном из своих снадобий для ухода за кожей графини. Ее волосы соломенного цвета были прикрыты платком, но, увидев изъеденную оспой кожу, конюший тут же узнал девушку.

– Зузана! – позвал он, и лицо его осветилось широкой улыбкой. – Ты ли это?

От неожиданности девушка вскрикнула и прижала руку к губам. Жеребец пугливо шарахнулся в сторону. Янош был превосходным наездником, но конь оказался слишком резвым для него, и конюший свалился, хотя и продолжал крепко держать поводья.

– Вот дьявол! – выругал он коня и, ворча, поднялся на ноги.

– Не ушибся? – озабоченно спросила Зузана. – Извини, я не хотела напугать твою лошадь.

Жеребец, почувствовав кураж, встал на дыбы и натянул повод в руке у Яноша.

– А ну, тихо! – прикрикнул на него тот, хватаясь за поводья обеими руками. – Успокойся.

Жеребец фыркнул на девушку с грязными руками и воинственно посмотрел на нее. Но вместо того чтобы в страхе отступить, она протянула ладонь к его морде.

– Спокойнее, парень. Спокойнее.

Она заговорила с конем певучим голосом, а Янош потер свои ноющие от падения ребра.

– Это не твоя вина. Просто он еще не привык к незнакомцам. Я пытаюсь объездить его, но это не так просто.

– Графиня считает, что это будет чудо, если ты его объездишь.

Янош нахмурился.

– В самом деле?

Зузана вспыхнула. Она поняла, что упоминание о графине немного испортило настроение ее собеседнику.

– Твой отец говорил мне, что ты у нее в служанках. Меня просили отыскать тебя, чтобы передать привет от твоих родных.

– Ты мог спросить обо мне, – сказала Зузана, глядя на реку.

– Если б я спросил, все бы подумали, что мы знакомы. Замок так и кишит шпионами и соглядатаями.

Зузана отвернулась, кусая губы.

– А я не доверяю графине никаких сведений, – продолжал Янош.

Зузана прямо посмотрела на него.

– Ты никогда не должен плохо говорить о графине!

– Почему?

– Потому что она очень опасна и очень могущественна. Ты должен это знать!

– Как ты выносишь работу у такой жестокой хозяйки?

Зузана нахмурилась, вытирая испачканные пальцы.

– У меня нет выбора, – ответила она, но ее синие глаза блеснули. – Много лет назад она назначила меня в свои личные служанки.

– А правда ли то, что о ней говорят? Ну, что она пытает невинных девушек?

Зузана уставилась на него, и ее глаза наполнились слезами.

– Правда, что она их убивает? – допытывался Янош.

Зузана зажмурилась и зажала руками уши.

Конюший взял ее за плечи и встряхнул.

– Так это правда?

– Да, – прошептала она. – Я сама не видела, но по ночам слышала их крики…

 

Глава 35

Где-то в Словакии

21 декабря 2010 года

В библиотеке эхом разносился голос графа. Он говорил так, будто обращался к большой аудитории.

– В течение многих лет мы выпалывали из рода Батори незаконнорожденных потомков, изолировали их. Эти бастарды из крестьянских семей только марали наш род. Среди них попадались даже такие наглецы, которые притязали на богатства Батори. Но, несмотря на всю их назойливость, у них не было шансов получить наследство. Мы прекрасно со всем управлялись – до тех пор пока в это не начал совать нос ваш муж.

Грейс вызывающе наморщилась.

– Мой муж?!

– Он отследил потомков семей, чьи дочери были уничтожены во время правления графини, – и планировал отплатить за это. Его следовало остановить.

Грейс посмотрела на свою левую руку, на золотое обручальное кольцо.

– Чеслава допустили к Венгерскому государственному архиву в Будапеште. Он настаивал, что его словацкое происхождение дает право ознакомиться с документами, собранными на словацких землях, а его мать была венгеркой. И…

– И что?

– И ему представили сотни страниц документов начала семнадцатого века. Во владениях Надашди все записи велись аккуратно. Еженедельные сводки о покупках, жалованье, долгах…

– Почему все это его интересовало?

– Очевидно, среди бумаг попался гроссбух, который графиня заполняла собственноручно – нечто вроде дневника. Дневника, в котором она, по-видимому, документировала свою… деятельность. Думаю, ваш муж выкрал этот гроссбух из архива. На его страницах значились имена шестисот женщин. А точнее – шестисот двенадцати. Там же были записаны свидетельские показания.

– Шестьсот двенадцать женщин! Которых она убила?! Господи Иисусе!

Холодные глаза графа замерли на седовласой женщине.

– Ваш муж, – проговорил он, и его ноздри сузились, словно он учуял в воздухе запах зла, – лично взялся за проект по возмещению ущерба. Он вознамерился разыскать потомков тех женщин, которые были… казнены.

– Надо же! Я и не догадывалась…

– Конечно, вы не знали. Вы жили в блаженном неведении. Чеслав испытывал стыд. Вместо того чтобы гордиться своим венгерским происхождением, благородной кровью в жилах, кровью рода, некогда правившего в Восточной Европе на протяжении почти тысячи лет, он скрывал свои корни.

– Чеслав? Какая еще «благородная кровь»?

– Доктор Пэт, вас было бы правильно называть доктор Батори. Даже великий Ференц Надашди, когда женился на графине, изменил свою фамилию на Надашди-Батори.

– Батори? Не может быть!

– Ваш муж был прямым потомком первого ребенка четырнадцатилетней графини. Ее дочка была незаконнорожденной, но тем не менее истинной Батори. А когда ваш муж переехал из Будапешта в Братиславу, он сменил фамилию с Батори на Пэт.

– Я вам не верю. Вы все придумываете, как ту безумную чушь про вампиров. Вы просто бредите!

– Имя Батори до сих пор почитают в Венгрии и Польше – это родовое имя королей, палатинов, завоевателей. Но словаки… Словаки, конечно, ненавидят это имя.

Грейс отчаянно замотала головой.

– Мой муж был психиатром, работал в психиатрической больнице. До переезда в Америку он практиковал в Вене. Как он мог быть замешан во всем этом?

Граф посмотрел на нее, и свет в его глазах вдруг померк. Грейс явственно ощутила исходящий от него холод. Но так же внезапно мрак рассеялся, и граф вернулся в прежнее состояние.

– Что ж, пожалуй, вопрос спорный. Возмещение ущерба потребовало бы ото всех потомков Эржебет Батори выплатить компенсацию потомкам семей ее жертв. Возможно, десять процентов его дохода – он называл это «десятиной» – в течение пяти лет не казалось ему чрезмерной платой.

– О чем вы говорите? Десять процентов от нашего дохода?

– Возможно, это мелочь для человека с доходом простого психиатра. Но для тех из нас, кто владеет имуществом – реальным богатством, – это неприемлемо. Он хотел отмыть дочиста то, что столь самонадеянно считал пятном на имени Батори. Будто бы этому великому имени требовалась его помощь.

– Если б мой муж был вовлечен в то, о чем вы мне тут рассказываете, он бы рассказал мне. Мы ведь были…

Граф поднял руку, отметая ее возражения.

– Конечно, никто из нас не был обязан участвовать в проекте вашего мужа. Но молва прокатилась по Словакии, Венгрии и даже Австрии. Этот проект привлек внимание к тем из нас, кто не хотел иметь к нему никакого отношения. А я терпеть не могу, когда на меня обращено чье-то пристальное внимание. У меня есть собственные проекты, которые я предпочитаю не афишировать, – сказал он, и черная тень вернулась на его лицо. – Ваш муж прекрасно это знал.

Его глаза сверкнули злобой, и от этой перемены Грейс поежилась.

Ей вспомнилось, как муж рассказывал о симптомах психоза: быстрая радикальная смена настроения, сосредоточенная напряженность во взгляде сумасшедшего.

– Я намереваюсь вернуть магию правления моих предков, вернуть былую славную власть – и страх.

Граф посмотрел в окно на горы за стеной замка и поморщился.

– Ваш муж хорошо это знал. А теперь время настало…

 

Глава 36

Чахтицкий замок

21 декабря 1610 года

Дарвулия вдохнула горечь горящей серы. Желтая кошка соскочила с насиженного места и зашипела на дымящийся порошок.

Ведьме хотелось, чтобы графиня сегодня ночью спала, чтобы она была мертва для окружающего мира. Незнакомец в черном расстроил их ночные игры, назвал их двоих маленькими девочками, которые забавляются с мышками. Он лишил Дарвулию и ее госпожу всей их радости, порицая «грубое, неотесанное» стремление к удовольствиям.

Это он убедил графиню, что кровь омолодит ее красоту.

Произошло это тогда, когда Зузана собирала травы для кожи графини, и в туалетной комнате Батори находилась другая служанка. Девушка была чересчур возбуждена от такой близости к госпоже и, пытаясь расчесать спутавшуюся прядь ее волос, заставила госпожу вскрикнуть от боли. Графиня схватила серебряный гребень и ударила ее по лицу, оставив глубокую рану на губе у служанки.

Капельки крови забрызгали руку и лицо Эржебет. Вытерев красные пятна, она уставилась на свою кожу.

– Вот видите, – сказал внезапно появившийся незнакомец. Услышав его голос, она закрыла глаза, а от его прикосновения ее тело затрепетало. – Видите, как молодость восстановила вам кожу?

Его длинные бледные пальцы пробежали по ее шее, и она задрожала, внезапно слабея от этого холодного прикосновения.

Потом он вышел через черный ход и исчез в башне. Стук его каблуков по каменным ступеням гулко раздавался в уходящем вниз тоннеле.

Графиня почувствовала тепло крови на лице, и в ее глазах сверкнуло изумление.

Служанка дрожала в углу, прикрывая рану в углу рта.

– Посмотри, Дарвулия! Я преобразилась! – воскликнула графиня. Она так и сяк поворачивала лицо, оценивая в зеркале его цвет. – Моя кожа помолодела, как у юной девушки!

Дарвулия прикусила язык. Подойдя к Эржебет, она стала рассматривать ее кожу так тщательно, что графиня ощутила касание ее ресниц.

Ведьма отступила на шаг и покачала головой.

– Нет, графиня, я не вижу никакой перемены.

Дарвулия действительно не заметила в госпоже никакой перемены, кроме желания поверить в ложь своего любовника. Ревность глубоко засела у нее в груди, когда она увидела, как тот удалился, одурачив госпожу своей извращенной злобой.

– Ты просто слепая, – выплюнула графиня. – Взгляни еще раз! Взгляни же!

Понурив голову, Дарвулия больше не проронила ни слова.

* * *

После полуночи подъехала карета незнакомца. Лил проливной дождь. Лакей и кучер возились среди непогоды, разворачивая сверток, в котором угадывались очертания человеческого тела, правда, больше в два, а то и в три раза. Потом они потащили свою ношу вниз по ступеням в самое чрево замка, в подземелье.

– Что это? – спросила Дарвулия, похолодев.

Пришелец сердито взглянул на нее из-под своего капюшона.

– Убирайся, колдунья! Ты больше не в милости у графини. Она изголодалась по мужскому семени, а не по груди девственницы-ведьмы.

– Графиня любит меня. Она любит женщин.

– Больше нет, ведьма. Она не любит ни тебя, ни других женщин. Она познала экстаз мужской любви, восторг господства над нею.

Ведьма тихо произнесла проклятие, и это было скорее рычание, чем человеческий голос.

Пришелец рассмеялся.

– Думаешь, мне страшны твои наговоры? Ты даже не догадываешься о моем могуществе.

Дарвулия молча удалилась. С тех пор как появился этот мужчина в черном плаще, ее изгнали из постели графини. «Теперь я не лучше горничной, – думала она. – Сплю на соломенном тюфяке вместо того, чтобы класть голову на подушку из гусиного пуха и чувствовать дыхание спящей Эржебет… Теперь ее дыхание пахнет кровью».

Ее место занял этот пришелец. Когда ведьма подходила к постели, чтобы наложить утренние чары, она чуяла запах его пота и семени – зловоние мужчины – на льняных простынях. На простынях, после смерти Ференца Надашди знавших только аромат женщины. Лаванда и розмарин и еще благоухание словацкого ветра.

«Кто этот человек? – который раз спрашивала она себя. – И как он возымел такую власть над моей госпожой?»

С первого момента, как появился этот незнакомец, его почитали, как бога. Графиня рвалась в его объятия и плакала в ту ночь, когда он появился в большом зале. Дарвулия заметила, что его темные глаза оставались сухими, а улыбка выдавала удовлетворение тем, как преобразилась Эржебет. Нет, жестоко изогнутые – скривившиеся – губы говорили скорее о триумфе, чем об удовлетворении.

– Кто он? – шепотом спросила Дарвулия у Илоны Йо.

– Не знаю, – ответила та. – Но кого-то он мне все-таки напоминает. Я только мельком видела его лицо. Он наказал меня, когда увидел, что я смотрю на него.

– Неужели он ее любовник? Зачем он закутывается в плащ, скрывая лицо?

– Не знаю. Он больше похож на трансильванца, чем на словака.

Дарвулия вздохнула. Она ни слова не понимала, когда они говорили по-венгерски. Этот язык был не похож ни на польский, ни на русский, ни на богемский или моравский диалекты. И Дарвулию озарило, что понять их разговоры могут только двое – Зузана и венгр-конюший.

– У него на перстне герб рода Батори, – шепнула Дарвулии Илона Йо. – Наверное, кольцо ему подарила графиня.

Дарвулия не заметила этого. Ее глаза были слабоваты, чтобы рассмотреть такую подробность. Скоро они побелеют, как молоко, оставив ее совсем слепой.

Кто же этот чужак, заставлявший Эржебет стонать от восторга? Какой силой он обладает?

 

Глава 37

Луг у реки Ваг близ Чахтицкого замка

21 декабря 1610 года

Зузана наклонила голову, ее подбородок уперся в накрахмаленный воротник. Дул злой ветер, и ткань терла кожу.

– Ты ведь понимаешь, что мы должны это сделать, – сказал Янош, сжав рукой ее плечо. – Ты должна помочь мне. Мы не можем допустить, чтобы она это продолжала.

Девушка чувствовала тяжесть его грубой руки – руки, которая умела творить такие чудеса с лошадьми. Эта рука была обветренной и мозолистой, но из ее пальцев исходила теплота и сила.

– Раньше графиня помогала женщинам в деревне. Открыла приют для больных и покалеченных солдатских вдов, чьи мужья погибли, сражаясь с турками. Ее добрые дела были известны во всей Венгрии.

– Да, но после смерти мужа она стала другой женщиной, – сказал Янош. – Очнись от своих снов! Графиня истязает женщин. Она получает удовольствие от их мук.

– А Вида поправится? – прошептала Зузана, не смея поднять глаз.

– Я отвез ее в деревню, к целительнице, – ответил он. – Она заботится о ней и лечит ее раны красным маслом. Это она рассказала мне о страданиях женщин, о проклятье графини Батори. А пастор из церкви пришел благословить Виду. Он рассказал мне о дюжинах девушек, похороненных в церковном дворе. И готов на суде дать показания против графини.

Янош горько сплюнул. Зузана посмотрела на грязный изрытый снег. Она чувствовала на себе его взгляд и знала, что он осуждает ее. Как могла она работать на убийцу?

Зузана не раз задавала себе этот вопрос. Как могла она оставаться в Чахтицком замке, несмотря на свои подозрения? Сначала она сочла большой удачей, что графиня допустила ее к себе, несмотря на безобразную внешность. Графиня Батори оказала ей милость. Зузана удостоилась чести быть избранной в служанки к супруге самого Ференца Надашди.

Но теперь она поняла – больше она ничем не обязана убийце.

– Те девушки, что пытались убежать, – прошептала Зузана, – им никогда не удавалось надежно укрыться. Их приволакивали связанными, с заткнутым ртом, и бросали в подземелье. И больше я их не видела.

Янош крепко закрыл глаза, а когда открыл, в них блеснул стальной огонек.

– Нам нужны доказательства. Мой отец – шталмейстер и вхож к королю.

Зузана покачала головой.

– Даже король не может отдать никого из Батори под суд. Как дворяне, они имеют право наказывать своих слуг, как им захочется. Даже убить.

Стоя рядом с конем, Янош крепко сжал в кулаке поводья. Жеребец, почувствовав натяжение, шагнул в сторону и фыркнул.

Зузана замолчала. Молчание тянулось, а потом, вопреки своей воле, она произнесла то, чего не хотела говорить. Она знала, что после этого обратного пути уже не будет.

– Янош, я… – Она заставила себя продолжить: – Я тайком подслушала разговор между графиней и темным незнакомцем.

– Что за темный незнакомец?

– К ней приходит высокий мужчина, и всегда ночью. Все слуги боятся его, а он никогда не показывает свое лицо. Она говорила ему, что кровь словацких крестьянок недостаточно чиста, чтобы сохранить молодость ее лицу. В ближайшие несколько месяцев должны приехать три благородные девушки из обедневших семей, одна из них уже в пути. Их пригласили, чтобы они могли перенять манеры высшего света от самой графини.

Янош, разинув рот, уставился на Зузану.

– Разве она посмеет убивать знатных?

– Она сумасшедшая, Янош! – закричала девушка, наконец, отыскав в себе силы сказать это, и ветер подхватил ее слова. – Как ты не понимаешь!

Оглянувшись, Янош притянул ее ближе к себе, и ей в ухо вместе с шепотом проникло его теплое дыхание.

– Если она нанесет вред кому-то из титулованной семьи, король сможет предать ее суду.

Зузана, выпрямив спину, отпрянула.

– Первая юная графиня прибудет со дня на день. Графиня Зичи из Эчеда. Она древних благородных кровей, родом оттуда же, откуда и сама графиня Батори, но ее семья обеднела. Графиня выбрала Виду ей в служанки.

Янош мрачно кивнул. Порыв ветра с реки поднял его песочного цвета волосы.

– Вида будет отомщена. Все будут отомщены, клянусь в том перед Богом.

 

Глава 38

Аспен, штат Колорадо

Солнцестояние, 21 декабря 2010 года

Во время солнцестояния валил густой снег. В долине выл ветер, срывая с деревьев остатки листвы и оставляя за собой рощи белых скелетов.

Главную улицу было едва видно за метелью. Вглядываясь сквозь ветровое стекло, Кайл еле-еле продвигался вперед, высматривая пьяных туристов.

Он покружил вокруг шатающегося человека с лыжами на плече, судя по всему, жертвы чрезмерной послелыжной активности. Тот кричал на свою хорошенькую напарницу, девушку много моложе его, которая семенила за ним в теплых меховых ботинках.

У светофора на Семетри-лейн столкнулись три машины. Ничего особенного: вмятины на кузове, и, может быть, у пары водителей обнаружится алкоголь в крови. Кайл медленно маневрировал в скоплении машин.

– Припаркуйся здесь, – сказала Дейзи, не доезжая квартал до кладбища. – Съезжай с дороги.

– Почему здесь?

– Если припаркуемся слишком близко, копы наверняка что-нибудь заподозрят.

– Похоже, у них и так хватает дорожно-транспортных происшествий. Сомневаюсь, что у них остался кто-то, чтобы присматривать за детьми в потемках.

– Давай, паркуйся. Много рассуждаешь!

Они припарковались, и Дейзи указала ему на кованую ограду.

– Вау! – воскликнул Кайл, посветив фарами на высокие тополя.

Дейзи улыбнулась ему в темноте.

– Обычно на солнцестояние собираются десятки готов. Наверное, из-за метели все остались дома.

Они побрели сквозь снегопад. Стояла тишина, и под ветвями метель так не доставала.

Дейзи опустилась на колени у надгробия и смела снег, чтобы можно было прочесть надпись:

– Дена Мэй Мойерс, родилась в тысяча восемьсот восемьдесят втором году, умерла в тысяча восемьсот восемьдесят четвертом. Боже, как печально… – прошептал Кайл.

Дейзи вытащила из-за пазухи гвоздику. Пластиковая обертка зашуршала, нарушив тишину.

– Спи спокойно, – тихо проговорила девушка.

Кайл посветил на нее фонариком. По ее щекам текли слезы.

– Эй, с тобой все в порядке?

– Столько детей. Столько умерших. Беззащитные.

– Что ты хочешь этим сказать – «беззащитные»?

Они вздрогнули от странных звуков. Послышались голоса.

– Ш-ш! – прошипела Дейзи.

Кайл спрятался за надгробием.

– Выключи свой фонарь.

Из-за снегопада было плохо видно, но они расслышали стук кирок и лопат по замерзшей земле.

– Кто-то копает, – сказал Кайл.

– Наверное, разорители могил! – прошептала Дейзи.

Пригнувшись, они подкрались по заснеженной тропке поближе и спрятались за огромным тополем. Выглянув, увидели трех человек. Двое копали, а один в черном пальто и черной шляпе наблюдал за ними.

Вот он приказал что-то на непонятном языке.

Дейзи ясно видела место, где они копали. Она была у этого надгробия всего несколько дней назад и читала надпись.

Люди ворчали. Один из них выругался, попытавшись вогнать кирку в замерзшую землю. Рукоять выскользнула у него из руки.

– Я знаю эту могилу! – прошептала Дейзи. – Здесь похоронен отец Бетси.

 

Глава 39

Где-то в Словакии

21 декабря 2010 года

Грейс смотрела в окно. В неровное стекло вовсю бил дождь. Она поправила на носу очки, сосредоточив взгляд на черных окованных воротах и каменном домике охраны за ними.

К воротам подкатил сверкающий черный «Мерседес». После недолгих переговоров ворота распахнулись, и машина двинулась по гравиевой дорожке, но вместо того, чтобы подъехать к главному входу в замок, остановилась прямо под окном, откуда смотрела Грейс.

Два человека вытащили худую, бледную девушку с растрепанными светлыми волосами. Она хромала, но была в сознании и оглядывала замок, однако явно не могла сама идти.

Все они скрылись из виду, очевидно, войдя в дверь в стене замка.

Услышав шаги в коридоре, Грейс быстро уселась в кресло у окна, схватила первую попавшуюся книгу и открыла на случайной странице.

Послышалось позвякивание посуды, а потом звук вставляемого в замок ключа.

«Драшка, – подумала она. – Может быть, даст мне знать, что отослала имейл. Бетси поймет, что что-то не так, и…»

Но вошел высокий слуга с подносом, на котором были разнообразные хлебцы, заварочный чайник, накрытые золотистыми крышками баночки с джемом и желе и контейнер с йогуртом. Лицо мужчины было землистого цвета, без всякого грима, в отличие от женщин, следивших за ней в первый день. Но на этом лице читалось то же изголодавшееся выражение.

– А где Драшка? – спросила Грейс.

Слуга пожал плечами.

– Не приходить.

– Что это значит? Она не пришла? А где она?

– Не знать. Я приносить пищу.

Его глаза смотрели на нее с тем же голодным блеском, как раньше у женщин.

– Похоже, вы тоже психопат, да? Еще один выведенный Батори псих?

– Не понимать, – ответил он, и его губа приподнялась в усмешке.

– Забудьте, – сказала Грейс. – Идите, с вами все ясно. Уйдите!

Угрюмо качнув головой, он вышел и запер за собой дверь.

Женщина не прикоснулась к завтраку. На масле выступили бусинки влаги, на горячем молоке в кувшине образовалась толстая пенка. Грейс в тоске подошла к окну; по стеклу стекали струйки дождя. Дождь и ветер трепали клочки травы, упрямо выросшей на высокой каменной стене, окружавшей замок.

– Драшка, – прошептала Грейс, – пожалуйста, не пропадай…

 

Глава 40

Чахтицкий замок

21 декабря 1610 года

Семнадцатилетняя графиня Зичи Эчедская чувствовала себя не очень хорошо. Она высунула голову из-за занавесок кареты, с грохотом въехавшей во внутренний двор замка. Лошадиные копыта застучали по булыжнику.

Отодвинув край бархатной шторы, графиня Батори, еще не пришедшая в себя после снотворного зелья, смотрела вниз из своей гостиной в замке. Она увидела, как лакей помогает усталой девушке выйти из кареты.

– Бледная, – сказала графиня, сморщив свою безупречную кожу на лбу. – Худая и малокровная. Не годится. – Она отвернулась от окна и буркнула Гедвике: – Приведи Зузану.

Служанка почти тотчас же вернулась с обезображенной оспой девушкой.

– Графиня Зичи Эчедская – благородных кровей, – проговорила графиня, подняв подбородок. – Род Зичи не раз пересекался с Батори в своей родословной…

Зузана кивнула.

– Она не вынесет неуклюжих забот этих словацких коров.

Гедвика побледнела, но ничего не сказала.

– Ступай, Зузана. Окажи ей венгерскую заботу, какая полагается родовитой дворянке. Проследи, чтобы ее хорошо накормили и приготовили ей горячую ванну. Положи в ее простыни мешочки с лавандой и подай пряного вина. Да согрей ей постель противнем с горячими углями, чтобы не простудилась.

Зузана присела в реверансе, но, когда склонила голову, глаза ее удивленно расширились. Не поднимая головы, она уставилась на парчу платья.

Неужели она пожертвует собственной родственницей?

Гедвика проводила Зузану до гостевых покоев. Широкобедрая словачка засияла от удовлетворения, когда графиня Зичи приглушенно вскрикнула при виде обезображенного облика Зузаны:

– Какое у тебя лицо!

– Не пугайтесь моей внешности, – по-венгерски успокоила ее девушка. – Скоро вы привыкнете. Я буду заботиться о вас, как не умеет больше никто в этом замке. Я уже много лет верно служу моей госпоже графине Батори.

– Слава богу, в этой дикой пустыне хоть кто-то говорит на цивилизованном языке! – с облегчением проговорила юная графиня. – Эти дикие словаки лают на меня на ломаном немецком. Не разобрать ни слова.

– Я воспитывалась в Шарварском замке. Меня прислали служить вам, госпожа. Я – личная служанка графини Батори.

Гедвика надула губы и ощутила горечь во рту. Она не понимала по-венгерски, но почувствовала, что гостья приняла безобразную служанку.

– О, графиня Батори так добра, так великодушна! – воскликнула графиня Зичи, прижав руки к груди. – Надо же, ее личная служанка!..

Зузана склонила голову, ничего не сказав.

Она приготовила гостье благоухающую розмарином ванну, отправила ее платье и белье к прачкам. Словацкие служанки принесли мыло, благовония и мази, которые Зузана готовила для туалета самой графини Батори. По специфическому запашку, исходившему от тела и одежды родовитой дворянки, Зузана поняла, что в дороге ту не раз укачивало.

– Она и в самом деле так прекрасна, как говорят? – спросила графиня Зичи. Она была в банном халате, и белый лен усиливал бледность ее лица.

Гостья смотрела на Зузану, словно белый жертвенный агнец.

Девушка попыталась сменить тему.

– Выпейте немного вина. Оно полезно для крови, графиня.

Ноздри Зичи раздулись от возмущения.

– Отвечай на мой вопрос, служанка.

– Да, госпожа. Графиня Батори обладает несравненной красотой во всем Венгерском королевстве. Я ездила вместе с ней в Вену и имела возможность сравнить ее с изящнейшими придворными дамами. Нет никого прекрасней ее.

Юная графиня глубоко вздохнула и пригубила вина. Слабая улыбка согрела ее лицо.

– Наверное, ее красота соответствует ее доброте и великодушию, которые позволят мне научиться светским манерам Батори.

Зузана глотнула и согласно кивнула:

– Именно так, графиня.

– Я не могла поверить своей удаче, когда моя мать получила письмо с печатью Батори. Приглашение погостить у самой графини Эржебет! Мои родители перевернули бы небо и землю ради такой возможности. И…

– Прошу вас, ваше сиятельство. Вода остынет. Пожалуйста, заходите.

– Я не хочу простудиться, – сказала девушка с испуганным видом. – Этот варварский словацкий холод!.. Кстати, кучер говорил, что в здешних лесах рыщут сотни голодных волков.

– Да. Ночью вы услышите их вой.

Юная графиня широко раскрыла глаза, и Зузана проводила ее к медной ванне.

* * *

Из Вены прибыл гонец, весь забрызганный грязью. Весь путь из Хофбургского дворца он проделал без остановки, доставив письмо в кожаной сумке.

– Королевский гонец! – крикнул он в ответ на оклик стражи.

Эрно Ковач взглянул с крепостной стены и, узнав коня и всадника, проревел:

– Впустите!

Всадник спешился и потер ноющую спину.

– Часовой Дамек, – велел Ковач, – подай королевскому гонцу воды из колодца и вели приготовить поесть в казарме.

Гонец отвесил благодарный поклон начальнику стражи и, взяв у часового деревянную кружку, жадно осушил ее.

– Пойдем, я провожу тебя к графине, чтобы ты вручил ей послание, – сказал Ковач.

Всадник вытер губы, оставив на рукаве камзола темное грязное пятно.

– Письмо предназначено не графине.

Ковач наморщил лоб, а гонец продолжил:

– Вы не будете так любезны отвести меня к конюшему Сильваши?

 

Глава 41

Чахтицкий замок

21 декабря 1610 года

Зузана хорошо помнила ту страшную учетную книгу.

Она до сих пор чувствовала на плече твердую хватку молодого конюшего. Кожу покалывало от тяжести лежавшей там руки.

Прошел слух, что в ближайшие четыре недели прибудут еще две молодые родовитые дворянки. Служанки уже вовсю готовились, мыли и прибирались в гостевых комнатах, встряхивали свежевыстиранное белье и застилали перьевые перины, выколачивали ковры, подбирали фляги для воды и вина, чтобы поставить на столики у кровати.

Повариха Брона готовила цукаты и винные пироги, надеясь, что ее стряпню оценят по достоинству.

А Зузана думала о книге учета. Будет ли в нее занесено новое имя? Посмеет ли графиня своим витиеватым почерком записать имя графини Зичи Эчедской как свидетельство ее убийства?

И существует ли еще та книга?

После появления темного незнакомца графиня Батори больше не задерживалась в туалетной комнате, не записывала имена, лишь слегка наклоняя голову, когда перо царапало пергамент, и ожидая, когда чернила впитаются в иссохшуюся страницу.

От скрипа пера Зузану пробирала дрожь, и лишь раз она сумела украдкой взглянуть не перечисленные в книге имена.

Возможно, темный незнакомец убедил Эржебет быть более осторожной. Книга учета, наверное, заперта в одном из ящиков комода или в сундуке.

В ее ушах до сих пор звучали слова Яноша, и она понимала, что он прав. Ей нужно сделать все, что в ее силах…

Когда другие служанки уже давно спали, Зузана потихоньку встала со своего соломенного тюфяка, вошла в башню, ежась от холодных сквозняков, и стала подниматься по винтовой лестнице, иногда шаркая, чтобы отпугнуть рыскавших в темноте крыс. Девушка ступала осторожно, хорошо зная путь, так что ни одна половица не издала ни малейшего скрипа.

Она тихонько приоткрыла дверь черного хода в туалетную комнату, опасаясь, что сквозняк проникнет в спальню графини.

Но оттуда доносился шум. Кровать скрипела, а графиня стонала и завывала. Вопли то ли боли, то ли восторга, копошение ног, шорох расшитых золотом и жемчугами жестких покрывал. Крещендо чмокающих звуков совокупления, учащенного дыхания и стонов.

Потом все стихло.

Зузана подождала, пока не расслышала скрип петель двери в спальню, шарканья и стука удаляющихся шагов. Графиня и ее темный спутник спускались в подземелье для ночных игр…

На краях тяжелой бархатной шторы сиял лунный свет. Зузана двинулась к несессеру у западного окна. Несомненно, Вида говорила про этот самый несессер. Раньше Зузана никогда не была в спальне…

Ее пальцы сжали ручку выдвижного ящика. Тот не поддавался.

– Он заперт, – раздался чей-то голос из угла комнаты.

Зузана, вскрикнув, обернулась. Из тени к ней протянулись длинные пальцы и вцепились в плечо.

– Что тебе нужно в этой комнате, Ночна Мора? – Это была ведьма Дарвулия. Она приблизила свое лицо к лицу Зузаны. – Тебе же строго-настрого запрещено переступать порог этой спальни.

Девушка не могла сдержать дрожь.

– Книга учета, – сказала Дарвулия. – Конечно, как я сразу не догадалась! Ты просто дура. Неужели ты думала, что графиня не предпринимает мер предосторожности и не запирает свои ценности?

Зузана посмотрела ведьме в глаза.

– Пожалуйста, не говорите, что я входила сюда. Умоляю! – взмолилась она хриплым шепотом.

Дарвулия зажгла свечку и поднесла к ее лицу. Девушка видела, как шевелятся ее мерзкие губы.

– Тебе известно, что графиня избегает меня? – спросила Дарвулия. – Теперь она водит дружбу с мужчиной младше ее.

– Я ничего не знаю об этом незнакомце. Так, только слухи от служанок. Я никогда его не видела.

– Прочие были для нее игрушками, – проговорила Дарвулия, очевидно, не слушая ее. – Они для нее ничего не значили. Но этот, видно, не таков. Пустить такого порочного, такого грязного самца к себе в постель! – проворчала она, и в ее голосе ощущалась смесь отвращения и отчаяния.

Зузана в ужасе смотрела на нее.

– Увидишь, она будет проклята, служанка. Увидишь, она будет проклята!

Дарвулия, плача, двинулась в альков. Зузана слышала, как скрипнула дверь в башне и послышались удаляющиеся шаги ведьмы по винтовой лестнице.

 

Глава 42

Чахтицкий замок

22 декабря 1610 года

Облаченный в черное незнакомец исчез в ту же ночь, когда из Чахтицкого замка пропала Дарвулия. Больше ведьму никто не видел. Некоторые поговаривали, что она с разбитым сердцем в тоске бродит по лесам.

Другие убеждали, что Темный убил ее, чтобы та больше никогда не делила ложе с графиней.

Повариха Брона бормотала молитвы. Она верила совсем в другое.

– Видишь, Зузана: двое злодеев пропали. Наверняка среди нас талтош…

– Талтош?

Брона привлекла девушку ближе и прошептала:

– Ведьмы чувствуют, когда поблизости талтош. Древние изгоняют злых духов. Если достаточно сильны.

Зузана уставилась на сморщенные губы старой поварихи, ощущая запах чеснока и свиного жира от ее тронутых сединой волос. Еще один дикий предрассудок, подумала девушка. Извечная борьба талтошей с вампирами, призраки и летающие по воздуху ведьмы… Для словаков все может объясняться сверхъестественным вмешательством, ведь мир полон духов и колдунов.

Зузана знала, что была последней, кто видел Дарвулию. Это произошло в ту ночь, в спальне графини. Она прекрасно понимала, почему ведьма могла покинуть Чахтицкий замок – ее отвергли ради другого любовника.

Девушка ничего не сказала Броне, чтобы не разубеждать ее в вере в доброго талтоша. Все полезные духи приветствовались. А подлинный злой дух никуда не делся. Он по-прежнему оставался здесь со своей неутолимой жаждой крови. В замке по-прежнему витал запах крови и жестоких расправ, несмотря на сильные благовония графини и ладан, которым она окуривала помещения.

* * *

В тот вечер графиня Батори, неожиданно скрывшись от своих фавориток и наперсниц, была недосягаемой ни для кого. Ее черная меланхолия держала в страхе всех обитателей замка.

– Твои кремы и мази ничуть не улучшают цвет моего лица! – кричала графиня на Зузану. – Посмотри на меня! Я сморщилась и осунулась, как старая крестьянка.

Зузана молитвенно сложила перед ней руки.

– Госпожа, вы прекрасны. Посмотрите в зеркало еще раз, прошу вас.

– Ты безобразная шарлатанка! Зачем я только сжалилась над тобой, проклятая уродина!

Графиня швырнула в девушку серебряным зеркальцем, но та увернулась. Зеркальце со звоном разбилось на осколки.

– Есть лишь одно средство, способное вернуть мне молодость, – сказала графиня, подбирая юбки и вставая со стула. – И его не дадут грубые крестьянки!

Шелестя жестким платьем, Батори выбежала из туалетной комнаты и захлопнула дверь в спальню, оставив Зузане подбирать с пола осколки зеркала.

* * *

Вызвали Яноша.

– Графиня велит вам составить ей компанию за ужином, – объявил высокий лакей. – Она выражает глубокую тревогу по поводу своих лошадей.

Янош вытаращил глаза.

– Лошадей? Но ее лошадям никогда не жилось лучше. Правда, у некоторых до сих пор остались следы от гниения стрелки, но они…

Посланец скривился, будто попробовал чего-то кислого.

– Ожидается, что сегодня вечером, через два часа после захода солнца, вы разделите ужин с графиней. Явитесь в замок как желанный гость. Графиня говорит, что вам надлежит проследовать через главный вход, а не через дверь для слуг.

И он развернулся на каблуках, не дожидаясь ответа.

Эрно Ковач, внимательно слушавший все это из угла конюшни, вытянул губы и присвистнул.

– Ну, конюший, попал ты в беду…

– Что вы имеете в виду?

Ковач подошел и сделал Яношу знак, чтобы тот наклонился к нему.

– Видно, ты ей понравился.

– Что? – воскликнул Янош. – Она же просила доложить о состоянии лошадей!

– Да наплевать ей на своих лошадей! Говорят, что темный незнакомец снова исчез, и никто не знает, когда он вернется. А она с ума сходит от похоти.

– Слышал я, что мужчинам она предпочитает молоденьких служанок, – сказал Янош, каменея.

– Графиня не очень щепетильна, если любовник хорош собой. И к тому же молод.

Конюший нахмурился. Затем оглянулся и, никого не заметив, сказал сквозь зубы:

– У меня нет никакого желания предаваться утехам с вдовой Ференца Надашди. Я родился при дворе Надашди и имел честь служить ему в Шарварском замке и сражаться рядом с ним на турецком фронте. Но я никогда не был прислугой Батори.

– О нет, конюший. Вот тут ты ошибаешься. Ты теперь вассал графини Эржебет Батори до конца своей жизни. А как долго продлится эта жизнь, зависит от прихотей графини.

* * *

Графиня Зичи Эчедская в тот вечер тоже была приглашена на ужин с графиней Батори.

– Наконец-то я встречусь с нею! – воскликнула молодая девушка, когда Зузана принесла ей письменное приглашение.

– Графиня Батори ждала, пока вы полностью оправитесь после долгого пути, госпожа. Я сообщила ей, что вы уже достаточно хорошо себя чувствуете и готовы отужинать с ней сегодня вечером.

Графиня Зичи зарделась, на ее бледных щечках расцвели розы.

– Должна также сообщить вам, что сегодня вечером за ужином будет присутствовать и конюший графини.

Улыбка на лице графини Зичи погасла.

– Конюший? Слуга, что ли?

– Да, – сказала Зузана. – Очень талантливый конюший из Шарварского замка. Его отец служит королю Матьяшу, объезжает королевских испанских жеребцов в Хофбургском дворце в Вене.

Молодая графиня, нахмурившись, теребила свои ногти.

– И все же он вряд ли дворянин. Как это возможно, чтобы он сидел за одним столом с графиней?

Зузана тщательно подобрала слова, прежде чем ответить:

– Такова воля графини Батори.

 

Глава 43

Братислава, Словакия

22 декабря 2010 года

Поездка из Вены заняла час. Шли минуты, пейзаж за окном становился все гористее, краски – ярче, а скалы – суровей и отвеснее. Бетси казалось, что она путешествует во времени. Когда они с Джоном сошли с поезда, звук словацкой речи вокруг вызвал тревожные воспоминания о смерти отца.

Выйдя из вокзала, они взяли такси. Водитель внимательно слушал по радио репортаж о футбольном матче. Потом репортаж прервался чем-то похожим на сводку новостей на быстром, как пулеметная очередь, словацком. Водитель крепче вцепился в баранку. Бетси услышала, как он пробормотал что-то под нос, а потом опустил стекло и сердито плюнул на дорогу.

Когда шофер вытер рукавом губы, она попыталась заговорить с ним на своем зачаточном словацком.

– Čo je to? – спросила она, указывая на холм.

Водитель выключил радио и посмотрел на нее с ошеломленной улыбкой на лице.

– Vlavo? To je Bratislavsky Hrad.

– Это Братиславский замок, – перевела Бетси для Джона. – Боже, как красиво!

Замок на холме возвышался над городом, его крутые стены вздымались на фоне неба.

Джон тихо присвистнул.

– Если бы я был монгольским захватчиком, мне бы не захотелось штурмовать эти укрепления.

Таксист поймал в зеркале взгляд Бетси.

– Ste Amerikanka?

– Ano. – Да, американка.

– Обама dobre, – сказал он. – Обама – хороший президент. Вам добро пожаловать в мою страну.

* * *

Такси пробиралось в тесноте узких мощенных булыжником улочек в сердце Stare Mesto, Старого Города в Братиславе. Отель «Аркадия» оказался тринадцатиэтажным зданием со сводчатыми коридорами, атриумом с витражами и одиноким оливковым деревом в вестибюле.

Когда Джон зарегистрировал себя и свою спутницу, Бетси, изнеможденная, с остекленевшим взором, уселась в крошечном баре рядом с вестибюлем и уставилась в телевизор, по которому передавали новости. Красивая блондинка что-то быстро тараторила гладкими накрашенными губами. Молодая пара на диване оторвалась от газеты, сосредоточившись на ее словах.

На экране показали снимок трупа – молодой женщины, худой и покрытой синяками. Она лежала, вывернув шею под невозможным углом, и камера выхватила и увеличила синюю рану у нее на шее.

«По американскому телевидению никогда бы такого не показали», – подумала Бетси.

Двое с газетой переглянулись, посмотрели на Бетси, а потом опять на экран телевизора. Мужчина взял руку своей подруги и пожал.

– Rozumite Anglichsky? – спросила Бетси. – Можете сказать мне, о чем она говорит?

Молодая женщина бросила на нее испуганный взгляд. Потом произнесла с сильным словацким акцентом:

– Вам-пи-и-ры.

– Вампиры?

Женщина троекратно кивнула.

– Монстр. Погубил три женщин. Другую женщину… забрал.

– Забрал?

– Похитил, – сказал англичанин в кресле, сложив свою газету. – Вот заметка по-английски.

Он встал и протянул газету Бетси.

ЗЛОВЕЩИЙ КЛЮЧ К ЛИЧНОСТИ УБИЙЦЫ

Еще одна женщина была обнаружена мертвой сегодня рано утром в пригороде Братиславы. Ивону Дравикову последний раз видели в ночном клубе «Шумный скандал», известном своими поздними дебошами, пьяными мальчишниками для иностранных туристов и, как сообщают, причастностью руководства к употреблению тяжелых наркотиков.

Говорят, Дравикова регулярно посещала этот ночной клуб. Свидетели сообщают, что примерно в час ночи она болтала с высоким темноволосым мужчиной и, согласно источнику, пожелавшему остаться анонимным, покинула клуб в 1 ч. 45 мин.

У нее была сломана шея, а также обнаружены синяки на горле. С левой стороны горла имеется глубокая колотая рана.

Это третий случай подобного жестокого убийства за последние четыре месяца в районе Братиславы. Кроме того, по крайней мере еще четыре женщины пропали после посещения многочисленных баров в этом районе.

– Боже, – проговорила Бетси, еле дыша. – Этот убийца, наверное, ненормальный.

– Страдает нездоровым влечением к наркоманам, – сказал мужчина, давший ей газету.

– Простите, но откуда вы знаете?

– Я здесь по заданию Скотленд-Ярда. Работаю по этому делу. Среди пропавших девушек две имели британское гражданство. – Он протянул руку. – Джордж Уайтхолл.

Бетси пожала ему руку, чувствуя, как дрожат ее пальцы. «Наверное, разница во времени», – подумала она.

– Я доктор Бетси Пэт. – Она кивнула словацкой паре на диване, включив и их в знакомство. – Психоаналитик из Колорадо.

– Тогда вам нужно разбираться в безумии, – сказал Уайтхолл. – Похоже, что большинство этих девушек – готы и панки, искавшие экзотические приключения и низкие цены для своих наркотических пристрастий. А потом, похоже, они получили больше, чем договаривались.

* * *

– Он работает на Скотленд-Ярд, – сказала Бетси в номере. – Думаю, мы должны попытаться сотрудничать с ним.

– Что ты имеешь в виду? – Джон предложил ей бутылку воды из мини-бара. – Он разыскивает заблудших девиц, пропавших наркоманок. Что у них общего с твоей матерью?

Бетси села на кровать и откупорила бутылку. На этикетке было написано Voda Dobra. В отеле такая бутылка, вероятно, стоила целое состояние, но отчаянно хотелось пить, и Бетси не стала проверять через Интернет, годится ли словацкая вода для питья. Когда она первый раз приехала в эту страну, то была еще слишком молода, чтобы заботиться о таких вещах.

– Но мы должны завести здесь связи. Посмотрим правде в глаза – как мы собираемся найти пропавшую американку, когда толком даже не говорим на здешнем языке? Я даже не знаю, где она останавливалась.

Джон вздохнул.

– Конечно, почему бы нет? Так и быть, поговори с этим Шерлоком Холмсом, если он все еще там. Пригласи его на обед, если хочешь. Я, кстати, умираю от голода, а ты?

Бетси встала с кровати, отчего заскрипели пружины, послала своему бывшему мужу усталую улыбку и поцеловала его в щеку.

– Спущусь вниз, – сказала она. – Посмотрю, там ли он.

– Тогда я с тобой.

* * *

Словачка-официантка поставила на столик три высокие кружки пенистого пива.

– Dobre chut! – сказала она, приветливо дернув подбородком.

– Dakiyiem, – ответила Бетси, заставив себя улыбнуться. – Она пожелала нам доброго здоровья.

– Dakiyiem, – повторил за ней Джон в спину уходящей официантке.

– Так вы говорите, ваша мать пропала неделю назад? – спросил детектив Уайтхолл. – Без следа?

– Мы не знаем, где она останавливалась. В своем последнем имейле она сообщала, что из Братиславы собирается в Пьештяны. Посмотреть на развалины замка, принадлежавшего графине Батори.

Детектив Уайтхолл положил вилку с наколотым на зубья большим куском жареной свинины с кислой капустой и прижал к губам салфетку.

– Графине Батори?

– Да, моя мать работала над книгой. Писала нечто вроде исторического трактата об этой женщине.

– Довольно кровавая тема.

– Вы что же, знакомы с ней?

Уайтхолл отправил пищу в рот. Бетси задумалась, не сделал ли он это нарочно, чтобы оттянуть ответ. Потом он надолго припал к кружке с пивом.

– Да, я знаю легенду о графине Батори.

– Вы сказали «легенду», – вмешался Джон. – Значит, истории про сотни убитых женщин – неправда?

– О, в этой части все правда. Она ведь была убийцей, к тому же ужасной убийцей. Правда, число загубленных ею может быть преувеличено – похоже, легенду распространяли король Матьяш и клан Габсбургов. Королю отчаянно хотелось прибрать к рукам ее земли и замарать имя Батори.

– Зачем?

– Батори семнадцатого века – особенно графинин племянник Габор, король Трансильвании, – ненавидели Габсбургов. Последние не могли защитить границу от оттоманских турок, так что задача остановить захватчиков ложилась на плечи Батори и других богатых венгерских господ. Венгры были в основном протестантами и не видели никаких преимуществ в союзе с Габсбургами.

– Похоже, вы хорошо осведомлены о представителях рода Батори, – сказал Джон, потягивая пиво. – Их история – ваше хобби или у вас была какая-то причина для подобных исследований?

Детектив выпрямился и посмотрел в глаза Джону, потом Бетси.

– Из района Братиславы и Пьештян сообщают о множестве убийств. Одна из версий, которую мы отрабатываем, состоит в том, что все эти кровавые дела как-то связаны с легендой о графине Батори.

– С чего бы это? – спросила Бетси.

– Спросите любого словака, знает ли он эту легенду. Вы не найдете такого, который не смог бы ее рассказать. Ужас просочился в подсознание всей нации.

Бетси посмотрела на него, приоткрыв рот. Подсознание?

– Может быть, там орудует какой-то сумасшедший, который пьет кровь из жил девушек, изображая из себя вампира, – продолжал детектив. – Или, может быть, он просто оставляет своих жертв истекать кровью, перерезав им шейную вену. Найденные тела были почти начисто обескровлены.

Бетси в потрясении прикрыла рот рукой.

За соседним столом рассмеялись приехавшие в отпуск чешские туристы. Смех прозвучал так неуместно, что она подскочила.

 

Глава 44

Чахтицкий замок

23 декабря 1610 года.

Карлик Физко проводил Яноша в замок. Конюший рассматривал его рыбьи глаза, сгустки слюны в углах рта.

«Идиот», – подумал он.

Проходя мимо сада, Янош замер от внезапного смрада.

– Боже! Что это?

Физко тупо уставился на него.

– Вонища… Так пахнут дохлые животные!

– А, – сказал Физко, мотая своей большой головой. – Это гниет туша лошади. Ее закопали в саду, чтобы удобрить почву для овощей.

Янош остановился.

– О чем ты говоришь? Все лошади под моим попечением, за последние недели ни одна не околела!

– Графиня Батори сказала, что это лошадь, – упрямо ответил Физко. – Значит, так оно и есть. Пошли, вы опоздаете. И она поколотит меня.

Когда они подошли, деревянная дверь с железными шишками величиной с мужской кулак раскрылась. Яноша ввели в зал, залитый светом десятков факелов и сотен свечей, мерцающих в хрустальных люстрах.

Перед ним стояла графиня Батори. Ее волосы были стянуты назад жемчужным головным убором. Вокруг рук раздувались белые льняные рукава, а корсаж был расшит золотом. Поверх малинового бархатного платья на Эржебет был белый шелковый фартук, указывающий на статус венгерской родовой знати.

– Пожалуйста, проходите, пан Сильваши, – сказала она. – Мне не терпится познакомить вас с моей гостьей и ученицей, графиней Зичи Эчедской.

Янош низко поклонился. Он был вновь ошеломлен беломраморным лицом графини и ее пронзительными янтарными глазами. Губы Эржебет были накрашены соком красных ягод, корни ресниц зачернены турецкой краской для век, а темно-рыжие волосы блестели от масла из серой амбры. Она выглядела на десятки лет моложе своего – хорошо известного Яношу – возраста.

Графиня предложила свою руку, чтобы Янош сопроводил ее. Тот осторожно коснулся локтя, зная, что такую честь обычно оказывают родовитым дворянам.

Ему не терпелось поделиться с нею своей тайной, но он знал, что нужно подождать подходящего момента.

Пока они шли, Янош слышал жесткий шорох графининого наряда. От ткани юбки исходил запах цветов. Янош отметил изящество ее тонкого, как птичья кость, запястья.

Графиня Зичи Эчедская ждала в передней у трапезной. На ней был белый фартук поверх венецианского шелкового платья.

– Графиня Зичи, позвольте мне представить вам моего конюшего Яноша Сильваши.

Графиня не присела в реверансе, но вяло протянула Сильваши свою руку.

– Большая честь, – пробормотал он, целуя девушке руку.

От этого поцелуя она выгнула брови, но ничего не сказала. Янош заметил, как торопливо гостья отняла руку.

– Сейчас мы поужинаем, – сказала графиня Батори и, ничего больше не говоря, вошла в трапезную, ожидая, что гости последуют за нею.

– Что это за тошнотворный запах? – шепнула графиня Зичи конюшему. – Так пахнет тухлое мясо!

Графиня Батори оглянулась на следовавших за нею гостей, и Янош не успел ответить на вопрос молодой аристократки.

* * *

Несмотря на пышный стол, тонкий богемский хрусталь и вина из Венгрии и Италии, Яношу было не по себе. Его очень тревожил необычный блеск в глазах графини, когда она смотрела на гостей.

– Надеюсь, вы нашли мою служанку сообразительной и умелой, – сказала графиня Батори графине Зичи, пригубляя тосканское вино.

– Видно, что она выучена искусной рукой, – ответила девушка и подняла подбородок. – Было очень великодушно с вашей стороны выделить ее мне.

Эржебет перехватила ее взгляд.

– Что-то не так, графиня Зичи?

– Не так? Определенно нет. Просто…

– Пожалуйста, продолжайте.

– Могу я спросить, отчего у нее так изуродовано лицо?

Янош чуть не поперхнулся вином, но ничего не сказал. Зузана! Она же говорит о Зузане.

Эржебет стрельнула в него глазами, а потом снова повернулась к графине Зичи.

– В юности она перенесла оспу. Я сжалилась над ней.

Графиня Зичи промокнула губы вышитым носовым платком.

– Вы действительно добрейшая женщина в Венгрии. Потому что она безобразна, настоящее чудище.

Трапезную наполнил звонкий смех графини.

Янош сжал кулаки и закашлялся, спрятав руки на коленях.

– Да уж, страшна, – согласилась графиня, вертя серебряным ножом. – Но Зузана выполняет свои обязанности добросовестно и хорошо. Тех, кто хорошо мне служит, я награждаю.

Звон серебра по фарфору был невыносим для горящих ушей Яноша. Схватив нож, как оружие, он уставился на мясо в тарелке перед собой.

– А вы, конюший, расскажите мне о… конюшнях, – сказала графиня Зичи. – Несомненно, у графини Батори прекраснейшие лошади во всей Венгрии. Разве ваш муж не был королевским шталмейстером, графиня?

– Во время турецких войн он служил королю Матьяшу во многих разных качествах. В том числе финансировал королевское войско. Титул шталмейстера был у него одним из многих, – проговорила графиня, слегка нахмурившись. – Но больше всего он любил титул Черного Бея. Так прозвали его турки, поскольку никого так не страшились в бою, как Ференца Надашди.

– Граф Надашди был шталмейстером? – удивился Янош. – В самом деле? Почти как я.

– Вы мой конюший, – быстро проговорила графиня. – Это совсем не одно и то же.

– Но мой отец служит конюшим у короля Матьяша, смотрит за его белыми жеребцами. Тот белый жеребец, которого я объездил, разве он не выходец из габсбургских конюшен?

Прежде чем ответить, графиня поднесла к глазам свой бокал и отпила вина.

– Откуда вам это известно?

– Белые кони королевских конюшен знамениты, их привезли из испанской Андалусии. Его родословная очевидна. – Конюший помолчал. – А может быть, жеребец сам поведал мне это вместе с другими тайнами Чахтицкого замка…

Глаза графини Батори и конюшего встретились. Черная муха села ей на щеку, и графиня свирепо ее прихлопнула.

– Я пошутил, графиня. Извините меня. А теперь хочу сообщить вам новость, графини, если можно, – сказал Сильваши, чувствуя, что настал подходящий момент.

– Новость?

– Да. Новость, которую я хранил, чтобы поделиться ею с вами за этим великолепным ужином.

– Что за новость?

Янош прокашлялся, предвкушая реакцию графини.

– Удача благословила семью Сильваши, ежели вы простите мне мое хвастовство. Король Матьяш даровал моему отцу дворянство и пожаловал ему вотчину близ Вены.

– Дворянство? Вашему отцу?! – воскликнула графиня Зичи. Ее лицо разрумянилось, и она захлопала в ладоши. – Какая прекрасная новость для вас, конюший! Должно быть, король высоко ценит вашего отца.

Графиня Батори промолчала, но по лицу ее пробежала тень.

– Да, теперь мой отец – дворянин. И верный сторонник нашего доброго короля.

Графиня Батори положила вилку и посмотрела на Яноша.

– Я постоянно переписываюсь с отцом. Он всегда живо интересуется состоянием лошадей, – говорил молодой человек. – И вашим здоровьем, графиня.

Он улыбнулся и, наконец выпив глоток красного вина, одобрительно причмокнул губами.

– Ваш виноград приобретает хороший вкус от такой каменистой почвы, графиня. Кто бы подумал, что фрукты так хорошо растут здесь, среди холодных диких скал…

Он знал, что графиня все поняла. Как сын дворянина – близкого друга короля, – Янош теперь был неприкасаем. Он спасен.

Еще две мухи зажужжали у его головы, а потом сели на щеку и шею графине Батори. Она раздраженно прогнала их.

– Любопытно, что в это время года здесь летают мухи, – сказал Янош. – Ведь уже было несколько сильных морозов и снегопад. Под Рождество эти паразиты – большая редкость.

Эржебет бросила на него холодный взгляд.

– Подохла лошадь – одна из старых кляч, что фермеры приводят на рынок. Мы закопали ее в огороде как удобрение – теперь я понимаю, это была страшная ошибка. В тепле гниющей туши заводятся мухи. – Она помолчала, а потом внезапно приложила руку ко лбу. – Прошу меня извинить. Я чувствую, что начинается головная боль.

Прислуживавший за столом лакей помог ей встать со стула, и она исчезла, неловко проковыляв в большой зал Чахтицкого замка.

 

Глава 45

Где-то в Словакии

23 декабря 2010 года

Грейс читала «Луна и грош» в кожаном переплете, когда послышался щелчок замка. Она в нетерпении взглянула на дверь, надеясь, что это Драшка. Прошло уже несколько дней, как она не видела девочку. Из ветреных коридоров в комнату хлынул холод. От этого леденящего холода у нее побежали мурашки по коже, а когда она узнала вошедшего, ее сердце почти остановилось.

Граф учтиво поклонился ей.

– Доброе утро, пани Пэт. Надеюсь, вы хорошо спали?

Грейс так стиснула зубы, что они скрипнули, и поискала глазами, чем бы запустить в своего похитителя. Книжка была тонкая, не слишком увесистая. Ей хотелось чего-нибудь хрупкого, чтобы оно разлетелось на куски от удара о его лоб.

– Как вы смеете разыгрывать эту нелепую комедию с вежливостью? Вы же псих.

Граф ухмыльнулся.

– Вежливость и учтивые манеры всегда были нелепы, моя дорогая доктор Пэт.

– Что же такое, по-вашему, есть у моей дочери? – спросила Грейс, хлопнув книгой по столу.

– Осторожнее с книгой, мадам. Это первое издание.

– Мне надоела вся эта таинственность. Моя дочь наверняка сходит с ума от беспокойства.

Граф подошел и взял книгу. Поставив ее обратно на полку, он обернулся и сказал:

– А что, если она в этот самый момент находится в Словакии?

– Лжете!

Граф Батори посмотрел на нее, и его губы изогнулись так, что это можно было принять за улыбку.

– Мадам, вы меня оскорбляете. Это сущая правда. У меня есть осведомитель, который держит меня в курсе – конечно, очень осмотрительно, – когда определенные люди регистрируют свой паспорт. Ваша дочь только что прибыла в Словакию.

Грейс захлестнули эмоции. Сначала радость, потом тревога, потом страх. Но она отказалась доставить графу удовлетворение своим ответом.

– Я еще не знаю, где она, – как ни в чем не бывало продолжал тот, – но у меня есть осведомители и в других местах. Проследить ее путь не составит особого труда и не потребует много времени.

Грейс посмотрела на его любезную улыбку, и от этой улыбки ее до костей пробрал холод.

– Позвольте вам напомнить: все, что требуется от вашей дочери, – это сотрудничество. Зачем мне причинять ей страдания?

Он аккуратно закрыл за собой дверь. В замке щелкнул ключ.

 

Глава 46

Отель «Аркадия»

Братислава, Словакия

23 декабря 2010 года

Гудок мобильника пробудил Бетси от крепкого сна. Она вскочила и непонимающим взглядом осмотрела незнакомую комнату. Затем с колотящимся сердцем принялась шарить по столику в поисках телефона.

– Алло? Алло?

– Бетси, это Луис. С Ринго все в порядке, – раздался голос, не дожидаясь вопроса. – С вашим домом тоже все в порядке. Но тут кое-кто хочет с вами поговорить. Очень важно.

– Что? Кто?

– Эй, Бетси, это я. Я заставила Луиса позвонить вам, он не дает мне ваш номер. Но мне позарез нужно было вам позвонить. Дело не во мне, а в…

– Дейзи? Почему ты мне звонишь? – проговорила Бетси, садясь на кровать, и взглянула на часы. Было десять часов утра. – У вас там который час?

– Два часа ночи. Все это время я уговаривала Луиса позвонить вам. Бетси… Там, на кладбище, были какие-то люди. Они… Извините, даже не знаю, как вам сказать.

– Что?

– Они раскапывали могилу вашего отца.

– Что?

– Мы позвонили в полицию, они испугались и убежали. Но я думаю, они что-то искали.

Бетси вдруг поняла, что плачет.

– О боже! Как… Зачем… Как ты там оказалась?

– Простите, Бетси.

– Кто? Кто это делал?

– Не знаю. Их было трое. Двое копали, один наблюдал. Они говорили на каком-то тарабарском языке. Не знаю, что это был за язык…

– Ты вызвала полицию?

– Да, сразу же.

Бетси провела рукой по волосам.

– Это номер моего мобильного. Если что-то услышишь – слухи, что угодно…

– Сразу же позвоню. Конечно.

– И… спасибо, Дейзи. Спасибо.

Бетси отключила вызов и позвонила в комнату Джону.

– Пожалуйста, зайди. Кое-что случилось. – А потом прошептала: – Ты мне нужен.

 

Глава 47

Чахтицкий замок

23 декабря 1610 года

– Если у нее заболела голова, – прошептала Зузана, осторожно ступая с Яношем по темному коридору, – это может быть симптомом серьезной болезни. Конечно, ей пришлось извиниться. Через несколько минут мог начаться приступ.

– Серьезной болезни? – переспросил Янош.

Зузана кивнула.

– Это фамильная особенность Батори. Должно быть, что-то глубоко ее взволновало, вызвав приступ. С нею этого не случалось уже несколько лет. Слуги, перевозившие ее из Эчеда в Шарвар, говорили, что в молодости ей было гораздо хуже. В детстве у графини случались частые приступы с конвульсиями, она билась, прикусывала язык, закатывала глаза.

– Зло сидит у нее в крови, – сказал Янош. – Зло в крови у всех Батори.

Зузана снова кивнула.

– Ее племянник Габор…

– Трансильванский Нерон? – Янош в отвращении поморщился.

– Да, значит, до тебя дошли слухи в Шарварском замке… Не один, а целых два его ребенка были зачаты его собственной сестрой Анной. Он одержим чистотой крови Батори.

– Тьфу! Кровь Батори! – Янош сплюнул. – Остается лишь поздравить брата и сестру с тем, что так поддерживают чистоту крови.

– Безумная тетка графини Клара занималась черной магией и рыскала в поисках любовников по улицам и аллеям Вены. Женщина или мужчина, богатый или бедный – ей было все равно. У нее были сотни любовников и любовниц. Но ее судьба оказалась мрачной – ее изнасиловал целый гарнизон турок, а потом ее задушили подушкой.

– Туда ей и дорога.

Зузана оглянулась.

– И еще, – прошептала она. – Графиня хвастает предком, который жил двести лет назад. Влад Колосажатель.

– Колосажатель?

Зузана кивнула.

– Графиня очень гордится им. Называет кровавым защитником Трансильвании. Говорят, для устрашения турок он сажал на кол своих врагов, а заодно и своих слуг – всех, кто ему не нравился. Кол входил меж ягодиц и выходил из головы.

– И с чего гордиться таким предком-изувером?

Зузана покачала головой.

Янош провел большим пальцем правой руки по ребру левой ладони.

– Поразительно, как графиня Батори подражает своему предку, – задумчиво проговорил он, и Зузана заметила молочно-белый шрам у основания его мизинца.

– Мой отец говорил, что все их семейство на протяжении веков охвачено безумием, – сказала она. – Az alma nem esik messze a fájától.

Яблоко от яблони недалеко падает.

 

Глава 48

Отель «Аркадия»

Братислава, Словакия

23 декабря 2010 года

Бетси и Джон написали заявление в братиславскую полицию и еще раз связались с американским посольством, пока оно не закрылось на рождественские каникулы. Но после этого у них хватило сил только на то, чтобы вернуться в отель. Они сидели в ее номере, едва придя в себя от усталости.

– Я слишком устала, даже чтобы поспать, – сказала Бетси.

– Понимаю тебя, – зевнул Джон. – Попытайся немного почитать. Держу пари, уснешь.

– Можно, кстати, еще проверить электронную почту, – сказала она.

Слава богу, в отеле был Интернет.

Она открыла свой компьютер и подождала, пока тот, жужжа, придет в сознание. Потом проверила электронную почту. Ничего нового. Потом «погуглила» блог Дейзи.

Через какое-то время подошел Джон и заглянул через плечо.

– В своем блоге она пишет что-нибудь об анализе?

– Блог у нее какой-то чудной, – сказала Бетси. – Она как будто проводит самоанализ… используя иллюстрации «Красной книги» как стимул.

– Вроде того, чем занималась ты.

– Я никогда не пользовалась «Красной книгой» ни с кем из моих пациентов. С чего бы мне это делать?

– Все это похоже на твой интуитивный метод, – пожал плечами Джон. – Не воспринимай все так ревниво. Получилось несколько… своеобразно.

Бетси напряглась.

– Как это «ревниво»?

– Я только хотел сказать, что ты всегда ищешь инновационный – или уникальный? – способ, чтобы добраться до пациента. Я произнес это как комплимент.

Она отодвинула стул, скрипя ножками по плиткам пола, и сложила руки на животе.

– Это не я вытащила с полки «Красную книгу». А она, Дейзи.

– Может быть, у нее произошла вспышка интуиции.

Нахмурившись, Бетси посмотрела на своего бывшего. Он стоял, разведя руки и повернув ладони вперед – жест человека, которому нечего скрывать.

Она глубоко вдохнула и попыталась расслабиться. Лицо, плечи… спина.

– Извини, я что-то взвинчена. Не возражаешь, если я просплю ужин?

Джон внимательно на нее посмотрел.

– Бетси, ты что-то хочешь мне рассказать?

Она посмотрела в окно на падающий снег, засыпающий шиферные крыши Старого Города.

– Когда я ездила в Нью-Йорк на выставку «Красной книги» – ты знаешь, – там была программа «Диалоги о «Красной книге»». И…

– И что?

– Там была гадалка по картам Таро. Все присутствовавшие вытянули по карте… И я… Ну, в общем, это глупо.

– Нет, продолжай! Рассказывай. Я хочу знать.

– Я вытащила действительно тревожную карту. Девятку Мечей. На ней изображена молодая женщина, девушка, которая сидит на кровати и плачет. А над ней повисли девять мечей; они не умещаются на карте, и поэтому их острия не видны.

– И что сказала тебе гадалка?

– Она сказала, что есть какие-то семейные тайны, которых я не знаю, но скоро открою. Какая-то трагедия… И…

Женщина замолчала и закрыла лицо руками.

– О, Бетси, – сказал Джон, опустившись на колени у кресла и прижимая ее к плечу. – Ш-ш-ш, – стал он успокаивать ее, гладя по голове.

– Но…

– Ты знаешь, как я отношусь ко всей этой психической чепухе. Чепуха – она и есть чепуха. Эту карту мог вытянуть кто-то другой, у кого не пропала мать. Это случайность. Ничего не значащая случайность.

– Ко мне подошла какая-то женщина и сказала, что Девятку Мечей еще называют Господином Жестокости.

– Ну и что? Все это вздор, ты же сама понимаешь! Знаешь, ты, наверное, все-таки переутомилась. Разница во времени, твои тревоги о матери и все такое… И еще наш новый приятель, английский детектив, рассказал тебе про вампиров-убийц, а это разожгло твое воображение. Но все это не имеет никакого отношения к твоей матери.

Бетси тыльной стороной кисти вытерла глаза.

– Ладно. Ты прав. Пожалуй, выпью снотворное. Мне снились кошмары. Вампиры. И каменная женщина. Это юнгианские архетипы, и все же – они так реальны. Это кажется скорее воспоминанием, а не сновидением.

– Ну и хорошо, Бетс, – сказал Джон, прижав ее к себе крепче. – Ты чертовски много пережила. Хочешь, я останусь с тобой на ночь?

Проглотив слезы, Бетси поцеловала его в губы. Нежным, но не долгим поцелуем.

– Иногда хочу. Но мы оба понимаем, что это была бы ошибка.

– Я не это имел в виду. Я имел в виду – присмотреть за тобой.

– Спасибо.

Встав с кресла, она коротко обняла его, и он удалился.

 

Глава 49

Где-то в Словакии

23 декабря 2010 года

Грейс спала на раскладной кровати – более чем комфортабельной. Каждый вечер молчаливая горничная ее раскладывала, а утром складывала вновь. Грейс пыталась заговорить с нею на словацком, но женщина не проявила ни тени понимания. Она лишь вежливо кивала и продолжала заниматься своим делом – заправляла простыни и взбивала пуховые подушки.

По ночам Грейс совсем расклеивалась. Она натягивала пахнущую лавандой простыню на лицо и вдыхала запах чистоты. В этой неуместной роскоши было что-то такое, отчего она не могла удержаться от рыданий.

Однажды ей показалось, что она слышит эхо от своих рыданий. Грейс замолкла на полувздохе и прислушалась. Но расслышала лишь глухую тишину большого зала и множества пустых коридоров замка.

Потом донесся плач – откуда-то снаружи замка. Она неуверенно слезла с кровати. Простыня обмоталась вокруг ноги и не пускала. Грейс надела очки.

И в ярком свете прожектора увидела три фигуры.

Какая-то темноволосая девушка рыдала и вопила, вырываясь от двух мужчин, которые подтащили ее к дому и исчезли из виду.

Позже в ту же ночь Грейс проснулась от собственных рыданий. Даже подушка промокла от слез. Ей приснился умерший муж.

С ночи перед рождением Бетси ей никогда ничего не снилось.

А теперь во сне рядом сидел Чеслав и, прикоснувшись рукой к ее щеке, что-то рассказывал. В его глазах было отчаянное желание заставить ее понять. Но что? Что-то по поводу какого-то пациента. Это было в Вене, много лет назад, когда он работал в каком-то привилегированном заведении для умалишенных.

Самый страшный ужас в мире – не призраки и чудовища, не вампиры и прочий вздор. Самое страшное в мире существо – это сумасшедший человек.

Во сне муж тряс ее, приговаривая: «Разве ты не помнишь? Не помнишь?»

Она заплакала, потому что не знала, что должна была помнить. А добрый, мягкий человек, который при жизни ни разу не сказал ей грубого слова, во сне схватил ее за плечи и дернул так, что у нее затряслась голова.

С порывом ветра донесся далекий крик, а потом все поглотила тишина замка.

 

Глава 50

Дворец Хофбург

Вена

23 декабря 1610 года

В Вене завывал холодный декабрьский ветер, срывая с крыш черепицу, и она разлеталась, разбиваясь о сверкающий льдом булыжник на мостовой.

Король Матьяш бродил по залам дворца, словно лев в клетке. Своды дворца и каменные стены, увешанные портретами Габсбургов, предков короля, отражали стук его сапог. Матьяш получил письмо из Клужа, резиденции трансильванского парламента.

– Ваше величество, прошу разрешения поговорить с вами, – сказал Мельхиор Клесль, войдя в зал.

– Говори!

– Вашим подданным следовало бы лицезреть вас на богослужении во время Рождественского поста, – обратился к нему епископ.

– Какие еще подданные? Кровожадные католики или мятежные протестанты?

Мельхиор Клесль вздохнул.

– Габсбурги всегда были католиками, ваше величество. Мать Церковь высоко ценит носителя Короны как защитника Веры.

– Мой отец отверг соборование по католическому обряду. Пожалуй, и мне следует поступить так же, – с горечью сказал король. – Большинство моих подданных – венгерские протестанты.

Мельхиор Клесль посмотрел на пергаментный свиток в руке короля Матьяша.

– Плохие новости, ваше величество?

Матьяш шумно выдохнул, размахивая письмом.

– Эта свинья Габор Батори вступил против меня в сговор с султаном. Расширяя свое королевство, он вторгся в Валахию. Глупец!

– В Валахию! Какие притязания могут быть у него на эти земли?

– Батори считает Валахию частью Трансильвании как владения древнего Ордена Дракона, – выплюнул король. – Беспочвенный вздор. Измена! Он заявляет, что Влад Цепеш – его дальний родственник.

– Влад Цепеш! Орден Дракулы? – Мельхиор Клесль покачал головой и поплотнее запахнул камзол от проникающего сквозь свинцовые стекла сквозняка. – Эти Батори породили целый змеиный рассадник, гнездо негодяев и хладнокровных убийц. Нетрудно представить, что Габор действительно гордится подобным родством, а не стыдится его.

– Ба! – воскликнул король. – Турки поиграют с Габором, как кошка с мышкой, а потом прикончат и назначат воеводой неверного. И снова будут стучать в ворота Вены.

– Ваше величество, но ведь Габор не думает, что сможет удержать Валахию?

Матьяш взметнул над головой полученный из Трансильвании пергамент и грозно потряс им.

– Габор публично казнил своего военачальника Болдижара Корниша на площади, чтобы показать свою непререкаемую власть. Верные люди донесли мне, что заговорщики собирались убить Батори, когда тот спал, но у убийцы не хватило духу.

– Заговор Корниша?

Король Матьяш утвердительно качнул подбородком, на шее у него вздулись жилы.

– Батори спал с его женой, как и с бесчисленными женами своих верных офицеров, он наставлял рога преданным ему людям. Корнишу надоел этот властолюбивый болван.

Мельхиор Клесль нахмурился.

– Варвар-трансильванец, отдавший ублюдку собственную сестру.

– Мне наплевать на его похоть, так же, впрочем, как и на его политические амбиции, – сказал Матьяш. – Он желает править всей Европой под знаменем Батори. Человек, написавший это письмо, сообщает, что Габор отправил послов в Константинополь на совещание с султаном. Он собирается вторгнуться в Польшу, чтобы завоевать ее для турок. Грязная свинья!

Нахмурившись, епископ крутил перстни на своей руке с большими выпуклыми костяшками.

– В надежде, что султан назначит его воеводой над всеми восточными землями?

– Разумеется. И он заверил кальвинистов, что их религия распространится по всем восточным владениям.

Епископ сдержал свои чувства.

– Несомненно, в этих донесениях какая-то ошибка. Эти Батори никогда не подвергнут риску свои богатства ради религии!

– Власть – вот религия Габора. Весь этот проклятый род одержим властью. Властью и похотью. Даже султан зовет Габора «Дели» – сумасшедший. – Король Матьяш сжал руку в кулак. – Габор Батори намеревается объединить Молдавию, Валахию, Польшу и Трансильванию и выступить против Габсбургской короны.

Король замолчал и ссутулился.

– Если он преуспеет, империя Батори окажется больше нашей. Он станет так же могуществен, как некогда был Влад Цепеш.

 

Глава 51

Чахтицкий замок

23 декабря 1610 года

Графиня велела поварихе Броне готовить для графини Зичи особые блюда.

– Она болезненно худа и бледна, – сказала графиня. – У нее совершенно нет плоти, одна кожа да кости.

– У себя в восточных землях они ничего не понимают в добром питании, – заметила Брона.

Лицо графини исказилось яростью, и она закатила поварихе оплеуху.

– Откуда тебе знать мою страну, тупоголовая идиотка!

– Да, госпожа. Простите меня, графиня, – сказала Брона, сделав неуклюжий реверанс, отчего ее суставы хрустнули. Рука графини Батори отпечаталась красным у нее на щеке и подбородке.

– Фу, ты невежественная мужичка! Учти, повариха: готовить только вкусное, чтобы разжечь ее аппетит. Корми ее масляными тортами да мясом, самыми лучшими частями. Давай ей сыры и густые сливки, булочки и разное варенье.

– Да, графиня.

– Твоя кухня должна быть похожа на магические чары – гостью нужно уговаривать и соблазнять есть, есть все больше и больше.

– Да, разумеется, графиня. Я с удовольствием буду готовить особые лакомства для вашей гостьи. Буду стараться изо всех сил.

– И еще, повариха: больше никогда не отзывайся дурно о восточных окраинах и о Трансильвании, – грозным тоном сказала графиня. – Поняла?

Когда Брона удалилась, графиня Батори пробормотала:

– Если в жилах у девушки нет живости, мне от нее никакого толку.

Она посмотрела в зеркало и увидела молча ожидающую Зузану.

– Что ты крадешься, как вор? Причеши мне волосы!

 

Глава 52

Карбондейл, штат Колорадо

23 декабря 2010 года

В декабре в Скалистых горах темнеет рано. Когда Дейзи добралась до Карбондейла, стояла уже кромешная тьма.

Мать заставила ее поесть перед уходом.

У Дейзи еще стоял во рту вкус булочки с вяленым помидором и арбузного чатни, когда она постучала в сиреневую дверь маленького викторианского особняка на Мейн-стрит.

– Так и есть, это Похоронная Девочка, – сказал Луис, открыв дверь.

Ринго протиснулся мимо столбоподобной ноги Луиса и бросился к Дейзи. Он кружился волчком, звонко лая и неистово размахивая хвостом.

Дейзи опустилась на колени, чтобы погладить его, а он снова и снова лизал ее лицо.

– Рад видеть тебя до полуночи, хотя ты по-прежнему вся в черном, – зевнув, сказал Луис. – Почему бы тебе не отказаться от этого ведьмовского обличья и не надеть что-нибудь цветное? Моя мама может подобрать тебе отличное платье для фиесты…

– Ладно, ладно, хватит, Луис, – отмахнулась она. – Я пришла не для этого.

– Entra, – сказал он. – Входи и рассказывай.

Девушка вошла в гостиную викторианского особняка, Ринго словно приклеился к ее ноге.

– Ну, что ты хочешь?

– Помнишь того домушника? Не думаю, что он искал деньги.

– И что?

Она рассказала о том, что случилось на кладбище.

– Те парни что-то искали в гробу. Вряд ли там были деньги. Они искали что-то другое.

Луис сложил свои толстые руки на груди.

– Это дело докторы Бетси.

– Да, но она ведь уехала. А что, если мы можем ей чем-то помочь?

– Что ты имеешь в виду?

– А если мы с тобой найдем то, что искали эти ребята? А потом перепрячем куда-нибудь, где они никогда не отыщут. Потому что, скорее всего, они вернутся.

Луис хмыкнул.

– Если вернутся, у меня есть для них cuchillo.

– И все же, Луис! Даже с ножом. А что, если у них «пушки»? Вдруг явятся все трое?

– Мы с Ринго с ними справимся.

Пес завилял хвостом.

– Будь реалистом…

– Эй! Посмотрите, кто советует мне быть реалистом! Ты каждый день наряжаешься ведьмой. И ты больше реалист, чем я?

Дейзи прищурилась.

– От тебя никакой помощи, Луис.

– Я здесь для того, чтобы оберегать дом от всякого, кто захочет что-то забрать у Бетси. Даже от тебя.

– Но как ты не видишь! Это же не нанесет ей никакого вреда. Это чтобы защитить ее…

– Нет. Не лезь в ее дела. Давай лучше выпьем cerveza, ведьмочка. Я знаю такие места, где не спрашивают документы.

* * *

– Тебе не придется провести с ним больше часа, – упрашивала Дейзи по телефону. Кто-то рядом спустил воду, едва не заглушив голос в мобильнике. – Для меня это будет колоссальное одолжение… Да, можешь забрать «Красную книгу» домой на выходные. Обещаю. Да, я побеседую с тобой в своем блоге. Только…

Молчание.

– Жас! Ты великолепна! Да, мы сейчас там. Увидимся через сорок минут?

Захлопнув мобильник, Дейзи вышла из туалета. Она представила, какой фурор произведет Жас, когда войдет. Она была латиноамериканским готом, но носила облегающую красную одежду – обтягивающую и сексуальную. Всегда носила в сумке черные туфли на шпильках-кинжалах, даже зимой, и при входе сбрасывала зимние сапоги и надевала их.

Луис сойдет с ума. Эта мысль вызвала у Дейзи улыбку, и ее зуб сверкнул.

В баре было темно, и стоял запах прокисшего пива. Перед двумя музыкантами с электрогитарами стояли маленькие столики, покрытые линолеумом. Официантка латиноамериканской внешности с большими кольцами в ушах и в оранжевой блузке с воланами неторопливо подошла к их столику и, позвякивая серебряными браслетами, поставила перед ними две жестянки кока-колы.

– Tu especialidad, Luison, – сказала она и посмотрела на Дейзи. – Эй, нынче Рождество! А ты все еще празднуешь Хэллоуин?

Официантка уперлась руками в бока и, закинув голову, расхохоталась; золотые кольца в ушах засверкали под флуоресцентными лампами.

– На самом деле нет, – нахмурилась Дейзи. – А ты все еще празднуешь Синко де Майо? Миленький костюмчик.

Улыбка официантки погасла.

– Ладно, chicas. Basta, – вмешался Луис. – Gracias, Лупе. Gracias.

Официантка потопала прочь, пулеметными очередями бормоча ругательства. Дейзи различила в этой тарабарщине только слово puta.

– Я не заказывала колу, – заметила она.

– А это и не кола. Pruebala.

Она предвкушала сладость безалкогольного напитка, и обжигающий укус текилы вызвал у нее улыбку.

– Круто. Mucho.

– Да. Лупе – una amiga. Кстати, по поводу твоего похоронного наряда она не имела в виду ничего плохого.

– Синко де Майо тоже прекрасный день, – сказала Дейзи, с улыбкой откинувшись на спинку стула. Она расплатилась за свою банку колы. Луис отвернулся послушать группу, и стул заскрипел под его весом.

Дейзи заглянула в мобильник. Еще тридцать минут. Она подгоняла время, зная, что Жасмин не останется с Луисом в баре на всю ночь – у нее всегда были другие планы.

* * *

Луис не погасил свет в викторианском особняке, и потому Дейзи было трудно подкрасться незамеченной, когда она искала незапертое окно.

В Карбондейле царило рождественское настроение, все шумно веселились. Несмотря на холод, громкие голоса доносились и с Мейн-стрит. Люди смеялись и кричали по пути в рестораны и бары.

Она прошла по замерзшей траве, ее сапоги с хрустом давили комья снега. Что ей искать? Что-то такое, ради чего стоит проникнуть в чужой дом. Что-то такое, ради чего стоит раскапывать могилу. Разграбление могил. Звучит готично – но от реального зрелища на кладбище она содрогнулась. Ей не приходило в голову, что могло заставить кого-то совершить такое. Но она не сомневалась, что узнает, как только увидит это. Чувствовала, что узнает.

Дейзи понимала, что ей нужно обязательно проникнуть в дом.

Она забыла перчатки. Холодное гладкое стекло и замерзшая облупившаяся краска на рамах кусали за пальцы. Ругаясь про себя, девушка толкала каждое окно, до которого могла добраться. Ее голые руки онемели и покрылись крошками засохшей краски. Все было надежно заперто.

– Проклятье, – прошептала Дейзи, изо всех сил стараясь отгадать, где мог быть спрятан запасной ключ. Не под старым пеньковым ковриком, не под цветочными горшками у двери. Не на гвоздике за углом, и не в фальшивом каменном тайничке для ключей.

И тут она чуть не споткнулась о занесенные снегом двери в погреб. Это были старомодные двери, расположенные под тупым углом к земле и открывающиеся вверх. Когда погреб копали, он, видимо, предназначался для хранения корнеплодов.

Дейзи смахнула снег и, нащупав металлическую ручку, потянула за нее. Дверь открылась, сломав ледяную корку. Девочка достала из рюкзака фонарик и спустилась по старым деревянным ступеням.

В погребе пахло сырой землей. Он был сплошь, сверху донизу, заставлен какими-то ящиками, старой мебелью; среди хлама виднелась латунная вешалка. Дейзи пробралась вперед, и луч фонарика выхватил ступени, ведущие на первый этаж дома.

За дверью послышался дикий лай Ринго.

– Всё в порядке, Ринго, – сказала она. – Добрый пес.

Он сперва затих, а потом начал радостно скулить.

Девочка открыла дверь и вышла в прихожую, где на письменном столе стояла зажженная лампа. Никаких бумаг или папок здесь видно не было. Ринго стучал хвостом по полу. Он все скулил, пока Дейзи не почесала ему за ухом.

Она прошла в переднюю комнату, это был кабинет Бетси. Все выдвижные ящики были заперты. Она проверила блокнот у телефона. Там было небрежным почерком записано лишь несколько слов, в частности крупными буквами «ПОСОЛЬСТВО» и длинный международный номер. Дейзи наклонилась поближе и посветила на неразборчивое слово.

– «Исчезновение», – разобрала она. И еще «декан в Чикаго», и потом еще один телефонный номер.

Дейзи выдрала страницу из блокнота и засунула в карман. Это уже что-то. Хотя и не то, что искала. С замиранием сердца она взглянула на часы. Жас не будет долго задерживаться – может быть, еще минут двадцать.

Дейзи еще раз осмотрела темный кабинет, где Бетси работала с пациентами, и вздохнула, вспомнив тот день, когда впервые заговорила со своим врачом. Свет фонаря упал на два кожаных кресла, одно напротив другого. От них, пустых и безмолвных, исходила печаль.

Ринго зазвенел ошейником и ткнулся мокрым носом ей в ладонь. Она улыбнулась ему.

Он тоже был частью того дня, когда случился прорыв между нею и Бетси.

Когда она наконец обрела голос.

Ее взгляд упал на полку с книгами. Многие из них были раритетами – первыми изданиями на немецком. Она посветила на матерчатую обложку книги, которую в тот день потрогала и едва не вытащила.

Дейзи подошла и снова потрогала корешок. В отличие от остальных, он не был кожаным.

«У нас когда-то было первое издание, – сказала тогда Бетси. – Это переводится как «синхрония».

Ухватившись за корешок книги, Дейзи вытащила ее.

Свет фонаря упал на темный силуэт позади ряда книг.

Девочка положила книгу Юнга и вытащила еще несколько редких изданий, чтобы посмотреть, что находится за ними.

Там виднелось что-то продолговатое, завернутое в черный бархат. Внутри свертка оказалась тонкая книжка. Дейзи осторожно развернула ее. Книжка была старая, название почти стерлось, но она узнала первые слова: «Synchronizitat, Akausalitat…» А под ней лежала еще одна книга, совсем древняя.

Дейзи открыла вторую книгу. От нее исходил затхлый запах. На жестких кремового цвета страницах виднелся какой-то список из непонятных слов на неведомом языке.

За словами «Маргаретен», «Барбора», «Адела», «Маленка» следовали другие, заканчивающиеся на «ова».

До нее дошло, что это имена.

Ринго завыл, и Дейзи вздрогнула. Она быстро обернулась.

Из книги выпал конверт и упал на дубовый пол. Она наклонилась и подняла его. Конверт был запечатан и адресован доктору Элизабет Пэт.

Дейзи снова завернула обе книги и конверт в бархат и осторожно засунула сверток себе в рюкзак, а, взглянув на часы, грязно выругалась себе под нос.

– Ринго, хороший мой пес, – сказала она. – Оставайся-ка лучше тут. Луис скоро вернется и выведет тебя погулять.

Дейзи поспешила обратно в погреб, а оттуда – прочь от дома. Перейдя улицу, она увидела, как какая-то черная машина мигнула фарами.

Лиц в машине было не различить, но Дейзи вдруг поняла, что за ней следят…

 

Глава 53

Братислава, Словакия

24 декабря 2010 года

Бетси вытерла руками глаза.

– Ты устала, – сказал Джон. – Да еще эта разница во времени… Уже за полночь, Бетси. Постарайся уснуть.

– Да нет, это все от долгой работы за компьютером. Развивается сухость в глазах, – ответила она.

Джон выглянул у нее из-за плеча и увидел на экране изображение карты Visa c адресом электронной почты доктора Грейс Пэт.

Бетси набрала: «Рудольф_II», – и пробормотала:

– Чушь собачья…

Она попыталась набрать «Матьяш», потом «Матьяш_1608», «1608_Матьяш».

– Дерьмо! – выругалась она погромче, наматывая прядь волос на палец.

– Откажись ты от этой идеи, – посоветовал Джон. – У пароля тысячи комбинаций. Статистическая вероятность найти…

– Джон, только не начинай. Не надо! – предупредила Бетси и уставилась на экран. – В слове Esztergom должна быть буква z?

Джон посмотрел в путеводителе.

– После s. А что?

Падение Эстергома в 1543 году было знаменательным сражением, о котором ее мать всегда рассказывала на своих лекциях по истории Восточной Европы. Бетси набрала «Esztergom_1543», нажала «Ввод» и крикнула:

– Есть!

На экране появился список расходов по кредитной карте Грейс вплоть до дня ее исчезновения.

Последняя расходная операция была совершена в одном из ресторанов в Пьештянах.

– Значит, она была в Пьештянах. И там последний раз воспользовалась карточкой.

– Это курорт, известный своими минеральными источниками. Довольно дорогой для твоей мамы…

– Может быть, она останавливалась где-то поблизости и ездила туда обедать. А может быть, там есть какая-нибудь дешевая ночлежка…

Джон был уже за компьютером.

На сайте TripAdvisor предлагались две дешевые гостиницы в интересующей их области. Джон набрал номер на своем мобильнике.

– Dobre Den, Penzione Trematin, – раздалось в трубке.

– Здравствуйте. Вы говорите по-английски?

– Немного. Чем могу помочь?

– Мы пытаемся разыскать одну американку. Она могла останавливаться в вашей гостинице. Ее имя – доктор Грейс Пэт.

– Вы из полиции?

– Почему вы спрашиваете? – спросил Джон, делая знак Бетси.

– Американская леди не вернулась. Все ее вещи мы упаковали в чемоданы и ждем ее возвращения. Нам пришлось сдать ее комнату.

– Значит, она останавливалась у вас?

– Да. Я заказала ей столик на ужин в ресторане отеля «Термиа Спа» в Пьештянах. Но она так и не вернулась.

 

Глава 54

Аспен, штат Колорадо

24 декабря 2010 года

– Кабинет декана Кокса, – послышался женский голос.

– М-м-м, здравствуйте. Я бы хотела поговорить с деканом.

– Могу я спросить, кто звонит?

– Это… Мэри Джонс. Я была студенткой у доктора Пэт в прошлом семестре.

На линии возникла пауза.

– Извините, я ожидала другого звонка. А по вашему вопросу…. Дело в том, что декан не принимает до следующего семестра. Пожалуйста, перезвоните после десятого числа.

– Что ж, тогда, наверное, придется устроить скандал в Попечительском совете. Мой дядя крупный спонсор и был членом…

Женщина прервала ее.

– Может быть, я все-таки смогу помочь. Декан сейчас на другой линии.

– Ну… Я хочу оспорить оценку. Я очень расстроена. А мой отец – давний спонсор университета…

– Понимаю.

– Я оставила несколько сообщений для доктора Пэт, но она мне так и не перезвонила.

– Доктор Пэт сейчас… в отпуске, и связаться с нею невозможно.

– Хорошо. Так что же мне делать с оценкой? То есть я продолжала сдавать экзамены и все такое. Я могу доказать, что не провалила этот курс – я набрала девяносто пять баллов! А меня взяли и перевели к другому преподавателю. Мои баллы указаны в зачетной ведомости, а теперь мне никто не верит…

– Это вам придется обсудить непосредственно с доктором Пэт и деканом.

– Но если я не могу поговорить ни с ним, ни с ней, то как, черт побери…

– Я могу прислать вам ссылку на документы, которые требуются, чтобы оспорить оценку.

– Когда доктор Пэт предполагает вернуться?

– Она… она занимается какими-то исследованиями в Словакии. Мы ожидаем ее возвращения только в начале семестра.

– Как вы сказали? В Словакии?!

– Извините, мисс Джонс. Мы не можем обсуждать эту…

– Эй! Я получила «неуд» в ведомости.

– Пожалуйста, подайте документы, и декан их рассмотрит. С каким предметом у вас проблема?

Дейзи прервала связь, включила свой ноутбук, открыла браузер и начала поиск: «Словакия, Грейс Пэт, Чикагский университет», – потом, подумав, добавила «Amazon.com».

Поиск выдал две книги доктора Грейс Пэт: «Матьяш II, император Священной Римской империи» и «Два императора: Рудольф II и Матьяш II».

Была еще одна книга по предварительной записи с пометкой «Еще не издана»: «Портрет сумасшедшей: графиня Эржебет Батори в королевской Венгрии».

На обложке был портрет женщины с бледным лицом и высоким, слегка выпирающим лбом. Ее волосы были зачесаны назад и покрыты головным убором, а лицо обрамлял кружевной воротник.

– Сумасшедшая? – прошептала Дейзи.

От издателей: доктор Грейс Пэт, известная своими научными исследованиями и глубокими знаниями эпохи правления Матьяша II, императора Священной Римской империи, осваивает новые территории в своей захватывающей книге, расследуя как факты, так и вымысел о легендарной убийце, графине Эржебет Батори…

Черные ногти Дейзи застучали по клавиатуре компьютера: «Посольство США, Словакия». Она списала адрес электронной почты и номер телефона.

– Братислава, – прошептала девушка. – Где это, черт возьми?

Она набрала в браузере Google maps, и через мгновение перед ней появилась Братислава.

Дейзи позвонила по номеру 411 и стала ждать.

– Здравствуйте. Как я могу позвонить из Соединенных Штатов в Братиславу, Словакия?

* * *

– Да. Это дочь доктора Грейс Пэт, – соврала Дейзи, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал по-взрослому.

– Ведь я уже говорил вам, мисс Пэт, – послышался раздраженный мужской голос на другом конце линии. – У нас нет новой информации об исчезновении вашей матери. Ваше заявление было зарегистрировано, и со всеми запросами вам следует обращаться в братиславскую полицию…

– Погодите. Вы… Она пропала?

– Простите, – сказал мужчина срывающимся на визг голосом, – вы же сказали, что вы дочь доктора Пэт. Элизабет?

«Ладно, задница», – подумала Дейзи, и ее губа в улыбке зацепилась за клык.

– Нет, я ее другая дочь. Мэри. Я понятия не имела, что моя мать была официально признана пропавшей.

– Вам следует связаться с вашей сестрой.

– Я… я пыталась. Но не могу дозвониться на ее сотовый. Звонила и звонила. Я с ума схожу от беспокойства. Я…

– Вы можете позвонить ей в отель.

– Она не дала мне адреса. Сказала только, что что-то случилось…

– Одну минуту. Я рекомендовал ей отель «Аркадия».

– Спасибо! Сейчас же позвоню.

– Пожалуйста, имейте в виду, что этим вопросом занимается сам посол. И если ваша сестра отыщет мать, она должна немедленно позвонить нам, чтобы мы закрыли дело. Удачи.

Дейзи нажала красную кнопку на мобильнике и прищурилась, обдумывая все, что узнала.

 

Глава 55

Братислава, Словакия

24 декабря 2010 года

Компьютер Бетси зазвенел, извещая о вновь поступившем электронном сообщении. Она нахмурилась, увидев адрес британского домена и неизвестного отправителя.

Уважаемая доктор Пэт,

я внештатный редактор публикаций журнала «Сайколоджи тудэй». Я был в отъезде и не присутствовал, когда мои коллеги послали вам свою корреспонденцию, касающуюся вашего труда по лечению шизофрении с использованием свободных ассоциаций при помощи гравюр из «Красной книги». Вы когда-нибудь рассматривали применение гравюры 34, с высокой горой, которая кажется пациенту непреодолимой, особенно во время эпизодов бегства? Было бы крайне интересно понаблюдать, как через 4–6 часов (от P.) после сильной дозы клозаприна пациент реагирует на задачу нахождения извилистой дороги к реальности.

Крайне важно, чтобы пациент понимал, что он не одинок. Что есть много других, кто страдает от галлюцинаций и нуждается в помощи.

Бетси ощутила на шее теплое дыхание Джона. Он склонился над ней, читая пришедшее письмо, и щекотал ее своим дыханием.

– Дай-ка я угадаю, – сказал Джон. – Нет никакой гравюры тридцать четыре с горой.

– Да, да, нет такой.

– Так что же? От четырех до шести часов? P означает вероятность? Какое отношение имеет вероятность к синтаксису письма?

– Это не строчное p для обозначения вероятности. Это заглавная P. Пьештяны. Наверное, у нее были часы, и она засекла, сколько времени ее везли, хотя и не знала, куда.

– Пьештяны?

– Джон! Ее похитили, как тех девушек. Они исчезали в Братиславе и Пьештянах!

Бетси встала и провела рукой по волосам, а потом схватила их в кулак и стала теребить, что-то соображая.

– От четырех до шести часов. На восток, запад, север или юг?

– Дай-ка взглянуть на карту, – сказал Джон, садясь за ее компьютер.

Он щелкнул по Пьештянам и развернул карту пошире, чтобы рассмотреть топографию высоких гор.

– Как она посылает нам эти сообщения? Должно быть, кто-то ей помогает, – сказала Бетси.

– Смотри! На востоке есть только одни высокие горы – Татры. Три тысячи метров. То есть… сколько это? Ах да, десять тысяч футов.

Она села рядом и склонилась над экраном, чтобы рассмотреть получше. От Джона пахло жвачкой с перечной мятой.

– Можно мне кое-что посмотреть? – сказала Бетси, отбирая у него компьютер.

Она нашла туристический сайт с рекламой лыжных курортов в Татрах.

– Замок с высокой крепостной стеной в Татрах. Не слишком много, чтобы продвинуться в поисках.

– Горы довольно удаленные, – заметил Джон. – Там не может быть много замков.

– И мы ищем такой, где кто-то живет. Это уже кое-что. – Бетси постучала по экрану. – А как насчет последней части: «Есть и другие, кто страдает»? Что, по-твоему, она хотела этим сказать?

Джон глубоко вдохнул, и Бетси подождала, когда он выдохнет теплый аромат перечной мяты.

– Думаю, там могут быть другие жертвы похищения.

 

Глава 56

Аспен, штат Колорадо

24 декабря 2010 года

Как избалованный ребенок богатой разведенной пары, Дейзи пользовалась такой роскошью, как собственная карта Visa. Разумеется, золотая. Не тратя время на размышления о том, удачная или неудачная это идея, после разговора с посольством она сразу же купила билет на самолет в Братиславу через Денвер и Франкфурт.

Но потом все-таки задумалась, не следует ли известить об этом путешествии мать…

Может быть, лучше просто уехать? Оставить записку, что вернется через неделю-две. А школа… ну, школа никуда не денется до возвращения. Все равно сейчас зимние каникулы. Кроме того, ребята из лыжных команд исчезают на несколько недель подряд, а учителя размещают домашние задания на школьном сайте. Она наверстает – если захочет.

Дейзи разыскала прогноз погоды в Словакии.

– Вау! А там, оказывается, тоже холодно.

Ей понадобится шерстяной свитер и джинсы, теплые носки и черные сапоги. Порывшись в ящике стола, она нашла свой паспорт, полученный для поездки во Францию – они ездили туда вместе с матерью.

Когда утром мать вернулась домой после игры в теннис в аспенском клубе, Дейзи набрала в грудь воздуха и сразу взяла быка за рога.

– Мама, ты знаешь, где расположена Братислава?

– Это что, твое домашние задание? Зайди в «Гугл».

– Да нет. В общем, я собираюсь туда на Новый год.

– Что?

– Я лечу в Братиславу. Это столица Словакии.

– Как это – ты летишь?

– Ну, я могла бы уехать завтра, но сегодня вечером есть рейс через Денвер во Франкфурт…

– Ты поняла, что я хотела сказать. Сейчас Рождественский сочельник, черт возьми! С чего это тебе вздумалось, что можно просто так взять и улететь в Европу? И почему именно в Словакию?

– Мама, это долго объяснять. Но мне очень нужно.

– Дейзи Харт! Ты никуда НЕ летишь, какое бы дурацкое место ни назвала.

– Нет, лечу. Лечу в Братиславу. Мама, я должна: Бетси в опасности, я чувствую!

– Бетси? Ты чувствуешь? Бетси сейчас в этой… Бакалаве?

– Братиславе, мама. БРА-ТИ-СЛА-ВА! Она в страшной опасности. Я чувствую это… костями! Кожей! Все мое тело пульсирует этим страхом.

– О боже! – сказала мать, прикрыв ей рот рукой. – Ты совсем с ума сошла. Я сейчас же позвоню твоему отцу.

– Мне все равно.

– Он заблокирует твою кредитную карточку.

– Лучше не надо, а то я умру с голоду.

– Тогда ты останешься здесь и с голоду не умрешь. Не сходи с ума.

Дейзи потопала вверх по лестнице, а мать уже звонила ее отцу. Ну и пусть.

Но ей стало легче, когда отец не ответил.

У нее будет только ручная кладь. Она упаковала свои готические принадлежности – белила, черную тушь для глаз, черную губную помаду, старинные ожерелья. Достаточное количество белья, носков и свитеров, чтобы хватило на неделю. Потом все это можно постирать.

И, конечно, оба телефона – черный айфон и рубиново-красный мобильник, подаренный отцом. Если отец заблокирует кредитную карточку, она обойдется без еды. Но без связи – вряд ли…

 

Глава 57

Где-то в Словакии

24 декабря 2010 года

Послышался тихий стук в дверь кабинета.

– Входи, Генрих. Рассказывай. Что ты нашел в доме у Пэт?

– Ничего, граф Батори, – ответил светловолосый мужчина. Его зрачки сжались в точку, и радужные оболочки сияли голубизной, как замерзшее озеро. – Мы перерыли весь дом, но, когда вызвали полицию, больше уже не могли туда вернуться.

– А могила? Не похоронила ли вдова вместе с ним и свою учетную книгу, Генрих? Это явно указывало бы на то, что она не желает участвовать в предложенном проекте.

– Там не было никаких следов книги, – ответил Генрих с плохо скрытым отвращением в голосе. Он согнул пальцы, вспоминая холодную ночь на кладбище. Граф отправил его в Америку с безумным поручением – заставив с лопатой и ледорубом копаться в замерзшей земле. Когда кладбище осветили красно-синие фонари полицейской машины, Генриху со своими людьми пришлось бежать.

– Я думаю, она ничего не знает об этом, верно? – сказал он. – Об учетной книге?

Граф поднес к губам рюмку коньяку.

– Похоже, что так. Но она умная женщина. Возможно, она в курсе, где эта книга, а мне лжет.

– Значит, вы думаете, что книга все-таки у дочери?

– Полагаю, это более вероятно. Ведь отец и дочь были очень близки, – сказал граф. Его правое веко начало дергаться.

Генрих не отрывал от графа глаз, пристально наблюдая за ним.

– Значит, тебе совсем нечего доложить? – сказал Батори.

Генрих пожал плечами. Ему не понравился пренебрежительный тон хозяина.

– Кое-что я заметил. Есть одна девчонка, подросток. Она гот, одевается во все черное, носит распятие на шее. В ночь, когда уезжали, мы видели, как она входила в дом.

– Входила в дом к Пэт?!

– Да. Она открыла дверь в занесенный снегом погреб и провела в доме около получаса. Мы хотели войти вслед за ней, но опасались полиции. Дом Пэт прямо на Мейн-стрит, а у полицейских есть наши приметы.

– Она там что-нибудь нашла?

– Мы не можем сказать наверняка. На ней было длинное пальто до лодыжек – она могла запросто спрятать книгу. Девчонка пошла в бар. А когда вышла, то отправилась по Мейн-стрит вместе с огромным парнем мексиканской внешности. Он вместе с ней дождался автобуса в Аспен.

Граф скривил губы, будто попробовал чего-то очень кислого.

– Она, конечно, понятия не имеет о важности этой книги, – сказал он. – Интересно, что же она все-таки искала?

– Возможно, собственную историю болезни. Мы видели раньше, как она входила в дом Пэт на прием. Часто в сопровождении матери.

Граф сделал большой глоток коньяка, обдумывая эту мысль.

– Возможно, ты прав. Психиатрические записи оказывают сильнейшее влияние на пациента. Скорее всего, она хотела прочитать, что написала про нее врач.

Он сложил пальцы вместе и прижал ко лбу, а потом, после долгой паузы, заявил:

– Я хочу, чтобы вы выяснили, кто она такая. Какое отношение она имеет к Бетси Пэт. Я хочу знать о ней все. Выясните ее имя, кому звонит, кому пишет по электронной почте…

– Почему вы думаете, что это так важно? – спросил Генрих. – Подобная слежка потребует больших усилий.

– Я не хочу, чтобы что-то помешало предстоящим ночным играм, – ответил граф.

– Но ведь это всего лишь девочка-подросток.

– Полагаю, что не всего лишь. Эта девочка была в доме у Пэт. Слишком много совпадений, синхронии. Должно быть, здесь есть какая-то связь.

– Поиски займут много часов, граф. Это будет не просто…

– Ты слышал меня, Генрих? Исполняй!

Генрих уставился в пол.

– На этой неделе исполняется четыреста лет с ареста графини, – сказал Батори. – Все должно пройти как надо.

– Да, граф.

– Все наши… м-м-м… гости будут участвовать в ночных играх, чтобы воздать честь моей знаменитой родственнице. Пока остальной мир будет крутить свою заунывную шарманку, мы будем праздновать со страстью. Мы ощутим пульс жизни, сосредоточимся на нем.

Генрих смотрел на его дергающееся веко.

– Мы будем ждать возвращения графини!

Граф ощутил на себе холодный взгляд своего слуги.

– В чем дело, Генрих?

– Я ничего не сказал.

– Дело не в словах. Я чувствую твое недовольство. Я прав?

– Я служу вам и только вам, господин.

Граф уронил лицо на раскрытые ладони.

– Граф Батори. Вам плохо?

– Оставь меня, Генрих, – ответил тот, по-прежнему закрывая лицо руками. – Я чувствую, как надвигаются чары…

 

Глава 58

Чахтицкий замок

24 декабря 1610 года

Графиня Батори лежала на кровати, на губах ее выступила пена, дыхание с хрипом вырывалось из легких. Она не замечала присутствия ни Гедвики, копошащейся возле нее всю ночь, ни горничных, регулярно обтиравших губкой ее тело, поддерживая госпожу в чистоте и приличии, как подобает ее благородному происхождению.

Эржебет Батори захватили видения и звуки из прошлого – из тех времен, когда она была девятилетним ребенком и в Эчедский замок явились цыгане.

– Они актеры, – объясняла ей молодая няня, расчесывая ее длинные рыжие волосы щеткой из щетины кабана. У няни были очень ласковые руки, так как ее предупредили о характере девочки. – Они просят разрешения сегодня вечером развлечь твоих благородных родителей. Среди них есть карлик и жонглер. Менестрель поет, а они устраивают кукольное представление.

Маленькая Эржебет захлопала в ладоши, трепыхая кружевными манжетами, и повернулась к няне сияющим от детской радости лицом.

– Отец разрешит им развлечь нас? – спросила Эржебет. – Он такой мрачный и суровый…

– Думаю, твоя мать устала горевать, вот он их и вызвал, – сказала няня и отвернулась от своей юной подопечной, скрывая лицо.

Девочка знала, что няня плачет, вспоминая, как двух старших сестер Эржебет убили во время крестьянских восстаний. Эржебет и старая няня спрятались на высоком дереве и смотрели оттуда, как ее сестер насиловали и убивали.

Потом, когда порядок был восстановлен, отец взял девочку с собой, чтобы она посмотрела, как пытают и убивают крестьян. Ее мать не присутствовала при этом, так как слегла от горя.

– Смотри, как они мучаются, Эржебет. Смотри, как мучаются убийцы твоих сестер, – сквозь сжатые зубы говорил отец. – Пусть помучаются на земле, прежде чем будут вечно гореть в адском огне.

Вцепившись в жесткий рукав отцовского камзола, Эржебет не отрывала глаз от этих людей – столь страшных тогда и таких испуганных и беспомощных теперь.

– Радуйся их мучениям, доченька, – говорил он с холодным каменным лицом. – Радуйся!

Когда раскаленными добела щипцами мужчинам вырвали интимные части, девочка описалась. А потом упала на землю, корчась в конвульсиях.

Когда она очнулась, мать гладила ее по голове.

– У тебя болезнь Батори, – прошептала она, откинув детские волосы с влажных висков. – Твоя благородная кровь несет в себе как честь, так и проклятие.

…Эржебет отогнала эти воспоминания. Теперь будут жонглеры и танцоры, кукольное представление и вульгарные шутки, от которых хохочут взрослые. Будет дикий кабан и вино, сладкие булочки и мед.

Лучше всего было кукольное представление. Эржебет сидела со своим старшим братом Иштваном и смотрела спектакль про дровосека и его осла. Осел орал, а дровосек пинал его. Но осел был упрям и переупрямил дровосека, свалив на землю груз дров и лягнув хозяина в задницу.

Эржебет очень понравились куклы, и она просила еще. Иштван заявил, что слишком взрослый для таких детских историй, и удалился прочь – веселиться дальше и пить вино.

– Попроси у матери грошик, – прошептал дровосек, когда Иштван ушел, – и мы будем без устали развлекать тебя всю ночь.

– Мне нельзя прикасаться к деньгам, – ответила Эржебет. – Мой отец заплатит вам.

– Это для меня и осла, – сказал цыган за ширмой. – Или скажи мне, где твоя мать прячет деньги.

– Моя мать не оставляет денег в замке, у нее есть, только чтобы заплатить кухарке и купить еды и вина в рыночные дни.

– Значит, на кухне?

– Сыграйте еще. Я хочу услышать, как ревет осел.

– Сначала мне нужно отдохнуть, – сказал цыган, выбираясь из-за ширмы. – Я утомился от долгой дороги в Эчед. Можно мне кувшин воды?

– Попроси у служанки, – фыркнула юная аристократка. – Я тебе не прислуга.

– Простите, молодая графиня. Я сам схожу на кухню и найду кувшин с водой. А потом вернусь с новыми историями про ревущего осла.

Но цыган не вернулся. Услышав шум из кухни, Эржебет повернула голову.

– Пойман с поличным! Этот цыган украл талер из кухонного кувшина! – кричала кухарка. Она гонялась за злоумышленником, колотя его по спине поленом и вопя: – На помощь! На помощь! Держи вора!

И больше Эржебет не услышала историй про дровосека и его осла. На следующее утро цыган-кукольник был зашит в дохлую лошадь, и его грязная голова разевала рот с распухшим от жажды языком. Он просил воды, а мухи облепили его кровавые раны, откладывая яйца.

Отец взял Эржебет за руку и повел посмотреть на умирающего цыгана. Над роящимися жужжащими мухами граф Батори с отвращением указал подбородком на полуживого вора.

– Воды, – пролепетал кукольник. – Имейте же сострадание!

Граф Батори нахмурился и подтолкнул дочь поближе к несчастному.

– Посмотри, дочь моя, что ждет каждого, кто обманывает Батори.

Кукольник умер через два дня, сгнив среди усеянных мушиными личинками лошадиных кишок.

 

Глава 59

Пьештяны, королевство Венгрия

24 декабря 1610 года

В письме, которое получил Янош в Чахтицком замке, было не только известие о присвоении отцу дворянского титула.

С тобою желает встретиться королевский палатин, граф Дьёрдь Турзо. Он просит тебя явиться в таверну «Плуг» после полудня двадцать четвертого числа. Там тебя встретит его посланник. Убедись, что за тобой не следят, сынок. Граф Турзо хочет обсудить серьезные государственные дела.

Янош сказал Эрно Ковачу, что на горячих источниках в Пьештянах ненадолго останавливается его родственник, чтобы напоить коня и дать ему отдых. Сказал, что хочет встретиться с родственником и к вечеру вернется.

В таверне молодой конюх, почесывая мушиные укусы на лодыжках, принял у Яноша коня и поставил в загон позади каменного строения.

Когда Янош вошел в таверну, его обволокло духом кислого пива и дешевого вина. Этот кислый дух боролся с пряным ароматом жарящегося на вертеле гуся.

– Что будешь пить? – спросил здоровенный содержатель таверны.

– Медовину, – ответил Янош.

Хмыкнув, хозяин кивнул служанке, которая засуетилась, заправляя прядь волос под платок. Налив в глиняный кувшин добрую порцию медового вина, она протянула его Яношу, а взглянув ему в лицо, тихо вскрикнула.

– В чем дело?

– Я ведь тебя знаю, – ответила девушка. – Ты конюший в замке. Иногда я там работаю, помогаю со стиркой.

Янош кивнул.

– Значит, мы оба служим графине, – сказал он.

– Да, но я бы ни за что не осталась там на ночь, – шепнула она, придвинувшись к его уху. – Это ты привез Виду в деревню к знахарке!

Янош огляделся, но никто на них не смотрел.

– Ты знаешь Виду?

– Да. Бедняжка никак не оправится от своих ран.

– Графиня плохо с ней обращалась, – осторожно проговорил Янош.

Девушка оглянулась, прежде чем говорить.

– Графиня – ведьма, и все ее забавы – дьявольские. В подземельях замка деревенские девушки пропадают навсегда.

– Зачем же они работают у нее? – прошептал Янош через край своей кружки.

Служанка нахмурилась.

– Им не найти другой работы. Мой дядя держит таверну. Он дает мне пищу и крышу над головой. Не всем так повезло.

С тревогой оглядевшись, она наклонилась поближе к уху Сильваши.

– В подземелье замка есть железная дева.

– Что?

– Медный гроб в форме женщины. Изнутри он весь утыкан шипами. Графиня велит служанкам начищать и полировать его. Одна из ее ведьм открывает его, а другие запихивают туда девушку. Эти уродки Илона Йо, Дорка и карлик подставляют ведра, чтобы собрать кровь для ванны, в которой купается графиня.

– Для ее ванны?

– Кровь девственниц позволяет сохранять кожу белой и молодой. Темный незнакомец уговаривает ее…

– Данека! – позвал хозяин.

– Мне надо идти, – шепнула она.

Янош прижал губы к грубому краю глиняной кружки. Вино было густое и сладкое и согревало горло и живот.

Другие посетители кивали ему, а он смотрел, как едоки рвут на куски гусятину. Они вытирали желтый жир кусками грубого хлеба и смеялись, отхлебывая вино из кружек. Их смех плохо сочетался с тем образом, который здешняя девушка выжгла в его сознании.

– Янош Сильваши? – послышался рядом тихий голос.

Янош обернулся и увидел молодого дворянина в платье придворного. На нем была шелковая шапка со сборками и толстые черные шерстяные рейтузы. Его камзол был весь в заглаженных складках и сверкал белым шелком на фоне угольно-серого.

– Это ваша лошадь там, за домом? – спросил дворянин.

Янош кивнул и оглянулся в поисках прислуживавшей девушки, но вместо нее подошел ее дядя, и его голос звучал неприветливо. Он запросил цену в три раза выше, чем ожидал Янош.

Пока хозяин таверны недоверчиво рассматривал монеты, дворянин качнул головой, делая Яношу знак, чтобы придвинулся поближе.

– Забудь, что видел мою племянницу, – предупредил хозяин, и его взгляд переместился на придворного. – И что бы она тебе ни рассказала – не придавай этому значения.

 

Глава 60

Пьештяны, королевство Венгрия

24 декабря 1610 года

Замок палатина близ Пьештян не был крепостью, как Чахтицкий замок – или как основная резиденция Дьёрдя Турзо Оравский Град, располагавшаяся севернее, высоко над рекой Оравой на известняковой скале; серые каменные стены того замка были неприступны. Эта резиденция в Пьештянах, размерами куда скромнее, располагалась на пригорке близ деревни в окружении могучих дубов и ясеней. Замок имел лишь одну защитную стену, и над каменной башней развевались знамена с гербом Турзо. Помещения внутри пропахли промасленным деревом и богатством. Длинноносые предки Турзо, смотревшие с портретов в золоченых рамах, были облачены в роскошные темные шелка и бархат.

Граф Турзо сидел в кресле, барабаня пальцами по шляпкам гвоздей кожаной обивки. Услышав цоканье подков во дворе, он встал и подошел к окну.

«Он молод, – подумал граф, увидев Яноша. – Возможно, слишком молод. – Но потом улыбнулся: – А может быть, и в самый раз».

Он внимательно рассмотрел белого жеребца, на котором ехал Янош. Прекрасное подтверждение удали – боевой конь. Под лоснящейся шкурой перекатывались могучие мышцы. Конюхи с трудом отвели его в загон, сдерживая изо всех сил.

В дверь постучали.

– С вашего позволения, – раздался голос.

– Войдите.

С низким поклоном придворный объявил:

– Янош Сильваши.

– Граф Турзо, – приветствовал Янош, входя в комнату, и вежливо склонил голову, но не сделал никаких попыток поклониться.

– Вы похожи на своего деда, – сказал граф. – А вам известно, что во время сражения при Эстергоме он объезжал трех моих личных скакунов?

– Да, – сказал Янош. – Полагаю, это были две кобылы и жеребец. Жеребца звали Мститель, а кобыл…

– Императрица и Гроза Турок, – закончил за него граф Турзо. – Откуда вы знаете?

– Я ездил на всех трех в начале их выездки.

Турзо удивленно сжал губы и поднял подбородок.

– Удивлен, что столь молодой… Сколько вам было тогда лет?

– Шесть, мой господин.

– Шесть лет? И вам позволяли ездить на норовистых лошадях, предназначенных для…

– Благородных господ?

Турзо прищурился.

– Я хотел сказать «для битвы». Очевидно, ваш дед крепко верил в ваши будущие способности.

– Да.

– Гм… Ну, хорошо. – Граф сделал Яношу знак, чтобы тот сел.

– Вам, может быть, известно, что к нам поступили донесения о жестокости – нет, об истязаниях и убийствах в стенах замка.

– Да, – кивнул Янош.

– Вы сказали «да». Вы, что же, сами слышали такие истории? А есть ли у вас основания верить им?

Янош прямо посмотрел графу в глаза вместо того, чтобы говорить в пол, как полагается человеку более низшего сословия.

– Служанки без конца шепчутся о жестокостях, о таинственных исчезновениях. Я был свидетелем страданий несчастной девушки – ее руки были обожжены раскаленными монетами за то, что та забралась в кладовую графини в поисках еды.

– Ах, но это же наказание за воровство… Вряд ли это относится к тем убийствам и увечьям, о которых я говорил.

– Девушку морили голодом. Графиня специально не давала ей есть, чтобы наблюдать ее мучения.

– Да. Мне известно об этой девушке. Но ни один суд не признает ее наказание несправедливым. Она ведь простая крестьянка, к тому же воровка.

– Но она умирала с голоду!

– Это меня не касается, – отмахнулся граф. – Меня интересует благородная дама, которую недавно пригласили в Чахтицкий замок. Она первая из нескольких девушек благородных фамилий, которых пригласили провести зиму в замке.

– Как ее зовут?

– Графиня Зичи Эчедская, – сказал Турзо, глядя Яношу в лицо. – Вы ее знаете?

– Два дня назад я ужинал с этой дамой, палатин.

– Вы?! – фыркнул Турзо. – Графиня приглашает своего конюшего отужинать за ее столом? – Он наклонил голову. – Ну, конечно же! На следующей неделе ваш отец должен быть произведен в дворяне. Вести разлетаются быстро, даже здесь, в дебрях Карпат.

Янош услышал конское ржанье, и глаза его метнулись к окну.

– Надеюсь, ваши конюхи справятся с моим жеребцом.

Турзо хмыкнул. По его раздраженному лицу Янош понял, что палатину не понравилось, что его перебивают.

– Как выглядела графиня Зичи?

– Богатая и избалованная. Говорила мерзости о служанке графини.

Турзо кивнул и потеребил свою черную бороду.

– Ах да. Зверек графини Батори, так мы с женой зовем ее… как ее имя?

– Она не зверек! – закричал Янош, вставая.

– Успокойтесь, молодой человек. Не забывайте, с кем разговариваете, – тихо проговорил Турзо, не потрудившись встать, и снова пальцем указал Сильваши на стул. – Вам лучше со мной не ссориться.

Янош медленно сел, но твердо смотрел графу в глаза, отказываясь опустить взгляд в пол.

– Что ж, перейдем к делу? – сказал Турзо. – Полагаю, у нас с вами общий враг – графиня.

Янош ничего не сказал, его плечи все еще тряслись от ярости.

– Если с графиней Зичи приключится какое-нибудь несчастье, король Матьяш сможет привлечь Эржебет Батори к суду. Но только если она причинит зло дворянке.

– А как же остальные? Я слышал…

– Да, пастор составляет список. В нем якобы уже почти сотня имен крестьянских девушек. Конечно, он преувеличивает. Но что бы с ними ни случилось, это не преступление. Эти девушки были ее личной собственностью.

– Они были человеческими существами! – воскликнул Янош на грани ярости.

Турзо цокнул языком, выражая свое недовольство.

– Не будьте дураком, Сильваши. В глазах закона эти женщины – расходный материал. А графиня, дама благородной крови, – совсем иная птица.

Янош отвел глаза.

– Если вы действительно хотите добиться справедливости, то можете положить конец этой резне. Вы можете стать моим союзником, Сильваши.

– Союзником? – переспросил Янош, чувствуя горечь во рту.

– Да, – сказал Турзо, откинувшись в деревянном кресле, отчего оно заскрипело.

– Что же вам от меня нужно?

– Мне нужно, чтобы вы сразу же донесли мне, как только графине Зичи будет нанесен какой-либо вред или…

– Или что?

– Или если вдруг она исчезнет.

– Я могу это сделать, – сказал Янош.

– Хорошо. Хорошо, – сказал Турзо, теребя бороду. – Теперь, когда вы знаете, что от вас требуется, я буду здесь ждать новостей от вас лично. Не полагайтесь на гонцов и не пытайтесь писать мне в Вену. У графини Батори повсюду шпионы.

– Понятно, – сказал Янош, вставая.

– И еще вот что, – проговорил Турзо, провожая своего гостя к двери. – Ходят слухи про какого-то незнакомца в черном, который навещает Чахтицкий замок. Это может быть очередная карпатская сказка, ведь простодушные крестьяне любят преувеличивать. Некоторые говорят, будто это дух графа Влада Цепеша, что якобы замок посещает сам Дракула.

– Колосажатель?

– Великий истребитель турок – и слуг из крестьянского сословия, которые ему не угождали. Боюсь, моя родственница графиня Батори взяла его себе в наставники.

Турзо заметил, как Янош сжал кулаки.

– Он жил и умер два века назад, – с улыбкой проговорил граф. – Я хочу знать, кто на самом деле этот визитер. Я не верю в призраков. А вы, конюший?

– С такими чудовищами среди живых нет нужды в злых духах.

Турзо открыл дверь.

– Вам может быть интересно узнать, что граф Влад Цепеш приходится дальним родственником Эржебет… Счастливого пути, Сильваши.