I

Поскольку надежды больше не осталось и мне не исполнить свое предназначение, не вернуть авторитет в глазах команды, я буду записывать свои короткие мысли по мере их появления в расчете на то, что они принесут пользу какому-нибудь другому звездоплавателю. Девять долгих дней спора! Но решение однозначное. Команда высадит меня на безвестной планете. Я потерял всю власть над ними.

Кто бы мог подумать, что я продемонстрирую такое бессилие при пересечении барьера? Ожидалось, что я буду сильнейшим во всех тестах. Но заключительный тест преподнес сюрприз. Я потерпел неудачу.

Я лишь надеюсь, что планета, на которой меня высадят, будет комфортной и обитаемой…

Позже. Они приняли решение. Я больше не капитан, даже по имени. Правда, они сочувствуют мне. Они сделают все возможное, чтобы подсластить горькую пилюлю. Я уверен, что они уже выбрали «пустынный остров» — захолустную планету, на которой они оставят меня умирать. Буду надеяться на лучшее. Я больше не имею права голоса на их консилиумах.

Позже. Меня снабдят всего-навсего базовым комплектом для выживания. Это сфера и пусковая мортира, которая отправит мой последний завет в космос в галактический дрейф; небольшой космоскоп, так что я, по крайней мере, смогу ориентироваться на местности; одна замена крови; универсальный, но урезанный, языковой коррелятор; справочник по тысяче нерешенных философских вопросов для тренировки ума; небольшой флакон средства от насекомых.

Позже. Планета выбрана. Но мое сознание настолько деморализовано, что я даже не распознал планетную систему, хотя когда-то специализировался на этом регионе. Планета обитаема. Пригодная для дыхания атмосфера позволит обходиться без неудобного оборудования. В качестве наполнителя атмосферы выступает азот, однако это не имеет значения — мне уже приходилось дышать азотом прежде. Вода большей частью соленая, но и пресной воды достаточно. Никаких проблем с едой; перед высадкой мне сделают инъекции, которые поддержат организм до конца моей, возможно, не такой уж длинной жизни. Сила тяжести будет соответствовать моему телосложению.

Будет ли мне чего-то не хватать? Нет. За исключением привычного общения, которое значит для меня очень много.

Как же это ужасно — быть высаженным!

Один из моих учителей, случалось, говорил, что единственный непростительный грех во вселенной — несоответствие. Угораздило же меня заболеть космической неспособностью и лечь тяжким бременем на плечи остальных! Но пытаться путешествовать дальше с больным членом экипажа, тем более в качестве номинального лидера? Смертельно опасно для всех. Я был бы миной замедленного действия. Я не держу на них зла.

Это случится сегодня…

Позже. Я на месте. Мне совсем не интересно, где это «место» находится, хотя у меня есть космоскоп, и я бы мог легко вычислить координаты. Мне дали наркоз несколько часов назад и доставили сюда, пока я спал. Неподалеку темнеет выжженное пятно, оставшееся после их посадки. Других следов их пребывания нет.

Все же эта планета — неплохой выбор и не сильно отличается от моей родины. Самое близкое сходство, какое я видел за все плавание. Псевдо-дендроны достаточно похожи на деревья, чтобы напоминать мне их. Зеленый покров настолько сходен с травой, что введёт в заблуждение любого, кто никогда не видел настоящей травы. Зеленая, местами полузатопленная местность с приятным климатом.

Единственные обитатели, на которых я наткнулся, — чрезвычайно занятое племя выпукло-изогнутых существ, которые едва замечают мое присутствие. Они четвероногие, отличаются плохим зрением и почти все свое время тратят на кормление. Похоже, что я невидим для них. Но все же они слышат мой голос и шарахаются от него. У меня не получается наладить с ними контакт. Единственный звук, который они издают — что-то вроде вибрирующего испуганного рева, но, когда я отвечаю им аналогичным образом, они выглядят скорее недоумевающими, нежели склонными к общению.

Я заметил за ними одну особенность: сталкиваясь с каким-нибудь препятствием, например, зарослями, они терпеливо обходят его или же идут напролом. Им не приходит в голову перелететь через преграду. Похоже, сила тяжести ограничивает их, словно новорожденных.

А вот путешествующие по воздуху существа, которых я встретил, значительно меньше в размерах. Они более звукообильны, чем близорукие четвероногие, и я достиг некоторого успеха в общении с ними, хотя мои результаты еще ждут более кропотливого семантического анализа. Те их сообщения, которые я проанализировал, целиком посвящены обыденным темам. У них нет настоящей философии, и они не особенно к ней стремятся; они почти абсолютные экстраверты, развившие лишь зачатки самоанализа.

Тем не менее, они ухитрились рассказать мне несколько забавных анекдотов. Они добродушны по натуре, хотя и слабо развиты интеллектуально.

Они говорят, что не являются доминирующим видом здесь, равно как и близорукие четвероногие. Эта роль принадлежит крупным личинкообразным существам, полностью лишенным внешнего покрытия. Из того, что они сумели сообщить мне об этой породе, я делаю вывод, что это кошмарные создания. Одно из летучих существ поведало мне, что гигантские личинки путешествуют в вертикальном положении на раздвоенном хвосте, но в это трудно поверить. Однако, по-видимому, они не шутят: чувство юмора — слишком незначительная составляющая интеллекта моих воздушных друзей. Я буду называть их птицами, хотя они выглядят как жалкие карикатуры на птиц моей родины…

Позже. На меня охотятся. Мной заинтересовались гигантские личинки. Возвращаясь, я увидел их, с большим любопытством изучающих мой след.

Птицы дали мне крайне неадекватное представление об этих существах. В действительности они незавершенные, потому что лишены полного внешнего покрова. Несмотря на их гигантский размер, я убежден, что это личинки, живущие под камнями и в гнилой древесине. Ни одно живое существо не производит столь сильного впечатления наготы и незащищенности, как личинка, жирный недоразвитый червь.

Эти, впрочем, простые двуногие. Они завернуты в кокон, который, как представляется, они никогда не сбрасывают, как будто их выход из личиночного состояния не был закончен. Это неплотная искусственная оболочка, покрывающая центральную часть тела. По-видимому, они не в состоянии освободиться от нее, несмотря на то, что она определенно не является частью их организма. Проанализировав их интеллект, я узнаю, ради чего они ее носят. Пока же могу только предполагать. Это похоже на принуждение, на некую психологическую привязанность, которая обрекает их в явно взрослом состоянии продолжать таскать коконы на себе.

Позже. Три гигантские личинки схватили меня. Я едва успел проглотить коммуникационную сферу. Они поймали меня и избили палками. Застигнутый врасплох, я не сразу разобрался в их языке, хотя смысл слов стал понятен почти сразу же. Язык неблагозвучный, резко звучащий и очень приземленный. Об этом свидетельствует постоянная привязанность мыслей к их словесному выражению. Такое впечатление, что речь этих созданий не содержит ничего, кроме произносимых ими слов. В этом гигантские личинки были ограниченней птиц, даром что обладали реальной силой и убедительностью, которых птицам недоставало.

— Что будем с ним делать? — спросила одна личинка.

— Давай так, — сказала вторая, — ты бей по тому концу, а я буду бить по этому. Мы не знаем, с какого конца у него голова.

— Может, испробуем его как наживку? — предложила третья. — Вдруг сом клюнет на него?

— Пускай живет, пока мы не придумаем, как его использовать. Тогда он останется свежим.

— Нет, лучше давайте убьем его! Он и сейчас выглядит не слишком свежим.

— Джентльмены, вы совершаете ошибку, — произнес я. — Я не сделал ничего такого, что заслуживало бы смерти. И у меня есть кое-какие таланты. Кроме того, вы не учли вариант, при котором я буду вынужден убить всех вас. Я не собираюсь умирать просто так. И я буду благодарен вам, если вы прекратите колотить меня палками.

Звук моего голоса поразил и шокировал меня — он был почти так же груб, как голоса личинок. Однако, в тот момент мне было не до музыкальности.

— Ого, пацаны, вы слышали? Это слизень сказал? Или шутит кто-то из вас? Гари? Стэнли? Вы научились чревовещать?

— Это не я.

— И не я. Звук точно исходил от него.

— Эй, слизень, это был ты? Ты умеешь разговаривать, слизень?

— Разумеется, могу, — ответил я. — Я не младенец. А также не слизень. Я существо более высокоразвитое по сравнению с вашим видом, если, конечно, вы — типичные представители. Или может вы еще дети? Может быть, вы на стадии куколки. Скажите, вы на раннем этапе развития, на этапе завершения формирования или вы настоящие взрослые?

— Эй, пацаны, мне надоело выслушивать чушь от какого-то слизня. Сейчас я размозжу его проклятую башку.

— Это не голова, это хвост.

— Джентльмены, возможно, я могу вам помочь, — сказал я. — То, по чему вы так усердно колотите, — это мой хвост, и я требую, чтобы вы прекратили это занятие. Разумеется, я разговаривал хвостом. Я делал так, подражая вам. Я новичок в вашем мире и пока ещё не вполне освоил вашу манеру разговаривать. Вполне возможно, я совершил нелепую ошибку. Те выросты, которыми вы раскачиваете в воздухе, это ваши головы? Ну, тогда я буду говорить головой, раз у вас так принято. Но предупреждаю еще раз — не стучите палками по обоим моим концам.

— Эй, пацаны, а ведь мы можем продать этот кусок желе. Держу пари, мы загоним его Билли Вилкинсу для его «Змеиного ранчо»!

— Как мы дотащим его туда?

— Заставим идти. Эй, слизень, ты умеешь ходить?

— Я умею перемещаться, само собой, но я не буду рисковать, переваливаясь на паре ходулей из плоти и подняв голову в воздух, как это делаете вы. Я не привык передвигаться вверх тормашками.

— Ну, тогда пошли. Мы продадим тебя Билли Вилкинсу на «Змеиное ранчо». Если ты ему подойдешь, он поселит тебя в водоем с большими черепахами и аллигаторами. Как думаешь, они тебе понравятся?

— Я одинок в этом затерянном мире, — ответил я с грустью в голосе, — и даже ваша компания, неошелушившиеся личинки, лучше, чем ничего. Моя цель — найти семью и обосноваться здесь, чтобы спокойно провести остаток жизни. Возможно, обнаружится совместимость между мной и видами, о которых вы упомянули. Я не знаю, что они из себя представляют.

— А что, пацаны, вообще-то этот слизень — неплохой парень. Я бы потряс тебе руки, слизень, если б знал, где они у тебя находятся. Пошли к дому Билли Вилкинса и продадим тебя.

II

Мы отправились к дому Билли Вилкинса. Мои друзья были поражены, когда я поднялся в воздух, и решили, что я сбежал от них. Но у них не было причин не доверять мне. Следуя своей интуиции, я бы мог добраться до Билли Вилкинса и без помощи моих новых знакомых, но и в этом случае я бы все равно нуждался в надлежащем официальном представлении.

— Эй, Билли, — заговорил самый громкоголосый из моих спутников по имени Сесил, — сколько дашь за слизня? Он летает, разговаривает и вообще неплохой парень. Ты соберешь огромную толпу туристов на шоу, если в нем будет участвовать говорящий слизень. Он мог бы петь, рассказывать истории и, держу пари, играть на гитаре.

— Что ж, Сесил, я дам вам двадцатку на всех. Позже посмотрю, что вы принесли. Предчувствие подсказывает мне, что можно рискнуть. К тому же я всегда могу замариновать его и демонстрировать публике как настоящую почку бегемота.

— Спасибо, Билли. Счастливо оставаться, слизень!

— До свидания, господа, — ответил я. — Буду рад, если вы навестите меня как-нибудь вечерком после того, как я освоюсь с новым окружением. Закачу дикую вечеринку для вас — вот только выясню, что такое «дикая вечеринка».

— Боже мой, — промолвил Билли Вилкинс, — оно разговаривает, оно действительно разговаривает!

— Мы же сказали тебе, что оно умеет говорить и летать.

— Говорит… Оно говорит! — воскликнул Билли. — Где этот проклятый художник? Юстас, бегом сюда! Нам нужна новая вывеска.

Черепахи в водоеме, куда меня поселили, придерживались здоровой незамысловатой философии, которая отсутствовала у ходячих личинок. Но они были медлительны, им не доставало внутреннего задора. Черепах нельзя счесть неприятной компанией, но все же они не обеспечат мне душевные волнения и от них трудно ждать проявлений сердечности. В этом отношении ходячие личинки вызвали во мне больший интерес.

Юстас оказался черной личинкой в отличие от остальных, которые были белыми; но, как и у них, у него отсутствовала собственная внешняя оболочка, и так же, как и они, он передвигался, переваливаясь на ходулях из плоти с поднятой в воздух головой.

Не то чтобы я был брезглив или не видел двуногих раньше. Но всё-таки мало кто способен спокойно созерцать двуногое создание, путешествующее на свой необычный лад.

— Хороший денек, Юстас, — произнес я вполне любезно. Глаза у Юстаса были большие и белые. Он представлял собой более благообразный экземпляр, нежели другие личинки.

— Это ты говоришь, брат? Так ты действительно умеешь разговаривать? Я решил было, что мистер Билли дурачится. Так. Теперь замри-ка на минуту и дай мне запечатлеть в памяти твой образ. Я могу нарисовать все, что видел. Как тебя зовут, нескладеха? Есть у слизней имена?

— Есть, но совсем иного рода. У нас имя и душа, — полагаю, вы так это называете, — неразделимы и не могут быть представлены посредством звуков. Мне нужно что-нибудь в вашем стиле. Какое-нибудь хорошее имя.

— Брат, я всегда был неравнодушен к Джорджу Альберту Лерою Эллери. Так звали моего деда.

— Нужна ли еще и фамилия?

— Конечно.

— Что предложишь?

— Например, Макинтош.

— Прекрасно. Ее и возьму.

Пока Юстас рисовал на натянутом полотне мое изображение, я поговорил с черепахами.

— Этот мир называется Флорида, так ведь? — спросил я одну из них. — Так было написано на дорожных знаках.

— Мир, мир, мир, вода, вода, вода, бульк, бульк, бульк, — ответила одна из них.

— Хорошо, но верно ли, что данный конкретный мир, в котором мы находимся, носит название Флорида?

— Мир, мир, вода, вода, бульк, — ответила другая.

— Юстас, я не могу ничего добиться от этих камрадов, — пожаловался я. — Этот мир называется Флорида?

— Мистер Джордж Альберт, вы находитесь прямо в центре Флориды, величайшего штата во вселенной.

— Путешествуя, Юстас, я постоянно слышу о чём-нибудь величайшем во вселенной. Впрочем, теперь это мой дом, и я должен воспитывать в себе лояльное отношение к нему.

Я поднялся к верхушке дерева, чтобы дать совет двум юным птахам, которые пытались вить гнездо. По-видимому, это было их первое предприятие в жизни.

— Вы все делаете неправильно, — заявил я. — В первую очередь нужно проникнуться мыслью о том, что это будет именно ваш дом, а потом придумать, как сделать его самым прекрасным.

— Именно так строили их всегда, — сказала одна из птичек.

— Конечно, фактор утилитарности должен присутствовать, — согласился я. — Но преобладающим лейтмотивом должна быть красота. Низкие стены и парапет создадут впечатление расширенной перспективы.

— Именно так строили их всегда, — сказала другая птичка.

— Не забывайте о новейших технологиях, — напомнил я. — Просто скажите себе: «Это самое современное гнездо в мире». Всегда говорите так о любом проекте, который начинаете. Это вдохновляет.

— Именно так строили их всегда, — сказала птичка. — Иди и свей свое гнездо.

— Мистер Джордж Альберт, — позвал Юстас. — Мистеру Билли не понравится, что вы летаете вокруг деревьев. Вам следует оставаться в водоеме.

— Я только подышал немного воздухом и поболтал с птицами, — сказал я.

— Вы умеете разговаривать с птицами? — спросил Юстас.

— А разве кто-то не умеет?

— Я могу немного, — ответил Юстас. — Но я думал, что я один такой.

Когда Билли Вилкинс вернулся и выслушал отчет о моих полетах, меня переселили в змеиный дом — клетку, все стенки и крыша которой были крепко скреплены друг с другом. Моим соседом по клетке оказался мрачный питон по кличке Пит.

— Старайся всегда держаться противоположной стороны, — сказал Пит. — Ты слишком большой, чтобы проглотить тебя. Но я могу попытаться.

— Тебя что-то беспокоит, Пит, — предположил я. — Твой скверный характер может быть результатом или плохого пищеварения, или нечистой совести.

— Верно и то, и другое, — подтвердил Пит. — Первое из-за того, что я глотаю пищу, не пережевывая. Второе из-за… ну, я не помню причину, но — да, это моя совесть.

— Подумай хорошенько, Пит, — велел я, — отчего у тебя нечистая совесть?

— У змей так всегда. Мы не помним о самом преступлении, но сохраняем чувство вины.

— Возможно, тебе стоит обратиться за советом к кому-нибудь, Пит.

— Подозреваю, что именно чей-то вкрадчивый совет и обрек нас на все это. Он говорил, что мы лишились ног в одночасье.

К клетке подошел Билли Вилкинс вместе с еще одним «человеком», как ходячие личинки называют себя.

— Вот это? — спросил человек. — И ты утверждаешь, что оно может разговаривать?

— Разумеется, могу, — ответил я вместо Билли Вилкинса. — Я не встречал ни одного существа, которое не умело бы разговаривать на тот или иной манер. Меня зовут Джордж Альберт Лерой Эллери Макинтош. Не уверен, что слышал ваше имя, сэр.

— Брэкен. Блэкджек Брэкен. Я уже говорил Билли, что, если у него действительно есть слизень, умеющий разговаривать, то я не прочь использовать его в своем ночном клубе. В дневное время ты бы оставался здесь, на «Змеином ранчо», для развлечения туристов и детей, а ночью я бы забирал тебя в клуб. Нам нужно поработать над твоим репертуаром. Как ты думаешь, сможешь научиться играть на гитаре?

— Скорее всего. Но мне гораздо проще имитировать звук.

— А у тебя получится петь и имитировать звук гитары одновременно?

— Надеюсь, вы не считаете, что я ограничен одним голосовым боксом?

— Ох, я не знал. А что это за большой металлический шар возле тебя?

— Это моя коммуникационная сфера для записи мыслей. Она всегда со мной. В случае опасности я глотаю ее. Если произойдет что-то чрезвычайное, я должен вернуться туда, где спрятал пусковую мортиру, и отправить сферу в галактический дрейф — в надежде, что ее когда-нибудь подберут.

— Нет, приятель, это не похоже на прикол — для твоего выступления такие фразочки не годятся. Нам нужно что-то вроде этого…

И Блэкджек Брэкен рассказал анекдот. Детский и скверный.

— Не уверен, что шутка в моем вкусе, — заявил я.

— Хорошо, что ты предлагаешь?

— Думаю, я мог бы читать вашим клиентам лекции по высшей этике.

— Слушай, Джордж Альберт, мои клиенты никогда не слышали даже про низшую этику.

— О каком вознаграждении идет речь? — спросил я.

— Мы с Билли сошлись на 150-ти в неделю.

— 150 кому?

— Как кому? Билли.

— Я предлагаю так: 150 мне и 10 % Билли как моему агенту.

— Слушай, Билли, этот слизень действительно смышлен.

— Даже чересчур.

— Да, сэр Джордж Альберт, вы самый умный слизень. Какого рода контракт вы подписали с Билли?

— Абсолютно никакого.

— Просто джентльменское соглашение?

— Никакого соглашения.

— Билли, ты не можешь держать его в клетке без контракта. Это рабство. Это противозаконно.

— Но, Блэкджек, слизень не человек.

— Пойди докажи это в суде. Не желаете подписать контракт со мной, Джордж Альберт?

— Я не брошу Билли. Он отнесся ко мне по-дружески и поселил в дом с черепахами и змеями. Я подпишу комбинированный контракт с вами обоими. Мы обсудим условия завтра — после того, как я сравню посещаемость здесь и в ночном клубе.

III

Существует два вида ходячих личинок (называющих себя людьми), и они придают межвидовому различию особое значение. Оно же порождает большую часть их проблем. Это разграничение, основанное на противопоставлении, делит общество на две части вне зависимости от возраста, платежеспособности и места проживания. Этим страдают не только люди, но и, по-видимому, все существа на планете Флорида.

Очень похоже, что особь, будучи вовлеченной в начале жизни в ту или иную из противопоставляемых групп, сохраняет свою принадлежность до самой смерти. Притягательно-отталкивающий комплекс связей, созданный этими двумя типами людей, вызывает у них глубокую эмоциональную вовлеченность, которая порождает сильное беспокойство и расстройство, а также страсть и вдохновение. Есть такая разновидность поэтической недосказанности, которая скрывает изначальную простоту описываемого предмета или идеи, выражая её в одновременном уравнивании противоположностей.

Полная изоляция этих двух групп друг от друга кажется невозможной. Попытайся кто-нибудь когда-нибудь это сделать, ему рано или поздно придется отказаться от своей затеи как от неосуществимой.

Различие между видами почти неуловимо, так что на исходе первого дня, проведенного мною на «Змеином ранчо», я мог определять принадлежность к тому или иному типу не более чем в девяти процентах случаев. Распознавание этого различия, думается, происходит интуитивно.

Я назову эти типы бета и гамма, или мальчики и девочки. Постепенно мне стало понятно, что их противостояние — одна из величайших движущих сил людей.

Вечером меня привезли в ночной клуб, где я снискал успех. Я не стал развлекать клиентов непристойными шутками и песенками, но очаровал их незатейливой имитацией инструментов полного оркестра и исполнением потешных баллад, которым Юстас обучил меня днем. Также их заинтересовало, каким макаром я пил джин: опорожнял бутылки, не распечатывая их. (Кажется, личинки-люди не способны впитывать жидкость без непосредственного контакта с ней.)

В этот вечер я встретил Маргарет, одну из девушек-певиц. Мне хотелось узнать, к какому типу людей я могу испытывать симпатию. Теперь я знал. Безусловно, сам я относился к бета-типу, ибо меня влекло к Маргарет, которая была безошибочно узнаваемым гамма-типом. Я начал понимать то странное влияние, которое эти типы оказывают друг на друга.

Она подошла к моей клетке.

— Хочу коснуться твоей головы на счастье, прежде чем продолжить, — сказала она.

— Спасибо, Маргарет, — ответил я, — но это не голова.

Она пела с несравненной грустью, с бесконечной печалью и жалостью, отчего в воображении рисовалась целая армия несчастных особей гамма-типа. Это был экстракт меланхолии, превращенный в музыку. Немного похоже на музыку призраков астероида Артемида, немного — на погребальные песнопения на Дольмене. Секс и грусть. Ностальгия. Сожаление.

Ее пение потрясло меня, пробудив сильные чувства, испытываемые мной впервые в жизни.

Она вернулась к клетке.

— Ты была чудесна, Маргарет, — сказал я.

— Я всегда чудесна, когда пою за ужин. Гораздо менее чудесной я бываю в те редкие моменты, когда сыта. Но ты счастлив, дружок?

— Я почти уже был счастлив, пока не услышал твое пение. Теперь я охвачен грустью и состраданием. Маргарет, ты меня очаровала.

— Ты мне тоже нравишься, слизень. Ты мой приятель. Ну не смешно ли, что единственный мой приятель во всем мире, — слизень. Хотя если бы ты видел парней, за которыми я была замужем… Малыш! Не буду обижать тебя, называя их слизняками. Увы, мне пора. Увидимся завтра ночью, если они оставят нас обоих.

Проблема встала в полный рост. Мне необходимо установить контроль над окружением, и немедленно. Иначе как мне добиться Маргарет?

Ни бар, ни развлечения, ни кухня, ни танцы не были центром этого заведения. Сердцем предприятия являлось казино. В нем были деньги, которые имели значение; все остальное — не более чем гарнир.

Я попросил перенести меня в игровые залы.

Здесь я ожидал столкнуться с настоящими сложностями — ведь клиенты тут прикладывали все свои способности ради выигрыша. Однако все оказалось на удивление просто. Все игры основывались на системе чисел первого вида. И впрямь, вся жизнь на планете Флорида казалась основанной именно на числах первого вида.

Давно известно, что числа первого вида не несут в себе собственное предсказание. Поэтому не было людей, владеющих основным принципом предсказания, который перекрывает самое начало серий второго вида.

Местные люди-личинки рисковали крупными суммами — атрибутом своего процветания — вслепую, не зная точно, выиграют они или проиграют. Они выбирали номера, основываясь на предчувствии или случайным образом, без гарантии выигрыша. Они выбирали лунку для шарика, абсолютно не представляя, было ли их решение верным.

Не припомню, чтобы я когда-либо так удивлялся в своей жизни.

Тем не менее, здесь крылась благоприятная возможность установить контроль над окружением.

Я начал играть. Как правило, я наблюдал партию-другую, чтобы разобраться в происходящем. Потом играл несколько раз… столько, столько требовалось, чтобы выпотрошить крупье.

Я переходил от столика к столику. Когда у заведения кончились деньги, разозленный Блэкджек закрыл казино.

Потом мы играли в покер: я, он и еще несколько человек. Эта игра оказалась еще проще. Внезапно я осознал, что люди-личинки могли видеть в каждый момент времени только одну сторону карт.

Я играл и выигрывал.

Теперь я владел казино, и все эти люди уже работали на меня. Билли Вилкинс тоже играл с нами, и очень скоро я стал владельцем «Змеиного ранчо».

К исходу ночи я владел гоночным треком, прибрежным отелем и театром в городе под названием Нью-Йорк.

Я установил контроль над окружением в достаточной степени для достижения моей цели.

Позже. Наступили золотые деньки. Я увеличивал свое влияние и помогал друзьям.

Я нанял хорошего врача, чтобы он лечил питона, моего друга и бывшего соседа по клетке, от несварения. Моему другу Юстасу я купил яркий спортивный кар, импортировав машину из какого-то далекого места под названием Италия. А Маргарет я буквально завалил норкой, поскольку она зациклилась на мехе этих таинственных животных. Она обожала драпироваться в мех, пошитый в форме шубок, пальто, мантий, накидок и горжеток, хотя погода вовсе этого не требовала.

Некоторое время спустя к моим активам добавились несколько банков, железная дорога, авиакомпания и казино где-то на Гавайях.

— Теперь ты важная персона, — говорила Маргарет. — Тебе следует одеваться получше. Или ты одет? Никогда не знала, что на тебе — одежда, а что — продолжение тебя. Правда, теперь я знаю, где у тебя голова. Думаю, мы должны пожениться в мае. Жениться в июне так банально. Просто представь меня будущей миссис Джордж Альберт Лерой Эллери Макинтош! Знаешь, мы стали настоящим событием. Кстати, ты в курсе, что вышли три твои биографии: «Растущий слизень», «Удар извне», и «Тайная сущность слизня — что она предвещает»? Губернатор пригласил нас завтра на обед. Я очень хочу, чтобы ты научился есть. Если бы ты не был таким милым, ты бы шокировал людей. Я всегда говорила, нет ничего предосудительного в женатом мужчине или слизне с деньгами. Его присутствие рядом с девушкой — яркая демонстрация её предусмотрительности. Знаешь, ты должен сдать анализ крови. Лучше всего завтра. В тебе есть кровь?

— Есть, но, естественно, другого цвета и вязкости. Но я могу временно их изменить, и кровь покажет отрицательный результат во всех тестах.

Маргарет задумалась.

— Они все завидуют мне. Они говорят, что никогда бы не вышли замуж за слизня. Мол, они не смогли бы… Зачем ты таскаешь этот жестяной шар все время с собой?

— Это моя коммуникационная сфера. В нее я записываю мысли. Без нее я исчезну.

— Что-то вроде дневника? Чудно!

Да, это были золотые деньки. Личинки предстали передо мной в новом свете, ибо Маргарет была одной из них. В то же время она выглядела не такой незавершенной, как остальные. Хотя и у неё не было естественного внешнего покрытия, все же Маргарет не выглядела только что выползшей из-под камня. Очень привлекательная девушка. И она заботилась обо мне.

Чего еще я мог пожелать? Я был богат. Уважаем. Я контролировал окружение. Мог помогать друзьям, которых нажил невероятное количество.

Более того, моя старая болезнь — космическая неспособность — оставила меня в покое. Никогда в жизни я не чувствовал себя лучше. Ах, золотые деньки, текущие друг за другом как сладкий сон! И скоро я женюсь.

IV

Но внезапно все изменилось. Как на планете Гекуба, где летняя жара сменяется мертвенностью зимы за считанные минуты, — на погибель многих путешественников. Так и здесь. Мой мир под угрозой!

Зашаталось все, что я создал. Я буду бороться. Буду сражаться! Найму лучших на планете адвокатов. Пока еще я не побежден. Но надо мной нависла угроза.

Позже. Вероятно, это конец. Апелляционный суд вынес решение. Слизень не может владеть имуществом во Флориде. Слизень не юридическое лицо.

Естественно, я не лицо. Никогда не претендовал им быть. Но я личность! Я еще поборюсь за свои права!

Позже. Я потерял все. Последняя апелляция отклонена. По статусу я теперь животное неопределенного происхождения, и моя собственность целиком отчуждена от меня.

Я подготовил красноречивую апелляцию — и она здорово всех растрогала. В их глазах стояли слезы. Но их губы кривились от жадности. Их толкала личная заинтересованность ободрать меня как липку. Каждый откусит понемногу.

И я остался нищим, слугой, животным, рабом. Таков всегда последний приговор для высаженного — стать презираемым чужаком, сдавшимся на милость чуждого мира.

Однако не все так безнадежно. У меня есть Маргарет. Поскольку мой контракт с Билли Вилкинсом и Блэкджеком Брэкеном, некоторое время назад скупленными мною на корню, более не действителен, Маргарет вполне может управлять моими делами как человек. Думаю, у меня еще остались возможности заработать. И я могу выиграть столько, сколько пожелаю. Мы будем относиться к этому как к технической формальности. Мы обретем новое счастье. Я заново установлю контроль над окружением. Я верну золотые деньки. Несколько старых друзей все еще верны мне: Маргарет, питон Пит, Юстас…

Позже. Мир рухнул окончательно. Маргарет бросила меня.

— Мне жаль, слизень, — сказала она, — но это просто не сработает. Ты все такой же милый, но без денег ты всего-навсего слизень. Разве могу я выйти замуж за слизня?

— Но мы заработаем кучу денег. Я талантлив.

— Нет, теперь ты никто. Ты был фантазией, а фантазии долго не живут.

— Но, Маргарет, я могу выиграть сколько захочу.

— Ни единого шанса, слизень. Никто не будет больше играть с тобой. Ты теперь не у дел, слизень. Я буду скучать по тебе. В моих балладах появятся новые грустные нотки, когда я начну петь за ужин после того, как кончатся норковые шубы. Пока.

— Маргарет, не бросай меня. А как же наши золотые деньки, проведенные вместе?

Но она только повторила «Пока». И исчезла навсегда.

Я опустошен, и моя старая болезнь вернулась. Мое выздоровление было иллюзией. Я настолько болен неуклюжестью, что больше не могу летать. Я вынужден ползать по земле, как одна из этих гигантских личинок. Будь проклята планета Флорида и все ее небесные сестры! Что за ничтожный мир!

Как могла меня провести юная личинка гамма-типа? Пускай уползает обратно под свой родовой камень вместе со всеми остальными личинками того же типа… О, нет, я не это хотел сказать! Для меня она навсегда останется сновидением, разбитой мечтой.

Меня больше не пускают в казино. Они спустили меня вниз по лестнице.

У меня больше нет дома на «Змеином ранчо».

— Мистер Джордж Альберт, — заявил Юстас, — я больше не могу позволить себе появляться рядом с вами. У меня положение в обществе, спорт кар и все такое.

А питон Пит был резок.

— Ну что, большой босс, полагаю, ты не так уж и велик. И точно не был мне другом. Заставив доктора вылечить мое несварение, ты оставил меня один на один с нечистой совестью. Хотел бы я вернуть свое несварение назад.

— Будь проклят этот мир! — воскликнул я.

— Мир, мир, вода, вода, бульк, бульк, — отозвались черепахи а водоеме, мои единственные друзья.

Итак, я вернулся обратно в лес умирать. Я отыскал пусковую мортиру. Когда я почувствую, что смерть уже близко, я запущу коммуникационную сферу в космос и буду надеяться, что она достигнет галактического течения. Кто бы ни нашел ее — друг, путешественник, ты, кто был слишком нетерпелив, чтобы оставаться в своем мире, — вы будете предупреждены об этой планете! Здесь неблагодарность — норма жизни, а жестокосердие — главный вид спорта. Недоразвитые личинки выползают из-под камней и переворачивают мир вверх тормашками, раскачивая своими головами в воздухе. Их дружба скоротечна, их обещания — как ветер.

Скоро я умру.

Перевод Сергея Гонтарева