С момента побега заключенных из Бержеракской тюрьмы прошло две недели. Беглецы были организованы в группы и прикомандированы к разным подразделениям. В партизанских отрядах их прозвали «бержераковцами». Теперь подробности их героического освобождения отошли уже в область истории, потонули в водовороте текущих событий…

В Дордони не проходило дня, чтобы не устраивалось засады или не завязывалось стычки с неприятельскими войсками — немцев нигде не оставляли в покое… Подпольные группы Сопротивления проявляли большую активность, и движение день ото дня ширилось повсюду. На дорогах и на стенах домов появлялись бесчисленные надписи: «Вон оккупантов!» Издававшаяся нелегально в Париже газета «Юманите» рассказывала о забастовках на заводах, на железных дорогах… Она призывала население Франции взяться за оружие… На западном фронте союзные армии сделали прорыв к югу от Авранша и, обогнув Нормандскую возвышенность, при поддержке Французских внутренних вооруженных сил успешно продвигались вперед. Уже освобождены Ренн, Лаваль, Ле-Ман, Шартр… На востоке Советская армия ускорила темпы наступления на всех фронтах. Она освободила Литву, вступила в Восточную Пруссию, форсировала Вислу и оказалась одновременно на подступах к Варшаве и у подножия Карпат… Народ в оккупированных странах повсюду усилил борьбу. Развернулось широкое партизанское движение… Во Франции части Ф.Ф.И. заняли Ванн, Кемпер, Кемперле, Шатолен… Они освободили свыше десяти департаментов. Один американский генерал, признавая, что их усилия равны действиям пятнадцати регулярных дивизий, опубликовал по этому поводу специальное коммюнике, перепечатанное всеми партизанскими газетами.

Но война еще не кончилась. Все еще гибнут люди, гибнут накануне столь близкого уже теперь освобождения Франции. В самый день приезда «бержераковцев» в батальон Ролана распространился слух о смерти Марсо. Услышав внезапно страшную весть, Роз не нашла в себе сил перенести этот удар. Измученная пытками в гестапо, пережитыми волнениями и усталостью, она лишилась чувств. Ролан сам прибежал успокоить ее, но — увы! — он мог сообщить ей мало утешительного…

Известие о смерти Марсо не подтвердилось… Тяжело раненный, он был доставлен в то же утро в замок, где расположился госпиталь Серве. Требовалась немедленная операция…

— Скажи мне правду, скажи все, — умоляла Роз Ролана.

— Ну что я могу тебе сказать? Я не верю этому. Не могу себе представить. Это было бы так нелепо…

Ролан сам был потрясен. В действительности он сказал Роз не всю правду — было мало надежды, что Марсо выживет… А между тем Гарнье, еще не знавший о том, что произошло, срочно вызывал Марсо в военный комитет.

Состояние здоровья Роз ухудшилось, и ее в тот же вечер отвезли в замок… Доктор Серве, в белом халате, сам вышел во двор встретить подъехавшую машину. Роз не решилась сразу же задать ему волновавший ее вопрос.

— Он жив, — сказал доктор.

— Можно его видеть?

— Пока нельзя. Позже. Ведь вы и сами-то прибыли к нам как больная.

И потянулись дни — дни мучительной тревоги для Роз… Марсо перенес две операции: ампутацию кисти руки и извлечение осколка гранаты из области сердца… Чтобы поддержать его силы, пришлось сделать срочное переливание крови… Прикованная сильной лихорадкой к постели, Роз не переставала следить за ходом болезни Марсо. Она расспрашивала о состоянии его здоровья всех, кого могла, чаще всего свою юную сиделку Симону. Симона была старшей дочерью фермера, смотревшего за замком. Ей было всего пятнадцать лет, но это была крепкая, здоровая девочка, выполнявшая уже работу взрослой женщины: она помогала своей матери на ферме, убирала в замке и ухаживала за больными.

Гарнье и Пайрен приехали справиться о здоровье Марсо и зашли проведать Роз. Увидев их, она встрепенулась.

— Он жив еще?

— Да, — ответил Пайрен, — но…

— Говори прямо.

— Врачи пока не могут сказать ничего определенного.

Гости переночевали в замке и перед отъездом снова зашли к Роз.

— На этот раз можем кое-что тебе сообщить. Опасность еще не миновала, но надеются его спасти.

Роз почувствовала огромное облегчение. Заговорив о своей партийной работе, она попросила срочно прислать к ней Соланж и после ухода Гарнье и Пайрена крепко заснула… В этот же вечер она впервые поднялась с постели. На следующий день ей было разрешено навестить раненого.

Марсо с осунувшимся, очень бледным лицом, казалось, спал. Забинтованная, укутанная в вату, правая рука его была похожа на огромный пакет; кисть левой руки тоже была забинтована. Молодая женщина не решалась подойти, боясь его потревожить. Однако Марсо сам слегка повернул голову, и по его губам скользнула чуть заметная улыбка.

— Подойди, Роз. Я так беспокоился за тебя, так боялся…

— А я — ты не можешь себе представить…

— Здорово меня изукрасили! Правда?

— Все пройдет, Марсо, ты скоро поправишься…

— Какая уж тут поправка… Правая кисть отрезана до запястья, два пальца на левой руке повреждены, восемь осколков гранаты…

— Но ведь могло быть значительно хуже…

— Но могло и совсем не случиться… Так по-дурацки вышло… Как поживают товарищи?

Тут в разговор вмешался доктор Серве.

— Товарищи чувствуют себя хорошо, и они сами справляются о твоем здоровье. Тебя нельзя больше утомлять.

На другой день Роз задержалась немного дольше. Марсо медленно поправлялся.

Роз рассказала ему теперь про свой допрос в гестапо и про побег из тюрьмы… Марсо печально усмехнулся.

— Как все неудачно сложилось! Ведь в момент вашего побега из тюрьмы я был в одном доме, совсем неподалеку оттуда. Если бы я знал… мог бы и не оказаться здесь…

— А как это с тобой произошло?

— Не стоит теперь об этом говорить. Я сам во всем виноват…

Марсо подробно расспрашивал Роз о пребывании в тюрьме, об отношении надзирателей и жандармов к заключенным, о поведении товарищей, о самочувствии папаши Дюшана, но больше всего о Леру.

— Конечно, как и прежде, с сектантским душком?

— Зато такой же смелый и преданный.

— Знаю наших докеров. Где он сейчас?

— Составил группу из своих бывших товарищей по камере и попросил зачислить их в отряд, освободивший нас из тюрьмы.

— А как жандармы? Надзиратели? Хорошо держались?

— Кажется, почти все хорошо.

— Прекрасно, что все так удалось…

К вечеру Симона принесла Марсо еду: бульон, пюре, немного белого мяса… Отпустив девочку, Роз сама принялась кормить раненого, как ребенка, не обращая внимания на его разговоры, все сводившиеся к потерянной кисти руки… Возвращаясь к себе в комнату, она встретила доктора Серве, который сделал ей замечание:

— Товарищ Роз, если вы будете изображать из себя сиделку, то никогда сами не поправитесь.

— Я уже здорова.

— Та-та-та! В этом доме командую я.

— Но вы сами обещали выписать меня 15-го.

— При условии, что вы будете выполнять все мои предписания.

Все же Роз продолжала свои визиты к Марсо, а он с каждым днем заметно поправлялся.

* * *

Накануне отъезда Роз прогуливалась по парку, который до сих пор еще не успела оценить по достоинству. Теплый вечерний воздух был насыщен сладким ароматом лип и магнолий. Роз решила дойти до фермы, чтобы поблагодарить мать Симоны — Жермен Буске — за проявленное к ней внимание. Каждое утро добрая женщина посылала ей с Симоной молоко и фрукты и заодно сообщала известия, переданные по радио. Жермен не была по происхождению крестьянкой. Не был крестьянином и ее муж, хотя, как воспитанник сиротского приюта, вырос в деревне. До войны оба они служили в Париже у владельца замка, крупного ресторатора. Муж мыл посуду, а жена работала официанткой. Как отец четырех малолетних детей, Буске не был мобилизован в армию. После оккупации Франции, когда правительство Виши выкинуло пресловутый лозунг «возвращения к земле», ресторатор вспомнил о своей ферме в Дордони, где вели хозяйство престарелые крестьяне, неспособные уже извлекать из земли доход и поддерживать замок в надлежащем состоянии. Он предложил семье Буске поселиться на этой ферме. Поступок его рекламировался тогдашними газетами как пример, достойный подражания. Таким-то образом Сезар и Жермен Буске с четырьмя детьми оказались в деревенской глуши, в компании двух старых крестьян. Все жили на ферме в большой тесноте, так как хозяину, конечно, и в голову не могло прийти предложить им поселиться в замке. Для семьи Буске начался новый этап жизни. Занимаясь тяжелым физическим трудом, они не знали никаких развлечений; не было у них ни соседей, ни знакомых: ближайшее селение находилось в пяти километрах от замка. Поместье состояло главным образом из лесов и лугов; кроме того, было несколько участков под зерновыми культурами и старый запущенный виноградник. Помимо сельскохозяйственных работ на обязанности семьи Буске лежало поддержание порядка в самом замке, так как хозяин купил поместье, намереваясь отдыхать в нем и охотиться. Оговорив все это, он согласился на умеренную арендную плату и натуральные поставки, за получением которых приезжал сам из города в определенные дни.

Роз хотелось поближе познакомиться с семьей Буске, которая по-прежнему оставалась все такой же бедной, как в момент приезда сюда. Роз интересовало, каким путем Сезар Буске, живя в этой деревенской глуши, пришел к решению вступить в Национальный фронт и, не спросясь хозяев, предоставил замок в распоряжение партизан.

Замок, с двумя крытыми шифером башенками и ста двадцатью окнами, сохранял еще прежний гордый вид. Он не был пока полностью меблирован, но владелец успел до войны провести туда водопровод и электричество. Благодаря этому доктор Серве смог без особых трудностей сделать из замка вполне приличный госпиталь.

Парк, в котором росли главным образом вековые дубы, занимал огромную площадь, но был наполовину вырублен. Руководил вырубкой сам хозяин, приезжавший в 1942 году для этой цели в поместье. Один из предпринимателей в округе, купивший древесину, нажил на ней целое состояние.

Роз была уже недалеко от фермы, как вдруг из боковой аллеи вышел доктор Серве и быстро направился к ней.

— Рад, что мы встретились. Я давно уже хотел переговорить с вами.

Такое начало почему-то неприятно подействовало на Роз.

— Слушаю вас.

— Вы не торопитесь?

— Я собиралась навестить Жермен.

— Ее нет на ферме. Если вы ничего не имеете против, мы могли бы пока посидеть здесь на скамейке.

Серве помолчал, словно подыскивая нужные слова.

— Завтра вы нас покинете… Неизвестно, когда мы снова встретимся… Я не хотел бы расстаться, не объяснившись с вами.

— Я не понимаю вас, доктор.

— Видите ли… Когда мы с вами встретились впервые, я, может быть, вел себя несколько развязно…

— Мне не в чем упрекнуть вас.

— Вы мне очень понравились, и я дал вам это почувствовать, может быть, чересчур уж смело. Я хочу, чтобы вы знали теперь, что я вас очень уважаю…

— Я не сомневаюсь в этом, доктор. С первого же дня нашего знакомства я считала вас прекрасным товарищем и впоследствии смогла полностью оценить ваши достоинства, а особенно вашу самоотверженную работу в качестве партизанского врача.

— Прошу вас, Роз, забыть, что я врач. Я такой же человек, как и все, просто одинокий человек… Вопрос, который я вам задам, может быть, покажется вам странным. Согласны ли вы стать моей женой?

— Ну, ведь это же несерьезно, — сказала, невольно отодвигаясь, Роз.

— Нет, очень даже серьезно. Война уже скоро кончится, и я вернусь на свое место в Палиссаке. После всего пережитого я не мог бы вступить в брак с женщиной, которая не внесет в мою жизнь чего-то нового. Я оценил ваши качества… Да и что там говорить! Разве сердцу прикажешь!…

— Не настаивайте, Серве, это невозможно. Вам известны мои взгляды. Передо мной стоят другие задачи.

— Разве это довод? Наши взгляды не так уж различны, чтобы их нельзя было примирить.

— Дело не только в этом. У меня был муж. Он расстрелян.

— Знаю. Но вы так молоды! Не можете же вы оставаться всю жизнь одинокой, жить только прошлым! Вы сами хорошо понимаете, что это не ответ… Я не прошу, чтобы вы сейчас же сказали мне «да»… Позвольте мне лишь надеяться. Я уже не мальчик, прожил порядочно на свете и достаточно опытен, чтобы понять все ваши колебания…

— Не питайте напрасных надежд, Жан. Я не хочу сама себя обманывать. Я вас очень уважаю и сохраню к вам самое дружеское расположение. Но… не требуйте от меня большего.

— Лучше скажите мне прямо, что ваше сердце уже занято.

— Да.

— Конечно, Марсо?

— Да, он.

Серве, нахмурившись, с минуту молчит, по-видимому, он чувствует себя глубоко несчастным. Голос его чуть-чуть дрожит.

— Благодарю вас за откровенность. Марсо — единственный, у кого я не стану вас оспаривать. Прошу вас забыть все, что я вам сказал. Простите.

— Мне не за что вас прощать, — говорит Роз. — Мы останемся и впредь друзьями.

— Пусть будет так, друзьями. И если когда-нибудь вам будет трудно, вспомните, что у вас есть преданный друг…

* * *

Наступило утро. По просьбе Марсо его кровать придвинута к окну, откуда открывается чудесный вид на парк. Ему видны и ферма Буске, и часть луга, где сынишка фермера пасет коров.

Вдруг рядом с ним, в комнате санитаров, раздается дикий крик. С другого конца замка тоже доносятся какие-то возгласы. Встревоженный Марсо приподнимается на постели, стараясь понять причину неожиданного переполоха.

Из замка стремительно выбегают и носятся во всех направлениях люди. Они жестикулируют, как дикари, и кричат что-то, чего он не может разобрать, всем попадающимся им навстречу: Сезару, который косит газон, Серве, идущему после купанья в озере с полотенцем через плечо, больному, гуляющему по аллее… Узнавшие новость тотчас спешат сообщить ее другим и, охваченные каким-то повальным безумием, прыгают и восторженно кричат. Словно люди сошли с ума…

Мальчуган Буске бросает коров и мчится к ферме, собака скачет вслед за ним… Коровы, которые медленнее поддаются волнениям, удивленно останавливаются, мычат и, наконец, тоже разбредаются в разные стороны… Словом, всюду суматоха…

«Что с ними стряслось? Что такое? — повторяет про себя Марсо. — Как ужасно: быть тут же, рядом, и ничего не знать…»

По лестнице без всякого стеснения стучат каблуки. Кто-то во весь дух мчится по коридору… Наконец-то он узнает, в чем дело… Роз и Симона распахивают дверь и останавливаются перед ним, с трудом переводя дыхание. Волосы растрепаны, лица сияют…

— Что случилось?

— Высадка на юге Франции!

Марсо чуть не соскочил с кровати и при этом сделал непроизвольное движение, разбередившее одну из ран. Он чувствует, как бледнеет от боли, и, стиснув зубы, откидывается назад.

— Что с тобой? — спрашивает Роз, бросаясь к нему.

— Ничего, ничего. Пройдет. Садись же! Мне уже лучше; я просто забыл, что стал теперь развалиной.

— Не говори глупостей, ты ведь поправляешься!

Симона оставляет их вдвоем.

Роз рассказывает новости. Пока известно еще очень мало, было только сообщение, что союзники высадились на побережье Средиземного моря, у Сент-Максима и Сен-Рафаэля, в Провансе. Вместе с ними и французские войска… Роз и Марсо долго еще обсуждают создавшееся положение… Роз придвигает свой стул ближе к кровати.

— Знаешь, ведь сегодня я уже уезжаю. Соланж заедет за мной на велосипеде.

— Знаю, знаю. Как бы мне хотелось сказать то же самое! Впрочем, теперь…

— Перестань, пожалуйста, — прерывает его Роз. — Ты жив — это самое главное. А ты все время говоришь так, словно считаешь себя пропащим человеком. Это же сущая ерунда.

— Не пропащим, конечно, но все же не тем, что был.

— Почему? Можешь ты мне это объяснить? По крайней мере для меня ты тот же, что и был.

Роз смотрит на него таким взглядом, какого раньше он никогда у нее не замечал.

— Ты помнишь тот вечер, когда провожал меня к Дюшанам?

— Зачем ты вспоминаешь об этом?

— Потому что так нужно. Я… я тоже люблю тебя.

— Нет, Роз, не надо… не говори мне об этом, никогда больше не говори мне об этом.

— Но я хочу, чтобы ты знал теперь, да, особенно теперь…

— Чтобы меня подбодрить, так, что ли? Нет, спасибо!

— Какой ты злой!

Марсо оборачивается к ней и видит, что она готова заплакать.

— Прости, я не хотел тебя обидеть. Но пойми сама. В тот раз ты меня отвергла, а теперь сама делаешь первый шаг…

— Ну и что же?

— Теперь все уже не то, что прежде. Твой поступок меня бесконечно трогает, больше, чем ты можешь себе представить…

— Я говорю искренно.

— Конечно… Но это нельзя назвать любовью.

— Что же это такое?

— Ты коммунистка, ты, я знаю, питаешь ко мне чувство большой привязанности и могла подумать, что твой долг — пожертвовать собой ради меня. С твоей стороны это прекрасная, великодушная жертва, но принять ее я не могу.

Уткнувшись головой в край кровати, Роз плачет; темные локоны рассыпались по одеялу. Марсо делает движение, словно хочет погладить ее волосы, но тут же усталым жестом опускает руку…

— Роз, мы останемся и впредь большими друзьями и хорошими товарищами.

— Выслушай меня внимательно, — говорит Роз, поднимая голову и откидывая назад волосы. — Мне очень трудно возвращаться к прошлому, но я должна тебе сказать, хотя, может быть, это и плохо, не знаю… Но с первых же наших встреч я почувствовала, что меня влечет к тебе…

— Ну, не говори глупостей.

— Я полюбила Бернара, это правда, и стала его женой. Если бы он остался жив, я всегда была бы ему верна.

— Вот видишь…

— Да, но если бы жизнь и некоторые обстоятельства сложились по-другому, я могла бы стать твоей женой.

— Ты с ума сошла, Роз…

— Нет, дай мне досказать. Когда мы снова встретились два месяца назад и потом виделись почти каждый день, я опять испытала к тебе то же чувство, что и раньше. Но я не сразу разобралась в этом. И вот наступил тот знаменательный вечер, когда ты сам сказал мне, что любишь меня, что всегда любил меня… Ведь в глубине души я ждала этого признания, и все же оно меня потрясло. Мне казалось, что ответить на твое чувство — значит отречься от памяти Бернара, обмануть его доверие, его большую любовь ко мне. Я старалась бороться; боролась сама с собой. До того дня, когда мне так неожиданно сообщили о твоей смерти. Для меня это известие было ужасным ударом. Мне казалось, что от горя сердце у меня разорвется на части… Я поняла, что любила тебя, что имела право любить тебя…

— Бедная моя Роз, — говорит Марсо, с трудом сдерживая волнение. — Но я-то теперь уже не тот, что был. Инвалид…

— Разве для меня это может иметь значение? Неужели ты думаешь, что я способна разлюбить тебя только потому, что у тебя не стало кисти руки? Наоборот, теперь ты нуждаешься в заботе, и только любящая женщина может тебе ее дать.

— Ты забываешь, Роз, что стала ответственным работником. Наша борьба еще не кончена. Теперь ты больше нужна партии, чем я…

— Ну что за довод, Марсо! Партию составляют такие же люди, как ты. Но, может быть, у тебя есть какие-то другие причины говорить так? Скажи мне все, скажи откровенно. Я ведь совсем не знаю твоей личной жизни…

Как раз в этот момент с шумом распахивается дверь, и на пороге появляется Серве. Из-за плеча доктора выглядывают два санитара и маленькая Соланж.

— Вам, надеюсь, известна новость?

— Конечно, доктор, — говорит Марсо.

— Сезар раздобыл несколько бутылок старого вина. Такое событие полагается вспрыснуть.