Микро заказал девушку на завтра, на час дня у часов Всемирного времени на Александерплац. Он и правда так выразился: «Заказал». Я не ослышался. Ни малейшего понятия не имею, чего он там хочет. Понаблюдать вместе с девушкой за акробатами-велосипедистами, которые вечно выполняют только половину номера, поскольку всего лишь учатся? Или за плохо одетыми девушками с окраин, упорно и тщетно пытающимися стать прихлебательницами при флейтистах?

А те стоят тесной кучкой, с наглыми индейскими рожами, корчат рожи, когда не играют на своих инструментах, и девчонки прячут руки в руках мешковатых курток, пытаясь согреться. Эту площадь наводняют семьи из Восточной Европы и молодые люди в кожаных куртках, пробующие себя в ремесле карманников либо пытающиеся этих карманников поймать. И пара жалких закусочных.

Ну да ладно, могу понять. Есть своя изюминка в этих часах, раз люди возле них встречаются, словно какой-нибудь юнец в клешах, поджидающий других юнцов в клешах, сообща порадоваться чудному гэдээровскому деньку середины семидесятых. А потом? Что мы будем делать потом? Нельзя же весь день стоять под часами Всемирного времени. Он ведь не хочет идти на встречу один. Ни в коем случае. Я уже нащупываю языком дырку в одном из передних зубов, через которую могу свистеть. Я говорю:

«Промолчи, длинный язык, промолчи».

Я пойду с ним, возможно, думает он. Я отобью ее, а он тогда посидит спокойно, никаких проблем. Мне иногда кажется, Микро воображает, будто неприятности обойдут его стороной. Потому что каждый, с кем ты заводишь знакомство, рано или поздно доставляет тебе неприятности. Одно он упускает из виду: вот только главное как раз и происходит между началом дружбы и началом неприятностей. Сам сможет. Вот о чем он не думает. Зачем тогда назначил ей свидание? Не пойму я его.

Без паники, говорю я себе, все схвачено. Чего не секу я, сечет Микро. Терпеть не могу всякие обязательные фразы при знакомстве с девчонками, да еще под часами Всемирного времени. Я ведь от нее кое-чего хочу, потому что она мне нравится. С этим не поспоришь. Вот зачем нужен Микро. Он выглядит настолько асексуально, что девчонки сразу договариваются с ним о встрече.

Не для чего-то серьезного, а просто потому, что он бормочет что-нибудь вроде «…если хочешь, пойдем с нами, займемся тем да сем…», и девчонка думает: здорово, надо пойти, ведь и еще кто-нибудь тоже пойдет, от кого, возможно, толку будет чуть больше, пока это «то да се» не наскучит. А что до часов Всемирного времени, это они тоже любят, потому что у каждой девчонки найдется место в душе для парня в хипповых клешах. Ловкий ход.

Однажды я взял его на прогулку с Лаурой, и пару минут спустя она уже принесла ему напиток, и подарила куртку, в которой он походил на маленького турка-пушера с Ораниенштрассе. Ее это забавляло. Меня бы даже не удивило, обними она его за плечи и убери ладонью волосы с его лица. В Микро есть что-то такое, и будь он поумнее, девчонки пачками бы на него вешались. Позднее нам с Лаурой захотелось пойти чего-нибудь выпить, но деньги остались в куртке, в которой Микро уже успел свалить, так и вышла первая ссора. Всегда все начинается со ссоры из-за пустяка.

Микро тоже самый ординарный, но на более хитрый лад, нежели я: он прозрачен. Не виден насквозь, а прозрачен, как большая медуза, которая прозрачна, а потому кажется безобидной, но ты все равно не в силах понять, как она устроена, она же совершенно прозрачна. Люди вроде Микро держатся за свою непонятность, не то все бы заметили, что понимать-то нечего. Девчонки называют их «загадочными», и им это нравится. Совсем тупые говорят, что это «интересно», потому что ну как же может не интересовать этакий тихенький и непонятненький, но прозрачненький и нейтральненький человек. Девушки верят в чудеса.

Я — полная противоположность Микро. Открытая книга. Погрязший в самоанализе телезритель. Вечно мигающая сигнальная лампочка. Комок нервов. Раньше я думал, что я вроде человека с больной щитовидкой, у которого в кровь попадает слишком много дурацких гормонов и который потому постоянно жрет, и жрет, а потом мечется от мгновенно высвобождающейся энергии, просто не способен усидеть на месте. Но моя щитовидка в порядке — у меня все иначе. Я истерик. Обычный истерик, не нуждающийся в еде. В моем мозгу крутится неоновая бегущая строка — как в прачечных для текущих заказов или в витринах магазинов всякого тряпья. Такая, что постоянно движется и мигает: у меня такая в мозгу, за глазами, и она все мигает и твердит: быстрей, быстрей, черт тебя возьми, быстрей, больше, больше, больше.

Вот причина, почему я не сразу нравлюсь девушкам. Потому что слишком быстро говорю или слишком быстро танцую и ни из чего не делаю особой тайны. Что, собственно, позволительно только тогда, когда уже познакомился с девушкой поближе, и она не боится, что ты разрежешь ее на куски, или что ты вообще какой-нибудь псих, который говорит только о себе и норовит ее отравить своим ядом.

Но я могу и притормозить. Нет, это неверное слово. Я умею ускориться, настолько ускориться, что становлюсь совершенно спокойным, превращаюсь в мирную частоту, в гудение. В такие моменты у меня пульс как у ребенка — сто двадцать ударов в минуту. Потом взмывает вверх до ста тридцати у.м., акустического экстаза, а тогда это уже частота прострации. Неподвижность и быстрота в одном. Но для этого мне необходимо хорошее настроение. Или очень плохое.

Я так могу, только когда на грани. Вопрос смещения, выхода за грань нормального. Туда, где болезнь и здоровье вновь жмут друг другу руки, туда, где удваиваются частоты. Созвучие. Ведь в равно прекрасное состояние приходишь, когда лениво пробуждаешься от сна, и когда клейкая пришибленность от недосыпа вызывает ту же бессмысленную эйфорию, ту же ясность, как взвинченное, полнокровное бдение.

Таким и нужно прийти в час дня, к часам Всемирного времени — либо невыспавшимся, либо взвинченным донельзя. Я хочу произвести хорошее впечатление, а его произвожу, только если выжат настолько, что девушка поначалу не вызовет во мне интереса, потому что думать я буду о других вещах или вообще ни о чем — только тогда всё получится. Только тогда девчонка тобой заинтересуется: когда ей тоже придется что-то предпринимать, а не когда ее таскает за собой невыспавшийся психопат, который с места в карьер хочет ее сожрать, потому что чертовски голоден, голоден до девушек, вообще голоден до нее, потому что он как черная дыра, которая всасывает в себя все вокруг, даже свет, брезжащий рядом с ним. Так я иногда себя чувствую. Ну вот опять, приехали. Мы с ней даже не знакомы, а я уже мысленно разделываю ее, как курицу на ужин.

Иногда мне хочется стать Микро, потому что Микро — убежденный пещерный человек. Любой другой боится себе в таком признаться: что с большим удовольствием остался бы в своей пещере, ведь все предпочитают стоять на свету, а пещерными людьми становятся случайно или по недосмотру. Вечно твердят, что безработные они «только временно, и в виде исключения», и совсем не радуются, что не приходится сейчас выполнять какую-то там идиотскую работу, которой окончательно уничтожают свое и без того уже еле заметное «Я».

А Микро убежден, что быть пещерным человеком — привилегия, и вообще каждый приличный человек должен считать, что, когда не надо работать, это привилегия. Да и черт с ним, я пещерным человеком быть не желаю. Все это так, из области рассуждений: «хотел бы я быть…» Приятные разглагольствования, которые согревают душу, держат в узде, успокаивают.

А еще я радуюсь, что не стал пещерным человеком, как прочие люди радуются тому, что у них есть работа, иначе будет уничтожен и раздавлен: кто теряет работу, чувствует себя одиноким и начинает задаваться ненужными вопросами, что в итоге сбивается с пути истинного, ибо каждый, у кого работы нет, начинает думать всякие глупости, мнит себя философом и лишь донимает окружающих пустой болтовней и ничтожностью смысла, который лично он находит в жизни. Лучше бы прочел пару хороших книг или отправился бы в дальнее путешествие и тем проветрил бы или даже разорвал свой тесный кокон.

Но все это не имеет никакого отношения к Микро. Микро — почетный гражданин пещерных городов, который влачит свиноподобную жизнь, книги не читает и никогда не проветривает свой кокон. Иногда мне кажется, что Микро по ходу просто изобретает форму существования. Новую разновидность гуманоидов, которая завершит свой путь в каком-нибудь тупике эволюции или же, наоборот, проложит путь человечеству третьего тысячелетия.

Я могу до бесконечности прокручивать в голове, как мало разумного делает Микро и что он за заблудшая медуза, на самой грани тяжелой болезни или уже за этой гранью. Я не знаю. Он это контролирует, и понятия не имею, какими силами, потому что питается только тестом пиццы и шоколадом, а в комнате у него совсем нет кислорода.

Он выживает как таракан при ядерном взрыве. Возможно, он прототип новой расы, которая когда-нибудь совершит скачок к высшему интеллекту. А умники тем временем, вовсю напрягая мозги, как бы поздоровее питаться, и подыхают, интересуясь исключительно азиатскими травяными чаями.

Та еще мысль: что больной, возможно, сделает для развития человечества больше, чем здоровый. Чем тот, кого сегодня считают здоровым. Больной сегодняшнего дня — здоровый завтрашнего. Или что сегодня болезнь, завтра станет нормой. Как там было? Годится и то, и это, но слова не мои. Я их где-то прочитал. Старые мысли. Ах да, я прочел это у Блэйза Кендрарса, в «Мораваджин».

Но причина, почему Микро вроде как мой друг, отнюдь не тот факт, что он, возможно, основоположник новой цивилизации. Мне в ней ничего не светит. Причина в том, что хотя он и назначил девушке свидание, но скорее всего будет не против, если я попытаюсь ее поцеловать. Да он только рад-радехонек будет, что не придется делать это самому. А я как раз подоспею вовремя, чтобы взять на себя грязную работу: прекрасный симбиоз взаимного использования. Сие есть основа любой дружбы.

Микро всегда спешит уйти, когда дело доходит до контактов с людьми. А ведь они иногда случаются. Микро вообще ни с кем не знаком, думаю я, а потом вдруг появляется девушка и говорит «Привет», или какой-нибудь другой пещерный человек, похожий на Микро, и они жмут друг другу руки и друг другу кивают. Но самое позднее через пять минут Микро встает и берет свою куртку. Всякий раз, когда мы вместе куда-нибудь ходим.

Не важно. Хорошо, что не надо думать, идти или нет, лучше еще посидеть. Если кто-то заговорит с Микро, я сразу пойму, мы скоро уходим, и меня это вполне устраивает. Все равно уже скоро настанет момент, когда без разницы, идти или оставаться. Вообще не бывает истиной причины уйти или остаться. Поэтому мы садимся на ночной автобус, смотрим в ночь и слушаем музыку, еще гремящую в ушах. Вставая, я вяло поднимаю руку, и Микро издает в ответ какой-нибудь звук или делает какой-нибудь микрожест. И я выхожу.

Я стою посреди улицы, глядя вслед автобусу Окна у него совершенно запотели, и, удаляясь, он напоминает рождественскую вечеринку на колесах: освещен изнутри и стекла запотели, потому что в автобусах и летом окна не открываются, и воздух внутри заканчивается так же быстро, как в закрытом пластиковом мешке.