1

В конце мая 1918 года в Ишиме четверо красноармейцев, проходя через кладбищенскую рощу, приметили одетых в офицерские кители людей, поднимавших надгробную плиту. Завидя красноармейцев, те разбежались. Под плитой оказался тайник. В нем – бомбы, пироксилиновые шашки, револьверы. В кустах нашли кортик, на рукоятке выгравировано «Георгий Даниэль».

Арестованный чекистами, бывший белогвардейский офицер Даниэль после долгого запирательства признал существование Ишимской контрреволюционной организации, ставившей целью свержение Советской власти. Организацию возглавлял меньшевик Колыбин. В нее входили эсеры Лейпсон, Гумилев, Диннабург, Горин, белогвардейские офицеры, священники, торговцы, домовладельцы, чиновники – всего около 30 человек.

ЧК арестовало лишь 11 заговорщиков. Остальные бежали, а шесть дней спустя вернулись в Ишим с передовым отрядом белогвардейцев и с ходу развернули пропагандистскую и организаторскую работу в поддержку белого адмирала.

В начале ноября 1919 года Красная Армия освободила Ишим. Несколько месяцев спустя там вновь возникла подпольная организация, ее возглавил прибывший из Иркутска (там находился центр Всероссийского комитета эсеровского Крестьянского Союза) бывший дутовский офицер Т. Доливо. «Работая» в статбюро, он разъезжал по уезду, вел антисоветскую пропаганду, вовлекал в свою организацию зажиточных крестьян, собирал оружие.

Среди завербованных им – колчаковский каратель-кулак Коротков и бывший дворянин белогвардейский офицер Дмитриев. Впоследствии Коротков, Дмитриев, равно как и другие заговорщики, возглавили штабы и крупные соединения восставших крестьян.

Случайно ли заговорщики гнездились в Ишиме? Нет. Крестьяне Ишимского уезда, пожалуй, самые зажиточные во всей Западной Сибири. Земли тучные, черноземные; сенокосы и пастбища – привольные, с отменным травостроем. Рядом феодальный Казахстан и антисоветски настроенное уральское казачество. Через Ишим проходил главный нерв страны – Транссибирская магистраль. Ишим был крупнейшим торговым центром, средоточием кустарных предприятий. Город больших и малых купцов, домовладельцев, куста- фей, духовенства, мещан...

Распропагандировать и поднять на Советскую власть зажиточных, своевольных сибирских мужиков, перерезать их руками Транссибирскую магистраль, отторгнуть Сибирь от России, превратив в антибольшевистский плацдарм, обеспеченный людьми, сырьем, продовольствием, а потом при помощи американских и японских империалистов скакнуть с него на революционный Питер – вот какую идею вынашивали заговорщики.

Если верить докладным и сводкам ГубЧК, контрреволюционеры раскинули свои сети по всей Тюменской губернии. Особенно активную подрывную деятельность проводили они в Тобольске. В оперативной сводке ГубЧК значится, что в 1920 году там действовала эсеровская террористическая организация, которая провела ряд дерзких покушений.

В конце 1920 года возникла подпольная организация Русский национальный Союз». Ее основатель и руководитель – племянник архиепископа Тобольского Гермогена, бежавшего из Петербурга священника Петропавловской церкви, гимназист С. Долганев.

Пятнадцатилетний гимназист (родился в 1905 г.) Сергей Долганев имел все основания ненавидеть большевиков и Советскую власть. Дядю его, Тобольского архиепископа арестовали, увезли из Тобольска якобы в Екатеринбург. В пути его зверски убили: связав, привязали на шею камень и скинули с парохода. Отец Сергея (брат Гермогена) отправился в Екатеринбург искать следы исчезнувшего архиепископа и тоже сгинул: его расстреляли. Ради мести «красным» Сергей и создал «Союз», в который вошли его сверстники, 14–16-летние подростки. В выработанном им уставе организации главное внимание уделялось «антибольшевистским предприятиям и антибольшевистской агитации».

Члены «Русского национального Союза» создавали из молодежи антисоветские кружки и общества, переписывали и разбрасывали по городу сочиненные Долганевым листовки, пропитанные непримиримой злобой к большевикам, призывавшие тоболяков к вооруженному восстанию против Советской власти. «Посмотрите, граждане, на себя, кто вы теперь? Вы – жалкие безответные рабы. Вы не можете распоряжаться своим имуществом, личной жизнью. Где же свобода?.. Стыдно тем, кто восстать не желает», – строки из воззвания Долганева. При неудавшейся попытке ограбить! оружейный склад красноармейского клуба, Долганев был пойман. Ни суда, ни следствия, конечно же, не было. Вот строки из предсмертного письма Долганева:

Я сижу на широких досчатых нарах, положив бумагу на стол, и пишу эти строки; на душе спокойно, я страдаю за свою дорогую Родину... Милая мамочка, спасибо за заботы, только теперь понял, как люблю я тебя... Я смерти не боюсь. 8 часов вечера 5 февраля».

В ту же ночь он был расстрелян...

В январе 1921 года и в губернском центре – Тюмени – возникла подпольная контрреволюционная организация, в которую входили белогвардейские офицеры, торговцы и иные представители старого мира. Ее возглавлял студент техникума Лобанов.

Заговорщики распространяли по городу панические, провокационные слухи, сеяли смуту, расклеивали листовки с призывами: «Тюменские граждане! Скоро ли вы очнетесь от спячки?»

«Долой коммунистов и жидов! Да здравствует Михаил Второй!..»

«...Кто имеет землю? Никто. Где товары? Где свобода печати? Их нет, они исчезли, как исчезает туман в июльское утро.

Посмотрите, как живут коммунисты. Кушают, одеваются, разъезжают на хороших рысаках – это называется равенство...

Так доколе мы будем терпеть эту наглую ложь, этот обман? Пора кончать с этим!..»

Когда началось восстание, тюменские заговорщики установили прочную связь с повстанцами Шороховской и иных прилегающих к Тюмени волостей.

6 февраля по поручению Шороховского волостного повстанческого штаба в Тюмень прибыли 8 лазутчиков. Лобанов приютил их и всячески помогал им добывать оружие, разыскивать затаившихся белогвардейских офицеров и привлекать их на сторону восставших крестьян.

В те тревожные дни Тюмень наводнили съехавшиеся из близлежащих сел повстанцы. С их помощью Лобанов и решил произвести контрреволюционный переворот.

Лобанов наметил его на 11 февраля. Время выбрано удачно: близкие к Тюмени села охвачены восстанием, в городе полно крестьян; стрелковая рота губисполкома, эскадрон ВОХР и инженерный батальон полностью деморализованы.

10 февраля заговорщики на квартире Лобанова разработали подробнейший план путча. В 9 часов вечера 11 февраля 3 боевых отряда должны были с налету захватить почту, телеграф, вокзал, склады с оружием и боеприпасами, испортить подъездные пути к Тюмени с востока и запада, прервать телефонную связь с Екатеринбургом. Одновременно в город ворвались бы восставшие крестьяне из Ожогино, Гусева и других пригородных деревень.

Но именно в ночь на 11 февраля все члены организации Лобанова были арестованы ЧК.

Так действовала эта вражеская организация, судя по материалам ГубЧК. Пространно пишу о Лобанове преднамеренно, ибо не заканчиваю здесь разговор о нем.

Из отчетов, информаций, сводок ЧК складывается впечатление, что по всей Западной Сибири плелась невидимая, но крепкая сеть антисоветских заговоров, которая с каждым днем становилась все раскидистей и крепче. Заговорщики не сомневались: скорый крах большевистской диктатуры – неизбежен, но она падет не под ударами Антанты.

«Советскую власть в России можно задушить лишь руками российских рабочих и крестьян», – писал эсер Савинков в секретном донесении французским и польским политическим деятелям. Главной ударной силой будущего близкого и неотвратимого антисоветского мятежа Савинков считал сибирское крестьянство. И этот стратегический расчет был вполне и надежно обоснованным. Начавшаяся в Сибири продовольственная разверстка разом переломила настроение крестьянских масс, качнув их в сторону контрреволюции. Время заработало на Савинкова и его единомышленников. Оставалось – не прозевать момент предельного накала, вовремя высечь искру, подпалить фитиль мятежа...

Так на основании архивных документов ГубЧК и губкома партии вырисовывалась политическая обстановка в Западной Сибири накануне крестьянского восстания 1921 года. Тюменский губком партии и ГубЧК делали все возможное, чтобы доказать наличие в губернии и подпольных эсеровских ячеек, и контрреволюционных организаций, ведущих широкую разностороннюю активную подрывную работу по подготовке антисоветского мятежа. Вы только что прочли о подпольных контрреволюционных организациях в Тобольске, Тюмени, Ишиме. Сведения об этих антисоветских организациях взяты из оперативных сводок ГубЧК. Не имея возможности ознакомиться со следственными делами разоблаченных и обезвреженных чекистами заговорщиков, автор принял информацию ГубЧК на веру...

Не желая забегать вперед, прошу читателя зафиксировать внимание на подпольной организации Лобанова. Чуть позже мы вернемся к ней, но с «черного хода» и попытаемся разглядеть ее изнутри.

2

В самый напряженный момент борьбы с колчаковщиной Уральский и Всесибирский комитеты ПСР (партия социалистов революционеров) рассылают своим организациям директивы, которые предписывали «напряженную борьбу по разоблачению большевизма и постоянную борьбу со стремлением рабочих к возвращению к нему... Большевизм, разрушивший государственную и экономическую жизнь страны... в значительной мере ухудшил условия борьбы рабочего класса…

Диктатура пролетариата беспочвенна, авантюристична и невыгодна для рабочих». Директива заканчивалась призывом к вооруженному свержению пролетарской диктатуры.

В своей повседневной работе Уральский и Всесибирский комитеты ПСР руководствовались резолюцией девятого партийного Совета (съезда), в которой говорилось: «...большевистско-пролетарский коммунизм является предтечей и подготовкой реакции... Завоевания революции частью похищены, частью изуродованы большевистской властью. Большевики несут народу просвещенный абсолютизм под коммунистическим соусом».

Резолюции IX Совета являлись четкой программой борьбы с большевизмом. В то же время вожди ПСР Керенский, Авксентьев, Зензинов, Слоним и другие опубликовали еще и специальный Манифест, в котором единственно возможным выходом из кризисного положения страны объявляли возврат к временам февральской революции и Учредительному собранию. А чтоб этот возврат осуществить, нужно совершить переворот: свергнуть большевистско-советскую власть.

В 1920 году были обнародованы секретные документы архива эсеровского Парижского центра. При всем их разнообразии они обнажают главную цель социалистов революционеров: свержение большевистской диктатуры. По мнению вождей ПСР, для достижения этой цели все средства приемлемы и хороши...

Разруха, неурожай и голод 1920 года так обострили кризис, что, казалось, нужен лишь малый толчок, чтобы опрокинуть Советы и большевиков.

«Голод в России» – называлось воззвание Московского Центрального бюро ПСР; оно заканчивалось так: «Долой преступную политику большевиков, мешающую действительной борьбе с голодом, усиливающую разруху и разорение. Таков должен быть лозунг». Эсеровский журнал «За народ» из номера в номер печатал программные статьи о положении в стране, которые непременно завершались одним и тем же выводом: не прогоним большевиков – не получим экономической помощи от Европы и Америки, погибнем от голода.

В решениях десятого Совета ПСР (1921) говорилось – голод «вызвал оживление в рядах партии», и теперь вопрос о революционном низвержении диктатуры коммунистической партии со всей силой жизненной необходимости ставится в порядок дня».

Выполняя волю съезда, эсеры, засевшие в Центросоюзе, профсоюзе и иных массовых общественных организациях Западной Сибири, усилили и без того напористую, яростную антибольшевистскую пропаганду среди крестьян, подбивая их на саботаж продразверстки, неповиновение Советской власти и вооруженную борьбу с ней.

Из села в село катились пущенные эсерами слухи о близком крахе большевиков. На это намекали попы в своих проповедях, о том гнусавили богомольные черницы, кликушествовали юродивые. Надоедливые слухи беспокоили, тревожили крестьян, бередя незажившие душевные раны военного коммунизма.

По ночам, тайком от чужих глаз, крепкие мужики сходились в избу к самому «башковитому» и там засиживались до третьих петухов. Выговаривали что наболело, искали и не находили выхода из тупика, в который загнала крестьянина продразверстка.

На таких негласных сходках иногда появлялся безымянный гость и начинал подговаривать крестьян на бунт против коммунистов, обещая помощь и Англии, и Америки, и Японии, уверяя, что уже по всей России горит земля под ногами большевиков и что, если качнется мужицкая Сибирь, комиссарам крышка. Только начните, вещали безымянные проповедники, сыщутся и оружие, и командиры. Красноармейцы не пойдут против своих братьев и отцов, не станут стрелять в крестьян. Перебьют комиссаров и перейдут на сторону восставшего народа...

Пропустят мужики по стакану голубоватой, вышибающей слезу самогонки, заедят соленым рыжиком либо огурцом и смолят самокрутки, не спешно ведя разговоры все об одном и том же: о разверстке, лесозаготовке да иных прочих считать их не пересчитать – повинностях. Со вздохом вспомнят доброе старое времечко, погадают о будущем. Получалось по пословице: куда ни кинь – везде клин. Терпеть дальше бесчинства «продразбойников» невмоготу, а за топор браться – боязно. Шутка ли, супротив Державы подыматься. Оторопь брала, и никакой хмель не мог ее вышибить.

Заезжие агитаторы эсеровского Сибирского Крестьянского Союза, бывшие чиновники и белогвардейские офицеры, обильно поставляли в сибирскую деревню всевозможные прокламации, листовки и воззвания, которые страстно и резко (а главное – справедливо) обличали несправедливости «большевистского владычества», сочувствовали крестьянину, подсказывали ему единственный выход из обрушившейся на его беды – восстание.

Летом и осенью 1920 года, в деревнях и селах Ишимского и Ялуторовского уездов ходило по рукам немало подобных прокламаций. Особой популярностью у недовольных крестьян пользовалась эсеровская газета «Знамя труда». Чтобы иметь представление о содержании и направлении этого издания, познакомимся с отрывком из статьи в № 3 за 1921 год...

«Новая коммунистическая буржуазия, вооруженная до зубов армией, чрезвычайной, тайной полицией, военно-полевым судом и наемной прессой, захватив в свои руки последние достояния трудящихся, взяла на себя обязательства и право разделить наши крохи поровну и раздать их по-справедливому... Она досыта, допьяна наделила только себя... Добытое добро сгнаивается на станциях, разграбляется и портится на глазах крестьянства. Хроника крестьянской жизни пестрит потрясающими фактами грабежа крестьян, обложения непосильными натуральными повинностями... Обобранные, лишенные всех прав гражданственности, живущие под страхом розги, пожара, виселицы и расстрела, крестьяне, все же восстают. Бьют темной ночью в лесу особо прославившихся своими зверствами и поборами комиссаров, топят провокаторов – деревенских коммунистов, бегающих с доносами, выделяют из себя боевые, летучие крестьянские отряды и дружины...»

Широкое хождение имели рукописные листовки. Они были написаны проще и прямолинейнее. В них приводились здешние факты беззакония продработников, назывались известные имена начальников продконторы, командиров продотрядов, отличившихся бесчинствами, мордобоем, жестокостью, Листовки призывали крестьян изгонять коммунистов из Советов, создавать мужицкие Советы, беспощадно расправляться с притеснителями, вооружаясь отнятым у продработников и милиции оружием.

Неведомо кем сочиненные, из уст в уста переходили едкие, злые припевки, без которых не обходилась ни одна вечеринка.

Мобилизующая и организующая сила эсеровской пропаганды объяснялась тем, что в ее обличительной критической основе была горькая, страшная, но неоспоримая Правда. Под неумолимую, слепую, смертоносную секиру пролетарско-большевистской Диктатуры первыми угодили русская интеллигенция и крестьянство. Диктатура вырубала интеллигенцию за инакомыслие, за образованность и культуру. Крестьян мордовала и уродовала за то, что не пожелали стать рабами...

События осени и зимы 1920 года способствовали перецентровке классовых сил сибирской деревни, сблизив крепких зажиточных крестьян-кулаков с зажиточными середняками, наиболее обиженными разверсткой и трудовыми повинностями и оттого невзлюбившими Советскую власть. Этот союз впоследствии и стал основой, движущей силой восстания. Из него черпались командные кадры повстанцев. Вокруг этого кулацко-середняцкого ядра скапливались, сплачивались недовольные политикой военного коммунизма рядовые середняки и беднота.

3

Сибирский Крестьянский Союз создан эсерами для консолидации всех контрреволюционных сил Сибири.

«В Сибири я в 1920 году, убедившись в прежней линии поведения Советской власти, счел необходимым продолжить борьбу против нее... Единственной опорой в этой борьбе я читал крестьянство, обездоленное, измученное, разоренное гражданской войной, недовольное властью, чувствовавшее себя закабаленным ею... Только организованное крестьянство может путем крестьянской революции осуществлять поставленные нами еще в 1918 году цели...». Это строки из письма одного из организаторов и вождей Сибирского Крестьянского Союза В. И. Игнатьева.

Союз вел «разъяснительную» деятельность среди крестьян в строгом соответствии с циркулярным письмом ЦК ПСР О работе в деревне» от 18 мая 1920 года, которое, по мнению Верховного ревтрибунала, представляло собой «план политической и организационной подготовки вооруженного восстания в деревне». Основные положения этого циркуляра:

1. Крестьянство ожесточено политикой военного коммунизма. Не допустить, чтобы оно растеряло свою энергию в разрозненных вспышках, возглавить всеобщее антисоветское движение крестьян.

2. Начинать движение с мирных, легальных форм. Широко использовать крестьянские приговоры. К циркуляру приложен образец «мужицкого приговора», содержащий справедливые нападки на Советскую власть, требования смены правительства, передачи власти Учредительному собранию, проведения всенародного референдума о доверии правительству... В случае, если большинство народа (т. е. крестьяне) указывается в приговоре, выразит недоверие правительству, то все же останется у власти, его следовало объявить врагом народа. Подобные приговоры должны принимать сельские, волостные, уездные сходы. Главная цель приговоров – возбудить крестьян, морально подготовить их к неизбежной борьбе с большевиками.

3. Для руководства антисоветской работой среди крестьян надо создавать специальные «Союзы трудового крестьянства». Основой Крестьянского Союза должны быть сельские ячейки, объединяющиеся в волостные, уездные, губернские Всероссийский Союзы.

4. Создавать в селах законспирированные организации ПСР, которые, оставаясь в тени, могли бы возглавить восстание крестьян, подвести его под знамя социалистов-революционеров.

Военный руководитель Сибирского Крестьянского Союза, белогвардейский офицер Густомесов, на следствии показал, что в распоряжении Союза в конце 1920 года имелись и склады с оружием, и распропагандированные красноармейские части.

Густомесов, между прочим, признавал наличие в Тюмени комитета Крестьянского Союза. Для подготовки восстания Густомесов послал в Тюменскую губернию двух офицеров: в Вагай – Залимхана и в Ишим – Новицкого.

Новицкий – прапорщик царской армии, колчаковец, эсер. Прибыл в Ишим в декабре 1920 года с поддельными документами на фамилию Анисимова. Устроился счетоводом на железнодорожную станцию Ишим, где занялся вербовкой недовольных Советской властью. К нему приезжали связные из Омска, навещал его и один из организаторов Сибирского Крестьянского Союза – И. Г. Данилов. При обыске у Анисимова изъяли множество поддельных документов, чистых бланков удостоверений различных советских учреждений. Будучи арестованным, Анисимов-Новицкий изворачивался и лгал, запутывая следствие. Только на очной ставке с сестрой он вынужден был назвать свое подлинное имя, но о делах и планах Крестьянского Союза так ничего существенного и не сообщил...

Ячейки и волостные организации Союза имелись в Ишимском, Ялуторовском, Тюменском, Тобольском и других уездах губернии. Полномочный представитель ВЧК Сибири И. П. Павлуновский в 1922 году писал:

«Ишимским политбюро 1 ноября (1920 года) в районо Григорьевской волости была открыта ячейка Крестьянского Союза, во главе ячейки стоял эсер Коряков (скрылся). Ячейкой были выпущены воззвания с призывом крестьян к восстанию. Лозунги: «Да здравствуют свободные Крестьянские Союзы...». В Сибирском Крестьянском Союзе... сомкнулись единым фронтом все антикоммунистические элементы, начиная с белогвардейцев и кончая эсерами».

«Крестьянский Союз – реальный фактор в некоторых районах губернии», – говорилось в политическом отчете Тюменского губкома РКП (б) за февраль – март месяцы 1921 г.

Местные партийные работники в ту пору свидетельствовали о наличии в деревнях подпольных эсеровских ячеек и кружков, ведущих антисоветскую пропаганду, однако никто из утверждавших это (включая и ГубЧК и Губком) не указывали ни деревень, ни фамилий, ни дат. Лишенные такой фактической основы, эти заверения теряют силу документа, повисают в воздухе, хотя развернувшиеся впоследствии события неоспоримо свидетельствуют о причастности к ним эсеров и эсеровского Крестьянского Союза. Потому и небезынтересно ознакомиться с Программой Сибирского Крестьянского Союза.

Составители Программы видели в крестьянстве единственную реальную силу, способную сокрушить большевиков. Сколь искренними были намерения эсеровских идеологов – ответить невозможно. Нужны документы-подлинники, а их нет. Потому, не оценивая Программу, просто раскроем ее основные положения.

1. Организация крестьянства как класса и подготовка его классового самосознания.

2. Обеспечение крестьянству руководящего места в политической, экономической и общественной жизни страны.

3. Крестьянство будет бороться со всеми диктатурами, в том числе и диктатурой пролетариата, за все политические и гражданские свободы.

4. Власть должна принадлежать крестьянству, опирающемуся на Крестьянский Союз.

5. Высшая власть должна принадлежать Земскому собору и Учредительному собранию Сибири.

В соответствии с упоминавшимся выше циркуляром ЦК ПСР «О работе в деревне» Крестьянский Союз как по нотам разыграл прелюдию восстания 1921 года. Огромную роль в том сыграли крестьянские «приговоры». По форме они безобидны, в них говорилось даже о преданности Советской власти, перечислялись горести и беды мужиков. А далее следовал призыв к неповиновению и бунту, как единственному пути к спасению от гибели.

В «приговорах», принимавшихся в декабре 1920-го и январе 1921 годов на сельских и волостных сходах Ишимского уезда нет ни слова против Советской власти. «Дайте нам хлеб и возможность свободно жить, мы просим только хлеба!».

Ленин говорил: «Весенние события 1921 года показали еще раз роль эсеров и меньшевиков. Они помогают колеблющейся и мелкобуржуазной стихии отшатнуться от большевиков, совершить «передвижку власти»... Такие люди помогают мятежам...».

Именно так – «помогают мятежам»! Вот это, пожалуй, наиболее точное определение роли эсеров в крестьянском восстании 1921 года. Они «помогли» крестьянам признать необходимость и неизбежность восстания, подсказали как его начать...

По докладным ГубЧК, подпольные ячейки эсеров на селе не только вели антибольшевистскую пропаганду среди крестьян, но и составляли списки коммунистов и советских активистов (чтобы ни один не ушел от расправы), подготавливали планы и карты местности (для будущих повстанческих штабов), разлагали, деморализовывали бойцов красноармейских частей, вербовали середняков и бедняков в тайные боевые дружины. (К сожалению, ни одного конкретного примера подобных действий я не обнаружил).

Эсеры наводнили Сибирь листовками, газетами, воззваниями, которые умело и непрестанно бередили и бередили кровоточащие раны, нанесенные крестьянам политикой военного коммунизма. В них приводились горькие, жгучие, чудовищные факты беззакония и самодурства продработников, действовавших «от имени и по поручению» Советской власти, большевистской партии. Потому преступления «продразбойников» становились преступлениями тех, кто вручил им оружие. Ну, а коли надругательства и бесчинства творились именем власти и под ее прикрытием, то единственным спасением для крестьян становилось свержение этой власти. В эсеровских прокламациях, воззваниях и листовках, адресованным сибирским крестьянам, факты приводились – подлинные, выводы делались – неоспоримые, с далеким поразительно верным заглядом вперед. В подтверждение сошлюсь на фрагменты из Обращения к сибирским крестьянам, выпущенном в свет в канун восстания...

«...За три года все изменилось. Большевики... правят самодержавно, прикрываясь именем рабочих и крестьян. Власть Советов заменили властью ЦК РКП...

Рабочие прикреплены к фабрикам и заводам... Бывшие царские чиновники, перекрасившиеся в красный цвет, заполнили комиссариаты и советские учреждения, стали совслужащими. По переписи 1920 года в Москве на 1023 тысячи жителей 231 тысяча совслужащих, на 5 жителей 1 чиновник. В Питере 1 служащий на 4 жителя. При царе чиновников было вдвое меньше. Ленинские чиновники получают не только жалование, но и жирные пайки и сидят на горбу крестьянина.

У крестьянина отнимаются завоевания революции. Большевики всегда смотрели на крестьянство, как на класс, чуждый революции и социализму, как на мелкую буржуазию. В Октябрьскую революцию, когда большевикам надо было по крестьянским спинам взобраться к власти, они заигрывали с крестьянством; когда почувствовали себя сильными, опять запели о мелкобуржуазности крестьянства. У трудового крестьянства отняли право свободно участвовать в Советах. Непокорные крестьянские съезды разгонялись. Выбранные крестьянами представители заменялись назначенными. В деревнях посадили в комитеты бедноты лодырей. Социализацию земли подменили национализацией. Из общекрестьянской земля стала государственной. Крестьянин становится государственным казенным человеком, от него отнимают право распоряжаться продуктами своего труда. Военной силой отбираются хлеб, скот, масло, яйца, птица – все, над чем крестьянин проливал трудовой пот, за чем ходит он, недоедая, из последних сил напрягаясь в тяжелом труде. Теперь все трудящиеся залиты не только потом, но и кровью. Рекой льется крестьянская кровь. Крестьяне умирают на белогвардейских фронтах под пулями царских генералов, они тысячами гибнут под пулями большевистских продотрядов и чекистских летучек. Загнанный в тупик крестьянин, начинает засевать столько, сколько нужно, чтобы прокормиться самому, режет скот – иначе отнимут. Рядом с оброком вводится барщина – гужевая, лесная и прочие повинности вытягивают соки из крестьян и его рабочего скота. Хозяйство разоряется. Частые военные мобилизации, поборы, повинности, усмирения доводят крестьянское хозяйство до нищеты, а его самого до полного отчаяния... Свободный вольный труд крестьянина на своей земле стал казенным подневольным на казенной земле ради казенного хлеба. Государство, и крестьян, и рабочих, все способности и силы к свободному сотрудничеству и творчеству... Всякая централизованная государственная власть должна неизбежно привести к рабству трудового народа...».

Очевидна неоспоримость основных положений воззвания.

Оно шло от земли, от глубокого знания истинного положения в сибирской деревне в разгар военного коммунизма.

Если попытаться беспристрастно сравнить две позиции в отношении к крестьянству – ушедших в подполье эсеров и стоящих у власти большевиков, то линия эсеров окажется более реалистичной, гуманной и приемлемой. Есть основания полагать, что социалисты-революционеры были ближе к крестьянину, чем большевики, лучше понимали нравственную и духовную суть крестьянина, его психологию Хозяина не только своей пашни, своего двора, своей деревни, но и своей России, всей Державы. Большевики этого не осознавали, оставались чужды крестьянину.

Да что к крестьянству! Они и к товарищам по партии относились, как к винтику в огромной, всесильной, всесокрушающей машине, которая ломает, давит, калечит всех, кто оказался на ее пути. Сила этой партии в слепой фанатической вере в нового Бога – Ленина. По образу и подобию великого всепартийного вождя, в каждой губернии, районе, волости нарождались свои божки, которые вещали от имени партии, командовали от имени партии, казнили и миловали ее именем. Все, стоящие «под ним», беспрекословно повиновались своему божку, не говоря уже о «великом и мудром» верховном божестве. И ежели рядовому «винтику» скомандовали «убей!», он, не колеблясь, убивал; звучала команда «распни!», и он, не раздумывая, «распинал»; «отрекись!» – и он отрекался от отца и сына, от жены и матери: Если же «винтик» вдруг осмеливался усомниться в целесообразности полученной команды, пытался выяснить причины того или иного действия стоящих «над», его мгновенно сминала, уничтожала неумолимая машина – партия. Беспощадные друг к другу большевики не умели, не хотели кого бы то ни было убеждать, кому бы то ни было доказывать, действуя по принципу «сила есть – ума не надо».