Адрес, где жил повар Красовского с супругой, был в записной книжке, и Женя нашла его сразу, решив направиться туда после работы. Ехать пришлось довольно долго, так как жили они в районе, мягко говоря, не центральном. Эта часть города славилась когда-то огромным заводом, известным на всю страну своими самолетами. Завод быстро обрастал новостройками и постепенно дал начало новому району со своей инфраструктурой и характером. Кстати, и название району долго не придумывали — нарекли Заводским. Нравом район поначалу славился ершистым, так как народ здесь был молодой и горячий. По ночам ходить без особой надобности остерегались, хотя и милиция патрулировала, и времена еще были советскими. Женя тех времен не знала, а потому и не могла предположить, что полуразрушенный постамент с самолетом, мимо которого проезжал автобус, символизировал когда-то действительно славную мощь стратегически важного завода. Про завод Женя тоже ничего не знала, потому что к этому времени он окончательно покорился конверсии, которая, как ржавчина, выела и заводские цеха, и самих заводчан. От завода, гордости города и страны, осталось только название района. Да еще горячий нрав его жителей, которые вопреки времени и переменам меняться не желали.

Ничего этого Женя не знала и просто с интересом рассматривала улицы из окна автобуса. В этом районе Женя никогда не была. Тем не менее улицу и нужный дом она нашла без труда: архитектура здесь была незатейливой, все дома располагались строго по прямым линиям, как в тетрадках первоклассников.

Дверь долго не открывали, и Женя уловила какой-то шум за дверью. Шум что-то ей напоминал, но она никак не могла вспомнить что. Шум стал нарастать и наконец, затихнув возле самой двери, сменился приятным женским голосом:

— Кто там?

— Я от Лили и хотела бы с вами поговорить. Щелкнул замок, и дверь медленно, словно ей что-то мешало, стала открываться. Увидев женщину в инвалидной коляске, Женя все поняла: «Как же я могла забыть, что жена повара после гибели сына перестала ходить!» Женя с досадой подумала о своей невнимательности и обратилась к женщине:

— Извините, пожалуйста, я Лилина подруга, и мне очень нужно с вами поговорить. Ваш адрес по моей просьбе дала Лиля.

— Конечно, конечно! Вы не стесняйтесь моей коляски, проходите!

Женя осторожно обошла инвалидную коляску и помогла закрыть дверь.

— С Лилей ничего не случилось? — на ходу, ловко выруливая коляску по коридору, встревоженно спросила женщина.

— Нет. — Женя немного замялась, не зная, с чего начать.

— Да вы присаживайтесь! Может быть, чаю?

Женщину звали Натальей Михайловной, это Женя помнила, и Жене она понравилась сразу. Наталья Михайловна была совершенно не похожа на традиционный образ инвалидов. Скорее, наоборот, в ней было столько жизнелюбия, радушия и открытости, что невозможно было себе представить, что она сидит целыми днями одна в четырех стенах. В этой женщине было столько энергии, что Женя не могла скрыть своего удивленного взгляда. Заметив это, Наталья Михайловна улыбнулась:

— Вы не думайте, я не калека. Мои ноги здоровы, и когда я лежу, могу ими двигать. Но вот стоять и ходить они отказываются — становятся как не мои, и я падаю. Я ведь всю жизнь ничем не болела, не ходила — бегала! А как получила похоронку на сына, ноги-то и подкосились. С тех пор третий годок пошел.

— Неужели сделать ничего нельзя? — удивилась Женя.

— Не знаю, милая. Как вас звать?

— Извините, я не представилась. Я Женя. Евгения Булатникова.

— Ну а я Наталья Михайловна. Вот и познакомились. Может быть, все-таки чаю будете?

— Нет, спасибо. — Женя испугалась, что из-за нее эта женщина сейчас снова начнет сражаться с теснотой маленькой однокомнатной квартиры, с ювелирной точностью выруливая между мебелью и углами. — Я правда не хочу!

— Ну хорошо. — Наталья Михайловна понимающе улыбнулась. — Это правда, квартира наша не пригодна для жизни в инвалидной коляске. Но мне еще повезло: у меня муж золотой! Ведь это не каждый выдержит.

— Наталья Михайловна, неужели нет никакой надежды? — Жене все случившееся казалось почему-то какой-то нелепостью, несправедливостью: одно горе за другим!

— Ну, надежда всегда есть. — Наталья Михайловна рассмеялась, видя горячее желание Жени не смиряться с тем, что есть. — Но мы с вами что-то все обо мне да обо мне. Вы, Женечка, ведь от Лили пришли?

— Не совсем так.

— Не понимаю. — Наталья Михайловна вопросительно посмотрела на Женю: — Разве вас не Лиля прислала?

— Нет, она дала мне ваш адрес, когда я спросила, кто бы мог мне рассказать о ее теперешней семье, о ее муже. Лиля сначала не хотела, чтобы я вела подобные разговоры, но потом дала ваш адрес и сказала, что вы очень близкие ей люди и если это возможно, то вы мне поможете.

— А что вас, собственно, интересует? — Наталья Михайловна насторожилась.

Возникла пауза. Женя не знала, как объяснить ситуацию, а Наталья Михайловна внимательно присматривалась к ней. Обе знали тайну, но молчали, боясь ее раскрыть. Первой нарушила молчание Женя:

— Мы учились вместе с Лилей в университете, потом полгода не виделись. Лиля вспомнила обо мне, когда оказалась в трудной для нее ситуации. Она пережила личную трагедию, о которой до сих пор не может забыть. Ее состояние вдруг начало резко ухудшаться. Причем теперь она не хочет ни с кем видеться, в том числе и со мной. Она не желает ничьей помощи и скрылась в особняке. Вот я и подумала, может быть, ваш муж может мне помочь — меня ведь в особняк вряд ли пустят.

— Да, вас туда не пустят. — Взгляд Натальи Михайловны был устремлен куда-то вдаль, словно она видела что-то свое. Наконец она посмотрела на Женю. — Я все знаю. Лиля была у меня на днях и рассказала о своей беде.

Наталья Михайловна замолчала, продолжая что-то вспоминать, а Женя, почувствовав внезапное облегчение, терпеливо ждала.

— Когда Лиля пришла ко мне, я не узнала ее: она сильно похудела. Бедная девочка! — Женщина заплакала.

Женя наклонилась к Наталье Михайловне и ободряюще пожала ей руку:

— Я не думаю, что все так плохо. Я верю, что Лиля справится.

— Вы правда так думаете?

— Да, но ей нужно помочь. Я хочу понять, что происходит сейчас вокруг нее. Наталья Михайловна, вы знакомы с Красовским?

— Нет. — Появившийся было радостный блеск в глазах женщины исчез при упоминании этого имени. — Не знакома. Видела, правда, но издали. В этом смысле я вряд ли вам помощница.

Женя сразу загрустила. Наталья Михайловна, видя это, заговорила с энтузиазмом, стараясь расшевелить Женю:

— Послушайте, я уверена, что вам сможет помочь Владимир Петрович, мой муж! Вам нужно поговорить с ним.

— Я бы этого очень хотела! — Женя оживилась.

— Одна незадача: он приходит к десяти. Если бы вы согласились подождать его или пришли бы попозже.

— Я приду к десяти.

— Женечка… — Было видно, что Наталью Михайловну что-то смущает и она не знает, как сказать.

— Что-то не так? — попыталась помочь ей Женя.

— Нет-нет, — поспешила успокоить ее Наталья Михайловна. — Все нормально, просто в это время у нас в районе такой молодой девушке, как вы, одной лучше не ходить.

— Так я приду не одна, можно?

— Замечательно! — сразу обрадовалась Наталья Михайловна. — Сейчас, правда, у нас в районе стало потише, а вообще-то хулиганское место! Это еще с нашей молодости тут так повелось! Можно сказать, традиция! Так что вы лучше с молодым человеком приходите!

Наталья Михайловна лукаво улыбалась, глядя на Женю.

— Так и сделаю! Спасибо вам! — Женя встала.

— Да за что ж мне спасибо? — удивилась Наталья Михайловна.

— За поддержку.

— Ну, как скажете, — кивнула женщина и начала свои сложные маневры на коляске, намереваясь проводить Женю до двери.

— Наталья Михайловна, не провожайте! Я сама управлюсь.

— Хорошо, захлопните дверь, да и все! До вечера, Женечка!

— До вечера, Наталья Михайловна!

Выйдя на улицу, Женя начала лихорадочно соображать, как ей лучше поступить. Ей очень нужно было поговорить с Владимиром Петровичем, но кто бы мог сопровождать ее в столь поздний час, она не знала. Разговор с супругами мог и затянуться. Женя была в растерянности: ситуация становилась очень пикантной. Обещав прийти с молодым человеком, она совершенно не знала тогда, как будет выпутываться: ей необходим был этот разговор любой ценой. Но, оставшись наедине, Женя заволновалась. Выбор у нее был невелик, да и, честно сказать, она давно уже выбрала. Единственным человеком, которому она могла доверить свои и чужие тайны, был Федор.

Но как он отнесется к ее новой просьбе? Женя чувствовала себя неловко от одной только мысли, что придется снова, как по тревоге, просить его бросить все дела и мчаться ей на помощь! Да и дома ли он? И все же выхода у Жени не было, и она решила не тянуть время, а позвонить Федору прямо сейчас, благо телефон-автомат оказался рядом. Она набрала номер его домашнего телефона и, к своему удовольствию, услышала в трубке его голос:

— Да.

— Это Женя!

Федор промычал нечто среднее между «понятно» и «слушаю».

— Федя, это ты? — решила удостовериться Женя на всякий случай.

— Нет, не я. — Было слышно, как в трубку зевнули.

Женя наконец поняла, что разбудила его.

— Ты что, уже спал? — Ей стало ужасно жаль его, она подумала, что всю ночь он мог быть в засаде или просто на дежурстве.

— Еще спал, — равнодушно ответил он.

— Извини, пожалуйста, я могу позвонить позже! — Женя чувствовала, что разговор не складывается.

— Нет уж, все равно разбудила. Говори, что надо.

Женя закусила губу от обиды. Сбывались худшие ее предчувствия. Голос Федора был сухим и бесстрастным, он понял, что Жене опять от него что-то нужно. Сердце ее опустилось, и в душе все погасло. Дальше продолжать разговор в таком тоне было бесполезно. Набирая его номер, Женя втайне надеялась, что он обрадуется ее звонку и возможности увидеться, как радовалась этому она сама. Тут же у нее промелькнула предательская мысль, что он провел эту ночь не на дежурстве, а с женщиной, но она сразу постаралась об этом забыть, упрямо стиснув зубы и мысленно погрозив кому-то кулаком. На глаза наворачивались слезы, и она не знала, что ей делать. Выручил Федор.

— Эй, ты где там? — Он легонько дунул в трубку. — Куда пропала? Же-ень, — голос его потеплел, — слушай, приезжай ко мне, а? Только прихвати с собой чего-нибудь: я забыл, когда в последний раз ел.

— У тебя что, совсем ничего нет? — Женя еще не верила в удачу и сомневалась.

— Ну, не знаю… — растерянно протянул он.

— Федь, посмотри, что у тебя в холодильнике?

— Я мигом, не клади трубку!

Прошло не более десяти секунд, как в трубке снова раздался его бас:

— Кусок позеленевшей колбасы и полбутылки кетчупа. Да, еще есть черный хлеб в виде сухаря. Ты приедешь?

— Приеду. Говори адрес.

Федор объяснил ей, как доехать, и снова недоверчиво спросил:

— Ты действительно сейчас приедешь?

— Ты не хочешь? — пошутила Женя.

— Ты что! — испугался он. — Так, где ты сейчас? В Заводском? Через сорок минут максимум ты должна быть у меня, поняла? Жду еще пятнадцать минут, а потом объявляю всероссийский розыск! И тогда тебя привезут ко мне под конвоем! Так что поспешай! Время пошло! Я жду!

— Федя, мне еще в магазин нужно, могу не успеть!

— А ты поторопись! — Он смеялся.

— Федя, а ты поспи до меня!

— Ну да! С тобой уснешь! — Он усмехнулся, а у Жени от его слов все куда-то поплыло перед глазами, как тогда, от его поцелуя. — Давай быстрей, я жду!

Женя повесила трубку и, закрыв глаза, немного постояла, слушая, как в голове все еще звучит его голос. Она улыбалась и была счастлива.

Тряхнув головой, она посмотрела на часы: было половина восьмого. Женя прикинула, и оказалось, что времени у нее в обрез и на нормальный ужин с Федором рассчитывать не приходилось — только на быстрый чай с бутербродами. Это огорчило ее: она в глубине души хотела побыть с Федором наедине, Но пока она пробежит по магазинам, пока доберется до него — уже нужно будет выходить, чтобы не опоздать на встречу.

Через час она уже стояла под дверью квартиры, расположенной на восьмом этаже девятиэтажного дома, в котором лифт не работал. В обеих ее руках были тяжеленные сумки, футболка взмокла, и по спине тонкими струйками стекал пот. Тут еще Женя совсем некстати вспомнила Лилю в ее сегодняшнем небесно-голубом шелковом платье, всю благоухающую французским парфюмом, такую изящную, невесомую, что хотелось взять ее на руки и нести.

То, что являла собой Женя сейчас, было полной противоположностью этому. После марафона по магазинам, а потом марш-броска на восьмой этаж с двумя сумками она ощущала себя лошадью в борозде, в мыле и совершенно заезженной. Но сделать с этим ничего уж не могла, а потому махнула на себя рукой, решив, что хотя бы накормит Федора. И решительно нажала на кнопку звонка.

Дверь распахнулась практически мгновенно, и Федор обрушился на Женю сверху, обняв ее всю прежде, чем она успела что-то понять. Она почувствовала его губы у себя на щеке, а его заботливые руки разжали ее кулачки, и сумки незаметно перекочевали к нему. Одновременно с поцелуем он оттеснил ее в квартиру, захлопнув дверь не глядя ногой.

Женя так и не успела ничего сказать, как снова почувствовала себя в его объятиях, забыв обо всем.

— Женечка! — Он выдохнул ей прямо в ухо. — Я жутко соскучился!

Он смотрел на нее сверху, обняв так, что она не могла пошевелиться. Их губы встретились, и Женя поняла, что больше ей никто не нужен.

Очнулись они вместе, одновременно рассмеявшись. Федор схватил сумки и потащил их на кухню, а Женя не спеша начала рассматривать шикарно обставленную трехкомнатную квартиру. Квартира была не его. Федор жил здесь временно, по случаю, пока хозяева развлекались за границей. А потому, кроме тапочек и зубной щетки, ничего здесь ему не принадлежало.

— Кучеряво живешь, — лукаво заметила Женя, заглядывая к нему на кухню.

— Фирма веников не вяжет! — в тон ей ответил Федор. — Ладно, нечего на чужое добро зариться, а то я тут уже с голоду умираю!

Женя начала быстро освобождать сумки.

— Федя, я сейчас быстренько нажарю котлет и сделаю бутерброды с ветчиной и сыром.

— Почему быстренько? Ты что, куда-то спешишь?

— Да, нам с тобой минут через сорок надо выходить из дома.

— Куда? — Он сел на стул, не забыв, однако зажевать кусок сыра. — И на сколько?

— Нас ждет одна пожилая супружеская пара в десять часов. Мне очень нужно с ними поговорить, а ты будешь моим телохранителем. Согласен?

— Ты что, не останешься? — ответил он вопросом на вопрос.

— Нет. — Женя, стараясь на него не смотреть, повязала фартук и поставила сковороду на огонь.

Федор молчал у нее за спиной, и она чувствовала на себе его взгляд, от которого мурашки бегали по спине. Она чувствовала, что, если он сейчас подойдет и обнимет, она бросит все и останется с ним. Но он не подошел, и Женя облегченно вздохнула.

— Ладно. — Голос Федора был спокоен и миролюбив. — Тебе это мероприятие очень нужно?

— Очень. — Женя умоляюще повернулась к нему и поняла, что попалась: он уже стоял у нее за спиной, и, повернувшись, она уткнулась прямо ему в грудь.

Сзади у них скворчало масло на сковороде, а в каждой руке Женя держала по котлете.

— Же-ня. — Он накрыл ее губы своими, одной рукой выключил газ, а потом забрал у нее и котлеты.

— Феденька, — ей удалось вырваться на мгновение, — не сейчас, я умоляю тебя!

Федор медленно отстранился. Он продолжал держать ее в своих руках, не позволяя ей шевелиться, и внимательно смотрел на нее. Потом нежно, едва касаясь, поцеловал ее губы.

— Же-ня. — Он снова повторил ее имя по слогам, не отрывая от нее глаз. Потом стал медленно целовать по очереди волосы, лоб, глаза, губы, шею.

Женя вдруг, не выдержав, оттолкнула его.

— Не надо. — Она отошла к окну, оставив его стоять на том же месте. — Если хочешь, я сейчас уйду.

— Как это ты уйдешь! — Он повернулся к ней, и в глазах его играли шутливые искорки. — А кормить меня кто будет?

— Тогда соблюдай правила техники безопасности! — в тон ему отшутилась Женя. — Сядьте, молодой человек, и не создавайте аварийных ситуаций!

— Но я хотел бы принять посильное участие! — Федор валял дурака, что-то замышляя.

— Примите! — благосклонно разрешила Женя. — Бери нож и режь хлеб, ветчину и сыр. Справишься?

— Спрашиваешь! — Федор начал ловко орудовать ножом, периодически не забывая отправлять понравившиеся куски себе в рот. — Слушай, ты мне подходишь! С тобой так сытно!

— Я рада, — спокойно ответила Женя, переворачивая котлеты.

— Нет, ты не поняла. — Федор попытался встать.

— Сидеть! — мгновенно отреагировала Женя. — Говори сидя, понятно? Я не могу одновременно следить за тобой и за котлетами!

— А чего за мной следить? — Он все-таки послушно сел. — Я и так никуда не убегу. Даже если ты будешь сильно об этом просить!

— Я не буду сильно просить, — едва сдерживая улыбку, так же невозмутимо ответила Женя.

— Ваше задание выполнено, весь сыр и ветчина нарезаны и съедены!

Женя от неожиданности повернулась и встревоженно посмотрела на стол: хлеб, сыр и ветчина были аккуратно разложены тонкими ломтиками на тарелках. Федор хохотал, потирая руки от удовольствия:

— Как я тебя! Ведь поверила! — Он вихрем оказался рядом с Женей и сжал ее в своих руках прежде, чем она открыла рот. — Молчи, отныне и навсегда командую я, разве ты еще не поняла? — Он шептал ей, склонившись к самому ее уху, приятно щекоча щеку своим чубом.

Его губы снова коснулись ее шеи.

— Федя, я тебя сейчас зарежу, — тем же нежным шепотом пообещала Женя.

Он, засмеявшись, чмокнул ее в нос и отпустил.

— Жень, ну не могу я смотреть на тебя спокойно! Мы есть скоро будем?

Ужин прошел тихо и быстро. Женя то и дело поглядывала на часы, и Федор не заставил себя ждать: из дома они вышли, как и планировали.

— Какая моя роль во всем этом? — на ходу поинтересовался Федор.

— Ты просто меня сопровождаешь, ни во что не вмешиваясь, хорошо?

— Запросто! Опять игра втемную. Пользуешься ты моей добротой, Женька!

Ехали они быстро, в автобусе Женя дремала у Федора на плече. Начинало темнеть.

Дверь им открыл Владимир Петрович. Он оказался веселым, небольшого роста и плотного сложения мужчиной.

— Проходите, милости просим!

Женя представилась сама и представила Федора. Мужчины крепко пожали друг другу руки и вошли в комнату. Женя расцеловалась с Натальей Михайловной, как со старой знакомой. Стол был накрыт удивительной кружевной скатертью ручной работы, и Женя, не сдержавшись, восхищенно ахнула:

— Какая красота!

— Это моя супруга рукодельничает, — не без гордости объявил Владимир Петрович. — Ну что ж, дорогие гости, позвольте пригласить вас к столу!

Федор передал Жене сумку, из которой она достала фрукты и коробку конфет. Все расселись за столом, и Наталья Михайловна начала разливать ароматный чай.

— Я хоть и повар, но дома у нас хозяйничает Наташенька. — Владимир Петрович наклонился к жене и погладил ее руку. — И я счастлив!

— Вы не обращайте внимания на нас, — с улыбкой отозвалась Наталья Михайловна. — Мы всю жизнь так церемонимся друг с другом, привыкли уже, а вам это в новинку! Мы по-стариковски, вы уж простите нас! Пейте чай, Феденька! Ничего, что я вас так называю? Вы мне как сыночек!

— Все нормально, — понимающе кивнул Федор.

Женя рассказала ему печальную историю этой семьи.

— Женя, я понял, вы хотели что-то узнать? — через некоторое время начал разговор Владимир Петрович. — Если хотите, мы пройдем с вами на кухню.

— Нет-нет, — поспешно отозвалась Женя. — Здесь все свои люди.

— Ну и замечательно! Я, знаете ли, от супруги секретов не имею, а вы? — Он с улыбкой посмотрел на Федора.

— Как только она станет моей супругой, я сразу открою ей все мои секреты, — с готовностью ответил Федор, едва скрывая улыбку. — Женя, как скоро мы начнем это увлекательное занятие?

Все взоры были обращены на Женю, и она от неожиданности покраснела. Все засмеялись, а Владимир Петрович похлопал Федора по плечу:

— Это по-мужски! С женщинами только так и надо! Если будешь ждать их, состаришься! Я свою два года обхаживал, и ни в какую: все потом да потом! А как сказал ей, что женюсь на другой, первой встречной, лишь бы больше не мучила она меня своими обещаниями, так и свадьбу сразу сыграли! И до сих пор рады-радешеньки! Так что дерзайте, Федор! Если вы любите друг друга — нечего тянуть!

— Ну что ты, Володя! — постаралась смягчить мужа Наталья Михайловна. — Их дело молодое, совсем вы мне Женечку засмущали! Женя, не обращайте на мужчин внимания! У нас с вами своя песня! Так говорю?

Женя с улыбкой благодарно закивала.

— Нет, Наталья Михайловна, позвольте тут с вами не согласиться! — Федор начал в своей обычной шутливой манере, при этом не сводя внимательных глаз с Жени. — Какие это у вас свои песни! Я с ней одной едва управляюсь, а вы мне тут коалицию еще создаете! Она сейчас вашу поддержку почувствует, и совсем пиши пропало: до пенсии мне в холостяках ходить!

Все рассмеялись. Федор был явно в ударе. Он раскраснелся от выпитого чая и разомлел, видя, что Женя явно смущается от его прямого напора. Он наклонился к самому ее лицу и потребовал ответа:

— Прошу вас, Евгения Батьковна, не прятаться и не увиливать от моего прямого вопроса! Говорите, и немедленно: люб ли я вам?

— Федька! — Женя от такой его наглости сразу пришла в себя. — Ну, ты у меня дождешься!

И она, схватив его за чуб, легонько потрепала. Федор поймал ее руку и погладил в точности так, как Владимир Петрович. Все снова рассмеялись. Время шло, Жене было здесь так хорошо, что не хотелось обращаться даже и мысленно к грустной теме. Но нужно было начинать.

— Владимир Петрович, расскажите, пожалуйста, все, что вы знаете о бывшей супруге Красовского. — Женя отодвинула от себя чашку.

Владимир Петрович, вздохнув, на минуту задумался. Федор откинулся на спинку стула и стал смотреть куда-то в потолок. Лицо Натальи Михайловны сделалось напряженным.

— Наташа, я сколько уже у Красовского? — обратился он вдруг к супруге.

— Да как похоронка пришла, через год ты к нему и устроился, — тут же отозвалась Наталья Михайловна.

— Да, год я там проработал — это точно, — согласился с супругой Владимир Петрович. — И никого, кроме Лили, я не видел. — Видя разочарование Жени, он добавил: — Но кое-что знаю. Слышал разговоры на кухне. Это, конечно, сплетни. И относиться к ним надо соответственно: сколько там правды, никто не знает. Но все же нет дыма без огня! Так я говорю, Наташенька?

— Так, Володюшка! — согласно кивнула Наталья Михайловна.

— Так вот, слышал я от горничной, что последняя жена Александра Борисовича болела.

— Как последняя? — не поняла Женя. — У него что, их несколько было?

— Да, — уверенно подтвердил Владимир Петрович. — Сколько именно, врать не буду, точно не знаю. Но то, что были, — это точно.

— Но Лиля сказала, что в паспорте у него один штамп! — Женя с ужасом смотрела на Наталью Михайловну.

— Да, дела… — удивился Владимир Петрович. — Может, Лиля чего напутала?

— Ничего она не напутала, — вмешался в разговор Федор. — Такие вещи не путают.

— Это правда, — подтвердила Женя. — Он Лиле потом сказал, что она умерла. Об одной жене шла речь. Только об одной. И в паспорте Лиля видела только один штамп, то есть они не разводились, она действительно умерла.

В комнате воцарилось тягостное молчание, словно всем стало неловко. Тишину нарушил Федор:

— Скрывает ваш Красовский свои прежние браки, вот что!

— Но разве это можно? — удивилась Наталья Михайловна.

— За деньги все можно! Да и не за деньги тоже можно. — Федор махнул рукой. — Законы, они ведь для честных! А у кого совести нет, никакой закон не остановит.

— Но как же это можно? — не могла успокоиться Наталья Михайловна.

— Да элементарно! Паспорт потерял, например. Вот и все! Наталья Михайловна, поверьте, это не самое сложное в жизни.

— Но зачем ему это? — Наталья Михайловна, ища ответ, посмотрела на мужа.

Тот только развел руками.

— Что он скрывает? — Женя словно задала вопрос себе.

— Вы думаете, Женечка, он что-то скрывает? Господи, но это же ужасно! — Женщина всплеснула руками.

— Сколько же у него было жен? — снова задала себе вопрос Женя.

— Не ломай голову, это очень просто узнать. — Федор спокойно смотрел на Женю. — Тебе это нужно?

— Да, я должна знать, сколько их было, может быть, тогда будет понятно, зачем он это скрывает. — Женя посмотрела на Федора.

— Ну, зачем мужчина скрывает свои прежние браки — это понятно!

— А я не понимаю! — заупрямилась Женя. — Скажи, если тебе понятно!

— Представь, он хочет жениться на молоденькой девочке. Естественно, каждая молоденькая девочка ждет того единственного принца, который сделает ее королевой. И, по законам жанра, это должна быть пылкая и единственная любовь. Первая и последняя! В его возрасте быть холостяком подозрительно: либо импотент, либо еще чего почище. Одним словом, могут возникнуть нежелательные вопросы. Вот он заблаговременно и сменил паспорт, оставив только один брак. Причем благородный брак — он ведь не разведен! Так сказать, был с женой до самой смерти. Ее, правда, смерти. Если бы вы не знали этого человека, наверное, факт смерти жены не вверг бы вас сейчас в уныние: в жизни всякое бывает! Но, узнав, что Красовский способен на масштабную ложь, вероятно, вы забеспокоились, какой это болезнью заболела его жена и умерла во цвете лет!

— Федор, перестань! — одернула его Женя. — Она действительно могла болеть!

— Ну да! Стал бы он жениться на больной! — не унимался Федор.

— Хорошо, я попробую узнать в поликлинике, чем она болела. Красовский как раз проживает на этой территории, — согласилась Женя. — Только, кроме фамилии, нам о ней ничего не известно.

— Ты имеешь в виду его фамилию? — спросил Федор.

— Да, — рассеянно проговорила Женя, о чем-то думая. — Слушай, Федя, а ведь Лиля не меняла фамилии! Она не Красовская! Она оставила свою девичью фамилию! Она Быстрова!

— Это значит, в поликлинике ты ничего не найдешь. Без моей помощи! — радостно сообщил Федор.

— А как ты можешь мне помочь? — не понимала Женя.

— Я назову тебе всех его жен пофамильно, со всеми их атрибутами: годом рождения, инициалами, чем занимались и что с ними сейчас.

— Как ты это можешь узнать?

— В загсе, Женечка. Это тебя туда не пустят, потому что у тебя нет доступа к оперативной информации. А у меня есть. И подозреваю я, что только этим я тебе и интересен! — Федор, прищурив хитро глаз, смотрел на Женю.

Жене стало неловко. Во все время их перепалки супруги сидели молча, терпеливо наблюдая за ними. Вопрос Федора снова делал разговор похожим на выяснение их личных отношений.

— Извините, пожалуйста. — Женя обратилась к супругам. — Мы занимаем ваше время дурацкими разговорами!

— Это вы напрасно, — остановил Женю Владимир Петрович. — Мне кажется, что все это очень важно! Если вы позволите, я продолжу свой пересказ сплетен. Может быть, вы найдете еще что-нибудь любопытное. Так вот, известно, что последняя жена хозяина, та, что была перед Лилей, как-то быстро умерла. Ну, то есть внезапно заболела и быстро потом умерла. Говорят, что была веселой все время после свадьбы, а через год умерла. Сначала перестала есть, выходить из комнаты, причем ни на что не жаловалась. А потом вроде бы упала неудачно, на ровном месте упала. И уже в больнице умерла.

По мере того как говорил Владимир Петрович, Наталья Михайловна все больше и больше менялась в лице. Увидев, что жена побледнела, Владимир Петрович остановил рассказ.

— Что с тобой, Наташа? — встревоженно обратился он к жене.

— Ничего, не беспокойся, — поторопилась успокоить его Наталья Михайловна, многозначительно переглядываясь с Женей. — Голова немного разболелась. Это пустяки. Сейчас пройдет!

Женя без слов поняла Наталью Михайловну: Владимир Петрович, сам того не подозревая, в точности описал то состояние, в котором сейчас находилась Лиля.

— Владимир Петрович, — Женя, пытаясь скрыть волнение, спросила то, что первое пришло в голову, — у вас, наверное, целый штат помощников на кухне?

— Как раз никого! — Владимир Петрович говорил с гордостью.

— Но вам ведь тяжело одному! — искренне удивилась Женя.

— Тяжело. — Он согласно кивнул. — Но на душе спокойно: я прислуге хозяйской не доверяю, а потому и на кухню никого не впускаю, и во время обеда сам все подаю.

— А как же Красовский? Он вас понял?

— Да ему так даже лучше — дешевле.

Разговор постепенно иссяк, и Женя поняла, что пришло время прощаться.

— Извините, пожалуйста, нам пора идти. — Она встала из-за стола.

— Что вы, что вы! — забеспокоилась Наталья Михайловна. — Если вы из-за меня, то совершенно напрасно!

— Нет-нет, не тревожьтесь! — постаралась успокоить ее Женя. — Просто уже поздно. Нам пора. Спасибо вам за все, вы нам очень помогли.

— Да не за что! Рады будем помочь! — Наталья Михайловна сделала Жене знак, чтобы она подошла к ней. — Женя, — сказала она ей тихо, — не бросайте Лилю, прошу вас. И на Владимира Петровича можете рассчитывать, я с ним сейчас поговорю. Если что, умоляю вас, не стесняйтесь, обращайтесь к нам. Я все равно теперь покой потеряла! Просто ужас какой-то! Сердце беду почувствовало! Не бросайте ее, Женя!

Федор с Женей, распрощавшись с гостеприимными хозяевами, вышли на улицу. Стемнело. Все небо было усыпано звездами. Стояла тишина.

— Как хорошо! — Федор потянулся во весь свой огромный рост. Потом посмотрел искоса на Женю. — Насколько я понял, что-то тебя в последнем рассказе испугало. Да и Наталью Михайловну тоже. Я не прав?

Женя сделала глубокий вдох и тоже посмотрела на небо:

— Красота какая! Вот бы так и смотреть!

— Ты от ответа не увиливай, партизанка! Что случилось? Ты что, думаешь, я слепой? Не видел, как вы обе словно аршин проглотили! Глаза у обеих стали как чайные блюдца, и как по команде шептаться начали! Что происходит, Женя? — Он встряхнул ее за плечи, глядя ей в глаза.

— Федя, это не моя тайна, — попыталась уйти от ответа Женя.

— Какая, к черту, тайна! Я хочу знать, что вас так встревожило! — Он крепко держал ее за плечи, не собираясь отступать.

— Понимаешь, у Лили сейчас точно такое состояние, какое описал Владимир Петрович у последней перед Лилей жены Красовского: не ест, ничего не хочет, угасает у себя в комнате.

— И что?

— Не знаю, — тяжело вздохнула Женя. — Пока не знаю. Но соображения по этому поводу есть! Мне нужны факты, понимаешь?

— Не очень. Какие именно?

— Ну, хотя бы вот то, что ты обещал: узнать все о предыдущих браках Красовского. И еще, Федя! Раз уж ты все равно пойдешь в загс, узнай, пожалуйста, зарегистрирована ли смерть Панкратов Андрея Васильевича, семидесятого года рождения, предполагаемая дата смерти — первая декада июля. Это возможно?

— Нет проблем. — Федор отпустил Женю.

Они пошли к остановке автобуса.

— Женя, — осторожно начал Федор, — у тебя какие планы?

— Спать хочу, — устало выдохнула Женя. — У меня ноги еле двигаются. Сегодняшний день, кажется, начался еще в прошлом году! И никак не кончится.

— Так, я все понял! — Федор остановил ее. — Садись на этой лавочке и жди, я мигом!

— Ты куда? — прокричала Женя уже ему вслед. Увидев, что Федор скрылся, Женя села на лавочку.

Она так устала, что ей было все равно, что будет дальше. Она очнулась оттого, что Федор тряс ее за плечо.

— Проснись!

Она открыла глаза и непонимающе спросила:

— Что-то случилось?

— Все нормально! Возьми меня за шею!

— Зачем? — вяло сопротивлялась Женя. — Что ты делаешь?

Но Федор, не обращая на нее внимания, взял ее на руки как пушинку и понес к машине, которая стояла поблизости на дороге. Он усадил ее на заднее сиденье и сел с ней рядом.

— Поехали, шеф!

Женя всю дорогу опять дремала у него на плече, периодически смутно ощущая у себя на щеке и волосах его губы. Федор так же осторожно внес ее, спящую, к себе в квартиру и положил прямо на разобранную кровать. Женя лишь проворчала во сне, что не привыкла спать в обуви.

Проснулась она как от толчка. Открыв внезапно глаза, она увидела незнакомую комнату и себя в шикарной двуспальной кровати. Напротив висело огромное зеркало, из которого на Женю смотрел какой-то заморыш. Потрогав себя руками, она поняла, что заморыш, взлохмаченный и почти голый, — это она и есть. Оглядевшись, она поняла, что, кроме нее, в спальне никого нет.

«Интересно, а где же Федор?» — подумала она. Его квартиру она узнала сразу, как только открыла глаза. Ее вещи лежали на стуле рядом с кроватью. Она отыскала свои часы — было семь утра. Женя встала, закутавшись в простыню, и пошла на разведку. В квартире стояла тишина, и Женя шла на цыпочках, стараясь на всякий случай не шуметь.

Федор спал на диване в большой комнате, укрывшись пледом и отвернувшись к стене. Женя так же на цыпочках подошла к нему и заглянула в лицо. Того, что произошло в следующую секунду, Женя так и не поняла: она оказалась на нем сначала сверху, а потом он ловко подмял ее под себя, прорычав ей в самое ухо:

— Теперь ты точно попалась!

Женя с ужасом увидела, что простынка слетела с нее, когда она делала свои немыслимые пируэты в воздухе, и теперь она лежала на диване почти ни в чем. Не долго думая она стянула на себя плед с Федора, оставив его в одних плавках. На что он возмущенно прорычал:

— Нахалка! Пришла в гости, а распоряжается как дома! Он попытался стащить плед обратно на себя, но Женя вцепилась в него мертвой хваткой, отчаянно отбиваясь от Федора ногами и злобно шипя.

— Захватчик-террорист! Выпусти меня отсюда немедленно!

— Только без пледа! — Федор производил видимость борьбы, заставляя ее сопротивляться изо всех сил, сам же лишь слегка придерживал ее одной рукой за талию, а другой стягивал с нее плед, усмехаясь одними глазами.

Женя сопротивлялась отчаянно, холодея при одной мысли, что может оказаться перед Федором совершенно раздетой. Наконец она окончательно выдохлась и взмолилась, видя, что он преспокойно взирает на нее сверху, готовый продолжать эту возню бесконечно долго.

— Феденька, давай заключим мирный договор, — начала она как можно более ласково.

— Что я буду за это иметь? — невозмутимо отозвался Федор.

— А что ты хочешь? — начала Женя осторожно.

— Тебя! — не задумываясь ответил он.

— Нахал! — Женя сделала последнее героическое усилие и вырвалась на свободу вместе с пледом, торопливо отбегая от дивана на безопасное расстояние. — Ну ты нахал, Федька!

Она плюхнулась в кресло, чтобы отдышаться. Федор сел на диване.

— А что я такого сказал? Ты первая начала!

— Что я начала? — возмутилась Женя.

— Как что? А кто подошел ко мне голый и крадучись, а? С какой такой целью?

— Ты на что намекаешь? — Женя вскочила как ошпаренная, собираясь возмущенно удалиться.

Но Федор опередил ее, одним прыжком преодолев расстояние между диваном и креслом. Он схватил ее обеими руками и прижал к себе. Женя с ужасом почувствовала, что ее ноги оказались где-то в воздухе, и она всем своим телом ощутила твердость его мускулов.

— Ты попалась, — жарко прошептал он ей в ухо. — Ты сводишь меня с ума, Женька!

Женя вырвалась из его объятий, возмущенно отталкивая его от себя.

— Это ты меня раздел ночью? — Теперь она в этом не сомневалась. — Ненормальный психопат! Куда я попала! Ты же чокнутый!

— Я не спорю! — Федор закурил сигарету.

— Как, ты даже не пытаешься оправдаться? — Женя хотела его разозлить, чтобы сгладить свою неловкость.

— Это не мой стиль. — Федор курил, и было видно, что в нем закипает злость.

— А какой твой стиль? — Женю несло, и она чувствовала, что сейчас он даст ей сдачи.

— Я нормальный мужик, и если я не могу понравиться женщине, то это не значит, что в этом есть моя вина.

— Что?! — заорала Женя от возмущения. — Ты на что намекаешь? Что я… Что у меня…

— Я не намекаю. Просто если женщина не отвечает взаимностью, несмотря на неоднократные попытки мужчины, значит, она его не любит. — Федор затушил сигарету. — Вот и все, дорогая. Не бойся, все, что я тебе обещал как источник оперативной информации, я сделаю. А сейчас мне пора на работу. Извини.

Он начал одеваться, не обращая на Женю никакого внимания. Женя стояла в растерянности, потеряв дар речи. Одевшись, он повернулся к ней:

— Если ты хочешь выйти со мной, то одевайся быстрее, у тебя пятнадцать минут.

Женя молча пошла в спальню, пряча от Федора глаза, готовая вот-вот разрыдаться. Она ругала себя мысленно, потому что она любила его, умирая от желания, но что-то останавливало ее, и она ничего не могла с этим поделать. Она не доверяла ему, потому что он очень торопился. В ответ на его бурные атаки у нее включалась защита, и она отталкивала его. Женя чувствовала, что была бессильна что-либо изменить.

Одеваясь в спальне, она глотала слезы бессилия, не зная, что предпринять. Она не ожидала такого поворота, но тоже не хотела оправдываться. Она не видела в этом смысла, решив, что не совсем понимает Федора и, видимо, действительно обидела его своей неприступностью. «Наверное, — думала Женя, натягивая юбку, — он привык к чему-то другому и мое поведение его не устраивает».

Она вышла из спальни и увидела, что он уже стоит возле двери, обутый и готовый выходить. Всем своим видом он давал понять, что они чужие.

— Ты готова?

Женя ощутила на себе его холодный взгляд и съежилась, как от ледяного дождя.

— Да. — Голос ее был едва слышен.

— Тогда пошли. — Он открыл дверь и пропустил ее вперед.

Женя подождала его на лестнице, и они вместе вышли из подъезда.

— Ты домой? — спросил он у нее.

— Да.

— Отсюда дорогу найдешь?

— Да.

Федор вопросительно посмотрел на нее:

— У тебя все в порядке?

— Да. — Женя держалась из последних сил, чтобы не заплакать. — Иди!

Федор подошел к ней вплотную и, приподняв ее голову за подбородок, посмотрел внимательно в глаза:

— Ты почему плачешь?

— Я не плачу. — Женя пыталась отвернуть от него свое лицо.

— Я что, не вижу? — Он взял ее лицо в свои ладони. — Я обидел тебя?

— Нет. — Слезы текли у нее по щекам, и она уже махнула на них рукой.

— Тогда почему ты плачешь? — Он наклонился к самому ее лицу. — Почему?

— Отпусти меня. Пожалуйста, — прошептала Женя.

— Не могу, — так же шепотом ответил он ей.

— Но почему? Ведь я измучила тебя?

— Измучила. — Он улыбнулся и прижал свой лоб к ее. — Я умру без тебя!

— Это неправда! — Женя отстранилась от него. — Ты зачем так говоришь?

— Ты спросила, я ответил. Я люблю тебя, а ты не видишь. И мне больно, но сделать я с собой ничего не могу: я все равно люблю тебя. Мое самолюбие страдает, но я плюю на него и продолжаю ждать и надеяться, что, может быть, пройдет время, и ты захочешь снова увидеть меня.

— Я хочу снова увидеть тебя, — как эхо отозвалась Женя.

— Когда?

— Всегда.

Он отстранился и внимательно посмотрел на нее. Женя закрыла глаза, и он засмеялся:

— Ты меня боишься?

— Боюсь, — кивнула Женя. — И тебя боюсь, и себя.

— Же-неч-ка, — нежно прошептал он ей на ухо, осторожно целуя в щеку, — я позвоню тебе, если не умру от любви. Я готов ждать тебя, но скажи, я все правильно понимаю?

— Да, — тихо выдохнула Женя, заливаясь краской и стараясь отвести глаза от его пристального взгляда. — Правильно.

— Я люблю тебя, слышишь? — сказал он еле слышно ей на ухо. — Скажи мне что-нибудь, и я побегу!

— Я буду тебя ждать. — Женя была ни жива ни мертва от счастья.

Федор резко выпрямился и, глядя на нее, вдруг рассмеялся. Потом чмокнул в щеку и быстро побежал к трамваю, который поворачивал из-за угла. Он влетел в него и на прощание успел еще раз помахать Жене.

Федор позвонил поздно вечером, когда Женя уже перестала ждать.

— Привет! — Его голос был немного осипшим. — Еще не спишь?

— Нет, твоего звонка жду! — с готовностью ответила Женя.

— Только звонка? — как-то вяло пошутил Федор и закашлял.

— Федя, ты здоров? — забеспокоилась Женя.

— Все нормально, бери ручку и записывай! — Он говорил словно через силу.

— Федя, ты из дома звонишь? — настаивала на своем Женя.

— Из дома. — Было слышно, как он закрыл трубку и снова начал кашлять. Потом, убрав ладонь, продолжил: — А ты что, хочешь ко мне приехать?

— Хочу! — Женя удивилась своей решимости, она чувствовала, что он заболел и ни за что не признается.

— Но уже поздно, — возразил Федор. — Я не хочу, чтобы ты ходила одна по ночам. Ты серьезно хотела ко мне приехать?

— Послушай, — возмущенно ответила Женя, — за кого ты меня принимаешь? Я сейчас все равно к тебе приеду!

— Но зачем?

— Я слышу, что ты заболел, и мне это не нравится!

— Женя, я не маленький ребенок и как заболел, так и выздоровею: жалеть и сюсюкаться со мной не надо. Понятно? Записывай! Ручку взяла?

— Да, говори.

— Первый брак Красовского. Каиндина Юлия Николаевна, родилась в декабре тысяча девятьсот семьдесят пятого года. Студентка первого курса педагогического института. Брак зарегистрирован в августе тысяча девятьсот девяносто третьего года. Умерла в сентябре тысяча девятьсот девяносто четвертого года. Отравление снотворными.

Второй брак. Волошина Татьяна Юрьевна, год рождения тысяча девятьсот семьдесят шестой, месяц май. Без определенных занятий. Брак зарегистрирован в октябре тысяча девятьсот девяносто шестого года. Умерла в декабре тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Диагноз: эпилепсия.

Третий брак. Ларионова Маргарита Михайловна, год рождения тысяча девятьсот семьдесят третий, январь. Окончила политехнический институт. Не работала. Регистрация брака — в июне тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Умерла в июле тысяча девятьсот девяносто девятого года. Диагноз: черепно-мозговая травма.

Четвертый брак. Быстрова Лилия Викторовна, родилась в декабре тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Окончила университет. Не работает. Регистрация брака — в январе двухтысячного года.

Дальше. Смерть Панкратова Андрея Васильевича, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, нигде не зарегистрирована.

— Это что значит? — на всякий случай решила уточнить Женя.

— Это значит, что, как ты утверждаешь, он убит четвертого июля, труп его просто уничтожили.

— Как это?

— Ну не знаю, Женя! Утопили, зарыли, расчленили, замуровали, сожгли — какая разница? Тебя ведь интересовало не это, как я понял?

— Да, я хотела выяснить, похоронен ли он на кладбище?

— Нет, на кладбище он не похоронен, это я тебе говорю со всей ответственностью. На кладбище легальным путем, чтобы была его могила, он попасть не мог. Его там нет. Не ищи. Где его труп, можно узнать только у самих убийц. Еще вопросы есть?

— Федя, я тебе так благодарна! Но где ты все же простудился?

— Не знаю, но помирать не собираюсь, — грустно пошутил он.

— Федя, приезжай ко мне. — Женя зажмурилась от собственной смелости.

— Зачем? — спокойно спросил Федор.

— Лечить буду, у тебя, наверное, температура. Ты не мерил ее, случайно?

— Случайно у меня нет градусника, — передразнил ее Федор. — Но если ты действительно хочешь, я приеду!

— Хочу! — Женя действительно волновалась за него. У нее не было сил спокойно думать, что он с высокой температурой проваляется всю ночь и никто ему воды не подаст, чтобы запить таблетку аспирина. Да и были ли у него вообще таблетки? — Ты в состоянии приехать?

— Я в состоянии не только приехать! — пошутил он. — Учти, ты опять играешь с огнем! Ну что, не передумала еще?

— Нет, не передумала! Приезжай быстрее!

— Женя, я последний раз спрашиваю: ты хорошо подумала?

— Слушай, чего ты меня все пугаешь? — не выдержала наконец Женя. — Мы можем с тобой по-дружески общаться?

— Это как? — засмеялся Федор, а потом добавил: — Женя, ты на это не надейся: с тобой по-дружески у меня не получается. Я уже пытался!

Он явно забавлялся, и Женя подумала, что, может быть, он действительно не так уж болен? Но потом одернула себя: «Он помирать будет, и будет продолжать смеяться и не показывать виду!»

— Федя, не морочь мне голову, хорошо? Ты хочешь ко мне приехать сейчас?

— Почему бы и нет?

— Я жду тебя!

Женя положила трубку и пошла смотреть, что у нее есть в холодильнике, подозревая, что Федор, как всегда, голодный. В холодильнике стоял гуляш, были колбаса и сыр. «Негусто, — подумала Женя. — Я еще успею сбегать в минимаркет».

Она быстро переоделась, мельком взглянула на себя в зеркало и решила, что сойдет.

Когда раздался звонок в дверь, на часах было за полночь, а у Жени на кухне вовсю кипел гуляш и варились макароны, кипел чайник и был накрыт стол к ужину.

Федор ввалился, веселый и громогласный, заполнив собой, как всегда, все пространство маленькой квартиры. На этот раз он быстро чмокнул Женю в щеку и повел носом:

— Как пахнет! Это бальзам на мою душу! — шутил он, быстро сбрасывая ботинки и заглядывая на кухню. — О! И стол уже накрыт! Ну, хозяюшка! Я ж говорю, с тобой сытно!

Женя, улыбаясь, стояла рядом. Она, встав на цыпочки, положила ему руку на лоб: он пылал.

Женя ахнула:

— Федя, да у тебя не меньше сорока!

— Да, я горячий, — попытался пошутить он.

— Пожалуйста, выпей таблетку! — Женя заранее приготовила аспирин.

— Отравить хочешь? Никогда! — Он взял у нее таблетку и проглотил без воды.

— Федя, надо запить ее обязательно! Ну пожалуйста! — Женя протянула ему стакан с минералкой.

Он выпил воду и миролюбиво посмотрел на Женю:

— До утра доживу?

— И не только до утра! Есть будешь?

— Спрашиваешь!

Но, несмотря на бравый вид, он вяло поковырял вилкой макароны и встал из-за стола:

— Все, наелся. Спасибо.

— Федя, я постелю тебе на диване, а сама лягу на раскладушке, — осторожно начала Женя.

— И не мечтай! На раскладушке лягу я, и давай об этом больше не будем!

Он на удивление быстро уснул, а Женя то и дело трогала его лоб. Всю ночь он горел, что-то бормоча и сбрасывая с себя простыню. Кашель колотил его, но он не открывал глаз, и Женя понимала, что он в бреду. Она до пяти часов сидела с ним рядом и прикладывала к его голове полотенце, смоченное в холодной воде. Потом отключилась.

Первым проснулся Федор. Он приподнялся на локте и увидел рядом с собой таз с водой и спящую Женю с мокрым полотенцем в руках. В это мгновение Женя открыла глаза.

— Доброе утро! — Она смотрела на него с улыбкой. Он был опухший и растрепанный и от этого казался еще роднее.

— Ты что, всю ночь здесь сидела? — Федор увидел, что диван так и не был разобран.

— Федя, это пустяки. Как ты себя чувствуешь?

— Отлично! Словно только родился!

— Поставь, пожалуйста, градусник. — Женя протянула ему термометр.

Он попытался что-то сказать, но закашлялся и, махнув рукой, поставил термометр под мышку. Он весь был в испарине, и Женя поняла, что кризис миновал.

— Федя, тебе лучше взять больничный. — Женя заранее приготовилась к бурному протесту с его стороны. — Во всяком случае, домой я тебя не отпущу!

— А я домой и не собираюсь, — успокоил он ее. — Я у тебя останусь. Навсегда.

— Федя, я серьезно!

— А кто сказал, что я шучу? — Он вынул градусник, не дожидаясь, пока пройдет хотя бы пять минут. — Хватит его греть!

— Дай сюда! — Женя отняла у него термометр, не дав разглядеть. — Ты знаешь, сколько ты нагрел? — передразнила она его.

— Сколько? — равнодушно спросил Федор. — Я все равно лежать не буду!

— Тридцать восемь!

— Всего? — Федор валял дурака, но было видно, что он озадачен. — Я же сказал, что жить буду еще долго.

— Федь, давай я вызову врача — на работу идти все равно нельзя.

— Почему нельзя? Я чувствую себя нормально. Но если ты так хочешь, я могу взять больничный, но мне все равно придется выходить из дома — у нас своя поликлиника, и на дом врачи не ходят.

— Я с тобой пойду. — Женя решительно встала.

— Сядь. — Он взял ее за руку и заставил сесть. — Куда ты собралась? Я не ребенок! Давай договоримся, я пойду сначала в поликлинику, а потом зайду на работу, ребят предупрежу, что пару дней меня не будет. И приду к тебе и буду ждать тебя с работы. Идет?

— Идет. — Женя согласно закивала, понимая, что на большее рассчитывать все равно нельзя, он действительно не будет весь день сидеть дома. — А теперь вставай, будем завтракать, а затем пить лекарство.

— Женька, — он с ужасом посмотрел на нее, — кто тебя научил командовать?

Женя села на пол, так чтобы смотреть на него снизу.

— Я больше не буду, ты мне веришь?

— Спрашиваешь, мы ж друзья! Все так, как ты хотела, — с горечью отозвался Федор и закашлял. — Тьфу ты, привязался!

Женя положила голову ему на колени. Федор наклонился к ней и прижал к себе ее голову, и они так сидели некоторое время, оба притихшие и торжественные. Потом он приподнял ее лицо и поцеловал в губы. Женя обняла его за шею и тоже поцеловала.

— Не боишься заразиться? — спросил он насмешливо.

— Нет, зараза к заразе не пристает, я ведь зараза, да?

— Еще какая! Я безнадежно тобой болею!

— Феденька, ты самый лучший на свете! — Она шептала ему в ухо, как это часто делал он сам. — Я без тебя уже не могу!

— Ты правду говоришь? — Он немного отстранил ее от себя, чтобы увидеть ее глаза.

— Правду. — Женя была серьезной. — Я правду говорю!

— И ей как будто веришь, — шутя ответил Федор, целуя ее в висок.

Женя засмеялась и, вскочив с пола, побежала на кухню.

— Умывайся! — крикнула она уже с кухни. — Кофе сейчас будет готов!

Все время, пока Федор сидел за столом и пил кофе, он надрывно кашлял и потел. Женя заставила его выпить теплый отвар трав, как учила бабушка, и через полчаса он повеселел: кашель успокоился, и температура начала спадать. Федор клятвенно заверил Женю, что прежде, чем пойдет к врачу, допьет весь отвар и полчаса после этого полежит на диване.

Жене пора было в поликлинику, и она, торопливо одеваясь, чмокнула Федора в щеку на прощание:

— Будь умником!

Он обещал ей это не моргнув глазом. Потом Женя делала пару попыток дозвониться до него по телефону из поликлиники, но трубку никто не брал. Женя поняла, что Федора нет, отметив про себя с улыбкой, что вряд ли от него можно ожидать чего-то другого. Женя расценила его поведение как благоприятный признак: «Значит, на поправку пошел!»

Елена Васильевна попросила Женю отобрать карточки тех пациентов, которые, будучи на диспансерном учете, по каким-то причинам давно не были на приеме, чтобы потом послать по этим адресам медсестру. Женю откомандировали в соседний пустующий кабинет, обложив ее амбулаторными картами со всех сторон. Женя, окинув взглядом все это пыльное хозяйство, села за стол, но сосредоточиться на работе не могла, мыслями возвращаясь к бракам Красовского. Те фамилии, что продиктовал ей Федор по телефону, она захватила с собой, надеясь подумать над этой информацией.

Итак, у Красовского было три брака до Лили, и он это скрывает. Брак с Лилей у него четвертый.

Первый раз он женился в тридцать пять лет. Поздновато, решила Женя. Весьма поздновато! Хотя это можно понять: он мог просто не обременять себя официальной регистрацией своих отношений с женщинами. А сами эти отношения у него могли быть, и даже в большом количестве.

«Никакой информации на этот счет у меня, видимо, не будет, — решила Женя. — Я также ничего не знаю о том, чем он в то время занимался и был ли уже состоятельным бизнесменом. Ну и ладно, — решила Женя, — на нет и суда нет!»

Его первой жене было восемнадцать лет, совсем еще юная девушка, к тому же студентка. Разница в возрасте у них была в семнадцать лет. Многовато, подумала Женя. Конечно, ему не составило труда заморочить ей голову. К тридцати пяти годам любой мужчина уже имеет достаточный опыт общения с женщинами и точно знает, чего от них хочет. Вряд ли эта девочка подозревала о его стратегических замыслах. «Впрочем, как и я», — добавила Женя.

Но кое-что все же можно предположить: ему нравятся совсем молоденькие и, видимо, умненькие девочки. Дальше! Первая его жена умирает. Какой кошмар, совсем ребенок ведь! Причем формулировка причины смерти весьма обтекаема: отравление снотворными. Что это — нечаянная передозировка или завершенный суицид? Не понять! Но факт остается фактом: совсем еще юное существо употребляет снотворные. Чтобы отравиться ими, нужно иметь их в достаточно большом количестве: упаковку, это уж точно, решила Женя.

Значит, у девочки был доступ к лекарству. Через кого? Красовский снабжал или она ходила к врачу? И самым настораживающим фактом было то, что первая его жена умирает всего через год после свадьбы! Ничего себе, погуляли! Ладно, невесело пошутила Женя. Дальше!

Второй брак. Красовскому тридцать восемь лет. То есть он женится через два года после смерти своей юной подруги. Вторая его избранница тоже весьма молода, ей двадцать лет. Но похоже, что эта в институте не училась. Но и с ней он прожил катастрофически мало: всего лишь год. Снова год! И умирает она от эпилепсии!

Здесь Женя задумалась. Красовский явно не из тех мужчин, которые могут пожертвовать своей жизнью ради любви к больной подруге. Он не мог жениться на девушке заведомо больной. В этом Женя была полностью согласна с Федором. Значит, к моменту их знакомства девушка, судя по всему, была здоровой. И что же случилось за один год? Эпилепсия не грипп, ею нельзя заразиться. Значит, у девочки могла быть неблагоприятная наследственность и проявился скрыто текущий внутренний, как говорят врачи, эндогенный, процесс. Но почему? Разве свадьба и супружество являются стрессом? Почему сразу после свадьбы начинает что-то происходить?

Почему первая его избранница начала пить снотворные? Или она их употребляла и до свадьбы? Может быть, он выбирает себе жен с прибабахом? С какими-то отклонениями, которые после свадьбы начинают вдруг раскрываться во всей красе?

И такое могло быть, согласилась Женя. Но вопрос все равно остается: почему это все начинается и заканчивается так быстро? И потом, что такое эпилепсия? Да люди десятилетиями живут с ней! Нет, решила Женя, без медицинской карты с этим диагнозом не разобраться! Ладно, пойдем дальше! Третий брак. Красовскому сорок лет. Но, пожалуй, самое интересное в том, что свадьбу он играет через полгода после похорон своей второй жены. Да, усмехнулась Женя, видно, сильно страдал! Его третьей жене было двадцать пять лет. Разница в возрасте все равно большая: пятнадцать лет. И снова жена умненькая — окончила политехнический институт. Значит, и в третьем браке Красовский остается верен себе: жена значительно моложе его, интеллект выше среднего, и наверняка прехорошенькая. И тоже быстренько помирает через год и один месяц, оставляя его, безутешного, одиноким и с новым, неутоленным желанием жениться!

Что он и сделал, причем опять очень быстро: через шесть месяцев! Да, удивилась Женя, что-то он засуетился! А может быть, он действительно больной и желание жениться у него бредовое? Или он параноик? И чтоб все невесты были как одна: все молоденькие, умненькие, и чтоб через год помирали!

Болезни-то — как собачки дрессированные: набрасываются сразу после свадьбы на ничего не подозревающих счастливых избранниц преуспевающего миллионера и в течение года сводят их, сердечных, прямехонько в могилу!

У Жени мороз пошел по коже: Лилька тоже была молоденькой, умненькой и здоровенькой, пока не вышла за него замуж. А сейчас вот, всего через полгода после свадьбы, превратилась в старуху в свои двадцать два года, без сил и желаний, сломленную и подавленную.

Стоп! Женя от неожиданного прозрения вскочила, уронив стул на пол. Все три женщины до Лили умирали через год! У Лили прошло полгода! И она уже болеет!

«Не может быть, — попыталась успокоиться Женя, но у нее ничего не вышло. — Как же не может быть, когда явно работает какая-то дьявольская логика: не могли эти три женщины случайно умирать через год после свадьбы как по команде! Это не просто болезни!»

Женя машинально поставила стул на место и села на него. Руки у нее тряслись, ноги стали ледяными, а в голове стучало, как молоточком: «Смерть, смерть, смерть. Все поздно. Неужели поздно?» Она начала метаться по кабинету, не понимая, что ищет. Наконец, сообразив, что хочет воды, не найдя стакана, стала пить прямо из-под крана. Набрав воды в пригоршню, Женя ополоснула себе лицо. Ей стало немного легче.

Вырисовывалась отвратительная картина, но Женя опасалась, что ее воображение просто не способно охватить то, что существует в реальности. Но даже и того, что знала теперь Женя, было вполне достаточно, чтобы заподозрить Красовского в вольном или невольном убийстве трех его жен. И Лиля прошла половину этого пути. Пути к смерти.

«Нечего раздумывать, — успокоила себя Женя. — У меня предостаточно фактов против ее ненаглядного мужа, и после того, как она это все услышит, она сама не захочет к нему возвращаться! Нужно просто позвонить ей и попросить прийти ко мне».

Женя отодвинула от себя карточки и пошла в регистратуру, чтобы оттуда позвонить Лиле. Но как назло телефон стал нужен всем сразу. Подождав пятнадцать минут, Женя вернулась в кабинет ни с чем. Она чувствовала себя в этой комнате как в клетке, но ничего не могла изменить. Новые походы к телефону тоже успехом не увенчались: телефон у Лили по-прежнему не отвечал.

Начинается, с опаской подумала Женя. Она подумала, что начинается самый опасный период, когда подходишь к проблеме вплотную и эта проблема, как живая, начинает мешать, сопротивляться. И это очень похоже на поединок. Видя, что события разворачиваются не так, как она ожидала, Женя решила на всякий случай подстраховаться и все-таки попытаться получить информацию о болезнях и причинах смерти всех жен Красовского. Она дозвонилась до Федора и, коротко рассказав о своих находках, попросила его съездить в больницы, где зарегистрированы смерти трех женщин, и там в архивах найти их истории болезни, из которых, в свою очередь, переписать, ничего не пропуская, посмертные эпикризы и заключения после вскрытия трупов. Рабочий день заканчивался, и Женя взяла себя в руки. Она яростно просмотрела груду карточек и составила внушительный список, попутно думая, что медсестра этому вряд ли обрадуется.

— Все нормально? — спросила Елена Васильевна, едва Женя с карточками вошла в кабинет. — Ну, тогда собирайтесь домой! Хорошего понемножку!

Женю не пришлось уговаривать, она ринулась домой в надежде найти там если не самого Федора, то хотя бы записку от него. Но надежды ее не оправдались: по одной ей понятным признакам было очевидно, что, уйдя из квартиры утром, он больше сюда не возвращался.

Женя еще раз набрала Лилин номер. Трубку снова никто не брал. Она села на стул в кухне и опустила руки. «Стена, — подытожила Женя. — Передо мной выросла какая-то стена. Что бы я ни делала сейчас, все без результатов! Надо успокоиться и ждать».

Женя знала, чего хотела. Теперь знала. Она наметила четкий план на сегодняшний день: звонить Лиле каждый час. Не может быть, чтобы ее не было дома. Нужно, чтобы она во что бы то ни стало взяла трубку! Связаться с Лилей — вот задача, которую Женя решила выполнить любой ценой. И здесь ей могли помочь повар и его жена. Это был запасной вариант, и Женя похвалила себя за осмотрительность, за то, что заблаговременно успела навести этот нужный канал. А потому сейчас нет нужды суетиться. Если до десяти часов она не сможет дозвониться до Лили, то после десяти попробует позвонить Владимиру Петровичу. Все равно информация у нее будет! И она поймет, что происходит!

Наступил вечер, но никаких результатов он тоже не принес: стало ясно, что трубку в особняке не берут либо специально, либо брать ее некому. Женя стала звонить Наталье Михайловне. В трубке раздался ее приятный голос:

— Я слушаю.

— Добрый вечер, Наталья Михайловна! Это Женя!

— Женечка, как я рада! Знаете, я как раз хотела вам позвонить: что-то я волнуюсь! Места себе не нахожу! Не случилось ли чего худого?

— Я тоже волнуюсь. — Женя вдруг почувствовала, как ее снова забила мелкая дрожь. — Я звонила Лиле полдня, но никто не отвечает. И я не пойму, в чем дело. Я хотела бы поговорить с Владимиром Петровичем, он дома?

— Нет, Женечка; как на грех что-то запаздывает. Да вы не волнуйтесь! Как только он появится, я вам сразу позвоню! Ничего, если поздно?

— Ничего, я буду ждать!

— Ну и хорошо!

— Спасибо, Наталья Михайловна! Я не прощаюсь! Время шло к одиннадцати, но в квартире стояла мертвая тишина. Было слышно, как тикали часы и как работал телевизор у соседей. Женя сидела в кресле и кусала губы. Наконец в половине двенадцатого раздался телефонный звонок. Женя схватила трубку, но услышала лишь встревоженный голос Натальи Михайловны:

— Женечка, я решила вам позвонить, хотя Владимир Петрович пока и не пришел. Знаете, он иногда так задерживался и раньше, если в особняке были гости. Так что не волнуйтесь, ложитесь спать — утро вечера мудренее.

— Спасибо, Наталья Михайловна. Я так и сделаю!

Женя разобрала постель, но лечь не смогла. Она стояла у окна и смотрела на дорогу. Фонари тускло подсвечивали пустынную улицу. Небо было чистым, светила полная луна.

В это время раздался звонок в дверь. Женя метнулась открывать, думая, что это пришел Федор. Но на пороге стоял незнакомый мужчина. Женя еще не успела испугаться, как он широко улыбнулся и заговорил первый:

— Вы Женя?

— Да, — растерялась она от неожиданности.

— Меня Федор прислал. Он просил передать вам вот это. — И он протянул Жене какую-то папку. — Да вы не волнуйтесь, — видя, что Женя не может прийти в себя, успокоил ее парень, — он утром придет. Работа такая. Ну, я пошел?

— Спасибо, — наконец-то выдавила из себя Женя, так толком и не успев ничего сообразить.

Закрыв дверь, она без сил опустилась на маленький стульчик в коридоре. Была ночь, Женя чувствовала усталость, но сна не было. Мыслями она снова вернулась в особняк, туда, где, по ее мнению, должна была быть Лиля. Сердце чувствовало недоброе, и Женя не могла дождаться утра. В мыслях она подгоняла время, но стрелка часов упрямо продолжала свой размеренный ход — тик-так, тик-так. Женя, вздохнув, обратила внимание на папку, которую ей вручил парень.

Открыв ее, она ахнула: там лежали несколько листов, написанных от руки. Это были посмертные эпикризы первой и третьей жен Красовского. Женя разложила эпикризы перед собой.

Она почему-то начала волноваться, глядя на лежащие перед ней листы с текстом. Она видела лишь отдельные, пляшущие у нее перед глазами буквы, написанные Фединой рукой. Вид родного почерка успокоил ее, помогая взять себя в руки и сосредоточиться.

Она очень много ждала от этих листочков. Во всяком случае, эти листочки, исписанные торопливой Фединой рукой, были, пожалуй, последним шансом, чтобы пролить свет на таинственное исчезновение Лили и Владимира Петровича.

Конечно, к их внезапному исчезновению можно было отнестись и иначе: в конце концов, это очень условно — исчезнуть в доме, где живешь или работаешь. Лиля и Владимир Петрович, конечно же, не исчезли, но все же их долгое отсутствие, такое неожиданное, не могло не настораживать.

А главное, чтобы выяснить, что же все-таки произошло, не было никаких возможностей: телефон в особняке не отвечал, а прийти в дом, как обычно приходят в дом к людям, прийти в этот дом так просто было невозможно.

И именно сейчас, в момент полной неизвестности, Женя получает возможность ознакомиться с информацией личного характера, но которая может помочь в разрешении напряженной ситуации. Женя колебалась, ведь браки Красовского — это его жизнь, в которую она, Женя, пытается все время залезть, и, по сути, незаконно.

Но шаг сделан, и вот теперь нужно решать, есть ли реальный повод подозревать Красовского в смерти его жен. Не стечение ли это обстоятельств и не плод ли это ее, Жениного, воображения?

Что-то мешало Жене, и это что-то было в ней самой.

Она прислушалась к себе и поняла: это были все те же ее сомнения — имеет ли она право лезть и дальше в личную жизнь тех, кто этого не только не просил, но и, совершенно очевидно, не хочет этого.

Что же не дает ей, Жене, покоя, заставляя предпринимать все новые и новые шаги? Ведь не дает! И тут она поняла: ей нет покоя от собственной совести, которая просто кричит ей, Жене, что она слепая или не хочет видеть, что рядом с Лилей преступник, и, возможно, не один! Хитрый, опытный, втершийся в доверие к Лиле и продолжающий, это Женя знала точно, продолжающий свои черные хитросплетения, свои махинации с доверчивой Лилиной душой.

Спектакль, цинично разыгранный вокруг смерти Андрея, и безусловная причастность к этому Власова, скрывающегося до сих пор под личиной «доброго» милиционера, друга семьи, — вот что давало Жене моральное право продолжать свое расследование.

Она окончательно успокоилась и, глядя на листы с текстом, улыбнулась, представив, как Федор, бросив все свои дела, гонялся по городу, голодный, как всегда, да еще вдобавок и совершенно простуженный. Как многих людей он поднял на ноги, как старательно переписывал, с трудом разбирая врачебный почерк, архивные истории болезни. У Жени при одной мысли о Федоре потеплело на душе, и она решительно углубилась в чтение.

Первая жена Красовского:

Каиндина Ю. Н., д. р. декабрь 1975 г., доставлена в больницу в 23 часа 30 минут «скорой помощью».

При поступлении: больная без сознания, зрачки слабо реагируют на свет, арефлексия. Кожные покровы бледные, холодные. Пульс частый, слабого наполнения, аритмичный. Артериальное давление не определяется. Дыхание поверхностное.

Из анамнеза известно, что в 22 часа пришла домой с мужем из ресторана, где пили коньяк. Жаловалась на головную боль и недомогание. Войдя в спальню через полчаса, муж нашел ее без сознания лежащей на кровати. Вызвана «скорая помощь». Приехавший врач обратил внимание на таблетки нембутала, лежащие на прикроватной тумбочке. О том, что жена принимала снотворные, муж ничего не знал.

Несмотря на проводимые реанимационные мероприятия, в 1 час 30 минут появилась резкая бледность, температура понизилась до 34 градусов, сердечные тоны не выслушивались, пульс и артериальное давление не определялись. Дыхание прерывистое, хриплое. Дыхательные движения судорожные. Зрачки расширены, на свет не реагируют. В 2 часа наступила смерть.

Судебно-медицинское исследование проведено через сутки после смерти. При вскрытии ощущался слабый запах алкоголя от внутренних органов и полостей трупа. В крови и в моче обнаружен этиловый алкоголь в концентрации соответственно 0,8 и 1,0 %, а также этаминал-натрий (нембутал) в концентрации 0,5 грамма. Отмечаются резкое полнокровие головного мозга и его оболочек, отек и полнокровие легких, множественные мелкоочаговые кровоизлияния в головном мозгу.

Причиной смерти является острая сердечно-сосудистая недостаточность, развившаяся в результате резкого угнетения функций центральной нервной системы как следствие потенцирования терапевтической дозы нембутала выпитым накануне алкоголем.

Третья жена Красовского:

Ларионова М. М., д. р. январь 1973 г., доставлена в больницу 15 июня в 17 часов 30 минут. Общее состояние больной при поступлении средней тяжести: во времени и пространстве ориентирована, на вопросы отвечает с опозданием, правильно. О случившемся ничего не помнит. В левой височной области — кровоподтек и ссадина. Пульс — 88 в минуту, ритмичный, хорошего наполнения и напряжения. Артериальное давление — 125 на 85 мм рт. ст., тоны сердца ясные, ритмичные. Частота дыхания — 24 в минуту.

Анамнез: со слов мужа, накануне больная была тревожная, металась и повторяла: «Со мной должно случиться что-то ужасное». Попытка успокоить ее ни к чему не привела. Вдруг она резко остановилась и рухнула на пол, ударившись левым виском о подставку напольного вентилятора.

16 июня, 12 часов.

Общее состояние больной ухудшилось, оценивается как тяжелое. Кожные покровы бледные, частота дыхания — 30 в минуту, дыхание поверхностное. Пульс — 96 в минуту, ритмичный, удовлетворительного наполнения. Артериальное давление — 120 на 80 мм рт. ст.

16 июня, 15 часов.

Несмотря на проводимые лечебные мероприятия, состояние больной ухудшается. Частота дыхания — 33 в минуту, дыхание поверхностное. Пульс — 100 в минуту, слабого наполнения. Артериальное давление — 100 на 70 мм рт. ст.

16 июня, 17 часов.

Общее состояние крайне тяжелое. Сознание затуманено, на вопросы отвечает лишь кивком головы. Пульс — 104 в минуту, артериальное давление — 100 на 60 мм рт. ст., частота дыхания — 40 в минуту, дыхание ослабленное, поверхностное.

16 июня, 19 часов.

Больная в бессознательном состоянии. Явления острой легочно-сердечной недостаточности. Несмотря на проводимые реанимационные мероприятия, в 19 часов 45 минут наступила остановка дыхания и сердца. Констатирована смерть.

Смерть наступила от острой легочно-сердечной недостаточности.

— Патологоанатомическое заключение.

Причиной смерти явилась тупая закрытая черепно-мозговая травма, произошедшая в результате удара головой при падении, выразившаяся в поверхностных повреждениях мягких тканей лица в виде кровоподтека и ссадины в левой височной области, а также мелкими множественными кровоизлияниями в вещество головного мозга в височных и затылочной областях.

«Итак, что мы имеем. — Женя подняла голову от листков. — Что сразу бросилось мне в глаза? — решила она для начала облегчить себе задачу. — Мы имеем две внезапные смерти и один диагноз, который наводит на мысль о такой же скоропостижной смерти, потому что эпилепсия, закончившаяся смертью, — это то же самое коматозное состояние, только эпилептическое. Таким образом, — подвела итог Женя, — у меня есть три документально подтвержденные внезапные смерти, наступившие в результате коматозных состояний, причем все комы были разными: токсическая, эпилептическая, травматическая».

Женя окончательно успокоилась, и мысли потекли сами собой, быстро и четко.

«Итак, это были комы, — продолжала она размышлять про себя. — Остро наступившие бессознательные состояния, приведшие к смерти. Причем очень быстро: в первом случае — через три часа, а в случае с третьей женой — через сутки с небольшим. Именно поэтому заключение в первом случае — судебно-медицинское, а во втором — патологоанатомическое.

Существует правило, согласно которому, если человек, внезапно заболевший, умирает в больнице в течение суток, для выяснения причин такой смерти подключается не патологоанатом, а судебный медик. И только потому, что очень уж подобные смерти подозрительны, а проще говоря, криминал в каждом таком случае очень даже может быть!

И хотят врачи или нет, но закон обязывает их в лице судебно-медицинского эксперта исключить возможность насильственной смерти. Что ж, — решила Женя, — значит, врачи тогда такую возможность исключили, но они в каждом случае имели дело только с одной внезапной смертью. Причем два варианта были похожи на несчастные случаи: нечаянное отравление и случайная травма. А случай со второй женой и вообще сомнений не вызывал. Эпилептический припадок — это не истерия, тут все видно: и прикус языка, и пена изо рта, и полная потеря памяти на произошедшее, и непроизвольное мочеиспускание в момент припадка. Значит, ставя такой диагноз, врачи все это видели, а врачам я верю».

Женя откинулась на спинку кресла и снова погрузилась в размышления.

«У меня в отличие от врачей есть три внезапные смерти из одного и того же дома, причем с леденящей душу периодичностью: через год после заключения брака с хозяином этого дома. Получается, что как только счастливые невесты, едва очнувшись от свадебных торжеств, начинали входить в роль жены и хозяйки, так сразу бац — несчастье! Либо таблетку выпила не так, с радости, наверное, либо грохнулась об пол, да так удачно, что сразу и сотрясение мозга, да не как-нибудь, а по самому крутому варианту, когда уже хуже не бывает. Просто некуда! Не отвлекайся, — одернула себя Женя. — Не хотелось бы в таком серьезном вопросе опираться на эмоции, а потому самое время обратиться к науке».

Женя встала и, подойдя к книжной полке, достала учебник по судебной медицине. Она несколько секунд думала, глядя на книгу, а потом решительно открыла оглавление и прочитала вслух:

— Повреждение и смерть от различных видов внешнего воздействия.

«Я сейчас, — Женя формулировала свою задачу, — попробую доказать, что все три внезапные смерти были не от внешнего воздействия. Если я сумею это сделать, то это автоматически будет означать, что все три молодые женщины действительно умерли, так сказать, своей смертью, что никто им в этом не помог. И действовать я буду методом исключения.

Итак, — начала, читая оглавление, рассуждать Женя, — смело исключаем транспортную травму, авиационную, все виды ран, огнестрельное повреждение, повреждение от взрывов, механическую асфиксию, действие высокой и низкой температуры и барометрического давления, а заодно и ионизирующего излучения. Что же остается?

Остаются два раздела: повреждение тупыми предметами и действие химических факторов, попросту — отравления. Отравления берем все сразу, а вот из тупых этих повреждений только повреждения при падении, так как ни производственная, ни спортивная травмы нам ни с какого боку не светят, если, конечно, не предполагать, что у Красовского в особняке есть какой-нибудь подпольный цех или спортивный стадион. Но мы этого предполагать не будем, — неожиданно заупрямилась Женя, — так как головной боли и без этого хватает!»

Женя начинала сердиться на себя. Ей вдруг показалось, что она занялась какой-то ерундой, словно дело касалось какого-то зачета, а не человеческих жизней. Она набрала полную грудь воздуха и ничего своим сомнениям не возразила, решив просто довести начатое рассуждение до логического завершения.

— Повреждение при падении, — продолжила она читать вслух оглавление по порядку.

«У нас случай падения на боковую поверхность головы, потому что, как нам теперь известно, третья жена Красовского ударилась левым виском. Как она упала, я, конечно, знать не могу, но вот из истории болезни известно, что муж утверждал, что жена его вдруг сделалась как дурная и со словами: «Со мной должно случиться что-то ужасное» — благополучно это и исполнила, тут же насмерть треснувшись левым виском о какой-то там вентилятор, так удачно оказавшийся рядом!»

Женя, рассуждая, называла себя «мы», сердилась, передергивая и высмеивая факты из истории болезни, и сама себя при этом не узнавала, но все же терпеливо ждала и позволяла своим мыслям и настроению быть такими, какими им хотелось быть.

Она прекрасно понимала, что за каждым словом в истории болезни стоит трагедия, но это и был общепринятый взгляд. Ей сейчас нужно было во что бы то ни стало сбросить гипноз мыслей врача, писавшего историю болезни. Он, по сути, излагал версию. Свою, или мужа больной, или врача «скорой помощи» — не важно. А Жене нужна была ее собственная версия, пусть и не новая. Женя допускала, что никакого криминала во всех этих смертях может и не быть и все было именно так, как записал врач. Интерпретации, которые она сейчас себе позволяла, на самом деле были всего лишь техническими приемами, позволяющими взглянуть на ситуацию как-то иначе.

«При падении на боковую поверхность головы, — читала она в учебнике, — типичным является образование трещины височной кости. Субарахноидальные кровоизлияния и очаги ушиба головного мозга возникают как в области удара, так и противоудара».

Так, понятно, а что у нас? — Женя стала читать историю болезни. — Нет никакой трещины. То есть кости все целы. Повреждены, и то не сильно, мягкие, поверхностные ткани лица: ссадина и кровоподтек на левом виске, то есть в месте удара. Значит, удар был скользящим, несильным!

Надо же, — невесело усмехнулась Женя. — Ну если не повезет, так уж не повезет! Помереть от царапины и синяка! Или любой удар в висок — смертельный? Ладно, — одернула себя Женя, — специалист по «несильным» ударам, читай историю!

Дальше у нас идут кровоизлияния в вещество головного мозга. Здесь важно, где эти кровоизлияния. Должны быть в месте удара. У нас они в височных и затылочной областях. То есть обе височные области, правая и левая, это и есть области удара и противоудара. Пока все вроде бы нормально. Но у нас есть еще такие же кровоизлияния на затылке. А это куда? — растерялась Женя. — Что-то с чем-то не сходится!

Давай еще раз, — скомандовала она себе. — Есть падение на бок, в результате которого образовались ссадина и кровоподтек. Кости головы целы. Никаких субарахноидальных кровоизлияний, то есть кровоизлияний под мягкие оболочки мозга, как написано в учебнике, у нас нет. Зато полным-полно каких-то мелких кровоизлияний в сам мозг, причем и там, где надо, и там, где не надо! Так, снова смотрим историю. — Женя нашла нужное место. — Когда ее привезли в больницу, она была в сознании. Заторможена, это да, но на вопросы все же отвечала правильно. То, что ничего про травму не помнила, — это типично в таких случаях. И о том, что мозг ее работал нормально, можно судить по вполне приличным показателям пульса и давления. О чем это говорит? Да, сотрясение мозга было: она теряла сознание и ничего не помнила. Но и все! Дальше, вероятно, в машине «скорой помощи», она пришла в себя, так как уже в приемном покое отвечала на вопросы врача! Здесь есть какое-то противоречие, это очевидно. — Женя задумалась. Где, в каком месте она почувствовала несуразность? Она вдруг испугалась. Все эти медицинские термины сбивали ее с толку. Она была на грани отчаяния: ей, не имеющей специального образования, совершенно не представляющей этой работы, ей ли пытаться разобраться в тонкостях? — Мне никогда и ничего тут не понять… — со слезами на глазах подумала она. — А Лилька? У меня есть все, что я просила, все, что я считала необходимым для выяснения загадочных обстоятельств с женами Красовского. Федор без лишних слов бросился выполнять мою просьбу, и я не представляю, чего ему это стоило! Наталья Михайловна не спит и не знает, куда себя деть от волнения, но она ничем не может помочь мужу и Лиле! А я могу, но разнюнилась при первой же трудности!

Да, возможно, я не все понимаю из-за сложной медицинской терминологии, но во всем есть здравый смысл! Вот на него и надо опираться! На тебя давит авторитет писавших заключение врачей? Но твоих размышлений никто не узнает! Точно!»

Женя вдруг воспрянула духом: действительно, чего бояться? «Самой умной мне, конечно, не быть, — подумала она, — но и дурой быть тоже не хочется! Давай еще раз пройдемся по фактам! Есть такое ощущение, что в каком-то месте я словно перепрыгнула через ступеньку, не прошла по ней как положено, а как-то перепрыгнула. Где-то в истории болезни нарушена последовательность, две какие-то вещи друг с другом не связаны, а должны быть связаны, иначе — ошибка».

Женя еще раз прочитала историю болезни и учебник.

В учебнике говорится сначала про трещину, а потом про субарахноидальные кровоизлияния. И уж потом — про вещество мозга. То есть поражение от удара, кроме того что оно имеет конкретную локализацию, должно еще иметь и послойность: от поверхностных тканей к глубоким по слоям. Это значит, что удар в висок может повредить сначала кожу, потом кости черепа, потом оболочки мозга и уж потом — сам мозг.

А в истории болезни не так. Есть синяк, и сразу идут повреждения мозга, причем не только в месте удара, но и в затылке. Как так может быть? Повреждение вещества мозга, если я все правильно понимаю, — это ушиб мозга и равносильно тяжелой черепно-мозговой травме, которая часто заканчивается немедленной смертью. Но для ушиба нужен и сильный удар! И от такого удара, удара, который повредил бы мозг, должно быть кровоизлияние под оболочками! А если его нет, то и удар был слабый! Но тогда что это за кровоизлияния, мелкие и множественные?

Так, давай вспоминать обстоятельства падения женщины. Красовский утверждал, что она металась. Может быть, она бегала по комнате, споткнулась и упала? Ну да, — усмехнулась Женя, — гонялась по спальне, орала, что с ней сейчас случится ужасное, а потом, не заметив метровый вентилятор, споткнулась об него и вместе с ним загремела на пол! Но тогда были бы синяки и ссадины, как у всех нормальных людей!

Нет, она упала, рухнула, как в истории написано, с высоты своего роста. Наверное, можно получить серьезную травму, ударившись о предмет, имеющий грань, как крестовина вентилятора. Но она ее не получила! Ее травма ограничилась поверхностными повреждениями мягких тканей, она быстро пришла в себя, и смерть наступила только через сутки и, как написано в истории, от острой легочно-сердечной недостаточности! А это не отек мозга!

Если бы я была экспертом, — совсем осмелела Женя, — то я бы дала такое заключение: смерть наступила от острой легочно-сердечной недостаточности, которой предшествовала травма головы, выразившаяся в поверхностных повреждениях мягких тканей лица в месте удара. Наряду с этим обнаружены мелкие множественные очаги кровоизлияний в височных и затылочной областях в вещество мозга, происхождение которых не установлено.

И тогда возникает естественный вопрос: от чего же наступила острая легочно-сердечная недостаточность? И на это можно сказать только одно: с женщиной сначала что-то произошло, отчего она и упала и несильно ударилась виском. И это «что-то» в итоге, возможно, и привело к смерти.

Смело, — хмыкнула Женя. — Ну и ладно! Получилось, что между травмой и изменениями в веществе мозга нет связи. Противоречие найдено, пойдем дальше. Пора переходить к ядам, то есть к повреждениям и смерти от действия химических факторов, к отравлениям.

Что про них пишут в учебнике? Вот! Синергизм! Это усиление действия одного яда под влиянием другого. Это имеет место у первой женщины. Что еще пишут в учебнике? Что алкоголь усиливает снотворный эффект барбитуратов. Барбитураты — это то снотворное, которое найдено на тумбочке первой жены Красовского и выпив которое вскоре после употребления коньяка она умерла от остановки сердца и прекращения дыхания.

Дозы ни того ни другого сами по себе не были ни смертельными, ни даже опасными, а вместе — как взрыв атомной бомбы, и катастрофические последствия. Читаем дальше.

«При длительном и частом приеме некоторых ядов может наблюдаться привыкание к ним. Организм постепенно начинает переносить токсические и даже заведомо смертельные дозы. Разновидностью привыкания является болезненное влечение к некоторым лекарственным веществам — так называемое пристрастие. В настоящее время известно большое число веществ, способных вызывать пристрастие. Основными из них являются: морфин, героин, омнопон, промедол, снотворные — барбитураты (нембутал, барбамил и др.)».

Стоп! — Женя перестала читать. — Опять барбитураты. И опять нембутал. Он обнаружен в крови первой женщины. Одного не могу понять, — задумалась Женя. — Как ее угораздило, будучи нетрезвой, выпить снотворное? Врач не предупреждал, что нельзя, или забыла? — Женя вздохнула. — Дорого в таком случае она заплатила за свою забывчивость! Ну да ладно, читаем дальше.

«Внезапное лишение наркомана привычного для него возбуждающего или успокаивающего вещества вызывает особое состояние — абстиненцию, которая сопровождается острым тяжелым расстройством функций центральной нервной системы, а также дыхания и кровообращения».

Это мы запомним на всякий случай. — Женя, зевнув, перевернула сразу несколько страниц. — Вот! То, что нужно: какие бывают яды. Выбираем. Едкие: кислоты, щелочи, фенол. Эти не подходят, от них остаются ожоги, а про ожоги в историях болезни ничего не говорится. Дальше: деструктивные яды. Ртуть, мышьяк. Эти тоже не подходят. На вскрытии они дают некрозы, то есть участки омертвения тканей, но в наших случаях этого тоже нет. Яды, изменяющие состав крови: окись углерода. На вскрытии дает жидкую, ярко-красную кровь. Достаточно характерный и бросающийся в глаза признак. Не заметить его эксперты не могли. Его просто не было.

Что остается? Остаются яды, не вызывающие заметных морфологических изменений. Такие, как хлорофос, карбофос, цианистый калий. Они на вскрытии дают характерный запах. Например, синильная кислота пахнет горьким миндалем. Но, как мы знаем, ничего, кроме запаха алкоголя, эксперты не уловили.

Дальше: яды, угнетающие центральную нервную систему. Этиловый, метиловый спирты, морфин, снотворные вещества.

Опять снотворные! Надо ими заняться! — решила Женя.

«В группу снотворных входит большое число лекарственных веществ. Многие из них являются производными барбитуровой кислоты — люминал, веронал, нембутал».

Опять нембутал!

«При их систематическом бесконтрольном приеме развивается привыкание, а при длительном, в течение нескольких месяцев, применении может быть пристрастие к ним. На вскрытии каких-либо характерных изменений не наблюдается: обычно обнаруживаются резкое венозное полнокровие внутренних органов, множественные мелкие кровоизлияния в головном мозге».

Смотрим историю болезни первой женщины. — Женя нашла нужное место в тексте. — Все как в учебнике! Просто классика! Действительно, у нее четкая картина отравления барбитуратами. Читаем дальше.

«При длительном приеме небольших доз барбитуратов развивается относительная абстиненция. При этом кожные покровы становятся бледными, глаза и волосы теряют свой естественный блеск, значительно снижается аппетит, появляются дрожь в руках, головные боли, пугающие сновидения. При пробуждении утром нет сил и желания вставать и что-то делать. Весь день сохраняется состояние бессилия».

Ну как будто с Лили писали! — вырвалось вдруг у Жени, и она испугалась этой своей мысли.

«При приеме барбитуратов в течение многих лет появляются признаки органического поражения мозга и психопатических изменений личности. Наблюдаются маскообразное лицо, мышечная скованность, багрово-синюшная окраска кистей, стойкая депрессия, злобность, лживость, эгоизм, льстивость».

Брр! — Женя передернула плечами. — Такие злобные фурии с неподвижными лицами, синюшными руками и передвигающиеся как роботы, медленно и толчками. Мрачные и тоскливые, как сама смерть. Ужас! — Женя нервно зевнула.

«При резком и полном отказе от барбитуратов развиваются тяжелые, подчас опасные для жизни, состояния. На 3-6-й день после прекращения приема снотворных появляются эпилептиформные судороги с прикусыванием языка и потерей памяти на прошедшие события. Перед наступлением судорог, как и при эпилепсии, больные мечутся в ожидании катастрофы или чего-то страшного, пугающего их».

Женя закрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Она все поняла! Третья жена Красовского металась, потому что чувствовала приближение припадка. И упала резко и неосторожно, как все эпилептики. И сознание она потеряла и не помнила потом ничего от приступа эпилепсии. А пока муж суетился, «скорую» вызывал, судороги прошли! Они ведь разные бывают, и, чтобы их распознать, нужна настороженность. Третья жена Красовского упала в судорожном припадке, а потом ударилась виском. И изменения в самом мозге не только травматические! А какие?

Женя не решалась думать о том, что стало уже очевидным, но вместе с тем и чудовищным! Третья жена Красовского умерла от абстиненции, которая протекала в виде эпилептического припадка! Но это значит, что она была барбитуратоманкой! «Этого не может быть, — не поверила Женя. — Зачем нужно было играть в смертельные игры и резко бросать прием снотворных? Опять никто не предупредил?»

Женя вдруг поняла, что мысленно соединила первую и третью женщину: одна зачем-то выпила таблетку, когда не надо было, и умерла, а другая не выпила, и тоже умерла! Где логика? Бред какой-то! Женя отложила учебник и подошла к окну.

«Но Лилька, Лилька ведет себя в точности, как написано в учебнике: стала как тень, не спит и не ест! Думай, Женя, думай!»

Женя начала ходить по комнате. Вся картинка событий вдруг развалилась как карточный домик. Логика рассуждений в какой-то момент исчезла, растворилась, а Женя даже не заметила в какой.

«Успокойся, — стала она себя уговаривать, — давай выпьем чаю! Крепкого, сладкого, с лимоном!»

Женя направилась в кухню и включила там свет. Она, не заметив, как город погрузился в тишину ночи, механически поставила чайник на плиту и села на стул.

«Нужно еще раз пройтись по фактам, только по фактам! Смерть первой жены. Внезапно. Будучи нетрезвой, она приняла обычную дозу снотворного и умерла от угнетения дыхания и сердечно-сосудистой деятельности. Попросту говоря, потеряла сначала сознание, потом перестала дышать, и у нее остановилось сердце. Все очень быстро, за несколько часов. На вскрытии — алкоголь и нембутал в крови, а в мозге… Стоп! Множественные кровоизлияния! А это и есть признак долгого приема барбитуратов, считай — барбитуратовой наркомании! Хватит сомневаться, у нее было не острое отравление барбитуратами, а хроническое! Первая жена Красовского тоже была барбитуратоманкой!

Третья жена, — продолжила рассуждения Женя, — неожиданно для мужа неловко падает и умирает через сутки в больнице. Но неожиданно только для мужа! Она умерла от резкой отмены барбитурового препарата, что выразилось в виде судорожного припадка. Значит, она тоже давно принимала барбитураты. И это подтверждает вскрытие: у нее в веществе головного мозга также найдены множественные кровоизлияния, признак хронического отравления барбитуратами!»

Женя подумала об отравлении впервые так ясно.

«Хорошо, — решила она, не замечая, что вода в чайнике закипела. — Предположим, что все три женщины были наркоманками. Тогда смерть второй жены очень логично вплетается в эту версию: эпилептический припадок у нее тоже был наркотической природы. Но тогда и она вдруг решила перестать принимать таблетки! Ведь судорожные припадки — это признак абстиненции, полного отказа от таблеток! И начинаются эти судороги не в первый день отмены!

И какой же токсикоман будет сознательно доводить себя до такого состояния? Опять какая-то несвязуха, — решила Женя. — Все три женщины, как сговорившись, к концу первого года их замужества совершают одни и те же нелепые поступки, прямиком ведущие их к смерти. Или я сошла с ума, или не хочу видеть очевидного!»

Женя наконец обратила внимание на шумевший чайник и выключила газ.

И еще одного не могла понять Женя: зачем пить какие-то допотопные барбитураты, которые давно уже взяты под контроль из-за большой опасности привыкания к ним! Сейчас так много других, гораздо более безопасных снотворных. Во всяком случае, молодой здоровой женщине, страдающей бессонницей, ни один врач в наше время барбитураты не выпишет! Архаизм какой-то! В пятидесятые годы — это понятно, там выбирать особо не приходилось, но сейчас!

Не могли эти три женщины употреблять снотворные сами — это очевидно. Даже если предположить, что все они как одна страдали бессонницей и что Красовский в связи с этим водил их к одному и тому же знакомому врачу, ничего, кроме барбитуратов, не знающему! Не мог этот врач назначить ни одной из них барбитурат, не говоря уж о том, чтобы всем трем по очереди!

«Не трем, а четырем, — ахнула про себя Женя. — И Лиля с ними тоже. У нее вся клиника на лице. Клиника чего? Чего, Женя? Думай! У них у всех что-то разное! Да, барбитураты, но по-разному как-то!

Резкая отмена и судороги — у второй и третьей. У первой — отравление. Сначала выпила алкоголь, а потом — таблетку. Стоп! Почему выпила? А если она не знала, что пьет таблетку? Она и не собиралась ее пить! Таблетки подложили потом, когда она потеряла сознание! Она не знала, что выпила снотворное! — Женя вдруг поняла все. — Всех женщин поили снотворным, но тайно от них! Они и не подозревали об этом! Но зачем? Из них делали токсикоманок. Зачем?

Чтобы убить, резко прекратив давать снотворное. Первая жена просто «не успела» дойти до этой стадии! А Лиля? А у нее относительная абстиненция! Ее поят небольшими дозами, и потому ей так плохо. Дозу увеличивают, но очень медленно. Она иногда вдруг начинает чувствовать себя лучше, когда дозу добавляют, но это так быстро проходит, что она и не замечает этого!

Она не спит и не ест, ходит как тень. У нее дрожат руки и болит голова, но при этом она утверждает, что никаких лекарств не пьет и пить не будет! Ее травят так же, как и до нее тех трех несчастных, тайно подмешивая снотворное в пищу или питье!»

Женя с тоской посмотрела на чайник. Она поняла, что выпить чаю уже не сможет: от всех этих рассуждений ее начинало тошнить.

«Кто может делать это и зачем? — Она продолжала напряженно думать. — На кухне и вообще через готовую пищу — исключено. Владимир Петрович сам сказал, что на кухню он никого не пускает и лично накрывает на стол и подает. Тогда как?»

Женя начала вспоминать все, что она знает о барбитуратах. В пятидесятые годы стали известны негативные результаты их длительного приема: привыкание к ним и развитие относительной и абсолютной абстиненции. В 1956 году они взяты под особый контроль, но их продолжают часто применять при нарушениях сна, эпилепсии. Сейчас многие барбитураты вообще сняты с производства, но в аптеках они все еще будут оставаться, пока позволяет их срок годности. Врачи знают, что барбитураты — «тяжелые» лекарства, и назначают их только в случаях крайней необходимости.

«Кому это нужно? — снова подумала Женя. — Красовскому? Но ведь он везде говорит, что женится, чтобы обзавестись наследником! Может, специально и говорит? Чтобы не заподозрили? Тогда он маньяк. Опасный и мерзкий тип. — Женя вздохнула. — Подозрения. Одни подозрения. Нет главного — прямых улик». Но что можно считать уликой в такой ситуации? Ни о каких вещественных доказательствах Женя не могла и мечтать. Она с трудом представляла, как можно проникнуть в особняк, а чтобы там еще и развивать какую-то деятельность! Уликами могло быть лишь собственное признание убийцы.

— Да. — Женя встала и поплелась в комнату. — Случай тяжелый. — Она еще раз вздохнула и устало опустилась на диван. — Но не смертельный! — Женя почувствовала, как злость закипает в ней. Злость на себя. — Не смертельный случай! — Она стукнула кулаком по дивану и заплакала. — Не будет больше смерти! Не дождетесь!

К кому обращала Женя эти слова, она не знала. Но это не мешало ей быть уверенной, что очередное зло не совершится. Не должно! А иначе зачем столько людей потеряли покой и сон? «Нужно вытащить Лильку и Владимира Петровича из этого крысятника! Немедленно! Думай, Женя! Что еще я знаю об этих снотворных? Что абстиненция начинается уже через 11–16 часов, а полным цветом расцветает через 20–24 часа. Что это значит? Ну, если человек пьет их от бессонницы на ночь, то уже очень скоро он понимает, что без снотворных он спать просто не может, и вынужден принимать их каждый вечер, чтобы уснуть. И если он снова не спохватится и будет пить их и месяц, и два, то почувствует, что и с ними сна уже нет. Мало этого, утром он будет совершенно разбит, как с похмелья. И тогда доза снотворных увеличивается и появляется еще один прием — утренний. Дальше — больше. Дозу увеличивают все время, чтобы избавиться от периодически появляющейся «похмельной» разбитости и вновь подкрадывающейся бессонницы. И отменить эти таблетки уже просто так нельзя: возникнут или судороги, или психоз! Таких наркоманов поневоле приходится госпитализировать и лечить, постепенно уменьшая дозу, чтобы потом и вовсе отменить препарат.

Что еще я знаю? — пытала себя Женя. — Нембутал, например, хорошо растворяется в воде, но имеет горьковатый вкус. Его действие усиливается алкоголем и аскорбиновой кислотой».

Женя наморщила лоб, силясь вспомнить еще что-нибудь, но больше она ничего не знала.

«Допустим, — вернулась Женя к своим размышлениям, — что все же моя версия относительно того, что всех жен Красовского постепенно травили, подсыпая снотворное в пищу, верна. Что нужно для того, чтобы такое отравление реализовать? Чтобы медленно повышать дозу, не давая женщинам ничего заподозрить о своем нездоровье раньше времени? Чтобы таким образом довести дозы до больших, полностью изуродовав мозг к этому времени, и резко оборвать прием снотворных в определенный, уже смертельно опасный момент? Как это можно сделать?

Задача требует почти ювелирной точности. Во всяком случае, неусыпного наблюдения практически за каждым шагом женщин: как спали, как ели, что делают, как себя чувствуют! И при этом иметь возможность вовремя и незаметно давать снотворное! — Женю передернуло от омерзения, но она взяла себя в руки. — Это почти стационарный режим! Когда лечащий врач подробно расспрашивает больного, еще и медсестра докладывает о своих наблюдениях. И знать барбитураты надо не просто хорошо — блестяще, на уровне врача высокой квалификации.

Красовский? Но он почти не бывает дома! Да и Лилю, такую изменившуюся, он не воспринимает как больную! Пока не скажешь — не увидит! Значит, кто-то докладывает ему? В любом случае мне стало ясно: всех женщин тайно «сажали» на барбитураты и в течение года постепенно повышали дозы, а потом убивали их, резко отменяя препарат. У Лили, без всякого сомнения, есть отчетливая клиника хронической барбитуровой интоксикации, и, чтобы не допустить очередной трагедии, необходимо как можно быстрее вывести ее из этого дома раз и навсегда, госпитализировать и провести дезинтоксикацию.

В идеале хорошо бы выявить убийцу или убийц и разоблачить их, но это уже сверхзадача. Мне бы, — честно призналась Женя, — Лильку оттуда живой вытащить, и я бы была очень довольна! В конце концов, я ведь не следователь и никому обвинение предъявить не смогу! Моя задача изначально была другой — не наказать преступника, а вычислить его, обезопасить тем самым Лилю, а заодно и самой остаться живой и желательно здоровой. Все! И это — выше крыши!

Вот и ладно, — вдруг преисполнилась спокойной решимости Женя. — Значит, одна мне дорога — в особняк, в гости к Красовскому!»

Побродив еще немного по комнате, она все же прилегла, пытаясь уснуть. Мысли, одна тревожнее другой, тут же набросились на нее, заставляя ворочаться с боку на бок, не давая покоя. Она все же провалилась в какую-то темноту, но, как ей показалось, лишь на мгновение. Между тем за окном уже рассвело и часы показывали без четверти семь.

Женя вскочила как ужаленная, боясь, что проспала и не услышала, как звонил телефон. Однако телефон не подавал никаких признаков жизни. Волнение с новой силой охватило ее: где Лиля? Где Владимир Петрович? И куда подевался Федор? Все как будто сговорились прятаться от нее, Жени, и в самый неподходящий момент!

Ожидание без действий становилось невыносимым. Появилось чувство, что она теряет драгоценное время. Оно уходит, как вода сквозь песок, медленно, но неотвратимо.

— Все! — решительно сказала Женя. — Теперь, когда наступило утро, меня ничто не остановит! Ждать у моря погоды я больше не буду! Пришло время действовать!

Она тут же набрала номер Натальи Михайловны. Трубку взяли сразу, чувствовалось, что сидели возле телефона. В трубке раздался взволнованный голос Натальи Михайловны:

— Да, я слушаю!

— Наталья Михайловна, это я, Женя!

— А-а, Женечка. — Наталья Михайловна не скрывала своего разочарования. — Владимир Петрович так и не позвонил… — Было слышно, как она заплакала. — Я всю ночь от телефона не отлучалась, не знаю, что и думать: он так никогда не поступал, если задерживался, обязательно звонил. Я пыталась сама дозвониться в особняк, но никто не берет трубку! Что-то там случилось, Женя! Сердце все изболелось — беду чует!

Женщина снова заплакала.

— Успокойтесь, Наталья Михайловна! — Женя изо всех сил старалась говорить спокойно, но голос ее предательски срывался. — Я попытаюсь проникнуть в особняк, но, может быть, Владимир Петрович еще позвонит, вы на всякий случай дайте тогда мне знать, хорошо?

— Хорошо, я, конечно, вам позвоню сразу, как только что-то узнаю, но что вы говорите: как вы проникнете в особняк? Там ведь охрана! Они вам даже калитку не откроют! Там везде стоят видеокамеры, Красовский вас сразу увидит, и тогда уж точно вы оттуда не выберетесь: он поймет, что вы что-то знаете!

— Наталья Михайловна, у меня нет выбора: я действительно много знаю, но что толку, это знание пока мертвое, я не могу его использовать!

— Я понимаю вас, Женя! Я сама себе места не нахожу! Но разве это хорошо, если и вы там исчезнете?

— Я не исчезну, я пойду туда не одна! Я буду держать вас в курсе!

— Женя, но что мне делать, если вы не позвоните? И никто не позвонит?

— Все будет хорошо! — Женя взяла себя в руки и старалась говорить уверенно и спокойно. — Не надо думать о плохом, договорились?

— Женечка, неужели нет других вариантов? Почему вы должны лезть в это логово?

— Я сейчас одна знаю о Красовском так много, что должна попытаться реализовать эту информацию. Сейчас, именно сейчас! Неспроста ни один телефон в особняке не отвечает: он что-то задумал! Вы лучше помолитесь за нас, хорошо?

— Хорошо, деточка, — еле слышно вздохнула Наталья Михайловна. — Помолюсь. Идите туда, раз ваша душа этого хочет. А я сердцем буду с вами! С Богом, деточка. Будьте осторожны!

— Спасибо, Наталья Михайловна, я вам еще позвоню. Женя положила трубку и почувствовала, что уже не волнуется, что страх исчез, как и не бывало. «Значит, я все делаю правильно!» — решила она про себя.

Телефонный звонок застал ее в ванной с зубной щеткой во рту. Она, на ходу вытираясь полотенцем, бегом бросилась в комнату.

— Да! — закричала в трубку Женя.

— Женя, это я, Федор! Ты чего так кричишь?

— Кричу? И ты еще спрашиваешь?! — Слезы полились ручьем, а вместе с ними и напряжение минувших суток.

— Жень, да успокойся ты! Нет, ну ты вообще! — Чувствовалось, что Федор совершенно растерялся и не знал, что говорить.

— Ты где был, больной поросенок? Позвонить ты, конечно, не мог? Ты лично мне совершенно не нужен, но если я взялась кого-то лечить, я обычно несу за это ответственность! Волнуюсь, чтоб тебе было понятно!

— Жень, ну ты даешь! — восхищенно протянул Федор. — Вообще-то я на работе был, освободился ночью. Не будить же тебя в три часа ночи! Жень, а у тебя точно все в порядке? Ничего не случилось, пока меня не было?

— Ничего, — пробурчала Женя. — Как ты себя чувствуешь?

— Отлично! — Федор воодушевился, услышав, что Женя немного успокоилась. — Чувствую себя с твоего отвара просто великолепно! Даже почти совсем не кашляю! Народ тут у меня рецептик спрашивает, дашь?

— Не дам! — мстительно заявила Женя. — Вот из вредности не дам!

— Понятно, — кротко отозвался Федор. — Бросаешь, значит, меня, больного и несчастного. На произвол судьбы бросаешь! Понятно! Я где-то читал, что все женщины такие, но, честно говоря, тогда не поверил этому. Уж больно картинка неприглядная!

— И какие же, по-вашему, все женщины?

— Коварные!

— А мужчины какие?

— А мужчины полностью от вас зависят! Я вот всю ночь о тебе думал!

— Ну и врать ты, Федька, горазд, прям заслушаешься!

— Да не вру я, Жень. Правда соскучился! Да и отварцу твоего еще бы хлебнул! Больно хорош!

— Ты же выздоровел уже! — не упустила возможности съязвить Женя.

— Ну да, почти выздоровел. — Было слышно, как Федор сдерживает приступ кашля, но, не выдержав, закрывает трубку ладонью, чтобы Женя не слышала его.

— Да слышу я, как ты дохаешь! Чего ты трубку закрываешь? Симулянт!

— Я не симулянт, я диссимулянт!

— Разговорчики в строю! Команды вольно не было!

— Понял! Какие будут приказания?

— Федь, ты мне нужен по делу!

— Разрешите исполнять?

— Федя, я серьезно!

— Разрешите бегом?

Женя наконец рассмеялась:

— Ну, попадись мне!

— Я об этом только и мечтаю! Одно слово, и я у ваших ног!

— Федя, ты нужен мне как опер!

— Не понял. — Федор нахмурил брови. — Объяснить ты можешь?

— Не по телефону. Надо, чтобы ты взял на работе какую-нибудь машину и двоих ребят.

— Так! — Федор решительно прервал Женю. — Я сейчас к тебе приеду, ты мне все подробненько объяснишь, а потом мы вместе решим, что надо, а что можно, договорились?

— Тогда быстрее приезжай! Каждая минута дорога!

Федор приехал действительно быстро. По обыкновению, обрушился на Женю и долго не выпускал ее из своих объятий. Наконец, чмокнув ее в нос, отодвинул от себя, внимательно рассматривая.

— Мать, какая-то ты сегодня не такая! Одни глазищи испуганные на лице. Ты что, и вправду из-за меня так волновалась?

— Ну вот еще! — Женя смущенно вырвалась из его рук и ушла на кухню.

Федор, мягко ступая в носках, проследовал за ней как тень. Усевшись за стол, он одним глотком выпил поставленный для него стакан со знакомым отваром и с удовольствием выдохнул:

— Бальзам на душу! А добавки можно?

Женя засмеялась, и Федор, довольный, что она немного расслабилась, засмеялся тоже.

— Жалко, что ли? — продолжал он. — Смотри, какой я большой! Это обычным людям надо стакан, а мне надо два!

— Обычным людям надо половину стакана, а тебе — целый, — передразнила его Женя, слегка подергав за чуб. — Профессор!

— Да ладно, я не обижаюсь! Но завтраком-то накормишь?

— Вот только и дел мне, как тебя завтраком кормить! Где ты был почти сутки? Вот там бы и поел! Я тебе что, жена? — Женя испугалась того, что сказала, но было уже поздно: Федор моментально изменился в лице. Стал непроницаемым.

— Там, где я был, досыта кормят только пулями.

На кухне воцарилась напряженная тишина. Женя стояла вцепившись в стол, не в силах ничего сказать. Федор встал, подошел к ней, взял за плечи и посмотрел в глаза.

— Я пошутил. — Видя, что Женя по-прежнему не поднимает на него глаз, повторил: — Я сказал неправду.

— Когда? — хитро улыбнулась Женя, пряча за улыбкой нахлынувшую нежность, понимая, что Федор ни за что не признается, что рискует жизнью так же часто, как ходит на работу. — С тобой все ясно! Отпусти меня!

Она попыталась сбросить его руки со своих плеч, но не тут-то было: он встряхнул ее, как мешок, и заставил снова посмотреть ему в глаза.

— Я что-то не понял, что ты там насчет жены сказала?

— Федя! — взмолилась Женя. — Прости засранку!

— Ладно, на первый раз прощаю, — пообещал он, отпуская Женю. — Но смотри, больше меня не зли! — И он шутя погрозил ей пальцем.

Женя, радостная, что освободилась, все же постаралась отодвинуться от него на безопасное расстояние. К ней вернулось хорошее настроение, страх и волнения прошедшей ночи теперь казались какими-то игрушечными, как в мультиках.

— Очень я тебя испугалась! — проворчала она, отодвигаясь от него все дальше и дальше. — Прям дрожу вся!

Федор грозно встал и сделал вид, что направляется к ней.

— Федя! — взвизгнула Женя. — Не надо! Сядь, пожалуйста!

Федор остановился, делая вид, что размышляет, но глазами с искорками смеха неотрывно смотрел на нее.

— Федя, я больше не буду! — Женя метнулась в сторону от него.

— Чего не будешь? — Федор угрожающе шагнул ей навстречу.

— Не буду… — Женя замешкалась, не зная, в чем же она провинилась.

— Долго думаешь! — Федор в два прыжка оказался рядом с ней и, зажав в своих ручищах, повторил вопрос: — Что не будешь?

— Я так совсем не могу соображать! — попробовала возмутиться Женя. — Ты мне все питание к мозгам пережал! — Она сделала еще одну попытку вырваться.

— Поздно, придется терпеть! Говори, чего не будешь, а то хуже будет! — Он начал медленно приближать к ней свое лицо.

— Нет, нет, пожалуйста! — Женя забилась в его руках, как птица в клетке. — Я больше не буду грубить тебе!

Федор немного ослабил хватку.

— Правда, правда не буду! Отпусти меня, пожалуйста, — взмолилась Женя.

— А что я за это иметь буду? — не унимался Федор.

— Завтрак! — обрадованно спохватилась Женя.

— Ладно, — отпуская ее, миролюбиво согласился он. — На первый раз прощаю, давай завтрак!

Съев все, что съесть было можно, он привалился к стене и вытянул ноги.

— Хорошо! Теперь можно и позавтракать! — выдохнул он, одним глазом наблюдая за реакцией Жени.

Та, изо всех сил пряча улыбку, ждала, что будет дальше.

— О! Ты уже ко мне привыкаешь! Это хорошо! — Он поднял палец вверх и собрался на стуле, как для прыжка. — Иди сюда! — Он показал Жене на свои колени.

— Не пойду! — возмутилась Женя.

— Иди сюда! — Федор постучал по своему колену и деланно нахмурил брови. — Я кому сказал? А то я подойду!

— Не надо! Я сяду, — быстро согласилась Женя. — Только ты меня не трогай, обещаешь?

— Спрашиваешь! Мое слово железное! — Он добродушно развел руки. — Ну иди, садись! Поговорим!

Он молча выслушал весь рассказ Жени, сделав вид, что не заметил, как она крадучись перебралась от него на стул.

— Если я правильно понимаю, ты по-прежнему не хочешь, чтобы я вмешивался и действовал как лицо официальное, — подытожил сказанное Федор. — Пусть так. Что ты намерена предпринять?

— Мне нужно проникнуть в особняк! Но на входе охрана и видеокамера. А я хочу пройти туда незаметно и на месте принять решение.

Федор вздохнул и потер подбородок:

— Утопия! Ты насмотрелась плохих фильмов про гангстеров! Куда тебя несет? Ты отдаешь себе отчет, что там не дураки? И если тебя там не хотят видеть, ты туда не попадешь?

— Федя! — Женя возмущенно встала. — У меня только два варианта: или ты мне помогаешь, или я иду туда одна!

— Да? — Федор сосредоточенно посмотрел на Женю. — Серьезная ты девушка, но вот не страшная. — И добавил: — Одна ты не пойдешь, про это забудь!

— Я придумала! Мы с тобой наденем белые халаты и, позвонив в калитку, скажем, что у нас вызов «скорой помощи» в этот дом! — Женя запрыгала от радости, как ребенок.

— Они тебе на это скажут, что никого не вызывали.

— И хорошо! Они нам не больно и нужны! Ошибки бывают! Но нам необходимо, чтобы они расписались, что от вызова отказываются! А как они это сделают, нам наплевать, хоть через видеокамеру!

— То есть ты хочешь сказать, что они откроют калитку хотя бы потому, чтобы не привлекать внимание?

— Чтобы отвязаться от нас! А ты в это время этого охранника и сцапаешь!

— Ну и дура ты, Женька! Только не сердись, я любя! Ладно. — Федор махнул рукой. — У тебя в голове столько дури, что можно сценарии для кино писать.

— Я не поняла! Тебя что-то не устраивает?

— Слушай теперь меня, фантазерка! Машина с шофером и рацией будет ждать нас поблизости. В машине мы и переоденемся, а идти придется пешком: думаю, что просматривают они почти всю улицу.

— А разве так можно? — удивилась Женя. — Я думала, только калитку!

Федор посмотрел на нее снисходительно, как на капризного, но любимого ребенка.

— Нарисуй мне подъезд к дому, — попросил он Женю.

— Да нет там никакого подъезда, — обреченно махнула она рукой, доставая из шкафа листок бумаги и карандаш. — Вот дорога, вот тротуар. Прямо на тротуар выходит калитка. По краям везде забор, сначала Красовского, а потом такой же — соседей. На целый квартал нигде нет никаких углов — улица прямая как стрела, и заборы по обе стороны. Как крепость!

— Ну, это, собственно, не так и важно, это я на всякий случай спросил. — Федор задумчиво посмотрел на Женю. В его взгляде были не только грусть и нежность, но и какая-то обреченность, словно он что-то недоговаривал. — В особняк ты пройдешь, можешь не сомневаться.

— Откуда такая уверенность? — удивилась Женя.

— Ты забыла, где я работаю: я на этих мафиозников насмотрелся, век бы их не видать! — Федор смотрел куда-то в окно, и лицо его было перекошено страданием. — Женя, это нелюди, для них жизнь человеческая такой же товар, как и все остальное. Что ты собираешься делать, когда попадешь к ним? На что ты ставишь, Женя?

— Федя, для меня понятия совести и чести неабстрактные. Ни на что я не ставлю. Я не могу бросить Лильку одну с этим подонком, вот и все.

— Послушай, не горячись. — Федор взял Женю за руку. — Она его жена. И твоей помощи, как я понимаю, не только не ищет, но и не хочет!

— Ты что, меня действительно за дуру принимаешь? — возмутилась Женя и выдернула руку. — Он ей башку задурил, и она ему верит! Как он это делает, я не знаю, но Лилька как кукла тряпичная стала: нет у нее никакой воли, и сил тоже нет! Я что, Лильку не знаю? Ты хочешь, чтобы я поверила ее словам, когда она тут у меня еле до кухни доплелась? Федя, даже если они меня сначала изувечат, а потом убьют, я не буду считать, что проиграла, понятно? Он меня так просто, как Лильку, не сломает! Опоздал! Он сам дал мне время, а я его даром не теряла! И хоть рожу его я и не видела, но эту скотину уже на расстоянии чувствую, меня сразу мороз пробирает и тошнить начинает, как от мрази какой! Нет у меня страха перед ним, потому что я ему ничего не должна!

Федор сидел молча с опущенной головой. Было видно, что весь этот детский сад ему не нравится, но он сдерживал себя, боясь обидеть Женю.

— Так. — Женя встала и подошла к нему. — Считай, что я тебя ни о чем не просила!

Федор сморщился, как от зубной боли.

— Не смей, — тихо, но твердо произнес он, по-прежнему глядя в стол. Потом он встал, обошел Женю, как стул, и стал смотреть в окно. — Одну я тебя никуда не пущу, хочешь ты этого или нет. Ты можешь думать обо мне все, что угодно, потом разберемся. Сейчас мы с тобой вроде как сотрудники, у нас общая цель. — Федор задумался ненадолго. — Хотя, откровенно говоря, цели у нас разные. — Он повернулся к Жене и посмотрел ей в глаза: — Мне плевать на твоего Красовского, я хочу, чтобы с тобой не случилось ничего плохого. Вот это и есть моя цель. И я не сержусь на тебя за то, что ты упорно не посвящаешь меня во все детали и не хочешь прибегать к моей помощи, так сказать, официально, оставляя мне роль твоего помощника. Ты, видимо, имеешь на это право.

— Прости меня, Федя! Пожалуйста, прости! — Женя осторожно попыталась взять его за руку, но он не позволил ей этого.

— Прощу, если останешься живой и здоровой. — Он угрюмо, исподлобья смотрел на нее.

— А если полуживой калекой? — хитро улыбнулась Женя, чувствуя, что Федор уже простил ее за невольное подозрение его в трусости.

Федор притянул ее к себе и обнял:

— Не мели чепухи, я верю, что все будет хорошо.

Женя впервые видела Федора таким — серьезным и страдающим.

— Давай еще раз обговорим детали. — Он тряхнул головой и улыбнулся Жене. — Сядь.

Женя послушно села, завороженно не сводя с него глаз.

— Мы с тобой подходим к калитке в белых халатах. Ты стоишь впереди меня и звонишь. Ведешь все переговоры и потом, когда калитку откроют, входишь первая. Вот здесь и начнется работа для меня. Все будет происходить за доли секунды. Твоя задача — как можно быстрее пройти вглубь, чтобы не загораживать мне охранника, поняла? По-видимому, он встанет у тебя на пути. Твоя задача — открыть мне доступ к охраннику. Как только он откроет калитку, нужно ввалиться туда. Как только щелкнет замок в калитке — я должен оказаться впереди тебя. Я сделаю все сам, ты только помни: тебе нужно быстро войти и бежать в дом. Не оглядывайся и ни о чем не заботься! Твоя задача — пройти в дом! Все понятно?

— Да, — кивнула Женя.

— И все-таки еще раз продумай, что ты будешь там делать. — Голос Федора второй раз за утро стал неуверенным и каким-то просящим.

Женя поймала себя на мысли, что второй раз чувствует что-то неприятное, когда Федор так обреченно пытался уверить ее в безнадежности ее затей. Женя не могла понять, что с ним происходит. Но в эти минуты она ощущала, что она одна верит в успех. Женя внимательно посмотрела на него, но промолчала. Ей показалось, что он чувствует то же, что было с ней сегодня ночью: какой-то животный страх. Женя еще раз прислушалась к себе, в глубине души опасаясь, что и у нее где-то есть сомнения или неуверенность. Нет, она была уверена, что единственное, что ее могло сейчас ввергнуть в пучину ада, — это бездействие!

— Федя, — она начала как можно ласковее и взяла его за руку с улыбкой, — скажи, ты понимаешь, что я не просто Женя, что я сейчас, как и ты, собираюсь на работу?

Федор от неожиданности резко поднял голову и посмотрел на нее растерянно, еще не сообразив, о чем она говорит.

— Да, я работаю! — Женя засмеялась. — Только моя работа имеет такую особенность: если не срастешься с ней кожей, ничего не добьешься! Федя, я профессионал по части обращения со своей собственной интуицией. Больше ничем и никем я управлять не могу. И для меня смерти подобно не доверять своим ощущениям! Я как очень чувствительный прибор, работающий только на определенных частотах. Эти частоты на обыденном уровне равны хорошему настроению. Если я в хорошем настроении, я слышу голос своей интуиции, а она в отличие от меня умеет просчитывать ситуацию на много ходов вперед, и мне не надо с ней тягаться: анализ ситуации будет потом, когда я почувствую, что это надо. А сейчас все, что от меня требуется, — это сделать тот шаг, который я считаю нужным. Так как из теперешней ситуации не видно на ход вперед. И не надо! Может быть, если мы будем знать результат, мы не захотим делать первый шаг! — Женя засмеялась, видя недоумение Федора. — Ты не понимаешь меня, потому что не привык так работать, но ведь и задача у тебя сейчас другая!

— Какая другая? — не понял Федор.

— Не требуется от тебя никаких профессиональных навыков. Ты пойдешь со мной как частное лицо, как группа поддержки! А ты, я это чувствую, просчитал ситуацию, понял, что она с твоих позиций безнадежная, и молчишь в тряпочку, смотришь на меня собачьими глазами и прощаешься со мной, словно мы на смерть идем!

Федор покраснел и опустил глаза. Женя, видя, что попала в десятку, засмеялась:

— Вот видишь? Кое-что я все-таки умею! От момента, когда я получаю ощущение, и до анализа его и перевода в реальные дела проходит время. И мне очень важно, чтобы я была спокойна, чтобы никто мне мой эфир не засорял! — Женя снова засмеялась, видя, как неловко Федору слушать все ее секреты: он их не понимал, и это отчуждало его от нее.

— Не волнуйся, — ласково обратилась к нему Женя, — мне очень важно, чтобы ты принял меня такую, какая я есть, со всеми моими заморочками, чтобы поверил в меня. Когда ты рядом, я ничего не боюсь, слышишь?

— Ты правду говоришь? — Федор смотрел на Женю, и было видно, что он очень взволнован. — Тебе действительно со мной хорошо?

— Только с тобой. Это правда.

— Женя, но я все-таки не понимаю, почему нельзя все сделать по-нормальному?

— А, это что-то вроде облавы? — Женя иронически посмотрела на Федора. — Федя, он что-то замыслил, потому и захлопнул ловушку. Возможно, если мы придем к нему силой, то разрушим всю игру, ничего не докажем и никого там вообще не найдем. Он не зря держит в особняке Владимира Петровича и Лилю как заложников. Он ждет, возможно, меня. Я ведь влезла в это дело. И у меня нет сейчас выбора — на половине пути не останавливаются! Но это тонкая игра, и играть придется по их сценарию. Пока по их.

Федор встал со стула и посмотрел на часы.

— Ты сидишь и ждешь меня, поняла? Халаты ты найдешь?

— Найду, — кивнула Женя. — Правда, такого размера… — Она испуганно окинула Федора глазами.

Он улыбнулся:

— Ладно, я в лаборатории попрошу для себя. А слушалка у тебя есть?

Женя спрятала улыбку, поняв, что Федор до сих пор называет фонендоскоп, как дети, слушалкой.

— Все у меня есть, — успокоила она его. — Переигрывать тоже не надо.

Федор еще раз посмотрел на нее, о чем-то подумал, но не сказал, а лишь вздохнул.

— Все. Дискуссии действительно уже закончили. — Он снова посмотрел на часы. — Мне нужно договориться о машине и о связи.

— Какой связи? — не поняла Женя.

— Чтоб ты могла со мной говорить из этого дома, а я мог говорить с ребятами в машине, а они… — Он пристально посмотрел на нее, видимо, прикидывая, что дальнейшие разъяснения вряд ли нужны. — Ну, в общих чертах поняла?

Женя молча кивнула. С техникой у нее отношения были совсем никакие. Если ее, например, просили выключить магнитофон, а у него была только одна кнопка «вкл», то она недоуменно начинала переспрашивать, где кнопка «выкл», а потом долго не могла понять, как же это она сама не догадалась, что выключить — это просто отжать обратно ту же кнопку «вкл».

Относительно связи у нее сразу возникли большие сомнения, так как она подозревала, что там будет не одна кнопка. Но она тактично промолчала, чтобы не расстраивать Федора.

Он улыбнулся и подмигнул ей на прощание. Женя тоже улыбнулась ему. Несмотря на то что впереди маячила афера, мягко говоря, не совсем предсказуемая, рядом с Федором она не ощущала ни страха, ни беспокойства. С ним она ничего не боялась и верила в удачу.

Проводив его, Женя на всякий случай еще раз позвонила Наталье Михайловне. Владимир Петрович по-прежнему не давал о себе знать. Голос у женщины был строгим и сдержанным, чувствовалось, что она тоже собралась с духом.

— Наталья Михайловна! Я буду держать вас в курсе! — на прощание пообещала Женя. — Я еще вам позвоню, как только смогу!

Женя так и не выполнила свое обещание: позвонить она так и не смогла.

Никто из них пока не знал, что же произошло в особняке, почему не вернулся с работы и не позвонил домой Владимир Петрович, почему не отвечает на телефонные звонки Лиля.

Федор вообще не знал Лилю, и все, что его волновало, — это безопасность Жени. Он был далек от мыслей о самом Красовском и его женах. Если женщина выходит замуж за миллионера, должна отдавать себе отчет, что плату с нее потребуют. А если не понимает — значит, не хочет. И это ее право.

Лиля, по мнению Федора, платила, как и те три женщины, что были женами Красовского до нее. Но Лилю и Женю связывала дружба, а это Федор ценил, хотя и предполагал, что мужская дружба и женская — вещи разные. Тем не менее он не раздумывая подставил Жене свое плечо, понимая, что бросать девчонок одних против матерого Красовского нельзя.

Федор осознавал полностью, что эту хитрую лису не проведешь: у Красовского наверняка все продумано и куплено. И в случае неудачи их всех ждут, мягко говоря, большие неприятности. Но Федор также знал по своему опыту, что в жизни нередко самой правильной позицией оказывается та, что опирается на авось, ибо ум человеческий часто лжет, заставляя отступать перед логикой там, где единственно правильный ответ может дать только сердце.

В жизни Федор руководствовался нехитрым правилом: сначала все хорошенько обдумать и взвесить, потом еще раз обдумать и взвесить. И если станет понятно, что надеяться не на что, значит, ты на правильном пути и можно действовать!

Звонок в дверь раздался тогда, когда Женя уже сидела на дипломате возле двери. Это был Федор. Они спустились вместе на улицу и, пройдя за угол, сели в милицейскую машину. Кроме Федора и Жени, в машине был только шофер.

Федор представил их друг другу:

— Знакомьтесь, это Саша, а это Женя, та самая Женя, что меня от верного бронхита спасла, а может, и еще от чего! — Федор засмеялся, а за ним и Саша, с интересом рассматривая при этом Женю.

Это был молодой парень с улыбчивым простым лицом, в милицейской форме с погонами сержанта. Машина поехала, и Федор протянул Жене сумку:

— Надевай, это тебе.

— Что это? — Женя вытащила из сумки парик. — Зачем?

— Надевай! — тоном, не терпящим возражений, повторил Федор. — Там еще и очки есть, тоже наденешь. Они тебя могут знать, особенно Красовский. Наверняка он справки навел, к какой такой подруге ходит его жена! Так что это нелишне!

Женя послушно надела парик, заглядывая в зеркало заднего вида. Парик изменил ее не сильно. Но когда она нацепила на нос очки из той же сумки, из зеркала на нее уставилась солидная, стервозного вида, дама, блондинка со стрижкой каре в очках с тонированными стеклами в дорогой оправе.

— Да!.. — восхищенно протянул Федор. — Мимо бы прошел, даже если бы окликнула! Тебя не узнать! Ну-ка, халат надевай!

Женя достала халат и фонендоскоп из дипломата, краем глаза отметив, что Саша ведет машину по тому пути, что и надо. Одеваться в машине было неудобно, и пришлось немного повозиться. Но результат превзошел все ожидания: Женя была похожа на главврача, женщину в возрасте и знающую себе цену. И все бы ничего, но руки у Жени начали предательски дрожать, а голос внезапно охрип. Федор мельком взглянул на ее побледневшее лицо, но ничего не сказал, а протянул ей какую-то черную трубку.

Женя с опаской, словно взрывное устройство, найденное в метро, взяла эту диковинную штуку и поняла, что это и есть та самая связь, о которой говорил Федор. Она тяжело вздохнула, понимая, что сейчас последует краткая инструкция по ее применению. Женя ничего против техники не имела, и против этой тоже, но все инструкции по обращению она скрупулезно записывала с чьих-нибудь слов, попутно по нескольку раз переспрашивая, приводя своих консультантов в легкое недоумение, переходящее потом в гомерический хохот, когда она начинала учить эту инструкцию и всякий раз, когда нужно было что-то включить, читала, в какой последовательности это записано: «Вилку воткнуть в розетку, потом нажать на зеленую кнопку, потом подождать, когда загорится лампочка…»

Женя привыкла ко всем издевательствам, ко всем шуточкам в ее адрес по этому поводу, и все ситуации, где можно было воспользоваться такими вот шпаргалками, не напрягали ее, и она смеялась над собой вместе со всеми, сама не понимая, как это ее угораздило родиться такой бестолковой. Но сейчас случай был просто запредельный: мало того, что ничего переспросить нельзя, иначе Федор сразу поймет, что она дура дурой, и, конечно, сильно озадачится. Но главное, без шпаргалки Женя все равно не сможет ничего повторить!

Мужественно решив себя не выдавать, Женя слушала Федора с умным видом, даже не пытаясь вникнуть в то, что он говорит. В голове у нее шумело, а внутри все тряслось от страха. Видя, что Женя где-то витает, невпопад послушно кивая, Федор нахмурил брови.

— Повтори! — вдруг потребовал он.

— Что? — от неожиданности растерянно брякнула Женя.

— Повтори, что я тебе объяснил. — Федор был непреклонен.

— Федя, я все поняла! — категоричным тоном парировала Женя, как можно быстрее засовывая радиостанцию в дипломат, подальше от Федора.

— Куда?! — яростно рыкнул он на нее.

Женя испуганно застыла.

— В карман халата положи, дубина! — Федор засмеялся.

— От такого же слышу, — не растерялась Женя, но все же сделала так, как он просил: положила радиостанцию в карман, что ей сразу не понравилось. Трубка оттопыривалась в кармане и все время шипела. Воровато посмотрев на Федора, Женя твердо решила при первой же возможности переложить ее обратно в дипломат, благо дело он был пустой.

Они подъезжали. Федор в белом халате на два размера меньше, мятом и не первой свежести, смотрелся как стажер в морге. Его внушительные размеры и привычка смотреть исподлобья оказывали, скорее, устрашающее действие. Женя оглядела себя — фонендоскоп на шее, черный дипломат и темные, почти непроницаемые, очки. Они с Федором выглядели парочкой из сумасшедшего дома. Это было очевидным, и этот маскарад надо было немедленно отменить.

Федор обернулся, словно почувствовал смятение в душе у Жени. Он добродушно улыбнулся ей, подбадривая:

— Все нормально. Я тебе нравлюсь?

— Очень, — тоже улыбнулась Женя и решила про себя, что ничего менять не будет. «Поздняк метаться!» — вспомнила она его любимое выражение и разозлилась на свое малодушие, тут же отметив, что страх куда-то исчез, а на его месте появилась наглость вперемешку с ожесточением. Она словно вся собралась в кулак.