Лиля открыла глаза и зажмурилась. Окна в ее спальне были плотно закрыты тяжелыми атласными шторами, но солнечный луч нашел маленькую щелку и светил ей прямо в глаза. Она улыбнулась ему и сладко потянулась. Старинные напольные часы пробили половину двенадцатого. Часы стояли на первом этаже в гостиной и отбивали каждые полчаса. Лиля всегда с удовольствием слушала их мелодичный бой, он ее успокаивал.

День начинался, как обычно, не спеша, и вставать не хотелось. Прошли сутки после того страшного утра. Вчера Лиля очень боялась, что не сможет сделать так, чтобы в особняке по ее лицу никто ничего не заметил.

Но, как оказалось, боялась она напрасно. В особняке мужа не было никого, кроме прислуги. Лиля бесшумно прошла к себе на второй этаж, никем не замеченная. Она разделась, приняла душ, а потом спустилась на кухню к Петровичу.

Петрович, как и положено хорошему повару, был полным, веселым и добродушным. Лиля любила приходить к нему на кухню, чтобы попить кофе и просто поболтать. Встречал он ее с радостью, называя птицей-синицей, шутливо намекая на ее изящные формы. Лиле нравилось наблюдать за его быстрыми и ловкими движениями, она не скрывала своего восхищения, а он всегда старался угостить ее чем-нибудь вкусным. Он баловал ее, и им обоим это нравилось.

У него была больная жена, она вот уже несколько лет лежала прикованная к постели из-за того, что у нее отнялись ноги, когда она узнала о гибели единственного сына. Лиля часто забегала к ней, пока Петрович нес свою вахту у плиты.

Жену его звали Натальей Михайловной, но Лиля называла ее тетей Наташей. Она была одного возраста с Лилиной мамой, но являла собой полную ее противоположность: была женщиной «в теле», хохотушкой с ямочками на щеках. И даже их семейное горе, из-за которого она перестала ходить, не помешало ей остаться жизнерадостной.

Они с мужем потеряли своего сына в так называемой «горячей точке» — в Чечне, но были людьми верующими и сумели вынести это испытание, не озлобившись и не сломавшись.

Лиля любила бывать у них дома. Пожалуй, это были ее единственные друзья, не считая, конечно, Жени. Их дом был совсем не похож ни на дом Людмилы Ивановны, матери Лили, где она выросла, ни на особняк Красовского, ее мужа, где она теперь жила.

Это была небольшая однокомнатная квартира с балконом и удобным коридором. Повсюду, где только было можно, висели и лежали салфетки и салфеточки, занавески, скатерки и половички, симпатичные подставки под горячее и озорные рукавички-ухватки. Вся эта красота была сотворена руками Натальи Михайловны, которая научилась всему этому благодаря своему вынужденному положению.

Лиля старалась поддерживать это увлечение Натальи Михайловны, буквально заваливая ее хорошо изданными журналами по рукоделию, и за это Наталья Михайловна вязала и шила для нее всякие приятные маленькие вещички: то атласные шлепанцы необыкновенной красоты, вышитые бисером и гарусом, то подушечку для иголок в виде изумительного сердечка, затканного золотом. Лиля повесила сердечко над изголовьем своей кровати и даже не собиралась втыкать в него иголки: она любовалась им всякий раз, когда ложилась в постель. Все стены в ее спальне были обвешаны вышивками Натальи Михайловны. Это были настоящие картины, в рамочке и под стеклом. Своего мужа вчера вечером Лиля так и не дождалась. Он появился в особняке, как обычно, под утро, прошел к ней в спальню, осторожно поцеловал в щеку и оставил на ее столике букет свежих роз и конверт, в котором были деньги на ее мелкие расходы.

Этот ритуал сложился сам собой почти сразу после их свадьбы. Они встречались либо за завтраком, либо за обедом, когда муж приводил в особняк своих гостей. Заранее об этом он никогда не извещал, а потому Лиля и Петрович всегда должны были быть наготове: Лиля, как радушная хозяйка и украшение дома, встречала гостей в гостиной, а Петрович спустя тридцать или сорок минут подавал изысканный обед из трех блюд, с холодными закусками и десертом.

Петрович никогда не жаловался, хотя Лиля, как никто другой, понимала, чего это каждый раз ему стоило. Но Александр Борисович очень ценил своего повара, считал его кухню гордостью своего дома и старался ни в чем ему не отказывать. Утро уже близилось к полудню, а Лиля никак не могла заставить себя встать с постели. «Наверное, я боюсь встретиться с Александром Борисовичем». Она продолжала называть его по отчеству и не представляла, как может быть иначе.

Лиля решила сказаться больной и нажала на кнопку звонка. Через несколько минут вошла горничная Галя, принеся на специальном столике Лилин любимый томатный сок. Лиля могла есть помидоры килограммами и пить томатный сок литрами. Это было единственное ее пристрастие в еде. Если случалось, что не было ни того ни другого, всю еду Лиля заправляла томатным кетчупом в таком количестве, что Петрович начинал говорить, что она ест не макароны с кетчупом, а кетчуп с макаронами. Они оба смеялись, но Лиля упорно продолжала портить кетчупом всю свою еду, хотя так и не считала. Внезапно она почувствовала, что сегодня сока ей не хочется. Это несколько озадачило ее, но виду она не показала. Горничную Лиля отпустила, сказав, что на завтрак она не придет, так как ей нездоровится. Галя выслушала ее указания молча и, поджав губы, сообщила:

— Хозяин велел вам передать, что он улетел по делам. Ни сегодня, ни завтра его не будет. Возможно, он вам позвонит.

Ее лицо, молодое и в общем-то вполне симпатичное, всегда так гримасничало при разговоре, что зачастую нельзя было понять, кто кем управляет: лицо Галей или Галя лицом. Ей недавно исполнилось тридцать лет, она была замужем и имела сына-подростка.

Александр Борисович запретил пускать в особняк посторонних людей, включая родственников прислуги и жены. Закон был один для всех, но Лиля знала, что Галя тайком проводит сына, при этом стараясь передать ему вещи или продукты. Достаточно было одного слова, чтобы муж уволил воровку, но Лиле было ее жалко, и она молчала. Она не испытывала к Гале неприязни, но и симпатии не испытывала тоже, причем подозревала, что это взаимно. Галя наконец-то ушла, поставив сок на столике, как обычно, Лиле на кровать и плотно закрыв за собой дверь. Прислуга была вышколена, и этим занималась домоправительница. Эту женщину Лиля вообще никак не воспринимала, хотя она единственная из всей прислуги не уходила на ночь домой.

Домоправительница жила в особняке и вела все хозяйство. Ей было далеко за шестьдесят, и она жила в этом доме уже много лет. Александр Борисович ценил в ней выносливость и сильный характер. Никогда и ни на кого голоса она не повышала, ходила по дому незаметно, как тень, была предана хозяину как собака. При этом вся прислуга ее боялась. Как она относилась к Лиле, сказать было трудно, во всяком случае, Лиля подозревала, что за хозяйку дома она ее не считает. За кого она ее принимала, Лиля не знала. Звали домоправительницу Маргарита Мироновна, но по имени, кроме хозяина, ее никто не звал. Домоправительница. Ее звали только так. Длинно и неудобно. Но с ней Лиля практически не виделась, их пути в особняке никогда не перекрещивались, она просто знала, что домоправительница где-то в доме, и это ее вполне устраивало. Еще в особняке было два охранника и приходящий три раза в неделю озеленитель. Лиля называла его садовником, это он выращивал розы, которые Александр Борисович неизменно, когда бывал дома, ставил Лиле на столик в ее спальне. Никто другой в особняке дарить цветы Лиле права не имел. Это правило было негласным и неукоснительным. Лиля снова поймала себя на мысли, что сока не хочет и вставать тоже не собирается, Прислушавшись к себе, она успокоилась: нигде и ничего не болело. «Ну и ладно, — подумала Лиля. — Какие проблемы?» Никаких проблем у Лили в этом доме не было.

Она жила, вероятно, как принцесса. Как жили принцессы, Лиля не знала, но теперь, выйдя замуж за Александра Борисовича и прожив в его доме полгода, догадывалась: они ленились и развлекались. Больше принцессы делать ничего не должны.

Все было бы хорошо, но что-то было не хорошо, чувствовала Лиля. Ей в принципе все было можно: денег Александр Борисович выдавал ей столько, сколько она просила. Если она не просила, то он сам оставлял ей вместе с цветами энную сумму в долларах, которая бы вполне устроила семью из трех человек на целый месяц.

Лиля тратила деньги не считая, но если вдруг она оставалась без единого доллара, неосмотрительно потратив весь кредит, тоже не страдала: нет, ну и не надо. Лиля, смеясь, говорила, что деньги ей нужны только для того, чтобы о них не думать.

Конечно, особенно сразу после свадьбы, долгие отлучки Александра Борисовича ее огорчали. Она скучала, ждала его, но потом привыкла и согласилась, что деньги любят, чтобы им служили. Так говорил Александр Борисович.

Он оставался неизменно нежен, ласков и внимателен к ней. Последнее время, встречаясь с Андреем, Лиля даже была рада, что Александр Борисович так сильно занят на работе. Внешне она этого не выражала, но от каждого прикосновения мужа к ней непроизвольно вздрагивала и начинала думать об Андрее. Она это тщательно скрывала, оставаясь, как и раньше, приветливой и послушной мужу. Как и раньше, она целовала его при встрече, а он прикасался губами к ее щеке по утрам.