Утро выдалось безоблачным и безветренным, и день по всему обещал стать жарким. «Нормальная июльская погода, — успокаивала себя Женя, влезая в переполненный вагон трамвая. — Нормальная для ненормальных. Все нормальные люди в отпуске, а эти чего?» Этих, таких же, как и она, несчастных, набралось больше, чем даже зимой в час пик.

Она взмокла от духоты и продолжала ворчать про себя. Ехать пришлось долго, но народ постепенно начал выходить, и вскоре вагон опустел. «Надо же, куда заехала, — удивленно рассматривала она из окна трамвая почти деревенский пейзаж. — Далековато!»

Коттедж Андрея, хотя и считался расположенным в городе, был практически на самой его границе. Здесь господствовал так называемый частный сектор, причем очень разный по видимому достатку: обычные домишки были сурово отделены от коттеджей и особняков автомобильной дорогой. Было видно, что все дома, что побогаче, выстроены недавно: не успела еще зелень садов заполнить их участки, а потому смотрелись они не особенно уютно, скорее, по-городскому, пыльно.

Прелесть проселочной дороги в июльский зной Женя оценила сразу, как только узнала, что по бездорожью ей топать добрых полчаса. Причем дальнейшие перспективы ее не вдохновляли тоже. «Париться мне здесь целый день под солнцем, это точно». Со скрипом в душе, еще точно не понимая, зачем ей это все нужно, Женя плелась, загребая пыль белыми босоножками. «Лильке хорошо, она сюда на своем автомобиле с музыкой ездила, — с завистью думала Женя, но, спохватившись, тут же одернула себя: — Как ты можешь! У нее такое горе! Еще, неизвестно, как она это переживет. Конечно, если это у них было действительно серьезно. В тот день Лиля в горячке была, а сейчас, когда начнет понимать, что больше никогда его не увидит, вполне возможно, что начнется депрессия».

Именно об этом думала Женя, когда волновалась, что Лиля не позвонила. Она знала, что после сильного волнения наваливается такая тяжесть, что не хочется даже вставать с постели: весь мир становится безразличным, а от тоски не хочется жить.

Такие мысли приходили Жене на ум, пока она тащилась к дому Андрея. Ни указателей улиц, ни номеров домов она пока что не видела. Она решила спросить об этом, увидев идущих ей навстречу пожилую женщину с маленькой девочкой и собачкой.

— Скажите, пожалуйста, где здесь улица Березовая? — обратилась она к женщине.

— Да ты идешь по ней. Других тут и нет. Одна Березовая и есть. — Женщина остановилась, а за ней остановилась и девочка с собачкой. Это был замечательный щенок восточноевропейской овчарки, уши у него только начали вставать, и одно из них то и дело складывалось пополам, отчего он становился трогательно смешным. — А тебе, дочка, какой дом нужен?

Женя на всякий случай назвала дом на три номера назад от того, который ей был нужен. Реакция женщины была быстрой и разительной.

— Вам налево, второй дом. — При этом она изменилась в лице до неузнаваемости, стала отчужденной и теперь смотрела в землю, словно боялась, как бы Женя чего в глазах ее не прочитала.

— Только их там днем сроду не бывает, — вмешалась в разговор девочка. — Вы зря, тетенька, идете. А вы им кто?

Пожилая женщина быстро одернула девочку:

— Это не наше дело, Верочка. — Потом она обратилась к Жене: — Хотя Верочка правду сказала: их там днем не бывает. Вы разве не знаете? — Она пытливо посмотрела на Женю.

— Да откуда мне знать! — Женя сделала вид, что рассердилась. — Мне телеграмму им отдать надо! А по вечерам тут ходить — еще прибьют! — Женя сочиняла на ходу.

— Это точно, — неожиданно обрадовалась женщина. — А я сразу поняла, что вы не ихняя. Эти все больше на машинах своих приезжают, да так, что музыка на весь поселок гремит. По всем ночам, как возьмутся, так спасу нет! И ведь как хорошо мы тут без них жили! Считай, весь этот новый квартал и есть чумовой! Новые русские! Тьфу, прости меня Господи, какие они новые? Хулиганье, только что богатые. Одно спасение, что они сюда редко приезжают. Так что вы еще находитесь за ними.

Женщина сочувственно покачала головой, и они с девочкой пошли дальше. Щенок, то и дело оглядываясь на Женю, бежал за ними следом. Женя свернула в указанный ей переулок, но тут же с неудовольствием заметила, что переулка как такового просто не было: дома располагались как вздумается, словно зубья у поломанной расчески — одиноко и голо. По всему было видно, что застраивался этот район беспорядочно и даже хаотично. Женя вдруг увидела на одном из домов номер и обрадовалась этому, как большой удаче: нужный ей дом оказался следующим. Но из соображений конспирации она решила не подходить прямо к нему и свернула к небольшому деревцу, которое так кстати оказалось поблизости.

Тень от него была хоть и невелика, но Женя за несколько часов сегодняшнего утра научилась ценить обычные человеческие радости, а потому деревцу этому среди черной земли под ярким, уже начинавшим припекать солнцем была рада, как оазису в пустыне.

Дом Андрея хорошо просматривался со всех сторон, так как не имел не только сада-огорода, но и элементарного забора его хозяин не удосужился соорудить. «Наверное, некогда было», — подумала Женя, помня, что о покойниках говорят либо хорошо, либо никак.

Дверь коттеджа выходила на улицу, не было ни веранды, ни какого-нибудь плохонького навеса. Стояла такая тишина, что Женя засомневалась: а есть ли тут живые? Никто ниоткуда не выходил, и даже просто прохожих Женя пока не увидела. Никаких лавочек-скамеечек тут и в помине не было, и, сбросив когда-то белые босоножки, Женя осталась стоять босиком.

Но и этого надолго не хватило: жара и скука брали свое. Женя начала зевать и поняла, что скоро, как пожарная лошадь, уснет стоя. Первоначальный план наружного наблюдения нужно было срочно менять.

Она начала лихорадочно придумывать, как ей, не вызывая подозрений, с кем-нибудь поговорить. Тут она вспомнила, как к ней домой, вот так же, среди дня, приходила молоденькая девушка, представившись участковой медсестрой, делающей ежегодную перепись населения.

Женя решительно обулась и направилась к дому, стоявшему за высоким забором. На ее стук калитка открылась, и она увидела мужчину средних лет, небритого и изрядно подвыпившего. «Этого мне только не хватало», — испуганно подумала Женя, но отступать было поздно.

— Я медсестра из вашей поликлиники. Мы делаем ежегодную перепись. — Женя с испугу говорила очень быстро.

— Проходи. — Мужчина пропустил ее вперед себя и закрыл за ней калитку.

«Вот и все, — с ужасом подумала Женя. — Попалась!» Картинки одна страшнее другой представлялись ей, пока она шла по саду вслед за хозяином дома. Они остановились возле крыльца.

— Садись. — Он показал ей на крыльцо, по-прежнему оставаясь немногословным.

— Спасибо. — У Жени немного отлегло от сердца, так как она быстро сообразила, что на улице убивать ее он вряд ли будет. — Скажите свою фамилию, имя, отчество, год рождения и всех тех, кто живет в этом доме.

Мужчина как-то нехорошо усмехнулся, но назвал себя и жену, пояснив, что больше в этом доме никто не живет.

— Скажите, а своих соседей вот из того дома вы знаете? — Женя показала на дом Андрея. — Я к ним никак не достучусь.

Мужчина опять усмехнулся и посмотрел с интересом на Женю. Потом снова стал сердитым и безразличным.

— Мужик там живет. Один. Как зовут, не знаю. — Он встал, давая понять, что разговор окончен.

— Скажите, а вы его давно видели? — Женя отчаянно пыталась узнать у него хоть что-нибудь еще.

— Я его сроду не видел, а вот тачки его давно не было.

— А три дня назад вы тут машин никаких не видели? — не унималась Женя.

— Вы, девушка, точно из поликлиники? — с усмешкой спросил он ее. — Были здесь машины два дня назад. Милицейская и иномарка, а вот его машины я не видел.

Он открыл калитку, и Жене пришлось уйти.

Оставаться дольше в этом практически безлюдном месте означало бы активно привлекать к себе внимание, а как раз этого Женя меньше всего хотела. Конечно, она желала бы знать гораздо больше, но, во-первых, на это у нее не было никаких прав, а во-вторых, даже если бы эти права были, все равно она узнала бы не намного больше.

«Собственно, картина вырисовывается ясная: темная и неприглядная», — не очень весело пошутила Женя, идя уже знакомой дорогой к трамвайной остановке. Настроение немного улучшилось оттого, что направлялась она к себе домой, а значит, прохладный душ и стакан холодной воды ей были обеспечены.

«Ну что ж, — рассуждала Женя, продолжая загребать пыль своими босоножками. — Кое-какие выводы сделать уже можно. Здесь запросто могут убить человека у всех на глазах, и никто и ничего не скажет об этом. Живет здесь если и не совсем уж криминальный контингент, но что-то очень близкое. Люди тертые, и за просто так они и милиции ничего не скажут. Да что милиции! Этот же тип, с которым я только что говорила, мог увидеть все из своего окна и, когда разборка закончилась, сам и вызвал милицию. Они что, эти мафиозники, на трамвае, что ли, приезжали? Нет! Так что если и не врет этот мужик, то уж всей правды не говорит — это точно. Проверять его нет смысла: фамилию он запросто мог придумать.

Ладно, — успокаивала себя Женя, — нормальные люди, те, кто мог бы что-то рассказать, здесь не только не живут, но даже и не заходят сюда. Вон женщина эта с девочкой как шарахнулась, когда узнала, что я сюда иду. Да, темное это место. Эх, Андрей, если бы жил ты, как все люди, в многоэтажке, может, был бы жив сейчас».

Женя, вздыхая и размышляя, незаметно для себя подошла к остановке. Ждать пришлось недолго. Трамвай подошел почти пустой, и всю дорогу Женя сидя дремала.

Придя домой и едва успев принять душ, она услышала, как зазвенел телефон. «Лилька», — подумала Женя, босиком выпрыгивая из ванны.

— Я слушаю! — схватила она трубку мокрой рукой.

— Женя, здравствуйте.

В трубке она услышала незнакомый мужской голос.

— Здравствуйте, — осторожно ответила Женя.

— Это Сергей, Сергей Вадимович, вспомнили?

— А, Сергей! — Женя наконец-то узнала его.

— Женя, я хотел вам сказать, что завтра похороны и будет мать Андрея. Если вы хотите с ней поговорить, то другого случая может не представиться, она живет в другом городе.

— А во сколько похороны? — Женя размышляла вслух.

— Вам лучше подойти часам к одиннадцати прямо на кладбище. Сможете?

— Я постараюсь. — Женя помнила, что завтра ее ждут в поликлинике, как было обговорено заранее. — Сергей, если я не смогу прийти, могу я рассчитывать на вас?

— В каком смысле? — Сергей действительно не понял.

— Ну, вы будете говорить с матерью Андрея?

— А, конечно, да, буду. — Было слышно, что Сергей в каком-то замешательстве. — Да вы не беспокойтесь, я вам так позвонил, на всякий случай, чтобы вы потом не обижались, что я вам не сказал. Может быть, вам действительно нет смысла встречаться с ней? Я вам потом все расскажу.

— Нет, я хотела бы ее увидеть. — Жене действительно было важно увидеть мать Андрея: она до сих пор не представляла, каким человеком он был, и очень надеялась, что разговор с его мамой поможет ей в этом. — Спасибо вам, Сергей. Я постараюсь прийти. До свидания.

— До свидания. Трубку на том конце положили.

Женя, еще раз все взвесив, решила, что пойти ей на похороны просто необходимо. Во-первых, из-за матери Андрея, во-вторых, может быть, там будет кто-то из его друзей и ей удастся с ними познакомиться, а в-третьих, она поговорит с Сергеем. За три-то дня наверняка что-то уже изменилось.

«Да, я приду обязательно. А с поликлиникой как-нибудь улажу. В конце концов, — справедливо заметила Женя, — я им в поликлинике вообще не нужна. Им без меня даже лучше будет. Это проблемы мои и Александра Николаевича. Но с ним я наверняка договорюсь».

Женя, не отходя от телефона, тут же позвонила Лиле. Трубку долго никто не брал, наконец, вознагражденная за свое терпение, Женя услышала Лилин голос.

— Да, — ответила она тихо и бесцветно.

— Лилька! Это я, Женя!

— А, Женечка, я очень рада. — Голос ее немного ожил.

— Лиля, мне очень нужно тебя увидеть.

— У тебя есть какие-то новости? — Было слышно, что Лиля заинтересовалась.

Женя отдавала себе отчет, что та информация, которую она имела на сегодняшний день, для Лили новостью никак быть не может, но она сознательно решила пойти на маленькую хитрость, чтобы выманить Лилю из дома, так как ее опасения подтверждались: интонации Лилиного голоса явно не внушали доверия.

— Есть новости, приезжай.

— Хорошо, я сейчас начну собираться, — покорно согласилась Лиля.

Она приехала через час на автобусе, объяснив, что машину вести ей не хочется. Она была в том же самом брючном костюме, но вот только в лице ее что-то едва заметно изменилось: она хотя и улыбнулась Жене при встрече, но было видно, что сделала это через силу.

Они, как обычно, расцеловались. Лиля села в то же самое кресло у окна и закрыла глаза. Казалось, что она уснула. Женя тихонечко подошла к ней, села на корточки и заглянула ей в лицо.

— Тебе плохо? — спросила она участливо.

Лиля открыла глаза и устало улыбнулась:

— Не волнуйся, пожалуйста, все нормально. — Было видно, что ей почему-то трудно говорить.

— Лиль, но мне нужно знать, как вел себя Красовский все это время. — Женя пододвинула кресло и села рядом.

— Никак. — Слезы навернулись ей на глаза, готовые пролиться в любую минуту. Но Лиля, вздохнув, взяла себя в руки. — Я его не видела. Он уехал по работе. Сегодня утром позвонил, но это обычный звонок вежливости. — Она смотрела на Женю с нежностью. — Не волнуйся за меня, у меня все нормально. — И Лиля снова закрыла глаза.

«Нормально для ненормальных», — решила Женя про себя, но все же осторожно продолжила разговор:

— Завтра похороны Андрея. Звонил Сергей, и я пойду туда.

Лиля вздрогнула, но глаза открыла не сразу. Слезы ручьем полились из-под ее опущенных век, и Женя с ужасом поняла, что переживает сейчас ее подруга. Она села рядом с Лилей на подлокотник кресла и обняла ее.

— Бедная, бедная моя подружка, — гладила она ее волосы и приговаривала. — Но что же делать? Нужно быть сильной, жизнь никого и ни о чем не спрашивает, и мы не знаем, что с нами случится даже через минуту.

— Я не хочу жить без него. — Голос Лили был еле слышен. — Мне пусто без него, Женечка, страшно и тоскливо. Я никогда не думала, что он так много значил для меня, но вот его нет, и жизнь потеряла для меня смысл. Понимаешь, ведь сейчас все так, как было до него. Мне раньше казалось, что я счастлива, что, выйдя замуж за Александра Борисовича, я вытянула счастливый билет в жизни. И только сейчас я поняла, что не живу. Мне нечем жить. Остались одни воспоминания, но и они напоминают о его страшной смерти. И я не могу… — Она зарыдала.

«Это хорошо, что она плачет, очень хорошо, — думала Женя, поглаживая ее по волосам, как маленького ребенка. — Это для нее сейчас главное лекарство. Наверное, все эти дни она молчала и думала. Вот и надумала. Как в крысятнике она в этом своем особняке, — зло подумала Женя. — Людей, что ли, там нет? Видели ведь, что она как тень ходит. Даже врача, наверное, не предложили вызвать!»

Лиля успокоилась так же внезапно. Она пожала Жене руку в знак благодарности.

— Мне стало легче. — Она глубоко вздохнула. — Правда легче. Словно камень с души упал.

— Лиля, — Женя села на корточки перед ней, чтобы видеть ее глаза, — мне нужна помощница. Мы с тобой еще не можем позволить себе расслабиться: чует мое сердце, что впереди будет жарко! Нам нужны силы, слышишь? Я одна ничего не смогу сделать.

— Я знаю. — Лиля, вытирая слезы, спокойно посмотрела Жене в глаза и неожиданно улыбнулась: — Я не истеричка, не бойся. Я ничего с собой не сделаю.

— Дурочка! — Женя возмущенно плюхнулась в кресло. — От такого удара может сломаться любой нормальный человек. Именно поэтому нельзя сейчас оставаться тебе одной, надеяться на себя. Поняла?

Лиля, вздохнув, согласно кивнула.

— Может, ты поживешь пока у меня? — Женя обрадовалась этой своей идее. — Нет, правда! Красовского дома нет, что ты там одна, как в тюрьме!

Лиля благодарно улыбнулась ей и отрицательно покачала головой.

— Это невозможно, — категорически ответила она.

— Но почему? Ты можешь хотя бы объяснить, почему это невозможно?

— Это не понравится мужу. Женя, ты совсем не знаешь моего мужа.

«И знать не хочу!» — чуть не вырвалось у Жени, но она промолчала, боясь обидеть подругу.

— Он очень дорожит мною, — продолжала Лиля. — Но он считает меня своей… — Лиля замешкалась, стараясь подобрать слово.

— Собственностью? — не скрывая своей иронии, продолжила вместо нее Женя.

— Да, — ничуть не смутилась Лиля. — Но так ведут себя многие мужчины.

— Но это не значит, что они ведут себя правильно! — резко парировала Женя.

— Я буду жить в особняке, — спокойно, словно ее ничуть не задели слова подруги, ответила Лиля, тем самым давая понять, что говорить на эту тему больше не собирается.

— Ладно, в особняке так в особняке, — неохотно согласилась Женя. — Кстати, с кем из прислуги я могу поговорить о твоем муже?

— Зачем? — Лиля вдруг насторожилась. — Разве без этого обойтись нельзя? Мне бы этого очень не хотелось! Тем более что говорить там в общем-то не с кем.

— Что значит — не с кем? Они что, все умерли за вчерашний день?

— Нет. — Лиля засмеялась, а Женя втайне порадовалась этому. — Они не вчера умерли. Им так приказано.

— Ну, дела! — Женя восхищенно смотрела на подругу. — Ты что, ни с кем там не общаешься?

— Почему? Общаюсь. Но не так, как ты думаешь. — Лиля пыталась объяснить Жене, какие порядки были в их доме, и неожиданно поняла, что эти порядки действительно были по меньшей мере странными. — Я там жена хозяина.

— Они тебя боятся, что ли? — не понимала Женя.

Лиля снисходительно улыбнулась:

— Ты не понимаешь. — Она немного помолчала, а потом добавила: — Ты можешь поговорить с нашим поваром, я дам тебе его адрес. Я у него дома часто бываю, и, мне кажется, он и его жена ко мне хорошо относятся. Так что, если они смогут быть тебе полезными, думаю, они постараются. Повара зовут Владимир Петрович, а его жену — Наталья Михайловна. Она, правда, больна и поэтому не ходит.

Женя пропустила эти слова мимо ушей: ее мало интересовал повар и тем более его жена. Ей нужно было узнать как можно больше о Красовском. И прислуга в этом смысле могла ей очень помочь: все тайны семьи знает только прислуга.

— Я пойду, Женя, хорошо? — Лиля неожиданно встала с кресла и решительно направилась к двери, при этом она внезапно потеряла равновесие и резко качнулась в сторону.

Женя, понимая, что Лиля может испытывать сейчас слабость, сделала вид, что ничего не заметила.

— Ты что! А чай? Нет, без чая я тебя никуда не отпущу! — попыталась задержать ее Женя.

— Нет, я пойду. — В голосе Лили было что-то такое, что Женя не решилась больше ее останавливать.

— Ты завтра приезжай, хорошо? — снова обратилась Женя к подруге.

— Хорошо, но ты мне позвони, как приедешь… Лиля хотела, но не смогла сказать «кладбище». Женя обняла ее за плечи и, глядя ей в глаза, сказала:

— Держись. Мы вместе. Поняла?

— Да. — Лиля поцеловала ее в щеку, и дверь за ней захлопнулась.

Сон Жени

На следующее утро Женя проснулась от ощущения, что ей нужно что-то срочно вспомнить. Она лежала в постели, не открывая глаз, даже боясь шелохнуться, чтобы не спугнуть то, что нужно было вспомнить. Это что-то вертелось в голове, но никак не давалось ей.

Сон! Она вспомнила внезапно, вспомнила все сразу, словно увидела фильм. Картинки этого фильма были яркими и цветными. Она видела море, зеленую прозрачность волн с медузами на поверхности, много солнца и желтоватый берег пляжа.

Сначала пляж показался ей совершенно безлюдным, но чуть позднее на берегу появились двое — женщина и ребенок, совсем еще маленький мальчик. У него было очень нежное лицо. Оно даже казалось немного кукольным из-за огромных голубых глаз с пушистыми ресницами. Женщина рядом с ним казалась маленькой и худой. Она не выражала никаких эмоций и просто шла рядом. Вместе они вошли в море. Малыш начал кричать от восторга, брызгаясь и ныряя, женщина плавала рядом, тихая и незаметная.

«Странный сон, — подумала Женя вставая. — Надо же, снится какое-то кино, а я должна это все запоминать!»

Но увиденное почему-то быстро врезалось в память, особенно лицо женщины. Ставя чайник на плиту, Женя поняла, в чем дело: лицо этой женщины было неестественным. Когда ребенок так радовался, она оставалась непроницаемой, словно в этот момент она была не с ним. «Неприятное лицо», — подумала Женя, посмотрев на часы, и быстро начала собираться: она опять проспала. С поликлиникой все было улажено в пять минут: Женя позвонила сначала в регистратуру, предупредив, что психолог будет позже, а потом Москвину, но его на месте не оказалось, и Женя решила, что позвонит ему еще раз, но не сегодня. Перехватив бутерброд всухомятку, она почти бегом отправилась на остановку.

Но и здесь ей что-то не очень везло: сначала пришлось долго ждать автобуса, потом он сломался где-то на половине пути, и шофер обещал, что неисправность устранит быстро. Прождав в душном автобусе полчаса и совсем измучившись, Женя выскочила на обочину и начала голосовать, но ни одна машина даже не затормозила. Тут завелся сломанный автобус, и, махнув на все рукой, Женя все же доехала до кладбища на нем, опоздав почти на час.

Она не увидела ничего, что хотя бы отдаленно напоминало похороны. Ее никто не встречал, и сердце ее упало от огорчения, но в ту же самую минуту она заметила Сергея, который шел вместе с какой-то женщиной в черном платке, придерживая ее под руку.

Первым заметил Женю Сергей. Он, поздоровавшись с Женей, представил ее этой женщине:

— Анна Максимовна, позвольте вам представить — это психолог Евгения Булатникова. Она хотела бы побеседовать с вами, а я, к сожалению, должен вас покинуть. — Сергей наклонился к лицу женщины: — Мы оставим вас на одну минуту, хорошо?

Женщина была равнодушна и к Жене, и к Сергею. Она, казалось, ничего не видела и не слышала, а если и выполняла какие-то действия, то делала это, скорее, машинально. Она кивнула, даже не посмотрев на Женю.

Сергей отвел Женю в сторону, чтобы их разговор не был слышен.

— Это мать Андрея. Но она в тяжелом состоянии, и я прошу вас, Женя, не говорите с ней об обстоятельствах смерти ее сына. И вообще, старайтесь не касаться этой темы, ее сердце может не выдержать. Отвлеките ее разговорами о его прошлом и, если даже она сама заговорит о его смерти, сочувствуйте, но тему не развивайте. Ей будет легче, если она поймет, что вы ничего об этом не знаете. Вы поняли меня, Женя? — Он впервые говорил в таком тоне — властном, почти приказном, и Жене это не понравилось. Но она сдержалась, хотя была с ним совершенно не согласна. Женя понимала, что не имеет никакого права вести разговоры с этой женщиной, а потому приняла все наставления Сергея, правда, не без некоторого недоумения.

— Я не смогу присутствовать при вашем разговоре — время поджимает, — продолжал говорить Сергей, намереваясь уйти.

— Сергей, — Женя спохватилась, что хотела спросить его о результатах следствия, — мне хотелось бы узнать, что нового в деле, кого-нибудь задержали?

— Не беспокойтесь, все идет нормально. Вышли через нашего агента на человека, который участвовал в этом. Сейчас он в разработке, хотя имя преступника называть пока рано. — Сергей то и дело поглядывал на часы. — Женя, извините, но я действительно опаздываю. За Лилию Викторовну не беспокойтесь — ее имя в деле не звучит.

— Но, Сергей! — Женя схватила его за руку. — А они не могут ее шантажировать?

— Кто? — Сергей вдруг обеспокоенно взглянул на Женю, забыв, что торопится.

— Как кто? Эти, кто убил!

— А-а… — протянул он облегченно, но, спохватившись, снова заторопился. — Все может быть, Женя, но будем надеяться. Ведь пока Лилию Викторовну никто не беспокоит?

— Нет.

— Ну и хорошо. Я ушел, Женя. Может быть, я вам на днях позвоню. Простите, до свидания, — говорил он уже на ходу.

Женя подошла к женщине и, наклонившись к ее лицу, сказала:

— Анна Максимовна, примите, пожалуйста, мои соболезнования. — Она взяла ее под руку.

Женщина благодарно кивнула, и они направились к выходу.

— Вы могли бы со мной поговорить об Андрее? — осторожно попросила Женя.

— Да, спрашивайте.

Мать Андрея была крепкого сложения и высокого роста. Лицо ее, моложавое на вид, сейчас как бы застыло от горя, и все же чувствовалось, что у нее сильный характер.

— Анна Максимовна, скажите, Андрей был женат? — Женя, как могла, старалась говорить мягко, но понимала, что женщину может ранить сейчас любое воспоминание о сыне.

— Андрей был разведен. — Она ответила спокойно. Тем временем они вышли за ворота кладбища и сели в тени, ожидая автобус.

— Анна Максимовна, вы сейчас куда направляетесь?

— На вокзал. Через час поезд. — Ее ответы были короткими.

— Если позволите, я вас провожу.

Они сели в подъехавший автобус и продолжили разговор.

— Скажите, Анна Максимовна, а кто был инициатором развода?

— Его бывшая жена.

— А Андрей, он что, был против? Почему она решила с ним развестись?

Анна Максимовна вдруг заплакала и, извинившись, стала искать платочек в сумочке.

— Если вам тяжело говорить об этом, то не нужно. — Жене было искренне жаль эту женщину, и она боролась с искушением перестать травмировать ее своими вопросами.

— Нет-нет. — Женщина вытерла слезы и благодарно посмотрела на Женю. — Вам же это нужно?

— Очень, — откровенно призналась та.

— Жена Андрея ушла от него внезапно, как он сам мне говорил, он ничего даже не подозревал. Оказалось, что у нее уже год был роман на стороне, и, когда понадобились деньги, она заявила, что подала на развод и ей причитается почти все их имущество. — Анна Максимовна тяжело вздохнула.

— А Андрей?

— Андрюша тогда был просто не в себе. Он сказал ей, что согласен на любые условия, если сын останется с ним. А ей этого и нужно было: Ванечка, так мальчика зовут, ей только мешал. В общем, она продала квартиру и все вещи, и Андрюша с Ванечкой остались на улице. — Анна Максимовна снова заплакала. Потом, немного успокоившись, продолжила: — Мальчика я сразу к себе забрала, а Андрюша долго не мог прийти в себя, запил. Я его тоже к себе звала, но он наотрез отказался.

— Почему, Анна Максимовна?

— Не знаю, деточка, не знаю. Я Андрюшу всегда к самостоятельности приучала. Он не имел привычки обременять своими проблемами других. Вот и из-за того, что Ванечку вынужден был мне отдать, очень переживал. Правда, через год он начал присылать нам хорошие деньги и написал, что устроился на хорошую работу и даже купил дом. Но при этом сразу заметил, что Ванечке лучше остаться со мной, так как работа его связана с поездками. Мы потом приезжали к нему вместе с Ванечкой, так он и вправду на работе сутками пропадал, мы его почти и не видели. А без хозяйки-то и дом мертвый, как ребенка можно оставить?

— А может быть, у него какая-нибудь женщина все-таки была, Анна Максимовна? Может быть, вы просто не знали?

— Я, конечно, мать, и всего он мне, должно быть, не говорил, но только, если бы что-то серьезное у него было, думаю, я бы узнала. — Она внезапно задумалась, словно что-то вспоминая. — Я за него очень переживала, потому что после развода этого он как-то сразу всех женщин начал называть нехорошими словами.

— Как это? Что, ни с того ни с сего?

— Ну, как я начну разговор, что, мол, хозяйку в дом-то нужно, да и Ванечке мать-то нужна, а он мне сразу: мол, мачеха его сыну не нужна, да и все женщины, ну… — Было видно, что Анна Максимовна не решалась назвать то слово, и Женя поспешила ей помочь:

— Я поняла вас, Анна Максимовна. А что за работа у него была такая денежная?

— Не знаю, деточка, не знаю. Вы ведь, молодые, с матерями-то не больно разговорчивые. Работа, говорил, и все. Бизнес, вот как. — Мать Андрея не очень, но должно быть, представляла себе, что это означало.

— А что конкретно делал, не говорил? — не унималась Женя.

— Нет, не говорил. Правда, изменился он, на работе этой, успокоился как-то… — Она запнулась, и снова из глаз ее полились слезы.

— Вам что-то не понравилось в нем тогда?

Анна Максимовна тяжело вздохнула и, словно извиняясь, посмотрела на Женю:

— Деточка, я, может, по-стариковски что-то не так говорю, может, от жизни-то отстала и к Андрюшеньке придираюсь. — Она сокрушенно покачала головой. — Какой-то он озлобленный стал. Говорил как-то нехорошо, что жизнь по-другому узнал, что, значит, раньше-то навроде дурака был. Он ведь, Женечка, простым инженером был. Работу свою любил очень, в железках этих с детства любил копаться, и что кому починить — весь дом к нам бежал. Я его без отца воспитывала, муж-то умер рано. Так Андрюшенька заместо мужика в доме стал. И получалось у него! Все, что по мужской части, починить или тяжелая какая работа, все сам старался. Я, конечно, не все позволяла — ребенок ведь. Но когда школу-то закончил да армию потом отслужил, так на заочном в институте учиться стал, по электронной части. На заводе-то его давно инженером поставили, хоть и не положено было, но он очень способный в технике этой был. Да только завод их секретный с перестройкой закрыли. И остался Андрей с женой и маленьким сынишкой. Он женился к тому времени, и Ванечка только-только родился. Куда ни пойдет — нигде инженеры не нужны. А Валя, жена его, ну прям поедом его есть начала. Мы тогда вместе жили в однокомнатной квартире, ее еще отец Андрея на заводе получил. В это время сестра моя умерла, она в другом городе жила, и квартиру свою мне подписала. Ну, мы и решили, что я туда поеду жить. Андрей-то, правда, хотел ее обменять, чтоб я с ними осталась, но как-то не получилось. А Валя очень обрадовалась, что я уеду. Как-то не очень она меня жаловала. Да это понятно — они молодые, я им в однокомнатной квартире, конечно, мешала. Как только я уехала, так у них скандалы начались. Это мне Андрей в письме написал. Вы не подумайте, он не жаловался, но, если в письме об этом написал, значит, совсем из терпения вышел.

— А что он вам написал об этом?

— Ну, что Валюша, он ее так называл, плачет все время, обвиняет его, что он, мол, не хочет расстаться со своей профессией и пойти работать туда, где деньги платят. А он и вправду не хотел — любил он свою работу очень, да и уважали его за это. В общем, плохо у них совсем стало: с моей-то пенсии какая помощь? Слезы одни, да только вот на нее и жили, я им переводы делала. Душа моя на части разрывалась: они там, а я далеко от них, но обмен доплаты требовал, а денег совсем не было, не то что на обмен, на еду не хватало.

— Анна Максимовна, Андрей что, совсем работать перестал?

— Что ты! — Женщина всплеснула руками. — Работал, разве можно иначе! То грузчиком, то еще где, да только не везло ему, и все тут: то по голове чем-то ударили нечаянно, и сразу — сотрясение мозга, то ногу сломал. А кому нужен такой работник? Как он с больничного выходил, так и увольняли его. Прямо беда.

Анна Максимовна замолчала, глядя, как автобус подъезжал к вокзалу. Едва они вышли на перрон — объявили посадку, и Женя стала прощаться с Анной Максимовной.

— Скажите, а где сейчас Валя? Они с Андреем отношения не поддерживали?

— Так за границу она уехала со своим новым мужем. Сразу же, как развод получила и все имущество продала. Ей деньги для этого нужны, значит, были. В Германию уехала.

— И Андрей больше ничего о ней не говорил?

— Никогда. И мне не велел.

— А к Ванечке она что же, больше и не приезжала?

— Нет. — Женщина снова вытерла слезы. — С тех пор даже открыточки на день рождения не прислала ни разу.

— Анна Максимовна, а Ванечка у вас сейчас?

— Да где ж ему быть, сиротиночке. — Она заплакала. — Подрос, шестой годок пошел.

Анна Максимовна вдруг заспешила, засуетилась, и Женя едва успела на прощание попросить у нее адрес, где их с мальчиком можно будет найти, мало ли что. Она записала адрес, и мать Андрея вошла в вагон, помахав Жене из окна. Было видно, что она снова плачет. Направляясь домой, Женя приводила мысли в порядок.

«Месть Андрею его бывшей женой отпадает: ни он, ни его сын ей давно уже не были нужны. Это ясно, — решила Женя. — Могла быть еще какая-то женщина, до Лили, которую он из-за нее и бросил? Могла. Хотя нам об этом ничего не известно. Вернее, известно, что всех женщин он стал люто ненавидеть. Он мог мстить им, но по-своему. Меняя их, заставляя ревновать, сталкивая их интересы, предавая безжалостно. Но об этом мне никто ничего не расскажет, — с какой-то грустью подумала Женя. — Хотя трудно себе представить степень обиды, которая могла заставить женщину пойти на такое изощренное убийство. Надо поговорить с Лилей. Во всяком случае, спросить больше все равно не у кого».

Шел четвертый день после убийства Андрея, все было тихо, и, если бы не звонок Сергея и не разговор с Анной Максимовной, можно было бы сказать, что ничто о смерти Андрея не напоминало.

Женя ждала. Она знала, что время на кого-то работает, и не была уверена, что оно работало на Лилю. Тогда на кого? С одной стороны, куда уж лучше — ни шантажа, ни разговоров, ни выяснения отношений с мужем. Но почему-то Жене не нравилась эта тишина: она расхолаживала, словно нашептывая, что все хорошо, все уже в прошлом, все спокойно. И Жене всякий раз требовались усилия, чтобы сбросить с себя эту дрему: хорошее и так будет, думала она, плохое бы не пропустить.

* * *

День продолжался, и Женя решила все же наведаться в поликлинику. По дороге она снова и снова возвращалась к ситуации, пытаясь понять, что же ее беспокоит.

Роман с Лилей для Андрея, положим, был как реакция на психическую травму, причиненную его собственной женой, которая поступила подло, предав и его, и их маленького сына. И Андрей стал мстить всем женщинам без разбору. Возможно, для удовлетворения своей ненависти ему понадобилась именно такая, как Лиля: элитная, красивая, обеспеченная. И то, что она была женой миллионера, лишь подогревало его намерения: если бить, то чтоб слышно было.

Но тогда Андрей не мог не понимать, что подписывает себе смертный приговор: Красовский раздавил бы его как муху, сразу, как только бы этого захотел. Может быть, так и было, думала Женя. Эта версия почему-то успокаивала ее своей логичностью, в ней была хоть какая-то предсказуемость.

«Предположим, — рассуждала она, — убив своего соперника, Красовский теперь ждет, что будет делать его молодая жена: во всем признается или будет продолжать все скрывать. Допустим, Лиля призналась. Брр! — Женю даже передернуло от ужаса. Этого она даже врагу своему не пожелала бы, не то что Лиле. — На такое признание могла бы отважиться только… Кто? Действительно, кто? Да никто! Нет такой женщины, если у нее, конечно, с мозгами все в порядке, у которой убит любовник, а она пойдет докладывать об этом мужу. Ясное дело, любая на месте Лили скрывала бы свою связь с убитым любовником.

Тогда зачем? Что, Красовский такой дурак, что совсем не разбирается в женской психологии? Хотя, впрочем, — одернула себя Женя, — он мог быть просто в ярости, когда узнал об измене. Убил, вот и все! Но эта милиция! Что-то тут не сходится, — думала Женя снова и снова. — Вот до того места, что Андрей решился на роман с Лилей из мести, все логично. Но тогда непонятно, как могла Лиля не разглядеть в нем рефлексирующего неврастеника? Надо поговорить с ней, с Лилей. Она все и скажет. Не нравится мне Лилька. Депрессия, как говорится, на лицо. Конечно, это все ожидаемо и объяснимо, но все равно что-то настораживает!»

Женя чувствовала какое-то несоответствие, какие-то мелочи, которые ускользнули от нее, прошли, как песок сквозь сито, мимо сознания ее, да и Лили тоже. Осталось лишь ощущение, мимолетное впечатление от этих мелочей. Но они по-прежнему не давались, не вспоминались, не осознавались. Торчали, причиняя неудобства, как маленькие занозы, но не видимые глазу, чтобы их можно было вынуть. И пока эти занозы не воспалятся, подумала Женя, их не вытащишь. Надо ждать, решила она. Ждать и быть начеку, а не расслабляться, считая, что все прошло или пройдет.

Момент с шантажом тоже беспокоил ее. Вернее, отсутствие такового. «Такая возможность, — думала Женя, — жена миллионера является любовницей какого-то вшивого бизнесмена, причем находится в жутком страхе, что муж узнает о ее неверности! Может быть, они, эти мафиозники, действительно не знают про Лилю? Лиля говорила, что они с Андреем встречались тайно.

Ну да, конспираторы фиговые, — тут же одернула себя Женя. — Лилька на своей «вольво», конечно, была не заметна! По-моему, ей и в голову не приходило ездить на трамвае! Ну ладно, Лилька могла поверить, что про их встречи никто не знает. Но Андрей! Если у него с мозгами было тогда все в порядке, он не мог не понимать, что тайна их была шита белыми нитками. Не мог он не понимать, что в любую минуту могло все рухнуть! Может, он просто мстил? За свою обиду мстил всем женщинам и был при этом как камикадзе? Сам под смерть подставлялся? Мне нужно знать все об отношениях Лили и Андрея. Я должна понять его, понять логику его поступков, иначе мне никогда не удастся ухватить тот кончик, с которого раскрутится весь этот клубок. Я должна успеть! Успеть сделать удар хотя бы на полмгновения раньше, чем это будет поздно!» — думала Женя, открывая дверь районной поликлиники.

Вечером она снова встретилась с Лилей, и та рассказала ей следующее:

— Я боюсь, Женя. Боюсь жить, боюсь Красовского. — Она вжалась в кресло, словно хотела исчезнуть в нем, раствориться.

— Чего ты его так боишься? — Женя пыталась ее успокоить. — Смотри, как все хорошо для тебя складывается: он уехал, а когда приедет, ты уже будешь лапонькой, будешь веселой, как всегда.

— Я никогда больше такой не буду. — На Женю смотрела совершенно незнакомая ей женщина: раздавленная, несчастная. На этом лице были живыми лишь глаза. Они жили мукой, в них было столько невыносимой тоски, что у Жени от предчувствия беды похолодело все внутри.

— Что ты говоришь! Ты сама не понимаешь, что ты говоришь! Это все глупости! Ты обычная баба, а бабы живучие, поняла? Расскажи мне лучше, как ты встретилась с Андреем?

За пять месяцев до убийства

Лиля аккуратно вырулила машину и бесшумно остановилась на стоянке у бассейна. Кроме ее «вольво», здесь уже были две иномарки и вишневая «девятка». Февральское утро потрескивало снежком и бодрило легким морозцем. Голубизна неба и слепящий свет солнца отражались в каждой снежинке, заставляя жмуриться от сверкающих переливов белого великолепия. Большая река спала под толстым слоем льда, и набережная, вид на которую открывался отсюда, казалась в этот час совершенно пустынной. Зато на льду то там, то здесь сидели возле своих лунок рыбаки, и у Лили при взгляде на них потеплело на душе: она не была заядлой рыбачкой, но, так же как и они, она любила эту реку и все, что с ней было связано. Припарковав машину, Лиля взяла с заднего сиденья свою спортивную сумку и, стуча каблучками, быстро поднялась по ступенькам. Сбросить в раздевалке легкий меховой полушубок, брючки и свитер было делом пяти минут, но Лиля в предвкушении предстоящего праздника от встречи с водой растягивала наступление радостных минут, раздеваясь как можно медленнее. Надевая резиновые шлепанцы и шапочку, она с удовольствием заметила, что в душевой никого нет, а значит, можно стоять под прохладными струями сколько захочется. Лиля любила воду вообще — в реке, в море, в бассейне, в ванне, в душе, одинаково радуясь ей, как доброму другу.

«Надо было мне, наверное, родиться гусыней, — смеялась она про себя. — Вот бы и было вечное счастье! Ну, допустим, не вечное, — тут же поправила себя Лиля, — до какого-нибудь рождественского ужина. Но разве у людей не так? Живем себе, живем, гадаем о том, что будет впереди, надеясь и веря, что там только хорошее, и вдруг — бац — оказывается, что самое хорошее уже было в прошлом. Гуси в этом смысле мудрее, — усмехнулась Лиля. — Они просто живут, радуясь, что живы.

А что, — подумала она, подставив лицо под приятно щекочущую воду, — жизнь — это вот этот душ и есть. И если я могу наслаждаться им, значит, я наслаждаюсь жизнью».

Она фыркнула напоследок и с сожалением выключила воду. Натягивать купальник на мокрое тело было удобно, он легко растягивался и потом плотно облегал тело. Черный, так называемый закрытый, купальник Лиле был очень к лицу, еще больше оттеняя изумительную белизну ее кожи и изящную хрупкость фигуры. Яркие белые волосы не позволяли черному цвету превратиться в мрачный траур, оставляя его классическим и изысканным. Лиля сняла шапочку, намереваясь купаться без нее вопреки всем инструкциям: резиновая, она делала купание каким-то синтетическим, искусственным. Лиля понимала, что на самом деле это не так уж и далеко от истины, ведь бассейн и есть искусственный водоем, но думать об этом совсем не хотелось, и то единственное, что могло испортить ей свидание с водой, без долгих раздумий оставлялось в раздевалке.

Лиля собрала волосы в тугой узел и, еще раз осмотрев себя в зеркале, не для строгого контроля, а, скорее, из любопытства, направилась в бассейн. Лицо ее, не привыкшее к косметике, дышало свежестью, а темные брови и ресницы делали его достаточно выразительным. Лилю нисколько не смущало, что цвет ее волос искусственно подгонялся под некий образ соблазнительной блондинки. На самом деле это было не совсем так: цвет ее кожи был настолько светлым, что даже в обрамлении темно-русых волос она становилась вызывающе бледной. Светлые волосы, наоборот, лишь подчеркивали нежность ее бархатистой кожи. Она знала, что это единственный вариант, который ей идет, не делая ее ни вульгарной, ни тем более безвкусной. Лиля поздоровалась с тренером, как со старым знакомым. Это на самом деле было недалеко от истины: Лиля приходила в бассейн и в тренажерный зал по нескольку раз в месяц. И если тренажерный зал она могла и пропускать по настроению, то бассейн — никогда! Именно вода позволяла ей сохранять свежесть и хорошую физическую форму.

Краем глаза она заметила, что рядом с тренером стоит какой-то незнакомый молодой мужчина. Лиля знала всех, кто ходил в бассейн, она могла вспомнить даже тех, кто был здесь хотя бы раз, — этот мужчина был здесь впервые. Она заметила его пристальный взгляд на себе, но это не показалось ей неприличным и уж тем более оскорбительным: она привыкла, что на пляже и в бассейне неизменно привлекает к себе восхищенное внимание. Ей это нравилось. «Почему бы и нет? — улыбалась она. — Красивую женщину не спрячешь!» Нет, она хорошо помнила, что кокетства в тот момент с ее стороны не было, она не заигрывала, не старалась понравиться, но что-то все равно произошло.

Рассказывая это сейчас Жене, Лиля поняла, что взгляд Андрея тогда, а это был именно он, чем-то привлек ее, заставил заметить и запомнить его.

Он плавал вместе с ней, но по другой дорожке. Бассейн в то утро был практически пуст: кроме них, никого не было. Андрей плавал разными стилями — то кролем, то брассом. Один раз он даже прыгнул с вышки, при этом возникшая в бассейне волна захлестнула Лилю так, что она, нахлебавшись от неожиданности воды, начала кашлять, при этом едва удерживаясь на плаву, но не в силах подплыть к борту. Андрей очень быстро, подныривая под дорожками, как акула, оказался рядом с ней, осторожно приподнял ее за талию одной рукой, прижав к себе, а другой тихонько похлопал по спине. Вода заливала Лиле глаза, а кашель не позволял оказывать сопротивление. Но когда все прошло и она успокоилась окончательно, его рядом с ней уже не было: он ловко выпрыгнул из бассейна и, наклонившись к ней сверху, с улыбкой спросил:

— У вас все в порядке?

— Да, — закивала Лиля поспешно, почему-то испытывая смущение. — Спасибо, все уже нормально.

— Я рад. — Он засмеялся, глядя на нее сверху, и Лиля подумала, что он смеется над ней: она, наверное, похожа на мокрую курицу.

Лиля как можно быстрее, стараясь не обращать на него внимания, отплыла на другой конец бассейна. Андрей ушел, и она, вяло поплескавшись, скорее для приличия, вдруг ощутила, что ей стало как-то пусто и скучно одной. Лиля вышла из бассейна впервые без всякого сожаления. Он ждал ее у входа в раздевалку, еще раз окинув оценивающим взглядом, но уже иначе, чем в бассейне, и Лиле это не понравилось: было в нем теперь что-то очень серьезное, от чего мурашки пробежали по спине. Но она все же вежливо улыбнулась ему, не показывая своего смущения и намереваясь пройти мимо. Спортивная сумка висела у нее на плече, больно врезаясь и оттягивая его книзу. Тонкий полушубок не очень хорошо защищал ее плечо, но Лиля терпела, потому что руки были заняты: она на ходу досушивала волосы, феном предпочитая не пользоваться даже и сейчас, зимой.

На ней были кожаные брючки в тон свитеру и сапожки на шпильках. Лиля никогда не одевалась спортивно: этот стиль одежды делал ее маленькой и невзрачной. Достаточно было ей надеть кроссовки, как она сразу превращалась из хрупкой, элегантной молодой женщины в подростка, теряя при этом и женственность, и шарм. Однажды убедившись в этом, Лиля больше никогда таких нежелательных экспериментов не ставила, хотя и понимала, что сапожки на шпильках и спортивная сумка на плече были по крайней мере не совсем удобны, создавая то и дело состояние неустойчивого равновесия.

Андрей, словно поняв это, встал у нее на пути и, глядя прямо в упор своими насмешливыми глазами, легонько, едва уловимым движением, так, что Лиля не успела ничего понять, снял ремень сумки с ее плеча со словами:

— Вы не возражаете? Так вам явно неудобно. Собственно, когда Лиля очнулась, ее сумка была уже в его руках и он вышагивал с ней к выходу. Ей ничего не оставалось, как поспешить следом за ним. Он галантно, но при этом очень естественно открыл перед ней дверь и пропустил вперед. Они молча дошли до ее машины. Он забросил сумку на заднее сиденье, на секунду задержался, снова заглянув в ее растерянное лицо, и, улыбнувшись своей обаятельной, завораживающей улыбкой, сказал:

— Счастливого пути!

И пошел к своей «девятке».

Вот так закончилась ее первая встреча с Андреем. Лиля скоро забыла о нем, так как в бассейне он больше не появлялся.

Лиля посмотрела на Женю. В ее взгляде была нежность, было видно, что она находилась сейчас во власти своих чувств, что Андрей присутствует, пусть и незримо, рядом с ней.

— Ну что, мой личный аналитик, что-нибудь полезное нашла? — чуть насмешливо спросила Лиля.

Женя молчала. Она молчала все время, пока Лиля вспоминала о своей первой встрече с Андреем, и ловила себя на мысли, что ей хочется слушать еще и еще. Что-то неуловимое, светлое и радостное наполняло ее, когда Лиля говорила или думала об Андрее. Легкое облачко грусти при этом, скорее, было сродни нежности, а потому, как живительный источник, давало силы. Они обе прикоснулись сейчас к чувству настоящему, не умирающему со смертью тела, дающему жизнь и сохраняющему ее.

Да, понимала Женя, чувство это тонкое, а потому его легко разрушить даже неосторожной мыслью, не то что словом! Любовь дается многим, считала Женя, но вот сберечь ее удается единицам: слишком много оказывается охотников, чтобы разбить любящие сердца, да и мы сами, подчас не задумываясь о последствиях, капля по капле своими сомнениями разрушаем нежную ткань любви. Ведь достаточно лишь на мгновение перестать доверять любимому или любимой, как образовавшаяся щель начнет расти, отчуждая и разлучая, возможно, навек!

Женя поежилась от этой мысли, как от порыва ледяного ветра. Она сидела, в задумчивости опустив голову.

— Ты сказала, что воспоминания твои теперь будут печальными. Это неправда. — Женя подняла голову и посмотрела на Лилю. — Твоя любовь осталась с тобой.

Лиля, закрыв лицо руками и вздрагивая всем телом, заплакала. Женя, немного помолчав и словно не замечая слез своей подруги, добавила:

— Вы и сейчас с Андреем вместе, поэтому ты боишься Красовского.

Лиля убрала руки от лица и широко открытыми глазами уставилась на Женю. Глаза ее были еще красными, а щеки мокрыми от слез, но в лице промелькнуло живое чувство: то ли боли, то ли прозрения. Женя не поняла.

— Рассказывай дальше, — решительно потребовала она.

* * *

В следующий раз Лиля увидела Андрея на банкете по случаю какого-то соглашения. Приглашенных гостей было очень много, к подъезду загородного ресторана, несмотря на поздний час, все подъезжали и подъезжали автомобили. Банкет был выдержан в классическом стиле, а ля фуршет, знакомства и встречи были мимолетными, общение необременительным, а публика вся сплошь солидная: женщины ослепляли своими декольте и бриллиантами, мужчины — смокингами и гордым видом. В глазах рябило от сверкающего хрусталя и ослепительных улыбок. Лиле все это было еще в новинку, они с Александром Борисовичем считались тогда молодоженами, и все подходили к ним с поздравлениями. В числе прочих подошел и Андрей. Появление его для Лили было совершенно неожиданным, но она справилась с собой и ничем не выдала своей нечаянной радости: на ее лице была только вежливая улыбка, которая как приклеенная не сходила с ее лица весь банкет. Она действительно обрадовалась Андрею, хотя и едва знакомому с ней, среди совершенно чужой для нее толпы.

Андрей смотрелся как молодой, но многообещающий дипломат. В его внешности не было ничего картинного, безвкусного, напротив, все в нем дышало естественной грацией и спокойной мужественностью. Его светлые волосы лежали безупречно, чувствовались стиль и рука мастера. Лоб был высоким и чистым, карие глаза непроницаемыми и ледяными. Он не блистал бриллиантами булавок и перстней, но его руки были ухоженными, а манеры — аристократическими. Он был выше Красовского и гораздо выше Лили, несмотря на ее привычку ходить на высоких тонких каблуках. Лиля выбирала свой вечерний туалет неделю, тщательно выверяя стиль, цвет и макияж. Специально для этого вечера Александр Борисович подарил ей драгоценности: серьги в виде массивных виноградных кистей из крупных сапфиров в золоте и бриллиантах, а также колье, усыпанное сапфирами помельче, но зато каждый из них был в обрамлении бриллиантов удивительной чистоты. Платье подбиралось в тон к сапфирам и стоило сумасшедших денег, хотя на первый взгляд казалось незатейливым и даже простым. И, лишь надев его, Лиля оценила безупречный вкус кутюрье: в нем не было ничего лишнего, как в любом гениальном творении. Неглубокое декольте открывало хрупкие девичьи плечи, оставляя длинные тонкие руки обнаженными. Талия была словно закована в тонкий шелк, который так же плотно облегал узкие бедра и ноги до самых щиколоток, а в высоком, почти до самых ягодиц, разрезе были видны стройные ноги. У Лили была царственная осанка с совершенно по-балетному прямой спиной. Высокая прическа открывала длинную тонкую шею и нежный затылок. Лиля ослепляла молодостью, красотой и своим совершенством. Шикарный вечерний туалет, выбранный точно и со вкусом, не затмевал, а удачно подчеркивал ее природную красоту. Она видела, что производит ошеломляющее впечатление, и это позволяло ей без труда быть очаровательной, тем более что она видела — Александру Борисовичу тоже нравится поражать всех гостей своей великолепной молодой женой.

Андрей, так же как и все мужчины, которые подходили к молодой чете, неторопливо склонился к Лилиной руке и вежливо прикоснулся к ней губами, задержав ее руку в своей лишь на секунду, но теплая волна от его губ пронзила Лилю с макушки до пяток. На мгновение она оказалась в сладком плену, забыв про мужа и банкет, а когда пришла в себя, Андрей снова исчез. Он больше не появлялся, хотя Лиля втайне на это надеялась и украдкой от мужа искала его глазами. Вечер как-то сразу превратился лишь в скучное звяканье посуды. Раскрасневшиеся от жары и напитков лица гостей вспотели и потеряли лоск, манеры их стали чересчур откровенными, а иногда даже пошлыми. Красовские уехали с банкета в числе первых.

Время шло, но Лиле так и не удалось забыть Андрея. Она не мучилась угрызениями совести, потому что и сама не знала, зачем ей эти воспоминания, просто с ними мир ее души стал теплее. Тем более что на отношения с мужем это никак не повлияло: она осталась с ним милой и искренней. Правда, близость с мужем внезапно потеряла для нее былую притягательность. Впрочем, Лилю это ничуть не насторожило, она объяснила это охлаждение естественным привыканием супругов друг к другу. Александр Борисович, как и прежде, боготворил свою молодую жену, рассыпаясь в нежности и подарках, терпеливо ожидая, что в будущем она подарит ему такого же, как она сама, очаровательного наследника. Или наследницу. Детей у Красовского не было, хотя он и был до Лили однажды женат. Супружескую идиллию омрачала только работа Александра Борисовича: его казино буквально вклинивалось между ним и Лилей. Он был в работе круглосуточно, по сути, изменяя с ней своей жене.

Лиля, немного помолчав, продолжила:

— В следующий раз мы встретились с Андреем тоже случайно, на вокзале: я провожала Александра Борисовича по делам в другой город, а Андрей провожал свою мать и маленького сынишку: они гостили у него, а теперь возвращались обратно. Мы не подходили друг к другу, просто промелькнули в толпе, едва успев заметить друг друга. Когда, посадив мужа в вагон, я вышла на привокзальную площадь, «девятка» Андрея стояла рядом с моей машиной. Увидев меня, он сразу подошел и поздоровался. Так мы познакомились. Он предложил поехать к нему, и я сразу согласилась. Мы ехали каждый на своей машине, он — впереди, я — за ним. Помнится, я очень волновалась, то и дело попадая на красный свет светофора, и думала, что вот-вот потеряю его из виду, но он неизменно оказывался впереди. Лиля замолчала.

— Ну, а дальше? — Женя не понимала, почему она прервала свой рассказ. Лиля с улыбкой подняла на нее глаза:

— Дальше? Дальше, Женечка, было все банально, как в кино. Не успела закрыться за нами дверь, как мы оказались в объятиях друг друга. Очнулись, когда на улице совсем стемнело. Я не разрешила ему провожать меня, но он настоял и сделал по-своему: отвез меня домой на моей машине, выйдя из нее недалеко от особняка. Мы стали встречаться каждую неделю.

— Лиля, ты не заметила в поведении Андрея каких-то перемен в процессе ваших встреч?

Лиля удивленно вскинула голову и быстро спросила:

— А ты откуда знаешь?

Женя почувствовала, что вот сейчас будет что-то важное, и от волнения у нее забилось сердце.

— Я не знаю, я предполагаю, — стараясь сохранять спокойствие, ответила она.

— Да. — Лиля стала сосредоточенной. — Он изменился. Он стал совсем другим, но не сразу. Сначала оставался таким же гордым и независимым, как при первых наших встречах в бассейне и на банкете, а потом стал каким-то задумчивым и даже грустным, словно с него что-то сошло.

— Что сошло, Лиля? Ты можешь объяснить? — Женя от нетерпения села на самый краешек кресла, вытянувшись всем телом к Лиле, и, глядя, как та вспоминает, нервно покусывала губы.

— Он стал смотреть на меня иначе, — наконец продолжила Лиля. — Без усмешки, как раньше, словно рассматривая красивую куклу. Я видела, что ему нравилось немножко играть мною, показывая свое превосходство, покровительствуя мне, делая независимый вид, но мне это никогда не мешало.

— Почему? — Женя искренне недоумевала. — Мужик всячески демонстрирует, что просто развлекается с тобой как с куклой, красивой и дорогой, а ты спокойно заявляешь сейчас, что это тебя не трогало! Объясни! Насколько я знаю, ты нормальная баба и тебе, если ты любишь мужика, в первую очередь нужно его уважение!

— Конечно, конечно. — Лиля торопливо попыталась успокоить Женю. — Я и сама не знаю, почему я ему верила, наверное, сердцем чувствовала, что то, что он мне демонстрирует, на самом деле лишь игра, попытка скрыть настоящие чувства.

— Но зачем ему было их скрывать? — не понимала Женя.

— Я не знаю. — Лиля подняла на Женю измученные глаза. — Честно, не знаю. Я полюбила его сразу, а он — не знаю.

— Ты так спокойно говоришь об этом, — возмутилась Женя, — словно тебе было все равно — любит он тебя или нет!

— Но это правда! — Лиля с улыбкой и удивлением смотрела на Женю.

— Ты что, издеваешься? — Женя никак не могла взять в толк, что Лиля говорит серьезно.

— Женечка, — как можно более ласково начала Лиля, — не обижайся на то, что я сейчас тебе скажу. Обещаешь?

— Лилька, брось свои глупости!

— Нет, обещай! — Лиля была непреклонна. — А то не буду рассказывать больше ничего!

— Хорошо, — испугалась Женя. — Обещаю.

— Понимаешь, — осторожно продолжила Лиля, — тебе трудно меня понять потому, что ты сама никого еще не любила. Ты делаешь ту же ошибку, что и большинство женщин: им кажется, что важнее, когда любят их. В каком-то смысле это, конечно, безопаснее и выгоднее, но это не любовь, а обыкновенный расчет. Когда ты полюбишь сама, все, что тебе будет важно, это чтобы хорошо было твоему любимому. А как он к тебе относится — это не так уж важно. Хорошо, если любит тебя. Но из двоих кто-то обязательно любит больше, а кто-то меньше. Ну и что? Когда видишь любимые глаза, чувствуешь прикосновение любимого тела — это и есть счастье! И совсем не влияет на это, что чувствует он к тебе. Я не могу любить его меньше, если он что-то делает не так, как мне хочется! Понимаешь? Я не могу даже сердиться на него, совсем не могу! Мне нравится в нем все!

Лиля засмеялась, видя, что Женя совсем стала грустной.

— Ты что, не веришь мне? — спросила она ее.

— У меня такое впечатление, что я говорю с марсианкой. — Женя вздохнула. — Ты заставляешь меня поверить, что поговорка «Любовь зла, полюбишь и козла» правильная!

— Ну да! — недоуменно засмеялась Лиля. — Женя, все поговорки правильные! Или ты сомневаешься только в этой?

— Я все равно ничего не понимаю! — Женя была явно расстроена. — Ну пусть я дура, не понимаю, что такое любовь…

Лиля не дала Жене договорить:

— Любовь и нельзя понять! О чем ты? — Лиля действительно возмущалась. С одной стороны, ей было жаль Женю, но с другой — она не могла не защитить любовь. — Любовь — это чувство, а чувство — это сердце! И ум здесь ни при чем! Рассуждать на тему любви и любить — это совсем разное! Но я бы сказала, Женечка, еще более жестко: рассуждать про любовь не только бессмысленно, но и бесчестно! Ведь если рассуждаешь, значит, не любишь, но тогда что ты об этом знаешь! На этот счет есть хорошее высказывание: «Кто знает — тот не говорит, кто говорит — тот не знает». Просто Андрей однажды признался мне, что с ним случилось то, чего он никак от себя не ожидал. Я думаю, он полюбил. Ведь любовь не подчиняется воле человека, вот и он неожиданно вдруг понял, что ничего с собой сделать не может: сердцу не прикажешь! Вся жизнь становится подчинена любви: ты не можешь без любимого жить, а если пытаешься себе лгать, то все равно погибаешь от тоски. Для Андрея все это было почему-то не так, как для меня. Видимо, он мучился оттого, что я замужем, но сделать ничего не мог.

— А ты сказала Андрею, что любишь его?

— Да, конечно. Но это ничего не изменило: мы не могли пожениться.

— Но почему?

— Мы могли только сбежать — Александр Борисович никогда бы на развод не пошел.

— Откуда такая уверенность? — возмутилась Женя.

— Ты не знаешь его, — коротко ответила Лиля. — Андрей понял меня, и мы решили сделать паспорта и уехать. Когда он это решил — сразу стал веселым, словно ожил. Вот и все.

— Что все?

— Его убили.

Лиля смотрела в окно, снова безучастная и побледневшая. Тут только Женя рассмотрела, что Лиля плохо выглядит: лицо осунулось, под глазами появились темные круги, волосы потускнели и стали жесткими, как солома.

— Лиля, тебе нездоровится?

— Ничего. — Лиля вымученно улыбнулась.

— А по ночам ты спишь? — не унималась Женя.

— Сплю. — Лиля отвела взгляд от окна и испуганно посмотрела на Женю. — Сны, правда, какие-то странные.

— Расскажи!

— Да ну. — Лиля сморщилась так, словно взяла в руки что-то очень отвратительное. — Мне не хочется. Правда не хочется!

— Расскажи! — почти приказала Женя.

— Ну, приснилось сегодня, например, что я сижу за игровым столом в казино.

— А ты там когда-нибудь была?

— Нет, никогда не была, но почему-то я не сомневаюсь, что это было казино. Вокруг меня за столом сидят одинаковые черноволосые мужчины, все в черных костюмах.

— Как это — одинаковые? — не поняла Женя. — Одеты, что ли, одинаково?

— Нет, не только. Они вообще все как один — на одно лицо. Ну, словно одного и того же отпечатали несколько раз. Но говорил только один из них. Он посмотрел на меня так, что мурашки побежали по спине, и я поняла, что это и есть дьявол. Он смотрел на меня как на дурочку, я вжималась при этом в кресло от страха и бормотала про себя: «Господи, помилуй!» Он это услышал или мысли мои прочитал, не знаю, но засмеялся и сказал, что это ему нравится. А потом нагло так спрашивает, что я еще знаю. Я начала читать «Отче наш», он сразу, мгновенно, прихлопнул мою нижнюю челюсть своей рукой снизу, стал серьезным и сказал, что вот это ему уже не нравится. И я проснулась оттого, что читала вслух «Отче наш».

— Ты что, молитвы знаешь? — удивилась Женя, вспомнив, что ни разу не видела на Лиле крестика.

— Нет, не знаю.

— А как же, говоришь, читала? — недоумевала Женя.

— Не знаю, Женечка! Читала и крестилась, представляешь? А теперь вот и крестик надела. — И она показала маленький крестик на серебряной цепочке.

— Ну, ты, Лилька, даешь! Ты хоть крещеная?

— Да, мама нас с братом крестила, еще маленьких.

— Ну ладно. Время уже позднее, совсем мы заговорились. Может, ты останешься у меня? — на всякий случай спросила Женя, мало надеясь, что Лиля согласится.

— Нет, Женя, спасибо, но я домой.

Они расцеловались, как всегда, и договорились, что будут держать друг друга в курсе любых новостей.

Перед самой дверью, уже взявшись за ручку, Лиля вдруг обернулась:

— Женя, ты его в гробу видела? — Взгляд ее был напряженным и тревожным, было видно, что она давно хотела спросить об этом, но что-то сдерживало ее.

Только сейчас Женя поняла, что повела себя очень бестактно: она не удосужилась рассказать Лиле ничего про похороны Андрея. Рассказывать, собственно, было нечего: она опоздала, но Лиля этого, конечно, знать не могла и, наверное, решила про себя, что она, Женя, специально мучает ее, ничего не рассказывая. «Какая же я дура!» — мысленно обругала себя Женя.

— Лиля, — медленно начала она, на ходу обдумывая каждое слово, — понимаешь, я хоть и торопилась, но безнадежно опоздала. Собственно, я даже не дошла до его могилы: на пути мне встретились Сергей и мать Андрея, и я пошла с ними. Я вообще ничего не видела.

Лиля опустила голову и понимающе закивала. Жене показалось, что она ей не поверила.

— Лиля, я говорю правду! — Женя обняла ее за плечи и попыталась повернуть к себе лицом, но Лиля осторожно убрала ее руки.

— Я все поняла, Женя, ты не волнуйся! Может быть, так даже лучше: мы вспоминали о нем сегодня, как будто он живой! — Она подняла на Женю печальные глаза. — Мы с тобой все равно когда-нибудь сходим к нему, правда?

В ее голосе было столько надежды, что Женя почувствовала, как ком подступил к горлу и слезы предательски навернулись на глаза. Они бросились друг к другу с плачем и долго не могли успокоиться. Первой отстранилась Лиля, она благодарно посмотрела на Женю и вдруг неожиданно улыбнулась, вытирая слезы платочком:

— Я люблю его, Женечка. Ты права, он для меня никогда не умрет. Почему-то наша любовь оборвалась так трагически, но я все же счастлива, что любовь осталась в моем сердце. Я не знаю, что готовит мне судьба, но благодарна ей уже и за это: любовь родилась и живет. Что ж, надо жить, я еще не знаю, как я буду жить дальше, но почему-то верю, что наша любовь мне поможет. Ты не считаешь меня сумасшедшей?

— Нет. — Женя говорила серьезно и искренне. — Я считаю тебя счастливой.

— Спасибо тебе. — Лиля снова взялась за ручку двери. — Ну, я пойду, ладно? Не очень заплаканное лицо?

— Нет, не волнуйся, все в порядке.

Лиля ушла, а Женя еще долго стояла возле закрытой двери. Прошел четвертый день после смерти Андрея. Женя узнала очень многое, но главное было то, что она поняла Андрея. Возможно, вначале его отношение к Лиле и было несерьезным, но, Женя это чувствовала, потом он полюбил ее. Может быть, это и стало причиной трагической развязки, может быть, его смерть все же была трагическим итогом его бизнеса — на эти вопросы, увы, ответов пока не было. Но одно утешало Женю: Андрей не был подлецом. Он оказался жертвой. И удар, нанесенный ему, был очень сильным, удар был изощренным. Почему Андрей допустил этот удар? Влюбленные люди часто становятся доверчивыми, подумала Женя. Несомненно, любовь к Лиле изменила Андрея, сделала его незащищенным: такое состояние эйфории, когда кажется, что весь мир любит и счастлив вместе с тобой.

Может быть, может быть, подумала Женя. Но осталась еще такая же влюбленная, да вдобавок убитая горем, мучимая угрызениями совести, а еще страхом разоблачения. Лиля в настоящем ее положении была великолепной мишенью для чьей-нибудь мести, считала Женя. На нее и давить-то не надо — по первому слову сделает все, что от нее потребуют. Именно это и не нравилось Жене. Но еще больше ей не нравилось, что она не видела тех, кто мог бы воспользоваться слабостью Лили. Они должны быть, в этом Женя не сомневалась! И четвертый день тишины не нравился ей все больше и больше. У нее возникало ощущение, что ситуация начинает выходить из-под контроля: словно начинал набирать обороты какой-то невидимый глазу маховик, и остановить его потом будет уже невозможно.

Утро вечера мудренее, решила Женя и снова вспомнила бабушку. Ее мудрая простая деревенская бабушка учила свою внучку, что побеждает только тот, кто имеет большое терпение. Именно большое! Долготерпение, как любила она повторять. Жизнь сама рассудит, говорила бабушка, кто пан, а кто пропал. А людям остается лишь смирение! Кому не хочется быть победителем, с усмешкой говорила она Жене, да только тот мудр, кто смирен и готов принять поражение так же спокойно, как и победу. Нельзя хотеть победы себе — надо хотеть справедливого суда! И если совесть твоя чиста, приготовься принять все, что судьба тебе пошлет. Ведь если ты побеждаешь — кто-то проигрывает, а это не всякая душа принять может, принять и не возгордиться. Вот потому в жизни часто бывает, что не поймешь, что лучше: и так, и эдак лихо. В этом и есть тайна жизни, великий жизненный промысел, а потому и не следует желаний своих проявлять. Вполне достаточно, считала Женина бабушка, чтоб во всем свершилась не наша, человеческая, воля. Тогда и будет по справедливости! Потому как праведен только Господь, а его воля свершается только тогда, когда человек отказывается в своем уме от свершения своей воли. Просить у Господа надо, говорила бабушка, только две вещи: покаяния и свершения его воли.

Женя, вздохнув, пожалела, что бабушка сейчас не рядом с ней.

— Ничего, — сказала Женя уже вслух, — поживем — увидим!

У нее опять возникло ощущение тревоги. Теперь, когда Лиля ушла, Женя ясно осознала, что чувство опасности возникает у нее всякий раз, когда Лиля возвращается в особняк. Пока подруга находится вместе с ней, Женей, чувства тревоги не возникает, наоборот, — Женя словно отдыхает. Но как только Лиля произносит слово «особняк», внутри Жени что-то напрягается, сопротивляется.

Что ж, решила Женя, значит, пришло время заняться этим особняком. Она знала адрес, где теперь жила Лиля, и все, что ей было нужно сейчас, это иметь представление, увидеть своими глазами, что такое этот дом, в котором живет миллионер.

Неожиданно зазвонил телефон. Прежде чем взять трубку, Женя взглянула на часы: было достаточно поздно для официальных звонков, шел двенадцатый час ночи.

— Алло! — Голос Жени был сдержанным.

— Доброй ночи! — Это был голос профессора. — Прошу прощения за столь поздний звонок, но если гора не идет к Магомету, то профессор сам звонит своей ученице.

— Александр Николаевич! — обрадовалась Женя. — Я очень рада вашему звонку.

— Женя, я, собственно, спросить хотел — ты там замуж еще не вышла?

— Нет, — засмеялась Женя.

— Ну а мой невольный протеже из органов правосудия оправдал твои ожидания?

— Да. — Женя продолжала смеяться в трубку.

— Я рад за тебя. — Голос профессора стал серьезным. — Но все-таки что-нибудь полезное для твоей диссертации есть?

— Александр Николаевич, — начала Женя, — я сижу на приеме в поликлинике с психиатром, как вы и договорились, и пока ничего интересного по моей теме я не вижу: в основном идет грубая органическая патология — эпилепсия, слабоумие.

— Что, шизофрении совсем не встречалось? — не поверил он.

— Нет-нет, встречалась, но она бредовая в основном. То, что нас с вами интересует, пока не встречается.

— Ничего, Женя, не торопись с выводами. Кстати, забежала бы завтра на кафедру, после того как ты сегодня ушла, появился один прелюбопытный пациент. Приходи, поможешь мне на лечебном сеансе.

— Ой, Александр Николаевич, боюсь, это просто невозможно!

— А ты не бойся! Что это за новости в твоем лексиконе! Что у тебя происходит, Женя, чего ты начала бояться? — Профессор, как опытный аналитик, сразу выявил Женин страх.

— Есть проблемы, Александр Николаевич, вы, как всегда, правы!

— Женечка, — голос профессора потеплел, — послушай меня, старого дурака, я все зубы на этом съел: не замыкайся в себе, приходи на кафедру! Может, что полезное для себя увидишь!

— Спасибо, Александр Николаевич!

— Ты мне спасибо не говори! — неожиданно рассердился он. — Ты приходи, чайку попьем. — Голос его снова стал ласковым. — Ты поняла меня, Женя?

Женя улыбнулась про себя, и ей стало легко и спокойно.

— Я приду, на днях забегу!

— Завтра. — В его голосе слышался металл. — Ты придешь завтра, Женя. Предварительно позвонишь и придешь. Можешь прихватить свою подругу!

Женя поняла, что профессор предлагает ей помощь.

— Договорились!

— Ну, я очень рад. — Чувствовалось, что профессор улыбается. — Спокойной ночи, Женя!

— Спокойной ночи, Александр Николаевич!

Женя стояла, прижав трубку к щеке, и вдруг вспомнила Федора, его голос и манеру говорить, прикидываясь эдаким простачком. «Влюбились вы, девушка, точно влюбились! И так всегда — все вместе, и печаль, и радость! Значит, живы будем! Вон сколько хороших людей вокруг!»

Страх давно прошел. Женя ложилась спать с улыбкой на губах.