Женя проснулась в хорошем настроении. Она спала очень крепко и хорошо выспалась. Воспоминания о Федоре не отпускали ее, накатывая волнами и согревая. Женя, даже когда умывалась и ставила чайник, ловила себя на том, что все время улыбается, все еще слыша голос Федора. Подумав, она решила позвонить Лиле и набрала ее номер телефона. В трубке вскоре послышался тихий голос:

— Да. — Лиля словно только что проснулась и еще не сбросила с себя ночную дрему.

— Привет, подружка! Узнала? — Одной рукой придерживая трубку, Женя выключила чайник и налила кипяток в чашку, в которую предварительно бросила пакетик с чаем.

— Да. Доброе утро, Женечка. — Слабый голосок немного оживился.

— Как твои дела? — Женя положила в чашку сахар и стала, размешивая его ложечкой, ждать, когда чай заварится.

— Мне сегодня звонил Сергей. — Лиля сказала как выстрелила: коротко и быстро.

— Зачем? — вырвалось у Жени от неожиданности. Рука с ложечкой замерла, и она, совсем забыв про чай, вскочила со стула. — Лиля, ты должна ко мне приехать! Слышишь? — закричала она в трубку.

— Но разве ты сегодня не работаешь? — осторожно поинтересовалась Лиля.

— Эх! Совсем забыла! Конечно, мне сейчас в поликлинику! — Женя совершенно растерялась. — После трех часов ты сможешь ко мне подъехать?

— Хорошо. Я приеду. Пока. — Лиля, не дожидаясь ответа, положила трубку.

Женя не помнила, сколько она просидела на стуле в кухне. Трубка в ее руке издавала короткие пронзительные гудки, но она их не слышала. Мысль отчаянно билась в мозгу: «Что случилось? Почему вопреки договоренности Сергей позвонил Лиле, а не ей, Жене. Что заставило его так рисковать?» Женя не сомневалась, что в особняке за Лилей присматривали, во всяком случае, сейчас, когда Красовский был давно уже в командировке. Женя прекрасно понимала, что на самом деле они с Лилей не знали, где находится Красовский. Возможно, что командировка — это всего лишь ширма, а он находится где-нибудь за границей. Так уже было, и Лиля это знала. Но точно так же можно предполагать, что он в городе. Женя не собиралась пока обсуждать эту тему с Лилей, одно ясно, что Красовского просто нет дома. Почему и как долго это продлится — это, по сути, и есть разгадка всех загадок, но на скорую подсказку Женя и не надеялась: нет его, значит, такой пока расклад. Наконец она очнулась и положила телефонную трубку на место. Чай пить расхотелось, а идти в поликлинику было еще рано.

«Нет, так нельзя! — рассердилась она на себя. — День начинается, прямо скажем, многообещающе, но ведь я этого и ждала!»

Она начала ходить по кухне, изредка останавливаясь и рассуждая вслух:

— Что-то где-то сдвинулось с мертвой точки. И это неплохо! Хорошо ли это, пока неизвестно, но все же плохо быть не может — сейчас любая определенность нам на руку, мы хотя бы поймем, с кем имеем дело! Кажется, эта изматывающая блокада неизвестностью прорвана! — Женя от нетерпения потерла руки. — И все же, почему позвонил Сергей? Обнаружились новые обстоятельства? Но почему нельзя было позвонить мне? Только в одном случае — если я могу ему помешать! Ничего себе, — произнесла Женя и села на стул. — Но ведь он не может не понимать, что Лиля все равно со мной посоветуется. Ну да! Потом посоветуется, а точнее, поставит перед фактом какого-то принятого ею решения. — Женя хорошо знала характер своей подруги: он был полной противоположностью ее хрупкой внешности. Если она что-то решила, ничто не могло сдвинуть ее с места. Женя почувствовала эту знакомую твердость в голосе Лили по телефону, и означать она могла только одно — она намеревалась действовать в новых, внезапно возникших обстоятельствах самостоятельно. — Сергей знать этого, конечно, не мог, но попал в точку. Странно, он ведь знает Лилю совсем с другой стороны. Стоп! — Женя даже вспотела от неожиданной мысли. — Как я могла не подумать, что Сергей может быть «шестеркой» Красовского, будучи опером! И тогда он может знать Лилю по рассказам самого Красовского. Вот это да! Нет, торопиться с выводами не стоит, — пыталась успокоиться Женя. — Ведь если допустить это, все остальное только запутывается! Все сразу становится совершенно нелогичным и даже нелепым! Он мог позвонить Лиле только в одном случае, — вдруг совершенно отчетливо поняла Женя. — Ему было нужно что-то от нее, и срочно. Вот и все.

Она сразу успокоилась и вспомнила, что голос Лили хоть и был тихим, но все же в нем не было и намека на испуг или тем более панику. Голос был действительно скорее уверенным. «Она уже приняла какое-то решение в ответ на звонок Власова, — поняла Женя. — И ее рассказ мне об этом, в сущности, это решение изменить не сможет». То, что Лиля оставляет за собой право самостоятельных решений, Женю только порадовало, потому что это означало, что она не безвольна, не раздавлена обстоятельствами, хотя и чувствует в себе слабость и тоску. Без силы воли и ясности мышления ни одно решение не примешь, значит, состояние Лили не критическое. Депрессия, конечно, есть, рассуждала Женя, но она связана с потерей любимого человека, а значит, со временем должна проходить, а не нарастать. Женя радовалась самостоятельности Лили, расценивая ее как положительный диагностический критерий, но с точки зрения здравого смысла Женю беспокоило качество принятого Лилей решения: слишком много было сейчас моментов, манипулируя которыми можно было руководить поведением Лили в обход ее сознания.

«Что ж, — успокоила себя Женя, — какое она приняла решение, я узнаю после обеда. И обстоятельства пока сильнее меня: ни на что, по крайней мере до обеда, я повлиять не смогу. И ладушки!»

Прием в поликлинике тянулся и тянулся, изматывая духотой июльского зноя, теснотой маленького кабинета и почти отсутствием пациентов. В этот день что-то где-то явно не сработало, и пациенты решили как по команде остаться дома вместо того, чтобы по жаре тащиться на прием к психиатру. Женя очень даже понимала их, но оттого, что их было мало, время тянулось еще медленнее.

Воздух в кабинете застыл, и даже пылинки в солнечных лучах только лениво покачивались на месте. Белый халат казался бронежилетом. Женя никогда не носила бронежилеты, но ей казалось сейчас, что она это хорошо себе представляет: тонкая ткань халата вдруг стала тяжелой и не пропускающей воздуха, заставляющей тело задыхаться и заливаться потом. Тоненькие ручейки противно сползали по спине и ногам, оставляя темные предательские пятна на одежде. Спасти положение могла только ванна, наполненная дезодорантом «Рексона», тонкой пленкой покроющим все несчастные потовые железы, приведя вскоре все тело в состояние легкого кипения, или интересная беседа, которая помогла бы скоротать время, а заодно забыть про зной, халат-бронежилет и предательские потовые железы.

Пока Женя откровенно изнывала от духоты и невольного безделья, врач и медсестра, как обычно в минуты передышки, дружно набросились на амбулаторные карточки пациентов. Вести их по требуемой форме смог бы лишь среднестатистический полуробот, живому врачу, задерганному очередью и начальством, это было просто не под силу: чтобы оформлять карты пациентов в соответствии с требованиями многочисленных приказов, нужно было прекратить прием, закрывшись в кабинете, и, сосредоточившись и размышляя над тем, что пишешь, затрачивать на это большую часть рабочего времени. Но этого не было никогда, и не будет уж точно, думала Женя, глядя на уткнувшихся в бумаги врача и медсестру. И это ее радовало, ведь главное — это все же люди, размышляла Женя, и каждый врач старается по мере сил уделить больше времени общению со своим пациентом. Потому и укладываются ненаписанные карточки в плотные штабеля от пола до подоконника в ожидании аврального часа, когда главный врач, горестно вздохнув, сообщит о новой грядущей комиссии.

Женя понимала, что отвлекать их сейчас разговорами и не очень честно, и, наверное, бесполезно, но инстинкт самосохранения брал свое: Женя просто умирала в гордом одиночестве, чувствуя свою бесполезность. Сделав еще одну героическую попытку анализировать истории болезней, она окончательно поняла бесплодность своей затеи: с мозгами явно что-то случилось, то ли они усохли от жары, то ли разбухли от лени, но мысли упорно стояли на одном месте, как пылинки в солнечном луче возле окна.

Тогда Женя решилась на отчаянный, можно сказать, провокационный шаг: она решила взорвать спокойствие кабинета, подбросив такую тему для разговора, которая, она была уверена, не оставит равнодушной ни врача, ни медсестру. И выбирать тему ей не было нужды: она ее знала. Она точно знала, что, как только она скажет одно лишь слово, реакция Елены Васильевны, психиатра с двадцатилетним стажем, будет молниеносной. Тема так называемого магического мышления была не только набившей оскомину, но, и это главное, весьма настораживающей. Повальное увлечение мистикой, астрологией, кармой и прочей чепухой было сродни средневековому поиску философского камня: истерия росла и размножалась. То и дело появлялись всевозможные целители, маги и экстрасенсы. Женя набрала побольше воздуха и отчаянно начала:

— Елена Васильевна, можно один вопрос?

— Да, конечно, вы сюда за тем и пришли, — не отрывая головы от бумаг, отозвалась врач.

— Как вы относитесь к идее колдовства?

Елена Васильевна вздрогнула и медленно подняла голову. Она внимательно посмотрела на Женю и отложила ручку. У Жени возникло ощущение, что медсестра с удовольствием бы сейчас вытолкала ее из кабинета, как хулиганку. Наступила долгая пауза, и Женя вдруг почувствовала себя неловко. Она не знала, что ей делать дальше: продолжать молчать, делая вид, что ничего не произошло, или пытаться прояснить ситуацию новым вопросом. Елена Васильевна заговорила первая, продолжая пытливо смотреть на Женю:

— Я смею надеяться, Женя, что в этом вопросе наши с вами мнения если и не едины, то очень похожи. Но вы задали вопрос, и мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, что я неуважительно отношусь к вам, не желая тратить время на пустые разговоры.

При этих словах Женя покраснела и опустила глаза.

— Ну что вы, деточка! — Голос Елены Васильевны стал по-домашнему мягким. — Не смущайтесь! Хочется вам немножко поэкзаменовать старую бабушку — пожалуйста!

Она тепло рассмеялась, а медсестра, продолжая писать, изредка бросала на Женю прохладные, неодобрительные взгляды: она проработала с Еленой Васильевной восемь лет и считала ее психиатром милостью Божьей. Рядом с Еленой Васильевной становилось и спокойно, и радостно, а ее опыт и природная интуиция делали ее блестящим диагностом. Ей много раз предлагали ординатуру, но всякий раз она находила возможность деликатно отказаться, считая, что нашла свое место в районной поликлинике.

— Вы уж не сердитесь на меня, Женя, что я, может быть, была сейчас резка. Дело в том, что проблема воздействия одного человека на другого стара как мир. Она и проще, и сложнее одновременно, чем об этом принято думать. К сожалению, мы переживаем просто бум истерический, но успокаивает то, что человечество в своей истории делает это периодически. Но вот «магическое мышление» просто всех захлестнуло! Теперь возле книжных прилавков можно услышать такую нелепицу, что волосы на голове начинают шевелиться: разворачиваются целые дискуссии на тему различий магии по ее цвету. Люди с ума сходят! Банально звучит, но это факт: ведь это звучит любимая вами, Женечка, малопрогредиентная истеро-шизофрения. Как тать ползучая! — Врач тяжело вздохнула. — Я, знаете ли, Женя, думаю, что это все же пройдет. Это ведь, в сущности, ложь, пусть хитрая, но все же просто ложь. На ней ничего, кроме болезни, не растет. — Она внимательно посмотрела на Женю, потом улыбнулась: — Вам, наверное, скучно? У психиатров есть такой термин — «критика». Психически здоровый человек всегда к своему поведению критичен, на этом и выстраивается лечение. Люди, склонные к образованию ценных идей или даже бреда, никогда не задаются простым вопросом: «А почему я должен быть умнее всех?» Но они не только верят в собственный бред, но и заражают им других, индуцируют своих близких или более слабых людей. После таких контактов ослабленный человек может серьезно заболеть. Так что в известной степени сумасшествие заразно. Если серьезно, то я люблю медицину, уважаю науку, но верю в Бога. Вот и весь сказ! А вы, Женечка, домой собирайтесь, пациентов-то почти и не было. Значит, завтра готовьтесь — очередь будет на весь этаж!

По дороге домой Женя решила забежать на кафедру. Время хоть и поджимало, но желание увидеть Александра Николаевича и переброситься с ним хотя бы парой слов было сильнее. Женя полностью доверяла профессору, а потому его желание увидеть ее она расценивала как приятную необходимость, которая была в первую очередь в ее интересах. В этом она не сомневалась.

Женя любила свой университет и его знаменитый внутренний двор с фонтаном. Университет был старинной застройки с так называемыми архитектурными излишествами в виде колонн, балюстрад, фигурных окон, маленьких окошечек и, конечно же, фонтана. Он не был по-современному прост и лаконичен, скорее, наоборот, выглядел поэтично и романтично. Массивная чаша фонтана в виде раскрытого цветка на ножке потемнела от времени, кое-где потрескалась и поросла мхом, от нее веяло тайной века уходящего и материнским теплом, что неизменно привлекало к себе бесшабашную, веселую молодежь. Вот и сейчас фонтан был облеплен студентами.

Университетский двор был широк и просторен, состоял из различных по форме клумб с цветами и асфальтовых дорожек, ведущих от фонтана к многочисленным корпусам. Кроме того, он был прохладен и тенист за счет раскидистых вязов и каштанов, высоких и древних, как и сам университет.

Кафедра психологии находилась на последнем этаже самого дальнего корпуса, была относительно молодой, но уже пользовалась мировой известностью. В студенческих кругах она снискала себе уважение за свой либерализм к студентам, дружелюбие, остроту ума, а еще за неиссякаемый оптимизм. Пожалуй, во всем городе больше не нашлось бы такого несгибаемо веселого коллектива, как только на кафедре психологии. Конечно, люди здесь были, как и везде, очень разные, но общий тон задавал неутомимый профессор. Его лекции неизменно проходили как импровизации к какой-нибудь пьесе.

В коридорах по-летнему опустевшей кафедры пахло старинной мебелью и книгами. Этот запах не выветривался никогда, напоминая Жене средневековые парики, мантии и библиотеки. Здесь явно носилась научная пыль веков, оседая потихоньку где-то по углам и в некоторых, прямо скажем, счастливых умах. Научные традиции здесь чтились и трепетно хранились, во всем чувствовалась школа мастерства, передаваемая бережно, как эстафета. Женя глубоко вдохнула в себя этот целительный для нее аромат альма-матер и открыла дверь, ведущую в приемную профессорского кабинета.

Секретарши не было на месте, и Женя присела в ожидании на стул, помня свой вчерашний визит и не решаясь теперь входить без доклада. «Посмотрю, кто здесь и чем без меня дышит». Но ни через пять, ни через десять минут никто ничем не задышал: стояла безлюдная тишина.

Женя, поерзав на стуле, все же решила подождать еще. В это время она услышала голос профессора, который доносился из кабинета: он говорил с кем-то, говорил по-особому четко, как актер на сцене. Женя поняла: там, за дверью, шел лечебный сеанс. Это могло затянуться, и она разочарованно встала. Войти сейчас означало бы помешать, а ждать в таких случаях было просто бессмысленно: профессор проводил сеанс столько, сколько считал необходимым. Порой это было и час, и два, и даже больше.

Женя собралась было уходить, но в это время в приемную вошла Леночка — секретарша. Работала она здесь недавно, носила короткие юбки и имела длинные ноги. Была выше профессора на голову и смотрела на него свысока, отчего неизменно краснела, смущалась и переминалась с ноги на ногу, как кобыла в стойле. Профессор был с ней подчеркнуто, по-отечески ласков и называл ее деточкой. «Деточка» профессора побаивалась, но пристрастия к коротким юбкам не меняла, была общительной и веселой, имела уникальную память и такую же уникальную способность краснеть при любом случае.

Увидев Женю, она, как всегда, густо покраснела.

— Здравствуйте! — поздоровалась она приветливо. — Вы давно ждете? — Леночка плюхнула на стол тяжелую стопку папок и с удовольствием распрямилась во весь свой баскетбольный рост. — Александр Николаевич просил вам передать, чтобы вы входили к нему сразу, как придете: он вас ждет, — выпалила она, не дожидаясь Жениного ответа. — Да входите вы, не бойтесь! — И она, открыв дверь, тихонько подтолкнула Женю в кабинет, тут же плотно ее закрыв.

Женя несмело прижалась к двери и встретилась взглядом с Александром Николаевичем. Он стоял рядом с кушеткой, на которой лежал молодой мужчина. Глаза мужчины были закрыты.

— Вам легко и спокойно. Ваши мышцы расслаблены, ваше тело безвольно. Вы отдыхаете. — Голос профессора был монотонным и негромким.

Он знаками велел Жене подойти к нему, а когда она подошла, написал ей на листке следующее: «Женя, сеанс гипноза-отдыха идет уже сорок минут. Углублять не нужно, просто поддерживай раппорт, а я пойду покурить, хорошо?» Женя все поняла: они часто вели гипнотические сеансы, требующие значительных затрат времени, попеременно с профессором. Одному человеку поддерживать гипнотический транс в течение двух-трех часов тяжело, да в этом и не было никакой необходимости: пациент просто слышал голос, не осознавая, чей он.

Александр Николаевич вышел из кабинета, а Женя тем временем продолжала периодически говорить почти те же слова: «Вы совершенно спокойны, ваше тело расслаблено, вы просто отдыхаете. Вам легко и спокойно. Голова легкая, свободная. Приятный покой, приятный покой».

Женя любила свою работу. Еще ребенком, увидев сказку «Садко», на всю жизнь запомнила говорящую птицу Феникс. И хотя этот персонаж в сказке был явно отрицательным, эдаким прообразом суррогатного счастья в виде отказа от активной жизни и борьбы ради собственного спокойствия, личность самой актрисы, уникальной и удивительно притягательной, не позволила девочке Жене раз и навсегда заклеймить этот образ.

Женя почувствовала, что в этом что-то есть, тем более что эта сказка, как, впрочем, и все русские сказки, была доброй и была сделана добрыми, красивыми и, несомненно, талантливыми людьми.

Время бежало как песок в песочных часах. Потихоньку Женя начала волноваться, что Лиля придет без нее и они разминутся. Александр Николаевич, словно почувствовав волнение Жени, открыл дверь и стремительно вошел. Он улыбаясь погладил Женю по голове и дал прочитать уже написанную записку: «Если я тебя задерживаю, можешь идти. Спасибо за передышку».

Женя умоляющими глазами показала на часы. Профессор в знак того, что понял, кивнул ей и, подтолкнув к двери, махнул на прощание рукой.

Оказавшись за дверью, Женя пробежала мимо Леночки так быстро, что та перестала стучать на машинке, видимо, удивленно посмотрев ей вслед. Женя улавливала все происходящее вокруг нее лишь краем глаза, торопясь и почти бегом направляясь к своему дому. Было три часа. Она вбежала в квартиру, бросив сумку и босоножки у порога, чутко прислушиваясь к телефону: телефон молчал.

Сергей ждал Лилю, нетерпеливо прохаживаясь по набережной. Они договорились встретиться с ней в половине третьего, чтобы Лиля сразу после этого могла поехать к Жене. Было без четверти три, Лиля опаздывала, и Сергей, заметно нервничая, курил одну сигарету за другой, выбрасывая окурки в кусты, при этом осторожно оглядываясь. Народу на набережной в этот час почти не было: пенсионеры и молодые мамы с детьми предпочитали гулять до одиннадцати и после семнадцати часов.

Он уже начал сомневаться в целесообразности своего поступка, вся эта история перестала ему нравиться, и лишь понимание того, что начатое не бросают на половине пути, заставляло его скрепя сердце ждать. Но при этом он чувствовал себя совершеннейшим дураком, зная, что никто не поймет его. Он решился на сегодняшнюю встречу и сильно рисковал при этом. Он боялся. Он никогда не считал себя сильным, скорее, даже наоборот: в милицию пошел, чтобы доказать себе самому, что он не трус. Все пошло с его матери, Сергей это знал. Она была сильной и умной, все в их доме решала сама. Сергей и его отец считали, что в их доме ничего не должно происходить без ее ведома. Чувство, что мать всегда права, постоянно давило, загоняло в страх перед наказанием за своеволие. Но делать так, как говорила она, с возрастом становилось все труднее. На открытый бунт сил у него не хватило, зато ненависть в душе родилась и окрепла. На мать, на себя, на отца. Потом на всех женщин, похожих характером на мать. Ему и здесь не везло — на его жизненном пути других почему-то не встречалось. Все они как одна были капризны, взбалмошны, обидчивы. Сергей постоянно ловил себя на мысли, что и им он что-то должен. Почувствовав это, он рвал очередную привязанность без сожаления.

Лилия Викторовна была другой. Это Сергей понял сразу, как только впервые увидел ее в офисе Красовского: она не ломалась, не кокетничала и даже не обиделась на то, что муж обошелся с ней тогда подчеркнуто официально. Она улыбнулась при этом и покорно покинула офис, понимая, что дело мужа важнее ее житейских проблем.

Сергей тогда с восхищением понял, что существуют другие отношения, другие женщины. Красивая, покладистая женщина, какой показалась ему тогда Лилия Викторовна, стала для него открытием. До этого он считал, что два этих качества в женщинах не сочетаются.

Зависти к Красовскому у него не возникло: хватило ума понять, что миллионы просто так ни к кому не приходят. Он обычный оперуполномоченный, капитан милиции. Таких, как он, хоть пруд пруди, и вряд ли, попадись на его пути такая женщина, он мог бы ее хоть чем-то заинтересовать. Когда он увидел ее на месте убийства, беспомощную, без сознания, первым чувством было все то же восхищение: и в бессознательном состоянии эта молодая женщина оставалась такой же привлекательной. Ей хотелось помочь, ее хотелось укрыть, защитить. Эти чувства в Сергее проснулись впервые, и он, помнится, тогда даже испугался. Испугался себя. Это все было не только неожиданно, но и совершенно ново. И он не мог понять — хорошо это или нет: старые привычки если и не делали его счастливым, но все же создавали ощущение защищенности, закрытости. Желание помочь вопреки собственной выгоде — это пугало кажущейся бессмыслицей.

Он снова посмотрел на часы и усмехнулся: кажется, он все же ошибся в ней. Было три часа, и Лилия Викторовна вела себя, как и все красивые женщины: она опаздывала, тем самым заставляя себя ждать. Он бросил окурок себе под ноги: светиться на набережной полчаса было непростительно глупо.

Вдруг у себя за спиной он услышал запыхавшийся голос:

— Простите, пожалуйста, что заставила вас ждать. — Она почти бежала, а потому от частого дыхания не могла говорить.

Он тут же перестал сердиться на нее, видя крупные капли пота на лбу и слипшиеся волосы. Он понял, что ей все равно, как она сейчас выглядит, главное — она спешила, думая о нем.

— Здравствуйте. — Лиля наконец отдышалась и слабо улыбнулась. — Я все сделала, как вы сказали, но была очередь.

— Ничего. Вы принесли их с собой?

— Да. — Лиля протянула ему полиэтиленовый пакет. — Можете пересчитать.

— Нет, здесь пересчитывать не стоит. — Сергей взял пакет, свернул его и положил в дипломат. — Мне, право, неловко, но без этого не получилось.

— Я могу теперь быть уверена, что мой муж ничего не узнает?

Сергей чувствовал, что еще немного, и он будет оправдываться перед ней.

— Я сделал все, что мог. И даже больше — я совершил должностное преступление, но речь сейчас не обо мне: другие люди не захотели закрывать глаза на факты из благородства. Понимаете? Они не хотят отказать мне, но и не желают рисковать своей карьерой просто так. Я не могу назвать этих людей, и это в ваших же интересах, но, даже если вы мне не верите, поздно об этом говорить: эти люди сделали для меня то, что я просил, и теперь хотели бы получить за это компенсацию. Поверьте, если бы я знал, что все так обернется, я ни за что не стал бы ничего вам тогда обещать. Но желание помочь вам было столь сильным, что перевесило здравый смысл.

— Я понимаю. Я благодарна вам за помощь, и, пожалуйста, успокойтесь! Но, умоляю, еще один вопрос: нашли убийцу?

— Мы напали на верный след, но сказать что-либо более определенное я пока не имею права, извините.

Они расстались. Лиля поспешила к троллейбусной остановке. Несмотря на утомленный и сосредоточенный вид, она по-прежнему привлекала к себе внимание окружающих. Ее изящные туалеты производили впечатление на женщин, а она сама вызывала восхищенные взгляды у мужчин. На ней был белый кружевной костюм: короткие шорты, которые больше походили на удлиненные трусики, маленькая маечка и сверху — длинный, до щиколоток, кардиган. Без застежек, он развевался на ветру, как парус. Загорелая, быстрая, она вся казалась невесомой и воздушной. В черных очках, с изящной маленькой сумочкой, больше похожей на кошелек, — ей подошел бы какой-нибудь «мерседес», но никак не троллейбус! Между тем Лилю ничуть не заботило, какое впечатление она производила в общественном транспорте: сесть за руль машины она до сих пор не могла.

К Жене она приехала через час с головной болью, совершенно измотанная духотой, суетой и ненавязчивым городским сервисом. Женя сразу все поняла.

— Ты сначала в душ или выпьешь чего-нибудь? Лиля без сил села на маленький стульчик в коридоре, вытянув ноги и опустив плечи.

— Умираю — пить! — Она жадно выпила стакан минеральной воды, сбросила туфли и поплелась в душ. — Я быстро, Женечка, ладно?

В ванной зашумела вода, а Женя направилась на кухню, ломая голову, чем кормить Лилю. Она не знала, как изменились вкусы подруги после замужества, и уж тем более не представляла, что едят миллионеры на обед. «Ничего, — решила Женя. — Будет есть, как все, картошку с огурцами!»

Лиля вышла из ванной, когда на сковороде уже аппетитно скворчало и по комнате поплыл густой аромат молодого жареного картофеля.

— Женечка, как пахнет! — Она чмокнула подругу в щеку и села на стул рядом. — Давай я тебе помогу. — Лиля взяла нож и принялась резать хлеб аккуратными ломтиками.

На столе появились свежие огурцы и квас, дымилась картошка, посыпанная укропом.

— Ешь. — Женя пододвинула тарелку с картофелем поближе к Лиле. — Ешь и рассказывай!

— Я так не умею, — с полным ртом картошки засмеялась Лиля.

— Рассказывай, говорю тебе! Я тут с утра места себе не нахожу! — Женя села за стол тоже, но есть так и не стала.

— А ты? Я что, одна есть буду?

— Ешь! — прикрикнула шутя Женя. — Ты из дома когда ушла?

— Как тебе позвонила, сразу и ушла. — Лиля ела с аппетитом, то и дело поглядывая на Женю.

Женя смотрела на нее и в глубине души радовалась и ее хорошему аппетиту, и живому блеску в глазах. Тревога за подругу снова стала отступать. Вдруг все волнения утра стали маленькими и глупыми, даже надуманными. «Играем в какую-то дурацкую игру, — думала Женя, глядя, как Лиля управляется с картошкой. — Каждый должен заниматься своим делом. Я — психолог и свою задачу выполнила, в трудный час поддержала подругу, помогла ей пережить кризис. Все! Остальное не в моей компетенции! Я не имею права заниматься расследованием убийства. Да что там «не имею права»! Это абсурд! Я стала подозрительной, мнительной, мне по ночам снятся какие-то странные сны! Все, дальше уже некуда! Лиля пришла в себя, у нее поднялось настроение. Конечно, ей придется сейчас пересматривать свои отношения с мужем, но это не мое дело! Пока меня ни о чем не просят, я не имею права вмешиваться! Вот и утром: она приняла какое-то решение сама, и это правильно. Сейчас она закончит есть и если захочет, то сама расскажет. Если она не начнет говорить — я не буду лезть с расспросами. Это ее жизнь! Я не могу ее понять! На мой характер, я бы никогда не вышла замуж за миллионера, а она вышла. Я бы не смогла жить с ним сейчас — развелась, чего бы это мне ни стоило, ведь и так ясно, что никакого чувства нет, идет какая-то купля-продажа. А она и слышать об этом не хочет! Но даже если Лиля попала в какую-то криминальную историю, все равно ей придется ставить мужа в известность: вряд ли я сумею ее защитить от этого».

Пока Женя размышляла, Лиля покончила с обедом, и в кухне повисла тишина. Женя ждала, когда Лиля заговорит первой, а Лиля боялась, что обидела подругу своим самостоятельным поступком утром, и теперь не решалась на разговор. Но все же, сделав над собой усилие, начала:

— Сергей звонил мне потому, что ему срочно понадобились деньги. Ну, то есть сегодня, и как можно раньше.

— Какие деньги? — Холодок тревоги начал заползать на свое привычное место, и Женя с сожалением отметила это.

— Большие. — Лиля вдруг встала из-за стола. — Спасибо тебе за обед. Все было очень вкусно! — Лиля вмиг преобразилась, снова став уставшей и безжизненной. Она делала над собой героические усилия, чтобы казаться уверенной и независимой. — Я пойду, Женя? Прости, но мне нездоровится — голова что-то болит.

— Куда? — Женя понимала, что ее настрой отталкивает Лилю, и она смягчилась: — Объясни наконец, зачем звонил Власов и что было потом.

— Он потребовал от меня денег, очень больших денег, у меня таких никогда не было, и я растерялась. Но он сам и посоветовал, чтобы я заложила драгоценности в ломбард.

— Подожди, какие драгоценности? Откуда он знает про драгоценности?

— Он не знал, просто спросил, нет ли в доме драгоценностей, которые я могла бы заложить. Я вспомнила, что действительно сапфировый гарнитур с бриллиантами лежит в моем сейфе, и заложила его.

— И деньги уже отдала?

— Да.

— А откуда он знал, что у тебя есть ценности именно на такую сумму?

— Да ничего он не знал! За сапфиры дали даже больше, чем было нужно, правда, не намного, но я все отдала.

— Откуда у тебя эти сапфиры?

— Александр Борисович подарил.

Женя устало прислонилась к шкафу с посудой и закрыла глаза… Дело принимало новый оборот. То, что это была ловушка, она не сомневалась: Лиля не сможет выкупить драгоценности, а значит, вынуждена будет рассказать об этом мужу. Или ее вынудят это сделать, что, в сущности, уже не имело значения. То, что Власов — подставка, холуй Красовского, Женя почти не сомневалась, вернее, очень хотелось верить, что деньги действительно нужны для дела, но… Женя допускала, что в органах правопорядка не все в порядке и что за то, чтобы имя Лили не упоминалось, пришлось заплатить. Но сумма была так велика, что о бескорыстной помощи больше не было и речи. Шантаж.

Где-то далеко продолжала болтаться мысль, что Сергей ни при чем, что он сам влип, пойдя на должностное преступление, и теперь его так же шантажировали, как и Лилю. Но мысль эта лишь подливала масла в огонь: ведь если он не владел ситуацией сейчас, он не владел ею никогда. И, легкомысленно обещая свою помощь, недооценив своих возможностей, он становился вдвойне опасен. «Если он сейчас сломается, на нашей с Лилькой совести будет еще и этот фиговый романтик», — рассуждала Женя.

Сергей больше не вызывал у нее доверия. Больше того — настораживал. Действия его внезапно стали какими-то судорожными, болезненными, и от всего этого запахло аферой. «Ну, в таком деле и замараться не грех», — успокоила себя Женя.

Вдруг ей очень захотелось еще раз взглянуть на события того трагического утра: почему-то показалось, что разгадка где-то там. Она имела обо всем этом смутное представление, основанное на скудных фактах Лилиного болезненного переживания и рассказе Власова, тоже очень сухом и сдержанном. Именно сейчас Женя вдруг вспомнила его почти приказ не говорить с матерью Андрея об обстоятельствах его смерти. Было ощущение, что Власов боялся этого. Почему? Причин могло быть только две. Он действительно не хотел травмировать пожилую женщину подробностями зверского убийства. Именно об этом подумала тогда Женя и успокоилась. И лишь теперь у нее появилось сомнение. Была и другая причина, и гораздо более веская, заставившая Власова не просить ее, а приказывать ей! То, что он сказал матери Андрея, не соответствовало тому, что знали они с Лилей!

Но почему тогда Жене было позволено говорить с этой женщиной? Одни вопросы!

Женя наконец открыла глаза. Лиля все это время сидела тихо и ждала.

— Что делать будем? — обратилась Женя к подруге.

— Не знаю. Может, ничего не надо делать? Само как-нибудь рассосется? — неуверенно предложила Лиля.

— Может быть. — Женя смотрела на Лилю, но думала не о ней: вспомнился сеанс гипноза, который она проводила вместе с профессором, и вдруг у нее появилась шальная мысль. — У меня есть план, и мне нужно твое согласие.

— Я согласна.

— Но ты ведь не знаешь, о чем речь!

— Ну и что? Если ты считаешь, что это нужно, я согласна. — Лиля была очень рада, что Женя не обиделась на нее из-за ее опрометчивого поступка с деньгами.

— Я хочу попробовать увидеть еще раз то, что произошло тем утром, когда убили Андрея.

Лиля побледнела. Лицо ее вытянулось, и Женя впервые осознала перемену, произошедшую в подруге: уголки Лилиных губ опустились, придавая лицу выражение скорби.

— Разве это возможно? — испуганно спросила она.

— Попробуем. Это гипноз, обычный гипноз, под действием которого память обостряется. Вернее, гипноз снимет боль, и мозг сможет выдать всю зафиксированную информацию. Дело в том, что ты и сейчас знаешь гораздо больше, чем видела, но информация заблокирована психотравмой. Наш мозг так устроен, что та информация, которая представляет опасность для организма, являясь шоковой, блокируется, становится неосознаваемой. Человек просто о ней не знает, не помнит. Под гипнозом я попробую снять боль воспоминаний, и это, может быть, позволит увидеть тебе новые детали того утра.

— Но зачем? Разве это имеет значение сейчас?

— Именно сейчас это стало иметь такое значение: мы не можем больше пребывать в иллюзиях, это становится опасным.

— Хорошо, что я должна делать? — Было видно, что Лиля взяла себя в руки, хотя воспоминания того утра по-прежнему были для нее очень тяжелыми.

— Ничего. Идем в комнату, я тебе сейчас все объясню. Ты будешь просто сидеть вот здесь. — Женя продолжала говорить, усаживая Лилю в кресло, уже в комнате. — От тебя ничего не требуется, ты просто отдохнешь, посидишь спокойно. Для тебя это будет приятно. Воспоминания под гипнозом на твоем здоровье никак не отразятся: ты не будешь ничего помнить из того, что увидишь под гипнозом. Все поняла?

— Да. — Лиля удобно села в кресле, вытянув ноги и сняв тапочки. — Я готова.

Женя достала диктофон и поставила его перед Лилей.

— А это зачем? — удивилась та.

— Я могу что-то упустить из твоих слов, потому что, когда поддерживаешь гипнотический транс, нужна полная сосредоточенность. Диктофон все запишет, и я смогу, если будет такая потребность, прослушать еще раз.

— А мне можно будет послушать?

— Я потом тебе скажу, ладно? После сеанса, хорошо?

Лиля согласно кивнула и стала терпеливо ждать, пока Женя отключала телефон и звонок входной двери.

— Тебе это не помешает, — говорила она при этом Лиле. — Ты будешь слышать только мой голос. Это может помешать мне, поэтому лучше пусть будет без неожиданностей. Ну вот и все. Можно приступать.

Женя подошла к креслу и села напротив. Ее голос стал тише, монотоннее. Лиля подумала, закрывая глаза, что так рассказывают сказки детям на ночь: завораживая, убаюкивая. Веки вдруг стали тяжелыми, а по всему телу потекло приятное тепло. Стало спокойно и радостно. Где-то далеко слышался голос. Лиля попробовала вспомнить, чей он, но не смогла. Голос был добрый, его хотелось слушать.

— Ты слышишь только мой голос. Посторонние звуки тебе не мешают, ты просто отдыхаешь. Все мышцы расслаблены, приятный покой, приятный покой.

Женя включилась в свою любимую работу. Это была ее стихия, и она чувствовала себя в ней легко и свободно.

Веки Лили, сначала подрагивающие, успокоились. Все тело обмякло, и голова безвольно наклонилась в сторону. Дыхание стало тихим, еле заметным. Казалось, Лиля уснула.

— Представь утро, когда ты шла на последнее свидание с Андреем. Ты подходишь к его дому. Что дальше?

— Я поднимаюсь по ступенькам и вижу приоткрытую входную дверь. — Голос Лили был без интонаций.

— Тебе нечего бояться в этом доме: ты сейчас спишь, все события давно прошли и не имеют никакой силы. Ты просто видишь сон. Что было дальше?

— Я открываю дверь и вхожу. — Лиля задышала чаще, в ее лице появилось выражение ужаса.

— Все, что ты видишь, — сон. Тебя это не касается, это все не настоящее. Что ты видишь?

— Я вижу висящего в петле человека впереди меня и стоящего человека сзади меня. — Голос Лили снова стал механическим.

— Как далеко от тебя стоит человек за твоей спиной? — Сердце у Жени часто забилось, она едва сдерживала волнение, стараясь говорить так же спокойно: она поняла, что приоткрывается завеса какой-то тайны.

— Он стоит почти вплотную ко мне и к входной двери.

— Входная дверь закрыта?

— Да.

— Опиши этого человека: это мужчина или женщина, какого роста, в чем одет, черты лица.

— Это мужчина. Он выше меня, худощавый. Черный силуэт, просто силуэт. Я ничего больше не вижу.

— Что он делает?

— Он замахивается рукой, в руке у него что-то есть.

— Дальше.

— Он замешкался, посмотрел в сторону.

— Что он хочет сделать?

— Он хочет ударить меня по голове, но что-то сбоку ему мешает. — Лиля снова задышала чаще.

— Успокойся, все хорошо, тебе ничего не угрожает. Он ударил тебя?

— Нет, я упала сама.

— Вернись до того момента, как ты упала. Посмотри, в доме еще кто-то есть?

— Нет, я не вижу больше никого. — Дыхание Лили участилось, в лице появились слабые мышечные подергивания.

Было видно, что ситуация для нее становится напряженной. Женя не могла рисковать: нужно было выводить Лилю из гипноза.

— Ты спокойна, совершенно спокойна. Ты возвращаешься в настоящее время, в настоящее пространство. Увиденное тобой не имеет никакой силы, это просто сон, который ты забудешь сразу, как только откроешь глаза. Сейчас ты почувствуешь прилив сил и энергии, ты хорошо отдохнула, тебе легко и спокойно. Исчезают все неприятные ощущения и воспоминания, тебя ничто не тревожит. По моему счету от одного до трех ты легко откроешь глаза и почувствуешь себя хорошо отдохнувшей, полной сил и энергии. Раз, два, три!

Лиля медленно, словно нехотя, открыла глаза, потянулась, как после долгого сна, и улыбнулась. Женя устало откинулась на спинку кресла и выключила диктофон.

— Ну, как? — Лиля сгорала от любопытства. Настроение у нее явно улучшилось, щеки порозовели.

— Как ты себя чувствуешь? — Женя внимательно посмотрела на Лилю.

— Удивительно себя чувствую! Как только что родилась! Легко! — Лиля засмеялась впервые после убийства. — Ну, ты не тяни, что-нибудь полезное я сказала?

— Да, сказала.

Женя встала и подошла к окну. Лиля подошла к подруге и тихо сказала:

— Женечка, ты только ничего от меня не скрывай, хорошо?

Женя молча кивнула и повернулась к Лиле:

— Тебя там ждали.

Последовала долгая пауза. Лиля в растерянности так и осталась стоять, а Женя в волнении принялась ходить по комнате.

— Зачем? — Лиля наконец обрела дар речи.

— Не знаю. Но тебя ждали за дверью и, как только ты вошла, хотели оглушить, но что-то там помешало, на секунду отвлекло внимание, а в это время ты упала в обморок. Все было очень быстро, несколько секунд. Это был мужчина ростом выше тебя, худощавый. Все. Лиля, а может быть, ты упала от удара?

— Нет! — Лиля говорила очень уверенно. — По голове меня никто не бил, это точно! Меня сначала затошнило, всю затрясло, когда я поняла, что в петле Андрей, а потом я куда-то провалилась. Голова у меня потом, конечно, болела, но ни шишки, ни какого-то следа от удара не было. Да что я тебе рассказываю? Ты и сама помнишь: я сразу к тебе приехала!

Женя помнила, что Лиля не жаловалась, что у нее болит голова в каком-то определенном месте. Она была, скорее, подавленной, заторможенной, но никаких следов крови или другого какого-то повреждения, следов механической травмы не было. Значит, ее просто не успели ударить. Хотели, но не успели: она потеряла сознание сама и упала при этом на пол. Что хотел преступник? В том, что это был он или один из них, Женя не сомневалась: человек, попавший на место преступления случайно, не станет пытаться оглушить другого, так же случайно попавшего на место преступления. Конечно, преступник мог просто не успеть уйти к моменту появления Лили, тогда понятно, почему он не стал ее добивать, когда она упала без чувств: это не входило в его планы, ему нужно было просто уйти незамеченным, а для этого обморок Лили был как нельзя кстати. Но тогда получалось, что он находился в доме достаточно долго: ведь милиция приехала в тот момент, когда Лиля еще была без сознания.

Значит, кто-то уже вызвал милицию! Получалось, что преступник едва нос к носу не столкнулся с милицией! И это при том, что коттедж находится практически за городом и доехать до него быстро вряд ли возможно! А если вспомнить, что ни одного указателя улицы там просто нет, как, впрочем, и номеров домов, то приезд милиции практически сразу после ухода преступника явно нелогичен. Или это был не преступник. По тем приметам, что назвала Лиля, представить его не было никакой возможности. Вот только почему он замешкался? Лиля сказала, что ему что-то помешало сбоку. С какого боку? «Как же я не спросила об этом!» — Женя сильно расстроилась, так как ошибку уже не исправишь, снова погружать Лилю в гипноз она даже и не думала.

— Лиля, вспомни, в коридоре у Андрея что-то из мебели есть?

— Да. — Лиля удивленно посмотрела на подругу.

— Подожди, вспомни, там при входе есть что-то…

— Рога там оленьи на стене, он их в качестве вешалки использовал. А что?

— Рога? — Женя почувствовала, что покрылась испариной от напряжения: разгадка была где-то рядом. — Рога оленьи… Они что, очень большие?

— Нет, не большие, но они всегда почему-то мешали Андрею.

— Почему мешали? С чего ты это взяла?

Лиля наморщила лоб и стала напряженно вспоминать.

— У него привычка была перед самым выходом волосы приглаживать рукой, а рога торчат, и он все время за них задевал.

— Коридор в доме узкий? — Женя продолжала напряженно думать.

— Нет, коридор нормальный, не узкий, но Андрей туда шкаф поставил, и места стало очень мало, особенно сразу у входа. Он хотел даже шкаф этот убрать, но все времени не было.

— Лиля, а рога на какой стене висят? — Зрачки у Жени расширились от ужаса: она уже знала, кто был этот мужчина.

— Как на какой? — не поняла Лиля.

— Рога висят слева, когда входишь в дом?

— Да, а ты откуда знаешь?

— Андрей ведь правша? — ответила вопросом на вопрос Женя.

— Да, — недолго подумав, ответила Лиля. — Женя, я ничего не понимаю!

— Ну, если Андрей поправлял волосы перед выходом правой рукой и при этом задевал за рога, значит, они висят от человека, входящего в дом, слева. — Женя уже спокойно смотрела на Лилю. — Тому мужчине сделать замах перед ударом помешали рога, потому что он был левшой.

— Какое это имеет значение? — все еще не могла понять Лиля.

— Сергей Вадимович — тоже левша, — словно не слыша Лилиного вопроса, продолжала Женя.

— И он, кажется, выше меня ростом, — глядя на Женю огромными от страха глазами, пролепетала Лиля.

— И худощав, — добавила Женя.