Когда-то давно у Вики была подруга Лера.

Вика жила на шестом, а Лера — на седьмом этаже. Вика всегда знала, дома Лера или ее нет. Так уж устроены эти многоквартирные клетки, что о жизни соседей, живущих наверху, известно почти все. Вика слышала, как хлопала железная дверь — это значило, что Лера вернулась из института. А в следующую секунду начинал звонить телефон. Вика снимала трубку и, даже не интересуясь, кто звонит, спрашивала:

— Пришла?

— Нет, я еще там. Ты с моим призраком разговариваешь. Привет, кстати.

— Привет, — миролюбиво соглашалась Вика. — Ну что?

— Да так, ничего.

Разговоры были почти всегда одинаковыми. Да и что нового могут рассказать друг другу два человека, которые видятся ежедневно чуть ли не двадцать четыре часа в сутки?

— О чем вы разговариваете до двух часов ночи? — удивленно спрашивала утром Викина мама, замечая, что дочка снова вернулась от подружки далеко за полночь.

— Да так… обо всем, — неопределенно отвечала Вика, — обо всем на свете.

На самом деле они разговаривали обо всем на свете. Им было по семнадцать лет, они были обычными девчонками. И, как у любых нормальных девчонок, у них были свои проблемы. Прежде всего — мальчики, или мужики, как помпезно и грубовато называла их Вика. Впрочем, мальчики — это была сугубо личная Леркина проблема. Что касается Вики, то в ее жизни проблем с «мужиками» не возникало — просто потому, что в Викиной жизни они до поры до времени отсутствовали.

В тот день — наверное, именно это и был тот самый день, который все так перевернул в их жизни — Вика чистила картошку, а Лера смотрела в окно, флегматично рассуждая о том, что курицу лучше бы предварительно замочить в уксусе.

— Ну возьми да замочи! — не выдержала Вика, отложив в сторону нож и раздраженно вытирая о белоснежное полотенце почерневшие пальцы. — Сидишь философствуешь уже целый час! Я, между прочим, не для себя одной стараюсь.

— Ну, не ворчи, — извиняющимся тоном проворковала Лера, — просто нет у меня настроения. Не хочу чистить картошку.

— А я всю жизнь только об этом и мечтала. И вот наконец…

— Не умничай. Лучше скажи, что мне делать?

— Мыло, мочало — начинай сначала. Курицу в уксусе замочи!

— А если серьезно? — не сдавалась Лера.

— Серьезно!

Лера вздохнула и нахмурила брови. В глазах мелькнула тень, и Вика сдалась.

— Ну ладно, не хмурься. Все будет нормально, вот увидишь. Правда.

Лера поднялась и прошла по кухне.

— Я вся как на иголках. Сама подумай, ситуация не вполне ординарная. Он ведь может подумать, что я просто сумасшедшая!

— Ну и что, — возразила Вика. Разговор в течение последних двух дней повторялся в день по десять раз. Она набрала в легкие побольше воздуха и снова принялась вдохновлять подругу на великие дела.

В принципе ситуация, казавшаяся впечатлительной Лере чуть ли не концом света, была простой до банальности.

Пять лет назад, когда они обе учились в восьмом классе, Лера сидела дома и зубрила английский. По радио шла передача радиостанции «Юность», и Лера, отвлекшись от надоевших глаголов, внимательно прислушивалась к тому, что вещал радиоприемник.

«…Все эти разговоры про женскую верность — сказки бабушки Арины, и ничего больше. Женщин, способных хранить верность, в природе просто не существует. Ни одна не способна дождаться своего парня из армии. Их хватает на месяц, максимум на полгода. А потом письма начинают приходить все реже и реже, и наконец последняя, короткая весточка — извини, я выхожу замуж. Вот и вся любовь. А каково солдату? Ведь армейские будни — тяжелые будни, и узнать такое для некоторых бывает равносильно концу. Кто-то сходит с ума и кончает жизнь с петлей на шее…»

Далее шли пространные рассуждения все на ту же тему. Восьмиклассница Лера, отложив в сторону учебник, слушала все это с возрастающим возмущением. Когда ведущий закончил читать письмо, присланное матросами срочной службы откуда-то из Батуми, Лера схватила ручку и дрожащими руками принялась записывать адрес военной части прямо в тетрадке по английскому. Через минуту из той же тетрадки был вырван лист — даже не лист, а клочок, потому что обрыв получился неровный, но в тот момент Лере на это было наплевать. На этом самом клочке она написала несколько гневных слов. В глубине стола нашелся конверт, письмо было запечатано, Лера не поленилась накинуть куртку, выйти из подъезда и бросить письмо в почтовый ящик. Так началась эта странная история…

Через две недели она удивленно рассматривала серый конверт со штемпелем на обороте — «Батуми». Обратного адреса не было. Лера и забыла о своем гневном послании, и только лишь распечатав письмо, наконец вспомнила.

Здравствуйте, милая девушка, церемонно начинал пока не известный автор, за последние дни мы получили огромное количество писем. Тысячи писем! Но такое послание, как Ваше, невозможно оставить без ответа! В Вашем лице, как я полагаю, мы нашли достойного оппонента. Давайте не будем марать бумагу, испещряя ее душераздирающими примерами женской (или мужской — я вынужден сдаться и признать это!) подлости…

— Давайте не будем, — вслух произнесла заинтригованная Лера. Через пять минут она уже сидела внизу, у Вики, которую заставила оторваться от учебника по химии.

— Вот это да! — присвистнула Вика.

Удивляться действительно было чему. Для пятнадцатилетних девчонок парень, перешагнувший рубеж двадцатилетия, да при этом еще умеющий так вдохновенно и грамотно, а главное, интересно писать письма, был явлением запредельным.

— «Кирилл», — снова прочитала Вика надпись в конце страницы, — имя такое интересное. Ты должна написать ему ответ!

— Вик, я же не умею писать письма, — жалобно протянула Лера.

— О Боже! — выдохнула Вика, уже смирившись с мыслью, что писать письмо далекому солдату из Батуми от лица Лерки придется ей.

— И потом, — робко продолжила Лера, — ему же двадцать один год! А мне — пятнадцать!

— Ну и что, об этом совсем не обязательно говорить. Напишем, что тебе не пятнадцать, а девятнадцать. Слушай, надо попросить у него фотографию!

— Вик, — неуверенно произнесла Лера, — а вдруг он взамен попросит мою?

— Пошлем твою, — уверенно ответила Вика и решительно отодвинула учебник по химии, — достань из ящика листок бумаги.

— Что, прямо сейчас? — Лера захлопала глазами так испуганно, как будто Вика предложила ей совершить прыжок с парашютом без предварительной подготовки.

— А что откладывать? Быстрее ответ придет!

Через полчаса Вика вывела на бумаге последние слова: «Пока. Лера».

— Ты — гений! — резюмировала довольная Лера и аккуратно переписала текст. На следующий день письмо было отправлено, и она принялась считать дни, раздумывая, сколько же времени может идти ответ из далекого Батуми. Наверное, как минимум две недели. Лера ежедневно по нескольку раз заглядывала в синий почтовый ящик, который за прошедшие пятнадцать лет жизни воспринимала совершенно равнодушно, и вот теперь…

Ответ пришел раньше — через десять дней. Письмо было толстое. Лера разорвала конверт дрожащими пальцами и тут же уронила его на пол. Клетчатый листок, покрытый мелким убористым почерком — уже знакомым, первые слова: «Здравствуй, прекрасная и далекая незнакомка…» Лера подняла письмо, развернула и обомлела от неожиданности: в письмо была вложена фотография. Небольшая, черно-белая, с которой на нее смотрело удивительно красивое мужское лицо. Правильные черты, высокий лоб, пристальный взгляд светлых глаз, густые брови. Кирилл был одет в форму морского пехотинца. Лера тут же, и не подумав о лифте, помчалась вниз, на шестой этаж. Сердце замирало от счастья и страха.

— Красивый, — с завистью протянула Вика, внимательно и придирчиво осмотрев фото, — правда?

— Угу, — только и смогла выдавить из себя смущенная Лера, — давай читать письмо!

Письмо, как и в первый раз, было интересным. Кирилл с легкой долей иронии описывал морские будни, отпускал разного рода шутки по поводу предстоящей в мае демобилизации, а в конце буквально засыпал Леру вопросами.

И все же, таинственная незнакомка, хотелось бы узнать о Вас побольше. Чем Вы живете, что Вас тревожит, а что оставляет равнодушной? Но больше всего меня интересует цвет Ваших глаз. Почему-то мне кажется, что они небесно-голубые…

У Леры были карие глаза. Вика прыснула:

— Он, кажется, перепутал тебя со мной. Наверное, почувствовал, что письмо не ты, а я писала.

— Вик, — Лера подошла сзади, обняла подругу за плечи, — какая ты у меня замечательная! Что бы я без тебя делала!

— «И улыбка», — продолжила Вика, — тонкий намек на толстые обстоятельства. Похоже, надо послать твою фотографию.

— Вика, — Лера умоляюще сложила руки на груди, — только не это!

— Только не говори, что вместо твоей фотографии мы отправим мою, — заранее начала протестовать Вика, поправив очки на носу.

— Мы… мы вообще не будем отправлять ему фотографию! Он же сразу догадается, что мне пятнадцать лет!

— Не болтай глупости, ничего он не догадается! — уверенно возразила Вика.

История с фотографией затянулась. Обойдя с десяток ателье, они нашли одно-единственное, где заказ обещали выполнить через двое суток. В остальных срок исполнения заказа варьировался от четырех дней до недели.

— Кошмар, — возмущалась уже почти потерявшая надежду Лера, — не понимаю, у них что, очередь на портреты?! Неужели каждому первому срочно понадобилась цветная фотография десять на пятнадцать?

— Не в этом дело, — Вика относилась к ситуации спокойно и своим спокойствием приводила подругу в чувство, — просто такой порядок. Твой негатив будет валяться целую неделю, а потом его отпечатают за один день. Так везде.

Лера стояла перед зеркалом и с тревогой смотрела на незнакомку, над созданием которой они обе трудились целый час. Тонкие, четко очерченные брови, глаза, густо подведенные серыми тенями, и ресницы… Лера только слегка коснулась их тушью, а они, и без того длинные, черные и густые, теперь стали похожи на накладные и загибались, почти касаясь бровей. Темная коралловая помада делала Леру взрослее. Длинные пушистые волосы были распущены по плечам, образуя отливающий синевой нимб.

— Ты просто прелесть, — констатировала Вика, в последний раз проводя кисточкой по ее лицу, — ты обязательно ему понравишься.

— Ты думаешь? — сомневалась Лера, придирчиво оглядывая свое лицо. — По-моему, щеки слишком круглые…

— Ну это уж — извините, не срезать же тебе их. Лера, да они тебя совсем не портят!

— Что бы я без тебя делала, — вздыхала Лера, благодарно сжимая Викины пальцы, — наверное, просто умерла бы от комплекса неполноценности!

Два дня показались им целой вечностью. Вика три раза переписывала Лерин ответ, каждый раз находя свое послание то холодноватым, то грубоватым, то слишком романтичным, то чересчур сухим. Наконец идеальный вариант был найден и старательно переписан Лерой на чистом листке бумаги в клеточку.

В фотоателье они приехали за двадцать минут до открытия. На улице стоял жуткий мороз, солнце светило так ярко, что приходилось щурить глаза и удивляться тому, что этот чертов огненный шар не посылает на планету ни капельки тепла.

— Странно, правда, — рассуждала Вика, зябко поеживаясь, — летом лежишь себе на пляже и даже представить не можешь, что в шубе может быть холодно. Настоящий абсурд. А сейчас — с трудом верится в то, что в одном купальнике может быть жарко. Мы живем в самой дурацкой климатической зоне на планете.

— Ну, не скажи, — робко засомневалась Лера, — ты бы хотела жить на экваторе, где круглый год пятьдесят градусов жары?

— Не знаю… — задумчиво протянула Вика, соглашаясь с подругой, — наверное, нет… Сколько времени?

— Без трех. — Лера на секунду приподняла рукав полушубка, оголив тонкое белое запястье, на котором поблескивал маленький серебряный браслет, и тут же дернула рукав вниз, обжегшись морозом.

— Невыносимо, — обреченно произнесла Вика.

Приемщица появилась минут через пятнадцать, когда окостеневшие от мороза Вика и Лера уже почти потеряли надежду. Деревянными пальцами Лера взяла в руки свою фотографию и тут же выпустила ее из рук. Блестящий глянцевый прямоугольник упал на стол и медленно сполз на пол.

— Кошмар, — произнесла она побелевшими губами.

Вика подняла фотографию, с которой на нее смотрела абсолютно незнакомая девушка, лишь отдаленно напоминающая подругу.

— Зачем так затемнили? — неуверенно спросила она, впрочем, понимая, что фотограф здесь совершенно ни при чем. Получившееся безобразие было целиком и полностью их собственной заслугой.

Девушка, изображенная на снимке, никак не выглядела на пятнадцать лет. Подведенные глаза казались искусственными, как будто кто-то просто нарисовал их на лице — два темных круга в черных ободках, слишком резко выделяющихся на фоне мраморной бледности лица. Искусственный румянец лежал прямоугольными полосами, не нарушая своих геометрических границ, а губы были просто старательно нарисованным ярко-красным цветком, каждый лепесток которого изгибался слишком нарочито и неестественно. И даже выражение лица было каким-то странным, отпугивающим.

— Хоть бы улыбнулась, — мрачно пробурчала Вика, понимая, что все ее старания пошли коту под хвост.

— Не вижу повода для улыбки, — прошептала Лера.

Вика посмотрела на нее и увидела, как в уголках глаз заблестели слезы. Лера моргнула, и слезы тонкими струйками медленно потекли по красным от мороза щекам.

— Ну что ты, — Вика притянула подругу к себе, прижала, — перестань реветь. Подумаешь… Другую фотографию сделаем. Это не конец света.

— Что, еще три дня ждать придется? Целая неделя… Он бы уже давно письмо получил, пока я тут фотографируюсь! А вдруг опять не получится? Что тогда?

Приемщица, средних лет женщина с седыми волосами, собранными в пучок на затылке, и густо накрашенными глазами, смотрела на них с улыбкой.

Вика положила снимки в сумочку и потянула Леру за рукав:

— Пошли отсюда. Что-нибудь придумаем. Ну все, вытри слезы.

Лера послушно провела ладонью по лицу, размазала соленые струйки и шумно вздохнула.

— Нет уж, — протестовала Вика по дороге домой, — я больше не буду переписывать это письмо.

— Но мы же… Ты же написала, что отправляешь ему свою фотографию. То есть мою фотографию. — Лера совсем запуталась.

— Зачеркнешь, — пробурчала Вика, — или оставишь так, как есть. Пускай голову ломает, куда она делась. В каждой женщине должна быть какая-нибудь загадка.

— У-у, — протянула Лера, — ты так считаешь?

Вика пожала плечами.

— Но ты же не хочешь ждать еще три дня, пока сделают еще одно фото?

— Конечно, не хочу! Я просто сойду с ума!

— Ты в него уже влюбилась? — поинтересовалась Вика в первый раз за все время с начала переписки.

— Не знаю, — задумчиво ответила Лера, — я об этом не задумывалась.

— И правильно, об этом лучше не задумываться. Пускай все идет как идет. Знаешь что? — Вика на секунду остановилась, потому что пришедшая в голову мысль показалась ей просто блестящей, — впрочем… Я тебе потом скажу.

— Когда — потом? Что это еще за тайны мадридского двора? — подозрительно спросила подруга, но Вика только отмахнулась:

— Потом. Скоро узнаешь. Побежали, вон трамвай уже поворачивает!

Она взяла Леру за руку и потянула за собой. Лера едва поспевала, ойкала, скользя по льду на тонких и высоченных каблуках. Не успев отдышаться, они уселись на одно сиденье и громко, на весь трамвай, рассмеялись под неодобрительные взгляды чинно сидящей напротив пожилой мадам.

— Ко мне, — проговорила Вика перед тем, как нажать кнопку в лифте.

— К тебе, — равнодушно и покорно согласилась Лера.

— Ну слава Богу, теперь хоть отогреемся. Я пойду поставлю чайник.

Вика, скинув полушубок, убежала на кухню, а Лера, медленно раздевшись и аккуратно повесив вещи на вешалку, прошла в комнату. В углу, безжалостно сдвинутый в сторону, за диваном и креслами, стоял черный рояль — инструмент, на котором последние несколько лет Вика по желанию родителей пыталась научиться играть. Вика терпеть не могла этот рояль и все, что было с ним связано, — унылое сольфеджио и нудную музыкальную литературу, а вот Лера, которая даже не знала нот, почему-то его очень любила. Бережно приоткрыв крышку, она нажала пальцем на белую клавишу в самом дальнем конце. Звук получился тяжелым и гулким, каким-то бессмысленным. Вика еще раз нажала на клавишу, потом пробежалась по всем остальным. Рояль послушно повторил механическую комбинацию звуков.

— Лерка! — услышала Лера, обернулась и тут же зажмурилась от яркой вспышки.

— Ну вот! — торжественно произнесла Вика, опуская фотоаппарат, — я тебя сфотографировала.

— Так это и была твоя безумно интересная идея? — презрительно поинтересовалась Лера, опуская крышку рояля.

— Ну да, — немного растерянно ответила Вика, — знаешь, ведь говорят, что иногда экспромтом получается гораздо лучше.

— Сомневаюсь, — неуверенно ответила Лера, — да ты посмотри на меня, я даже не расчесалась, ни капли косметики… Ерунда какая-то.

— Посмотрим. Я, конечно, не могу тебе ничего гарантировать, но попытка — не пытка. Пойдем чай пить.

Они выпили по чашке горячего чаю и тут же не сговариваясь принялись снова одеваться. Через час пленка уже была отдана в фотоателье.

— Завтра после одиннадцати. — Приемщица в окошке выдала светло-зеленую квитанцию, на которой неровными буквами была написана Викина фамилия.

Еще целые сутки прошли в томительном ожидании. Лера засыпала, положив незапечатанный конверт под подушку, проклиная себя и подругу за эту затянувшуюся историю с фотографией.

Они обе стояли словно пораженные громом и не могли поверить своим глазам. Первой очнулась менее впечатлительная Вика.

— Плюнь в лицо тому, кто скажет, что я не гений. Это вообще — ты?

— Ты — гений, Вик, — ответила Лера, — правда… Неужели я такая красивая?

— Конечно, я тебе тысячу раз об этом говорила. Теперь ты веришь?

Вика произнесла это с такой гордостью, словно ее заслугой был не только снимок, но и ослепительная Лерина красота.

Лера на самом деле получилась на новой фотографии очень хорошо. Удивленно вскинутые брови, глаза, блестящие живым светом, нежный розовый румянец на щеках. Яркие краски на черном фоне рояля.

— Верю, — охотно согласилась Лера.

Фотография тут же была запечатана в конверт, а конверт брошен в почтовый ящик.

— Наверное, еще парочку надо заказать, — вслух подумала Лера, — одну подарю тебе.

— Зачем она мне нужна, я тебя и так практически двадцать четыре часа в сутки вижу, — улыбнулась Вика.

— Не ври, не больше двенадцати. Не хочешь — как хочешь, найду, кому еще подарить.

Они вернулись домой абсолютно счастливые и принялись ждать ответа. Письмо пришло через неделю, за ним — второе, третье… Дома и в школе, на уроках и на переменах шептались только об одном — вскоре в классе все узнали о том, что у Леры (или — у Вики?) есть парень в армии. Некоторые краем глаза даже видели его фотографию. Лера только упивалась завистливыми взглядами и была очень благодарна Вике, которая так сильно ей помогала.

Иногда Вика беззлобно ворчала по поводу того, что ей приходится писать письма Кириллу.

— Ты бы хоть ради приличия… Хотя бы попробовала!

— Ну, не ворчи. Ты же знаешь, я не умею… Не получается. Мысли путаются. А ты вот, по-моему, рождена на свет писателем.

— Ну да, Лев Толстой конца двадцатого века. Жаль, я опоздала родиться, а то составила бы ему конкуренцию, — смеялась Вика, в глубине души осознавая, что писать письма у нее на самом деле получается неплохо. Впрочем, эпистолярный жанр с некоторых пор был не единственным литературным жанром, в котором ей довелось испробовать свои силы. Толстая тетрадка, которую Вика не показывала никому, даже Лере, была уже почти до половины исписана стихами. Самой Вике стихи казались глупыми и какими-то слишком напыщенными, надрывными, а оттого искусственными. К тому же большая их часть была посвящена однокласснику Андрею Семину, которого Вика любила в прошлом году, а теперь, как это часто случается в пятнадцать лет, испытывала к нему полнейшее равнодушие. Соответственно ничего, кроме равнодушия, теперь в ее душе не вызывали и собственные строчки типа: «Прошу тебя, продай свою любовь! Я заплачу сполна, проси что хочешь…»

Остальные стихи были про природу или вообще ни о чем. Вика писала письма Кириллу увлеченно, часто иронично, всегда стараясь заинтересовать его не только смазливой Леркиной мордашкой, но и ее «внутренней сущностью». Через шесть месяцев переписки Лера уже была без памяти влюблена в своего заочного приятеля — а он, в свою очередь, казалось, испытывал к ней не менее пламенные чувства. Проблема была только одна — весной Кириллу предстояла демобилизация. А поскольку родом Кирилл был из того же города, что и Лера, значит, встреча их была неминуема. Вернувшись в родной город, он непременно захочет увидеться с подругой по переписке, и…

— Мне просто страшно об этом подумать, — с замиранием сердца и страхом в глазах шептала Лера.

— Да чего ты так боишься, трепетная ты моя?

— Сама знаешь. Вика, ему двадцать один год. А мне… Черт возьми, еще шестнадцати не исполнилось! Думаешь, он будет рад, когда узнает об этом?

Вика пожала плечами:

— Я думаю, что для него это не будет делом принципа. Да ладно, поживем — увидим.

— И вообще, — продолжила Лера, — знаешь… Ведь я — это не я. Это ты.

— То есть?

— Сама знаешь, о чем я. Я — это фотография, а ведь письма писала ты. Это он с тобой переписывается, а не со мной…

— Не дури! Ведь мы же вместе все письма писали… Да что с тобой?

Лера выглядела ужасно растерянной. Ресницы дрожали, губы и щеки побелели, глаза провалились. Вика вскоре забыла этот разговор и не могла подумать о том, каковы будут его последствия. А в марте, накануне демобилизации, Кирилл впервые задержал ответ.

— Странно, — рассуждала Вика, — обычно письма приходят на десятый или одиннадцатый день. А прошло уже две недели.

— Да, странно, — уклончиво ответила Лера, и Вика сразу же заметила, что с подругой что-то не так.

— Лерка, — она развернула ее лицом к себе и пристально посмотрела в глаза, — ты что-то от меня скрываешь!

— С чего ты взяла? — Лера все-таки не выдержала, отвела взгляд. — Да прекрати ты сжимать мой подбородок!

— И все-таки, в чем дело? Скажи!

В тот вечер Лера так ничего и не сказала. Призналась в содеянном она гораздо позже, однажды ночью, когда они лежали в одной кровати, ели шоколадные конфеты, попутно готовясь к экзамену по биологии. Вика читала вслух.

— Природная вода, помимо кислорода, включает в себя различные органические вещества и определенные количества радиоактивного излучения.

— Знаешь, Вика, — Лера внезапно оборвала фразу, — а Кирилл мне больше никогда не напишет.

— Похоже на то, — осторожно ответила Вика, догадываясь, что на этом разговор не закончится.

Лера грустно улыбнулась, приподнялась на локте и, потянувшись к тумбочке, открыла один из ящиков, достала оттуда смятый листок бумаги.

— Это — черновик, — пояснила она, — а письмо уже давно отправлено.

Вика быстро пробежала глазами страницу, исписанную мелким Лериным почерком. Единственное письмо, которое Лера написала сама… Сбивчивые и отрывистые фразы, смысл которых не сразу дошел до Вики. Она заставила себя сосредоточиться и прочитать письмо от начала до конца.

Продолжать не имеет смысла. Ты всегда был для меня всего лишь другом, и не больше того. У меня есть человек, которого я люблю. Прощай. Лера.

— «Прощай!» — словно передразнивая, повторила Вика. — К чему такая помпезность? Дура! И кто же он, этот человек, которого ты так любишь? Познакомь!

Она отбросила в сторону смятый листок бумаги. Вика сидела на кровати, опустив глаза вниз.

— Сумасшедшая, — Вика продолжила наступление, — объясни почему? Я не понимаю!

— Я тебе уже говорила, — с трудом выдавила из себя Лера и вдруг, зарывшись лицом в подушку, зарыдала.

— Лерка! Лера! — Вика удивленно вскинула брови, попыталась отодрать подругу от подушки. — Да что с тобой, глупая?! Иди сюда!

Лера, наконец сдавшись, приподнялась и прижалась мокрыми щеками к Викиным щекам.

— Глупая, — шептала Вика, гладя подругу по вздрагивающим плечам, — какая ты глупая… Ну, не плачь, успокойся.

Лера подняла глаза и разрыдалась еще сильнее.

— Но ведь я же правильно сделала… Ведь правильно, скажи? Я просто не думала, что все это окажется настолько серьезно, иначе… Иначе я бы писала сама. Пусть плохо, как получится, но — сама. А получилось… Получилось черт знает что! Получился какой-то придуманный, несуществующий человек, что-то среднее между мной и тобой, а на самом деле — не я и не ты!

Вика прижала ее к себе еще сильнее, понимая, что не может возразить ни слова. Лера была права на все сто процентов, и если бы они обе заранее знали, во что может вылиться вся эта история, то не воспринимали бы ее с самого начала как забаву, как простое развлечение скучающих подружек.

— Ну ладно, успокойся. На самом деле… Прости меня, Лерка.

— За что? — Лера выдавила из себя улыбку.

— Знаешь, я все-таки старше тебя на целых два месяца. Я обязана была быть мудрее… — с горечью произнесла Вика.

Они долго сидели молча, обнявшись, прижавшись друг к другу. Наконец Вика бережно отстранила подругу.

— Послушай, но, может быть, тебе все-таки стоит попробовать? Не получится — значит… — неуверенно произнесла она, но Лера уверенно возразила:

— Нет, Вика, я уже все решила. Тем более слишком поздно. Демобилизация была в конце апреля, так что по этому адресу я его уже не найду, а его местного адреса я не знаю.

— Но существует адресное бюро…

— Нет, Вика. Никакого адресного бюро не существует. Знаешь… Давай больше не будем об этом вспоминать.

— Давай, — вздохнув, согласилась Вика, — как хочешь. Черт возьми, что это такое?

Она приподнялась, пытаясь выяснить, что это так больно вонзилось ей под ребро, и извлекла из-под одеяла учебник по биологии.

— Ах, родная, мы про тебя совсем забыли… — Она покачала головой. — Так что, учиться будем или спать ляжем?

— Спать, — равнодушно ответила Лера, — какая может быть учеба…

К разговору о Кирилле они больше не возвращались. Вика иногда — с каждым днем все реже — улавливала тоску в глазах подруги. Она и сама, с удивлением признавшись себе в своих чувствах, тосковала по Кириллу. Вернее, не по Кириллу, а по его письмам, которые она часто воспринимала как письма, адресованные ей. Ей, стоящей за кулисами этого романа… Лера была права тысячу раз — получалось так, что он заочно общался не с Лерой, и даже не с Викой, а с каким-то средним существом, которого нет в природе. Но время лечит раны — вскоре Вика и думать забыла об этой нелепой истории, да и сама Лера ко времени окончания школы успела три раза влюбиться и разлюбить.

День летел за днем, месяц — за месяцем. Успешно сдав школьные экзамены, Вика подала документы в университет на факультет психологии, а Лера — в экономический, где ее отец работал преподавателем. Лере место в престижном вузе было обеспечено, а Вика не сумела добрать одного балла и вместо дневного отделения поступила на заочное. Первый год новой студенческой жизни Лера ознаменовала очередным романом, который, впрочем, закончился через две недели после того, как начался. Лера отнеслась к потере возлюбленного на удивление равнодушно, у Вики же просто не было времени вдаваться в подробности личной жизни подруги. В ее судьбе произошло много изменений. Прежде всего она стала студенткой, и ей приходилось готовиться к семинарам и экзаменам самостоятельно, в отличие от Леры, которая учебники даже в руки не брала, не без веских оснований полагаясь на то, что папа ей всегда поможет. К тому же, отметив свое девятнадцатилетие, Вика стала самостоятельной в полном смысле этого слова — ее родители по контракту уехали работать за границу на три года, оставив дочку на полном самообеспечении. Вика скучала по родителям, но в глубине души была очень рада, что наконец-то обладает тем, о чем всегда мечтала, — свободой. Она устроилась на работу в находящийся неподалеку от дома оптовый магазин. Претенциозное название — «офис-менеджер» — почему-то предполагало всего лишь регулярное заполнение накладных прихода и расхода, что получалось у Вики превосходно. Больше всего в новой должности ее устраивала, конечно, не зарплата, а график работы — в половине второго Вика уже была дома.

Вот так, незаметно для себя, они постепенно взрослели. У общительной Леры появилось огромное количество новых подруг, но Викиного места, конечно же, так никто и не занял. Все новые друзья знали беззаботную, бесшабашную, веселую и самоуверенную Леру, и только Вика по-прежнему опекала и заботилась о ранимой, чувствительной, склонной к глубоким переживаниям (часто на пустом месте) и закомплексованной подруге. Лера проводила свободное время на вечеринках и дискотеках, Вика, если выдавалась свободная минутка, шла в театр или просто брала в руки книгу. А вечера они всегда проводили вместе, очень часто засиживаясь до поздней ночи. Вика зевала, прикрывая рот, а Лера умоляюще прижимала руки к груди:

— Только не говори, что ты хочешь спать. Пожалуйста!

Вика смеялась и закуривала сигарету.

— Хочу, конечно, но от тебя ведь не отвяжешься!

Вика улыбалась, уже тогда, хоть и не вполне отчетливо, понимая, что Лера с годами стала для нее не просто близкой подругой — она стала ее ребенком, порой капризным, но любимым ребенком. Маленькой девочкой, которая так часто плачет, — несмотря на то что разница в возрасте между ними составляла всего лишь два месяца…

Стукнув носком ботинка о железную дверь, Вика опустила сумки на пол и принялась ждать, когда ей откроют. Однажды сломавшуюся кнопку дверного звонка Лерины родители так и не починили, рассудив, что можно обойтись и без нее. Несмотря на достаточно большое количество народу, проживающего в квартире, даже самый громкий и отчаянный стук в дверь часто не вызывал с той стороны никакой реакции, и Вике порой приходилось спускаться вниз, набирать знакомый телефонный номер и просить, чтобы ее наконец впустили. На этот раз после третьего или четвертого удара дверь открыла Лерина мама, тетя Лариса, или просто Лариса — так, на западный манер, Вика с детства привыкла называть моложавую и прогрессивную во взглядах мать своей подруги.

— А, Викуля! Лерка, к тебе! — Она оставила Вику в коридоре, удалившись на кухню, чтобы продолжить интересный телефонный разговор.

Из спальни появилась заспанная и лохматая физиономия.

— Ты что, опять в институт не ходила? — поинтересовалась Вика, раздраженно пытаясь расстегнуть заевшую молнию на куртке.

— Ага, — зевнула Лера, — я только что проснулась, какой институт.

— Половина первого, — Вика посмотрела на циферблат наручных часов, — самое время! Кто рано встает, тому Бог дает!

— Не язви, — грустно ответила Лера, — у меня, между прочим, завтра экзамен по экологии, а я — ни в зуб ногой…

Все нормальные студенты сдали сессию еще летом, а Вика летом отдыхала на Крымском побережье, а потому была оставлена на осень, что ее не слишком сильно беспокоило — неофициально, папиными стараниями, она уже была зачислена на второй курс.

— Ну так папа же… — Вика наконец расправилась с молнией и сбросила куртку, — папа поможет!

— Папа отдыхает, — хмуро ответила Лера, — я с ним вчера поругалась, так что ни о какой помощи не может быть и речи.

— Да брось ты, — с сомнением протянула Вика.

— Вика, у меня экзамен! А я ничего не знаю! Что мне делать? — Лера умоляюще смотрела на подругу.

— Но я ведь не Бог, Лерка, — неуверенно, словно сомневаясь, произнесла Вика, вынимая из сумки пакет с молоком, — на, отнеси в холодильник.

Вика опустилась на диван, поджала по привычке под себя ноги, а Лера, вернувшись через минуту, уселась возле нее на полу.

— Что мне делать? — повторила она свой вопрос, и Вике наконец пришлось над ним задуматься. Вариантов ответа не возникало абсолютно никаких.

Вика робко предложила один, практически не осуществимый:

— Учи.

— Выучить всю экологию за сутки?! Ты что, издеваешься? Я же не ты, это ты у нас умная!

— Прекрати, — Вика почему-то всегда злилась, когда Лера называла ее «умной», — я ничуть не умнее тебя, у меня просто кругозор шире. Но это дела не меняет. Хочешь, я поговорю с твоим папой?

— Нет! — Лера замотала головой. — Что ты, с ума сошла?! Он ведь понятия не имеет о том, что я из пятнадцати семинаров была только на двух.

— Да, дело серьезное, — озадачилась Вика, — ну хочешь, давай я тебе помогу? Правда, я никогда… Как бы это сказать помягче, не интересовалась этой наукой и весьма приблизительно…

— Я тоже, — радостно перебила ее Лера, — я тоже — весьма приблизительно! Ты… Вика, ты будешь со мной учить экологию?

— Буду, — Вика пожала плечами, — куда же я от тебя денусь, наказание ты мое…

— «Текущие природоохранные затраты классифицируются… классифицируются в соответствии с типовой группировкой по статьям и элементам затрат. К ним относятся затраты на материалы, энергию и топливо, необходимые для осуществления реакций…» — Вика посмотрела на часы и щедро зевнула. — Послушай, Лер, ты вообще хоть что-нибудь запомнила?

— Кое-что, — честно призналась Лера, — совсем немножко.

— Половина третьего. Как ты считаешь, тебя спасет, если мы еще два часа будем сидеть над этой чертовой тетрадкой и выяснять особенности классификации…

Лера потянулась в кровати.

— Может, еще кофе?

— Да нет уж, спасибо, и так сердце словно пламенный мотор. Ладно, давай последний рывок — и спать.

Набрав в легкие побольше воздуха, Вика бодро продолжила декламировать слова, смысл которых казался ей весьма приблизительным.

— «В дальнейшем в рамках этих источников можно выделить специальные фонды и направления их кредитования, связанные с финансированием затрат на природоохранную деятельность…»

Некоторое время она читала, уже и не пытаясь вдуматься в текст, а потом перевела глаза на Леру в надежде устроить ей допрос с пристрастием. Подруга, закрыв глаза, мирно и тихо спала, положив обе ладони под щеку.

— Лерка… — неуверенно прошептала Вика, но та, как и следовало ожидать, ее уже не услышала. Вика собиралась начать возмущаться по поводу того, что вот она тут распинается, а Лерка дрыхнет, как будто бы это и не ей надо, но вместо этого улыбнулась, отложила в сторону надоевшую тетрадь, поправила одеяло, накрыв им Леру до самого подбородка, потушила свет и наконец опустилась на подушку. Лера что-то невнятно пробормотала во сне. Вика провела рукой по ее волосам, прошептала «спи» и, отвернувшись к стенке, тоже закрыла глаза. Тут же в суматошном вихре перед ней закружились буквы из тетрадки. Вика прислушалась к равномерному тиканью часов на стене — монотонные звуки всегда успокаивали. Минут десять она лежала без движения, но, несмотря на усталость и дикое желание спать, уснуть так и не смогла. Это состояние, впрочем, было ей знакомо — элементарное перенапряжение, когда уставший организм до такой степени напрягся, что никак не может наконец расслабиться. Она тихонько, стараясь не потревожить сопящую рядом подругу, перевернулась на другой бок, сунула руку под подушку — и внезапно нащупала что-то жесткое. Жесткое, совсем не похожее на смятую простынку или уголок подушки. Не долго думая Лера осторожно вытянула из-под подушки свою находку и при свете луны смогла различить лишь то, что это была бумага. Бумага, запечатанная в конверты — какие-то письма… Что-то смутное, давно забытое мелькнуло в сознании и заставило Вику снова протянуть руку к кнопке настольной лампы.

«Аджарская ССР, г. Батуми», — прочитала она обратный адрес на конверте и почему-то разжала пальцы. Конверт выскользнул и упал на подушку, слегка задев по щеке спящую Леру. Она поморщилась и перевернулась на другой бок, снова что-то пробормотав во сне одними губами.

— Китаец, — проснувшись через три часа после того, как заснула, Лера рассматривала в зеркале свои припухшие глаза, — настоящий китаец. Черт бы побрал эту экологию! Надо было пораньше спать лечь, все равно толком ничего не запомнила. Ну что ты молчишь? Ведь правда же, я похожа на китайца?

— Немного, — ответила Вика, — но это тебя не портит. Даже придает какой-то шарм, я бы сказала.

— Шарм, — досадливо поморщилась Лера, — скажешь тоже! А ты, я смотрю, бодренькая… Выспалась, что ли?

— Да я и не спала.

— Что, экологию всю ночь учила? — недоверчиво спросила Лера и, не дождавшись ответа, предложила: — Может, ты вместо меня ее пойдешь сдавать?

— Вместо тебя? — Вика почему-то побледнела и усмехнулась какой-то горькой усмешкой. — Разве ты не помнишь, мы ведь договаривались, что я больше никогда ничего не буду делать вместо тебя?

— Мы договаривались… Ты о чем? — нахмурившись, уточнила Лера.

— Я об этом. Вот об этом. — Викина рука нырнула под подушку. — Может быть, ты мне скажешь, что это такое? Что это значит?

Лера растерянно смотрела в пространство.

— Это письма.

— Вижу, что не собрание сочинений Пушкина, — угрюмо ответила Вика. — А что они здесь делают?

— Лежат.

— Лежат. Спят, что ли?! Лерка!..

Лера быстро-быстро захлопала ресницами, и вот уже первая слезинка скатилась из припухших глаз, за ней вторая… Вика вскочила с кровати, подлетела к подруге и прижала ее к себе.

— Извини… Прости меня, пожалуйста, Лера. Я не хотела… Не хотела тебя обидеть, не думала…

Она снова гладила подругу по волосам, а та, уже не сдерживаясь, плакала так безутешно, что Вика не выдержала:

— Успокойся, прошу тебя! Ну, давай сядем, поговорим… Ты же знаешь, мы поговорим, и все станет хорошо! Ведь так всегда бывает, ты же знаешь… Пожалуйста, Лера, не плачь, ты ведь на самом деле станешь похожа на китайца…

Лера еще очень долго не могла успокоиться.

— Я не могу. Не могу его забыть, Вика, — наконец выдавила она из себя, отстранившись.

— Сумасшедшая. — Вика опустилась рядом с ней на колени. — Но почему же ты мне не сказала?

Некоторое время Лера молчала, потом наконец ответила вопросом на вопрос:

— А почему ты мне не говорила, что пишешь стихи?

Вика пожала плечами:

— Не знаю. Наверное, потому, что это просто глупость.

— А это — не глупость? Почти пять лет, каждый день, каждую ночь — все время думать об одном человеке, которого даже ни разу в жизни не видела! Не слышала даже голос! Разве это — не глупость?

— Наверное, это или глупость, или… Или любовь.

Лера смотрела куда-то вдаль и молчала.

— Я все это придумала…

— А может быть, нет? Господи, какая же ты! Сказала бы раньше…

— И что? Разве бы от этого что-нибудь изменилось? Ну вот теперь ты знаешь. И что?

Вика не отвечала.

— А откуда ты узнала… про стихи?

— Случайно, просто попалась на глаза твоя тетрадь. Давно, уже почти два года назад.

— Я и забыла про нее. Уже сто лет ничего не писала. Лера, мы должны что-нибудь придумать!

— Ничего… ничего мы не придумаем. Слишком много времени прошло, уже поздно, — равнодушно ответила Лера.

— Но давай по крайней мере попытаемся! — Вика поднялась, подошла к окну. — Иди сюда, посмотри!

За окном стояла осень. Буйство красок — зеленые, бордовые и желтые листья на фоне прозрачно-голубого неба, розовеющего неровной полосой над горизонтом. Даже серый асфальт казался не привычно унылым, а каким-то праздничным фоном осенней палитры.

— Красиво, — без эмоций произнесла Лера.

— Ты должна его найти. По крайней мере хоть один раз встретиться и понять. Может, все твои страдания на пустом месте.

Лера глубоко вздохнула:

— Я боюсь, Вика. Боюсь, что это не так…

Скрипнула входная дверь. В комнату не постучавшись вошла Лариса.

— Привет, лесбиянки! Проснулись уже, а я вас разбудить хотела!

Лерина мама дразнила их лесбиянками за то, что они часто спали в одной постели.

— Лерочка, завтрак на столе. Только, пожалуйста, девочки, не оставляйте посуду. Ну все, мы побежали. Ни пуха тебе, Лерик!

— К черту! — все так же грустно отозвалась Лера.

Лариса снова закрыла дверь, оставив в комнате облако сладковатого аромата. Вика принюхалась и вопросительно уставилась на подругу.

— Какой-то новый аромат от «Гуччи», — ответила Лера на ее невысказанный вопрос, — вчерашнее приобретение. Мне не нравится. А тебе?

— А мне очень даже нравится, — ответила Вика.

— Этого и следовало ожидать!

Они произнесли это вместе, стройным хором, и Лера, рассмеявшись, привычно спросила:

— Когда радоваться будем?

«Ребенок», — подумала про себя Вика. Лера, раба примет и суеверий, с совершенно детской искренностью верила в то, что если два человека одновременно подумали об одном и том же и высказали свои мысли вслух, то их непременно ожидает радость. Нужно только загадать, когда она случится.

— Сегодня, в девятнадцать тридцать пять, — серьезно ответила Вика.

— Отлично! — Лера повеселела, — слушай, мы ведь с тобой так похожи, у нас так много общего… А почему-то запахи нам нравятся категорически разные. Ладно, черт с ними, с запахами, да и вообще со всем остальным. Пойдем на кухню.

Задержавшись на мгновение у зеркала, Лера снова тихо прошептала:

— Китаец… Кошмар, настоящий китаец!

Начало рабочего дня прошло как в тумане. Только теперь, проводив Леру в институт, наскоро собравшись, опоздавшая на работу Вика почувствовала, как измотала ее прошедшая бессонная ночь. Глаза слипались, свет монитора казался ослепляющим, а в голове звучали обрывки бессмысленных фраз: «отчисления, связанные с содержанием и эксплуатацией основных фондов… затраты, связанные с управлением природоохранной деятельностью…». В половине десятого, сняв телефонную трубку, она услышала ликующий голос подруги:

— Сдала!

— Так быстро? — удивилась Вика.

— Ну да!

— Что тебе досталось?

— Да галиматья какая-то… Я и двух слов, наверное, связать не смогла бы. Спасибо папочке.

— Понятно, — засмеялась Вика, — то есть ты хочешь сказать, что бессонная ночь оказалась всего лишь зря потраченным временем?

— Не совсем. Вика, — в интонации Леры появились нотки заговорщицы, — а ты не могла бы… не могла бы отпроситься с работы на сегодня? Или хотя бы уйти пораньше?

— Ты хочешь отметить успешную сдачу экзамена по экологии? — с сомнением в голосе поинтересовалась Вика.

— Да нет, не в этом дело! У меня другие планы. И ты мне очень, очень нужна!

— Не знаю, Лера… А что случилось?

— Случилось — все! Я решилась!

— На что ты решилась?

— Уехать жить в Китай! — Настроение у Леры определенно было отличное, чего Вика о себе сказать не могла.

— Может, все-таки проще проспаться?

— Ладно, Вика, я здесь, на кафедре, долго разговаривать не могу. Через полчаса я к тебе подъеду.

Лера повесила трубку, а Вика словно в полудреме долго слушала отрывистые гудки телефонного эфира. С трудом сосредоточившись, она принялась заполнять накладные на отпуск партии мягких игрушек. Лера ворвалась в кабинет спустя минут пятнадцать. Глаза горели мягким, приглушенным светом, припухшие веки разгладились, щеки пылали алым румянцем.

— Прекрасно выглядишь, — похвалила Вика.

— Потому что настроение прекрасное! Вика! — Лера огляделась по сторонам и, недвусмысленно приподняв брови, дала понять, что хочет поговорить без лишних свидетелей. Вика поднялась со своего места и вышла вслед за Лерой в коридор, на лестничную площадку. Та достала из пачки две сигареты, обе прикурила и протянула одну Вике.

— Ты должна пойти со мной, — заявила она тоном, не допускающим возражений, и выпустила из легких ровную струйку голубоватого дыма.

— Я должна пойти с тобой… в адресное бюро? — осенило Вику.

— Ну да! — Лера прямо-таки заискрилась от восторга. — Мы узнаем его адрес для начала. Это же элементарно! Ты помнишь его письмо — то, самое первое, где он рассказывал о себе?

Вика, естественно, помнила это письмо очень смутно, а Лера, как выяснилось, знала его наизусть.

— Там есть фамилия, имя, отчество и год рождения. Ведь этого достаточно для того, чтобы нам дали адрес?

— Ну да, ты же знаешь все, кроме адреса. Конечно, достаточно. А ты… ты уверена?

Лера поморщилась:

— Ну вот, сначала сама уговаривала меня, а теперь сомневаешься!

— Это не важно, сомневаюсь я или не сомневаюсь. Важно, чтобы ты сама…

— Я — сама, — перебила Лера, — конечно же, я сама так решила! Послушай, ведь ты была права — мне необходимо его увидеть! Ведь я как последняя дура влюблена в картинку. Это примерно то же самое, что пять лет безутешно страдать по Рики Мартину…

Вика поморщилась при упоминании этого имени.

— …или Зинеддину Зидану! — выпалила Лера.

— Это еще кто такой?

— Темная ты! Самый знаменитый французский футболист, красавец мужчина, ну да это не важно. Согласись, я нахожусь в похожей ситуации.

— В общем-то да, — согласилась Вика.

— Вот именно! Может быть, я его увижу, и все встанет на свои места, и я пойму, что он мне совсем не нужен, что все это — просто детство, которое так настойчиво не хочет уходить. А если нет — кто знает, может быть, это…

— Судьба! — торжественно заключила Вика.

Эта торжественность в голосе подруги немного покоробила Леру.

— Зачем ты так?!

— Прости, — Вика улыбнулась, — ты все совершенно правильно решила. Тебе просто необходимо его увидеть. А о том, что будет потом, пока не думай.

— Я и не думаю, — заверила ее Лера. — Ну так что, мы идем?

Вика задумчиво поддела ногтем вспучившуюся краску на подоконнике. Маленький бесформенный кусочек, похожий на облако, сразу же отделился от поверхности, подпрыгнул, слетел на пол и забелел островком на темно-коричневой поверхности пола.

— Это что еще за вандализм? Кажется, здесь совсем недавно ремонт делали?! — ненатурально возмутилась Лера.

Вика усмехнулась:

— Ладно, сейчас попробую с начальством поговорить. Вид у меня сегодня и правда не очень свежий. Сошлюсь на болезнь.

Через полчаса они уже стояли в очереди в адресное бюро, и Лера снова возмущалась:

— Взбесились они все, что ли? Почему внезапно всем понадобилось срочно выяснять чьи-то адреса?!

Вика не ответила, тайком наблюдая за подругой. Внешне Лера выглядела спокойно, и только одна Вика замечала, что та слишком часто и нервно покусывает губы, сжимает и разжимает пальцы, растерянно и тревожно оглядывается вокруг. Наконец им выдали маленький клочок бумаги — заявку, на которой необходимо было написать данные искомого человека. Вика сунула в окошко смятую десятирублевую купюру и поспешила вслед за Лерой, которая, уже пристроившись на самом краешке стола, старательным детским почерком выводила имя «Кирилл».

Пятнадцать минут ожидания показались вечностью. Наконец из двери напротив вышла девушка с пачкой квитанций. К ней сразу же бросилась целая куча народу. Лера и Вика были одними из первых.

— Аникеев… Арзямов… Нурмухамедова… — равнодушно и спокойно, на одной ноте, она читала фамилии, написанные на квитанциях, которые тут же буквально вырывали у нее из рук, и наконец добралась до той фамилии, которую с таким трепетом ожидали Лера и Вика: — Туманов.

Старую «хрущевку» на окраине Ленского района они отыскали достаточно быстро. Лере пришлось приложить немало усилий для того, чтобы уговорить Вику подняться на пятый этаж и поговорить с Кириллом — сама она никак не могла решиться на то, что вот так вдруг «свалится ему на голову».

— Пойми, Вика, мне страшно. С каждой секундой я все более отчетливо понимаю, какую глупость совершила. Но ведь назад пути нет, так? Ну пожалуйста, попробуй ты поговорить с ним. Объясни ему все, скажи, что твоя подруга немного сумасшедшая…

— Обязательно, — пообещала Вика, — так и скажу.

И права буду.

«Да, жизнь щедра на сюрпризы. Не знаешь, где споткнешься, а где — взлетишь, кругом — одни повороты, и никогда нельзя заранее предугадать, что тебя ожидает, когда ты шагнешь за этот поворот», — рассуждала Вика, медленно спускаясь вниз по лестнице, словно в тумане, снова и снова прокручивая в сознании все то, что только что с ней произошло. Дверь, обитая старым выцветшим дерматином, серая кнопка дверного звонка, приближающиеся шаги…

Она сразу его узнала, несмотря на то что в последний раз держала в руках его фотографию почти пять лет назад. Он абсолютно не изменился с тех пор — все те же живые светлые, серые с синевой, глаза, жесткий подбородок, высокий лоб… И та же самая прядь непослушных волос, торчащая между ровным пробором и никак не желающая склониться ни вправо, ни влево.

Она очень хотела увидеть Кирилла — но почему-то в тот момент, когда это наконец произошло, поняла, что попала в глупую до крайности ситуацию. А поняв, окончательно растерялась и забыла все те слова, которые собиралась сказать. Вика мучительно пыталась придумать, что сказать, но в голове была пустота. Наконец молчание было нарушено самим виновником Викиного замешательства.

— Вы к кому, девушка?

Он смотрел на нее, нерешительно улыбаясь, слегка прищурившись — видимо, пытаясь отыскать в лице знакомые черты.

— К вам, — выдохнула наконец осмелевшая от его улыбки Вика, — ведь вы — Кирилл?

Сделав шаг назад, он тут же посторонился:

— Проходите.

Вика нерешительно переступила порог и оказалась внутри маленькой прихожей, почему-то показавшейся ей знакомой. Потом она вспомнила, что такая же квартира — и соответственно такая же прихожая — была у ее бабушки, которая жила на другом конце города в такой же однокомнатной «хрущевке». Бабушка умерла очень давно, когда Вике было шесть лет, но она до сих пор помнила, как уютно было у нее в доме. Помнила горьковато-сладкий запах ванили, мягкий, приглушенный свет ночной лампы и лицо бабушки, покрытое глубокими морщинами. В ее маленькой прихожей было так же тесно, как и здесь, — темно-коричневая полка с обувью, вешалка, маленький низкий полированный столик, на котором стоял старый телефонный аппарат с круглым диском. И даже цвет был точно такой же — темно-зеленый.

— Как у бабушки, — неожиданно для себя проговорила Вика.

— Что? — переспросил Кирилл, удивленно подняв брови.

«Идиотка!» — мысленно обругала себя Вика, поняв, что умудрилась усугубить и без того странную и достаточно глупую ситуацию. Но отступать было уже некуда.

— У вас квартира, как у моей бабушки, — упрямо повторила она, глядя в сторону, — прихожая точно такая же, и даже телефон…

— Да… — Он развел руками, наверное, просто не предполагая, о чем ему дальше беседовать с этой странной особой, и добавил: — Ну надо же…

Вика, мечтая лишь об одном — провалиться сквозь землю, чудовищным усилием воли все-таки заставила себя поднять глаза. Кирилл смотрел на нее, слегка нахмурившись, и вдруг она заметила, как губы его дрогнули и расползлись в широкой улыбке. Она улыбнулась в ответ — сначала робко, а потом, внезапно почувствовав облегчение, громко рассмеялась вместе с ним.

— На самом деле, — проговорила она, вытирая выступившие на глазах слезы, — на самом деле я здесь совсем не поэтому. Я…

Она опять замолчала, и он попытался продолжить за нее:

— Ты хотела меня увидеть для того, чтобы…

Он внезапно перешел на ты, но Вику это ничуть не задело — скорее, принесло облегчение.

— Я знакомая одной девушки, которая… — Вика снова запнулась.

— Да зовут-то тебя как?

Вика вздохнула, почувствовав себя меленькой и глупой девочкой. Это ее слегка разозлило, и она попыталась наконец взять себя в руки и говорить более вразумительно.

— Меня зовут Вика. Но мы с тобой не знакомы. Пять лет назад ты переписывался с моей подругой Лерой… Помнишь?

В наступившей тишине Вика слышала, как гулко и часто стучит ее сердце. Молчание, длившееся не больше нескольких секунд, показалось ей нескончаемым. Он медленно опустил глаза и произнес словно извиняясь:

— Знаешь, я иногда не могу вспомнить, что было вчера. А ты говоришь — пять лет назад! Лера, значит?..

— Ну так он вспомнил?! Вспомнил или нет?! — Лера дергала ее за рукав, торопила, тревожно заглядывая в глаза, хотела узнать все сразу и в то же время снова и снова возвращалась к тому, о чем Вика уже говорила.

— Да говорю тебе… Да отпусти ты куртку, Лерка! Ненормальная, тебе нервы лечить надо!

Лера послушно опустила руки вниз и застыла как истукан — без движения, с тоской заглядывая в Викины глаза.

— Да не смотри ты, как побитая собака! — возмутилась Вика.

— О Боже! Этого не делай, того не делай! Прекрати издеваться, разве ты не понимаешь, в каком я состоянии! — Лера умоляюще сложила руки на груди, словно в исламской молитве. — Ну так он вспомнил?

— Не знаю, — задумчиво проговорила Вика, — я так и не поняла. Может быть, вспомнил, но очень смутно, или просто сделал вид, что вспомнил…

Вика не обманывала. Через несколько мнут после того, как она начала излагать ему все подробности давней переписки, Кирилл сказал, что, кажется, что-то такое припоминает. Он даже сказал, что помнит фотографию девушки у рояля, только, к сожалению, ее не сохранил, потому что вся армейская переписка куда-то затерялась.

— И что потом?

— Потом я спросила у него, не хочет ли он с тобой встретиться, и он ответил, что очень хочет, — в третий раз повторила Вика.

— Он так и сказал?

— Лера! Я тебя сейчас убью! — взорвалась она, потеряв терпение. — Сколько можно спрашивать одно и то же?

Лера притихла — надолго, почти до самого конца троллейбусного маршрута. Уже у выхода она внезапно спросила:

— Он тебе понравился?

— Он — мне? — Вика быстро спорхнула со ступеньки троллейбуса и удивленно смотрела на замешкавшуюся на выходе Леру. — А с чего это он должен был мне понравиться?

— Ни с чего, — отмахнулась Лера, — просто скажи: он тебе понравился? Ну, внешне и вообще? Какой он?

Вика пожала плечами, раздумывая.

— Знаешь, он такой же, как на фотографии. Я его сразу узнала. Симпатичный. Глаза такие… Как тебе сказать, не серые и не голубые. Ну а вообще — не знаю, я же с ним не долго общалась.

— Двадцать шесть минут, — уточнила Лера, и Вика удивилась:

— Так долго, надо же!

— Представь себе. Вика?

Вика обернулась, и застывшая на минуту без движения Лера внезапно бросилась ей на шею.

— Сумасшедшая… Да ты меня сейчас на землю свалишь, перестань!

Кирилл должен был позвонить Лере на следующий день, чтобы договориться о встрече.

— Уж лучше бы ты над учебниками корпела! — стонала Вика на исходе дня. — Лерка, честное слово, я тебя уже просто видеть не могу! Ты меня сегодня извела. Я так хочу спать!

— На том свете отоспишься, — невозмутимо ответила Лера.

— Спасибо тебе, дорогая. Но мне и на этом хочется. Да ведь ты сама почти всю ночь не спала. Между прочим, это очень отрицательно сказывается на внешности.

— Успею выспаться. Вика, ну пожалуйста, давай поговорим!

Вика вздыхала, прекрасно понимая, что совесть ей не позволит бросить сейчас Леру одну. Несмотря на то что время приближалось уже к двенадцати ночи, подруга была полна неукротимой энергии.

— Так о чем я буду с ним разговаривать? — в очередной раз спросила Лера, поставив на журнальный столик поднос с двумя чашками кофе. — Вика, мы ведь должны все продумать!

Вика медленно отпила глоток обжигающей жидкости, ощутив приятную теплоту, медленно проникающую внутрь. Спать, как ни странно, захотелось еще сильнее. Отставив чашку в сторону, она прикурила сигарету.

— Разговаривать можно о чем угодно. Пойми, Лера, никогда нельзя предвидеть заранее, как будет развиваться разговор. К тому же ты не знаешь, насколько он общителен, что предпочитает — говорить или слушать, — рассуждала Вика.

— Но ведь есть же какие-то общие законы психологии, — возразила Лера, — ты же профессионал, посоветуй!

— Какой же я профессионал, только второй курс начала. — Вика протянула подруге докуренную до половины сигарету, чувствуя, что с никотином в этот день она явно переборщила. Горло саднило, каждая затяжка, казалось, обжигала легкие, привкус дыма был горьким, а не сладковатым, как обычно. Лера тоже закурила.

— Послушай, я знаю, есть такая книга, ее написал известный психолог, Дейл Карнеги. Как начать жить и перестать беспокоиться…

— …как приобретать друзей и оказывать влияние на людей. — Вика не дала ей закончить фразу. — Ну есть такая книга, и что?

— Только я ее не читала. А говорят, там много полезного и интересного.

— Так возьми и почитай! — усмехнулась Вика.

— Я не смогу ее прочитать за одну ночь. Вика, а мне лучше пойти уложить волосы в парикмахерской или… Может, ты меня причешешь?

Вика обреченно вздохнула:

— Лера, мы сейчас о чем говорим — о парикмахерской или о Дейле Карнеги? Или ты уже вообще ничего не соображаешь?

Лера кивнула, выражая свое полное согласие с последней версией подруги.

— Тогда давай спать! — Вика решительно поднялась с кресла. — Ты у меня останешься или домой пойдешь?

— Домой пойду. Только… Давай напоследок еще по чашке кофе, а?

— Наркоманка.

— Ну пожалуйста.

— Ладно, сейчас налью.

Вика ушла на кухню. Ей пришлось долго возиться с грязными чашками, которых за прошедшие несколько часов в раковине накопилось дикое количество. Пока закипал чайник, Вика стояла возле приоткрытого окна, вдыхая свежий, слегка морозный воздух, прислушиваясь к загадочным ночным звукам. Насыпав в чашку кофе и сахар, она капнула туда немного воды и принялась растирать получившуюся смесь до цвета карамели — Лера очень любила кофе с пенкой. Наконец напиток был готов. Вика, осторожно поставив горячую чашку на блюдце, медленно и тихо зашла в комнату.

— Ваш кофе, гос… пода.

Ей пришлось резко снизить тембр голоса. Лера, свернувшись в кресле клубком, спала, положив голову на мягкий кожаный подлокотник.

— Ну вот, — без эмоций произнесла Вика. Вернувшись на кухню, она вылила кофе с пенкой в раковину, сполоснула чашку. Нерешительно повертев в руке сигарету, снова положила ее обратно в пачку. Часы показывали пятнадцать минут первого. Где-то далеко беззлобно, как будто бы отдавая дань традиции, лаяли собаки. Вика прикрыла створку окна, потом прошла в комнату и, прислонившись к стене, некоторое время смотрела на Леру. Та лежала спокойно и тихо, как будто бы заснула не в узком и неудобном кресле, а на привычной мягкой поверхности собственного дивана. Узкая и длинная прядь темных волос упала на лицо, разделив его на две части — в полумраке казалось, что на лице у спящей девушки шрам. Вика подошла и осторожно убрала прядь с лица, заправила ее за ухо. Лера при этом даже не шелохнулась. Достав из шкафа тонкий клетчатый плед, набросила его на Лерины плечи, выключила свет и ушла спать в родительскую спальню.

— Ну все, ни пуха!

Это и был тот самый день, когда Лера упорно не хотела замачивать курицу в уксусе. Вика откинулась в кресле, в последний раз придирчиво осмотрев подругу.

— Выглядишь просто великолепно. Только бледная немного. Волнуешься?

— Не то слово, — обреченно вздохнула Лера, — просто с ума схожу. Как будто первый раз на свидание.

— Ничего, все когда-то бывает в первый раз. Все, Лера, иди. Женщина, конечно, должна опаздывать, но не настолько, чтобы ее перестали ждать.

Лера слегка качнулась на высоких шпильках, и Вика в который раз подумала, что напрасно она нацепила новые, еще ни разу не надетые туфли — тем более на таком высоком каблуке. В остальном все было безупречно — и прическа, над которой Вика трудилась целый час, создавая видимость естественного беспорядка, и макияж — едва заметный, выдержанный в пастельно-бежевых тонах, и одежда — классическое маленькое черное платье, простое и в то же время изысканное, очень выгодно подчеркивающее все достоинства Лериной фигуры… В которой, впрочем, не было недостатков.

Лера снова вздохнула:

— Может, присядем на дорожку?

— Да ты совсем с ума сошла! — рассмеялась Вика. — Ну нельзя же так… Мне что, пинками тебя выталкивать?

— Все, уже иду!

С порога Лера обернулась, сложила губы бантиком.

— И я тебя, — привычно ответила Вика и собиралась уже захлопнуть дверь, как вдруг Лера остановилась и тихо спросила:

— Вика, я тебя иногда не понимаю… Как ты умудрилась дожить до девятнадцати лет и ни разу не влюбиться?!

Не дожидаясь ответа, она сбежала вниз по ступенькам. А Вика закрыла дверь, прислонилась к холодной бетонной стене и медленно сползла на пол.

В зеркале, висящем на противоположной стене, в самом низу, почти на уровне пола, отразилось ее лицо. Нельзя было сказать, что это лицо красавицы, но лицом дурнушки его тоже назвать было невозможно. Несколько лет назад — как раз в то время, когда переписка Леры и Кирилла только завязалась — Вика выглядела гораздо менее привлекательно. Как это часто случается в период полового созревания, на лице у нее не было ни клочка кожи, свободной от мелких розовых прыщей. Вика ужасалась, глядя на себя в зеркало, с каждым днем замечая, что прыщей становится все больше и больше, а те, старые, которые она накануне вечером так старательно и долго прижигала спиртом, превратились в темно-коричневые болячки, под которыми зреет и набухает новый гнойничок… Картина и правда была неутешительной.

— Пройдет с возрастом, Викуля, — утешала ее мама, единственная из всех окружающих, кто был посвящен в ее тайные страдания. Остальные, в том числе и Лера (на лице которой один-единственный в жизни прыщик вскочил и вызвал целую истерику как-то накануне очередного Нового года), о Викиных мучениях по поводу ужасной картинки, которую она каждый день видела в зеркале, не подозревали. Впрочем, никто не знал, что она втайне мечтает о том, что неплохо было бы иметь ноги чуть подлиннее, грудь — чуть побольше, хотя бы совсем чуть-чуть, и вообще не мешало бы немного набрать вес, чтобы не быть такой худой. И очки на переносице ей страшно надоели, но… В конце концов, не так уж часто случается, чтобы все было идеально. Вот у нее, например, очень красивые волосы. Длинные, густые, очень тонкие и воздушные, как облако, спадающие вниз пышной, ровной и красивой волной. Таких красивых волос нет ни у одной из одноклассниц, и даже у Леры!

Но со временем прыщи прошли сами по себе, не оставив следа. Кожа стала ровной и гладкой, розовой, как у ребенка, серые глаза потемнели, приобрели какую-то особенную глубину. Зрачок был как будто бархатным, покрытым множеством мельчайших ворсинок, взгляд — мягким. Грудь хоть и не стала больше, но приобрела прекрасную форму, и со временем Вика стала воспринимать свой бюст как одно из безусловно положительных качеств внешности — по крайней мере бюстгальтер ей никогда не требовался, и она могла выбирать себе на лето самые открытые сарафаны и топы, чего не могла позволить себе… скажем, все та же Лера.

Все это Вика прекрасно знала. И вот теперь, сидя на полу, она смотрела на свое отражение в зеркале, прищурив потемневшие, почти свинцового цвета, глаза, и думала: почему? Действительно — почему все-таки?..

Лера даже не догадывалась, насколько часто Вика задавала себе этот вопрос. Нельзя было сказать, чтобы он был для нее наболевшим — просто в спокойной и размеренной жизни Вики это был, пожалуй, единственный вопрос, на который она не знала ответа. Все остальное было ясно. Она смотрела на жизнь трезво, сама планировала свое будущее, сама преодолевала маленькие и большие сложности, которые порой возникали на ее пути. Вика знала, что по окончании учебы она пойдет работать в гимназию психологом — с устройством на работу обещали помочь родственники, — а потом, если получится, она устроится работать в какой-нибудь центр реабилитации. С тех пор как она стала жить самостоятельно, Вика потихоньку научилась чинить водопроводный кран, прочищать засорившуюся сливную трубу, готовить и завтрак на скорую руку, и замысловатый праздничный ужин. С детства влюбленная в книжки, Вика могла ответить практически на любой вопрос, связанный не только с литературой, но и с музыкой, кино и даже живописью. Еще Вика всегда знала, какой совет дать Лере, которая без конца попадала в ситуации, казавшиеся чрезвычайно сложными и неразрешимыми, — ей нужно было всего лишь немного подумать, для того чтобы найти выход. Вика знала массу полезных и бесполезных вещей, и только один глупый вопрос всегда ставил ее в тупик: почему?..

Почему Земля вертится? Почему пароход плывет? Почему, черт возьми, она до сих пор ни в кого не влюбилась?! В девятнадцать лет, когда некоторые из бывших одноклассниц уже повыходили замуж, одна успела развестись, а две уже ходили по улице с колясками? Может быть, она просто родилась не такой, как другие? Но ведь так не бывает. Человек должен кого-то любить — хоть однажды. А она за прошедшие девятнадцать лет жизни так и не узнала, как тревожно может стучать сердце от предчувствия встречи или разлуки, как перехватывает дыхание, когда ты чувствуешь на своих губах вкус других — любимых, теплых и мягких — губ… И еще тысячу, сотню тысяч вещей, которые вроде бы уже полагалось знать в ее возрасте. Так в чем же причина?

Сказать, что Вика была полностью обделена вниманием со стороны мужского пола, тоже было нельзя. И даже в те ужасные времена, когда кожа на лице напоминала Ватерлоо на следующий день после сражения, — еще тогда она чувствовала, что нравится мужчинам. Пятнадцатилетняя девочка, она ловила на себе взгляды, которые мужчина не может бросать на ребенка, — странные, мимолетные, а порой затяжные, словно прилипшие, взгляды, которые ее ужасно смущали и отпугивали. Так никогда не смотрели одноклассники, которых в то время уж точно нельзя было назвать мужчинами. Впервые Вика поймала на себе такой взгляд на уроке физкультуры — Владимир Николаевич, физрук, которого она знала с третьего класса, браво перепрыгнул через козла и, не сходя с матраса, внезапно уставился на нее, застыв на месте как вкопанный. Вика сидела на скамейке в одном ряду с одноклассницами, одетая в точно такую же, как и все, спортивную форму — белую футболку и спортивные шорты. Вика даже не успела понять, что происходит, как вдруг почувствовала легкое движение — Лера слегка толкнула ее. Вика посмотрела на Леру — та сидела с каменным лицом и смотрела в потолок, а потом перевела взгляд на физрука. Но он после минутного замешательства уже успел прийти в себя. Темно-голубые глаза Владимира Николаевича теперь смотрели в Викины глаза, но она успела почувствовать, что секунду назад они блуждали несколько ниже…

— Филатова, — произнес он, — пожалуйста, теперь ты.

Филатова — высокая, худая, рыжеволосая и ужасно некрасивая отличница, сидевшая в дальнем конце зала, — удивленно подняв брови, поднялась со своего места.

— Вы меня, Владимир Николаевич? — переспросила она.

— Тебя, — ответил он и наконец-то оторвал взгляд от Вики, — конечно, тебя, Филатова, кого же еще?

— Видела, — Лера просто захлебывалась, — нет, ты видела, как он на тебя смотрел?!

— Видела, — ответила Вика, не зная, как ей, собственно, на все это следует реагировать.

— Маньяк сексуальный! — Лера вынесла свой приговор физруку. — А ты в следующий раз под футболку лифчик надевай!

— Вот еще, — отмахнулась внезапно повеселевшая Вика, — пускай смотрит, жалко, что ли?

Начиная с этого дня Вика потихоньку стала привыкать к мысли о том, что эти странные существа — мужчины — умудряются находить в ней какие-то признаки сексуальной привлекательности. Сначала физрук, потом — сосед с первого этажа, молодой, недавно пришедший из армии Ванька Гусев, потом — просто незнакомые мужчины на улице. Совершенно разные, они смотрели на Вику абсолютно одинаково. Вика даже удивлялась, насколько одинаковыми могут быть эти взгляды… Сначала ее это смущало, потом — смешило, а со временем — она и не заметила, когда это случилось — стало нравиться. Впрочем, в этом она долго не решалась признаться даже самой себе.

Примерно в это время с Викой случилась и первая влюбленность. Все одноклассницы уже в кого-то повлюблялись, Лерка зрела, чтобы влюбиться в Кирилла, и Вика решила не оставаться в стороне. Глаза одноклассника Андрея показались ей необыкновенно зелеными, стихи Ахматовой, разбередившие душу, так и рвались наружу — и были выброшены из нее бурным потоком полусвоих, полузаимствованных рифм и фантазий. Исписав почти половину тетради, Вика вдруг почувствовала, что как поэт себя полностью исчерпала, и в связи с этим глаза Андрея почему-то потускнели.

Ко времени окончания школы Вика имела нескольких поклонников — два одноклассника, бросая друг на друга ревнивые, а порой злобные взгляды (что очень смешило Вику), по очереди провожали ее домой. Вика скучала, раздумывая о том, что уж лучше бы она пошла домой с Лерой, которая, благородно сославшись на какие-то дела в школе, предоставляла подруге возможность устраивать свою личную жизнь. Один из двух, с гордым именем Виктор — в школе почему-то никто не называл этого неприметного, даже хилого, паренька-очкарика иначе, как Виктор — относился к Вике очень серьезно и все время твердил о том, что у него есть один лишний билет в консерваторию на концерт органной музыки или в оперный театр на балет. Вика балет не понимала и не любила, а орган в отличие от рояля обожала, но на концерт все же предпочитала ходить вдвоем с Леркой, которая любила музыку в любом ее проявлении. И вообще ее очень смешило сочетание «Виктор и Виктория». «Слишком воинственно», — со смехом жаловалась она Лере.

— Давай лучше сходим с тобой в «Теремок», — как-то предложила отчаявшаяся Вика, уже не знавшая, как отбрыкаться от навязчивого эстета, и решившая пойти ва-банк.

— В «Теремок»? — Он поднял брови и снисходительно усмехнулся. — Но ведь это детский театр.

— Вот туда-то тебе и надо. А во взрослый, мне кажется, тебя не пустят. Ростом не вышел. Да и мозги еще не созрели…

Виктор оскорбления не снес и вскоре начал провожать домой обалдевшую от счастья Аленку Филатову, которая была выше его на голову. Получилось грубовато, но результат того стоил. Другой Викин поклонник — Артем Привалов, — безусловно, личностью был намного более интересной начиная с внешности. Темные, почти черные, глубоко посаженные глаза, бледное лицо и темные пухлые губы — все это делало его похожим на черкесского князя, роднило с героями Лермонтова, от которого Вика была просто без ума. К тому же с Артемом было попроще: свои намерения он не пытался ничем завуалировать. Провожая Вику домой, уверенно клал руку ей на талию, а прощаясь, один раз даже поцеловал в щеку. Если бы не Вика, напряженная и смущенная от этого прикосновения мальчишеских губ, наверное, этот поцелуй в ту минуту оказался бы не последним. Но она буквально одеревенела и, совершенно не понимая своих чувств, отстранилась. На дальнейшие попытки физического сближения со стороны Артема она отвечала недвусмысленно отрицательно, и ему вскоре это надоело. Вика снова стала ходить домой в сопровождении Леры, а Артем, не долго промучившись, стал ухаживать за девчонкой из старшего, десятого, класса. Кстати, и сама Вика не больно-то переживала по поводу утраты красивого и интересного поклонника. После исчезновения Артема на личном фронте было практически без перемен, если не считать появления мерзкого, навязчивого Лешки, соседа по квартире, от одного вида которого Вику начинало тошнить. Он периодически делал Вике абсолютно прозрачные предложения зайти к нему домой и выпить «по чашечке водки». Лера называла его не иначе, как «двуногой гипертрофированной материализацией вечного кобелиного начала», сокращенно и со смехом — «дэгээмвэкабе».

Иногда, слушая по вечерам Лерины вздохи, часто напоминающие завывания подбитой волчицы, Вика думала о том, что любовь — не такое уж и большое счастье. Вот ведь сколько страданий она приносит. Хотя Леркины бурные страдания проходили как-то внезапно, безболезненно и бесследно — сегодня она убивалась по одному, завтра про него забывала, а послезавтра страдала по другому. Каждый раз Вике приходилось принимать удар на себя и делить с Лерой ее страдания. Она так привыкла к этому, что иногда ей казалось…

Она снова отмахнулась от этой мысли, не позволяя себе даже мысленно допустить подобное. Нет, этого не может быть, вернее, в этом нет ничего особенного и предосудительного — в том, что она так сильно переживает за Леру. Лера слабая, часто совсем беспомощная, хрупкая, ранимая. Она просто не сможет вынести все свои большие и маленькие несчастья. Без Вики — не сможет. Она еще совсем ребенок, несмотря на то что внешне кажется зрелой женщиной. И конечно же, она совсем не виновата в том, что родилась такой беспомощной. И все это никак не может быть связано с Викиными неудачами в личной жизни. Просто ее время еще не пришло, вот и все. Она еще встретит человека и полюбит его, и тогда у нее будет своя собственная личная жизнь, свои собственные тревоги и радости, свое, а не чужое, не Леркино, счастье… Но вот только как же тогда будет жить Лера?..

Почувствовав прохладу, Вика, сделав над собой усилие, поднялась с пола, однако выйти из сомнамбулического состояния не могла еще долго. Слоняясь по квартире, она вяло попыталась протереть пыль на купленной недавно, совсем еще новенькой, сверкающей серебром видеодвойке — подарок, сделанный Викой самой себе на деньги, которые прислали из-за границы родители. Сама она при своей зарплате офис-менеджера такую роскошь себе позволить никогда не смогла бы. Опустившись на пол, она отстраненно наблюдала, как влажная ткань скользит по гладкой поверхности, унося за собой прозрачный шлейф, сотканный из мельчайших пылинок. В голове почему-то всплывали зимние картины: точно так же снегоуборочная машина, проезжая по дороге, оставляет за собой ровную и гладкую поверхность. В некоторых труднодоступных местах пыль никак не хотела поддаваться. Вика методично скручивала кончик тряпки тонким и упругим жгутиком и медленно, не торопясь, ликвидировала остатки пыли в самых потаенных закутках пластмассового корпуса.

Вздохнув, она поняла, что прошедшие события слишком сильно ее измотали. Она никак не могла придумать себе занятия и решила просто лечь спать — несмотря на то что время только лишь приближалось к семи часам вечера. В принципе не мешало бы почитать учебники — не успеешь оглянуться, как грянут первые семинары и зачеты. С другой стороны, незачем было попусту тратить время, ведь она все равно ничего бы не запомнила.

В ванной Вика долго стояла под душем без движения, глядя, как стекают вниз прозрачные теплые струи, иногда приобретающие кремовый оттенок ее тела. В детстве она больше всего на свете любила наблюдать за каплями. Сидя в наполненной ванне, она рассматривала их — множество абсолютно одинаковых капель, часть из которых медленно стекала вниз, а часть оставалась неподвижной, застывшей. Эти капли напоминали ей маленькие прозрачные автомобильчики, движущиеся по дороге. Она их так и называла — маленькие автомобильчики. Говорят, что детство уходит незаметно. От Вики детство ушло, наверное, тогда, когда она постепенно перестала обращать внимание на свои маленькие автомобильчики, которые со временем стали просто обыкновенными, ничем не примечательными каплями воды, стекающей по гладкой эмалированной поверхности ванны.

В тот день она почему-то снова заметила их и даже назвала, улыбнувшись, маленькими автомобильчиками. Впрочем, она вспомнила об этом всего лишь на секунду, вновь вернувшись к тому, о чем не могла не думать: как она там, Лера? Сейчас семь часов — а значит, они уже должны были встретиться и сказать друг другу первые слова. Хоть бы все прошло нормально…

Накрывшись с головой одеялом, Вика сразу же почувствовала, как надвигается на нее сон. Она привыкла засыпать под музыку — с того дня как Вика осталась в квартире одна, всегда перед сном включался магнитофон. Не были исключением и те дни, когда у Вики оставалась ночевать Лера: музыка была постоянным фоном их вечерних, плавно переходящих в ночные, бесед.

Но в тот вечер у нее просто не хватило сил для того, чтобы протянуть руку к пульту от магнитофона. Через две минуты она уже спала, а еще через две минуты, как показалось Вике, зазвонил телефон. На самом деле времени прошло гораздо больше.

Она очнулась, сначала даже не поняв, что ее разбудило. Какой-то странный и настойчивый звук. Сколько, интересно, сейчас времени? День или ночь? В комнате темно, только белое пятно на полу, совершенно неописуемой, причудливой геометрической формы, явное порождение искусственного света. Значит, ночь. А показавшийся странным звук — это всего лишь телефонный звонок.

— Алло, — произнесла она сонным голосом в трубку, остановив взгляд на часах, висевших напротив, и наконец зафиксировав цифры: 01.08.

— Вика, — возмущенный голос на том конце совершенно очевидно принадлежал Ларисе, — ну-ка дай ей трубку!

Вика огляделась по сторонам — конечно же, не в поисках Леры, которой в комнате определенно быть не могло. Вероятно, Вика смотрела по сторонам в поисках ответа, который не могла найти…

— Вика, ты что, не слышишь? Ну сколько же раз можно говорить одно и то же: если остаешься ночевать, то звони, предупреждай! Всего два слова — я у Вики!

— «Я у Вики» — это три слова, — поправила Вика.

— Знаешь что, ты тоже не умничай! — прошипела Лариса. — Дай-ка, я с ней лично побеседую.

— Не могу, — откровенно призналась Вика и, наконец приняв решение, взмолилась: — Лариса, мы уже спим. Пожалуйста, не нужно ее будить. Она ведь так нервничала, всю ночь учила эту чертову экологию. Она спит как убитая.

Лариса вздохнула, явно успокоившись.

— Спит как убитая… Это прошлой ночью она учила экологию, а сегодняшней ночью она, насколько я в курсе событий, спала. Бездомная душа! Тебе только прописать ее осталось. Вика, ну скажи, неужели трудно позвонить, предупредить?

— Да зачем предупреждать, ты же и так знаешь, что она у меня, — не отступала Вика, мысленно уже пытаясь придумать выход из создавшейся ситуации. Кажется, только что она нажила себе серьезную проблему. И что делать в том случае, если?..

Итак, остаток ночи спать ей не придется. Это совершенно точно, потому что в противном случае она может проворонить загулявшуюся Лерку. Та вернется домой, тем самым поставив Вику в неприятное и глупое положение. Этого допускать ни в коем случае нельзя, а значит, нужно нести вахту возле окна, неусыпно наблюдая за подъездом, в который рано или поздно, но все-таки должна была войти Лера. Думать о том, что же будет в том случае, если Лера так и не появится, Вике совсем не хотелось. Черт бы ее побрал! Неужели трудно позвонить и предупредить о том, что она задерживается? Если не матери, то хотя бы ей, Вике? Неужели это так сложно?

Вика поставила на подоконник чашку с крепким кофе, щедро положила туда сгущенного молока, облизала кончиком языка сладкий краешек банки. Холодное молоко медленно и лениво поднималось вверх дымным белым столбом. Вика слегка пошевелила ложкой — границы белого дыма в тот же момент стерлись, черная жидкость покорно посветлела, превратившись в нежнейший мокко. Отпив пару глотков, Вика затянулась сигаретой — утренний ритуал был выполнен с абсолютной точностью, вплоть до количества глотков, предшествующих первой затяжке. Вот только часы показывали совсем не утреннее время…

Вика, прищурившись, напряженно всматривалась в ночную темноту, ожидая с минуты на минуту увидеть появление знакомой фигуры. Но минута шла за минутой, третья чашка кофе была на исходе, пепельница, как обычно, усеяна окурками, а Леры все не было.

— Десять минут третьего, — вслух проговорила Вика, — и что мне теперь делать?

И в этот момент она ее увидела. Вернее, их. Их было двое, и Вика сразу узнала, кто это. Лера и Кирилл шли, держась за руки, медленно, словно нехотя, приближаясь к подъезду. В самый последний момент фигуры слились в одно целое, и уже было не понятно — где Лера, а где Кирилл…

Двери лифта, привычно скрипнув, открылись на седьмом этаже. Первое, что увидела Лера, переступив порог передвижной клетки, было лицо Вики. Вика молча прижимала указательный палец к сомкнутым губам.

— Тсс, тихо. Спускайся ко мне.

Лера покорно пошла вслед за Викой, не спрашивая, не интересуясь, почему она, собственно, не может идти спать домой.

— Твоя мама мне звонила, интересовалась, где ты. Я сказала, что ты у меня, спишь, — поясняла Вика, расстилая постель в родительской спальне, — ну ложись, чего ты сидишь-то? Или, может, пойдем покурим?

Лера только покачала головой.

— Лер!

Снова в ответ — только взгляд.

— Да что с тобой? — Вика уже потеряла терпение. Она никогда в жизни не видела подругу в таком состоянии. Лерка всегда была олицетворением эмоций, ей всегда было грустно или радостно, хорошо или плохо, и это было написано у нее на лице. Едва увидев Леру из окна, Вика сразу же представила ее искрящиеся глаза, порывистое дыхание и шепот: «Вика, ты просто не представляешь…» Ничего этого не было — а судя по всему, и не намечалось. Вика растерялась, не зная даже, как себя вести. Лера, стянув через голову платье, осталась в одном белье и тут же повалилась на кровать.

— Давай спать, — тихо сказала она.

— Так что, ты даже… Ты мне даже ничего не расскажешь?

— А что рассказывать-то? — Лера приподнялась на локте. — Разве это можно рассказать… Это любовь, Вика. Я люблю его, а он любит меня. Если бы ты только знала!..

Лера побелевшими пальцами стиснула подушку и зажмурила от счастья глаза.

Утром Вика проснулась словно от внезапного внутреннего толчка. Резко вскочив, она почему-то подумала, что опоздала на работу. Но часы показывали только половину седьмого утра, а значит, вставать было еще рано. Вздохнув, Вика снова залезла под одеяло и зажмурила глаза, но через несколько минут поняла, что сон ушел бесследно. Она перевернулась на другой бок и принялась с улыбкой рассматривать спящую Леру.

Во сне она казалась совсем ребенком — не то что девятнадцати, даже шестнадцати лет не дашь. Розовые, раскрасневшиеся щеки, полуоткрытые алые губы и черная, слегка подрагивающая полоска ресниц. Волосы, как обычно, разметались по подушке — Лера всегда спала беспокойно, много переворачивалась во сне, простынка под ней была мятая, подушка часто сползала на пол. Прищурившись, Вика попыталась понять, что это за черный лоскут лежит прямо на полу, возле кровати, и тотчас же вспомнила, что это было Лерино вчерашнее платье, которое она так небрежно сбросила. Приподнявшись, она осторожно, чтобы не потревожить спящую подругу, сползла с кровати вниз и подняла с пола платье. Черный шелк заискрился — словно ожил, почувствовав прикосновение человеческих рук. Вика, бережно расправив, повесила платье на стул и решила больше не ложиться. Все равно скоро вставать.

Неслышно передвигаясь по комнате, за полтора часа она переделала все необходимое: позавтракала, накрасилась, уложила волосы, погладила брючный костюм, почистила ботинки. Недружелюбно-серое небо за окном обещало дождь. Вздохнув, Вика положила в сумку зонт. Прежде чем закрыть за собой дверь, она нацарапала на клочке бумаги несколько слов:

Я на работе, завтрак на столе. Проснешься — позвони. Соскучилась, и вообще — мне же все-таки интересно. Целую, я.

В тот день Лера ей не позвонила. Не позвонила и вечером, и на следующий день. Вика, стойко выдержав первые сутки молчания, на вторые взбунтовалась. Она позвонила Лере с работы, в пять минут девятого — в это время Лера просто обязана была быть дома и спать. Но Леры дома не было. Или, возможно, она и была дома, просто не слышала телефонного звонка, потому что спала слишком крепко. Каждый гудок в телефонной трубке заставлял Вику все ближе и ближе сдвигать брови. После пятнадцатого гудка она, отчаявшись наконец, нажала на рычаг и раздраженно швырнула трубку на аппарат. Амалия Николаевна, еще один менеджер — по работе с персоналом, — бросила в ее сторону осуждающий взгляд. Конечно же, она права — нехорошо так обращаться с казенной техникой, которая к тому же не может быть виновата в том, что в Викиной жизни возникли проблемы.

Хотя какие, собственно, проблемы? Выйдя в коридор, Вика привычно затянулась уже третьей за утро сигаретой и задала себе этот вопрос. Кажется, в ее жизни нет никаких проблем. А то, что подружка пропала на двое суток — так это ведь еще не значит, что мир перевернулся! Подумаешь, потеря! Тем более — Вика прекрасно это понимала — Лерка исчезла не навсегда. Просто сейчас в ее жизни столько эмоций, столько впечатлений, и Кирилл заслонил собой все то, что было до него и кроме него. В том числе и Вику. Так что с того?

Вика уже давно заметила одну Лерину особенность — она жить не могла без Вики, просто дышать без нее не могла именно в те моменты, когда в ее, Леркиной, жизни, было не все гладко. И Вика уже привыкла быть не просто ее подругой — она привыкла быть для Леры отдушиной. Все Леркины проблемы — настоящие и придуманные, маленькие и большие — они всегда решали вместе. Возможно, они решали бы вместе и Викины проблемы, если бы… Если бы они у нее были. Но Вика жила спокойно, размеренно, никогда ни на что не жалуясь и очень редко расстраиваясь по пустякам. Лера была совсем другой — это был настоящий вулкан чувств и эмоций, и ее не могло оставить равнодушной абсолютно ничего. Вика иногда просто поражалась ее «переживательным» способностям.

— Глупая сентиментальная дура, — пробормотала Вика и смяла окурок в жестяной банке, заменяющей арендаторам помещения пепельницу. Ну и черт бы с ней! В конце концов, в жизни так много интересного, кроме Леры. «Позитивное мышление влечет за собой положительные действия, которые позволяют осуществить задуманное! Уверенность в себе и бодрое настроение способны превратить любую неудачу в успех, принести ощущение счастья на смену отчаяния…» — Вика почти что дословно, как заклинание, воспроизвела в мыслях фразу из учебника, огляделась по сторонам и, убедившись в том, что находится в полном одиночестве, помпезно закончила вслух:

— …и даже помочь выздоровлению, если вы захворали!

Этот вечер Вика провела не совсем так, как привыкла проводить долгие пасмурные осенние вечера. Вернувшись с работы домой, она прислушалась — наверху стояла полнейшая тишина. Звонить Лере она не стала. Переодевшись и наскоро перекусив, она подошла к зеркалу и принялась задумчиво рассматривать свое лицо.

Ровная матовая кожа, едва заметно стянутая в мелкую сеточку возле глаз — печальное последствие пагубной привычки щурить глаза. Губы полные, совсем не очерченные — Вика не могла пользоваться помадой, предварительно не нарисовав контурную линию. И родинка совсем как у Бриджит Нильсен, над верхней губой с правой стороны. Маленькая, круглая, темно-коричневая. Волосы длинные, пушистые… Какого черта она сидит дома?!

Из шкафа прямо на пол в ту же секунду был выгружен весь, или практически весь, Викин гардероб. В одежде Вика была прагматиком — впрочем, наверное, как и в жизни. А потому в шкафу висели по преимуществу брюки, водолазки, хлопчатобумажные рубашки и пара джинсов. Никаких оборок, никаких шелков — абсолютный минимум одежды, которую нужно гладить или часто стирать. Единственное платье, сшитое из прозрачного блестящего темно-зеленого шифона с шелковым чехлом внутри, предназначалось для особо торжественных случаев. Пару юбок Вика приобрела только в этом году, когда устроилась на работу и решила, что постоянно находиться в офисе в брюках не слишком эстетично. И даже дома Вика одевалась не совсем так, как подавляющее большинство женщин, — в ее шкафу никогда в жизни не появилось ни одного халата. Летом она комфортно чувствовала себя в длинных футболках, вполне сходящих за домашнее платье, или в коротеньких маечках и шортах а-ля Сабрина, а в прохладное время года носила специально купленный домашний джинсовый комбинезон — предмет зависти и восторга все той же эмоциональной Леры. Вика расстегнула лямки. Молния, лениво повинуясь движению руки, поползла вниз. Тяжелая джинсовая ткань упала, Вика «вышла» из штанин, стянула водолазку и застыла в нерешительности. Что же ей надеть? Но для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо предварительно решить, куда ей пойти.

Слегка прищурив глаза, она представила себе огни дискотеки — была пятница, следовательно, все ночные клубы ждали своих посетителей с распростертыми объятиями. Вика была в ночном клубе всего один раз — настойчивая, восторженная Лера все же заставила ее однажды отправиться туда вместе с ней и ее институтскими подружками. Вике там понравилось, но только на следующий день она чувствовала себя такой разбитой, а от спиртного болела голова… Больше Лере так и не удалось ее уговорить пойти на дискотеку. Со временем она бросила свои отчаянные попытки, справедливо рассудив, что для похода на дискотеку всегда можно найти подходящую компанию и совсем не обязательно для этого мучить домоседку Вику с ее вечным пристрастием к ночному чтению толстых серьезных романов.

И вот теперь Вика сама решила, что пойдет на дискотеку. Ей на самом деле хотелось потанцевать, подвигаться под быстрый музыкальный ритм в голубоватом свете прожекторов. Только вот идти одной как-то не совсем удобно… Она позвонила однокурснице, Ленке Неверовой, с которой поддерживала достаточно тесные отношения на почве общей любви к литературе. Ленка была такой же стрекозой, как и Лера, — она обожала веселье, музыку и танцы, а потому охотно, даже с восторгом, поддержала Викино предложение. Они договорились встретиться в половине восьмого вечера возле входа в ночной клуб «Джуманджи».

До половины седьмого Вика честно и беззаботно проспала. Хороший сон — залог женской красоты, об этом Вика всегда помнила. Тщательно уложив волосы и накрасив лицо немного ярче обычного, она решительно надела узкие черные джинсы-стрейч и белую трикотажную водолазку, припоминая, что белый цвет в свете неоновых прожекторов смотрится особенно шикарно. Захлопнув дверь, она подошла к лифту и нетерпеливо нажала на горящую кнопку — и без того было понятно, что вызвать лифт она не сможет, потому что он находился в движении. Где-то внизу железные двери открылись, потом снова закрылись, и лифт стал подниматься наверх. Вика с тоской посмотрела на узкий освещенный прямоугольник, мелькнувший в пространстве между раздвижными дверями лифтовой кабины. Она уже решила было спуститься пешком, сделала первый шаг к лестнице, но внезапно остановилась.

Двери лифта открылись на седьмом этаже. Сначала у Вики было ощущение, что лифт приехал пустым, — она не услышала ни одного звука, свидетельствовавшего в пользу присутствия человека. Двери, громыхнув, стали закрываться, и в этот момент раздался пронзительный Лерин визг. Вика застыла на месте, прислушиваясь.

— Больно? — Мужской баритон, несомненным обладателем которого был Кирилл, прозвучал заботливо, сочувственно, даже трогательно.

— Немножко.

Вика скорее угадала, чем расслышала эти слова — Лера проговорила их шепотом. Повисла недвусмысленная тишина — там, наверху, целовались…

Вика, выйдя из оцепенения, медленно двинулась вниз по лестнице, решив не мешать влюбленной парочке наслаждаться обществом друг друга. И вообще у нее просто не было времени, потому что она и без того задержалась, а тут еще этот чертов лифт, который она ждала, наверное, минут двадцать — ну, может быть, чуть меньше… Она поговорит с Лерой потом, а сейчас — ей просто некогда, ее ждет Ленка Неверова…

Вика даже не замечала, что все свои мысли она проговаривает вслух. Очнувшись словно от толчка, она внезапно представила себя со стороны — молодая девица идет по вечерней улице и тихо разговаривает сама с собой. Совсем она, что ли, сдвинулась? И главное, с чего?!

Ленка Неверова, ерзая от нетерпения, уже ждала ее возле входа в ночной клуб «Джуманджи». В розовой шапочке, розовой, едва прикрывающей бедра юбке и короткой куртке чуть ниже талии — Ленка уже тогда была истинным воплощением свободы и сексуальной раскрепощенности. Выглядела она действительно потрясающе. Природная жгучая брюнетка с белой кожей и ослепительно голубыми глазами.

— Тебе бы еще очки! — поприветствовала Вика свою подругу.

— Какие еще… очки? — растерялась Лена.

— Розовые, — беззлобно пошутила Вика. — Да ладно, не хмурься. Я пошутила, ты великолепно выглядишь. Ну что, идем?

— Идем… — неуверенно произнесла Лена, и Вика, сразу почувствовав эту неуверенность, вопросительно подняла брови:

— В чем же дело?

— Знаешь, я тебя не предупредила… Только я думаю, что ты не будешь против. Один мой знакомый обещал прийти.

— Знакомый? — растерялась Вика. Она ничего не имела против знакомых, и все же — ситуация получалась дурацкая, потому что Вике снова отводилась роль третьего лишнего. Судьба у нее, что ли, такая?

Она молча достала из сумочки сигареты и раздраженно чиркнула зажигалкой.

— Ну вот, — разочарованно протянула Лена, — ты разозлилась.

— С чего ты взяла? Я не разозлилась. Предупредила бы раньше, я бы нашла себе другую компанию.

— Почему — другую?

— Потому что мало интересного ощущать себя довеском. Вы вдвоем, а я — сбоку припеку. Так ведь получается!

— Мы не вдвоем, — Неверова загадочно улыбнулась, — и ты — не довесок. Мы будем вчетвером!

— Ого, — Вика была заинтригована, — он что, с другом придет?

— С другом! — просияла довольная Неверова, а Вика улыбнулась ей в ответ, изо всех сил стараясь сделать вид, что безумно счастлива.

Она и сама не знала, радоваться ей или огорчаться. Случись все это несколько дней назад — Вика не задумываясь отфутболила бы Неверову с ее приятелями куда подальше. Но несколько дней назад она и на дискотеку бы не пошла — все было по-другому. А теперь новое знакомство было весьма кстати. В конце концов, она, Вика, имеет точно такое же право на личную жизнь, как… как, например, Лера!

— Ну и что же это за знакомый?

Вика медленно цедила коктейль из бокала, сквозь полуопущенные ресницы разглядывая своего собеседника. Так, ничего выдающегося, но и не бледная поганка. Весь облик молодого человека можно было охарактеризовать одним емким словом — «стильный». При знакомстве парень, как и полагается, назвал свое имя, но Вика его почему-то не запомнила. Или, может быть, не расслышала сквозь шум проезжающих машин.

— Ты читала Ури Геллера?

Мальчик определенно имел претензии на интеллект. Но как же она, студентка факультета психологии, могла не читать Ури Геллера? У мальчика были огромные голубые глаза — при этом, как ни странно, они не придавали ему глупый вид и ничуть не добавляли женственности. Наоборот, это было лицо настоящего молодого мужчины. Модная трехдневная щетина украшала бледное узкое лицо, по вискам спускались едва намеченные бакенбарды. Настоящий стиляга: и одет с иголочки, и часы дорогие, и одеколон…

— Читала, конечно, — ответила Вика, приятно смакуя на языке горьковатую жидкость с привкусом корицы.

— И как тебе? — последовал очередной вопрос.

— Нормально, — Вика усмехнулась, подумав про себя, что разговор определенно не к месту.

— Лично я считаю…

Последовала многозначительная пауза.

Мальчик наклонился, сунул в уголок рта длинную сигарету с белым фильтром, блеснул дорогой зажигалкой, прикурил и выпустил ровную и широкую струю дыма. «Ну теперь ему остается только раскланяться — направо и налево, а мне — восторженно похлопать и крикнуть «браво!», — Вика чувствовала, что начинает испытывать раздражение, и все-таки мальчик казался ей интересным. На ночной дискотеке обсуждать принципы позитивного мышления, при этом попивая вкусный дорогой коктейль, — в этом что-то есть!

— Лично я считаю, — он наконец продолжил неоконченную фразу, — что психология — это вообще не наука.

— Вот как? — Вика приподняла брови с видом ученой дамы, пожалев, что не надела очки. Ситуация забавляла ее все больше и больше.

— Именно так. Она не имеет практического применения.

— Ну что ты! Психология — самая практическая наука, это же почти что медицина! — Лера возмутилась. На самом деле — за державу обидно!

Мальчик усмехнулся и небрежно смял в черной пепельнице сигарету, выкуренную лишь на четверть.

— Лично я считаю, — в третий раз услышала Вика, — что даже астрология приносит человеку больше пользы, чем психология. Все эти секреты успеха, законы мышления — все это бред чистейшей воды! Когда ты находишься в кризисе, тебя может спасти рюмка водки, бутылка водки или литр водки, но не психология!

Вика от души рассмеялась.

— Это философия алкоголика.

— Возможно. Но скажи — вот ты, к примеру, профессиональный психолог. Так ведь?

— Не совсем. Я студентка…

— Не важно. Пусть начинающий психолог, — согласился он, — скажи, только честно, тебе хоть раз в жизни помогли все эти теоретические выкладки?

— Мне? Не знаю… Может быть, у меня просто не возникало…

Он не дал ей возможности закончить фразу.

— Психологи всегда могут что-нибудь посоветовать, придумать выход из любой ситуации, создать модель поведения в любых условиях, но когда дело доходит до них самих, они действуют совершенно противоположным образом. Они не соблюдают эти правила, потому что лучше других знают степень их бесполезности. Разве не так?

Вика поморщилась. Ей определенно становилось скучно.

— Пойдем потанцуем?

Она допила коктейль и поставила фужер на столик. Прищурившись, различила среди танцующей массы силуэт Неверовой. Ленка двигалась просто великолепно, намного лучше других неуклюжих девчонок, бледно пародирующих движения Бритни Спирс. Не дождавшись согласия своего кавалера, Вика растворилась в толпе.

— Ты кого мне подсунула? — прокричала она в Ленкино ухо, но та все же не расслышала вопрос — настолько громко играла музыка.

— Ты кого мне привела, я тебя спрашиваю?

— А что? — встревожилась Ленка.

— Знаешь, о чем мы все это время разговаривали? О психологических проблемах!

— О чем? — На этот раз Ленка все прекрасно слышала, просто она не поверила своим ушам.

— Обсуждали нашу любимую науку. Правда, он ее в принципе за науку не считает.

Ленка, и без того развеселившаяся от выпитого спиртного, на этот раз смеялась до слез. Вика огляделась по сторонам в поисках своего нового знакомого и обнаружила его за барной стойкой. Она махнула ему рукой, и он вскоре к ним присоединился. Танцевал он, кстати, тоже очень стильно, явно выделяясь из толпы топчущихся на месте молодых людей. «В общем, одна большая претензия… непонятно на что». Вика вынесла окончательный приговор своему кавалеру, решив для себя, что никаких отношений продолжать с ним она не собирается.

Тем не менее, когда в третьем часу ночи компания решила расходиться по домам, мальчик явно рассчитывал на то, что Вика пойдет не к себе, а к нему домой. Он так и спросил:

— Мы — ко мне?

— Да нет, спасибо, — вежливо отказалась Вика, — мне завтра рано вставать.

По тому, как вытянулось его лицо, Вика поняла, что мальчик не привык к отказам. Они стояли недалеко от выхода из здания «Джуманджи», на проезжей части. Правда, проезжей эта часть дороги была весьма условно — в половине третьего ночи машины по улицам ездят не слишком часто.

— Завтра суббота, — усмехнулся «денди», картинным движением откинув со лба прядь вытравленных перекисью волос.

— Я в этом не сомневаюсь! — отрезала Вика. Настойчивость ее всегда отталкивала. Хотелось действовать наперекор. Вдалеке мелькнули фары, и Вика прищурилась, напряженно ожидая появления машины.

— Ну тогда… оставь мне номер телефона.

— У меня нет телефона.

Она махнула рукой, и проезжающий мимо «жигуленок» послушно, словно клубок, потянутый за нитку, вильнул к обочине.

— Вернее, телефон есть, а вот номера у него — нет! — С этими словами Вика захлопнула дверцу автомобиля, посчитав лишним сказать «до свидания». Интересно, до какого свидания, если никакого свидания не будет? А сказать «прощай» было бы слишком помпезно. Обольстительно улыбнувшись, Вика помахала ему рукой через запотевшее стекло. Машина тронулась, и Вика облегченно вздохнула. И все-таки странно: почему ей так не везет? Может быть, она слишком требовательна? Любая другая на ее месте, возможно, была бы просто счастлива отхватить такого парня — и умный, и красивый, и модный, и деньги, кажется, водятся… «Странная ты какая-то», — подумала про себя Вика и снова вздохнула.

Вернувшись домой, она первым делом залезла под душ. Необходимость в прохладной, даже холодной, воде она ощутила еще в машине, по дороге домой, когда почувствовала, что деревья на тротуарах мелькают перед глазами как-то подозрительно быстро, а главное — что было совсем неуместно — мелькают каким-то хороводом. Коктейль, как оказалось, был не таким уж и слабеньким. Вика улыбнулась, вспомнив о том, что она так и не уточнила имени своего нового знакомого, зажмурила глаза и, собрав в кулак всю силу воли, направила на себя поток ледяной воды. Она выдержала не больше минуты, но этой минуты ей вполне хватило.

Голова перестала кружиться. Вика растерла тело махровым полотенцем, надела пижаму и шмыгнула под одеяло. Сначала ей было холодно, и она накрылась с головой, чтобы «надышать» тепло — в детстве ее этому учила бабушка. Вскоре она совсем согрелась, снова высунула нос из-под одеяла и почувствовала, что засыпает.

Ей снилось море. Вика никогда не была на море, но часто о нем мечтала. Почему-то оно привиделось ей прозрачно-голубым, а не темно-зеленым, каким привыкла Вика видеть море по телевизору. Бескрайнее, сливающееся с горизонтом, оно так манило к себе. Вика ощутила прикосновение теплых волн, различила неподвижные капли, застывшие на коже прозрачными жемчужинами. Первые, еще зыбкие, сновидения были грубо нарушены вторжением непонятного звука. Вика с трудом открыла глаза, не сразу сообразив, что это звонит телефон. Ухватив боковым зрением цифры на табло электронных часов, она подняла трубку, уже заранее зная, чей голос сейчас услышит. Потому что в половине четвертого утра ей мог позвонить только один-единственный человек — Лера.

— Ты вообще соображаешь, сколько времени?

— При чем здесь время! Ну, Вика, прошу тебя, не будь такой занудой! Мы ведь сто лет не виделись, я так по тебе соскучилась! — Лера была в своем репертуаре.

— Между прочим, не по моей вине. Ты сама испарилась, — с деланным равнодушием ответила Вика.

— Ну ладно тебе, не ворчи! — взмолилась Лера.

— Я не ворчу. Что у тебя случилось?

Вика ужасно хотела спать. Она понятия не имела, зачем могла понадобиться Лерке в половине четвертого утра, и все-таки где-то в глубине души чувствовала затаенное торжество, как будто одержала долгожданную победу. Над Лерой — или над собой, но в тот момент для Вики это было не важно.

— Ничего, — проворковал равнодушный голос.

— Ничего?! — Рефрен определенно получился более эмоционально насыщенным.

— Просто… мне просто скучно. Вика, ну пожалуйста, поговори со мной!

— Тебе просто скучно?! В половине четвертого?

Набрав в легкие побольше воздуха, Вика приготовилась произнести последнюю гневную фразу, которая должна была стереть Леру в порошок, сровнять ее с землей, заставить провалиться в преисподнюю — немедленно, сию же секунду…

— Ладно… Спускайся, поболтаем. Чайник поставить? — выдохнула наконец Вика и поморщилась: сценарий остался без изменений.

Положив трубку, Вика лениво поплелась на кухню, по пути заранее открыв дверь, чтобы Лере не пришлось мерзнуть на лестнице, дожидаясь, пока ее впустят. В зеркале мелькнула слегка опухшая, заспанная физиономия и взлохмаченная шапка волос. Голова гудела, веки слипались. «Кажется, мне придется снова лезть под холодную воду», — обреченно подумала Вика и открыла кран.

— Вика, я просто умираю от счастья!

В комнате было холодно. Лера забралась в кресло и приняла излюбленную позу, поджав под себя ноги. Острые голые коленки беззащитно торчали из-под коротенького розового халата. Вика открыла нижний ящик комода и достала небольшой шерстяной плед.

— Лови! — Плед полетел и плавно приземлился в подставленные ладони. Лера расправила его и закуталась почти до самого подбородка.

— У тебя холодно. — Она поежилась.

— Знаю, — ответила Вика, усаживаясь в кресло напротив, — все времени нет окна заклеить. А вы уже заклеили?

— Что?.. Прости, — Лера смущенно улыбнулась, — я, кажется, задумалась. Что ты сказала?

— Не важно, — отмахнулась Вика, прикуривая сигарету, — кажется, ты говорила что-то насчет приближения смерти…

Лера задумчиво водила указательным пальцем по серо-коричневым шерстяным дорожкам пледа, словно бродила по загадочному лабиринту в поисках выхода. Вика чисто механически следила за ее движениями. Ноготь, покрытый слоем перламутрового голубовато-зеленого лака, напоминал майского жука, медленно ползущего по ворсистой ткани.

— Я люблю его. По-настоящему, Вика! Ты просто не представляешь, что это значит! Ведь я жить без него не могу. Вот сейчас его нет, а мне так плохо без него! Мы расстались несколько часов назад, а я уже жду, когда же наконец снова его увижу. Я даже думать ни о чем другом не могу, все время — только о нем одном.

— Счастливая, — с искренней завистью произнесла Вика, — ну а он?

— Не знаю, — Лера вздохнула, — иногда мне кажется, что он чувствует то же самое, что и я, а иногда… Иногда так не кажется. — Она не стала уточнять своих альтернативных ощущений.

— Да брось ты, — отмахнулась Вика, — это тебе просто кажется.

— Возможно. Только я ведь о нем почти ничего не знаю.

— Не знаешь, — согласилась Вика, — но ты должна чувствовать.

— Чувствовать… — усмехнулась Лера. — Ты великий теоретик! Только у меня в голове сумбур, мысли в полном беспорядке, точно так же, как и чувства. Что мне делать, Вика?

Лера смотрела прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Вика вспомнила свой недавний разговор в ночном клубе по поводу того, что психология не в состоянии справиться с реальными проблемами, возникающими в жизни человека. Но с другой стороны — в чем, собственно, заключается проблема? Лерка влюбилась — это просто замечательно, это не проблема, а великое счастье, которое, между прочим, приходит далеко не к каждому. Так есть ли повод вывешивать траурные флаги?!

Два круглых светло-коричневых шара с едва различимыми черными точками-зрачками внутри продолжали оставаться неподвижными и беспомощными. Вика почувствовала, как сердце сжалось от жалости. Растерянная от любви, Лера казалась маленькой девочкой: откуда ей было знать, что от счастья не умирают?!

— Знаешь что, Лерка, — Вика решительно отодвинула от себя чашку с недопитым чаем и поднялась с кресла, — ты должна меня с ним познакомить. Тебе так не кажется?

— Кажется, — смущенно пробормотала Лера.

— Ну вот и правильно. А теперь — пошли спать. У меня раскалывается голова, я ужасно хочу спать…

— Ну Вика, — взмолилась Лера, — ну пожалуйста! Я не засну!

— А я — засну! Потому что я легла в три часа, а через полчаса ты меня разбудила! Все, что я хочу, — это спать!

— Ты… ты легла в три часа? — с большим сомнением уточнила Лера. — Что, книжку читала? У тебя зачет?

— Нет, на дискотеке была. — Вика, полностью проигнорировав Лерины мольбы, сбросила тапочки и нырнула под одеяло.

— На дискотеке? Ты?!

— Угу, — равнодушно пробурчала в подушку Вика, — все, Лерка, я сплю. Если не хочешь спать — можешь включить телевизор… Только не слишком громко.

Поморщившись, Вика в сотый раз дала себе слово, что с завтрашнего дня они прекратят курить в комнате. Дымный смог, повисший над кроватью, пропитался влажностью и стал едким.

— Пепельницу не забудь вытряхнуть. И вообще, может, бросим курить?

— Зачем? — равнодушно отозвалась Лера, и Вика подумала — и правда, зачем? Отвернувшись к стене, она услышала, как подруга поднялась с кресла и принялась снимать с себя одежду.

Выпустив ровную тонкую струйку дыма в приоткрытую створку, Вика перевернула страницу и задумчиво произнесла вслух фразу из учебника:

— «Весьма важна роль Суперэго, определяющего, сколько напряжений индивид позволяет себе облегчить и сколько ему приходится хранить…» О Боже!

Уронив голову на сложенные на подоконнике руки, Вика обреченно вздохнула. После бессонной ночи и напряженного рабочего дня она была абсолютно не в состоянии понять, в чем заключается роль Суперэго. За окном стоял розовый туман, листья деревьев отливали красным. Вечер был теплым и тихим. Приподнявшись, она с сожалением задвинула оконный шпингалет и прислонилась лбом к прохладному стеклу.

В этот момент в дверь позвонили. Вика на мгновение замерла, пытаясь понять: рада она этому звонку или не рада? Впрочем, все зависит от того…

— Привет!

Кирилл стоял впереди и улыбался широкой, открытой улыбкой. Лерка маячила за его спиной — вернее, не сама Лерка, а два ее глаза, излучающих счастье, как два маленьких коричневых прожектора. «Коричневое счастье», — подумала Вика. Всего остального просто не было — только сгусток счастья, сконцентрированный во взгляде. Она растерянно развела руками:

— Ну вот… Так неожиданно! Что же вы не предупредили?

— А зачем? — Лера наконец вышла вперед. — Подумаешь, великое событие!

Вика едва сдержала усмешку — еще бы не великое! По крайней мере сама Лера его таковым и считала, что же касается Кирилла, то ему, похоже, было все равно — он выслушал их диалог равнодушно и вмешиваться не стал.

Пока гости топтались в коридоре, Вика, открыв холодильник, пыталась сообразить, что можно экстренно приготовить. Яйца, банка консервов, вчерашний суп харчо, остатки жареной картошки, зеленый горошек, майонез и томатная паста…

— Вика?

Вика вздрогнула и подняла глаза. Перед ней, улыбаясь, стоял Кирилл. Она беспомощно развела руками в стороны.

— Да ладно тебе. — Он без слов понял причину ее замешательства. — Начнем с того, что мы с Лерой — не правительственная делегация и не какие-нибудь твои далекие родственники, которые двое суток тряслись в поезде. Так что, Вика, не нужно переживать. Ты не Лерина мама, и наш к тебе визит — это не официальный визит жениха в дом невесты…

Леркина голова, непонятно откуда взявшаяся, появилась у Кирилла под мышкой. Он опустил взгляд вниз, нежно провел рукой по ее волосам и прижал к себе.

— К тому же, — продолжил Кирилл, — мы сами обо всем уже позаботились. Правда, Лера?

С этими словами он водрузил на стол огромный полиэтиленовый пакет, который, оказывается, держал в руке, — Вика этого просто не заметила. Первой из пакета появилась большая пузатая бутылка с темной жидкостью, за ней — вторая, точно такая же сестра-близнец. Связка бананов, коробка шоколадных конфет, сыр, икра, апельсины…

— Дольками или кружочками? — Вика занесла нож над апельсином.

Она накрывала на стол, торопливо нарезая продукты, а Лера стояла у раковины и натирала уже и без того сверкающие хрустальные фужеры. Кирилл, чтобы не мешать дамам, удалился в комнату для просмотра последних спортивных новостей.

— Дольками или кружочками? — Лера как будто с неба свалилась. — Ну да, конечно.

— Что — конечно? — Вика поджала губы, пытаясь сдержать улыбку.

— Конечно, дольками.

— А может быть, кружочками?

— Можно и кружочками…

Они рассмеялись в один голос.

— Знаешь, Лерка, что я недавно увидела в твоих глазах?

— Любовь? — с полувопросительной интонацией произнесла Лера.

— Нет, — Вика покачала головой, — коричневое счастье.

— Вечно ты со своими абстракциями. Поэт, одно слово. — Лера отнюдь не прониклась сравнением. — Но я очень счастлива. Мы где будем сидеть: здесь или в комнате?

— Лучше здесь, — подумав, ответила Вика, — а то опять все продымим. Ну, зови Кирилла.

Лера упорхнула в комнату и долго не возвращалась. Вика начинала нервничать — они что там, любовью занимаются? «Все смешалось в доме Облонских», — почему-то, может быть, не совсем кстати, подумала она. Вика вообще любила цитировать классиков.

Они сидели допоздна. Две пузатых бутылки уже опустели и были безжалостно свергнуты со своего места — теперь они стояли под столом, на полу, а на их место водрузили третью бутылку, наполненную такой же темной жидкостью, только форма у нее была не такая солидная — обычная узкая поллитровка. Остатки апельсинов, нарезанных кружочками, уже покрылись тонкой невидимой пленкой — заветрились. Лера кормила Кирилла жареной картошкой, нанизывая на вилку по одному светло-коричневому ломтику — озабоченно, слегка нахмурив брови. Он покорно открывал рот, когда она подносила вилку, при этом не отвлекаясь от разговора.

— Так что давай выпьем за тебя, Виктория! — Приподнявшись, Кирилл потянулся за бутылкой, стоящей в центре стола. — Давайте, дамы, ваши бокалы.

— Почему за меня? — улыбнувшись, спросила Вика.

— Потому что за все остальное уже пили! — хихикнула Лера.

— В таком случае давайте выпьем за последнюю субботу на этой неделе…

— Перестань, Вика. — Кирилл почему-то серьезно отреагировал на их привычную и безобидную перепалку. — Мы будем пить за тебя, потому что если бы не ты, мы с Лерой так и не встретились бы. Разве я не прав?

Он пристально посмотрел на Леру.

— Не знаю… — Лера пожала плечами, раздумывая.

— Зато я знаю. Ты такая нерешительная, что без Викиной помощи никогда не осмелилась бы со мной встретиться.

— Может быть, ты прав, — согласилась Лера, — но Вике было проще. Ведь, в конце концов, это не она, а я могла бы сойти за сумасшедшую, которая спустя пять лет решила реанимировать свою первую и единственную любовь.

Вика рассматривала Кирилла. Теперь, при более близком знакомстве, когда она уже привыкла к нему — к его голосу, глазам, улыбке, — он почему-то показался ей не таким интересным, как при первой встрече, и совсем не таким ярким, как на старой фотографии, сделанной в армии пять лет назад. Вполне обычное, почти непримечательное лицо с правильными — даже слишком правильными! — чертами. Единственное, что показалось Вике на самом деле потрясающим, — так это его улыбка. Когда Кирилл улыбался, небольшие продольные складки на щеках делали его лицо каким-то по-детски наивным, беззащитным. И именно эта детская улыбка в сочетании с мужественным овалом лица, влажным взглядом серых, слегка прищуренных глаз так притягивала. Наверное, в этом и состоял секрет его обаяния — в сочетании мужественности и скрытой внутренней беззащитности, что довольно редко встречается у мужчин. Кирилл часто улыбался — как будто знал свое секретное оружие и пользовался им исподтишка, как женщина.

Вика нахмурилась; прокрутив в голове все свои мысли, она поняла, что, наверное, слишком много выпила. Что это за бред, какое еще секретное оружие, при чем здесь женское кокетство? Вздохнув, она решила подумать о чем-нибудь другом, потому что в данный момент при всем желании никак не могла принять участия в разговоре. Лера и Кирилл, обнявшись, перекидывались короткими фразами, почти каждая из которых начиналась словами: а ты помнишь?.. Вика определенно была третьим лишним.

— Я, пожалуй, пойду. — Вика поднялась с табуретки и покачнулась, почувствовав легкое головокружение. Против ее ухода, как она и ожидала, никто не стал возражать.

— Спокойной ночи! — Лера подняла глаза. — Мы у тебя останемся, хорошо?

Вопрос был задан чисто формально — Вика не заметила в нем и тени вопросительной интонации.

— Конечно, — она в принципе и не собиралась отказывать подруге в таком пустяке, — только ты, пожалуйста, не забудь маме позвонить. А то она снова будет беспокоиться…

— Не забуду! — Лера сложила губы бантиком, что традиционно означало поцелуй, и снова пожелала Вике спокойной ночи. Ступая нетвердыми ногами, Вика отправилась в родительскую спальню, по пути бросив на диван чистое постельное белье. Немного подумав, расстелила простыню и надела наволочки на подушки — хоть Лерка и частый, но все-таки гость, а Кирилл тем более. Ну не сломалась же она от того, что постелила на диван простынку!

Вика проснулась от жажды. Она долго ворочалась во сне, понимая, что ужасно хочет пить, и все же просыпаться, вставать и идти на кухню ей тоже не хотелось. Иногда сон побеждал жажду, и тогда ей виделось, как будто она поднялась с постели, прошлепала босыми ногами по полу, открыла кран и приникла губами к холодной, прозрачной и тонкой струе. Вода была такой вкусной, что Вика никак не могла остановиться, оторваться от этого искусственного водопада, все продолжала и продолжала пить. С каждым глотком она замечала, что струйка становится тоньше и тоньше — и вот она совсем иссякла, кран заурчал… Медленно, словно раздумывая, упала последняя капля, которую Вика подхватила губами на лету. Воды больше не было, но жажда почему-то не исчезла, а стала еще сильнее. «Я сплю!» Вика переворачивалась на другой бок, силилась открыть глаза, подняться наконец с постели, но снова проваливалась в дрему, и сон повторялся.

Первые лучи позднего осеннего рассвета уже робко светили в узкую щель между оконными шторами, когда она наконец открыла глаза и заставила себя встать. В голове шумело. Во рту было до такой степени сухо, что язык, казалось, прилипал к нёбу. Она сглотнула и, пошарив ногами по полу, попыталась обнаружить тапочки. «Ну и черт бы с ними!» — отмахнулась она, поежившись: полы на самом деле были холодными. Вика даже не помнила, когда в последний раз чувствовала такую сильную жажду. Поднявшись, она откинула с лица спутанные волосы и отправилась на кухню.

«Что-то хорошее», — привычно подумала Вика, вспоминая вчерашний день. Это была ее старая, оставшаяся с детства, привычка: просыпаясь по утрам, она вспоминала вчерашний день. События восстанавливались в сознании не сразу, но вот общее ощущение рождалось моментально. Едва успевая открыть глаза, Вика уже знала, что произошло вчера — что-то хорошее или что-то плохое. Или вообще ничего — тогда никаких ощущений не возникало.

Но в это утро Вика улыбнулась, еще даже не вспомнив, что же произошло вчера и с чем именно связана ее улыбка. Смутное чувство тревоги, зародившееся где-то в глубине сознания, тут же отступило, отошло на второй план. Переступив порог родительской спальни, она вздрогнула от неожиданности и инстинктивно отступила назад.

Ровный и прямой розовый луч проникал в комнату сквозь щель раздвинутых штор, широкой полосой освещая пространство перед собой. На диване лежали два человека. Всего секунда — и Вика облегченно вздохнула, окончательно проснувшись и вспомнив, что вчера вечером Лера осталась у нее с Кириллом.

Стараясь ступать неслышно, Вика хотела пройти мимо них, но внезапно остановилась. Ей было стыдно — ведь она подглядывала! — но в то же время любопытство оказалось сильнее. Кирилл лежал на спине, на высоко поднятой подушке, повернувшись лицом к Лере, которая заснула, как маленький зверек, у него под мышкой. Его ладонь — большая, жесткая, настоящая мужская ладонь — лежала на ее маленьком плече, даже во сне слегка его сжимая. Спутанные волнистые волосы разметались по подушке в разные стороны, окружая Лерино бледное лицо сияющим в утреннем свете нимбом. Белая кожа была почти прозрачной — так отчетливо Вика вдруг разглядела на Лериной коже мельчайшие сосуды. Она казалась доверчивой и беззащитной, а он — сильным, почти что всемогущим… Вика улыбнулась и вздохнула, искренне и по-доброму позавидовав подруге.

Сделав наконец первый глоток воды, она почувствовала настоящее блаженство. Целый бокал Вика осушила за считанные секунды, на едином вдохе, едва не поперхнувшись. Шумно выдохнув, она поставила бокал на стол и, прищурившись от яркого света лампы, огляделась.

На кухне царила полнейшая разруха. Пепельница, полная окурков, полупустые вазочки и тарелки с нарезанной колбасой и сыром, надкусанный бутерброд — прямо на столе, по соседству с замысловатой дорожкой жареной картошки, совершенно непонятным образом петляющей по всему столу, усыпанному хлебными крошками. Как будто кто-то специально раскладывал эту картошку… Посреди всего этого безобразия — лужица темно-вишневой жидкости и пустая бутылка, гордо возвышающаяся на самом краю.

Вика стояла в полной задумчивости — она еще до конца не проснулась, и выпитое накануне вино все же давало о себя знать. К тому же слишком сильно хотелось спать, а потому на подвиги что-то не тянуло. В то же время Вика себя знала: все равно ей теперь не уснуть. Даже и пытаться не стоило — грязный стол так и будет маячить перед глазами до тех пор, пока она его не уберет. Даже присниться может… Кошмар! Обреченно вздохнув, первым делом Вика вытряхнула пепельницу, а затем решила взбодриться и поставила на плиту чайник — еще ни одно утро в Викиной сознательной жизни не прошло без чашки кофе. Пока он закипал — медленно и робко, как будто не понимая, что, собственно, с ним происходит, почему его так грубо потревожили, — Вика сложила всю посуду в раковину, залила горячей водой. Решительно намочила тряпку, вытерла разлитое вино. Шум закипающего чайника показался ей слишком громким и настойчивым, и она осторожно прикрыла кухонную дверь, чтобы звуки не проникали в комнату.

Медленно отпивая из чашки горькую черную жидкость, Вика смотрела в окно. Волшебное розовое утро медленно таяло, превращаясь в обычный день. Вика очень любила раннее утро, первые лучи рассвета, солнце, на которое можно было смотреть не щурясь — далекое, красное, круглое, четко очерченное, окруженное темным сгустком облаков, оставшихся от ночи. Еще в детстве, совсем девочкой, случайно просыпаясь рано утром, она очень часто не ложилась спать, увидев за окном рассвет. Рождение нового дня всегда притягивало ее, не могло оставить равнодушной — в мятной прохладе утра, в первых солнечных лучах она всегда видела какую-то тайну, которая манила ее, притягивала как магнит, — казалось, стоит только пристальнее всмотреться в пестрое небо, в утренний свет, вдохнуть эту влажную, всегда весеннюю прохладу, и что-то важное, непостижимое для других людей откроется тебе, только тебе одной…

Вика вздохнула и прислонилась лбом к холодному стеклу, сквозь полуопущенные ресницы тут же разглядев мутное облачко пара, образовавшееся на стекле от ее дыхания. Улыбнувшись чему-то, снова, уже нарочно, надышала на стекло — теперь уже не облачко, а целая туча, — поставила чашку на подоконник и принялась медленно выводить указательным пальцем затейливый узор. Получилось что-то авангардное и недолговечное — уже через пару минут капли, уныло стекающие по ободку каждой линии, так тщательно прорисованной, испортили всю картину. Художник из Вики не получился. «А вот окно не мешало бы помыть!» Она предприняла безуспешную попытку разбудить собственную совесть или инстинкт домохозяйки, но вскоре вынуждена была констатировать, что у нее полностью отсутствует и то и другое. Сделанный вывод почему-то оказался подобен бальзаму на душу — Вика снова, уже во второй раз за это утро, улыбнулась сама себе, одним глотком допила остывший кофе и принялась оптимистично разгребать грязную посуду в раковине.

Через полчаса на кухне был полный порядок. Обжигающий свежестью ветер влетел в форточку, обследовал каждый уголок и снова умчался, не захотев оставаться в неволе, а заодно прихватив с собой на свободу и табачный смог, так раздражающий Вику. Вика в последний раз протерла стол и водрузила по самому центру конфетницу. Громко и победоносно тикающие кухонные часы в виде мерзкого розового сердечка (ох уж эта старческая сентиментальность!) — папин подарок маме на двадцатилетие совместной жизни — показывали без пяти восемь. Вика снова покосилась на них недружелюбно. Эти часы ее ужасно раздражали: сердечко было явно не оригинальным — его просто содрали с вкладыша жевательной резинки «Лав из». Мама, собирая дорожные сумки, все порывалась взять эти часы с собой — ее они трогали до глубины души, но отец хоть и умилился подобному проявлению чувств, часы брать с собой запретил. Вика же поклялась снять их со стены в ту же минуту, когда захлопнется дверь… но почему-то до сих пор этого не сделала.

Нерешительно взобравшись на табуретку, Вика смотрела на часы, ожидая с минуты на минуту, как привычная волна ненависти к этому выпуклому куску металла, покрытому розовой краской и тикающему, как взрывной механизм, окончательно захлестнет ее с головой, поглотит все остальные чувства. Состояние ее было похоже на медитацию — и вот она, достигнув наконец нирваны, сдернула часы со стены. В этот момент дверь слегка скрипнула, Вика обернулась и увидела в дверном проеме Кирилла.

Некоторое время они молчали, разглядывая друг друга. Вернее, это Вика разглядывала Кирилла, а он производил впечатление человека настолько заспанного, что не был способен на чем-то сосредоточиться. Он щурил глаза от света, пытаясь прийти в себя. Вид Вики, стоящей возле стены на табуретке и сжимающей в руках что-то розовое и тикающее, вызвал у него недоумение. По крайней мере Вике так показалось, и она поспешила оправдаться:

— Вот, решила снять эти дурацкие часы. Уже давно собиралась это сделать…

Он ничего не ответил, и Вика, неловко придерживая короткую, едва прикрывающую бедра футболку, спустилась вниз. На лице застыла глупая улыбка. Кирилл продолжал смотреть перед собой, не проявляя никаких признаков жизни. Вика открыла было рот, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, но в этот момент он вдруг решительно повернулся к раковине, до отказа открыл кран, нагнулся и принялся жадно и шумно глотать воду. Вика усмехнулась, вспомнив свое пробуждение.

— Ничего нет слаще воды. — Он наконец оторвался от крана, с шумом выдохнул, вытер тыльной стороной ладони влажные губы — впрочем, Вика успела отметить, что полоска влаги только размазалась по лицу, а с подбородка скатилась вниз и побежала по шее маленькая прозрачная капля. Она отвела глаза и улыбнулась:

— Полностью с тобой согласна. Слаще воды нет ничего.

— Лера спит, — он тяжело опустился на табуретку, — а ты почему не спишь?

Вика пожала плечами:

— Не знаю. Я проснулась, а тут — утро. Знаешь, я люблю утро, и мне жалко тратить его на сон.

— Часы, — он покосился на механизм, который Вика все еще продолжала сжимать в руках, — на самом деле дурацкие. Глупые какие-то.

— Глупые часы, — повторила Вика, — нужно вынуть батарейки, иначе они не заткнутся.

Вика открыла маленькую дверцу в задней части розового корпуса и без усилий извлекла батарейки.

— Операция на сердце произведена успешно, — серьезно произнес Кирилл, — пациент мертв.

Они улыбнулись друг другу, и Вика наконец почувствовала, что легкое напряжение, возникшее в первые минуты, спало.

— А я не люблю утро. — Он придвинул табуретку ближе к столу и устроился поудобнее.

— Чай будешь? Кофе?

Кирилл утвердительно кивнул. Вика снова зажгла газ под чайником, достала из шкафа две чашки и присела напротив.

— А почему ты не любишь утро?

Он улыбнулся своей беззащитной улыбкой, которая, как подметила Вика, делала его похожим на ребенка, и сказал:

— Потому что я — сова. А совы, как известно, утром предпочитают спать. Я всегда просыпаюсь с большим трудом и не люблю поэтому утро. Не знаю, я, наверное, непонятно объяснил…

— Да нет, почему же, все понятно. Вы с Лерой в этом похожи — она тоже очень любит спать.

Чайник закипел. Вика, не вставая, протянула руку к плите, выключила газ. Некоторое время она не двигалась, дожидаясь, пока чайник немного успокоится — чтобы не плевался, а потом поднялась и наполнила чашки. Щедро плеснув в свою чашку сгущенного молока, она пододвинула банку Кириллу. Тот от сгущенного молока отказался.

— А почему сегодня так рано проснулся? — Вика продолжила начатый разговор, достаточно бессмысленный, но, впрочем, вполне подходящий для утренней словесной разминки двух малознакомых людей.

— Я еще не проснулся, — возразил Кирилл, — вернее, не собирался просыпаться, я просто хотел попить воды, а тут — ты с этими розовыми часами. На табуретке… А вот теперь — кофе. Сегодня воскресенье, мы с Лерой собирались на дачу. Поедешь с нами?

— На дачу? — Вика удивленно подняла брови. — Тебе не кажется, что в это время года…

— Ерунда, — он перебил ее, не дав возможности сказать все то, что было известно наперед, — у нас там печка, и камин, и вода течет прямо из крана. Поедешь?

— Печка, камин, и вода течет прямо из крана… — машинально повторила Вика и подумала про себя: что еще может быть нужно человеку в воскресенье? Обычный день, и все-таки — воскресенье, изначально стоящее особняком в череде остальных дней недели и всегда так мечтающее превратиться в настоящий праздник.

— Это дача твоих родителей?

Он кивнул:

— Собственной еще не обзавелся. Так ты решила?

Ее немного удивила его настойчивость.

— Если Лера не будет против.

— Лера? Лера — против?! — Он снова улыбнулся, и Вика в сотый раз подумала о том, как изменяется его лицо, когда он улыбается. — Вика, ну что ты говоришь? Лера шагу без тебя ступить не может, ей просто кислорода не хватает, когда тебя нет рядом! Она мне про тебя все уши прожужжала — какая ты замечательная… Я уж, честно говоря, стал сомневаться в реальности твоего существования…

— Почему? — Вика улыбнулась в ответ.

— Неужели ты и впрямь такая идеальная? — Он смотрел пристально и серьезно.

— Стараюсь, — ответила Вика.

— А зачем? — Кирилл продолжал оставаться серьезным, по крайней мере внешне, и это ее немного покоробило.

— Знаешь, мне кажется, что мы с тобой настроены на разную эмоциональную волну, — ответила она, не глядя.

— А меня неотступно преследует другое ощущение.

— Какое? — Она наконец подняла глаза, потому что его молчание уже начинало давить.

— Как будто я знаю тебя уже давно. Как будто я познакомился с тобой еще раньше, чем с Лерой.

В оконное стекло шумно ударилась и отлетела какая-то серая птица. Вика оглянулась, но не успела понять, что это было.

— Но ведь мы на… — Вика вспомнила смешной эпизод их первой встречи, но он перебил ее:

— Нет, я не об этом. Еще раньше.

— Еще раньше?

Что-то всколыхнулось в душе — что-то такое, что лучше было не трогать. И Вика отмахнулась, решив свести все к шутке:

— Наверное, в прошлой жизни. Я была кипарисом…

Шутка удалась и исполнила свое предназначение. Больше к этому разговору не возвращались. Выкурив одну на двоих сигарету, они решили разбудить Леру, чтобы поехать на дачу пораньше. Нужно было успеть купить мясо на шашлык, прогреть помещение, натопить баню. При этом Кирилл планировал к семи часам уже вернуться в город, потому что у него были запланированы какие-то дела.

Дача у Кирилла — вернее, у его родителей — оказалась просто потрясающей. Это не был загородный шикарный коттедж с евроремонтом, и все же здесь было то, что по крупицам, заботливо собранное умелой рукой, создает ни с чем не сравнимое чувство защищенности и уюта. Чувство дома — Вика сразу, едва переступив порог, именно так охарактеризовала свои ощущения. И еще было чувство праздника, чувство воскресенья… В воздухе по-весеннему пахло дегтем — если бы не желтые и багряные листья на деревьях, и впрямь можно было бы подумать, что на улице весна. Вика закрывала глаза, вдыхала смоляной воздух и представляла себе набухшие на деревьях почки и серые проталины на дорогах.

Перед ними было огромное помещение, которое Кирилл скромно назвал кухней. Деревянная, ручной работы мебель — большой круглый стол посередине, стулья с замысловатой резьбой, такие же резные шкафчики с бесчисленным количеством маленьких и больших выдвижных ящиков, дверок и полочек. Большая кадка с огромным лимонным кустом, пестрый выцветший коврик — приглядевшись, Вика поняла, что он сделан из лоскутов разноцветного искусственного меха. Не придумав ничего более оригинального, она тихо прошептала:

— Замечательно! Просто замечательно…

Кирилл улыбнулся — как показалось Вике, немного снисходительно — и слегка подтолкнул их:

— Ну что вы застыли, как две каменные статуи! Проходите.

Лера засмеялась. Она вообще в тот день много смеялась. Вика вспомнила, как Лера хохотала по дороге и, открыв окно, высунула наружу свои длинные ноги, обтянутые темно-коричневыми колготками и обутые в массивные кроссовки «Рибок», шокируя проезжающих мимо водителей. Потом она нашла себе новую забаву — сидя на переднем сиденье рядом с Кириллом, мешала ему вести машину, кидалась ему на колени, кусала запястье, тихонько рычала и скулила, подражая маленькому щенку… Вика несколько раз безуспешно пыталась ее утихомирить, а потом, плюнув, стала смеяться вместе с ней.

— Моем руки. Топим печь. Замачиваем мясо… — Разогнавшись, Кирилл никак не мог придумать окончание своему речитативу.

— Включаем музыку… — Лера нагнулась и нажала на кнопку стоящего на полу магнитофона. Музыка заиграла, а Лера восхищенно ударила в ладоши — как будто бы она сотворила настоящее чудо, и закончила фразу: —…танцуем!

Они с Викой дружно завизжали и принялись отплясывать под какой-то заводной попсовый мотивчик, при этом подпевая исполнителю в два голоса. Вика удивилась, как ладно у нее получается, — она ведь совсем не знала слов.

Уже намного позже — после того как все приготовления к пикнику были закончены, после того как сам пикник уже почти подошел к концу — Вика пожалела, что поехала на эту дачу. Все было замечательно, они трое в тот день были как будто бы одним целым, понимали друг друга с первого слова, с одного взгляда, смеялись — без конца, над любым пустяком, как могут смеяться только очень молодые люди. Народная мудрость, гласящая, что смех без причины — признак не слишком большого ума, наверное, все же ошибочна. Все-таки смех без причины, или почти без причины, — это признак молодости и беззаботности. Они смеялись друг над другом и сами над собой, Лера и Вика мазали друг друга кетчупом, потом Лера придумала, что это кровь, и повалилась на пол, изображая предсмертную агонию.

— Не умирай, любимая! — Вика кинулась к ней, скорчила скорбную и взволнованную физиономию и принялась изо всех сил трясти: — Не умирай!

Лера закатывала глаза, дергалась и извивалась как змея. Кирилл сидел за столом и давился от смеха.

— Я спасу тебя, — он внезапно вскочил со своего места и опустился перед ней на колени, — я спасу тебя, любимая!

Он наклонился над Лерой — совсем близко, Вика почувствовала его дыхание, легкий запах свежевыпитого спиртного и табака, увидела близко от себя его прямые короткие и черные ресницы. Он опять ей не понравился, и она, снова войдя в роль, попыталась его оттолкнуть:

— Уйди! Это ты ее убил, я знаю, знаю! Девочка моя…

Но он уже поднял Леру на руки — легкую, невесомую. Она сразу же перестала дергаться. Вика сидела внизу, на полу, но ей показалось, что она отчетливо разглядела, как дрогнули ее ресницы. Вика хотела что-то сказать, но в тот же момент почувствовала, что игра окончена.

Через минуту Кирилл с Лерой на руках скрылся в дверном проеме, а еще через несколько минут Вика, сидя во дворе, на ветру, пыталась в четвертый раз прикурить сигарету и жалела о том, что поехала на эту дачу. Ветер без конца тушил маленькое пламя спички. Выругавшись, Вика отшвырнула коробок и, порывшись в кармане спортивной куртки, извлекла оттуда зажигалку.

Курить на ветру было не очень-то приятно. Вика выбросила сигарету и принялась от нечего делать разглядывать соседние домики. Было такое чувство, как будто у нее что-то отняли, что-то важное и необходимое, без чего она своей жизни просто не представляла. Хотелось домой — настолько, что Вика уже начала всерьез поглядывать на затихшую в дальнем конце участка под небольшим навесом машину.

Прав у нее не было, но водить машину Вика умела. Нельзя было сказать, чтобы она была в этом деле профессионалом. Лет в четырнадцать она постигала автомобильные премудрости вместе с двоюродным братом, которому родители в честь совершеннолетия купили подержанную «восьмерку». В течение двух недель Вика почти ежедневно сидела на коленях у Артема и выписывала круги во дворе старой пятиэтажки, в которой жил двоюродный брат. Потом настал торжественный момент, когда Вика слезла с коленей, включила зажигание и впервые сделала все сама — от начала до конца. Но потом, к сожалению, начались экзамены в школе, а потом Артем познакомился с какой-то девушкой, и теперь уже ее, а не Вику он учил ездить на машине. Сестра отошла на второй план.

Вика тряхнула волосами: что это, неужели она серьезно об этом думает? Ведь все это было пять лет назад, и с тех пор она за руль не садилась, да и вообще… С чего это? Медленно повернув голову, она увидела позади себя открытую створку окна: узкий вытянутый прямоугольник, занавеска, плавно двигающаяся от ветра. Подоконник, а на нем — ключи. Вика обернулась не случайно; она помнила, что Кирилл бросил ключи от машины на подоконник. Теперь нужно было только протянуть руку, и…

Двигатель завелся с первого оборота. Вика даже удивилась, насколько плавно ей удалось повернуть ключ и отжать сцепление. Машина качнулась и медленно, повторяя в своем движении каждый изгиб дороги, переваливаясь с боку на бок, двинулась вперед. По идее нужно было бы немного прогреть машину, но ей, конечно же, было не до этого. Она улыбнулась собственной дерзости, с удовольствием ощутив где-то в глубине души новое чувство — наверное, это оно и было, то самое чувство полета, которое дано испытать разве что парашютистам или таким же, как она, угонщикам автомобилей. Машина была послушной — несмотря на то что никогда не знала Викиных рук, покорно выполняла все ее требования. Вике это нравилось. В боковом зеркале мелькнуло отражение ее лица — она улыбнулась себе, немного напряженно и сосредоточенно, и снова стала смотреть на дорогу. Слегка поднажав на педаль, она прибавила скорость. Желто-серая придорожная трава стала мелькать быстрее, еще быстрее… Доехав наконец до поворота на дорогу, Вика в последний раз задумалась — но лишь на секунду, потому что заранее знала, что не уступит никаким сомнениям. Дорога была свободной. Она медленно развернула руль вправо, машина плавно и послушно вильнула и медленно выползла на дорогу. Здесь уже все было совсем просто — прямая и ровная асфальтированная дорога, только руль держи. Вика переключила скорость и нажала на педаль — асфальт замелькал перед глазами быстрее, теперь он казался ровным и гладким, однотонно серым. Заметив впереди небольшую вмятину, Вика осторожно повернула руль и плавно объехала препятствие, снова ощутив прилив адреналина. Сердце ухнуло куда-то вниз — и снова прыгнуло на свое место, забилось быстро и ритмично. Вика ткнула пальцем в одну из кнопок на серой панели магнитофона и прибавила громкость. Рядом на сиденье валялась пачка сигарет — она оказалась как нельзя кстати. Кажется, кто-то говорил, что в жизни нет счастья?.. Для чего нужны «секс, наркотики и рок-н-ролл», когда можно просто сесть за руль!

За окном взметнулось легкое облачко дорожной пыли. Вика улыбнулась проезжавшему мимо парню на мотоцикле — вид у него был презабавнейший. Тяжелый шлем, казалось, сейчас свалится на дорогу вместе с головой — такая тонкая шея и такие узкие плечи были у этого парня. Викиной улыбки он, наверное, не заметил, потому что смотрел на дорогу сосредоточенно и серьезно. «А вдруг — милиция? — мелькнуло у Вики в голове. — Я ведь угнала эту машину… Угнала!» Сердце — она ничего не могла с этим поделать — ликовало.

Дорога была почти пустой, как будто все водители сговорились, решив не мешать Вике совершать свои первые дорожные опыты. Редкие машины, попадавшиеся на пути, сначала пугали Вику. Ей казалось, что приближающаяся точка движется прямо на нее, что сейчас они столкнутся, и единственным желанием было — зажмурив глаза, беспомощно отпустить руль. Она не успевала опомниться, как снова оставалась одна на пустой дороге — встречная машина благополучно проезжала мимо. Вика снова улыбалась и ехала вперед. Она представляла себе изумленные и испуганные лица Кирилла и Леры, и ей становилось смешно. Что ж, сами виноваты — не надо было забывать о ней, не стоило оставлять одну, наедине с ветром и гаснущими спичками!

Совсем освоившись, она переключила радиоволну и наткнулась на удивительную мелодию в испанском стиле. Скрипка и гитара — нечто совершенно невообразимое и великолепное. Нажав на педаль, Вика снова прибавила скорость. На повороте ветер прильнул к ее лицу, выхватил из пучка прядь волос и бросил ее в лицо, на какое-то время полностью закрыв обзор. Вика попыталась сдуть прядь с лица, но та словно прилипла. Она даже не поняла, отчего вдруг так вздрогнула машина, почему руль, такой послушный, вдруг так резко вывернулся вправо и закружился, как мельничное веретено… Откинув со лба злополучную прядь, Вика скользнула взглядом по бледнеющему небу и солнцу, стремительно падающему вниз. На какое-то мгновение Вике показалось, что она сейчас столкнется с солнцем — настолько оно было близко.

— Зачем, Вика?..

Вика отвела взгляд. Просто невыносимо было видеть эти глаза, это лицо, склонившееся над ней, тонкие пальцы, то и дело поправляющие сползающую вниз больничную простыню. Лера была как живой укор — хотя сама, очевидно, этого не сознавала. Она улыбалась, стараясь не показывать, насколько сильно измучилась за эти двое суток, которые провела возле Викиной постели. Она старалась изо всех сил, у нее плохо получалось — словно в тумане, Вика разглядела мелкие складочки возле ее рта, темные, почти что до черноты, круги под глазами, тревогу… Она не отвечала, и Лера снова спросила: зачем?..

Вика и сама не знала. Просто в какой-то момент почувствовала себя такой одинокой, брошенной, никому не нужной, настолько незначительной… Ей просто необходимо было что-нибудь совершить. Какой угодно — но поступок. Вот и все. Вика это понимала, но могла ли она объяснить все это Лере, склонившейся над ней? Лере, которая, как выяснилось, проводит в палате интенсивной терапии уже третью бессонную ночь, поминутно вытирая холодные капли пота с Викиного лба. Той самой Лере, которая, как выяснилось, по ночам поила ее с ложечки прохладной водой, а она злилась в бреду — за то, что та не позволяет ей пить больше и все время твердит это слово «нельзя». Сказать ей, что Вика просто заскучала, что она решила доказать самой себе и всем окружающим, что она — существует? Но разве это не было очевидно? Или, может быть, признаться, что она просто хотела приблизиться к солнцу?

— Не знаю, Лерка. Я и сама не знаю.

— Тихо, — Лера осторожно приложила палец к Викиным губам и улыбнулась, — лучше молчи. Ты еще слишком слабая. Я задала тебе вопрос, но это не значит, что ты должна на него отвечать. Это я так, сама с собой…

— Расскажи мне… расскажи, как все было.

— Ты налетела на большую кочку. — Лера и виду не подала, насколько утомительно для нее было пересказывать всю эту историю, воскрешать в памяти все те события, свидетелем которых она не была, но представляла себе так отчетливо. — Машина перевернулась, тебя придавило…

Вика прислушалась к себе. Она не чувствовала боли, а поэтому не могла определить источник, из которого исходила вся эта слабость, физическую точку преломления абстрактных понятий — жизни и смерти… Лера поспешила ответить на ее невысказанный вопрос:

— Осколок лобового стекла. Он рассек тебе вену, и ты потеряла много крови. Очень много крови, потому что «скорая» приехала не сразу, а тот парень, который обнаружил тебя в кювете, не сумел как следует блокировать кровотечение. Он сделал тебе перевязку, но… В общем, — Лера вздохнула, — все обошлось.

Вика попыталась что-нибудь вспомнить. Физически ощущая, с каким напряжением работает мозг, она вдруг смутно различила в памяти знакомое лицо.

— Лера, скажи… Мне это просто показалось, или я действительно видела Кирилла…

Лера удивленно взмахнула ресницами, карие глаза заметно посветлели — так резко сузились зрачки, превратившись в едва заметные крапинки. А потом она вдруг улыбнулась:

— Значит, ты все помнишь!

— Я ничего не помню. — Вика попыталась пошевелить головой, по привычке подкрепляя слова мимикой, и в тот же момент почувствовала внутри сотни булыжников, маленьких и больших, но одинаково заостренных.

— Это мы тебя нашли. Я посмотрела в окно и увидела, что машины нет. Кирилл добежал до поворота, но тебя уже не было. Потом мы взяли машину у соседей. Это мы тебя нашли, — повторила Лера, — но ты была без сознания… Ты была без сознания и вся в крови.

— Потом приехала «скорая»?

— Не было никакой «скорой». Мы остановили попутку. Я уехала с тобой в больницу, а Кирилл остался.

— А что с машиной?

— Ничего. Ничего страшного, просто помялась и лобовое стекло разбилось. Это не важно. Главное — что ты жива. И совсем скоро будешь здорова. Сегодня тебя должны перевести в обычную палату. Или завтра.

— Мы с тобой теперь совсем родные. — Вика вынула из-под простыни бледную кисть и накрыла Лерину ладонь. Она показалась ей горячей. — Ты спасла мне жизнь.

— Да брось ты, — отмахнулась Лера, — любой честный пионер на моем месте поступил бы точно так же. Помнишь, мы когда-то были пионерами…

Вика молча закрыла и снова открыла глаза. Она прекрасно знала, что сейчас чувствует Лера, которая совершенно неспроста начала молоть чепуху. Только можно ли подобрать слова, чтобы выразить это чувство?

Отделение травматологии в Первой городской больнице располагалось на четвертом этаже, и это Вике нравилось — настолько, насколько вообще может нравиться человеку что-то связанное с больницей. Стоя у большого окна, Вика снова наблюдала за солнцем, которое изо дня в день совершало свой привычный ритуал, обходя землю с востока на запад, прокатывалось по небу, строго и неукоснительно соблюдая траекторию движения и время своего присутствия на небе. Ну разве что на минуту — с каждым днем оно уходило всего лишь на минуту раньше, но Вика могла это простить: в конце концов, у солнца могут быть неотложные и более важные дела там, с обратной стороны горизонта, оно, может быть, там нужнее, чем здесь. Тем более что Вике в больнице было совсем не одиноко: в палате она лежала вместе с веселой и разговорчивой женщиной, которая, впрочем, очень поздно всегда просыпалась, но это было даже лучше — она не мешала Вике встречать рассвет. Потом был завтрак, обед, дневная дрема, а вечером приходила Лера.

— Не понимаю, почему меня держат в больнице, — жаловалась Вика.

— Потому что у тебя давление еще не стабилизировалось, ты еще слишком слабая. И потом, твоя коленка…

— Моя коленка здорова. Она чувствует себя прекрасно, — возражала Вика, впрочем, только ради того, чтобы что-то сказать. Лера приносила разные вкусности — шербет, ириски, молочный коктейль, домашние пельмени в кастрюле, обмотанной несколькими слоями газеты и полотенцем, яблоки, бананы и вареную свеклу. Пельмени Вика ела с удовольствием, молочный коктейль пила залпом, а вот фрукты есть что-то не хотелось, и уж тем более вареную свеклу, на которой Лера настаивала от лица лечащих врачей.

— Она тебе необходима! — говорила Лера. Вид у нее был, как у профессора диетологии. Вика улыбалась, подавляла чувство неприязни к свекле, к которой, впрочем, до этого времени была равнодушна, и вгрызалась зубами в бордовую мякоть, тошнотворно сладкую, — только чтобы Лера была довольна. Они вместе жевали ириски и курили в конце длинного и узкого больничного коридора.

Как-то в один из дней больничного заточения к ней в палату вместо Леры заглянул Кирилл. Дверь, приоткрывшись, как-то удивленно скрипнула. Вика обернулась; время близилось к пяти, а это значило, что дверь ошибается, удивляться здесь нечему — Лера всегда приходит в пять часов. Кирилл, прищурившись от яркого света — дверь в палату располагалась точно напротив окна, — сразу не смог разглядеть Вику, сидящую в изголовье больничной кровати с книжкой на коленках. Зато Вика, наоборот, сразу и отчетливо увидела его. Увидела, удивилась, улыбнулась, немного испугалась. Она сразу почувствовала себя провинившейся школьницей или просто нашкодившим щенком…

— Кирилл! — Она сползла с кровати и принялась водить босыми ногами по полу в поисках тапочек.

Кирилл пришел с большим полиэтиленовым пакетом, который они оставили в палате, а сами отправились в коридор — как выражалась сама Вика, «курить и говорить».

— Я разбила твою машину.

— Я сразу понял, что ты сумасшедшая. Сразу, как только тебя увидел. Помнишь, когда ты возникла на пороге и сказала, что у твоей бабушки была точно такая же квартира, как у моих родителей. Я подумал — она сумасшедшая.

— Наверное, — ответила Вика вполне равнодушно.

— Ты ее не разбила. Просто немного покалечила, но ее уже отремонтировали. Теперь как новая.

— Остается только сказать мне спасибо. Кстати, а где Лера?

Вика сидела на краешке облупившегося подоконника в конце коридора — как птица на жердочке, на своем привычном месте, том самом, где за прошедшие несколько дней уже привыкла сидеть с Лерой. Лера не предупреждала, что сегодня вместо нее в больницу явится ее приятель.

— Она тебе не говорила? — Кирилл смотрел с подозрением, как будто не верил, что Викино непонимание искренне. Вика в ответ только покачала головой, пристально вглядываясь в его глаза. Ей показалось — или, может быть, на самом деле? — они как-то странно, непривычно заблестели при упоминании о Лере.

— Пишет какой-то реферат.

— Всего лишь? — Вика не поверила, что такой пустяк может стать для Леры поводом не навестить подругу в больнице.

— Ну да. — Кирилл был немного удивлен, несмотря на то, что вполне отчетливо представлял себе всю картину тесных взаимоотношений подружек. — Я принес тебе свеклу. Вареную, и еще что-то… Там, в пакете.

— Что-то еще — и свекла, — противопоставляя, Вика грамотно расставила интонацию, чтобы показать свое отношение к последнему продукту, — послушай, а ириски?

— Ириски? — Он вопросительно поднял брови и разочарованно продолжил: — Извини, Вика, я даже не посмотрел, что там, в пакете…

— Так принеси! — Вика вышвырнула недокуренную сигарету в открытое окно и требовательно посмотрела на Кирилла.

Он нехотя повиновался, на ходу пробормотав что-то про пагубную страсть к ирискам.

— Зубы портятся? — Вика развернула маленький конвертик со смешной кошачьей рожицей и надписью «кис-кис». Засунула в рот светло-рыжий прямоугольник, сжала, почувствовав привычную обволакивающую десны сладость, и прищурилась от удовольствия.

— Конечно, — Кирилл нахмурил брови, — сама подумай. Эта липкая масса остается между зубами, нарушает кислотно-щелочной… баланс, не смей возражать! Что неизбежно ведет к возникновению кариеса.

— Ты в своем уме? — Вика покрутила пальцем у виска и принялась разворачивать вторую ириску. — Открой рот.

— Я?

— Открой рот и закрой глаза. — Она засмеялась.

Любимые конфеты положительным образом действовали на Викино настроение. Кирилл повиновался. Ресницы у него дрожали, но Вика решила простить ему эту маленькую фальшь. Торжественно закинув ириску ему в рот, Вика разрешила его закрыть.

— Всего лишь ириска. — Кирилл удрученно жевал и смотрел на Вику печально.

— А ты что думал?

— Не скажу. Кстати, свекла в перечне продуктов мамой Лерой была отмечена особо.

Небольшая пауза в его ответе была почти неразличима, а потому показалась Вике несущественной.

— Свекла, — Вика сморщилась, как будто ей в рот положили кусок лимона, — не хочу. Не люблю. Ненавижу!

— Напрасно. — Кирилл, совсем забыв о маскировке, с явным удовольствием жевал ириску, а оттого слегка шепелявил. Порывшись в пакете, он извлек оттуда еще один пакет, меньшего размера, неуверенно развернул его и обнаружил сверток, сквозь который просвечивали бордовые пятна.

— Яйцо в утке, утка в зайце… — тоскливо протянула Вика. — Я не понимаю, ты что — собираешься заставить меня есть свеклу?

— Мне сказали, что она тебе необходима. Лера просила, чтобы я проконтролировал.

— То есть я должна съесть ее у тебя на глазах?

Он кивнул.

— Всю?

Кирилл пожал плечами.

— Сколько сможешь.

Вика вздохнула и, протянув руку, забрала у Кирилла ненавистный сверток.

— Я не понимаю. Я отказываюсь понимать, почему мне нельзя есть ее с майонезом.

Свекла была порезана на круглые ломтики. Брезгливо поморщившись, Вика закрыла глаза и засунула в рот одну бордовую дольку.

— Что… что случилось? Ты что так смотришь? — спросила она у Кирилла, отметив необычное выражение его лица.

— Ты как вампир, — медленно произнес он, — вампир, напившийся крови. У тебя губы, десны, даже зубы красные.

Он говорил, не отводя взгляда от Викиного рта, и это ее смущало.

— Эй, Кирилл, — она отвела руку в сторону и щелкнула пальцем, — оторвись. Ты что, действительно никогда в жизни не видел обыкновенного вампира?

Он наконец посмотрел ей в глаза, но ничего не ответил и только покачал головой. Некоторое время она ела свеклу в полной тишине.

— Вкусно?

— Мерзко. Хочешь попробовать?

— Да нет, спасибо, я уже обедал.

— Ну так поужинай.

Вика настаивала уже всерьез, почувствовав какой-то странный и неуместный спортивный азарт.

— Знаешь что, Вика…

Он вдруг решительно забрал у нее из рук бумажный сверток и дернул оконный шпингалет. Рама легко распахнулась — и в следующую секунду Вике пришлось слегка пригнуться, чтобы ее не задел летящий мимо головы «снаряд». Все произошло настолько быстро, что Вика не успела ничего понять, оглянуться и увидеть, как злополучная свекла шлепнулась на асфальт посреди больничного двора, высыпалась из пакета… Одно колечко даже покатилось.

— Птички скушают. Им полезно… Гемоглобин, говорят, повышается. Отойди немножко, я окно прикрою, чтобы ты не простыла.

Он смотрел как ни в чем не бывало, словно не находя ничего особенного в том, что произошло. Вика сперва онемела от изумления и только вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, что же это было — акт милосердия? Некоторое время они молчали, а потом он вынул из внутреннего кармана куртки носовой платок, слегка притянул ее к себе и принялся вытирать рот. Вика стояла не двигаясь, скосив глаза вниз, и наблюдала за движениями его пальцев, когда они слегка касались ее губ, прислушиваясь при этом к собственным ощущениям. Она подняла глаза.

— Не знала, что ты так озабочен уровнем птичьего гемоглобина.

— Ну вот, теперь лучше. — Он придирчиво осмотрел Вику, как будто она была не Викой, а картиной, художественным полотном, а сам Кирилл являлся не кем иным, как автором этого творения. — Ты многого обо мне не знала. Разве не так?

— Так, — согласилась она, — но сегодня я сделала приятное открытие… Ты молодец. Ты настоящий друг! Мы ничего не скажем Лере?

— Про свеклу? — зачем-то уточнил он.

Вика собиралась ответить, но в этот момент его лицо вдруг приблизилось вплотную, и она почувствовала на своих губах его влажные и властные губы. Потом был сладкий привкус вареного сахара, вкус любимых конфет… Она не успела ни о чем подумать. Секунда — и он отстранился, как будто и не было ничего…

— Не скажем. Конечно, не скажем. А теперь извини, Вика, мне пора. Поправляйся.

Он на секунду сжал в своей прохладной ладони ее теплые пальцы, сразу же отпустил и не оборачиваясь сбежал вниз по ступенькам. Вика еще долго стояла без движения, глядя в одну точку — туда, где, мелькнув, скрылся его силуэт. Стояла до тех пор, пока проходившая мимо медсестра не загнала ее обратно в палату. Вечером она долго читала, а потом, уже ложась спать, решила, что на следующий день непременно расскажет Лере обо всем, что случилось.

Оконный проем в больничной палате, где лежала Вика, представлял собой своеобразную рамку, обрамляющую живую картину. Ночью это были луна и звезды, вечером — розовые сумерки, днем — ослепляющее золотом прозрачное осеннее небо. Солнце катилось по нему, строго соблюдая время и траекторию движения. Где-то около девяти часов утра оно показывалось в верхнем правом углу окна, задорно выглядывая из-под серой шторы. Потом серьезно и тихо смотрело в окно, медленно скатываясь вниз — с облака на облако, как по ступенькам — и наконец замирало в левом углу, как будто не хотело покидать эту нелепую, недостойную его величия и великолепия рамку с облупившейся краской… Именно в тот самый момент, когда солнце замирало, обычно появлялась Лера. Было около пяти, разговорчивая соседка на некоторое время замолчала, отыскав что-то интересное в свежем номере газеты «Арбат». Вика немного нервничала.

Вспоминая события прошедшего дня, Вика иногда думала, что все это ей приснилось. Того, что было, быть просто не могло. Но в тот же момент вспоминалась и пауза в разговоре, двусмысленное разочарование от ириски, взгляд, прикованный к губам, — и она понимала, что это был не внезапный порыв. Но тогда, черт возьми, что это было?!

Вика прислушивалась к себе, пытаясь понять свои ощущения и свое отношение к тому, что произошло. Она думала очень долго, но потом внезапно поняла, что слово «произошло» она мысленно произносит слишком уж часто. «А что, собственно, произошло? Бред какой-то. Наверное, все это мне просто приснилось…»

И тем не менее она собиралась рассказать Лере свой сон во всех подробностях. Солнце уже скрылось из поля зрения, когда дверь скрипнула и Лера наконец появилась. Волосы, наскоро собранные в низкий пучок на затылке, казались влажными и чуть ярче, чем обычно, отливали красным. Тут и там из прически выбивались мелкие пряди, обрамляя круглое Лерино лицо воздушным нимбом и делая его похожим на лицо ребенка. Какой-то новый джинсовый сарафан супер-макси почти волочился по полу, ботинки на внушительной платформе и коротенькая стеганая курточка — весь этот наряд был Лере очень к лицу. Вика, пропахшая больницей, в ужасном халате в горошек и стоптанных тапочках казалась самой себе просто отвратительной.

— Привет. Как твои дела?

— Завтра выписывают, — почему-то без энтузиазма ответила Вика.

— Что так печально? — Лера сразу почувствовала напряжение в голосе подруги. Вика, не ответив, торопливо заложила закладкой непрочитанную страницу, слезла с кровати и шмыгнула в коридор, кивком головы поманив за собой Леру. Традиционный пакет с продуктами был поставлен возле двери.

«Сейчас, — промелькнуло в голове, — вот сейчас…»

— Сама не знаю, — честно ответила Вика, — мне здесь до чертиков надоело.

— Представляю, — сочувственно произнесла Лера, прикуривая сигарету.

— Ты что вчера не пришла? — спросила Вика, почувствовав, что сердце застучало часто и гулко: она начинала тот самый разговор…

— Да этот реферат дурацкий. Достала меня эта учеба. — Лера махнула рукой. — Послушай, Вика, я хотела с тобой поговорить на одну серьезную тему.

— Да? — Вика напряженно всматривалась в лицо подруги, пытаясь разгадать, что у нее на уме.

— Да не пугайся ты так, — улыбнулась Лера, — ничего страшного не случилось, и ничего особенного… Просто ты ведь должна об этом знать…

— О чем?

— Ты помнишь, когда твои родители уехали, ты оставила мне ключи от квартиры. На всякий случай, если ты вдруг забудешь, ну, или… — Лера замялась.

Вика облегченно вздохнула: много шума из ничего!

— Насколько я понимаю, ты хочешь мне признаться в том, что нарушила неприкосновенность моего жилища и осквернила брачное ложе моих родителей…

— Нет, — со смехом запротестовала Лера, энергично качая головой, — мы спим в зале!

— Слава Богу! — Вика картинно прижала руки к груди. — Меня чуть удар не хватил!

— Как я тебя все-таки люблю, — тихо и серьезно произнесла Лера и легким движением откинула прядь волос с Викиного лица.

— Ваше чувство взаимно, мадам, — тихо, одними губами, произнесла Вика, чувствуя, как все ее планы летят коту под хвост. «Сейчас?» — растерянно подумала она, но так и не смогла ответить на этот вопрос.

— Да что с тобой сегодня? Ты вся какая-то…

— Не знаю, — вздохнула Вика, — ты придешь завтра к выписке?

— Ну конечно… Господи, какая ты бледная! Ты свеклу вчера ела? — Лера смотрела, слегка нахмурившись, исподлобья.

— Конечно, ела, — без запинки ответила Вика.

Лера некоторое время помолчала, а потом, улыбнувшись, произнесла:

— Герой!

— Почему? — Вика улыбнулась в ответ, чувствуя, как спадает напряжение.

— Как ты можешь ее есть — каждый день!

— Ну а что бы ты сделала на моем месте?

— Я? — Лера задумалась. — Я не стала бы ее есть. Я бы ее просто выбросила!

— Выбросила?

— Ну да, выбросила.

— Куда?

— Куда? Не знаю… — Лера огляделась по сторонам. — Да вот, в окно, например. Или еще куда-нибудь.

Они еще долго стояли возле окна, курили и разговаривали — до тех пор, пока врач не позвал Вику в палату. Лера снова поцеловала ее в щеку и попрощалась:

— До завтра!

Вернувшись в палату, Вика подумала: оказывается, не так-то просто рассказать подруге о том, что ты целовалась с ее парнем. Да и стоит ли это делать? Секунда, какой-то безумный порыв — и больше ничего. Кирилл, наверное, и не вспоминает об этом. А если и вспомнил один раз, то наверняка пожалел. Сама же Вика, даже очень сильно постаравшись, никак не могла отыскать в себе и малейшего признака чувства к Кириллу, никакого физического желания или даже азарта — того самого глупого азарта, который чаще всего и толкает многих женщин на то, чтобы переспать с мужем или приятелем своей подруги. Ничего этого не было. А свекла… Лера ведь варила ее целых полтора часа, а может быть, два. Не стоило признаваться в том, что Кирилл ее выбросил. Не стоило расстраивать Леру.

На следующий день Вику выписали из больницы. Тот день был пасмурным и каким-то суматошным. Солнца не было, и Вику преследовало ощущение, что он так и не начался, этот день, что утро затянулось до бесконечности, а ночь не наступит. И между тем, когда она наконец опустилась, уставшая, на любимый домашний диван, часы показывали половину четвертого. С утра Вика успела пройти нудную процедуру выписки, заскочить домой, искупаться и привести себя в порядок, заехать в парикмахерскую, подровнять волосы, и на работу — просто по пути, сказать, что с завтрашнего дня она выходит. От всего этого она чувствовала просто чудовищную усталость. Лера приехала в больницу рано утром, дождалась, пока оформят все документы, посадила Вику в такси, а сама поехала в институт. Обещала позвонить в обед — но обед понятие растяжимое, у всех людей аппетит просыпается в разное время. Может, к вечеру… Впрочем, и на это Вика почему-то не особенно рассчитывала.

В почтовом ящике Вика обнаружила извещение о том, что родители прислали ей денежный перевод. Деньги были кстати, потому что в коммерческой фирме, где работала Вика, больничные листы не принимали. В принципе деньги были кстати всегда и в любом случае. Прождав Леру до половины шестого, Вика решила, что дальше тянуть не стоит, пообедала, мысленно назвав свою трапезу неопределенным словом «ленч», собралась и поехала в банк.

Сумма была очень большая, просто огромная — Вика не привыкла получать от родителей такие переводы. Тем не менее было приятно. Она тут же побежала в книжный магазин, расположенный неподалеку, и купила сборник стихов Уолта Уитмена — любимого поэта — в шикарном издании. Потом купила еще пару книг по психологии, зашла в следующий магазин. Там оставила приличную сумму, разорившись на дорогое белье и маленькую кожаную сумочку, которая приглянулась ей уже давно. Выйдя из магазина, Вика, прищурившись, с улыбкой огляделась по сторонам: что теперь? Вывеска над входом в следующий магазин гласила: «Галерея вин».

Вика снова улыбнулась. Раньше такие магазины назывались гораздо проще: «Вино-водка». Коротко, ясно, прозаично и скучно. А теперь вот — «Галерея вин». Слишком соблазнительно, чтобы пройти мимо.

Из винного магазина Вика вышла окончательно счастливой. Бутылка красного вина обошлась ей почти в половину зарплаты, и тем не менее на душе был праздник. Еще не отпив ни глотка, Вика почувствовала легкое опьянение, которое скорее всего объяснялось весьма прозаически: просто она никак не могла прийти в себя от нахлынувшего чувства долгожданной свободы — чувства, знакомого каждому, кто хоть раз побывал в больничном заточении. А тут еще эти деньги, словно с неба свалившиеся…

Обо всем этом она раздумывала, лежа на диване. Вика решила устроить себе маленький праздник, и настроение у нее действительно было отличное. Даже несмотря на то, что Лера, обещавшая появиться к обеду, так и не появилась, а телефон ее молчал. Несмотря на то, что Вика была совсем одна. Она совсем не чувствовала своего одиночества, искренне, просто и немного по-детски радуясь тому, что снова видит знакомые шторы на окнах, снова лежит на диване, а не на жесткой больничной кровати, что снова слышит любимую музыку и пьет вино из прозрачного хрустального фужера.

Посмотрев на свое отражение в зеркале, она улыбнулась и приподняла бокал. Вот и все — а что еще нужно? Вино было сказочным — немного терпким, кисло-сладким. Вика сделала первый глоток и подумала, что вино по-настоящему хорошее. И музыка — музыка тоже была сказочной.

Через некоторое время Вика услышала, как наверху открылись двери лифта, а затем хлопнула Лерина дверь, и в следующую секунду сверху раздался знакомый топот. «Лерка пришла». Она отметила этот факт достаточно равнодушно и все же по привычке зачем-то стала ждать телефонного звонка. Но вместо этого раздался звонок в дверь. Лениво приподнявшись с дивана, Вика пошла открывать, на ходу пытаясь сообразить, кто бы это мог быть. Она приникла к дверному глазку и увидела, что с той стороны топчется Кирилл.

Вика притаилась, пытаясь сдержать дыхание. Что бы это значило? Может быть, не нужно открывать дверь? Хотя, с другой стороны, нужно все-таки проще ко всему относиться. Вздохнув поглубже, она отодвинула железную задвижку и отступила в глубь прихожей.

Он нахмурился, напряженно вглядываясь в ее лицо, которое в темноте было практически неразличимо. Вика решила, что не следует играть в кошки-мышки и, повернувшись, включила свет.

— Вот ты и дома, — улыбнувшись — немного смущенно, как показалось Вике — проговорил он.

Вика отметила про себя, что они не поздоровались, но решила не заострять на этом внимания. Она стояла в прихожей и вопросительно смотрела на Кирилла.

— Я как будто под прицелом. Перестань так смотреть.

Она пожала плечами, почувствовав едва ощутимый прилив злости. Злости, раздражения — и любопытства. Интересно все-таки, зачем он пришел?

— Мы так и будем в прихожей стоять?

Вика отступила на шаг, ничего не ответив.

— Ты дала обет молчания?

— Да нет, почему же, — Вика стряхнула с себя оцепенение, — проходи, если хочешь.

— А ты — хочешь?

Она не знала, что ему ответить. Подняв глаза, она столкнулась с его глазами, но не могла выдержать и нескольких секунд.

— Ты зачем пришел? — Она ответила вопросом на вопрос.

— Я просто мимо проходил, — произнес он вполне равнодушно, — проводил Леру, спускался вниз, увидел твою дверь и вспомнил, что тебя сегодня выписали. Решил зайти на минутку, узнать, как ты…

— Я — нормально.

Вика чувствовала напряжение, а потому фразы получались короткими и сухими.

— Ты как еж, — он улыбнулся, — ощетинила свои колючки.

В ответ она снова промолчала. Ей ужасно не хотелось, чтобы он проходил в комнату, чтобы задержался даже на несколько минут. И все же она не решалась открыто сказать ему об этом, боясь обидеть. К тому же собственная ершистость казалась ей безосновательной.

В который раз за эти несколько минут она задала себе вопрос: зачем он пришел?

— Значит, нормально… — не дождавшись ее ответа, он решил ответить за нее, — ну и замечательно. Замечательно…

— Чему ты улыбаешься? — На этот раз она не смогла удержаться от вопроса.

— Это я так… Помнишь, когда мы приехали на дачу, ты два раза подряд сказала это слово. Замечательно… И глаза у тебя блестели.

— Это было сто лет назад, — возразила Вика, — ты извини, Кирилл…

— Это ты извини. — Его лицо вдруг сделалось серьезным, улыбка исчезла, не оставив о себе даже воспоминания — как будто ее и не было вовсе. — Ты извини меня. За все. И эта глупая выходка в больнице…

Вика почувствовала, как лицо заливается краской, и мысленно обозвала себя идиоткой.

— Это была просто глупая выходка. И ничего больше… Я вел себя как мальчишка. Этого больше не повторится.

— Надеюсь, — методично проговорила Вика, подняв наконец глаза, столкнулась с его взглядом и выдержала его — на этот раз почти без усилий.

— Так ты простила?

— Простила, — вздохнула Вика, — с тем условием, что ты больше никогда…

— Никогда! — Он не дал ей договорить. — Честное слово, я сам не знаю, что это на меня нашло… Дурак.

— Ты зайдешь? — Вика отступила еще на шаг, полностью открыв проход.

— Да нет, Вика, спасибо, я пойду, — ответил он, как показалось Вике, немного напряженно. — Если честно… Если честно, я только для этого и заходил, чтобы извиниться перед тобой.

— Так, значит, — она грозно сдвинула брови, — мое самочувствие тебя совсем не интересовало?

Он засмеялся вместе с ней. Мир был окончательно восстановлен.

— Понимаешь, я и сам что-то неважно сегодня себя чувствую. Озноб, такое ощущение, что температура поднимается.

— Тогда лечись!

После того как за Кириллом захлопнулась дверь, Вика снова опустилась на диван и немного убавила музыку. Наполнила очередной бокал, отпила несколько глотков, а потом внезапно встала и нервно прошлась из одного конца комнаты в другой. Потом снова села, отпила еще глоток — на этот раз большой, поставила фужер на стол и решительно пододвинула к себе телефон.

«Ну возьми же трубку! Пожалуйста!» Зажмурив глаза, Вика тоскливо считала гудки, которые оборвались в тот момент, когда она уже почти полностью потеряла надежду.

— Алло, — ответил ей наконец заспанный голос.

— Ленка? Ты дома?

— Нет, я в троллейбусе еду. У меня просто очень длинный и кудрявый шнур. Тебя уже выписали?

— Выписали.

— Поздравляю! — вяло произнесла однокурсница.

— Что-то не похоже, что ты рада.

— Рада, рада, — поспешила оправдаться Неверова, — просто я спала. А ты меня разбудила. Слушай, может, завтра поболтаем?

— Я не собираюсь с тобой болтать ни сегодня, ни завтра. Ты мне скажи… Помнишь того парня, с которым ты меня на дискотеке познакомила?

— Денис?

— Ну да, кажется, именно так его и звали, — нетерпеливо ответила Вика, — не в этом дело. Ты еще говорила, что я ему очень понравилась.

— Ты ему безумно понравилась, — подтвердила Ленка.

— Ну вот и отлично. Знаешь, он мне тоже понравился…

— Ты ж от него плевалась в тот вечер! — удивилась Ленка.

— Ну это в тот вечер, а сегодня уже другой вечер, — весомо возразила Вика.

— Логично. И что?

— Как бы мне с ним еще раз встретиться?

— Да что с тобой? — Неверова окончательно проснулась и уже почти кричала в трубку.

— Не знаю, — четно призналась Вика, — просто мне иногда кажется, что я начинаю сходить с ума. А ты же говорила, что все это — от одиночества…

— Ну да, я же давно уже говорила — мужик тебе нужен, — подтвердила Неверова.

— Ну так устрой мне мужика, — выдохнула Вика.

— Будет сделано, — бойко ответила Ленка.

На этом они распрощались. Положив трубку на рычаг, Вика спокойно вернулась на свое прежнее место, прибавила уровень громкости на магнитофоне и принялась медленно и спокойно цедить вино.

«Все-таки вечер удался», — подумала она, засыпая.

Первый после долгого перерыва рабочий день пролетел почти незаметно. Вернувшись домой, Вика с порога услышала телефонный звонок. Торопливо расшнуровав ботинки, она подлетела к трубке.

— Алло!

— Ну наконец-то, — это была Неверова, — я думала, тебя нет. Послушай, я разговаривала с Денисом.

— Да, — Вика пыталась отдышаться, — и что?

Вспомнив свой вчерашний телефонный разговор с Ленкой, она поразилась ее оперативности.

— Он будет просто счастлив видеть тебя сегодня вечером в кафе «Вена».

— «Вена»? Это… это, кажется, на проспекте?

— Ну да, в самом конце. Шикарное место, кстати. Он будет ждать тебя в половине седьмого.

— Послушай, Лена… — Вика была в легком замешательстве, — а ты не могла предоставить мне самой возможность обо всем с ним договориться?

— Ну вот, — надулась Ленка, — я ради нее старалась, а она еще и недовольна чем-то…

— Я всем довольна, — поспешила заверить ее Вика, — я очень тебе благодарна…

— Тогда в чем дело? Или ты на это время что-то запланировала?

— Да нет, ничего я не запланировала. Просто это немного неожиданно.

— Ну ты уж извини. Я не знала, что тебя нужно было морально подготовить, — съязвила Ленка.

— Значит, в половине седьмого в кафе «Вена»?

— Так точно!

— Спасибо тебе.

— Ты — моя должница.

Вика повесила трубку и принялась медленно снимать куртку, пытаясь собраться с мыслями. Легкое замешательство по поводу предстоящего свидания постепенно перерастало в другое чувство, которое сама Вика затруднялась охарактеризовать определенно. До половины седьмого оставалось четыре часа — вполне достаточно времени для того, чтобы подумать.

«Подумать — о чем? Не о чем здесь думать. Не о чем и незачем, потому что интуитивное мышление…»

Фраза из учебника никак не хотела высвечиваться в сознании до конца. Вика запретила себе рассуждать на эту тему и отправилась на кухню обедать. По привычке она прислушивалась к тому, что происходит наверху, — но наверху было тихо, значит, Лера еще не пришла из института, или она спала, или смотрела телевизор, или… Да какая, собственно, разница!

Послеобеденные часы она провела, по обыкновению, лежа на диване с книжкой. Когда стрелки часов приблизились к пяти часам, Вика поднялась с дивана и решила, что пора собираться. Приняв душ, она некоторое время покрутилась перед зеркалом в новом белье, нашла себя обворожительной, после чего в полной задумчивости застыла возле шкафа. Вопрос о том, что же лучше надеть, собираясь на свидание, сначала показался ей неразрешимым, и она вытряхнула из шкафа почти все его содержимое. «Лера, — подумала она, — мне срочно нужна Лера! Она посоветует, она что-нибудь придумает…» Наверху стояла полная тишина, но Вика все же потянулась к телефонной трубке. Ее рука застыла в воздухе где-то на половине пути. Она сказала себе твердое «нет», повторив три раза, как заклинание, что вполне может обойтись и без Леры. Брюки, кофточки, джемперы и блузки лежали на полу разноцветным веером. Через некоторое время Вика остановила свой выбор на новых темно-синих джинсах, расклешенных от бедра, и прозрачной светло-голубой шифоновой кофточке. Новый бюстгальтер, просвечивающий сквозь тонкую ткань, стоил того, чтобы его продемонстрировать. Вика долго и придирчиво рассматривала себя в зеркале. Иногда ей казалось, что она выглядит несколько вызывающе — но, с другой стороны, в этот вечер ей почему-то совсем не хотелось быть скромной. Вздохнув, она густо подвела губы темно-бордовой помадой и распустила по плечам волосы. Улыбнулась, потом сделала серьезное лицо, потом сложила брови домиком, надула губы, откинула голову назад и посмотрела на себя сквозь полуопущенные ресницы… Наконец рассмеялась и поняла, что выглядит потрясающе. Перекинула через плечо новую кожаную сумочку, капнула на шею несколько капель любимых духов — и в этот момент услышала, как на седьмом этаже закрылись двери лифта.

Через несколько секунд зазвонил телефон. Некоторое время Вика стояла неподвижно, продолжая разглядывать свое отражение, и отсчитывала звонки. Пронзительные звуки резали слух, каждый раз рождая желание зажать уши, зажмурить глаза. Не слышать. После десятого звонка Вика сняла трубку.

— Извини, Лера, я… я была в душе.

— А я уж думала, — голос у Леры был явно озабоченный, — что ты со мной не хочешь разговаривать.

— Да нет, почему, — ответила Вика, пытаясь сохранить видимое равнодушие.

— Ну как это почему — я ведь пропала, бросила тебя, еще вчера обещала…

— Да ладно, не важно, — Вика перебила ее, — ты мне не муж и не любовник. И ты меня не бросила.

— Я тоже так считаю, — Леркина совесть угомонилась подозрительно быстро — вероятно, потому, что на самом деле была абсолютно спокойна, — послушай, ты мне нужна! Ты просто не представляешь, как ты мне нужна, Вика!

Вика вздохнула, с затаенной тоской подумав о том, что приближается очередной поединок. Поединок с самой собой, который она должна, просто обязана выдержать достойно и выйти из него победительницей.

— Что-то случилось? — по-прежнему равнодушно спросила она.

— Конечно, случилось! — Теперь Лера уже чуть не плакала, и Вика почувствовала приближение тревоги. — Обещай, что сделаешь то, что я попрошу!

— Лера, я не могу обещать заранее…

— Обещай, пожалуйста! — Она даже не дала ей возможности договорить. — Пожалуйста, ты просто не представляешь, насколько это для меня важно!

— Лера, — вздохнула Вика, — не будь ребенком и не строй из себя дурочку. Просто скажи, что случилось.

— Случилось то, что Кузнецова — ну, ты помнишь, я же тебе рассказывала про Кузнецову, отличница из нашей группы…

— Кузнецова? Возможно, помню. А это важно?

— Не слишком, — торопливо продолжила Лера, — важно другое. То, что я выпросила у нее тетрадку с лекциями по менеджменту. Всего на один вечер. Там есть те три лекции, которых больше нет ни у кого. И еще другие лекции, которые… которых нет у меня. Всего восемь лекций.

— Замечательно.

— Я взяла эту тетрадь только на один вечер. Завтра утром ее нужно отдать.

— Тебе придется писать всю ночь, — с сомнением в голосе протянула Вика, уже догадавшись, о чем Лера собирается ее попросить, с затаенным торжеством представляя, как она ей откажет.

— Вика, — тихо-тихо произнесла в трубку Лера, — я была готова писать их всю ночь. Я и собиралась, только…

— Послушай, Лерка. Ты, конечно, моя лучшая подруга, и я очень замечательно к тебе отношусь. Но неужели ты думаешь, что я буду переписывать твои лекции вместо тебя?

— Ну что ты! Не все! — Лера поспешила ее обрадовать. — В общем, слушай. Я собиралась переписывать лекции, но только Кирилл…

Лера выдержала трагическую паузу.

— При чем здесь Кирилл, и откуда эта вселенская скорбь?

— Он заболел, у него температура — тридцать девять и три. Тридцать девять и три!

— Не глухая, — пробормотала Вика, сразу почувствовав, как ее решительность испаряется — удар был ниже пояса.

— Ангина, — продолжила Лера, — мне нужно побыть с ним. И эти чертовы лекции… Я не знаю, просто не знаю, что мне делать!

— С кем он сейчас?

— Один! Но он ждет меня.

— Ты хочешь, чтобы я занялась лекциями… — неуверенно произнесла Вика.

— Это ненадолго! — взмолилась Лера. — Я приеду, вернусь часам к одиннадцати. Просто я боюсь, что не успею, если начну писать так поздно.

— А отксерить эти лекции нельзя было?

— Нет, что ты. Михалыч, по менеджменту, я же тебе про него рассказывала, увидит отксеренные лекции, озвереет и выгонит меня из института. И потом, папочка — если он узнает, что я пропустила столько лекций… Даже подумать страшно!

— Лера, — начала было Вика, изо всех сил стараясь вернуть утраченное чувство уверенности в собственной правоте, — послушай, я, конечно, хотела бы тебе помочь, но только…

Вика представила себе осунувшееся, бледное лицо Кирилла, капли холодного пота у него на лбу, озноб, сотрясающий тело. Никаких эмоций эта картинка почему-то не вызывала. И в этот момент в сознании всплыл другой образ — Лера. Растерянная, испуганная, беспомощная, губы дрожат, а глаза смотрят в пустоту с такой надеждой…

— Я не могу, Лера. Никак не могу. У меня сегодня свидание.

— Что? Что ты сказала, Вика?

Еще не услышав вопроса, Вика поняла, что свою последнюю фразу произнесла почти шепотом, скорее не проговорила, а просто подумала, адресовав не Вике, а самой себе. В глубине души всколыхнулось чувство вины перед Лерой — Вика вспомнила влажные губы Кирилла, его глаза…

— Только постарайся не задерживаться, Лерка.

— Я… я уже бегу, уже лечу! Ты — прелесть, ты настоящий друг, Вика!

Не прошло и минуты, как Лера уже скреблась нетерпеливо в Викину дверь.

— Ты куда-то собиралась? — чмокнув Вику в щеку, Лера оглядела ее, прищурившись. — Новое белье… Ты что молчишь?

— Никуда я не собиралась. Это я так.

— А… — Неопределенный ответ вполне удовлетворил Вику. — Ну вот, смотри…

Она раскрыла тетрадь, исписанную мелким неровным почерком.

— Вот с этого места… Вот это можешь не писать, а потом вот отсюда. Мне пора!

Лера на минуту повисла на шее у подруги и, махнув рукой, скрылась в дверном проеме. Вика долго смотрела ей вслед, а потом медленно закрыла дверь, подошла к зеркалу и принялась раздеваться. Аккуратно развесив в шкафу одежду, она взяла в руки салфетку и стерла с губ бордовую помаду. «А ведь она мне совсем не идет, — мелькнуло в голове, — слишком темная, нужно что-нибудь посветлее». Облачившись в домашний наряд — футболку и джинсовый комбинезон, — Вика выкурила сигарету и со вздохом уселась за письменный стол. Открыла тетрадь с лекциями, попыталась разобрать почерк. Через некоторое время она поняла, что совсем не вдумывается в смысл фраз, которые читает. Какое-то странное, смутно знакомое давящее чувство мешало сосредоточиться. Чувство вины и чувство утраты. Она не могла понять, отчего все это. Как будто бы ничего не случилось — ну подумаешь, не пошла на свидание с человеком, который, если уж быть до конца честной, не слишком-то сильно ей нравился. Можно сказать, вообще не нравился. Только как же теперь быть с тем самым планом ликвидации собственного одиночества, который вчера ее так окрылил? Отложить — только и всего. Собственно, не случилось ничего из ряда вон выходящего.

Ее раздумья прервал телефонный звонок. Она сняла трубку и услышала голос Ленки Неверовой, сразу же почувствовав, как засосало под ложечкой.

— Ты еще не вышла? — осведомилась Ленка, слегка удивившись.

— Вышла. Просто у меня очень длинный и кудрявый шнур, — хмуро отшутилась Вика, — совсем как у тебя.

— В чем дело?

— Дело в том… Ты извини, Ленка, но я не смогу сегодня.

— Что-то случилось? — Теперь в ее голосе сквозила неподдельная тревога. Неверова просто представить себе не могла, какая причина побудила Вику отказаться от свидания с Денисом. По крайней мере мир уж точно должен был перевернуться.

— Да так, ничего особенного… Долго объяснять, — с неохотой ответила Вика.

— Ну, я не тороплюсь. Давай рассказывай.

— Да нечего рассказывать. Просто нужно помочь подружке переписать лекции, вот и все.

— Помочь подружке переписать лекции?! Ты в своем уме?

Вика молчала. Разговор был ей неприятен, и она пожалела, что не отключила телефон — а ведь собиралась это сделать, чтобы звонки не отвлекали ее от лекций.

— Это, наверное, та самая подружка — твоя… Лера, или как там ее? Та самая, из-за которой ты в прошлый раз не пришла ко мне на день рождения?

Вика вздохнула. Действительно, пару месяцев назад она пообещала прийти на вечеринку к Неверовой, но Лера уговорила ее остаться дома.

— Та самая, — продолжила Неверова, — из-за которой…

Вика молчала. Ей просто хотелось заткнуть уши. Каждое слово — как пощечина, а Неверова все продолжала свой список жертв, принесенных Викой ради Леры. «Господи, как хорошо, что ты так мало меня знаешь — всего полтора года. Иначе, наверное, весь этот кошмар просто не закончился бы… — подумала она и зажмурила глаза. — Почему мне так больно?» Вика чувствовала почти физическую боль.

— …ты просто тень, — монолог Неверовой приближался к своему триумфальному окончанию, — ты жалкая тень своей подруги. Тебя просто нет, Вика. Что ж, желаю тебе приятно провести время. Переписывая лекции…

Неверова, так и не дождавшись от Вики ни слова, победоносно завершила свою речь и повесила трубку. «Бред, — подумала Вика, — это просто бред. Она больная, она помешана на мужиках и не понимает, как можно… Ерунда. И совсем не стоит принимать все это близко к сердцу». Она очнулась через какое-то время, поняв, что вот уже несколько минут стоит посреди комнаты с телефонной трубкой в руках — абсолютно без движения, как застывшая каменная статуя. Короткие гудки в трубке уже давно оборвались — теперь там было гробовое молчание. Телефонный эфир, отчаявшийся быть востребованным, просто умер. Вика опустила трубку и выдернула шнур из розетки. «Вот так-то лучше, — подумала она, — на чем мы остановились?»

Ровно в половине двенадцатого прилетела Лера — запыхавшаяся, уставшая, с красными пятнами на лице — и уселась за стол вместе с Викой. Они легли спать в третьем часу, закончив наконец нудный менеджмент.

Осень, такая пахучая, живая, яркая, в тот год умерла как-то резко, без предупреждения — просто однажды Вика проснулась уже зимой. Огромные липкие хлопья падали с неба, на лету переворачивались, опускались на землю, на ветки деревьев — и не таяли, как это обычно бывает в первые дни зимы. Снег шел всю ночь, и к обеду уже все вокруг было покрыто белым ковром. Яркие темно-бордовые и желтые листья, еще висящие на деревьях, облетели и скрылись под снегом, а те из них, что остались, выдержали натиск морозного ветра, — сникли, пропитались влажностью и поблекли, стали однотонно-серыми. Солнце померкло, утратило свой яркий оранжевый цвет, превратившись в подобие желтка от яйца инкубаторской курицы, и стало совсем далеким. Теперь оно было редким гостем в Викиной комнате — по утрам Вика просыпалась раньше его, днем было не до солнца, а вечером она не могла проститься с солнцем, потому что все окна в квартире были расположены на восточной стороне.

— Ненавижу. Если бы ты только знала, Лерка, как я ненавижу зиму! Три месяца не жизни, а ожидания жизни. Как медведь в берлоге — притаишься и ждешь, когда солнце снова станет ярким. Это же несправедливо — целых три месяца в году человек вынужден просто вычеркнуть из своей жизни! — Вика обиженным голосом делилась с Лерой своими мыслями.

— Возможно, ты права, — соглашалась Лера, — но у зимы все-таки есть одно преимущество.

— Можно лепить снежную бабу? — с сомнением в голосе предположила Вика, вспомнив, с каким радостным нетерпением в детстве она всегда ждала появления снега.

— Я не об этом, — улыбнулась Лера, — просто после зимы, когда наступает весна, ты испытываешь такие чувства, которые не смог бы испытать, если бы не было зимы, если бы не было этого самого ожидания… Я, наверное, не совсем понятно объяснила.

— Нет, все понятно. В общем-то ты права. Не зря, наверное, весной все люди сходят с ума.

Вика и Лера сидели возле окна за столом на кухне и поглощали обед, который Вика приготовила на скорую руку. Некоторое время обе молчали, вглядываясь в хаотичное движение снежных хлопьев за окном.

— Черт, — Лера внезапно выругалась и досадливо отшвырнула надкусанную котлету, — я больше не могу! Почему все пахнет рыбой? Меня тошнит от этого запаха!

Она подняла глаза, столкнулась с Викиным взглядом.

— Рыбой? Я не чувствую…

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, пораженные одной и той же мыслью, и наконец Вика, едва шевеля губами, задала Лере традиционный вопрос, который обычно задают всем женщинам врачи-гинекологи:

— Когда у тебя были последние месячные?

Как оказалось, это бедствие случилось с Лерой почти два месяца назад.

— И ты не задумывалась?

Лера ее не слушала — она сидела и смотрела в одну точку, полностью поглощенная только своими мыслями. Вика следила за выражением ее лица и видела, как недоумение сменяется настоящим страхом, потом лицо озаряется надеждой и снова застывает неподвижной, ничего не выражающей гипсовой маской.

— А если он не захочет… — Она подняла глаза, и Вика увидела в них такое отчаяние, что ей стало страшно. Она вскочила с табуретки и прижала Леру к себе.

— Да что с тобой, малыш?! Успокойся! Ты ведь еще сама не знаешь, может, и нет ничего…

— Есть, — Лера отстранилась и посмотрела в сторону, — я чувствую, что есть. Я знаю… Мне кажется, я уже давно об этом знала, просто боялась думать, боялась себе в этом признаться.

— Ну а Кирилл? Послушай, — Вика так растерялась, что не могла найти нужных слов, — тебе нужно ему обо всем рассказать… Может быть…

— Что — может быть? Ты думаешь, он захочет?

Вика опустила глаза.

— А ты, Лера? Ты — хочешь?

Ей было немного страшно произносить эти слова. Страшно, потому что теперь, когда они так внезапно обнаружили появление нового существа, жившего внутри Леры, Вика внезапно ощутила какую-то странную отстраненность. Лера была здесь, она была прежней — и в то же время Лера изменилась, стала другой. Несколько минут назад Вика могла бы говорить с Лерой обо всем на свете — совершенно спокойно и естественно, даже о той же беременности, если бы Лера сама… Если бы сама Лера, вот эта Лера, сидящая здесь, перед ней, не была беременной. Все перевернулось в один момент. Внутри ее был маленький живой человек — и Вика испугалась обидеть ее одной мыслью о том, что эту жизнь можно погубить.

Лера молчала.

— Лерка, — грустно позвала Вика и заботливо откинула прядь с ее лица, — ну что с тобой?

— Ты же знаешь, как сильно я его люблю. Правда ведь знаешь?

— Знаю. — Вика пододвинула табуретку, уселась рядом, прижала к себе Лерину голову и принялась нежно перебирать ее волосы.

— Я люблю его больше… больше всего на свете. Больше жизни! — Лера всхлипнула.

— Ну, успокойся. Не надо так. Ты хочешь родить этого ребенка, да?

— Иногда мне кажется, — Лера, полностью поглощенная своими мыслями, даже не услышала, о чем ее спросила Вика, — иногда мне кажется, что я люблю его настолько сильно, что готова умереть, просто умереть. И еще… Помнишь, я тебе об этом уже говорила. Помнишь? — Лера подняла заплаканные глаза.

— Да о чем? Ты сначала скажи…

— О том, что он относится ко мне не так, как я к нему.

— Это тебе просто кажется. — Голос у Вики немного дрогнул, но Лера этого не заметила. — Он тоже тебя любит.

— Любит, — согласилась Лера, — но не так сильно, как я его. Я его так люблю, что мне иногда становится страшно.

— Чего же здесь бояться?

— Ты не понимаешь, — Лера отстранилась, поправила волосы, — я не смогу жить без него.

— Да кто тебе сказал, что ты должна жить без него?

— Я боюсь, что он меня разлюбит. Знаешь, Вика, я рожу этого ребенка!

Она подняла глаза, мокрые от слез, и Вика отшатнулась.

«Сумасшедшая», — мелькнуло в голове. Лера и впрямь напоминала купринскую Олесю, лесную ведьму, и в глазах светилось настоящее безумие.

— Лера, прошу тебя, успокойся. Умоляю! — Вика попыталась снова прижать ее к себе, но Лера отстранилась, достала из пачки тонкую длинную сигарету и затянулась — нервно и глубоко.

— Я ему ничего не скажу. До тех пор, пока… Пока не будет поздно.

— Почему? — Вика не могла понять, почему подруга упрямилась.

— Потому что он не захочет. Я знаю, что не захочет. А я все равно!

«Может, и нет никакого ребенка, — подумала Вика, — хоть бы не было!»

— Лера, — она снова принялась уговаривать ее не делать глупостей, — ребенок — это не игрушка. Ты родишь его навсегда, понимаешь? Потом ты уже не сможешь от него отказаться, тебе придется о нем заботиться, и все остальное…

Вика чувствовала, что говорит как-то невыразительно, коряво, что не может подобрать нужных слов для того, чтобы выразить свои мысли — впрочем, и мысли у нее были путаными.

— И потом — твои родители. Думаешь, твой папа будет рад, когда узнает, что скоро станет дедом? Сомневаюсь. — Вика, не став дожидаться Лериной реакции, сама ответила на свой вопрос: — Ну, Лариса, предположим, женщина прогрессивная, она поймет… И все равно.

— Вика, мне девятнадцать лет. Между прочим, моя мама родила меня в двадцать. Почему я не имею права? Нет, это все ерунда. Мама прекрасно относится к Кириллу, она его обожает и находит обворожительным. Папочка, кстати, против него тоже ничего не имеет. Так что дело не в этом. Дело в нем, Вика! Понимаешь, в нем!

— Ты думаешь, он будет против?

Лера только кивнула, досадливо затушив в пепельнице окурок.

— Но его можно понять, — задумчиво произнесла Вика, — мужчины всегда боятся ответственности. А ведь ребенок — это большая ответственность…

— Заткнись!

Вика едва успела пригнуться. Мимо пролетела чашка, с грохотом ударилась об стену и разбилась на мелкие кусочки. Вика и сама почувствовала всю степень казенности своей последней фразы, а Лера, в свою очередь, даже не подумала извиниться.

— Не нужно мне цитировать учебник по психологии! Ты не лучше меня знаешь про ответственность. Ты не можешь этого знать!

Вика смотрела на разноцветные осколки, которые лежали возле стены в густой коричневой луже. Лера всегда наливала себе кофе заранее, предпочитая пить его теплым, а не горячим. Теперь он остывал на полу. Голубые и розовые горошины на осколках чашки выглядели глупо.

— Это не повод для того, чтобы бить посуду, — хмуро заметила Вика.

— Не повод?! Ты так считаешь, да? А я вот считаю по-другому!

Вика не успела и глазом моргнуть, как об стену ударилась вторая, на этот раз пустая, чашка, с такими же голубыми и розовыми горошинами.

— Ты становишься социально опасной. — Вика проводила глазами чашку и перевела взгляд на Леру, но та уже совсем выбилась из сил. Моргнула, еще раз моргнула, заморгала часто-часто и разрыдалась, уткнувшись в Викины колени. Вика молча гладила ее по волосам, только изредка тихонько приговаривая:

— Ну, не надо так. Все будет хорошо. Вот увидишь. Он же любит тебя, глупая…

Лера потихоньку успокаивалась. А Вика все гладила и гладила ее мягкие волосы, пропускала их между ладонями, закручивала между пальцами — и не могла, никак не могла избавиться от преследующей ее мысли. Мысли о том, что Лера в принципе не ошибается. Что Лера права, что она совершенно точно чувствует то, что и словами не выразишь. Слова — это настоящая нелепость. Что значит случайный взгляд, который Вика поймала на себе несколько дней назад? Что означает прикосновение руки, которое длилось чуть дольше, чем длится простое прикосновение? Совсем чуть-чуть, и все-таки дольше. На секунду, может быть, на две — но может быть, Вике все это показалось? И если бы не было того глупого поцелуя в больнице, то не было бы и взглядов, и прикосновений? Ведь он, черт возьми, встречается с Лерой и любит Леру — к чему тогда эти взгляды и эти прикосновения, которые ничего, кроме страха, в Викиной душе не рождают? Глупо, нелепо — и бессмысленно.

Через три дня Лера прошла ультразвуковое исследование. Подозрения подтвердились. На листке бумаги, слегка подрагивающем в ее руках, неровным крупным почерком было написано: «Прогрессирующая беременность 6,5–7 недель. Размер плодного яйца — 18 мм».

— Восемнадцать миллиметров, — Лера опустила листок вниз, — ты можешь себе представить, Вика, — восемнадцать миллиметров! А ведь это человек!

— Это еще не человек, — почему-то хмуро ответила Вика, — это плодное яйцо.

Встретившись глазами с Лериным взглядом, она улыбнулась.

— Ну, так что ты решила?

— Я же тебе уже сто раз говорила — буду рожать! Теперь нужно подумать о том, каким образом я преподнесу эту новость маме. И папе. Хотя в принципе папа — это уже мамина забота, — беспечно закончила Лера.

— Ну а… — начала было Вика, но Лера ее оборвала, сразу догадавшись, о чем та собирается ее спросить:

— Давай пока не будем. Я еще не готова… Мне надо подумать, прежде чем сказать ему об этом.

— Но ты все-таки скажешь? — с тревогой всматриваясь в ее глаза, настаивала Вика.

— Не знаю. Наверное, все-таки не скажу.

— Тогда я ему скажу! — выпалила Вика и сразу заметила, как побледнела Лера. — Только не нужно падать в обморок. — Она сжала в своей руке холодные Лерины пальцы и умоляюще заглянула ей в глаза: — Прошу тебя, Лера… Это ведь не игра. Это слишком серьезно. Он должен знать, неужели ты не понимаешь! Это ваш общий ребенок, а значит, и решение должно быть общим!

— Я боюсь, — прошептала Лера, — боюсь, что он будет против, что он будет настаивать…

— Да с чего ты взяла? С чего, Лерка?

Вика не понимала, откуда у Леры взялась эта непоколебимая уверенность в том, что Кирилл не захочет ребенка.

— Не знаю, — Лера энергично замотала головой из стороны в сторону, — просто мне так кажется. Вика, я тебя умоляю, не говори ему.

— Неужели ты не понимаешь, — отрывисто, чуть ли не по буквам, произнесла Вика, — если он будет против сейчас, он будет против и потом. Какая разница?

— Потом уже ничего нельзя будет сделать! — упрямо возразила Лера. — Потом ему придется с этим смириться, а когда появится ребенок — его ребенок, наш общий ребенок, — тогда все будет по-другому! Он увидит, он полюбит его!

— Почему ты не хочешь дать ему возможность полюбить этого ребенка раньше?

Вика еще очень долго уговаривала Леру рассказать о своей беременности Кириллу, но все ее усилия оказались тщетными.

— У меня родится девочка, — мечтательно произнесла Вика, когда они уже вернулись из диагностического центра и сидели на кухне у Вики. Вика ставила на стол чашки, а Лера сидела возле окна и задумчиво смотрела вдаль, туда, где таял, утрачивая свою сверкающую белизну, снег, превращаясь в мутную серую воду. — Я очень хочу девочку. Так хочу, что иногда мне кажется — я просто не смогу полюбить мальчика.

— Глупости, — улыбнулась Вика, — какая разница?

— Ну что я с ним буду делать — с мальчиком, — удивленно подняв брови, возразила Лера, — скажи, пожалуйста? Девочке можно завязывать бантики, покупать платья, с оборками, с кружевами… Девочка — это девочка.

— Да, — протянула Вика, — безнадежный случай. Послушай, а правда, что все беременные женщины дуреют?

Лера затянулась сигаретой.

— Тебе не мешало бы бросить курить. Говорят, что это не очень полезно…

— Ерунда, — беззаботно отмахнулась Лера, — ничего страшного. Все курят.

— Все — это кто?

— Вика, давай ты не будешь моей мамой? Она у меня уже есть. Послушай, через два месяца он начнет шевелиться, толкаться внутри меня… Ты просто не представляешь, Вика, как я счастлива!

Вика обернулась и, пристально посмотрев на подругу, снова разглядела два маленьких коричневых прожектора, светящихся счастьем. Вздохнув, она принялась разливать чай.

— А как же институт?

— Посмотрим, — Лера по-прежнему оставалась беззаботной, — может, возьму академический. А может, и не буду брать, если папочка все устроит. В общем, это все не важно. Важно то, что я скоро стану мамой!

Совсем немного времени оставалось до Нового года. Вика вместе с Лерой и Кириллом собиралась встретить его на даче. Автором безумного проекта выступал сам Кирилл, который заявил, что ничего лучшего придумать просто невозможно. Вика и Лера сначала удивились, потом взбунтовались, а потом, подумав, согласились, даже с некоторым восхищением — по крайней мере это будет что-то совершенно ни на что не похожее!

Но до праздника еще нужно было успеть сдать зачеты — зимняя сессия в этом году была сложной, особенно у Вики. Лера, которая наметила откровенный разговор с родителями на время окончания зимней сессии, тоже решила подойти к ней со всей возможной ответственностью — хорошие оценки будут аргументом в ее пользу. Кирилл, насколько Вика была в курсе, продолжал оставаться в неведении по поводу Лериной беременности.

В течение недели Лера появлялась редко. В выходные она иногда звонила по утрам, спускалась вниз с учебником или тетрадкой под мышкой, и они вместе с Викой принимались разбираться в хитростях экономики управления или экологического контроля за производственными процессами. Они засиживались допоздна — сначала Лера читала лекции вслух, потом, захлопнув тетрадку, пыталась воспроизвести с Викиной помощью все то, что смогла запомнить. Потом они откладывали учебники в сторону, смотрели телевизор, потом, как правило, Лера звонила Кириллу и часа полтора висела на телефоне — за это время Вика успевала приготовить обед. После обеда они еще некоторое время читали лекции, потом просто валялись на кровати, болтали обо всем на свете, иногда дремали, потом снова читали лекции… Поздно вечером Лера уходила и пропадала на неделю. Иногда, один или два раза, они заходили ненадолго вместе с Кириллом — пили чай, смеялись, курили. Вика уже не замечала никаких взглядов, никаких прикосновений — и это радовало ее больше всего.

Лера захлопнула тетрадку и попыталась повторить фразу, которую только что прочла. Получилось что-то невнятное.

— Да, — усмехнулась Вика, — что-то, где-то, а в общем — непонятно… Давай снова.

— Я устала, — взмолилась Лера.

— Давай отдохнем, — тут же согласилась Вика, которая сама, наверное, еще сильнее, чем Лера, устала слушать весь этот бред, совершенно ей не нужный. — Кофе?

— Чай, — улыбнулась Лера, — ты же знаешь, я теперь не пью кофе! На третьем месяце беременности это вредно!

В этот момент зазвонил телефон. Вика сняла трубку и услышала голос Кирилла.

— Привет, солнышко, — в своей обычной манере поприветствовал ее Кирилл.

— Привет…

Некоторое время они болтали — просто так, ни о чем, а потом Вика передала трубку Лере.

— Занятия на сегодня отменяются, — закончив разговор, Лера просияла, — он сейчас приедет.

— Ты же… Мы же собирались закончить те две лекции, — запротестовала Вика.

— Ну и что? В другой раз закончим! — со свойственной ей беспечностью отмахнулась Лера.

Вика набрала побольше воздуха в легкие — и тут же его выдохнула. Ну почему она должна думать о Лериных зачетах? Ну не сдаст — подумаешь, ее проблемы! У Вики собственная сессия на носу! Пытаясь подавить растущее чувство досады, она поставила чайник на плиту. И что теперь? Да пускай катится ко всем чертям! Подумаешь…

— Ты обиделась? — Лера незаметно подошла сзади и обняла Вику за плечи.

Вика, не в силах совладать с эмоциями, грубо отстранилась.

— Да ну тебя, Лерка. Совсем головы на плечах нет. У тебя же завтра зачет! Ну неужели нельзя было всего лишь один день обойтись без Кирилла?

— Ты ничего не понимаешь. Ну, не дуйся, родная, — Лера слегка коснулась губами Викиной щеки, — я тебе обещаю: через час, максимум через два я его выгоню! И мы опять будем учить экономику управления!

— На кой черт она мне сдалась, твоя экономика управления, скажи пожалуйста, — пробурчала Вика, — я-то здесь при чем?

— Ну пожалуйста, не обижайся. Я же вижу, что ты обиделась!

— Да нет, Лера, я не обиделась. Это просто глупо. — Вика как будто бы пыталась что-то доказать самой себе. — Ты чай будешь?

— Нет. Он же сейчас придет. Я пойду приведу себя в порядок — видишь, у меня волосы совсем растрепанные…

* * *

Вика ходила по квартире, не зная, чем себя занять. Она чувствовала себя рыбой, выброшенной на берег. Оглядываясь по сторонам, она ловила себя на мысли, что видит какую-то тень. Наверху открылись двери лифта, хлопнула дверь. Вика сидела на кухне и пила горячий кофе из единственной оставшейся целой чашки в горошек. Она изо всех сил пыталась сосредоточиться на тексте, который был раскрыт перед ее глазами. Но в голове абсолютно ничего не откладывалось. С досадой захлопнув учебник по психологии внутрисемейных отношений, Вика закурила, откинувшись на спинку стула.

Что же с ней происходит? Что это за странная реакция, откуда это чувство обиды? Ведь Лера, в конце концов, не ее собственность, она имеет полное право делать то, что хочет. Лера не обязана оставаться с Викой только потому, что Вика так ждала этого дня, только потому, что Вика отложила в строну свои собственные учебники — только ради того, чтобы провести воскресенье с Лерой. Откуда эта глупая зависимость? Неужели виной всему — одиночество, простая тоска? «Вполне возможно, — подумала Вика, — что Ленка Неверова права. Мне просто не хватает мужика. У меня ведь нет никого, кроме Лерки. Никого!»

В голове промелькнул неприятный разговор все с той же Неверовой по телефону. «Ты — всего лишь тень свой подруги…» Неужели это так?

— На тебе сошелся клином белый свет, — громко пропела Вика, попытавшись хоть как-то поднять себе настроение. Ничего путного из этого не вышло. — Но пропал. За поворотом. Санный след! — закончила она совсем пессимистично и прислушалась: наверху раздавались громкие голоса. Вика не могла разобрать ни слова. Она тут же вспомнила, как поступала в подобном случае в детстве: к примеру, если они с Лерой ругались, Вика часто прикладывала ухо к батарее или к стене — тогда можно было услышать, о чем Лера разговаривает с мамой или с папой. Опустившись на колени, Вика прислонилась щекой к батарее и тут же с криком отпрянула: батарея была до такой степени горячей, что на щеке осталась красная полоса.

Включив свет в ванной комнате, она подошла к зеркалу и внимательно рассмотрела свое лицо. Ожог, конечно же, был временным, краснота таяла буквально на глазах, цвет лица становился прежним. Через несколько минут на лице осталась одна тоненькая красная полоска, которая уже не исчезала. «Ну и дура! — подумала Вика, — настоящая идиотка! Это же надо было…»

На столе так и остался стоять недопитый кофе. Вика упала на диван, обессилев, и погромче включила музыку — чтобы не возникало соблазна прислушаться к разговору наверху, который определенно происходил на повышенных тонах. Примерно через полчаса в одной из пауз между песнями она услышала звонок в дверь. Резко поднявшись с дивана, выключила музыку и, даже не глянув в дверной глазок, открыла.

Перед ней стоял Кирилл. Даже не поздоровавшись, не спросив, можно ли войти, он переступил порог, бесшумно закрыл за собой дверь и некоторое время молча смотрел на Вику. А потом тихим и незнакомым голосом спросил:

— Почему ты мне не сказала?

Вика смотрела на него широко открытыми глазами и ничего, абсолютно ничего не понимала. Она почувствовала, как страх — настоящий страх, какое-то затаенное предчувствие чего-то ужасного, но неминуемого — наполняет душу. И дело было даже не в вопросе, который она услышала. Дело было совсем в другом — в блеске глаз, в сжатых губах, в складке, так глубоко и отчетливо прорезавшейся вдруг у него между бровями, и еще в чем-то… Вика и сама не понимала — она просто чувствовала.

— Почему ты мне не сказала? — снова повторил он, и Вика инстинктивно отступила на шаг.

— Что? — Голос сел, стал чуть хрипловатым. Она даже не узнала его, свой собственный голос. — Что я тебе не сказала?

В голове мелькнула мысль о Лериной беременности — конечно же, он говорит об этом. Но, собственно, почему она должна была ему говорить? С чего он взял…

Вика набрала в легкие побольше воздуха, приготовившись дать достойный отпор его наступлению.

— Я…

Больше она ничего не смогла произнести. Взглянув в его глаза, она увидела в них что-то такое, что заставило ее замолчать. Невидимый барьер, непреодолимое препятствие, о которое, словно мелкие капли дождя от оконного стекла, отскакивают и теряются в пустоте все мысли и несказанные слова.

— Почему ты не сказала, что это ты?! Что это ты писала мне письма? Ты, черт возьми, а не Лера!

«Сейчас он меня ударит», — пронеслось в голове, и Вика, повинуясь инстинкту, поднесла ладони к лицу. Опустив глаза, она смотрела в пол, механически пытаясь проследить глазами извилистый путь ломаной коричневой полосы на линолеуме. Нахмурив брови, она полностью сосредоточилась на этом занятии — глаза как будто приклеились к этой заколдованной коричневой дорожке, которая почему-то никак не хотела заканчиваться, ползла по полу, как длинная змея, терялась в толпе других точно таких же извилистых ломаных линий, снова появлялась… Или, возможно, это была уже не та, а какая-то другая линия.

— Я тебя спрашиваю почему. — Теперь его голос прозвучал глухо, и вопрос был даже не вопросом — он как будто бы и не ждал от нее ответа, как будто совсем забыл о ней и разговаривал сам с собой.

— Кирилл, — наконец выдавила она из себя, — я не понимаю, что произошло.

— Произошло все. Мне просто интересно, как могло получиться…

Он не договорил — в этот момент зазвонил телефон. Вика потянулась за трубкой, но Кирилл, снова напугав ее, внезапно сорвался с места и перерезал ей путь:

— Ну нет уж! Не получится! Никаких телефонных звонков, никаких разговоров… — И решительно выдернул шнур из розетки.

— Ты что, бить мня будешь? Или пытать?

Она смотрела в его глаза — теперь блеск полностью исчез, наверное, потому, что изменилось освещение. Глаза показались ей мертвыми. «Бумажные глаза», — странное сравнение, промелькнувшее в голове, показалось достаточно точным. В них застыла какая-то глухая ярость. Кирилл стоял совсем близко, и она почувствовала, что от него слегка пахнет спиртным. Хотя, возможно, ей это просто показалось…

— Не придумывай. — Он замер на месте, держа в руке телефонный шнур, и в нерешительности оглядывался вокруг себя, совершенно не понимая, как теперь избавиться от этого провода. Он выглядел растерянным, словно ребенок. Вика поняла причину его замешательства.

— Брось на пол.

— На пол?

Он механически разжал пальцы — шнур упал на пол, и Кирилл облегченно вздохнул, как будто только что избавился от непосильной ноши. В этот момент Вика почувствовала, как к ней возвращается чувство реальности.

— Ну, проходи, — сказала она спокойно, — или так и будешь стоять в прихожей? Вы что, с Лерой поссорились?

— Поссорились, — сумрачно подтвердил он, снял ботинки, небрежно бросил куртку на тумбочку, стоящую возле зеркала. Вика стояла на том же месте и наблюдала за ним. Он молча прошел мимо нее в комнату, подошел к окну и, не оборачиваясь, спросил:

— Водка есть у тебя?

— Водка? — Вика удивленно подняла брови. — Неужели все настолько плохо?

— Так есть или нет?

Он наконец обернулся, и она молча, повинуясь его взгляду, подошла к серванту и извлекла из бара литровую бутылку водки. Эту бутылку почти полтора года назад вручили в качестве презента Викиному папе. Но папа вскоре уехал за границу, водку с собой, естественно, брать не стал, а оставил ее Вике. Но Вика водку не пила.

— Составишь мне компанию?

Она хотела возразить, что не пьет водку, не любит ее пить, но, внезапно почувствовав его жуткое состояние, согласилась, раздраженно подумав про себя: «Кажется, у меня появился еще один маленький ребенок. Теперь — мальчик. Отлично, в девятнадцать лет — двое детей». Чувство юмора ей не изменило — по крайней мере хоть это обнадеживало. Она достала из серванта две рюмки и отправилась на кухню — нарезать колбасу и маринованные огурцы.

Через некоторое время они уже сидели за столом. Кирилл все время смотрел в сторону, как будто в чем-то провинился. Разговор никак не хотел завязываться — первую рюмку они выпили молча, только стукнув рюмки одна о другую. Кирилл, слегка поморщившись, закусил, а Вика закашлялась до слез. Молчание становилось тягостным — Кирилл смотрел в одну точку прямо перед собой и, казалось, даже не замечал Викиного присутствия.

— Я не понимаю, что все-таки произошло, — наконец проговорила Вика, — что у вас случилось? Вы же никогда раньше не ругались…

— Откуда ты знаешь? — Он усмехнулся и посмотрел на нее исподлобья.

— Она бы мне рассказала. — Вика пожала плечами, словно удивляясь бессмысленности его вопроса.

— С чего ты взяла? — Он продолжал решительно стоять на своем. — Почему ты решила, что она обязательно тебе обо всем должна рассказывать, Вика? Ты что — ее духовник?

— Я ее подруга, Кирилл, — мягко возразила Вика, — а это иногда больше, чем духовник…

— Ерунда. Ты вообразила себе… черт знает что. Этого нет.

— Чего — нет? — Вика, прищурившись, пыталась понять, насколько серьезно он говорит.

— Ничего нет, — упрямо повторил он, — нет этих отношений, которые ты придумала. Между тобой и Леркой… Ты для нее ничего не значишь!

— Не смей так говорить! Ты не знаешь! Ты не можешь этого знать! — вспылила Вика.

Он не стал возражать. Молча наполнил рюмки, поднял свою, дождался, пока поднимет и Вика, стукнул небрежно и быстро опрокинул. Вика повторила его маневр. На этот раз водка показалась ей не такой ужасной, как первая рюмка, — или она правильно выдохнула, или вдохнула, или еще что-то… Через несколько минут молчания Кирилл снова вернулся к неприятному для Вики разговору.

— И все-таки почему ты мне не сказала, что это ты, а не Лера писала мне письма в армию?

— А кто тебе сказал? — спросила Вика просто ради того, чтобы немного оттянуть время, собраться с мыслями.

— Лера, кто же еще.

— Понимаешь, Кирилл, это не совсем так. Мы писали письма вместе. Вернее, я их придумывала, записывала, но всегда советовалась с Лерой…

— Ерунда, — он снова наполнил рюмки, — эти письма писала ты. Ты, а не она. Она их просто переписывала. Получается, что я переписывался с тобой, а не с ней. Так ведь, Вика?

— Ты что-то зачастил, — она взглядом указала на водку, — но я с тобой не согласна. Ты переписывался не со мной…

— Но и не с Леркой, черт возьми! Вообще… — он на минуту замолчал, словно раздумывая над какой-то внезапно пришедшей в голову мыслью, — вообще непонятно, с кем. С каким-то несуществующим человеком…

Вика зажмурила глаза. В памяти отчетливо всплыли слова — почти те же самые слова, произнесенные другим голосом почти пять лет назад. «Получился какой-то придуманный, несуществующий человек, что-то среднее между мной и тобой, а на самом деле — не я и не ты». Она вспомнила слезы, текущие по Лериным щекам, вспомнила, как прижимала ее к себе, пытаясь утешить и не зная, что можно возразить на эти слова.

— Знаешь, Кирилл, — она задумчиво провела рукой по волосам — движение получилось слегка замедленным, немного неестественным, и она почувствовала какое-то странное, незнакомое, но приятное тепло в затылке, — возможно, ты и прав. Только я не понимаю, почему это для тебя так важно. Какая, в конце концов, разница, с кем из нас ты переписывался пять лет назад? Ведь сейчас ты с Лерой, и это тебя вполне устраивает…

Она успела пожалеть о своих словах прежде, чем услышала его ответ. Но было уже поздно.

— Если бы это меня устраивало, я бы не думал целыми днями о тебе.

— Ты пьян, — она отодвинулась от стола, встала, подошла к окну и приоткрыла створку, — ты просто пьян. И ты мне обещал. Пожалуйста, подай мне сигареты.

— Что я тебе обещал?

— Ты обещал мне больше никогда не говорить на эту тему. Пожалуйста, дай мне сигареты.

Он никак не отреагировал на ее повторную просьбу, и Вике пришлось вернуться к столу. Он поймал ее за руку и притянул к себе. Она снова увидела близко от себя его глаза, почувствовала дыхание — и снова не поняла своих чувств.

— Отпусти, мне больно.

— Неужели ты думаешь, что тот поцелуй в больнице был чистой случайностью? — Он отпустил ее руку, и Вика снова села на свою табуретку.

— Я вообще об этом не думаю, — ответила она.

— А я думаю, черт побери! — Кирилл снова выругался и, не дожидаясь Вики, выпил и снова наполнил свою рюмку.

Вика смотрела широко открытыми глазами — она никогда не видела его в таком состоянии.

— Какой в этом смысл?

— Я не знаю, — немного раздраженно, как показалось Вике, ответил он, — я не задумывался над смыслом. Но ведь это не могло быть случайностью!

— Почему? Я тебя не понимаю!

— Ты не понимаешь? — Он смотрел пристально, взгляд был каким-то колючим, и Вика опустила глаза. — Потому, что сегодня я узнал о том, что пять лет назад переписывался с тобой. Иди сюда, Вика. Прошу тебя, пожалуйста.

Вика подняла глаза. Он смотрел на нее и в то же время — как будто сквозь нее. Она не могла и не хотела уступать его просьбе.

— Нет, — твердо сказала она и, снова поднявшись, отошла к окну и прикурила наконец сигарету. — Пять лет назад ты переписывался с Лерой, Кирилл. С Лерой, а не со мной! Даже если так… К чему все это? Ведь в тот день, ты помнишь, когда я пришла к тебе домой — ты ведь даже не вспомнил, что это была за переписка! Ты не помнил ни о какой Лере, а если, как ты говоришь, Лерой была я, то ты не помнил и обо мне! Все это глупости, просто детство… Настоящее — это то, что было потом. А потом была Лера. Лера, а не я!

Она обернулась и посмотрела на него. Он сидел, согнувшись, низко опустив голову, и, казалось, совсем не слышал ее. Некоторое время в комнате стояла полная тишина, нарушаемая только редкими вечерними звуками улицы, доносящимися из окна, а потом он тихо сказал:

— Тогда почему с самого первого дня меня буквально преследовало ощущение, что я тебя знаю? Что мы с тобой уже были знакомы? С тобой, а не с Лерой! Ты ведь помнишь, я говорил тебе об этом! А ты отшучивалась…

— Да что ты, в конце концов, хочешь этим сказать?! Я тебя не понимаю! — Вика наконец дала выход накопившемуся возмущению и почувствовала, как сразу стало легче.

— Я хочу этим сказать… Я хочу этим сказать, что я хочу тебя. Я хочу тебя, — отрывисто повторил он и поднял на нее глаза. — Сейчас. Здесь. Тебя.

— Не придумывай, — пролепетала Вика побелевшими губами, вжавшись в стену.

Он медленно поднялся со стула и приблизился к ней.

— Ты тоже этого хочешь.

Кирилл уперся руками в стену и наклонился над Викой — она оказалась словно в блокаде. «Ну не будет же он меня насиловать», — промелькнуло в голове, но облегчения от этой мысли она не почувствовала. Было что-то еще, что-то другое, более опасное — конечно же, он не станет заставлять ее делать это насильно…

— Кирилл, прошу тебя, не надо. Лера моя подруга. Она мне больше чем подруга… Я не могу и…

Вика собиралась добавить «не хочу», но он не дал ей этого сделать, поймав за подбородок, закрыл ее губы своими губами, властно раздвинув их… Кометой промелькнула уже знакомая запретная сладость его губ, и через секунду она, упершись руками в его грудь, с силой отстранилась.

— Пусти меня!

Он продолжал сжимать ее подбородок.

— Пусти, мне больно! Пожалуйста…

Он разжал пальцы и снова навис над ней. Она стояла без движения, словно парализованная, прислушиваясь к громким ударам сердца.

— Она ведь тебе больше чем подруга. Она, — он усмехнулся как-то странно, — неужели ты не понимаешь, Вика? Ведь все вокруг это заметили, и я, и даже Леркины родители, и, главное, сама она все это прекрасно знает!

— Что, — глухо спросила Вика, — что она знает?

— Ты — не подруга, — медленно произнес он, — ты просто… тень. Тебя нет, ты полностью в ней растворилась. Неужели ты этого не понимаешь?

Она только покачала головой из стороны в сторону, еще сильнее сжавшись — каждое его слово было как удар. Ей снова захотелось зажать уши и закричать — громко, так, чтобы заглушить его слова, каждое из которых причиняло ей невыносимую боль.

— Ты у нее на поводке. Ты всегда безотказная, ты все стерпишь, тобой можно помыкать, тебя можно будить посреди ночи, ты…

— Она любит меня! — прокричала Вика. — Ты не понимаешь, она тоже меня любит!

— Любит, — спокойно произнес Кирилл, — конечно, любит. А как можно не любить такую преданную собаку?

Размахнувшись, она ударила его по щеке. Расширенными от ужаса глазами она смотрела, как он медленно поднес ладонь к лицу, провел там, где только что, обдав кипятком, прошлась Викина рука. Пунцовое пятно медленно разливалось, бледнея.

— Вот это уже поступок, — тихо сказал он, — еще немного, и ты станешь человеком… Тебе только один раз… хотя бы один раз в жизни, хоть на минуту нужно просто забыть о ней. Забыть, что ты рабыня, и подумать о себе. Просто представь, что ее нет. Ну, попробуй…

Он снова приблизился. Его губы были близко, но на этот раз он не собирался действовать силой. Вика смотрела, опустив глаза, как пульсирует у него на шее голубая жилка, вдыхала его запах и изо всех сил пыталась не слышать его слова.

— Я ведь помню, какими глазами ты провожала нас в тот день в спальню. На даче, помнишь, ты сидела на полу и смотрела снизу вверх… Я даже догадываюсь, почему тебе пришло в голову сесть за руль и умчаться подальше… Разве не так, Вика?

Он выждал некоторое время, но не получил ответа. Вика, зажмурив глаза, вспоминала тот день, дорогу, бегущую навстречу, а потом подняла глаза и снова увидела все ту же голубую жилку, в которой ритмичными толчками пульсировала кровь.

— Так, — тихо, одними губами, прошептала она.

— Тогда попробуй… Попробуй забыть о ней и сделай то, что ты хочешь… — его шепот вился вокруг мочки уха, с каждым прикосновением губ даря вспышки неизведанных ощущений, — сделай то, что ты хочешь.

Несколько секунд они стояли не дыша, а потом Вика, вздрогнув, резко обвила руками его шею и приникла губами к той самой голубой жилке, в тот же момент почувствовав, что это — не предел ее желаний.

Некоторое время они жадно целовались, стоя у окна, а потом он поднял ее на руки и отнес на кровать. Не отрывая губ, он медленно и очень умело — Вика успела это отметить — стянул с нее лямки комбинезона, приподнял футболку и приник к груди. Вика нетерпеливо подняла руки, он снял футболку и снова стал целовать ее шею и грудь. Дрожащими пальцами она расстегнула его рубашку, попыталась проделать то же самое с брюками, но ей не хватило опыта. Кирилл, бережно отстранив ее, сделал все сам. Она вытянулась на кровати, чувствуя, что сходит с ума — каждое прикосновение его губ к телу рождало целую волну незнакомых волшебных ощущений. Она даже представить себе не могла, насколько это замечательно — когда твое тело целует мужчина. Перебирая пальцами его мягкие волосы, Вика думала только об одном — чтобы это никогда не кончалось. Приоткрыв глаза, она заметила, как замелькала комната — как будто Вика и Кирилл занимались любовью на крутящейся карусели. Это сравнение немного позабавило ее, и она решила высказать ему свои мысли:

— Послушай…

Она не узнала своего голоса. Это был голос-стон, исходящий из самой глубины, в которую она никогда раньше не заглядывала. Карусель перед глазами не исчезала — вот мелькнуло кресло, вот телевизор, вот оконные шторы, взлетающие вверх, вот большой глиняный кувшин, черный корпус рояля, зеркало… Он продолжал ее целовать в тот момент, когда она увидела зеркало, и волшебная карусель резко остановилась.

В зеркале, висящем почти напротив, немного наискосок от кровати, отражались мужчина и женщина. Два абсолютно обнаженных молодых тела. Одно — совершенно белое, почти неразличимое на фоне смятой простыни, нежное и тонкое. Второе — смуглое, сильное, мужское тело, властно подмявшее под себя то, другое. Сплетенные воедино тела — Вика и Кирилл. Вика и Кирилл?!

Вскочив, она прижала колени к подбородку и обхватила себя руками. В глазах застыл ужас.

— Что с тобой? — приподнявшись, он смотрел с удивлением.

— Я не могу, Кирилл. Это… это просто безумие, — прошептала она, — так нельзя. Я не могу.

— Да что случилось? — Он нежно дотронулся пальцами до ее бедра, но она вздрогнула, отшатнулась, как будто обожглась.

— Не надо, прошу тебя. Это невозможно. Я совсем не хочу.

— Ты просто боишься. Ты боишься, маленькая моя девочка, — прошептал он, — ведь у тебя не было никого? Скажи, ведь правда?

— Не в этом дело. — Вика еще плотнее прижала к себе колени, ощутив внезапный холод. — Я просто не могу этого сделать. Не могу, потому что Лера…

— Ты снова, — оторвавшись от нее, он приподнялся и сел рядом, — ты снова об этом. Да перестань же, не думай! Неужели нельзя хотя бы один раз в жизни не думать, а просто чувствовать, Вика! Просто чувствовать… Ведь тебе было хорошо!

— Возможно, — Вика нахмурилась, — но теперь уже не будет. Это просто порыв… Это водка. Я не могу, Кирилл. Я не хочу этого. Ничего не будет.

Некоторое время он смотрел на нее не мигая, как будто хотел пронзить своим взглядом насквозь, а потом внезапно обмяк, опустил плечи и откинулся на подушку.

— Как хочешь. Возможно, ты права.

Вика вздохнула, почувствовав, что одержала победу. С плеч как будто свалилась тяжелейшая ноша, и теперь она просто не могла поверить в то, что весь этот кошмар закончился. Руки безвольно упали вниз — она почувствовала сильную слабость и упала на подушку рядом с Кириллом.

— А знаешь, — спустя несколько минут задумчиво проговорил он, — все-таки ты сильная.

Он положил свою ладонь поверх ее ладони и легонько сжал. Вика ничего не ответила. Она продолжала смотреть в зеркало. Все та же картина — те же два обнаженных тела, только теперь — рядом, уже не одно целое, а просто рядом, как будто бы насытившиеся друг другом. В этот момент Вика поняла, что эта глупая история наконец завершилась — больше между ней и Кириллом никогда не будет никаких недоразумений.

«Странно, — подумала она, закрыв глаза, — как все это странно. Интересно, он знает про Леркину беременность? Надо бы встать, одеться…» Она представляла себе Леру — с животом, слегка выпирающим из-под шелкового халатика, с огромным пузом, с коляской, с розовым младенцем на руках, счастливую, безмятежную, все такую же стройную. И Кирилл — гордый, улыбающийся. Вот они идут по улице втроем — она, Лера и Кирилл, на руках у него — ребенок. Совсем маленький, он обязательно будет таким же красивым, как и его мама. Вика открыла глаза. Ей вдруг показалось, что что-то изменилось. Она никак не могла понять, что именно, — они с Кириллом все так же продолжали лежать на кровати, и зеркало… Вика снова посмотрела в зеркало и сразу же поняла, что изменилось. Теперь в нем отражалось уже не два человека, а три.

В дверном проеме стояла Лера — стояла как застывшее изваяние и неподвижными, стеклянными глазами смотрела в то же зеркало. Перед глазами потемнело, и снова комната закружилась — еще быстрее, чем тогда… Когда Вика услышала крик, она отстраненно подумала: «Это не человек. Человек не может так кричать…» А Лера все кричала, все продолжала кричать, зажмурив глаза, изо всех сил, надрывая голосовые связки.

Позже, вспоминая весь этот кошмар, Вика никак не могла восстановить хронологию событий. Что было сначала, что потом — только крик, который еще много месяцев не смолкал у нее в сознании. Только этот дикий крик.

Два черных зрачка, медленно расширяющихся, полностью заполонивших своей чернотой прозрачную голубизну глаз, и ужас, взметнувшийся тяжелой волной, — Вика почувствовала его физически, словно ее с головой окунули в ледяную и неподвижную воду. На минуту ей показалось, что она на самом деле тонет. Глаза Кирилла исчезли — теперь перед ней стремительно мелькали его руки, одежда, слышались какие-то слова, лишенные смысла, как будто он говорил на чужом, непонятном для нее языке. Она тоже протянула руку и попыталась накинуть на себя хоть что-нибудь из одежды, но у нее ничего не получалось. Лера все кричала, и Вика подумала о том, что отдала бы все на свете, только бы этот крик прекратился. Она зажала уши, но крик от этого стал только еще громче. Это становилось невыносимым. Лерино лицо, перекошенное гримасой ужаса, полностью изменившееся, чужое, незнакомое, страшное. «Это зеркало, — подумала Вика, лихорадочно сжимая в руке кусок простыни, — это просто зеркало, чертово зеркало…» Оглядевшись по сторонам, она заметила на полу, невдалеке от кровати, утюг. Быстро вскочила на ноги, наклонилась, подняла его и изо всех сил выбросила вперед.

Звук от удара на мгновение почти заглушил Лерин крик. Осколки зеркала, как хрустальный водопад, осыпались на пол. Теперь вместо зеркала напротив Вики зияла черная дыра с неровными, рваными краями.

В ту же секунду в комнате воцарилась мертвая тишина. Лера замолчала. Вика подняла глаза и посмотрела на Леру — теперь уже на настоящую Леру, а не на ее призрак, живущий в зеркале. Зеркала больше не было, а призрак оставался. Лицо — белое как полотно, губы абсолютно неразличимы, глаза — две черные впадины. Трудно было поверить в то, что она жива. Вика сделала шаг вперед и увидела, как Лера отшатнулась от нее, заслонив руками лицо, как будто на нее надвигался страшный фантом. Теперь Лера смотрела сквозь пальцы на то, как лихорадочно и испуганно Кирилл натягивает на себя брюки и рубашку, как медленно, слегка пошатываясь, шаг за шагом приближается Вика — такая же бледная и абсолютно обнаженная. И в этот момент произошло что-то совсем невероятное — Лера улыбнулась.

Лера улыбнулась и, почти беспечно оглядевшись по сторонам, остановила рассеянный взгляд на журнальном столике — там лежала ее тетрадь с конспектами. Она подошла, почти твердой походкой, взяла тетрадь в руки — некоторое время Вика, пораженная произошедшей переменой, не видела ее лица, — затем обернулась и тихо сказала:

— Ты извини. Я звонила, но никто не брал трубку, и я подумала, что тебя нет дома. А мне нужна была тетрадь — вот я и решила воспользоваться твоим ключом. Просто мне нужна была тетрадь.

Голос был совершенно чужим. Вика знала абсолютно точно, что никогда в жизни не слышала этого голоса. Она стояла на месте как вкопанная, не в силах пошевелиться и не зная, что ей делать. А Лера, отвернувшись, уже сделала первый шаг по направлению к выходу. И в этот момент Вика почувствовала, как внутри что-то оборвалось.

— Лера! — тихо окликнула она ее, но Лера не обернулась. — Лера! — снова окликнула Вика, подбежала и коснулась ее плеча.

Лера медленно — слишком медленно — обернулась, глядя куда-то в сторону. Вика увидела, как побелели ее пальцы, судорожно сжимающие коричневую тетрадку. Внезапно они разжались, и тетрадь, раскрывшись на мгновение веером, упала на пол и снова превратилась в простой коричневый прямоугольник. Раздался звук пощечины. Вика зажмурилась от неожиданной мысли — сейчас кожа на щеке разорвется. Когда она открыла глаза, то увидела перед собой Лерины губы. И увидела — именно увидела, почти что не расслышав, слово, слетевшее с них — «шлюха».

Через несколько минут не было уже ни Леры, ни Кирилла. Вика осталась одна. Она сидела на полу, посреди комнаты, сжавшись в комок и обхватив голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону, и все повторяла и повторяла это слово, уже почти потерявшее свой смысл и превратившееся в простой набор гласных и согласных звуков.

* * *

Вика повторяла его в одном ритме с шагами секундной стрелки на часах, успокаивала, убаюкивала себя этим словом… Она понятия не имела, сколько времени прошло с тех пор, когда этот полубред постепенно вытеснил из сознания реальность и превратился в тяжелую и мутную дрему. Проснувшись, она вздрогнула и огляделась по сторонам, не понимая, где она и что с ней произошло. Сознание не дало и нескольких секунд пощады — сразу же, едва она открыла глаза, вспомнилось все то, что совсем недавно она видела во сне. В этом кошмарном сне, который на самом деле не был сном. В комнате было почти светло. Вика разглядела груду осколков на полу, возле того места, где было зеркало. Повернувшись, увидела смятую постель. С другой стороны, на полу, совсем недалеко, лежала коричневая тетрадь. Это было все, что осталось. Повернув голову, она ощутила жуткую боль в каждой клеточке своего тела. Голова кружилась, перед глазами плыло. Приподнявшись, она снова огляделась вокруг. Ничего не изменилось. Ничего, что могло бы дать хоть смутную надежду…

Почти полчаса она провела в ванной, под теплыми струями, несколько раз намыливаясь и смывая с себя пену. «Как будто от этого можно отмыться», — мелькнула странная мысль, и она принялась тереть себя мочалкой еще более ожесточенно. Лерина пощечина осталась на щеке едва заметной розовой полосой. Вика, стоя перед зеркалом, задумчиво провела по ней пальцами. Сделав над собой усилие, она как могла привела себя в порядок, расчесала спутанные волосы, слегка припудрила круги под глазами, убралась в квартире. Даже помыла полы. На все это ушло почти два часа, и тем не менее день все еще не наступил. Было только девять часов.

Она опустилась на диван и принялась обдумывать предстоящий разговор с Лерой. Вика даже представить себе не могла, с чего она его начнет, этот разговор, какими словами сможет вымолить себе прощение. Мысли путались, а в ушах почему-то все еще звучал, громко и отчетливо, тот самый крик, который сводил ее с ума. Это было невыносимо, и от этого никуда нельзя было деться. Вика понятия не имела, что ей теперь делать. Почему-то вспомнился тот самый разговор в ночном клубе, когда стильный мальчик Денис пытался доказать ей, что психология — это всего лишь теория, и ничего больше. Наверное, он прав… Только Вике от этого не легче.

Она сидела, вжавшись в диван, и прислушивалась к шагам наверху. В первый раз в жизни она прислушивалась к ним так внимательно, с затаенным чувством страха. Кажется, это была не Лера — Лера ступает не так грузно и ритмично, Лера более невесома и беспорядочна. Она часто бегает по комнате вприпрыжку, она так редко надевает тапочки, что ее шаги бывают почти неразличимы…

Вскоре Вика поняла, что не может больше сидеть на одном месте. Поднявшись, она принялась ходить по комнате. Отсчитывая шаги, курила сигарету за сигаретой, смотрела в окно. Шнур от телефонного провода продолжал лежать на том самом месте, куда еще вчера его бросил Кирилл. Какой-то суеверный страх помешал Вике снова включить телефон. Преодолев сомнения, она все-таки сделала это, а потом очень долго вертела в руках трубку. Но набрать знакомый номер так и не решилась. А через несколько минут телефон зазвонил сам.

Вика вздрогнула, услышав этот звук, на мгновение застыла не двигаясь, а потом помчалась к трубке, побежала так быстро, словно от этого звонка зависела вся ее жизнь.

— Вика? Господи, ну наконец-то!

Это была не Лера. Это была Лерина мама, Лариса… За последние сутки Вика уже не первый раз поразилась тому, как сильно может измениться человеческий голос. До неузнаваемости.

— Я… — Вика почувствовала, что в горле пересохло, и не смогла выдавить из себя ни слова.

— Вика! Прошу тебя, поднимись, или нет, я сама сейчас к тебе спущусь…

Через минуту Лариса уже звонила в дверь. Фиолетовые, судорожно сжатые губы, черные мешки под глазами — сейчас ей можно было дать шестьдесят лет.

— Что… что случилось?

Лариса не отвечала. Вика, вся превратившись в зрение, всматривалась в ее глаза, пытаясь прочитать в них ответ. Она уже поняла, что что-то случилось с Лерой — что-то страшное, ужасное и, возможно, непоправимое.

— Почему ты молчишь?! Почему? Скажи хотя бы — она жива?

— Жива, — выдохнула наконец Лариса, — она жива…

И разрыдалась, уткнувшись лицом в ладони.

Третье утро подряд начиналось для Вики одинаково: в половине седьмого она уже стояла, бледная, равнодушная, с неестественным блеском в глазах, у дверей палаты интенсивной терапии. Это была не та больница, в которой совсем недавно лежала она, это была совсем другая больница, другое отделение. Но в реанимацию не пускали ни под каким предлогом. Вика стояла у стены и взглядом побитой собаки провожала медсестер и врачей, выходящих из запретной двери.

— Пожалуйста, прошу вас… Только на минуту, на одну минуту. Я только посмотрю. Она моя сестра. Мне очень нужно. Пожалуйста.

Эти слова она повторяла по нескольку раз в день, с одинаковой интонацией. Ответы тоже были одинаково равнодушными — в реанимацию посетителей не пускают.

— Скажите хотя бы, как она…

— Лучше. Сегодня — уже лучше, — услышала Вика на третий день своего дежурства в больничном коридоре. Ее присутствие мало-помалу начинало раздражать больничный персонал, многие смотрели на нее с жалостью. Замечая жалость в глазах врача или медсестры, Вика тут же подбегала и снова начинала упрашивать, чтобы ее пустили в палату, но снова натыкалась на суровое равнодушие. Приходили Лариса и Лерин отец, но их в палату тоже не пускали. Они разговаривали с врачом в приемной и уходили, а Лера продолжала торчать в коридоре.

— Как она? Скажите, как она?

— Девушка, и не надоело вам здесь торчать? Все равно ведь не пустят. Это же реанимация, а не простая палата.

— Пожалуйста… Я заплачу.

— Да что вы! — отмахивались от нее. Никто не хотел брать деньги у «этой полоумной», как окрестил Вику на второй день ее пребывания в больничном коридоре медперсонал. Она стояла там с утра до вечера. Иногда выходила на лестницу, курила. После пяти становилось спокойнее, а в семь часов больница закрывалась, и Вику выгоняли. Она шла по темной улице, мелкие колючие снежинки били в лицо, но она даже не чувствовала прикосновения снега. «Все будет хорошо, — повторяла она сотни раз в день, — все будет хорошо, она выживет, она не умрет. Она ведь сильная…» Где бы Вика ни была — в больнице, на улице или дома, — перед глазами стояла одна картина.

Лера. Одна, в ванной. Проверила, крепко ли заперла дверь. Нахмурилась, напряженно вслушиваясь в тишину — никто не услышал? Слезы по щекам. Вода, тихо стекающая по стенке ванны — чтобы не было слышно плеска. Вода — прозрачная, розовеющая, красная… Наверное, ей было больно, потому что она все-таки закричала. А может быть, просто стало страшно — в самый последний момент. Дверь сломали, когда Лера уже была без сознания… Леркиного ребенка больше нет. Но Леру все-таки удалось спасти, хотя она, наверное, этого совсем не хотела.

— Как она, доктор?

Усталый взгляд, отделенный толстыми стеклами очков, капля пота, стекающая со лба, — странно, ведь в больнице прохладно. Седые брови, нависающие сплошной изогнутой линией над темными щелками прищуренных глаз.

— Сегодня лучше. Но в общую палату переведем не раньше четверга.

— Четверга? А сегодня какой день?

— Сегодня вторник. Послушай, иди домой. Ты совсем измучилась, ну зачем ты здесь стоишь? Даже дни недели не знаешь.

— Я хочу ее увидеть. Мне очень нужно ее увидеть. Мне нужно сказать ей несколько слов. И все.

— Все это я уже слышал, и неоднократно…

Он продолжал задумчиво смотреть на нее.

— Она тебе кто?

— Подруга, — ответила Вика, почему-то не осмелившись соврать, — просто подруга. Но очень близкая.

— С ней все будет в порядке. Опасности уже нет, она просто очень слаба. Знаешь, когда человек теряет много крови…

— Я знаю, — ответила Вика, — я сама недавно лежала в больнице, и я тоже потеряла много крови…

«Почему он не уходит, — подумала она, — почему так долго?..»

— Только на минуту. Идем.

Она даже не поверила в то, что слышит. А он приоткрыл дверь палаты, вошел и, обернувшись, кивком головы позвал Вику за собой.

…Она не сразу узнала Леру. Это полуживое существо практически ничем не отличалось от подушки, на которой лежало. Она полностью сливалась с серым постельным бельем. И только волосы — яркое, неуместное и дерзкое пятно — теперь казались чужими, как будто бы Лера надела парик. Губы, щеки, рука, лежащая поверх простыни, — все было прозрачно-серым. Лера лежала под системой. Желтоватая жидкость из пузатого флакона, подвешенного вниз головой, стекала в ее вену. Вика сжалась от страха. Она просто не ожидала увидеть такое.

Казалось, Лера спала. Но в тот момент, когда Викино лицо появилось из-за спины доктора, она словно почувствовала ее присутствие и приоткрыла глаза — ресницы дрогнули, зрачки расширились. Вика заметила, как медленно они расширялись, и это напомнило ей что-то неприятное. Она хотела заговорить, но не смогла произнести ни звука. Лера некоторое время молча смотрела на нее, а потом ее губы дрогнули, приоткрылись, вытянулись вперед, снова разошлись… Вике не нужно было долго думать, чтобы понять, какое именно слово произнесла сейчас Лера. Однажды, совсем недавно, Вика уже видела, как Лерины губы произнесли это же слово. Вика услышала его так отчетливо, как будто бы Лера прокричала слово «шлюха» на всю палату. В следующую секунду Лера отвернулась к стене. Доктор вопросительно смотрел на Вику. Не говоря ни слова, она повернулась и медленно направилась к выходу.

* * *

В тот же день Вика, никого не предупредив, ни слова не сказав даже Ларисе, уехала из города.

Восемь месяцев Вика прожила у дяди и тети. К занятиям в институте она так и не вернулась, с работы ее уволили. Лере она ни разу не позвонила — просто не знала, что сказать. Когда она наконец снова переехала в родительскую квартиру, на седьмом этаже жили уже другие люди: Лерины родители свою квартиру продали и купили частный дом где-то на окраине города. С тех пор Вика больше никогда не видела Леру. Через пару недель после возвращения она устроилась на бухгалтерские курсы, а еще через некоторое время нашла себе новую работу.