Процесс сотворения

На встречах и во время разговоров часто задают один и тот же вопрос:

— Откуда берется тема для написания? Как возникают строки в стихосложении?

Могу только сказать: если этот процесс мучительно долог, это не творчество, а желание написать что-нибудь на определенную тему.

В творчестве важно состояние души — возвышенное рождает строчки, которые пишутся как бы без участия автора. Это внутреннее состояние невозможно передать словами. Оно отдаленно напоминает работу переводчика, не знающего языка переводимого произведения, а лишь пользуясь тощими подстрочниками. Могу сказать только одно: при написании стихов душа плывет, поет, купается, парит над землей. Чувства напряжения никакого, лишь ощущение себя в безднах космоса. И чем дальше, тем больше трепещет душа и сильнее охватывает непонятное, неосознанное чувство затягивания во вращающуюся воронку, чувство расслабления и жизни в ином мире, а рука порой списывает образы, возникающие откуда-то, и с кончика пера переводит их на чистый лист бумаги. При написании детских стихов это ощущение тихой радости у самой поверхности земли, подобно той, которую испытывают дети, играя в куличики. Причем надо сказать, что творческое чувство многогранно в своих разноплановых состояниях. Таинство писания — дело весьма индивидуальное, оттого и авторы столь различны и по стилю, и по звучанию, имеют свой определенный поэтический голос. Современных поэтов подразделяют на лирических, драматических, детских, подростковых, с исторической, военной, гражданской тематической направленностью. Мне всегда казалось, что все это искусственное подразделение, подделывание в зависимости от знаний автора в той или другой области. Поэты могут быть либо детские, либо взрослые.

Рассказы пишутся с учетом различных познаний под контролем разума, являются продуктом размышления, обобщения и осмысления, логического измерения при написании.

Сказки ближе к рассказам. Фантастика — к стихам; она является также плодом космической связи между разными мирами, ибо приходится витать где-то, возвращаться порой из астрального пространства в свое бренное тело.

Повести, романы — четкая работа разума человека, сознающего хотя бы то, для чего и для кого он пишет. Но в написании большой прозы не всегда все идет по четко намеченному плану. Иногда так захлестывает необычность возникшего поворота повествования, что в корне меняет задуманное, и тогда работа снова начинается с перестройки сюжета.

Написание статей требует чисто документального творчества плюс умения рассказчика, не забывая о том, что газетная или журнальная статья — исторический документ, которым пользуются не один год. И никакого вранья и прогибания под власть.

Переводы прозы — это работа, переводы поэзии — это уже соперничество. Такого мнения я придерживаюсь. Возможно, кто и скажет моими поговорками: «Не лезь в директора, коли не так повернута голова», «Кабы не было дела, в другие сани бы села», «Как ни крути, мне все не по пути», «Скажу — хоп! Попаду в лоб», «Сочинять не гоже, коль крива рожа», «Коль нет огласки, сочиняй сказки, а коль огласили — молчать попросили». Вот такие поговорки пишу сейчас прямо под стук пишущей моей машинки с именем «Унис». А вот куда определить эту серию сочинительства, затрудняюсь.

Писательских имен много. Возьмешь бывший справочник членов Союза писателей — толстая книга. Прием в СП был очень качественным. На слуху сейчас кто? Больше классики прошлого. Их изучают в институтах на филфаках, согласно давнишним программам, в школах. А уж нынешний век так богат писателями, что имена их и в многотомники не поместились бы. В союзы, а их стало большое количество, принимаются даже по самиздатовским книгам. Активные издательства создают именитые сборники «талантов». Попробуй тут разберись, кто чего стоит, когда критика почила. Разговор в этой главе пойдет о писателях, с которыми мне посчастливилось жить в одно время, — это достойные члены СП СССР и РФ.

Писатели и их автографы

С каждым днем усиливается ощущение потери жизненного времени. Надо сказать, что и чувство времени тоже изменилось. Теперь уже неопровержимо доказано, что меняется климат, сдвигаются полюса Земли. Но я давно чувствую и другое. Пусть так же восходит солнце, так же оно опускается за горизонт. Но происходит это с большей скоростью. Говорят, люди стали дольше жить. А мне кажется, не дольше, просто быстрее по времени протекает год. Может, это от быстротечной жизни города? С большой загруженностью, когда забываешь: сколько времени? Но ведь то же самое происходит со мной вне города на отдыхе!

А как время летит, когда сидишь за письменным столом! Было утро, глянул — уже обед. И вечер подкатил. Если бы не позывы желудка, не было бы ощущения прожитых часов.

Ощущая стремительность потери жизненного времени, решаюсь еще раз просмотреть книги в домашней библиотеке. Те, что вроде мне уже не нужны, особенно детские, передать тем, кому они нужнее. Снимаю с полок, углубляюсь в чтение. Меня особенно взволновали книги с дарственными надписями от живших и живущих авторов. События, встречи, история каждого автографа, воспоминания захватывают меня. Решаю: пусть эти короткие надписи на подаренных книгах воскреснут на страницах автобиографической рукописи вместе с именами писателей и их книгами.

Старейший тверской писатель ПЕТР ПЕТРОВИЧ ДУДОЧКИН, суховатый, подтянутый, умеренный в оценках, неторопливо, солидно периодически прогуливающийся по улице Советской. И всегда встречаешь его в обществе кого-то. Квартира писателя находилась на Свободном переулке, напротив горсада, рядом с библиотекой имени Горького. Жена — страховой агент, сын, дочь замужем, живет в Москве. Маленькая квартирка из двух комнат. Мог бы иметь другую жилплощадь. Тогда государство занималось этими вопросами, точнее, Литфонд СП СССР, выделяя из бюджета деньги на строительство квартир для писателей. Но Петр Петрович отказывался — не хотел менять место, удобное для него. Мы, писатели, ведь эгоисты! Чаще — надомники-одиночки. Судя по количеству написанных и напечатанных книг, доход был невелик, видимо, жил на средства, которые зарабатывала жена. Знакомство с Петром Дудочкиным было непродолжительным, уличным, как и краткие разговоры. Я только вставала на писательский путь и не предвидела, какой будет эта тропа от письменного стола до книжного прилавка и библиотечной полки.

Мне были подарены книги: «Бельские новеллы» (1967 г.), «Необычное в обычном» (издательство «Просвещение», 1967 г.) с автографом для моей младшей дочери: «Тамаре Вахровой, хорошей девочке, с пожеланием быть всегда хорошей. С днем рождения! Петр Дудочкин. 13 сентября 1968 г.»

Подпись в подаренной 12 марта 1980 г. книге «Ее судьба» (издательство «Московский рабочий», 1971 г.) гласит: «Г.Р. Лагздынь. Дорогая

Гайда! Я рад, что сбылось мое желание: ты пишешь для детей, и хорошо». В издательстве «Правда» (М., 1966 г.) в «Библиотечке «Крокодила» в маленькой книжонке «Горсть крапивы» чувствовался бойцовский дух этого писателя. Я ему симпатизировала, он мне тоже.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ ПОПОВ встретил мой приход в литературу чуть враждебно. Этому способствовали его жена и мои успехи в песенном жанре. Песни на мои стихи в то время исполнялись многими коллективами. Кстати, я начинала свое песенное творчество в работе с хором вневедомственной сторожевой охраны города Калинина. Руководил им участник ВОВ, инвалид, композитор-самоучка Анатолий Рощин. В хоре пела моя мама Феврония Константиновна Бородиновская. Это были трудные годы в моей жизни — одна, с двумя детьми, с маленькой зарплатой учительницы, преподавательская работа в Учреждении ОН-55/1, работа с осужденными, лишенными прав по суду. Н. Попов тоже писал тексты для песен, но мои исполнялись чаще, а однажды на концертном фестивале, который проходил в драматическом театре, в программке вместо Попова впечатали Лагздынь. Жена его Зинаида негодовала. Позднее я поняла, что писатели очень ревностно относятся к собратьям по перу, особенно если их жанры совпадают. Но в книге, подаренной мне в 1980 году, когда я уже была принята в члены СП СССР, появился такой автограф: «Гайде Рейнгольдовне с пожеланием новых творческих удач на благо младших и старших читателей. Н. Попов. 12 марта 1980 г., г. Калинин (быв. Тверь)». Страсти улеглись. Я определила свое основное направление творчества: ушла с пути песенного творчества, но, как оказалось потом, совсем не навсегда, ушла из взрослых стихов в детскую литературу. Жить мне стало в Твери спокойнее: у меня была своя ниша, в которую никто не мог, да и не стремился, попасть, так как пишущих для детей не считали писателями.

Большую роль в становлении моего творчества сыграл АЛЕКСАНДР ФЕОДОСЬЕВИЧ ГЕВЕЛИНГ. Именно к нему пришли мои первые строки. Он возглавлял в газете «Калининская правда» отдел культуры, позднее эту должность занимала замечательная журналистка Марина Владимировна Мотузка, полненькая, красивая, улыбчивая женщина. Какие у нас тогда были прекрасные, отзывчивые журналисты, и не только в «Калининской правде», но и в молодежной газете «Смена»! Как могут не порадовать такие дарственные строчки Марины Мотузки в книжке «Твой добрый след»: «Родному мне человеку, очень-преочень теплому — Гайде с любовью. Марина. Декабрь, 1985 г.». Я печатаюсь давно, но много лет спустя ощутила, что эти добрые чувства Марины угасли. Я все время задаю себе один и тот же вопрос: «Я ли виновата? Или время? Съедает, рушит связи и чувства людские?»

Простите! Убежала от темы.

Приятно читать дарственные строки Гевелинга:

1974 — «Гайде Рейнгольдовне Лагздынь с чувствами самыми добрыми и пожеланиями самыми смелыми».

1976 — «Убедительный поклонник вашего дарования».

24.10.1979 г. — «С некоторой отеческой гордостью за несомненные успехи на поэтической пашне».

Февраль 1986 г. — «Малышке Гайде от взрослого дяди. Пожалуйста, не взрослей, но расти!»

Кстати, все пишущие для взрослого читателя меня упрекали за желание делать то же, что и они. Может быть, не хотели? Чтобы писать для детей, надо находиться все время в этом возрасте, то есть от нуля до трех, четырех, пяти, шести лет. Надоедает. Я же ребенок. Во мне бушуют чувства в соответствии с возрастом. Однажды на выезде, при встрече со взрослыми читателями я позволила себе прочитать недетские стихи. За спиной хихикал Валерий Токарев, сам пишущий тогда на тройку. И, к моему удивлению, его поддерживал А.Ф. Гевелинг. Им не давали покоя мои стихи. А почему тогда Гевелинг не глумился над стихами Киселевой из Лихославля и того же Токарева? Я стала порой выходить из пеленок детского творчества и обнародовала свои взрослые произведения, а мой сборник женской поэзии очень любят за его напевность и песенность.

ВАСИЛИЙ КИРИЛЛОВИЧ КАМЯНСКИЙ жил в том же доме, что и П.П. Дудочкин, на Свободном переулке. Маленький, кругленький, с розовыми щечками, спокойно-уравновешенный в выступлениях. Как говорила наш самый главный человек в писательской организации, рабочий секретарь Елена Михайловна Косарькова: «После обеда ему не звонить. Он спит». Во время ВОВ был на фронте, писал неторопливо, взвешивая каждое слово. Его «Половецкое поле», изданное в 1978 году в издательстве «Московский рабочий» по мотивам «Слова о полку Игореве», как и «Недоброе небо», «У стен Кремля», интересно читаются и теперь.

В основе этих произведений — тема освобождения русских земель от иностранных захватчиков, объединения вокруг Москвы — единого политического, национального и культурного центра. Автограф: «Гайде Рейнгольдовне Лагздынь на добрую память. Июнь, 78 г., Калинин. В.К. Камянский» — выведен четким (особенно мое имя) почерком. Я в какой-то степени училась у него, излагая мысли, продумывать каждое слово в предложении.

Приход мой в поэзию МИХАИЛ ИВАНОВИЧ СУВОРОВ встретил спокойно, без эмоций. Его супруга веселая Ирина Анатольевна похихикивала от моих детских стихов. Особенно мне запомнилась моя первая презентация в филармонии. Рекламы никакой, зрителей, кроме тех, которых я пригласила, никаких. Время выступления было дневное, за сценой все время передвигали то рояль, то кресла. В организации встречи никто не участвовал. Я не имела никакого опыта. Одним словом, это была маленькая репетиция для больших последующих выступлений, когда однажды зал в шестьсот человек в ДК «Пролетарка» я держала на интересе более двух часов. А представитель профсоюза, фиксирующая вопросы слушателей, насчитала их 99. «Одного до ста не хватило!» — улыбались организаторы Пролетарского района. На встрече были дети детских садов.

Не могу не вспомнить ВИКТОРА ВАСИЛЬЕВИЧА ХОМЯЧЕНКОВА, крупного мужчину с детской душой. Прошел фронт, писал стихи для ребят. Понимал, что не совсем у него получается, но не огорчался, не завидовал, просто жил с тем, что имел.

Знакомство с прозаиком ГРИГОРИЕМ ИВАНОВИЧЕМ КИРИЛЛОВЫМ проходило в рабочем порядке. Крупный, полный, добродушный, бывший рыбак, водолаз, служил в военные годы в морском флоте. Жил в Заволжском районе в пятиэтажке недалеко от дома, где мне судьбоносно предстояло жить в будущем. Однажды Григорий Иванович пригласил меня встретиться на берегу возле волжского моста у речного вокзала. Мы долго гуляли по набережной, говорили о литературе. Мне тогда показалось, что ему не хватает литературного собеседника. Со временем, проживая жизнь писателя, я стала более остро понимать его и своих сотоварищей по писанине. Особенно поэта АНАТОЛИЯ СКВОРЦОВА. Очень чувствительный, ранимый человек. Последние годы работал в газете «Калининская правда» зав. отделом культуры, с журналистом Валерием Буриловым, был немного ироничен, но почему-то, печатая мои стихи, Анатолий Михайлович по ошибке или случайно портил: то голову, то хвост стиха отрежет. Как-то раз мы были с ним на выступлении в городе Бежецке. Стихи его мне нравились, читал он их хорошо. Через сутки, после очередного последнего выступления, вернулись в Калинин. Тогда я поняла, что он пьет. Мое творчество, как я уже писала, было тесно связано с «Калининской правдой». Впервые меня напечатали, когда главным редактором был Лапшин. Случилась беда: на Волге у рябеевских дач он утонул. Помню редактора Иванова. С ним Анатолий Скворцов дружил. Когда Павел Иванов умер, Анатолий настолько переживал, что на похоронах обещал его не оставить. И действительно, он вскоре покончил с собой, повесившись дома в своем туалете. Кризис в здоровье, в семье, в отношениях, видимо, толкнул к этому. На кладбище стоял открытый гроб, никто ничего не говорил. Как будто боялись чего-то. Словно трусливая сетка была накинута на провожающих. Это вызвало мое возмущение:

— Что ж вы, товарищи, молчите? Уходит ваш товарищ по работе, наш поэт!

И только тут один из сослуживцев произнес прощальные слова. До сих пор не понимаю, только догадываюсь, почему было такое всеобщее молчание.

Впервые с ВОЛОДЕЙ СОЛОВЬЕВЫМ мы встретились в коридоре Дома офицеров. Могла ли я тогда предполагать, что много лет спустя, а точнее, в 2000 году, состоится здесь мой большой творческий вечер, организованный Тверским городским отделом культуры, отделением СП, народным образованием, при участии творческих союзов и огромного количества коллективов, работающих с моими произведениями. Что на сцене будет выступать хор Дома народного творчества под руководством Геннадия Строганова, танцевальный коллектив ДК «Пролетарка» под руководством Евгения Ивановича Комарова, детский хор ДК «Металлист» под руководством Ирины Борисовны Галановой, мой авторский детский музыкальный театр, открывший начало праздника. Со сцены будут приветствовать начальник городского управления культуры Оксана Николаевна Ломакова, заведующие четырех районных муниципальных образований вместе с Анатолием Петровичем Павловым, директором школы №53, где будет находиться мой театр, а ответственный секретарь писательской организации Е.И. Борисов преподнесет мне губернаторский нагрудный знак «За вклад в развитие Тверской области». Что на вечере будут композиторы, поэты, солисты, исполнители, а встречу поведет радиожурналистка радиовещательной компании «Тверь» Виолетта Дмитриевна Минина.

Разве я тогда в середине XX века при встрече с Владимиром Соловьевым могла предположить такое? Как и то, что придя в литературное объединение, познакомлюсь с Людмилой Прозоровой, ставшей позднее тоже членом Союза писателей. Но главное, я запомнила слова Соловьева: «Вы можете не писать?»

Я не придала значения этому вопросу. Только много лет спустя осознала, прочувствовала всю суть вопроса. Какую? Я попала в кабалу: литературное пристрастие хуже всякого наркотика. Ни часа, ни дня, не говоря о праздниках и отпусках. Ты все время в этом наркотическом опьянении.

Сейчас передо мной книжечка со стихами Владимира Соловьева «Верхневолжье» («Московский рабочий», 1968 г.). Автограф: «19.07.73 г.

Гайде на долгую дружбу с пожеланиями завоевать симпатии всех ребятишек, и больших, и маленьких». Володи уже нет, а память есть. Улетела после Скворцовчика еще одна птаха верхневолжская — Соловейчик.

«Ты не забудь меня?» — ГАЛИНА БЕЗРУКОВА. Нет, не могу я тебя, Галя, Галочка, забыть. Нашу встречу в крошечной комнатке у Марии Аввакумовой где-то возле вагонного завода. Комната настолько была мала, что не было в ней ни кровати, ни стола. Сидели на полу и читали стихи. Тебе очень тогда понравилось мое взрослое: «Смотрит осень глазами туманными, журавлей провожая на юг, догорает в осиновом пламени медью кованный солнечный круг. Но пока не побита морозами позолота на каждом шагу, а рябина румяными гроздьями полыхнет вдруг на белом снегу». Недавно зашла в помещение, где ранее размещалась газета «Смена», хотела заглянуть в твою «Светелку», в твой поднебесный закуток. В большой комнате между кабинетами молодые, чужие, выхоленные человеки. А ведь тут стоял гроб с телом Юры Яковлева. А в этих комнатах мы пили «чай» из чашек и были такими счастливыми! Потом ты внезапно исчезла и также внезапно появилась, уже с доченькой.

И вот передо мной твоя книга с автографом — все, что от тебя, кроме книг и дочери, осталось: «Новых стихов, прекрасных книжек, счастья, здоровья. 25.07.79».

Пока живу, помню прекрасного, не стремящегося к славе, друга-поэта.

Впервые познакомившись с ВИКТОРОМ ИВАНОВИЧЕМ КРЮКОВЫМ, подумала: какие писатели в организации разные. Если В.К. Камянский — сдержанный и в выражениях, и в поступках прозаик, то Крюков — полная ему противоположность: тоже небольшого росточка, но худощавый, подвижный, с элементами перевозбужденной агрессивности. Потом мне стало понятно: разный тип нервной системы — меланхолик и холерик: тот сидит в обнимку с историей, этот — с современностью, а больше литературно связан с производствами. В.И. Крюков часто использует в качестве действующих лиц в своих романах образы окружающих его людей, меняя только фамилии, но очень узнаваемые. Неблагодарное это дело, тем более если персонаж представлен с червоточиной. Помню, как разгорелась битва между Виктором Крюковым и Владимиром Пальчиковым, которого он описал почти один к одному, поменяв первую букву фамилии с «П» на «М», то есть Пальчиков стал Мальчиковым. Битва закончилась ничем. В повести был Мальчиков. Потом Пальчиков отбыл на жительство в Москву. Больше об этом писателе я ничего не слышала, но вспомнила сейчас по такому поводу. Надо было представить мое творчество на оценку А. Дементьеву, уже тогда живущему в Москве. Оно и понятно: хлебушек постоянный там, а вот маслице — здесь. Здесь — генерал, а там — сержант. Гевелинг, несмотря на, казалось бы, доброжелательное ко мне отношение, скрылся в «кустах», передав дело Пальчикову. Тот отобрал стихи, часть из которых представил огрызками. Одним словом, оба прекрасно сработали. В отзыве о моем творчестве Дементьевым была ясно высказана мысль: чтобы быть поэтом, надо им родиться. Теперь-то мне все ясно. Гевелинг под влиянием своей жены Ольги Ивановны или еще из-за каких-то скрытых чувств не хотел общаться с Андреем Дементьевым, тем более что-то просить. До сих пор нет дружбы бывших тверских руководителей с тем, кого они считают выскочкой. А Пальчикова верно Крюков представил через образ Мальчикова. Автограф Виктора Ивановича в подаренной мне книге «Открытое сердце» гласит: «Гайде Рейнгольдовне Лагздынь — талантливому поэту и доброй души человеку с пожеланием радостей в творчестве и бытии. От автора. Виктор Крюков. 1980 год».

Рассказано по случаю ...

Случилось это где-то перед семидесятыми годами прошлого столетия. Рабочим секретарем в писательской организации была очень справедливая, доброжелательная, понимающая Елена Михайловна Косарькова, жена бывшего директора первого в Калинине книжного издательства Александра Косарькова. Всю свою жизнь Елена Михайловна в должности секретаря-машинистки проработала в нашем отделении Союза писателей. Мы очень с ней дружили. Тогда в писательской организации была только одна женщина-писательница — это я. Я доверяла ей и мысли, и чувства. Она была надежным человеком. Елена Михайловна умела гасить писательские страсти — порой мне казалось, что руководит организацией не Борисов, а она. До Борисова Тверское отделение Союза писателей возглавлял Гевелинг, до Гевелинга — В. Камянский, а до Камянского — Парфенов. Я его не застала. А вот смену руководства Гевелинга на Борисова помню ясно. Между ними была борьба за власть. Умный, тактичный Александр Феодосьевич понимал, что у Борисова есть «лапа», и отступил. Я думаю, не без участия Е.М. Косарьковой. С тех пор, как говорится, жили дружно, как «сладкая парочка». Вместе ездили на все российские «тусовки», занимали нужную им площадь на отведенных страницах в Тверском отделении издательства «Московский рабочий», не забывая оставлять место В. Исакову, выборочно допуская и других. Если бы Камянский больше писал, то тоже получал бы кусок надела. Самим руководителям бог не дал обильного урожая в сочинительстве. К чему этот разговор? Я его затеяла так, для информации.

Продолжаю рассказ о Елене Михайловне. Так вот, она пишет письмо Андрею Дементьеву и вкладывает в конверт мои стихи. Дементьев передает их в детский журнал «Мурзилка». Так в 1972 году впервые были опубликованы в этом журнале стихотворения о солнышке. К этому времени мои произведения печатались в методическом журнале «Дошкольное воспитание». Первая публикация в центральной печати 1966 года стала, так было положено, началом писательского стажа. Весной 2003 года Елена Михайловна умерла — я не была на похоронах, не знала, так как в это время умер мой единственный брат Феликс Рейнгольдович Лагздынь в Санкт-Петербурге, где я и находилась.

Автографы ЕВГЕНИЯ ИВАНОВИЧА БОРИСОВА мне очень дороги. Они были искренни, доброжелательны, не испорчены властью. На них можно и библиографию прозаика проследить, и отношение к собратьям по перу. Умный, отзывчивый, незлопамятный — этими замечательными качествами он обладает сполна, кабы только не было под боком Н. Хониной. (У актеров, видно, всегда заморочки, а в тверских актрисах всю жизнь быть — несладко.) Умеющий к тому же незаметно, тактично использовать свое положение с пользой, и большой, не только для себя, но и для организации. За последние годы, я заметила, появилось (он думает, этого никто не видит и не знает) большое само-себя-любие. Ничего не сказав, может только хмыкнуть и бросить этим самым тень на авторитет другого. Мы, писатели, не можем ему простить и того, что бросил организацию в трудную минуту. Не стало выгодно, вот и оставил, а в то же время получил еще одно денежное звание. Да, чему удивляться! Верно, мало знали своих руководителей. Кто первый побежал класть партийный билет и отрекаться от партии, за счет которой жили и росли? Эти наши руководители: Борисов и Гевелинг.

1974 год. Я еще не член СП. Через год выйдет в издательстве «Детская литература» моя первая книга «Весенняя песенка», но не при участии нашего творческого союза. В Москву отослала рукопись учительница начальной школы Зинаида Якубова, с которой мы работали в школе. Оттуда позвонили: «Почему не приезжаете? В 1975 году выходит из печати ваша книга».

Тогда из издательства «Детская литература» начиналась моя дорога в писатели. Это долгий, трагичный по событиям в жизни, путь. Он сопровождался не только счастливыми полетами, но и смертельными виражами в здоровье, в судьбоносных событиях. Спасибо хобби. Хобби спасало.

Итак, 1974 год. Евгений Борисов, «Теплые звезды»: «Дорогая Гайда! От автора «первокнижника» с самыми добрыми пожеланиями. В одном из них — поскорее оказаться в том же качестве — «Первокнижницы». 5 мая 74. Евгений Борисов».

Жаль, что время так меняет людей. Я еще думаю: не меняет, а выпячивает то, что было сокрыто.

1979 г. — «Иду искать»: «Гайда, на добрую память, с пожеланиями самыми сердечными». «Медовые пряники»: «Гайда, прими эти пряники как скромный подарок на старый Новый год. С любовью и добрыми пожеланиями. 14.01.1981 г.»

В мое литературное сообщество ВАЛЕРИЙ МАКСИМОВИЧ ТОКАРЕВ вошел двойственным человеком. Помню его молодым, неоперившимся птенцом, совместную поездку куда-то в глубинку на выступление. Общаясь в рейсовом автобусе, я поняла, что он уважительно относится ко мне как к более старшему по возрасту и по писательской деятельности человеку. И помню Токарева затем уже зрелого, достигшего материального благополучия, умеющего делать деньги, но растерявшего то, что было в нем. Мое отношение к нему стало еще более негативным, когда я узнала, что он оставил жену и двоих сыновей в частном неблагоустроенном доме. Может, это случилось со мной потому, что и у меня была трагедия? Одна с двумя дочерьми-школьницами третьего и девятого классов? Токарев писал стихи-поделки по событиям. Однажды, встретив меня, когда я шла от Елены Михайловны, вдруг остановился и зло сказал:

— Вечно вы у меня на дороге!

Почему? На какой дороге? Правда, в отличие от него, я не пресмыкалась перед нашими руководителями. Но ко мне все относились ровно. Я только что пошла в гору по умножению количества изданных книг. Хотя в жизни я ничего не форсировала и не форсирую до сих пор. Все мои дела, если есть бог и видит мой ангел-хранитель, только судьбоносны. Движение верное, но медленное.

Сейчас Валера — спокойный, уравновешенный, знающий себе цену человек, не теряет связи с сыновьями. Хвори да возраст, видимо, приводят к этому. Но воспоминания меня не отпускают. На одном из выборов писательского бюро я предлагала расширить его за счет Л. Нечаева и еще кого-то. За моей спиной Валера убедил Гевелинга в том, что я пыталась настроить писателей на изменение состава руководства. Потому и возникла временная напряженность между Александром Феодосьевичем Гевелингом и мной. Оказывается, мужчины иногда ведут себя, я бы сказала как, но лучше промолчу.

Однако в подаренной книге «Послевоенные яблоки» Валерия Максимовича подпись такова: «Гайде Рейнгольдовне с пожеланием выпустить еще десятка три талантливых книг. Будьте счастливы. 24.10.79 Вышедшую из печати в 1986 году книгу подписывает: «Дорогой Гайде Рейн. — сердечно, с пожеланием счастья. И — спасибо! В. Токарев». За что спасибо? Или это дежурные фразы или признание своей неправоты в содеянном? Чужая душа — потемки.

С ВАЛЕРИЕМ ЯКОВЛЕВИЧЕМ КИРИЛЛОВЫМ как журналистом, главным редактором, писателем меня свела молодежная газета «Смена». Открытость в статьях, нежелание прогибаться под власть при секретаре обкома партии Леонове привели к тому, что его вынудили уйти из газеты, даже настаивали на смене места жительства. Но времена менялись, секретари и руководители тоже. В. Кириллов — главный редактор газеты «Тверская жизнь». В газете много интересных публикаций, выделялось место поэтам, прозаикам. Не упускал своих возможностей и пишущий

В.Я. Кириллов. Обретая власть, материальную поддержку, более широко стал печататься, издавать книги. А почему бы и нет? Раз пишется и есть возможность. Но снова изменения, вновь новое отношение к газете. После отстранения от должности главного редактора Валерий Яковлевич чаще бывает в отцовском доме на родине в Андреаполе. Во многих подаренных автором книгах примерно одна и та же стандартная надпись: «Гайде на добрую память с уважением от автора. В. Кириллов».

ЛЕОНИД ЕВГЕНЬЕВИЧ НЕЧАЕВ подарил две книги. Одну, с автографом, попросила на время Т. Пушай, да и с концами. «Конь Голубь» есть, но без автографа. Л.Е. Нечаев писал рецензии на мои спектакли, мы вместе участвовали в оценке детского творчества. Делал он это честно и безотказно. Вообще он замечательный и писатель, и человек. На сегодня — автор семнадцати книг.

ТАТЬЯНА КОНСТАНТИНОВНА ПУШАЙ в своей книжке «Светотени» пишет очень коротко: «Дорогой Гайде с любовью. — Т. Пушай, 15.02.05».

Наконец-то Таня решила напечатать свои стихи и поставить на этом точку. Как активному, целеустремленному человеку ей некогда заниматься пустяками — писать стихи, печатать их. В прошлом активная, точнее, сверхактивная работа в областном обществе книголюбов, затем руководство Фондом культуры с его коммерческой деятельностью полностью поглощают Танин талант. Но зато держит она на плаву, что очень трудно в наше время, журнал «Тверская старина». Я ее еще больше стала понимать, когда по настойчивой просьбе редактора издательства «Рэд» Светланы Калининой написала детский путеводитель по музеям Твери и Тверской области. Работая над темой почти два года, более глубоко войдя в историю Твери и тверского края, в жизнь людей, живших до нас, в их деяния, стала ощущать каждой клеточкой тела всю суетность современной жизни, порой пустую никчемность наших дней и творческих трепыханий.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ МАЗУРИН, журналист от бога, активно возглавлял в один из периодов жизни бюро по пропаганде литературы, совместно со Смоленским отделением Союза писателей организовывал встречи с читателями. Сам много ездил и писал. Тематика его книг разнообразна — интересовался всем, создавал много сборников по краеведению. Передо мной «Деревенские будни» с хвалебной одой в мой адрес: «Добрейшей из добрейших, прекраснейшей из прекраснейших Гайдочке Рейнгольдовне от составителя сей книжицы сердечно. 31.12.82. Н. Мазурин, г. Калинин».

К слову ...

Интересно в этом послании то, что многие по жизни называли меня не Гайдой, а Гайдочкой. Только брат в детстве иногда обращался: «Гайка!» А я в ответ говорила не Феликс, а Фелька. Иногда он величал меня и Гаечкой, а вот муж чаще нежно называл «Бусенька» от слова «Бука». Последний раз меня принародно Гайдочкой назвала Лидия Гаджиева в статье «Веселое совершенство» от 15 октября 2005 года в «Тверской жизни».

Приятное воспоминание, и не только от уменьшительно-ласкательного имени, слышать от Лиды, которую я очень люблю, обожаю, как и милого супруга ее Эльдара Гаджиева, за стойкость духа жить и работать среди своих, а восприниматься незнающим окружением как чужих. Да простите неучей, талантливые наши журналисты, а также работающая на радио Аня Бабаева, специалист областного управления по делам культуры Таня Ли. Я тоже — Лагздынь. Но мы не чужие среди своих!

Николай Иванович Мазурин был удивительным, настоящим журналистом, успевал всюду и обязательно с фотоаппаратом. Оттого-то и фотоархив у него был богатый. Снимки со многими командующими войсками в годы Великой Отечественной войны, когда пришлось быть и защитником Родины, и корреспондентом. Он оставался многоплановым журналистом до конца жизни.

Памятен образ ВАСИЛИЯ НЕСТЕРОВИЧА МАКАШОВА: «Гайде Рейнгольдовне с любовью и почтением, как к женщине, личности и поэтической самобытности. Василий Макашов. 2 марта 1990 г. Город Тверь». Василий был другом Миши Суворова и его супруги Ирины Анатольевны, артист, певец, воплотивший образ Афанасия Никитина на всех праздниках в Дни города. К тому же, руководя пропагандой художественной литературы при писательской организации в активный период ее жизни, однажды обнаружил рукопись своих стихов в мусорной корзине, что стояла в буфетном помещении Союза писателей. Недолюбливал Макашова Гевелинг, за что — неизвестно. Василий писал стихи, тексты песен. Гевелинг считал себя главным критиком. Тогда мне было непонятно: почему он хвалил поэтессу из Лихославля Галину Киселеву, которая писала не лучше, но была введена в бюро, что прибавляло лишний голос при оформлении нужных бумажек. Всем от этих каких-то «люблю — не люблю» живется на Руси плохо.

Василий Макашов издал книгу «Поединок с собой». О его творчестве можно судить по печати. Он очень помогал мне при создании театра, добывал ткани для оформления сцены, пошива костюмов. Был веселым, красивым, общительным; жаль, что умер рано. Возможно, Морфлот, где он служил долго, да филармония подточили сердце? Бурная активность порой нас и губит.

АЛЕКСЕЙ АЗАРЬЕВ, бывший строитель БАМа, работал в пресс-службе УВД Тверской области, журналист. Ко мне обратился с просьбой прорецензировать его книгу стихов «Планета любви» и написать вступительное слово. Что я и сделала, получив в подарок книгу с автографом: «На добрую память Гайде Рейнгольдовне от автора. 01.11.93 г.»

Сказано по случаю ...

Как полезно иметь дарственные книги с автографами! Читая их, вспоминаешь людей, жизнь по годам. Не ведем ведь дневников! Надо бы брать пример с Валерия Кириллова или с Владимира Исакова. Как говорится, «мы умные вчера». Но, размышляя, реабилитирую себя. Они занимались только одним делом — журнально-писательским. А у меня параллельно 59 лет работы с планами уроков, с программами, отчетами, с освоением нового в педагогике, а потом работа с театром, с детскими рукописями, с активным участием в жизни по разным направлениям и проблемам. Даже не могу тихо сидеть и писать эти строки. Кто думал, что в июльскую погоду 2009 года в душной квартире начну корпеть! Но вот-вот позвонят откуда-либо. А отказывать не умею. Да и собственных детей, внуков, уже есть и правнучка, нельзя оставлять без внимания. Это требует общения, и большого. И не только общения, но и материальных издержек. А эти договора, звонки, переписка с издательствами? Их уже на моем счету девятнадцать. Какие тут дневники? Возникает сомнение: успею ли дописать рукопись? Значит, мимо восьмидесятилетнего юбилея пролечу без финансирования. Под вопросом существование книги «ДВЕ ЖИЗНИ В ОДНОЙ». Сидят же спокойно пишущие мужички, работают только на себя, жены им помогают. Книги издают вовремя и не на свои средства. И со знанием дела заполняют анкеты и становятся носителями денежных премий и наград. Простите, занесло не по делу!

Когда я о чем-то серьезном размышляю, то обязательно в памяти всплывают почему-то мелочи жизни. Вот сию минуту я думаю о цветах. Сколько роз было куплено и передарено мне на протяжении многих лет?! Целая охапка белых чайных роз от журналиста газеты «Смена» ЮРИЯ ЯКОВЛЕВА и его автограф на сборнике «Рассказы о калининцах» («Московский рабочий», 1978 г.): «А яблонька и говорит: — Попробуй мой фрукт. — Вот еще! В доме моего родимого батеньки и я и антоновку не ем... — Отпробуй, отпробуй кислятинки, Гайда... С уважением Ю. Як. 25.6.79 г.» К чему бы это? А сейчас, когда пишу эти строки, начинаю понимать покойного Юру.

В этом же сборнике напротив заголовка статьи «Наставник» автограф поэта АНАТОЛИЯ СКВОРЦОВА: «Слово наше — с вами средство, на мысли я себя ловлю. Не выходите вы из детства, такой я, Гайда, вас люблю. Добавить нечего. А. Скворцов. 12.3.80 г.» Отчетно-выборное собрание. Первое.

И вновь захлестывают воспоминания о розах.

Вспоминаю по случаю ...

На юбилейных вечерах, на творческих встречах — море цветов, в машину не влезают букеты, а дома ваз не хватает. Но среди этого обилия всплывают в памяти маленькие белые розочки, подаренные тридцать лет назад, которые на коротких стебельках опускала в хрустальную лодочку Таня Пушай. Они, словно на кораблике, плыли по блестящей поверхности пианино, радуя своей свежестью и изумительной красотой.

Я не люблю крупных цветов, как и крупных игрушек. Все маленькое, все изящное — это по мне. Не случайно коллекция из мелких предметов расположилась на стеклянных полках мебельной стенки, где среди покупных экспонатов достойное место занимает собачка, сделанная из теста и раскрашенная, пришедшая двадцать лет назад от Анны Бутузовой-Зюзиной. Иногда я любуюсь и крошечными собачками, осликами, кошечками, рыбками — всего семь предметов, подаренных мне на юбилей в связи с 75-летием, созданных руками Виктории Васильевны Емельяненко, участницы многих региональных выставок, врача по профессии. Неудивительно, что у такой мамы и дочь Касеян Наталья Витальевна — замечательный преподаватель музыки в Детской школе искусств №1, которой более сорока лет руководит заслуженный работник культуры, очень хороший человек по всем параметрам Блинова Регина Николаевна. Кстати, хочется упомянуть и другого общественно активного педагога Лойтерштейн Евгению Иосифовну.

А вот фрукты я обожаю крупных размеров: большие яблоки, груши, сливы, цитрусовые. Гроздья винограда чтобы были действительно гроздьями.

ЕВГЕНИЙ БУТУЗОВ, супруг Анны Бутузовой-Зюзиной, бывшей моей редакторши по Тверскому отделению издательства «Московский рабочий». Надпись Евгения на книге «Автограф на мерзлоте» напоминает о том времени, когда существовало и издательство, и жив был его автор: «Гайде Рейнгольдовне Лагздынь на строгий, но доброжелательный суд. Тверь. 1998 год». Хороший был человек, работал журналистом в газете «Тверская жизнь».

Книга без автографа ВАСИЛИЯ АЛЕКСЕЕВИЧА РАЗЛОМОВА «Долгие прогулки», стихи, напечатанные у Миши Петрова в издательстве «Русская провинция». Поэт не очень разговорчивый, познакомилась с ним в управлении культуры администрации города в тот период, когда в научно-методическом центре гороно вела детское литературное объединение «Курочка Ряба». Мои цыплята, начинающие еще сочинять, на конкурсе получили хорошие оценки. Готовился к выпуску очередной альманах «Родной край» №13 с включением в него литературных произведений победителей. Увы! Наверное, из-за числа 13 выпуск в 1995 году не состоялся, но дипломы мои юные поэты получили. При самом активном участии Разломова альманах №12 в 1994 году опубликовал лауреатов литературных конкурсов, в числе которых значилась и моя работа. Была впервые в сокращении напечатана историческая сказка «Сказание про Ваньку Тверского и его дружка Шуршалу-Шебуршалу».

ИВАН ВЛАДИМИРОВИЧ ДЕМИДОВ вошел в мою биографию с парадного крыльца Театра юного зрителя. Будучи директором ТЮЗа, подарил для моего театра огромные красочные задники для сцены. С ними я жила во Дворце культуры профсоюзов, где находился театр. Затем с одним из подаренных панно переехала с актерами в среднюю школу N29, потом в 53-ю. Наколоченный на стену сцены задник, попав под прорвавшуюся горячую воду, льющуюся с потолка, чуть поблекнув, работал еще семь лет. Автограф Ивана Демидова в книге «Лимит любви» краток и лаконичен, как и сам автор: «Любви и удачи». Замечательный человек Иван Владимирович: строгий, четкий, исполнительный. Счастья ему!

За БОРИСА МИХНЮ на его книге «Освещенный затмением» поставил подпись художник Александр Фролов, датировав ее 1993 годом.

КОНСТАНТИН РЯБЕНЬКИЙ — сложной судьбы поэт. А сложности часто создает сам. Когда возник вопрос о его приеме в Союз писателей, я была за. Работая педагогом в зоне, видела столько поломанных судеб из-за безволия. Костя — именно поэт, с мягкой чувствительной душой. Автографы его полны доброжелательности, а вот общение — какое-то напряженное. Мы по-разному живем, по-разному строим свое книгоиздание. Меня, как правило, берут издательства, детские стихи востребованы.

Пока рождаются дети, а они будут рождаться, доколе живет во Вселенной наша планета, будет жить и детская литература. Финансирование у К. Рябенького связано с положением униженного поэта. Часто приходится кому-то кланяться. А те, понимая, что поэзия достойна печати, иногда из-за других чувствительных эмоций, с барской руки подают на книгу. Не случайно на некоторых изданиях в конце или в другой части вписаны фамилии людей, пожелавших на горбу писателя въехать в историю. Но читатель эти строки не читает, кроме самого подателя или его родни. Поэта Константина Рябенького обожаю, сочувствую ему и радуюсь за все то хорошее, что возникло сейчас. Я не знаю, что это, но по Косте вижу, что это есть.

Автограф 2000 г. на книге «Исповедь»: «Гайде Рейнгольдовне — чудесному детскому поэту с пожеланием творческих удач, счастья, любви. 2002 год». 2002 год, «Черемуховые облака» — в надписи тот же штамп.

Кстати...

Работая над главой «Писатели и их автографы», я обратила внимание, что у многих писателей один и тот же текст: ФИО, пожелание здоровья, если писателю, то и творчества. Книги чаще подписываются на встречах, на вечерах творчества, а потому впопыхах. Если незнакомому человеку, то от незнания его характера и рода деятельности просто для проформы, один росчерк. Подпись «своему» человеку может быть двоякой: либо штамп — тому, кого мало знаю или не люблю, но жизнь обязывает, либо — с автобиографической направленностью. По автографу можно судить о писателе, о его характере, об отношении к одариваемому. Причем текст при длительном знакомстве отражает и личностные изменения в человеке. Подписывая книгу читателю, надо помнить, что многие хранят твой автограф, показывают знакомым, родственникам. Автограф в конечном счете может стать музейным, краеведческим документом. А потому, ставя свою подпись, не надо забывать того, что написание автографов — не просто строчки на книге, а целое литературное творчество. Вот что я уяснила для себя, работая над этой главой.

Поэт ЕВГЕНИЙ ИГНАТЬЕВИЧ СИГАРЕВ — новый, но уже старый в наших творческих рядах поэт. Автограф большой, словно предисловие к книге или публикации. Понимаю: выработан в результате работы с большим количеством начинающих поэтов, с желанием им помочь. Но мне приятен автограф к книге «Рожденный под песни России»: «Гайде Рейнгольдовне Лагздынь! Автору сборника «Моя книга», детской писательнице, с недетским упорством защищающей и воспитывающей обделенное нашим временем «племя младое, незнакомое» с поклоном за ее подвижничество и талант. 25.05.05». Это было пять лет назад, а кажется вчера. И вот пришла весть о его кончине в апреле 2010 года.

НАТАЛЬЯ ВЕНИАМИНОВНА ЛОСЕВА, как и многие, годами стремится быть понятой, принятой в мир поэтический. Путь долог через чувства, унизительные прошения о помощи в издании, через радость ощущения шелеста первых, пусть маленьких, но таких желанных книжечек. «Стеклянные зонты», «Лепестки чайной розы» — не шедевры, но что-то и значат для поэзии. Милые, незатейливые автографы: «Уважаемой Гайде Рейнгольдовне с восхищением и пожеланием успехов, с почтеньем к творчеству, счастья и здоровья. 16.11.2002 г.» Милая девочка Наташа, трудяга, счастья тебе!

Дорогой ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ СМИРНОВ. Сколько лет, сколько зим длится наше знакомство? Первая встреча на страницах тверского альманаха «Родной край» — в сборнике работ лауреатов литературно-художественного конкурса «Город Тверь», изданного в 1994 году отделом культуры администрации города при самом что ни на есть активном участии Василия Разломова. На 108-й странице альманаха ваши стихи, а на 131-й — Г. Лагздынь, тверская сказка «Сказание про Ваньку Тверского и его дружка Шуршалу-Шебуршалу», правда, представленная в сокращенном виде.

Юрий Николаевич очень доброжелательный человек. И не удивительно, что в отделе подписки на газету «Тверская жизнь», где он трудился, все время собирался пишущий народ, порой даже мешая его работе. Но он никогда, ни под каким видом, ни словом не подавал этой мысли. Куда обычно тянутся люди, когда вокруг холодно? К теплу. Писательская организация уже на нулях в неуютной грязной квартире, что издавна находилась на улице Правды, ныне Новоторжской. В подаренных книгах — автографы поэта:

«Вечные слова» — «Прекрасному человеку, поэту с чистой светлой душой Гайде Лагздынь. На добрую память от автора. 27.06.98».

«Годы роковые» (6.12.2001) — «Дорогому человеку Гайде Лагздынь с уважением от собрата по перу. Юрий Смирнов».

С ЛАРИСОЙ БОРИСОВНОЙ ОРАЕВСКОЙ я познакомилась через альманах «Родной край» (1994 г.), затем, купив ее книгу «Преображение любви» на вечере памяти о ней, услышала и прочла замечательные стихи. Вот ведь как бывает.

Тот же альманах свел меня с МАРИНОЙ БАТАСОВОЙ, с БОРИСОМ МИХНЕЙ, с ТАТЬЯНОЙ ЖИВОВОЙ. Таня была частью творческого коллектива при Дворце культуры профсоюзов на улице Вагжанова, где находился в те годы мой авторский Детский музыкальный театр. Она запомнилась в роли Старухи-Лесовухи в спектакле «Шоколадная страна» игрой вдохновенной, задиристой. На репетициях в перерывах читала ребятам свои стихи. Я, занятая разными хозяйственными делами, а их в театре пруд пруди, не уделяла ей должного внимания. О чем сейчас сожалею и ругаю себя.

С МАРИНОЙ БАТАСОВОЙ первая встреча произошла на страницах альманаха «Родной край» (1994 г.), более близко познакомились позднее. Она очень помогла мне при издании одной из книг. Очень милый, отзывчивый человек, способный сострадать и помогать. И лауреатом «Золотой тыквы» я стала при ее участии как редактора и руководителя издательства. Спасибо тебе, Марина. Счастья и здоровья тебе и твоей маме. Сейчас передо мной лежит на столе книжка стихов Марины Батасовой «Путешествие к морю»: «Прохладна глиняная чаша с глазурью синих осьминогов. Все брызги — море...» и т.д. — звучат стихи Марины, обрываясь в моем сознании. Нет, не понять мне настоящих взрослых поэтов, лучше уж я пойду к своим детским строчкам.

АННА МИХАЙЛОВНА КУЛАКОВА. С ней меня связывают три нити: членство в Союзе писателей, образование на базе химфака и увлечение детским писательством. Отношения между нами почему-то скованно-холодно-нулевые. Кто из нас виноват? Я думаю: обе хороши. Да и места для контактов отсутствуют. Автограф 1990 года к книге «Попытка» гласит: «Уважаемой Гайде Рейнгольдовне от автора. А. Кулакова». «Маленький рыцарь на железном коне», 1994 г. Она сильна взрослыми стихами.

МИХАИЛ ГРИГОРЬЕВИЧ ПЕТРОВ. 1983 г. — автограф к книге «Иван Иванович»: «Гайде Рейнгольдовне Лагздынь, прекрасному поэту с воспоминаниями о совместной работе в газете «Смена» от автора». Моя память отлично сохранила взаимоотношения с молодежной газетой. Миша Петров — человек интересный, сложноватый, ищущий и в творческом плане, и в форме проявления себя в работе, имеет отклонение в пользу журналистики и издательского дела. Уважительно относимся друг к другу, но наши отношения всегда какие-то отдаленно-настороженные. Я не примыкаю ни к каким группировкам, гуляю, как кошка, сама по себе, ибо мне не хватает суток для творчества, руководства театром, для своих детей и внуков, а теперь еще и правнуков. И то, что еще сжигает часы жизни, — издательские дела и трудоустройство тех книг, которые издаю. А вот почему я их издаю — ответ в других главах. Сейчас идет речь о писателях и их автографах.

С поэтом ВЛАДИМИРОМ ПАТАРАЛОВЫМ, летчиком, знакомство проходило в литературном объединении при Доме офицеров, куда, кстати, я редко заходила. Руководил этим всем делом бывший военный Петр Михайлович Лукин. Народ собирался разный — и поэты, и так, интересующиеся. Читали творения вслух, буйное обсуждение, хорошая рабочая критика.

В 1983 году в серии «Новинки «Современника» у Патаралова в Москве вышла книжка стихов под названием «Крылья». А вот и автограф: «Дорогой Гайде Лагздынь! Дарю сердечно! Автор Владимир Патаралов. 23.02.83». Потом у Владимира были книги, уже изданные в Тверском книжно-журнальном издательстве.

Рассказано по случаю ...

Завсегдатаями литклуба были Людмила Прозорова, Нелли Кузнецова, Геннадий Никитин, Людмила Мадодова и другие. Прозорова была хорошенькой, молоденькой женщиной, да и сейчас, несмотря на возраст, сохранила миловидное личико. Помню, как «пировали», когда женился сын Нелли Кузнецовой.

Жила поэтесса НЕЛЛИ КУЗНЕЦОВА на проспекте Чайковского. В большой комнате стояли длинные столы, и было много народа. Меня, как не признававшую алкоголя, считавшую, что это — химреактив, уговаривали выпить хоть рюмочку за здоровье молодых. В те времена, если уж попал на праздник, так должен хорошо «нагрузиться». Помню, как-то Петр Дудочкин высказался по поводу таких событий: «Если человек не напьется до выхода продуктов обратно, считай, что не был на свадьбе». Я всячески сопротивлялась, а потом сказала:

— Да не берет меня алкоголь! Сколько ни выпью, все равно буду трезвой.

— А слабо, — говорят, — бутылку выпить?!

И тут меня взял азарт. Помню, поставили передо мной «Старку» емкостью в 0,5 литра. Осилила. Сижу, улыбаюсь:

— Что, — говорю, — проспорили? Видите, трезвая.

Из-за столов поднялись, вышли во двор дома. Мужчины начали курить. Я, никогда не бравшая в рот сигарету, тоже закурила. Причем выкурила целую до ошпырка. И только тогда почувствовала, что хочу сесть на подножку грузовой машины, стоявшей у подъезда. Как добиралась до микрорайона «Чайка», где жила с дочерьми, не помню. Только, поднимаясь по лестнице на четвертый этаж, почему-то хохотала. Потом был еще случай, но уже связанный с поминками нашего прозаика Рустама Агишева. Мне тогда было немного за сорок лет. Алкоголь действительно мало действовал на меня и не привлекал. В нашей семье все были непьющими, и по отношению к спиртному я так и оставалась того же мнения: это все — химреактив, вредный, как и никотин, для здоровья.

Когда появились книги Патаралова, я уже печаталась в крупных московских издательствах. Написано много стихов, рассказов. Однажды я предложила тверскому издательству, а оно было у нас одно, опубликовать стихи и рассказы для детей. Со стороны главного редактора и директора Евгения Борисова возникло сопротивление по поводу включения прозаических произведений. Ибо, как он говорил, в одной книге сразу не могут сосуществовать стихи и рассказы одного автора.

— Но ведь во всесоюзной печати они сосуществуют! — доказывала я. — К примеру, «Всюду лето», «Нам светит солнце ласково».

Борисову пришлось согласиться, но он дал указание работникам издательства подготовленную к печати рукопись мне не показывать. Но, как говорится, черт шельму метит! Борисов заболел, редактор Лилия Ахметовна Бадеева, ответственная за выпуск, согласно положению о печати, будучи профессиональным сотрудником, переработанную рукопись мне все же предложила посмотреть. И что я увидела? Там были такие правки, после которых прозаиком была не Лагздынь, а сам Борисов.

С некоторыми мелкими поправочками в словах я была согласна и благодарна за это Борисову, но в целом? Каждая моя строчка была им переписана. Это меня никак не устраивало. За одну ночь я восстановила свой труд в прежнем виде. В отдельных местах редакторские правки или не заметили, или поленились устранить. Надо было очень много перепечатывать. Исправленную мной рукопись Борисов не увидел. У него на боку возник фурункул. Мой ангел-хранитель его пометил. К чему это я все говорю? Да к тому, что после выхода книги «Волшебные тропинки» Борисов высказался:

— Книжка должна была быть хорошей!

— А получилась отличной! — сказала я.

— Я всех правлю! Вот и Патаралова всего переписал. Тот был доволен.

— Будешь доволен, коли зависим. А я независима. Пусть проза будет на оценку «3», но это моя писанина. И походить ни на кого не хочу! — А еще добавила: — Переписывайте других и свою Хонину.

Сама себе беда! Живу с языком без костей! И чем старше, тем выше поднимаю забрало. Просто какое-то наказание. Надоело от кого-то зависеть. Сказывалось долгое закрытое состояние, в котором находилась как «дочь врага народа». Взбунтовалась, видно, душа, запросила свободы. Тем более что в данном случае я была права. Мою книгу критика встретила достойно. А вот почему опытный редактор, писатель с хорошим вкусом, портил мою прозу, непонятно!

В некоторых рассказах изменился стиль повествования, даже текстовое тематическое звучание. Например, в борисовской правке поросенок Боря уже предстал «здоровенной свиньей».

Мой текст в том же рассказе:

Раз с Борей приключилась история. Бегал он, бегал по улице, свернул в переулок — почуял вкусный запах. Возле речки туристы развели костер, жарили шашлыки. Шашлыки — мясо с луком, надетое на длинные железные палки — шампуры. Поджарили туристы на углях шашлыки, положили на большие лопушистые листья, сами отправились за водой для чая. Тут Боря и подобрался к шампурам. Содрать мясо с железных палок не может. А пахнет вкусно, и есть хочется. А туристы возвращаются! Боря не растерялся, рылом подхватил две шампурины и — наутек! Бежит по дороге к свинарнику, в зубах шашлыки несет. Ну и смеху было!

Потом туристы пришли Борю фотографировать. Очень сожалели, что нет цветной пленки. Так им Боря понравился. А один, самый старший из туристов, все приговаривал: «Ну и свин — пестрый, курносый! Тебе бы в цирке выступать. Цены бы тебе не было!».

А вот строки, которые должны были быть напечатаны (в редакторской правке Борисова):

Туристы закричали, замахали руками, стали гнать непрошеного гостя, а наш Борька и тут не растерялся: ухитрился-таки подхватить своим рылом два шампура — и наутек. Бежит по деревенской улице, а в зубах шашлыки... И смех, и грех!

На следующее утро горе-туристы на ферму пришли с фотоаппаратом. Попросили, чтобы им Борьку показали. Решили себе на память сфотографировать. «В город приедем, — сказали, — будем рассказывать. Еще не поверят. Вот мы и покажем его портрет. Героев должны знать в лицо».

А кто-то из них предложил:

— Вашего бы Борьку в город, в шашлычную устроить. В качестве саморекламы. От клиентов отбою бы не было.

Что тут скажешь? И я, и не я.

АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ ОГНЕВ, член СП, доктор филологических наук, автор многих книг, более 200 научных работ и монографий, человек, знающий про Отечественную войну не понаслышке, продолжает преподавать в университете. В книге «Любовь, семья и судьбы России» пишет: «Гайде Рейнгольдовне Лагздынь с добрыми пожеланиями. 16.03.2001. А. Огнев».

С НИКОЛАЕМ АЛЕКСАНДРОВИЧЕМ СЕМЕНОВЫМ знакомство было мимолетным, но запоминающимся. Встреча проходила в политехническом институте со студентами и преподавателями, с проректором по учебной работе Аллой Алексеевной Кудрявцевой, с которой меня связывал в прошлом Театр кукол, затем учеба моей внучки в политехе. Было время, когда мы очень дружили с Аллой. Живя в «Чайке», нередко встречались в Бобачевской роще. Она, наверное, тоже помнит, как я читала прямо с рулончика бумаги, стоя на стволе поваленного дерева, сказку «В царстве Мрака, Теней и Света».

На встрече в институте Н.А. Семенов подарил книгу «Дракон и дева»: «Гайде Рейнгольдовне с наилучшими пожеланиями. 2.26.2001». При следующей встрече вручил новую книгу стихов «Дежа-вю»: «Гайде Рейнгольдовне — прекрасному человеку с наилучшими пожеланиями. 14.08.2005. Н. Семенов».

Как видите, автографы обычные, стандартные, как правило, об этом уже писала, появляются на книгах, когда люди мало друг о друге знают. После встреч мне стало известно, что он доктор технических наук, профессор, специалист в области информатики и маркетинга, поэт-лирик. Воистину: единство «физиков» и «лириков». Замечательное сочетание!

ВАЛЕНТИН НИКОЛАЕВИЧ ШТУБОВ. На его книге «Время поющих соков» нет автографа. Хороший поэт, живущий в глубинке нашей области. Жаль, что встречаемся так, словно плывем по реке, но в разных струях. Его поэзия настоящая, искренняя.

ВИКТОР ЧУДИН: «23.05.2001. Уважаемой Гайде Лагздынь на добрую память от автора».

МАРИНА ПАВЛОВНА БОРИСОВА из Удомли, книга добротных детских стихов «Первый полет»: «Гайде Рейнгольдовне с наилучшими пожеланиями от поклонницы и ученицы. 2002 г.» Так прекрасно ощутить себя среди других поэтов, пишущих для детей, когда появляется чувство, что ты не совсем примат! Дай бог детским поэтам идти по творческой жизни более легким путем, чем тот путь, по которому шла я.

ВАЛЕРИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ГОДОВИЦЫН. Его детская книжка-раскраска «Про маму, бабушку и носорога». Замечательный поэт, но не детский, а глубоко знающий историю, религию Руси, прекрасный врач, под руководством которого многие годы работает дочь нашего друга-сокурсника, уже ушедшего из жизни, Евгения Яковлева. Ниночка Евгеньевна Яковлева — достойная продолжательница докторской деятельности мамы Ады и своего руководителя Валерия Васильевича, скромного, интеллигентного, заведующего аллерго-пульмонологическим отделением областной больницы. Годовицын — заслуженный врач Российской Федерации, поэт и прозаик, автор многих книг, отец двоих сыновей и дед троих внуков. И снова: тверской писатель — изумительное сочетание практического ума и литературного дарования. Нашей писательской организации хочется пожелать иметь в своих рядах побольше талантливых, знающих поэтов и прозаиков с чистыми душевными помыслами.

Автор ЛЮДМИЛА ФЕДОРОВНА САЛТЫКОВА из Рязани на подаренной книге «Сапоги продыркались» оставила автограф: «Гайде Рейнгольдовне в хорошую погоду в любое время года. 21.12.02».

А вот книжка АЛЕКСАНДРА АЛЕКСАНДРОВИЧА ФИЛИППОВА «Зов стрельца», подписавшего книгу теми же словами, что и ЕЛЕНА АНТОНОВНА МИЧУРИНА: «Уважаемой Гайде Рейнгольдовне от автора с наилучшими пожеланиями. 26.03.07».

Книга умного шутника ВЛАДЛЕНА ИВАНОВИЧА КОКИНА, критика, юмориста, с мальчишечьим желанием похулиганить, но по делу! «От всей души и с глубоким уважением. Автор. 20.09.94».

ВЛАДИСЛАВ КОНСТАНТИНОВИЧ АРТЮШАНСКИЙ прошел по памяти одним мгновением, одним присутствием на одном из писательских собраний, оставив книжку «Живая нить». Улетел вместе с супругой в Америку заработать на квартиру. На ферме как поденщик перетрудился и, купив квартиру, умер на тверской земле прямо на могиле матери. Такая печальная судьбинушка у нашего поэта.

МАРИЯ АЛЕКСАНДРОВНА ФЕДОРОВА подарила мне строки вместе с книжкой стихов для детей под названием «Веснушки», «Дюжина румяных колобков». Замечательно, что кто-то живет в детстве: «Гайде Рейнгольдовне с благодарностью, с почтением, благоговением на добрую память от автора с пожеланием счастья, творческих успехов. 31.03.2002». А за что благодарность? То ли за внимание к автору, то ли за толчок к написанию стихов для детей? Такое я за собой замечаю. Авторы, способные писать для детей, порой затрудняются, как воплотить свое желание в печатном виде. Общение личное, через почту, через публикацию моих стихотворений помогли Нине Пикулевой из Челябинска, Татьяне Коваль из Москвы стать печатающимися авторами.

Сказано по случаю ...

Татьяна Коваль после того, как я ей выслала свой трехтомник, подготовила несколько проектов для издательства «Фламинго».

Относительно Нины Пикулевой. Однажды Л.Я. Либет при встрече в издательстве сказала:

— А у вас появился конкурент среди дошкольнопишущих!

На что я, не задумываясь, ответила:

— Я знаю. Это Нина Пикулева.

До этого поэтесса из Челябинска прислала мне в Тверь книжки «Играй-городок», «Улыбка и слезы» с автографами: «Переулком прибауток попадаем в город Тверь. Гайда Лагздынь, Гайда Лагздынь нам сейчас откроет дверь. Октябрь 1990 г.» Однажды в телефонном разговоре пожаловалась на то, что ее дети подросли, и она теряет способность писать для маленьких.

Это зачастую происходит с писателями и очень даже талантливыми. Трудно оставаться в детстве. Я вот как-то сохранилась, несмотря на то, что часто убегаю из малышового творчества в школьную, а иногда и во взрослую поэзию. После телефонного разговора в письме я изложила все секреты своей «детскости». В ответ получила книжку с автографом: «Милой, доброй Гайде Лагздынь и ее «внучатам аккуратным» и «послушным зайчикам-зайчатам». И. Пикулева». Впервые с этим автором мы увиделись в Москве на Международной книжной ярмарке около двух лет назад. Она очень активно участвует в издательских делах, сотрудничает со многими издательствами книг и журналов. В отличие от меня, занимающейся театром, детским творчеством, не расширяющей связей, не выходящей на издательства, а больше их теряющей из-за дефицита времени.

Кстати...

Моя общественная позиция и сейчас, когда работа с театром уходит в двадцатилетнюю биографию, не приносит мне личной пользы. Вместо того, чтобы к сроку дописать эту рукопись и получить финансовую поддержку на ее издание, я бегаю по выступлениям, по всевозможным мероприятиям, участвую в разных кому-то нужных акциях (не умею отказывать), в то время как желающие получить такую же поддержку сидят и молча в уголке строчат свои вирши. Все это может стать пролетающим финалом для меня и победным маршем для других.

Несмотря на это, на меня вышло восемнадцать издательств, я связана договорами на книги, но больше на участие в сборниках. Мода сейчас такая. Сборники толстые, тяжелые, очень красочные. Участие в них престижно, но малообъемно. Чтобы создавать авторские книги, надо запускать серии, а это дорогостоящее дело. А еще, видимо, издательства не уверены, что найдут авторов на эти серии, боятся оторваться от известных классических имен, потерять доход. В итоге таких сборников у каждого издательства с одними и теми же стихами и сказками столько, что их трудно будет реализовывать. Хорошо пишущих для детей становится все меньше и меньше. Молодые специалисты работают с Интернетом, ищут авторов, их произведения. Я пишу много и, как показала критика и востребованность моих стихов и прозы, неплохо. Но свое творчество я не помещаю на информационных страницах.

Вот и получается, что скоро будут гонять по сборникам одни и те же стихи, не зная, что я располагаю большим количеством их на разные случаи жизни ребят дошкольного и школьного возраста. Дети любят стихи, рассказы и сказки. Если говорить о классических произведениях, то для ребенка они нужны, но как же нужна и современная создаваемая литература! Малышовую прозу писателей нашего времени печатают крайне редко. Вот ведь какая беда! Правит балом все тот же рынок. Боятся издатели новых имен. Они есть. Их только надо разрекламировать.

ТАТЬЯНА АРЧИЛОВНА МЧЕДЛИШВИЛИ. Книжечка «Кукольные домики» издана Тверской специальной библиотекой для слепых с именем нашего поэта Михаила Ивановича Суворова. Автограф: «Гайде Рейнгольдовне от Татьяны Мчедлишвили в память о встрече в Берново. Лето 2006 г.» Фамилия Татьяны почему-то вдруг приоткрыла маленькую щелочку памяти, всколыхнула забытое и выдала имена: Мария Тенази, Ната Вачнадзе, Мэри Пикфорд, Лия Диппути. Что бы это значило? Почему лежали на полочках в нервных клетках с самого раннего детства имена этих актрис? Но мой мозг снова молчал.

МАРГАРИТА ИВИЦКАЯ! А все-таки она Людмила Алексеевна Кульпина! На прекрасно оформленных книгах прекрасные фотографии поэтессы и короткие строчки: «Гайде Лагздынь — с признанием и признательностью. 10 января 2005 г.» Искренние ее стихи порой требуют осмысливания. О таких произведениях я говорю: доходят до головы словно идут по шее жирафа. Название стихотворения «Кресту не надо пьедестала» вошло в мою частую поговорку и породило однажды, пусть не классическое, но стихотворение для взрослых. Маргарита Ивицкая была очень активна, приходила на многие творческие встречи, а потом вдруг растворилась в своих эмоциях, но на телефонные звонки отвечает. Чем-то ее очень обидело общество пишущих. Если так, то напрасно. «На каждый роток не накинешь платок».

С ВЛАДИМИРОМ МАЛИНОВСКИМ мне кажется, что знакома целую вечность. Часто разговариваем по телефону. Читаю его рукописи, даю советы. А он всю жизнь стремится к совершенствованию. Литературный язык его необычен, сочен, интересен. Что ни слово — находка! А образы? Фантастика — на грани безумия. Замечательный человек Володя Малиновский! Книга «Касатик» — «Гайде Рейнгольдовне от автора на добрую память. 30.03.04». Действительно, на долгую. И сегодня поздний звонок: «Я дописал свой шестилетний труд. Хочу издать через Тверской университет». И вновь телефонная новость: «Книжечка «Железный город» вышла. Куда занести?» — «Гайде Рейнгольдовне Лагздынь от автора с благодарностью за поддержку. 26.05.2010 г. Владимир Малиновский» (подпись — закорючка).

А недавно получила в подарок изящно оформленный сборник стихотворений «Родина» от нового члена писательского сообщества ГОРЛОВА ОЛЕГА ВАСИЛЬЕВИЧА: «Г.Р Лагздынь от автора на добрую память о наших совместных творческих посиделках. 28.08.2009. О. Горлов».

Сказано по случаю ...

Почему я писательскую организацию назвала сообществом? А как еще называть? Брошенная Е. Борисовым и В. Самуйловым на произвол судьбы, детище было поставлено в очень трудное положение. Словно хотели того: «Я тебя породил, я тебя и убью». Спасибо писателям Вере Петровне Грибниковой, Александру Михайловичу Бойникову и другим помощникам, что после изъятия помещения, в котором многие годы жила и работала организация, осуществили перевозку документов, мебели, картин, музыкальных инструментов, книг писателей и прочего имущества в комнатушку без света и телефона на территории областного управления культуры. Сейчас на Новоторжской (бывшая улица Правды) в помещении, которое могли бы сохранить, расположился так нужный всем ювелирный магазин «Роскошь».

Знакомство с поэтом получилось необычным и в тот час, когда должно было состояться собрание по выбору нового состава нашего творческого союза. Не зная о том, что это происходит в библиотеке имени Горького, мы с Олегом Васильевичем, взяв ключи у вахтера, сидели среди перевезенных вещей в полумраке (помещение было обесточено) и рассуждали о судьбах писателей, о необходимости сохранения Союза, ждали сотоварищей. Но выборы были там, а мы были тут.

С 11 по 13 мая 2006 года при поддержке Федерального агентства по образованию, Государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Тверского государственного университета», педагогического факультета проходила III Международная научно-практическая конференция по теме: «Детская литература и воспитание». Для участия в ней была приглашена и я. К этому времени был издан второй том «Моя книга-2». На этой конференции я познакомилась со многими интересными людьми, как преподавателями — учеными университета, так и со студентами, а также с гостями из других городов и стран, работающими над проблемами детства. Я не буду перечислять их научные степени и звания, ибо каждый из них достоин не одной страницы. Но фамилии, с их позволения, назову: Т.В. Бабушкина, Н.Ф. Нестерова, Е.Г. Данелян, Ю.А. Корпусова, Н.Ф. Крюкова, А.М. Бойников, С.Е. Горшкова, В.Г. Малышева, Е.Г. Милюгина, В.А. Редькин, Г.А. Толстихина, А.Г. Степанова, Г.П. Велиева, Л.Ю. Чунева, Л.Ф. Корепина, Е.А. Ничипорович, О.О. Копкарева, С.Ю. Николаева, И.Ф. Комогородцев, К.А. Фролов, А.Б. Турин, М.Б. Оборина, В.А. Жаров.

Кроме Александра Михайловича Бойникова, Валерия Александровича Редькина, сотоварищей по писательской организации, я хорошо была знакома с деканом педфака Галиной Аркадьевной Толстихиной, со Светланой Евгеньевной Горшковой. Жизнь меня свела и со Скаковской Людмилой Николаевной, когда она еще была деканом филфака. Людмила Николаевна знала мое творчество, ценила, писала рецензии и характеристики для издаваемых книг, способствовала пропаганде моего творчества. Сейчас этот замечательный человек — проректор по учебно- воспитательной работе Тверского государственного университета.

Все мое повествование о международной конференции 2006 года в микроусеченном варианте связано еще с одним автографом, что высветил события конференции на педфаке годом ранее, в 2005 году.

ВЛАДИМИР ДАВЫДОВИЧ ПУРИН. Его небольшая книжечка «Стихи о России» стоит среди других знатных имен. «На память о конференции в ТвГУ. 13.05.05». В книжке скромный педагог, кандидат педагогических наук собрал стихи, написанные с 1973 по 2003 годы.

С В.Д. Пуриным меня сводила жизнь и ранее: на фестивальном смотре театральных коллективов. Под его руководством школа №29 показывала спектакль «Кошкин дом». Спектакль был хорошо поставлен, дети играли неплохо, но на том смотре было много и других отличных постановок. Три же ведущих места не могли вместить все, что было показано коллективами. Почему я все время ратую против деления творчества детей и работу их руководителей на позиции: первый, второй, третий. Каждый должен получать диплом, но с разными творческими характеристиками.

ЭДУАРД МОИСЕЕВИЧ МАМЦИС, врач по профессии, на моем зрительном поле появился неожиданно. У автора книги «В натуре» возникло желание стать членом Союза писателей. На собрании по рекомендации в Союз меня почему-то не было. Не известили по той причине, что не отвечала на телефонные звонки, хотя я всегда ночую дома. Его рассказы больше похожи на журналистские фотоработы в «натуре». Но, в отличие от них, более откровенны, правдивы и частенько с большим юмором. Обречен писать долгие годы, если в обнимку с матушкой-ленью не будет отсиживаться дома или на даче. Тем вокруг, что мальков — только успевай сачком отлавливать.

ЛИДИЯ БАЛИНА. «Духовный след» — «Дорогая Гайда Рейнгольдовна, от души желаю вам и всей вашей семье большого семейного счастья, огромного как солнце, большой удачи во всем и крепкого здоровья. 2001 г.» «Окно в жизнь» — «Желаю вам и вашей семье благ духовных и материальных, успехов во всем, большого семейного счастья, несокрушимого здоровья, и от всех людей тепла и понимания. 2002 г.»

Я никогда не видела Лиду, только на фотографии в альманахе. Будучи инвалидом с детства, лишенная возможности общаться, когда даже на улицу выйти трудно, в своих автографах она желала всем того, чего была сама лишена, а любовь к миру и людям изливала через свое творчество. Мама ее, моя соседка по даче Зоя Михайловна, как может, помогает дочери. Благодаря ее усилиям появилась публикация стихов в журнале «Домовой». На средства от сбора ягод, грибов помогла издать дочери книги. Стихи Лидии Балиной были помещены в альманахе творческих работ инвалидов клуба «Виктория плюс». В этом деле была оказана помощь от бывшего губернатора Владимира Платова.

Кстати...

В период руководства областью Платовым я была отмечена нагрудным знаком «За вклад в развитие Тверской области». Не знаю, какие за ним водились грехи (а кто безгрешен?), но губернатор творческим союзам уделял внимание. Почему-то на память вдруг приходит поговорка (чтобы она значила?): «Закон что дышло, куда повернул, туда и вышло!» и другие — «Не ошибается тот, кто ничего не делает» или «Ошибается тот, за кого делают».

В руках у меня альманах «Новоселье» издательства «Московский рабочий» за 1988 год, кем-то подписанный: «Гайде Рейнгольдовне с неизменным уважением». Стоят автографы тех, кто стал в будущем профессиональными писателями: Леонид Нечаев, Нина Алексеева, которую наши мэтры долго не пускали на порог СП, Александр Душенков, бывший редактор Тверского отделения «Московского рабочего», секретарь партийной писательской организации СП, ныне священнослужитель в соборе Вознесения, что на улице Советской.

Напечатанный раздел книги интересен больше тем, чьи имена легли на бумагу. Но в какой-то мере, возможно, пригодится для архива, истории литературной жизни на тверской земле. Далее я обращаю внимание на автографы писателей, живших или живущих в других местах нашей страны. Больше, конечно, это касается москвичей: чаще общались и общаемся.

Автографы более именитых

Рассказ по случаю...

АННА ВЛАДИМИРОВНА МАСС — коренная москвичка, дочь известного эстрадного драматурга Владимира Захаровича Масса, имя которого известно в сочетании с его соавтором — Михаилом Абрамовичем Червинским. На слуху старшего поколения Масс и Червинский звучат как Миронова и Менакер. Как прозаик Анна вошла в мою жизнь как-то незаметно и надолго, приезжала в Тверь для совместных выступлений. Проста в общении, мать двоих сыновей — Андрея и Максима. Однажды мы с дочерью Тамарой ночевали в ее большой высокопотолочной московской квартире. Огромную комнату можно было перегородить задвигающейся складной стеной. В маленькой комнате стоял диван и обшарпанный письменный стол, скромно, мрачно, неуютно. Я оставила в подарок на кухне большой искусно сделанный подсолнух. Не знаю, нужен ли он ей? В квартире хозяев не было. Анна, уезжая накануне куда-то, ключи просила положить в почтовый ящик. Анной написано много разнотемных книг. Не удивительно. По образованию филолог, но как геолог с поисковыми партиями исходила всю Сибирь. Она рассказывала о местах, куда в семидесятые годы не ступала еще нога трудового человека, рассказывала о богатствах, о секретных картах, которые составляли они — первопроходцы. Судьба забрасывала Анну в самые отдаленные уголки страны: в Калмыкию, Якутию, на Мангышлак и в Забайкалье, к нефтяникам и золотоискателям. Как-то она мне поведала: «Я знаю, где вершина горы состоит почти из золота, в тех местах нет дорог, даже волчьих троп. Это наши законсервированные богатства». Сейчас пришло время эти сокровища брать для блага страны.

С Анной в составе группы московских писателей выезжала на Рыбинское водохранилище. Несколько дней жили в научном городке Борок. Городок, скорее поселение в основном из одноэтажных домов, населен учеными из Москвы, Ленинграда и других крупных научных центров. Приехало нас много, но память о других писателях, кроме Анны Масс и Ирины Пивоваровой, ничего не сохранила. Просыпаясь, я всегда видела Анну сидящей с ручкой и блокнотом, словно она и спать не ложилась. В Борке я впервые познакомилась с большим громоздким электронным микроскопом. Никто из сотоварищей не проявлял к нему никакого интереса. Будто видели его в Москве каждый день. Я просто удивлялась лености писателей. Это был уникальный микроскоп. Мне как биохимику по образованию очень интересно взглянуть и разглядеть клетку, увидеть ее строение, те органоиды, из которых она состоит. О них пишут в учебниках средней школы по биологии. Мы же из них состоим! Это же так интересно!

Еще я была потрясена в подземном аквариуме огромной щукой, возраст которой более трехсот лет. Когда я подошла очень близко к стеклу, то была поражена взглядом рыбы, одетой словно в золотую чешую. Сатанинские глаза щуки смотрели в упор так, что мне стало жутко. Я не выдержала ее взгляда. Образ этой хищницы, обитательницы Рыбинского водохранилища, переместился в будущем в образ злой обитательницы моря в сказке «В царстве злой Мурены».

Дурманные травы

Документальный рассказ

Каждый день нашего пребывания в научном центре был расписан по часам, включая и вечернее время. В один из таких вечеров мы были приглашены в гости к ученому. У каждого сотрудника этого научного мира был, пусть даже маленький, но отдельный домик.

Хозяин вокруг нас расположил в ладанках травы, которые тлели и обволакивали наше сознание. Вскоре все спали, а я усилием воли, иногда руками, пыталась не дать векам сомкнуться. А пригласивший нас в гости ученый рассказывал о далеких степях Калмыкии, о законах народов, населяющих нашу землю. Но память, одурманенная травами, не удерживала ничего. А он все говорил и говорил, сам продолжая бодрствовать. Наверное, проводил какой-то эксперимент. Иначе как объяснить такое, что с нами случилось? Передо мной семь книг Анны Масс с текстовыми автографами, что помогли вспомнить маленький мирок ученых, живущих вдали от больших центров, где остались квартиры, а у многих и семьи. Здесь ведутся научные работы. Эти автографы помогли установить и даты кусочков моей жизни.

«Милая Гайда! Прими эту книжку в знак искренней симпатии, в память о нашей дружбе и счастливой жизни в Борках. Желаю вам побольше таких дней! Аня. Борок. Март 1979 г.»

«Милой Гайде Лагздынь с искренней симпатией на память о нашей встрече в Калинине — с пожеланием дальнейшей дружбы. Март 1981».

Анна Масс. 31.03.81 — «Милой Гайде на добрую память с надеждой получить и от вас что-нибудь в этом роде. Аня. 82».

«Гайде Лагздынь — в знак дружбы. Аня. 82».

«Гайде Лагздынь в знак дружбы с пожеланием радостей во всем. Аня. Октябрь 84».

«Дорогой Гайде, замечательному человеку, на память о дорогах и тропинках, по которым дружно довелось шагать. С любовью и уважением от автора. Аня Масс, сентябрь 1990».

Потом мы потерялись во времени. Кто-то сказал, что она в Израиле. Адрес потерян.

Будучи в гостях у своего свекра в Калининграде, я познакомилась с детской писательницей ГАЛИНОЙ НОВИЦКОЙ. Знакомство было недолгим, но оставило след в моем творчестве. В подаренной книжке «Лужайкины сказки» в автографе было написано: «На добрую память Гайде Лагздынь с самыми добрыми пожеланиями и с надеждой выйти на свою поэтическую дорогу. С уважением Г. Новицкая, 3 августа 1971 г., Калининград».

С Новицкой мы встретились намного позднее, если не ошибаюсь, возле Дома творчества в Комарове, что под Ленинградом. Она жила или снимала дом для жилья поблизости. Ей не верилось, что я тогда, при первом знакомстве, была уже не юная, сумела занять высокую и широкую нишу в здании детской поэзии.

Я никогда ни на какого писателя не была похожа в своем творчестве. Объясняется все очень просто. Мое литературное образование закончилось в седьмом классе. Тогда были не девятилетки, а семилетки. 1945 год. Только закончилась война. Учеба в техникумах, в пединституте с химико-биологическим направлением побуждала меня интересоваться технической литературой. Позднее, став профессиональным писателем, я много читала, но отдавала предпочтение познавательной литературе.

А вот с такими писателями, как ЛАРИСА ТЕОДОРОВНА ИСАРОВА, ИРИНА ЕВГЕНЬЕВНА РАКША, ЕВГЕНИЙ ЕВГЕНЬЕВИЧ АСТАХОВ и его жена ВЕРА ВЛАДИМИРОВНА, ЮРИЙ ГЕОРГИЕВИЧ РАЗУМОВСКИЙ, ВАЛЕНТИНА ВИКТОРОВНА ШЕБЕТЕНКО, поэт из Магаданской области из города Анадырь ГЕННАДИЙ АФАНАСЬЕВИЧ НЕНАШЕВ, называвший себя Гришкой Распутиным, МАНУКЯН из Армении из Дома творчества писателей Цахкябзор, ЭДУАРД ФИЛИППОВИЧ МЕДВЕДКИН из Алма-Аты и другие, свело меня совместное путешествие по Средиземному морю на теплоходе «Михаил Суслов», на котором мы отправились знакомиться с 1 по 24 ноября 1985 года со странами Европы. В этой поездке были и Михаил Жванецкий, и Роман Карцев (Кац), известный актер Сергей Сергеевич Яковлев с супругой поэтессой Натальей Вениаминовной. На теплоходе было много художников — Андрей Иванович Портнов, Израиль Иосифович Зульберман (на фото рядом и справа).

Ирина Ракша, душа круиза, в памяти запечатлелась как изящная, в красивой одежде, дама с украшениями. Особенно поразила меня в ее руках почему-то широкая кисточка для нанесения на щеки румян и всего прочего. Деревня я! Среди москвичек.

Книжка «Задача со многими неизвестными» Ларисы Исаровой с автографом: «Милой Гайде, двойной коллеге по учительской и писательской судьбе. С симпатией и уважением. 20.XI-85. Л. Исарова» действительно в круизе соответствовала этой писательнице. И запись в блокноте: «Спеши, спеши домой с лимоном за щекой!» (во время качки в море — 9 баллов).

У ней был опыт в загранпоездках. Нам было разрешено взять только 46 долларов на все страны. А потому Лариса вооружилась обменным товаром. Как говорится, бог с ней. «Хочешь жить, умей вертеться». Но что заставило меня сейчас написать эти строки? Да потому, что она всюду таскала меня, говорила, что я ей очень нравлюсь, а за моей спиной делала свои дела. Когда же мы вернулись в Одессу, резко отмежевалась, словно со мной и не знакома. Наверное, боялась, что я приеду к ней в Москву. Она просто меня не знала. До сих пор я сохранила блокнот с телефонами и Жванецкого, и Карцева. Лишь только с Евгением Астаховым велась переписка, и то лишь по инициативе этой пары. Позже

Астахов прислал книгу «Старый двор» с автографом: «Своему человеку с броненосца «Суслов», нашей Гайде от автора. 8 марта 86. Куйбышев». Строителю Волжской ГЭС и города Тольятти, автору более двадцати книг, главному редактору областного телевидения в ответ на приглашение «В гости на Волгу» я ответила строками: «Чудесный праздник солнца, света, // уже рукой подать до лета! // Но Волга ветреной порой / /полна студеною волной // и катит воды, чуть спеша, // зарею утренней дыша, // где словесов ажурна вязь, // где проживает волжский князь».

Рассказано по случаю...

Собирая документы для написания автобиографической повести, перебирая книги с автографами, я обнаружила в закромах поэтическую книгу Юлиана Тувима «Письмо ко всем детям» издательства «Малыш», 1979 г., где на титульном листе была написана фраза: «Пусть веселое письмо к Гайде прилетит само. Владимир Приходько. 26.V.1982 г., Москва». А еще значилась моя приписка: «Так сказал Приходько с именем Володька». На обложке скромный автограф поэта Л. Мезинова. Имена этих писателей всколыхнули забытую страничку о совместной встрече московских и калининских авторов с детьми нашего города. Именитые поэты читали стихи. Я, боясь показаться в худшем качестве, чем столичные гости, читала очень вдохновенно, да и стихи, верно, были неплохими, чем и поразила гостей. Потом стол с яствами, с задушевной беседой. Под руками была только книжка Ю. Тувима. Она и сохранила, воскресила в памяти ту доброжелательную веселую поэтическую встречу. Сейчас я задумываюсь над тем, кого можно пригласить из детских писателей к нам для встреч с детьми. Проезд — дорог. Командировочных — никаких! По оплате, сами знаете, туго. Почти одни нули. Раньше об этом не было и речи.

Недавно по приглашению Центральной библиотеки г. Лихославля была в гостях, встречалась с ребятами города и прилегающих районных центров. А какой интерес был к книгам?! Пусть говорят, что дети мало читают. Читают дети. В крупных городах меньше, так как есть чем увести ребят от книг. А в районе, в селе книга еще занимает достойное место в жизни ребенка.

ЛЮДМИЛА ШИКИНА — безымянная ниточка в моей памяти, а слова добрые, запоминающиеся. Книга «Истоки» (издательство «Правда»): «Сестре по цеху, милой Гайде. Л. Шикина. 18 октября 1985 г. Калинин». Замечательные стихи, изданные «Библиотекой издательства «Огонек», 1984 г. Где ты сейчас со строгим лицом, милая Людмила? Надо, думаю, поместить в издаваемых книгах и свое лицо. А я бастую, говоря: «Нефотогенична!». «Надо! — как-то сказали студентки в библиотеке. — Мы хотим, читая книги, видеть автора!»

Московская звездочка ИРИНА МИХАЙЛОВНА ПИВОВАРОВА, автор легких, невесомых детских стихов. Так радостно читать их и, конечно, надписи на книгах: «Милая Гайда, мы друг друга так долго искали, слава богу, нашли! А теперь будем долго вспоминать нашу совместную поездку в Борок. Ира Пивоварова. 23.3.79 г.»; «Желаю счастья и в этом, и во всех последующих годах. 24.3.79».

Кстати...

Когда читаешь автографы детских писателей, лучше поэтов, то душа наполняется чем-то воздушным, ласковым, сладким. От детских стихов, написанных добрыми писателями, идут тихие, умиротворяющие флюиды, чем-то схожие с теми, что ощущаешь при созерцании икон.

Литовская поэтесса РАМУТЕ СКУЧАЙТЕ написала пожелание в книге «Под зеленым зонтиком», ЛЮДМИЛА МИХАЙЛОВНА НИКОЛАЕНКО — «Летит семечко» — «С радостью в коллекцию Гайды».

Московский прозаик СВЕТЛАНА ГРИГОРЬЕВНА ЛЕТОВА на книге «Дед Мороз приглашает всех» поместила автограф следующего содержания: «Гайде Рейнгольдовне — удивительному, прекрасному человеку. Автор. 31.3.78».

Я всегда думаю, получая надписи от разных писателей в разных местах их нахождения: почему пишут мне с такими эпитетами? Наверное, потому, что я незлой человек, открытый, без «подляночных» мыслей. А поэты, как и дети, это остро чувствуют.

Со Светланой мы часто встречались в дошкольной редакции «Детлита». Даже темы у нас однажды совпали. У меня в издательстве «Малыш» вышла книжка со стихами о современном детском саде «Целый день у нас работа», а у ней в «Детской литературе» книжка «А у нас в детском саду» в прозе, книга-воспоминание о детстве. О садах в то время никто не писал. И ленинградский художник Вадим Гусев стал общим художником: по нашим текстам погулял.

ЕЛЕНА ИВАНОВНА АНДРЕЕВА. Помню эту улыбчивую женщину-прозаика, ее книгу «Зимний вечер» (издательство «Правда», Москва, 1985 год). Книга сохранила подаренный автограф от 05.03.1987 г.: «Милой Гайде Рейнгольдовне в надежде на то, что все реже мы выступаем вместе и с благодарностью за добрую память, сердечно. Ваша Елена Андреева».

Книга стихов «Линия жизни» ИВАНА СЕРГЕЕВИЧА КУЧИНА пришла ко мне с автографом: «Гайде Рейнгольдовне Лагздынь на добрую память о встрече в Тамбове. 24.10.84. Иван Кучин». Действительно памятные даты. По автографам можно сверять свою историю перемещения. В Тамбов вышла замуж моя младшая дочь Тамара, а потому, приехав туда, познакомилась с тамбовской писательской организацией. Все там как у всех, ничего запоминающегося.

ИГОРЬ АЛЕКСАНДРОВИЧ МАЗНИН прислал мне сначала одну, потом вторую и третью книги. «Я склонился над цветком», «Фотоснимок на охоте» — «Гайде Рейнгольдовне Лагздынь с уважением и самыми добрыми пожеланиями. 19.2.87». «Удивительный слон» — «Гайде Рейнгольдовне с признательностью. 6 декабря 2004 г.».

Он был и моим рецензентом, и товарищем по совместному выступлению перед детьми, и, наверное, надеялся, что я напишу в критический журнал «Детская литература» о его творчестве, куда главный редактор все время меня приглашал к сотрудничеству. Кстати, многие писатели видели во мне критика. Иногда, когда я встречалась с подделками под детские стихи, мне хотелось это сделать. Но все тот же дефицит времени мешал. Да и желание было минутной вспышкой.

Крупной полосой по памяти жизни прошел писатель НИКОЛАЙ КОНСТАНТИНОВИЧ СТАРШИНОВ. Он часто приезжал к нам в Калинин. Вокруг него всегда были люди и всегда присутствовала Прозорова. Необъяснимое обаяние притягивало к этому скромному, можно сказать, застенчивому человеку. Николай Константинович присылал мне свои книги, изданные в крупнейших издательствах, но не «пачкал» их ни пером ручки, ни пастой шарика. Он просто вкладывал открытки с одобрениями, поздравлениями. Его полная мужества жизнь была наполнена чувствами, стихами, нежностью и переживаниями, а еще многочисленными переводами стихов поэтов разных национальностей, но не по заказу, не для заработка, а по велению сердца. Вот его книги: «Поле жизни» (издательство «Советская Россия», 1979 г.), «Избранное» (Москва, издательство «Художественная литература», 1980 г.). В последней книге есть и его автограф: «Гайде Лагздынь с пожеланием новых славных книг и всех радостей. 4.11.80».

Пролетел мимо меня воробышком счастливый автор, держа в клювике новую книжку. Это было в издательстве «Оникс» 16.08.2001 г. С МИХАИЛОМ ЛЕОНИДОВИЧЕМ ГРОЗОВСКИМ я встретилась в коридоре. Видимо, он решил подарить свою только что родившуюся книжку первому, кого встретит. Книгу «Мой зоопарк» подписал так: «Гайде от Михаила на доброе знакомство».

Между прочим...

Я тоже иногда так делаю. А когда издательство в прошлом выдавало дешевую продукцию, я покупала, а порой с тверской базы забирала все книги, что присылали по разнарядке в Тверь, и раздавала. Особенно мне нравилось подкладывать книжечки в детские коляски. Вот потому тогда и не попадали на книжные прилавки магазинов мои в мягких переплетах красочные книженции, а потому и в библиотеках их нет.

Кстати...

Изданные в книжно-журнальном издательстве книги я стремилась распространять, не зная, что финансирование из областного бюджета дает книгам возможность оказаться в библиотеках, а не расходиться по частным рукам. Я видела, что книги других авторов лежали в издательстве навалом, а потом исчезали. Я удивлялась, что сборники Гевелинга, Исакова, Борисова так быстро реализовывались! А они просто передавались в библиотеки. Так я сама лишала присутствия своих книг на книжных полках библиотечной системы. «Век живи, век учись».

Симферопольский товарищ

Гость из Симферополя АЛЕКСАНДР НИКИФОРОВИЧ ЧУКСИН. Вспоминаю первую встречу. Захожу в писательскую организацию, вижу: возле дверей топчется маленький, сухонький, как он мне тогда показался, немолодой мужчина, а точнее, старичок. В Калинине проездом, решил посмотреть на землю, над которой летал в годы войны. Гость особого интереса у наших руководителей не вызвал. Чуть еще потоптавшись, тихонько вышел. Я сама тогда не была в полной мере вхожа в Союз. Но меня охватило чувство неловкости: ведь приезжий? Хоть бы чашку чая предложили! Но все были заняты своими делами. Я догнала старичка во дворе. Познакомились, спросила, есть ли у него в городе друзья или знакомые. Тогда получить номер в гостинице было сложно. Приняла гостя в свою семью. А.Н. Чуксин в прошлом военный летчик, полжизни отдал службе в авиации. В годы Великой Отечественной войны был «летающим» комиссаром авиационного полка, награжден медалями и многими орденами, в том числе орденами Ленина, Красного Знамени; полковник в отставке. Не все в части знали, что их боевой товарищ является членом Союза писателей СССР, что его перу принадлежат десятки книг об авиации, о детях и подростках. Жизнь свела его еще в тридцатые годы в Харькове, молодого украинского поэта, начинающего прозаика, авиатора А. Чуксина со Степаном Крыжановским, позднее ставшим доктором филологических наук, профессором, лауреатом премии по литературно-художественной критике. В предгрозовые довоенные годы смоленский поэт Николай Рыленков рекомендовал армейского автора в члены Союза писателей СССР.

С Александром Чуксиным мы переписывались, он присылал свои книги, заезжал в Калинин, когда бывал в Москве. Я его встречала на вокзале. Но в организацию писателей зайти отказывался. Передо мной на письменном столе книги с его автографами. «Однополчане» (издательство «Таврия»): «Дорогой Гайде Рейнгольдовне с пожеланием здоровья и радостей, новых взлетов с издательских аэродромов. А. Чуксин. Г. Симферополь. 1982 г.» И вложенное в книгу короткое письмо: «Я закончил большой роман. Сейчас заново прочитаю, а уж потом отдам машинистке. Если буду в Москве, то заеду в Калинин. С приветом. А. Чуксин.

1987 год. Письмо: «Дорогая Гайда! Почему долго нет весточки? Как твоя жизнь и твои творческие успехи? Что у тебя нового? Была ли в Доме творчества и где?» В присланной книге автограф: «Дорогая Гайда Рейнгольдовна! Дарю тебе на долгую и добрую память, с пожеланием здоровья и радостей, новых штурмов и побед в творчестве. А. Чуксин. Симферополь. 1987». Через какое-то время получаю письмо следующего содержания: «Дорогая Гайда! Я в конце октября был девять дней в Москве, дважды звонил, хотел приехать в Калинин. Жаль, что не получил ответа, думал, тебя нет дома. Сейчас у тебя новый адрес. Что заставило сделать обмен? Поздравляю всех с праздником, желаю вам всего хорошего. Обнимаю. А. Чуксин». А потом наша связь оборвалась.

Рассказано по случаю...

Что заставило? Маленькую квартирку пришлось поделить на две. Старшей Лене с дочкой Машей — комната в коммунальной квартире. Мне с младшей и еще в придачу с ее молодым мужем из Тамбова — однокомнатную «хрущевку». Разборки со старыми и новыми зятьями, работа с только что созданным авторским театром, писательская писанина, участие в разных фондах, во всяких акциях забирали все мое время. А ведь могла с Чуксиным быть в высших московских кругах. Он приглашал поехать с ним в Москву на большие торжества. Написать на домашний адрес в Симферополь стеснялась. Ранее связь шла через писательский союз. Что подумают его крымская жена и дочери? Правда, в разговоре он однажды сказал: «Всех в семье интересуют только мои гонорары». Разве тогда им понять, что наши отношения были чисто товарищескими? Я вообще люблю дружить с мужчинами не как женщина. Такая дружба крепка и надежна, но больше со стороны мужчин. Печальная мысль, но она ассоциируется с мыслями других писателей: нас захлестывает писательский эгоизм, мы всю жизнь начинаем посвящать только своему творчеству. Меня все эти годы не покидают чувство вины и желание исповедаться. Чем я отличаюсь от тех, которые так глухо впервые приняли Александра Никифоровича Чуксина? Вот они, издержки. Годы подведут и вас к откровенности.

С ЕВГЕНИЕМ КЛЕОНИКОВИЧЕМ МАРЫСАЕВЫМ меня свело общество книголюбов. Я входила в состав его правления с момента организации с 1974 года. Руководила в тот момент обществом улыбчивая, очень чуткая ГАЛИНА ВАСИЛЬЕВНА ЛАВРЕНТЬЕВА. При ее самом активном участии проходили в Калинине и в районах области всевозможные мероприятия. Одним из них был автопробег на машинах с участием калининских и московских писателей, среди которых были Марысаев и Яков Шведов.

Е. Марысаев подарил мне незабываемую по сюжету книгу «С морем обрученные». Я часто ее перечитываю. Однажды поделилась с ним, что хочу издать повесть «Зона», которую переписывала не раз, все время что-то добавляя и убавляя. Он всячески пытался меня отговорить: «Тема — закрытая, не напечатают!» И точно. Встретившись в Москве с издательством журнала для учреждений ОН, была отвергнута и почти уничтожена заявлением редактора: «У нас такого на зоне не бывает!» Я спросила: «И матом не ругаются?» — «Что вы!» — возмутился законопослушный служака. — «Так я вас разочарую: у вас и начальники отрядов трехэтажными матовыми сооружениями кроют! Вы лапшу кому-либо другому на уши вешайте, а не мне». Рано ушел из жизни Е.К. Марысаев. Так и не увидел мою книгу «Зона», вышедшую в Калинине в издательстве тиражом десять тысяч экземпляров. Прошло совсем немного времени с момента нашего знакомства, когда Евгений Марысаев трагически погиб.

О Марысаеве

«...На Севере Евгения Марысаева встретила трудная работа и жизнь плюс ироническое отношение старожилов к зеленым мальчикам, приезжающим сюда «за туманом и за запахом тайги». На глазах у Евгения Марысаева отбывали на материк неженки и неумехи, нахлебавшиеся «романтики». А он прикипел к Северу. Он доказал коренным северянам, что может справиться с трудностями не хуже других. Работал с геологами, освоил специальность буровика, потом взрывника, строил в Якутии Вилюйскую ГЭС, в Карелии — железную дорогу. Поехал на строительство Саратовской ГЭС и поступил рабочим на бетонный завод. И опять потянуло на Север. Евгений Марысаев едет в качестве маршрутного рабочего с экспедицией на Камчатку.

За годы странствий он в точности определил, куда пойти учиться. Отнес в Литературный институт имени М. Горького свои первые произведения, прошел творческий конкурс, успешно сдал экзамены и несколько лет работал в родном городе слесарем в одном из научно-исследовательских институтов и учился на заочном отделении Литературного института.

За эти годы им и была завершена первая книга «Одна луна пути». Следующую книгу Евгений Марысаев написал, тоже еще будучи слесарем и студентом, это была повесть «Только один год», она вышла в издательстве «Молодая гвардия» в 1967 году. А в 1970-м вышла в издательстве «Детская литература» первая книга Евгения Марысаева для юных читателей «Москвичка».

Став профессиональным писателем, он продолжает ездить по стране. И тут Евгению Марысаеву всегда помогают освоенные с юности рабочие специальности. Так, например, в Среднюю Азию он ездил с геологами как буровик. Зато на БАМ он получил писательскую командировку от столичного журнала. А потом поступил рыбаком на траулер, добывающий рыбу в Баренцевом море. Через год отправился в Ханты-Мансийский национальный округ к работникам рыбоохраны, участвовал в борьбе с браконьерами, написал для «Литературной газеты» статью об этом всем, об ужасающей опасности браконьерства и для природы, и для человека, для его души. Затем Евгений Марысаев побывал на острове Врангеля, где ученые занимаются вопросами охраны арктических животных...» (И. Стрелкова)

В 1979-м я познакомилась еще более близко с другим участником автопробега — наши выступления фиксировались фотокорреспондентами и журналистами на страницах районных и областных газет. Это был известный поэт, легендарный автор текстов песен «Орленок», «Смуглянка» — ЯКОВ ШВЕДОВ. Он доброжелательно относился к моему творчеству, с ним была переписка. Пожелтевший от времени конверт и письмо хранятся в моем архиве; в письме он излагает ряд рекомендаций в отношении печати в Москве.

На встрече в пионерских лагерях вместе с Марысаевым были и другие московские поэты — ПЕТР МИХАЙЛОВИЧ ГРАДОВ, подаривший сборник стихов «Доброта», ЮРИЙ РАЗУМОВСКИЙ произвел впечатление милого собеседника, неплохого поэта.

Книги стихов еще молодых супругов из Ижевска ГАЛИНЫ и ВЛАДИМИРА РОМАНОВЫХ, приславших книги с автографами: «Гайде от Гали и Володи, с пожеланием всего доброго. 28.02.80»; «Гайде с добрыми пожеланиями от автора. Галя. 9.9.82».

Что можно сказать в автографе, если мало знакомы. Вскоре переписка стала увядать. Знаю из писем от Гали, что они разошлись, а Володя вскоре умер. Их переводы «Као-чоу» я храню среди других переводческих документов.

Город Петрозаводск (Карелия) подарил мне кроме музыки к спектаклю замечательные рассказы о животных прозаика ВИКТОРА АЛЕКСАНДРОВИЧА ПОТИЕВСКОГО с автографами: «Ночная тропа», «Огненная ловушка»: «Гайде Рейнгольдовне на память сердечно. 84 г.» И снова такая же надпись на другой книге с добавлением: «На добрую, с уважением, Петрозаводск».

Благодаря этим автографам я точно зафиксировала начало своего творчества как драматурга. В Петрозаводске совместно с композитором Георгием Асламовым началась работа по созданию спектакля «Добрая зимняя сказка» для Музыкального театра Карелии.

Литературная родословная

В Союз писателей СССР меня рекомендовали три писателя, три поэта: В. Берестов, Е. Благинина, А. Гевелинг.

ВАЛЕНТИН ДМИТРИЕВИЧ БЕРЕСТОВ. С ним я познакомилась в Москве в издательстве «Детская литература». Оказывается, он давно следил за моим творчеством, был знаком с моими стихами. Леокадия Яковлевна Либет, зав. дошкольной редакцией издательства «Детская литература», посоветовала попросить у Берестова рекомендацию в Союз. И первая, и последующие встречи сохранили в памяти образ доброжелательного, открытого, откровенного, внешне немного грузноватого человека, про которого можно сказать: «большой ребенок». Помню, приехала, супруга-художница Татьяна Александрова встретила меня очень ласково, пригласила на чай. На окне маленькой кухни стояли стеклянные молочные бутылки с широкими горлышками, в которые вкладывали тогда в качестве крышек плотные картонные кружки. Валентин Дмитриевич, указав на ряд бутылок, пошутил: «Богато живем. Бутылки сейчас не сдаем». В это время у него гостила дочь. Она вышла замуж за иностранца. Если не ошибаюсь, он был из Анголы или Нигерии, руководил там повстанческим движением. Был героем страны, часто подвергался опасностям. В маленькой комнате на диване лежал малыш — внук Валентина Дмитриевича в возрасте примерно семи месяцев. Темнокожий, с огромными черными глазами, со взглядом взрослеющего умного человека. Малышу не лежалось, он пытался вставать.

Мне запомнился Валентин Берестов склонившимся над ребенком с каким-то необъяснимо-счастливым выражением лица. А как он с ним разговаривал?

Рассказано по случаю...

Когда я пишу эти строки, в памяти всплывает бабушка, сидящая на раскладном стуле среди пустыря возле больших домов нового микрорайона «Чайка», где я живу. В богатой коляске лежал ее внук, сын ее дочери, родившей от темнокожего студента. Все ее существо выражало чувство, которое она испытывала. Белая бабушка и до черноты смуглый ее родной внук. «Почему он не такой, как у всех?» — можно было прочесть на ее страдальческом лице. Она пряталась от людей, а они подходили, заглядывали в коляску, сочувственно что-то говорили. В то время (в далекие уже семидесятые годы прошлого столетия) это было необычно — новое в жизни русского общества.

Когда прощались, Валентин Берестов стоял в проеме входной двери, как бы стремясь остановить меня, не выпустить из квартиры. Он возбужденно, эмоционально говорил, энергично потрясая руками, уверял, что он не только детский поэт. И читал мне свои взрослые стихи.

Как это мне понятно и близко! Утвердившись раз и получив звание детского писателя, тебя не воспринимают как пишущего для более старших возрастов, для взрослых. Берестов дал мне рекомендацию, о чем я уже писала. Валентин Дмитриевич несколько раз приезжал в Калинин. Мы выступали на разных площадках, даже за Тверцой, перед детьми рабочих стекольного завода. Последняя встреча состоялась 20 апреля 1997 года на сцене Театра юного зрителя. Читали стихи, было выступление старшего состава моего Детского авторского музыкального театра, зафиксированного и представленного фотоматериалами в тверских газетах. На сцене ТЮЗа состоялась презентация и младшей театральной студии «Тверские колокольчики». Городской отдел культуры преподнес такой огромный торт, что его хватило на всех участников литературно-музыкального шоу.

Рассказано по случаю...

В одно время В. Берестов приглашал меня переехать в Москву.

— Вы будете звездой телевидения и литературы! — говорил Валентин Дмитриевич.

А Ирина Токмакова тогда, с которой и по сей день по телефону редко, но разговариваю, называла меня «тверской звездочкой».

С квартирой в те времена через Литфонд можно было уладить. Но как поступить с семьей, с детьми? Время для действия было благоприятным. Ведь по другому руслу потекла бы моя жизнь. Возможно, по-другому сложились бы судьбы моих дочерей. Но, как говорят, «умная мысля приходит опосля». Не могла я решиться поменять свою провинциальную жизнь на столичную. Конечно, будоражила перспектива. Москва — не подмосковное болото между двумя столицами, все дела там. Многие, почувствовав узость творческого круга, уезжали. В Москву подались Маша Аввакумова, Людмила Прозорова, Владимир Пальчиков, из ДК профсоюзов

Вера Полянина. Уехали в Израиль работники культуры ДК «Химволокно» — семейная пара. Позднее журналист «Тверской жизни» Владимир Кузьмин. Да хватит перечислять! Внутренний голос говорит: «Жила и буду жить в Твери, театр мой, и семья моя тут. Время ушло. И точка».

Прочитывая вновь подаренные Берестовым книги, беру ручку и списываю тексты автографов: «Лето, лето к нам пришло. Д/Л, 1975 г.»; «Дорогой Гайде Рейнгольдовне Лагздынь, сумевшей написать для самых-самых маленьких, с глубоким уважением, симпатией и пожеланием всяких удач. 2.11.77. В. Берестов».

«Приятная весть» (издательство «Карелия»): «Чудесной Гайде Лагздынь по старой дружбе. 17.06.89 г.»

«Я иду учиться» (Москва, Малыш, 1980): «Тверскому музыкальному театру для детей и юношества с пожеланием успеха, счастья и процветания в сезоне, который я открыл, и во всех остальных сезонах. С восхищением. 6.10.91».

«Парад Алле» (Москва, Книга, 1988), «Азбука с играми»: «Дорогой Гайде Лагздынь и еще одному театрику с добавлением к ее чудесным театрам, Большому и Малому, от всей души. В. Берестов. 20.4.92 г.»

«Катя в игрушечном городе»: «Дорогой Гайде Рейнгольдовне Лагздынь — великой энтузиастке творчества детского и для детей в знак уважения и восхищения. В. Берестов. 6.10.91».

На вопрос: «Каких вы знаете писателей?» дети, не задумываясь, ответят: Агния Барто, Корней Чуковский, кто-то добавил — Самуил Маршак. Я же первой назову имя ЕЛЕНЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ БЛАГИНИНОЙ.

С Еленой Александровной я познакомилась тоже благодаря московскому издательству «Детская литература». Я уже не помню, кто ей позвонил, наверное, мой редактор МАРИНА ИВАНОВНА ТИТОВА. Благинина предложила приехать к ней домой. От метро тридцать минут ходу. А вот и большой серый мрачный дом, квартира на первом этаже. В ней темновато из-за деревьев, растущих под окнами. В длинной прихожей на стене висит ящичек с надписью «Для бездомных собак и кошек».

— Входной билет, — смеется Благинина, маленькая худенькая женщина с немного грубоватым голосом оттого, что много курит. — А еще, — призналась Елена Александровна, — оттого, что коньячком балуюсь.

Несмотря на свой возраст, подвижна, импульсивна. Живет с сестрой Александрой.

— Детей, — говорит, — бог не дал. Племянничек иногда захаживает. Снабжает! — опять смеется писательница. — Мне ведь и кошек надо кормить.

А кошек у Благининой две — кошка Настя и кошка Устинья. Они как две крутые пушистые лепешки, свернувшись клубками, лежат на стульях. Когда же, нехотя поднимаясь, идут к тарелкам со специально приготовленной для них едой, то несут над собой величественные, пушистые, словно огромные веера, хвосты. Кошек с такими хвостами я никогда не встречала. И до сих пор не знаю, почему у всех благининских кошек были такие хвосты. Может быть, от того, что кошки стерилизовались? Как-то, приехав в очередной раз, я увидела еще одну кошку. Небольшая, узенькая телом, видно, молодая еще. А хвост? Веером как у павлина. Елена Александровна обожала животных, заботилась о бездомных, подкармливала. Однажды сестры пригласили меня в гости. Я тогда находилась в Доме творчества в Переделкино. Каждую неделю по четвергам в квартире у Благининой собирались дамы. На диване полулежала сестра Благининой Александра. Вокруг круглого стола расположились приглашенные. Пили чай с вареньем и конфетами. Я с собой прихватила магнитофон «Спидола» и записала на магнитную пленку разговоры. Более тридцати лет старая аудиокассета хранит запись голоса Елены Александровны Благининой, часть разговора и литературного чтения этого удивительного, интеллигентного московского старушечьего четверга, в котором участвовали те, кому было за восемьдесят. На своеобразной вечеринке в тот день много говорилось о конфетах. Я воспроизвела часть этого разговора в том виде, в каком он происходил.

Запись на кассете

— Очень хорошие конфеты. Но хочется еще попробовать, — мягким голосом говорит гостья по имени Зина.

— Кушайте! Кушайте! Ну как конфеты? — спрашивает сестра Благининой Александра.

— Обворожительные, — отвечает Зинаида.

— И я попробовал, — добавила Елена Александровна.

— Ну как?

— Как попробую, тебе скажу, идол! — так она назвала магнитофон. — «Спидола» — порождение Идола, — тут же зарифмовала Благинина.

Гости не спеша пробовали разные конфеты, пили чай и читали стихи:

Благинина начала:

— Чего тебе надобно, старче? // Жизни немного поярче... — Елена Александровна замешкалась, а Александра ее подбадривала:

— Лен, давай про шинель.

— Нет, я прочту из тетради после поездки в Орел, после того, как мы его взяли обратно. Это октябрь 43 года. Вечерами ранними... на окно с геранями (споткнулась)... не помню ни черта.

— Может быть, с середины начнете? — подсказываю я. Мне так хочется записать голос Благининой, чтение ею стихов.

— Ну, не знаю. Мне уже неинтересно.

Но вдруг собралась и полностью прочла стихотворение. Чуть подумав, продолжила:

— Прочту стих Анны Андреевны. А вот «Памяти Миши, младшего брата». Все! Хватит!

И вдруг, словно скинув с себя несколько десятков лет, с веселым бодрым звучанием, чеканя каждое слово, каждую букву, читала:

Пошел, пошел, пошелочка,

В руках пуста кошелочка,

Пустым-пустым-пуста!

Пришел, пришел, пришелочка,

Полным-полна кошелочка

Боровиков полста!

Это — новый стих!

Потом читала свои произведения добротная интеллигентная старушка ЮЛИЯ МОИСЕЕВНА НЕЙМАН, в том числе стихотворение «Здесь мой дом стоял», посвященное памяти АРКАДИЯ ШТЕЙНБЕРГА. И опять читала стихи Елена Благинина:

— У яблонь на припеке порозовели щеки.

— Давай про чертополох, про паука! — подсказывает Елене сестра.

— А, о ясень-ясеньке? Или: «Где гудит виолончель? Это солнце славит шмель».

— А говорите, что ничего не пишете?! Что Благинша ничего не пиша! — вставляю я словечко.

— Пиша, пиша! — добавила сестра. — Еще как пиша! Давай про кошку! С павлиньим хвостом!

— Не с павлиньим, — поправляет Елена Александровна, — а с хвостом словно лира. Я уже вспотел! — и неожиданно прерывает чтение.

Она все время говорит о себе, словно она мужского пола: попробовал, вспотел, пошел.

А вскоре объявляет:

— Итак, заседание поэтической секции считаю закрытым.

Позднее, встречаясь с Благининой, мы говорили о поэзии, но больше о животных, о деревьях под окнами, что превратили квартиру в темницу. Елена Александровна чаще жила на даче, болела, от курева страдали дыхательные пути. Как-то, затронув тему смерти, высказалась одним словом: «Трепещу!» Умерла от инфаркта не сердца, а легких. Она была того же года рождения, что и моя мама — 1903.

И вот памятный автограф на книге «Хорохор», изданной в «Детской литературе»: «Милой Гайде Лагздынь — сердечно. Елена Благинина. 1979».

Давно нет на свете этих милых старушек, и я приближаюсь к их возрасту. Но вот сейчас в моей квартире на бульваре Шмидта в Твери снова звучат их живые голоса, ясные, с четкими строчками ими созданных стихотворений. И слышится шелест фантиков тех конфет, и сказанное слово: «Обворожительные».

Сказано по случаю...

С тех пор минуло более тридцати лет, но, прослушивая запись с аудиокассеты, я словно побывала в прошлом. Увидела себя в обществе этих доброжелательных по возрасту, но не старых по духу, людей. Выключив магнитофон, продолжала ощущать присутствие Благининой, с которой только что разговаривала на магнитной записи. Чистота звучания, своеобразный голос Благининой, словно она только что вышла из комнаты. «Наверняка не было и нет таких записей ни у кого, даже на Всесоюзном, тем более Российском радио!» — говорю сама себе вслух.

Итак, в заключение хочу сказать. Если считать Валентина Дмитриевича Берестова моим крестным отцом, а его рекомендовал в Союз писателей Валентин Катаев, а Елену Александровну Благинину — моей крестной матерью, то получается, что Валентин Катаев — мой творческий дедушка? Вот такая получилась у меня родословная!

А еще мне хочется вспомнить Юлию Моисеевну Нейман. Но этому предшествует другое повествование.

Встреча с прошлым

Рассказ

На днях в библиотеке имени Герцена, участвуя во встрече со школьными библиотекарями, услышала от заведующей сектором фонда редких книг Галины Александровны Барановой, от заведующей краеведческо-информационным отделом Антонины Александровны Ключкиной и других коллег отдела в документально-художественном монтаже устного журнала «Печатные страницы войны» имена ребят, замученных и расстрелянных фашистами в Калинине во время оккупации города: Бориса Полева, Виктора Пылаева, Федора Хохлова, Евгения Логунова, Евгения Инзера, Василия Павлова, Юрия Иванова, Сергея Карпова. Их имена высечены на обелиске, открытом 6 мая 2010 года на Смоленском кладбище. Подумалось: а сколько еще и не шестнадцатилетних ребят погибло, защищая страну и наш город. Вспомнила Симку Парменову, что жила на Новобежецкой, с которой сиживали на широкой русской печке в их доме, где нас, выброшенных из Ленинграда в 1938 году на 101-й километр, приютила их семья. Во время оккупации сгинула Симка, и следочка не осталось. А ведь ходила за линию фронта! Не все еще герои известны.

В устном журнале военной тематики прозвучали и имена поэтов, с которыми я лично была знакома: Яков Шведов, Юлия Нейман (1907-1994). Ее лирический поэтический голос, записанный на кассете в квартире у Благининой, звучал рядом с голосом Елены Александровны. Что я о ней знала? Москвичка, также бывает по четвергам на литературных посиделках у Благининой. А сегодня? Благодаря встрече в Герценовке, благодаря Саше Михайлову, Интернету и библиотекарям из отдела краеведения знаю, что Юлия Нейман в 1930-1934 годах закончила литературный факультет МГУ, была писателем, поэтом, переводчиком, с ее именем связаны и Полежаев, и Шварц, и целый ряд других писателей. А еще то, что среди редких книг в библиотеке имени Герцена есть небольшая книжечка в корочке, изданная в 1942 году журналом «Смена» при издательстве «Молодая гвардия», и называется она «Калининцы». В ней описаны подвиги наших молодых шестнадцатилетних тверских мальчишек. Следовательно, Юлия Моисеевна Нейман как журналист-писатель была в нашем городе сразу после его освобождения.

Встреча со многими известными писателями у меня происходила часто незапланированно. Судьба свела меня с такими известными детскими писателями, как Зинаида Александрова, Ирина Токмакова, Сергей Баруздин, Валентин Берестов, Елена Благинина, Виктор Лунин, Эдуард Успенский, Эмма Мошковская, а также с Яковом Шведовым, Радием Погодиным, Олегом Волковым, Виктором Голявкиным, Глебом Горышиным, Эдуардом Асадовым, Петром Проскуриным и еще с очень многими достойными пера поэтами и прозаиками.

Знакомство с ПЕТРОМ ПРОСКУРИНЫМ происходило при очень печальных событиях. Умер отец его жены Лилии наш тверской писатель Рустам Агишев. Супруга Агишева, как ее называли, «Мадам», Плесецкая Серафима Клавдиевна, работала в драматическом театре в должности зама по литературной части, затем помощником главного режиссера. Это была худощавая, интеллигентная, своеобразная дама, как говорили, очень ревнивая, в особенности по отношению к своему мужу Рустаму. Она контролировала каждое его перемещение — этим, видимо, очень травмировала писателя, в прошлом простого алтайского лесоруба. Рассказывали, что он не один раз пытался от нее сбежать, но безрезультатно. С Рустамом Агишевым я познакомилась в период вхождения в литературу. Это был уже немолодой, крепкого сложения, но, как оказалось, очень больной человек. И вот Агишева не стало. На похоронах присутствовал Петр Проскурин с женой Лилией Рустамовной, такой же на вид, как и мама, «Мадам». Как сейчас вижу рядом с могилой детей Проскурина — девочку и мальчика. Меня удивила одежда ребят, очень строгая и очень старомодная. Еще врезались в память ступни ног Агишева: настолько большие, что не давали возможности закрыть крышку гроба, и как рабочие остервенело вбивали длинные гвозди в крышку прямо в ноги умершего. В прощальном слове Плесецкая без слез, с жесткой методичностью дала клятву, что сделает все, чтобы издать рукописи писателя. Были они опубликованы или нет, я не знаю. Поминки проходили на втором этаже столовой, что на площади Капошвара. Там и сейчас ресторан. Со мной рядом за столом по разные стороны сидели поэты Анатолий Скворцов и Владимир Соловьев, все время провоцируя меня выпить рюмочку за покойного товарища по перу. С Петром Проскуриным мы говорили немного, ибо тема встречи была не та. Но он обо мне и моем творчестве был осведомлен хорошо. Рустам Агишев при жизни ценил меня как детского поэта.

С поминками связаны не только грустные воспоминания. Дело в том, что я тогда как учитель химии преподавала в Учреждении ОН-55/1 и была очень загружена учебными часами. Одна растила двух дочерей, а потому трудилась, работала с перегрузкой. На поминках своим соседям по столу, двум поэтам, не дуракам выпить, на их настойчивые предложения помянуть отвечала:

— Мне через час стоять у доски перед преступниками, многие из которых сидят вот из-за этой самой жидкости-гадости — алкоголя!

Но... пришлось. Поминки ведь! И действительно, через час, проехав троллейбусом №4 через жилой микрорайон «Чайка», пройдя через поле, оказалась в колонии. Выпитый «поминальный» напиток завладел моим организмом: объясняя тему, записывая на доске химические уравнения, я при помощи мелка, которым упиралась в доску, удерживала равновесие. А мои учащиеся, прожженные рецидивисты, даже не догадывались, что я — подшофе. Вот что значит иметь авторитет и звание непьющего человека. Я тогда в третий раз в жизни поняла, что такое состояние опьянения. Первый раз после окончания десятого класса ШРМ на выпускном вечере, когда, попробовав сладкий ликер, будучи самыми младшими из выпуска, мы оказались на крыше школы

И как только туда попали? Второй раз на свадьбе у сына поэтессы Нелли Кузнецовой. В третий раз организовал это дело сам Агишев на своих поминках.

Сказано к слову...

Кто-то, возможно, за последние строчки осудит меня, не к месту, скажут, юмор. Но ведь и смерть всегда не к месту, так не будем печалиться!

Еще немного о писателях

Заканчивая главу о писателях и автографах, я хочу поблагодарить авторов. Читая надписи, естественно, листаешь вновь и подписанную книгу, вспоминаешь писателя, обстоятельства, при которых пришел к тебе этот подарок, переживаешь снова прожитые мгновения. И возникает ощущение, что жизнь была не мигом, а огромным наполненным резервуаром, в который вместилось множество событий, непомерное количество персонажей, жизненных сцен. Но самое главное, и то, что важно для меня сейчас, — документальное восстановление дат тех или иных жизненных мгновений.

Анализируя свою творческую деятельность, просматривая архивные материалы, обнаруживаю и других писателей, с которыми сводила меня жизнь. Пусть информационно, но имена их я перечислю: Анатолий Павлович и Маргарита Сергеевна Василевские из Владимира, Рамукас и Рамуте Скучайте из Вильнюса, Екатерина Нестеровна Джиоева, Анатолий Георгиевич Алексин, Павел Яковлевич Матковец из Еревана, Анаида Тарян из Мнацаканева, Аверьян Дружинский из Минска (писатель-песенник, все время в Ялтинском доме творчества пел мне песни), Оразгулы Аннаевич Аннаев из Ашхабада, Лидан Мухамедович Губжаков из Нальчика, Борис Репин с южного Сахалина, Ираида Потехина из Москвы, Александр Александрович Соболевский из Саранска, Эмма Марченко из Ярославля, Николай Егоров из Челябинска, Геннадий Афанасьевич Ненашев из Анадыря, Мова Манукян из Армении — Уахкадзара, киевлянин Всеволод Зиновьевич Нестайко, с которым мы много беседовали, находясь в Малеевке. Он очень интересовался тем, что я пишу, особенно по спелеологии. Как потом оказалось, он тоже пишет о пещерах, и также в сказочном ключе. А я-то как раскрывала тему!

В заключение рассказа о писателях хочется доверить бумаге печальную дату смерти Сергея Алексеевича Баруздина. Хоронили его 7 марта 1991 года. Так мы при жизни с ним и не встретились, а только общались через письма.

Еще немного об издательствах

Говоря про автографы и про писателей, нелишне вспомнить и про издательства и издателей, упомянуть такие печатные органы, с которыми меня сводила и разводила жизнь. В силу своей занятости на рабочем учебном фронте я часто, завязав знакомства, сама же их и прерывала. Так произошло с издательством «Молодая гвардия» с участием поэта, редактора Михаила Александровича Беляева, с издательством «Советский писатель», в котором уже тогда возникло подиздательство «Интер-Весы», где шел разговор с Аркадием Ивановичем Каньякиным о публикации. После знакомства с главным редактором издательства «Просвещение» Александром Петровичем Судаковым, после его предложения чуть изменить стиль повествования рассказов о растительном мире, я тоже тихо исчезла, так как не считала нужным приспосабливаться к издательству. Совершенно не поддерживала связи с журналом «Дошкольное воспитание», где впервые были опубликованы мои стихи. Также ничего не делаю для того, чтобы появляться на страницах журнала «Музыкальный руководитель». А этот журнал из месяца в месяц, и не первый год, публикует мои стихи. После авторской статьи о театре «Спектакль состоится при любой погоде» в журнале «Клуб» один раз позвонила его редактору Валерию Михайловичу Халонену, и то это было очень давно. Прервалась связь с минским издательством «Юнацтва», со старшим редактором Владимиром Ивановичем Корзиным. В Белоруссии давно прошли преобразования, возможно, такого печатного органа уже и нет. Недавно мне прислали сборник издательства «Белфакс» с одним моим стихотворением, которое попало к ним через Москву из филиала «Юнион». Несколько лет назад я очень подружилась с издательством «Бэмби», с его главным редактором — замечательной Татьяной Германовной Кутуновой и ее помощником Михаилом Борисовичем Новышем. Знакомство состоялось в Москве в Детском фонде и продолжилось в большой хорошо отремонтированной квартире, которая была буквально завалена книгами, буклетами, среди которых разгуливали две большие добрые собаки. Конец нашей дружбе положила смерть Тани от неизлечимой болезни века. Как-то на переходе в метро купила красочный плакат, на котором были опубликованы крупные буквы, а мелким шрифтом напечатаны стихи моей «Азбуки».

Затихла связь с ленинградским журналом «Костер» (главный редактор Святослав Владимирович Сахарнов), с рижским журналом «Лиесма» (старший редактор Ласманис), с журналом «Карусель» (ответственные редакторы Галина Ивановна Путинцева, Сергей Владимирович Тупиченков) после публикации «Загадочной азбуки» с рисунками

 Сергея Даниленко. Я совершенно забыла о журнале, с которым много работала и где было напечатано большое количество стихов: это «Мурзилка». Руководители журнала приезжали ко мне в театр на спектакли: главный редактор Татьяна Филипповна, зам. главного редактора Ирина Семеновна. Редактор Кира Николаевна Орлова тогда не смогла приехать. Так же оборвалась связь и с «Веселыми картинками». Чтобы автора печатали и не забывали, надо обязательно появляться в издательствах. Это знаю, но этого правила не придерживаюсь, тем более что и количество издательств, с которыми я работаю, возросло. Пусть снова повторюсь: надо или бросить основную «хлебную» работу, или иметь штат секретарей.

Время

Поэтическая зарисовка

Тихий вечер. Все вокруг спит. Огромный жилой дом, стоящий на песчаном холме, погружен в ночной сон. Время неясных видений, необычных мечтаний и ощущений. Перед широко распахнутым окном — прекрасная ночная панорама: высокое звездное небо и спящая под ним земля. Видны неясные очертания старых садов и ветхих домишек. Их пока не снесли. Хочется бесконечно смотреть на не застроенное высотными домами открытое пространство, на котором жили наши предки в прошедшие века.

Обычный, казалось, поздний вечер. Тишина. Но почему-то тревожно. Перевожу взгляд на письменный стол. Свет настольной лампы обозначил на полированной поверхности расплывчатый круг. Круг вдруг стал съеживаться, превращаться в серебристое светящееся пятнышко. Что это? Взглянула на небо. Оно продолжало искриться мерцающими звездочками. Лунная дорожка пролегла между мной и распахнутым небесным пространством. И вдруг! О чудо! Я, влекомая непонятной силой, покидаю свою земную светящуюся точку. Неясные тени окружают меня со всех сторон, обволакивая, превращают в комочек, в капельку жизни. Такая круговерть зарождения и формирования. Ощущаю муки появления на свет, себя крошечным младенцем в звездной колыбельке. Я поплыла среди легких, как пух, пушистых бесформенных мягких белоснежных глыб. И тут все вокруг закружилось. Я стремительно двигаюсь не по кругу, а по спирали. С каждым мгновением ощущаю себя более взрослой. Вокруг меня, я поняла, вращается время.

Еще миг. Тишина ночи. Передо мной на письменном столе светящаяся точка, превращающаяся в расплывчатый круг. Не сон и не явь, что-то астральное взяло меня на время в свои объятия.