Мост бетонным кольцом перехватывал строптивую Клеверку, и она бунтовала, возмущалась, шумела. Глухой рёв реки ещё долго нёсся вслед Вилису и Ивару. Они шагали теперь по лесной дороге. Точнее, не шагали, а тащились. Из всех возвращений домой это было, наверное, самым печальным.

Особенно трудно приходилось Ивару. Анрийс у Гобземского кладбища вёл отчаянную борьбу со всякими страхами. Рита возвращалась к себе усталая, с болью в ноге, снедаемая беспокойством. Но Ивару было хуже, чем им всем. Он чувствовал себя не просто уставшим, а окончательно вымотанным. Ныла щиколотка, саднил ушибленный бок, рука. Он дрожал от холода, особенно когда вдруг налетал порывистый ветер. Донимали невесёлые мысли об искорёженном велосипеде. Ивар брёл из последних сил, едва сдерживаясь, чтобы не зареветь в голос.

Вилису было полегче, но и он не пускался в пляс от избытка веселья. Спортивный азарт, который побуждал его к преодолению всяких неожиданных препятствий, давно иссяк, парень тоже чувствовал усталость. А ведь до дома ещё ой сколько! По прибрежной тропинке было бы куда быстрее. Но разлившаяся река ставила крест на этой возможности. Оставался, к неудовольствию Вилиса, единственный путь — в обход по длинной и нудной дороге.

Одно только утешало: всё-таки он справился с разъярённой рекой. Дважды! Завтра утром в школе будет о чём рассказать ребятам.

Завтра утром?.. Господи! Да как он мог позабыть!

Вилис обернулся. Ивар едва тащился за ним, сгорбленный, прихрамывающий, жалкий — живое олицетворение несчастья.

— А ну, пошевеливайся! Нам с тобой ещё нужно зайти в Плиены, сказать Маруте, чтобы завтра в семь была в школе!