Новость о случившемся распространилась по селению, и собралась целая толпа любопытных. Они набились в дом Дизы, и ей даже пришлось выставить некоторых на улицу.

Пока они ждали Джодис, Диза достала с полки мешок и принялась наполнять провизией: хлеб, кусок сыра, мед в горшочке, завязанном холстиной, и что-то еще. Она все время говорила, не только с Вали, но и сама с собой:

— Тебе потребуется еда, хотя бы немного, и трут для костра. Я положу еще бинты и тысячелистник для ран. Мед не для еды, его надо прикладывать к ранам и порезам. Длинный корень добавляет силы в кровь, а мята помогает сохранять бдительность. Это, — продолжала она, показывая небольшую флягу, — надо принимать понемногу, когда ты уверен, что находишься в безопасном месте и враги тебя не найдут. Это снадобье помогает заснуть в белую ночь, какой бы жесткой ни была постель, поэтому нужна всего капля. Если дать человеку пять капель, он крепко проспит целый день. Не исключено, что тебе придется прибегнуть к этому напитку. В нем есть аконит, он снимает боль, но и для этого тоже нужна одна капля. Так, что там еще?

Пока она осматривала свои полки, пришел Браги с мечом. Диза молча забрала у него оружие и положила рядом с мешком. Все это время Вали сгорал со стыда. Он обрек Адислу на смерть, потому что думал только о себе, а вовсе не о ней.

— Вот это, — продолжала матушка Диза, раскрывая мешочек с сушеными грибами и травами, — применяют берсеркеры. Кинешь в кипящую воду и выпьешь горячим, чтобы даже обжигало.

Вали хотел запротестовать, сказать, что ему не нужны волшебные снадобья берсеркеров. Он не представлял, откуда накануне битвы у него возьмется время и возможность что-то варить, но потом решил просто поблагодарить и взять.

Пришла Джодис и с порога отвесила ему тяжелый подзатыльник.

— Я все знаю. Ты дурак, князь, народу хордов останется только молиться богам, если ты сделаешься конунгом.

Матушка Джодис была крупная энергичная женщина, руки у нее походили на свиные окорока, и удар получился весомый. Но Вали даже не охнул. Он знал матушку Джодис с самого детства и считал, что у нее есть полное право надрать ему уши, если она пожелает.

Женщины обменялись долгими взглядами.

— Приступим? — произнесла Джодис.

Диза кивнула.

Женщины вышли в центр комнаты и принялись за работу, разводя огонь, прогоняя на улицу коз и кур, отодвигая в стороны скамьи и стулья, рассаживая любопытных, чтобы не путались под ногами.

Они принесли стол и придвинули вплотную к огню. На стол водрузили сундук, протащив через собравшуюся толпу. Когда все было готово, Диза распустила волосы. Джодис собрала их у нее на затылке в тугой тройной узел. Вали задрожал. Он знал, что символизирует такая прическа — узел на веревке повешенного бога, символ Одина, которого он стал ненавидеть.

Все действия женщин сопровождались шепотом собравшихся, поскольку те, кто сидел впереди, пересказывали, что происходит, тем, кто сидел сзади и не видел.

— Она завязывает ей волосы.

— Она становится невестой Одина.

— Если она повесится, бог, наверное, отпустит девушку.

— Да уж, этот бог обязательно получит кого-нибудь.

— Он господин повешенных, он самый могучий бог!

— Не говори глупостей, смерть матушки Дизы никак не спасет ее дочь!

Некоторые расхваливали Одина, едва ли не впадая в истерику. Другие вели себя поспокойнее, однако явно не одобряли того, что происходит. Самые бедные, те, у кого были каменистые пастбища и плохие жилища, считали, что все в руках богов. Крестьяне побогаче, из числа тех, кто возвращался из набегов с добычей, склонялись к мысли, что счастье можно обрести и самому, и меньше верили в судьбу.

Джодис подвинула сундук к краю стола, и Диза села на него, оказавшись несколько выше тех, кто стоял вокруг, и свесив ноги над самым огнем. Джодис взяла Вали за руку и усадила на пол по другую сторону очага, откуда он смотрел на Дизу снизу вверх.

Вали оглядел напряженные лица собравшихся, залитые светом огня. Он как будто оказался в лесу, посреди странной поляны, и люди возвышались над ним, как деревья.

— Тем, кого это не касается, лучше уйти, иначе вас ждет очень долгая ночь, — предупредила Джодис, однако никто не шелохнулся.

Она протолкалась сквозь толпу, взяла с полки в глубине комнаты горшок, сняла камень, служивший крышкой, и вытряхнула в ладонь что-то, как показалось Вали, похожее на трут.

Джодис кинула этот трут в огонь, и он загорелся, испуская едкий, мерзкий дым. Многие из тех, кто стоял близко к очагу, в том числе и Вали, закрыли носы и рты подолами туник, но Диза, наоборот, вдохнула глубоко и заговорила нараспев нелепым высоким голосом:

Затем Диза взяла плоскую деревяшку и что-то на ней нацарапала — Вали не сумел рассмотреть, что именно, — тремя взмахами ножа. Она положила деревяшку на колени и поднесла нож к ладони. Глубоко вдохнула, собираясь с силами, а затем такими же тремя быстрыми движениями порезала ладонь. Заинтригованный Вали узнал руну ансуз. Он тоже умел чертить руны и знал, что они обладают магическими свойствами. Он как-то просил Дизу растолковать ему, какими именно, но она сказала, что конунги и воины творят магию, вырезая руны на телах своих врагов, а больше ему ничего знать не положено.

Кровь Дизы закапала с ладони на дощечку. Она размазала ее по вырезанному на дереве символу, а затем бросила в огонь.

— Кто я? Я женщина. Где я? У очага. Кто я? Я женщина. Где я? У очага. Кто я? Я женщина. Где я? У очага. Кто я? Я женщина. Где я? У очага. Кто я? Я женщина. Где я? У очага.

Джодис подошла к Дизе и взяла ее за руку, но та как будто ничего не замечала. Она продолжала говорить нараспев, глаза сделались пустыми и смотрели куда-то в бесконечность. Слушая ее голос, Вали совершенно потерял счет времени. Он видел, как в огонь подкинули дров и той странной травы Джодис, а затем пришла старая Сефа и принесла еще дров и травы.

— Кто я? Я женщина. Где я? У очага. Кто я? Я женщина. Где я? У очага.

Снова и снова повторялись эти слова, Диза слегка раскачивалась на сундуке, а Вали смотрел на нее сквозь огонь и завесу дыма. Иногда мысли у него разбегались, и ему казалось, что она умолкла, но стоило ему сосредоточиться, и он снова слышал ее. Сколько он уже так сидит? Неизвестно, однако ноги затекли и голова отяжелела.

Дым заполнял все существо Вали. На него навалилась усталость, но спать ему не позволяли. Каждый раз, когда он начинал дремать, Джодис или Сефа встряхивали его и Дизу. Теперь стало ясно, почему она сидит на сундуке. Это неудобно и даже опасно, задремать на таком насесте почти невозможно. Затем Вали заметил, что в комнате стало светло и холодно. Некоторые из любопытных ушли, на самом деле почти все ушли. Поглядев на дверь, Вали понял, что короткая ночь миновала и светло стало от восходящего солнца.

Соседи то и дело входили и выходили, они переговаривались, строя догадки, как Диза творит свою магию и что за заклинание она пытается наложить на Вали. Некоторые утверждали, будто она делает его неуязвимым для оружия, другие считали, что она хочет превратить его в птицу, чтобы он сверху увидел, где обитают волкодлаки, было еще предположение, что Диза рада судьбе дочери, предназначенной в невесты Одину, и хочет помешать Вали добыть чудовище. Двое начали играть в кости, еще двое взяли доску Вали для «королевского стола» — им было скучно наблюдать за обрядом, но они не хотели уходить из опасения проглядеть что-нибудь важное. Трое юнцов принялись передразнивать Дизу, повторяя за ней слова дурацкими писклявыми голосами. Джодис выставила их на улицу, наподдав метлой. Люди все шли и шли, в основном богобоязненные женщины с дальних усадеб. Входя, они присоединялись к речитативу Дизы в надежде получить благословение бога, которого призывала знахарка.

— Кто я? Я женщина. Где я? У очага. Кто я? Я женщина. Где я? У очага.

Слова не умолкали ни на миг. Свет снаружи делался все ярче. Снова стало жарко, а потом опять похолодало. Приходили все новые люди. Некоторые уходили. Джодис встряхивала Вали, будила Дизу, усаживая понадежнее и подбрасывая в огонь новые порции травы.

— Кто я? Не знаю. Где я? В темноте. Кто я? Я ворон. Где я? На поле битвы. Кто я? Я вороны. Где мы? Там, где все видно.

Неужели она действительно так сказала? Вали был удивлен. Земля под ним как будто качалась, словно палуба корабля. Воздух сделался густым и липким. Свет снаружи снова угасал. И Вали, и Диза не спали уже трое суток. Голос Дизы осип и был едва слышен.

Что-то пронзило затуманенный разум. Диза кашляла и сбивчиво бормотала, затем вскрикнула и неистово затряслась. Джодис с Сефой подскочили к ней, удерживая на сундуке. Тело Дизы окаменело, казалось, она сейчас поднимется со своего места.

— Как больно впиваются эти колья…

Говорила Диза, но Вали никогда не слышал у нее такого голоса, очень высокого, со странным акцентом, который медленно и размеренно выговаривал слова.

Вали поглядел на нее, чувствуя, что ноги одеревенели от сидения, а голова сделалась тяжелой, как булыжник.

— Я забрала руну у истерзанного бога.

Голос был дрожащий, даже какой-то детский, как показалось Вали. Некоторые звуки получались протяжными, словно шорох гальки в морской волне, а некоторые были надтреснутыми и приглушенными — так утробно ворчит пес, охраняющий кость.

Диза съехала с сундука и тяжело упала на стол, сундук с грохотом свалился. Тело знахарки содрогалось в конвульсиях, но затем дрожь ослабела, и она успокоилась. Джодис с Сефой отпустили ее, и она встала на столе, оглядывая комнату. В доме резко похолодало, Вали почувствовал, как весь покрылся «гусиной кожей». Он видел в воздухе перед собой облачко собственного дыхания. В жестах матушки Дизы Вали заметил нечто такое, что было ей вовсе не свойственно. Она стояла, горделиво распрямившись, и оглядывала всех с королевским достоинством. Народ шарахнулся от нее, несколько человек невольно вскрикнули. Ее ноги подернулись изморозью. Вали нисколько не сомневался, что у него на глазах творится волшебство. И был прав. Только к Дизе оно уже не имело никакого отношения.