Вали остался в зале заливать тот пожар чувств, который бушевал у него в душе. Адисла не пошла на пир. Она сказала все, что должна была сказать, и прекрасно понимала, что ее присутствие только причиняет ему ненужные страдания.

Вали сидел вместе с теми, кто праздновал его возвращение домой, с престарелыми воинами, юнцами и горсткой ярлов, которых не жаловал Двоебород, из-за чего они остались дома, когда он отплыл на восток. Вали с каждым новым глотком становился все более пьяным и несчастным. И в итоге — сам он не мог вспомнить, как это случилось, — даже подрался с кем-то. Противник Вали, который набрался еще сильнее, под градом ударов рухнул на пол и замер без сознания. Вали запомнил только раскрасневшееся лицо Браги: тот держал его за руку и орал о том, какого могучего воина взрастил. От шумного ликования народа звенело в ушах. Когда Вали больше не мог сделать ни глотка, он заполз под скамью и заснул — его тело беспокойно ворочалось, зато разум был мертв.

А Адисле не спалось. Она вернулась к матери и попросила ее принять предложение Дренги. Диза, которая не вставала с постели из-за ожогов, прижала дочь к груди.

— Ты хорошо подумала? Ты позабудешь молодого князя?

— Такая мне выткана судьба. Скорее берег станет морем, чем я смогу стать его женой.

Диза обнимала рыдающую дочь.

— Ну же, — сказала Адисла. — Давай побыстрее с этим покончим.

Диза отпустила ее и отправила Манни в дом на холме сообщить новость.

В ту ночь Адисла не смогла заснуть, но спать ей мешало не висящее над горизонтом солнце, а собственные мысли. Можно было даже не стараться, с тем же успехом она заснула бы на постели из кусачей крапивы. Адисла поднялась и спустилась к морю. Стоял самый темный по меркам белой ночи час, небосклон заливал бледный размытый свет, больше похожий на предрассветную хмарь, чем на ночную тьму. Она дошла до большого зала, послушала доносящиеся оттуда пьяные голоса. Было уже поздно, однако пирующие явно не собирались прекращать.

Адисла чувствовала, что не в силах радоваться вместе с ними, хотя если кто-то и должен был праздновать, то именно она. В душе она помертвела от горя, пусть и понимала, что поступила правильно. Мысли были похожи на троллей, набросившихся на нее из темноты разума. Она старалась сосредоточиться на красоте луны, громадной, низко висящей на серебристом небе. Луна была почти полной. Целый месяц ее судьба находилась в тесной связи с этим светилом. «Еще несколько дней, — подумала она, — и Двоебород вернется домой». Адисла вспомнила легенду о том, как бог луны украл двух детей, когда они доставали воду из колодца, и как теперь эти дети ездят вместе с ним по небу в колеснице и их преследует ужасный волк по имени Ненависть, кусая за пятки. Ее тоже преследует волк, которого натравили на нее еще при рождении, — ее положение в обществе, ее статус. Она смотрела на того, о ком мечтала, как будто с другого берега непреодолимой реки.

Вдруг Адисла поняла, что сильно замерзла. Оказывается, она уселась в тени большой березы. Тень под деревом казалась неестественно густой, а воздух вокруг — стоячим, он как будто имел вес, и требовалось усилие, чтобы прорваться сквозь него. За спиной Адисла ощутила присутствие, не похожее ни на что, с чем она сталкивалась до сих пор, — нечто, порожденное холодной водой и темным сырым пространством.

— Есть здесь кто? — Вопрос ей самой показался нелепым.

Она встала и огляделась по сторонам. Стая скворцов, словно град стрел, пронеслась на фоне луны, сбилась в живое черное облако, которое развернулось и шарахнулось куда-то в сторону, как единое целое. Увидев, как внезапно птицы поменяли направление, Адисла подумала о тысяче крохотных ворот, открывающихся и закрывающихся в небесах, и вспомнила одну историю, которую Вали услышал от арабских торговцев, историю о джинне — огромном дымном демоне.

Птицы исчезли так же быстро, как появились, а вместе с ними исчез холод и ощущение тяжести в воздухе. Вот тогда Адисла вспомнила о волкодлаке. Девушка поглядела на крайний дом селения, на одинокую березу, к которой был привязан пленник.

Ей стало интересно взглянуть на этого странного разбойника, жизнь которого обменяли на ее жизнь, и Адисла двинулась вверх по холму. Она подошла к березе, под которой с крайне несчастным видом сидел на трехногом стуле Тасси, толстый старик, приставленный охранять пленника. Рядом с ним, прислонившись спиной к березе, сидел на земле волкодлак со связанными за спиной руками. На голове у него до сих пор был мешок. Жители Эйкунда разделяли опасения Вали насчет чародеев и не хотели, чтобы человек-волк околдовал их взглядом.

— Привет, Тасси, — сказала Адисла.

— А ты петь не будешь? Хоть он и оборотень, но такого не заслужил. Нам всего-то и надо, чтобы разбойники вроде него не подходили к селению.

— Не буду, — пообещала Адисла.

Она поглядела на человека-волка. Он был голый, если не считать волчьей шкуры на спине, и все его тело было присыпано чем-то серым, вроде бы меловой пылью. На сером теле выделялись две алые язвы — на животе и груди.

Мышцы у него были впечатляющие даже по понятиям девушки из крестьянской семьи, которая жила среди людей, закаленных тяжким трудом. Даже у берсеркеров — а они постоянно принимали волшебные снадобья и упражнялись с оружием, боролись и устраивали состязания, — не было таких мускулов. Они словно обвивали кости человека-волка, как корни ивы обвивают камень.

Девушке даже захотелось проверить, надежно ли привязан пленник; она удивлялась, что обычная веревка способна его удержать.

— Ничего себе зверюга, а? — произнес Тасси. — Правда, смотреть на него мне уже надоело и я бы не возражал, если бы его прикончили прямо сейчас.

Адисла ничего не ответила. Ее пугал человек-волк, но в то же время притягивал. Неужели то, что говорят, правда? Что у него волчья голова и только самое лучшее железо способно его убить? Сейчас он совсем не кажется опасным. Он явно измучен и дышит тяжело.

— Я говорю, — продолжал Тасси, — что был бы не прочь пропустить стаканчик эля.

— И?

— Слушай, если ты пока побудешь здесь, может, заодно присмотришь за ним, а если он вдруг попытается бежать, просто позовешь меня?

— Неужели ты не можешь заплатить кому-нибудь из детей, чтобы они посидели вместо тебя?

Но в следующий миг Адисла вспомнила: Тасси всегда считался скупердяем. Он никогда не платил за то, что можно получить даром.

Тасси пожал плечами, как будто она предложила ему какую-то нелепицу.

— Ладно, иди выпей, — сказала Адисла, — но только недолго. Я уже скоро пойду домой.

— Главное, его с собой не забери, — усмехнулся Тасси, поднимаясь со стула.

— Что?

— Я же вижу, как ты на него смотришь, — пояснил он. — Конечно, сейчас он не в состоянии, но если ты захочешь…

— Иди уже, пей, — отрезала Адисла.

— Как скажешь, — отозвался Тасси и побрел в сторону большого зала.

Адисла не пожелала в этом признаваться, но в чем-то Тасси был прав. Человек-волк вызывал у нее интерес, однако вовсе не привлекал как мужчина. Прежде всего, от него воняло, разило мускусным запахом, скорее звериным, нежели человечьим. Девушка присела на стул. Ей хотелось сказать что-нибудь сочувственное, как-то подбодрить пленника, но на ум ничего не шло. Вместо этого она спросила:

— Теперь ты сожалеешь о своих преступлениях?

Волкодлак ничего не ответил. На Адислу упала какая-то тень, и она подняла голову, чтобы понять, откуда она взялась. Ничего не было, и тень исчезла так стремительно, что Адисла вспомнила о скворцах. Ее внезапно охватило страстное желание увидеть, какое у человека-волка лицо. Она решила, что если он попытается ее зачаровать, она просто отвернется.

Рядом никого не было, а крики пирующих сделались еще громче. Адисла подалась вперед и тронула пленника за руку. На ощупь она была такая же, как с виду: жесткая, словно дерево. Немного серого порошка осталось у Адислы на пальцах. Она лизнула его. Как она и предполагала, какой-то мел. Волкодлак не шевельнулся, когда она дотронулась до него, и Адисла осмелела. Она стянула мешок. На этот раз человек-волк вздрогнул и вытянул шею вперед. Сначала ей показалось, что у него и в самом деле волчья голова. Но потом она поняла, что просто волчья шкура упала ему на лицо. Он закашлялся и снова вытянул шею. Адисла с опаской сбросила шкуру и так изумилась, что осела на стуле. Прямо ей в лицо смотрел Вали.

— Так ты все-таки колдун!

До нее постепенно начало доходить, что из этого может получиться. Если волкодлак умеет менять обличье, если он может в точности копировать Вали, тогда — если, конечно, его освободить — он может занять место молодого князя в их доме, есть с ними, играть и кто знает, что еще? Может быть, Адисла будет вместе с ним гулять по холмам и целоваться в траве. Может, они уплывут куда-нибудь на маленькой лодочке, как часто уплывали с Вали. Но что потом? Прольется кровь, потому что волки всегда убивают.

Человек-волк заморгал, глядя на нее. Откашлялся и проговорил медленно:

— Я не колдун.

Голос у него был низкий и скрипучий, со странным акцентом. Он проговаривал слова старательно, словно они были слишком хрупкими и могли сломаться, если произносить быстро. Казалось, он не привык к человеческой речи.

— Тогда кто ты?

— Я волк.

Адисла старалась не смотреть ему в лицо слишком долго, на всякий случай, чтобы он ее не околдовал.

— Ты украл лицо молодого князя.

— Это лицо подарил мне брат. Я ношу его с гордостью. Я гляжу его глазами, а он снова видит через меня. Я ношу его на себе, и он снова бежит вместе со мной.

Адисла поняла, что человек-волк говорит о волчьей шкуре.

— Ты двойник, — сказала она, — хитрый оборотень. Кто тебя сюда послал?

— Я украл еду у черного человека. Он околдовал меня и привез сюда.

Теперь Адисла засмеялась. Насколько она знала, Вали предпочитал играть в тавлеи и бродить по холмам, но уж никак не колдовать.

— Да ты сам черный, так что нечего обзываться.

— Это верно, — согласился он. — Я же волк.

— И что теперь с тобой будет, волк?

Он ничего не ответил, только взглянул ей в глаза.

— Тебя просто повесят, — сказала она.

Он снова не ответил, а она никак не могла отвести от него взгляд. Может, так оно и бывает, подумала Адисла, когда тебя зачаровывают?

— Кажется, тебя это не слишком сильно тревожит.

— Я волк.

Она решила, что пленник не вполне понимает, в какой опасности находится. Или же смерть значит для него вовсе не то, что для нее?

— Ты волк Фенрис, — сказала она, — пойманный и связанный.

— Фенрисульфр однажды разорвет свои путы, так говорят пророчества.

Адисла ощутила, как ее пробирает дрожь. Ее всегда пугал этот миф. У бога Локи родились чудовищные дети, в том числе и гигантский волк Фенрис. Боги так боялись волка, что сумели обманом пленить его. Волк привязан веревкой Тонкой к скале Крик, в пасть ему вставлен меч, чтобы он не смог никого покусать, и слюна течет из пасти рекой Надеждой. Легенда гласит, что волк будет лежать так до самых сумерек богов — битвы Рагнарек, — тогда он порвет путы и убьет всеобщего отца Одина. То будет начало новой эры, и править тогда станут красивые, справедливые и возвышенные духи вместо порочных, одержимых войной, мстительных и лживых богов-асов, главный из которых — Один.

Ей на ум пришли строчки из пророчества:

Мать рассказывала ей эту историю, когда она была совсем маленькой, и Адисла трепетала от ужаса.

— Но ты-то не волк Фенрис, — сказала она, — иначе ты бы порвал путы.

— Верно, — ответил волкодлак. Он казался ужасно печальным.

— Может, хочешь есть или пить? — спросила Адисла.

— Да, — признался человек-волк.

Адисла направилась к большому залу. Все были настолько пьяны, что не заметили ее, все, кроме Вали, — он поймал ее взгляд, а потом отвернулся. Адисла взяла хлеба с маслом, прихватила с собой кубок. На обратном пути достала воды из колодца и зачерпнула кубком прямо из ведра. Затем снова подошла к человеку-волку.

Она покормила его, заталкивая куски хлеба ему в рот и опасаясь, что он укусит ее. Но пленник ел медленно, не глотал, словно зверь, хотя именно этого она и ожидала. И по-прежнему девушка не могла отвести от него взгляд. «Он показывает мне, что он человек, — решила Адисла. — Вслух он говорит, что волк, однако хочет, чтобы я увидела в нем вовсе не волка». Она поднесла кубок к его губам.

— Еще?

— Да.

Она наполняла кубок четыре раза. Этот человек вовсе не походил на колдуна или дикаря. Его глаза не полыхали яростью, он не плевался и не осыпал ее проклятиями. Адисла внимательно рассматривала его. Она видела, что он действительно невероятно похож на Вали, хотя его лицо обветренное и худощавое. Она протянула руку и коснулась его волос — волосы тоже оказались как у Вали. Но он не выглядел его точной копией, просто был очень похож. Неужели она до сих пор считает его оборотнем? Адисла сама не знала.

— Я не знала, что волкодлаки умеют говорить, — сказала она.

— Я знаком только с двумя, — ответил он. — Один говорить не может, но я могу, если очень нужно.

— А когда тебе нужно?

— Очень редко, — сказал волкодлак.

— Твоя мать — оборотень? Или волчица? — спросила она.

— У меня такая же семья, как у тебя. Я лишился родных еще в детстве.

— Они умерли?

— Нет, я их потерял в горах. С тех пор обо мне заботился волк-отец.

У него гораздо больше общего с Вали, чем показалось Адисле с самого начала. Он тоже с малых лет остался без родных. Почему ей так жалко этого разбойника, что в нем так ее привлекает?

— Ты попал к колдуну?

— Не к колдуну, а к волку.

— Такому же волку, как ты?

— Да.

Они немного помолчали, она продолжала кормить и поить его.

Затем волкодлак произнес:

— Почему ты мне помогаешь?

— Сама не знаю.

— Твои сородичи меня били, а потом привязали здесь. Ты их предаешь?

— Я храню верность только себе самой, — заявила Адисла. — Я свободная женщина, и никто не имеет права указывать мне.

Теперь волк поглядел на нее с пристальным интересом.

— Как тебя зовут? — спросила Адисла.

— Я волк.

— Разве у волков нет имен?

— Нет.

— Ладно, волк. Я Адисла, — представилась она.

Первый раз за все время волк отвел от нее взгляд и уставился в землю.

— В семье меня звали Фейлег, — признался он, — но я потерял свое имя, когда потерял родных.

— Кажется, ты не привык к доброму отношению, Фейлег.

— Я волк, — повторил он.

Адисла поняла, что снова смотрит ему в глаза. Они были в точности как у Вали, только в них не было веселости, зато не было и смущения, которое часто испытывал молодой князь.

Адисла чувствовала, что волк хочет спросить о чем-то. О чем это? Неужели заклятие действует и он околдовывает ее?

— Что? — спросила Адисла.

— Выходи за меня замуж, — сказал волкодлак.

Если то было заклятие, оно разрушилось. Адисла расхохоталась.

— Боюсь, господин мой, что твое предложение сейчас не к месту.

— Я убегу, — пообещал волк. — Выходи за меня. Мы с тобой говорили, мы были добры друг к другу. Ты пойди к своим родным, и они все устроят. Моя мать рассказывала, что это так делается. У меня в горах много сокровищ, я отдам их тебе. Поговори со своими родными.

Адисла поднялась.

— Боюсь, все гораздо сложнее, — сказала она. — Я не выйду за тебя замуж, но останусь здесь и буду защищать тебя всю ночь, чтобы с тобой ничего не стряслось, пока в полнолуние с тобой не случится самое страшное. И я буду тебе петь.

И Адисла запела, но не тем противным голосом, которым она мучила своих стражников, а так, как умела: голосом чистым и высоким она спела о том, как крестьянский парень рисковал жизнью ради возлюбленной, княжеской дочери, и как ее братья убили его, когда он спал рядом с любимой.

— Разве у вас позволяют женщинам петь такие песни? — спросил волкодлак, когда она замолчала.

— Нет, — сказала Адисла, — но здесь никого нет, никто не услышал. И я не умею ворожить, как ты не умеешь колдовать. — Она поглядела на кубок в руках. — Да и зачаровывать здесь некого, даже если бы мы умели.

Она так и сидела рядом с пленником, наблюдая, как луна поднимается по небосклону.