Многие возражали против казни Вали. Арнхватр рассказал, как Вали защитил селение от врага, Хакир отметил его храбрость в бою. Но обвинения, выдвинутые Двоебородом, были серьезны.

Собрание состоялось через два дня после того, как Вали вытащили из трясины, но слухи распространились быстро, и не пришли только жители самых дальних поселений. Народ стекался в Эйкунд, чтобы послушать о нападении данов и поглядеть на лазутчиков, которых схватил Двоебород.

Конунг был человек прямолинейный, и он прямолинейно изложил свои соображения. Во-первых, Вали знал о набеге и позвал врагов, когда Двоеборода с дружиной не было дома. Во-вторых, он из ревности убил Дренги. Опровергнуть это было невозможно, потому что маленький Лоптр видел, как он стоял с топором в руке над мертвым телом. И многие слышали, как под Кабаньей горой Вали требовал от Дренги, чтобы тот умер. В-третьих, когда враги напали, он попытался сбежать с драгоценностями конунга, но ему помешали те самые люди, на помощь которых он рассчитывал. Он понял, что хотя сам позвал берсеркеров в Эйкунд, они не узнают его в приступе боевой ярости, и, опасаясь их мечей, братоубийца попытался бежать. В-четвертых, стоя в клине, он отказался взять оружие и даже спас одного из врагов от смерти. Когда стало ясно, что его преступления вот-вот раскроются, он бежал на болото, где творил магический обряд, пытаясь спасти свою шкуру. Кроме того, если нужны дополнительные доказательства, предатель даже говорит на языке врагов. Чего ради ему учить этот язык? Только для того, чтобы договариваться с вражескими воинами.

Вали не мог отвечать. Горло после испытания в трясине пересохло, и разум тоже. Он кое-что вынес с собой из тех вод: давление внутри черепа, тяжесть, из-за которой тело с трудом удерживало голову. Он вплотную приблизился к чему-то странному, чему-то, как он чувствовал, скрытому внутри него, и оттолкнул от себя нормальный мир.

Собрание Вали видел словно в тумане и не вполне понимал смысла происходящего. Мелькали лица, иногда знакомые, иногда чужие: крестьянские жены смотрели холодными глазами, обвиняя, воины возникали в поле зрения, иногда дружелюбные, иногда подозрительные или враждебные. Многие ему сочувствовали, но недавняя битва смущала всех без исключения. Те, кто оставался на берегу, когда явились викинги, толком не поняли, что именно произошло на холме. Двоебород всем разъяснил, растолковал смысл всех событий дня, назвал имена героев и трусов.

Мысли Вали тонули во мгле, лишь изредка озаряясь светом, похожим на тот, что проникает сквозь толщу болотной воды. Ему никогда не было так холодно. Он дрожал, кожа у него побелела и пошла пятнами. Люди вокруг утверждали, что так проявляет себя его тщедушная натура.

Все, кто уходил с Двоебородом на празднество, твердили, что Вали трус и предатель. Им было стыдно за то, что их не было дома, когда напали даны, поэтому они особенно горячились, обвиняя его.

Двоебород знал, что он сам поставил свой народ в уязвимое положение, поддавшись обману, ослабев за годы безделья. Ему требовался козел отпущения, и Вали — чужак и человек вовсе не героический — подходил как нельзя лучше. Вали совершил большую ошибку, решив, что ему достаточно лишь вести себя по-геройски. Необходимо еще и рассказывать о своем героизме, выказывать любовь к оружию и битвам, а не насмехаться над героями и проводить время, болтая с женщинами у очага. Когда Вали возглавил оборону, обманул берсеркеров и обеспечил ригирам победу, многие с трудом верили собственным глазам. И к тому времени, когда Двоебород изложил до конца свою точку зрения, не верили вовсе.

Королева Ирса невольно поставила сына в еще более уязвимое положение. Она совершила ошибку, которую Аудун, будь он в трезвом уме, никогда бы не совершил. Зная о вероломности данов, Ирса не отправилась на праздничное собрание конунгов, усилив оборону своих берегов. Она знала, что нападение на ригиров обязательно произойдет, но подозревала, что у данов не одна цель, и если они вдруг успешно разграбят Рогаланд, то затем двинутся в земли хордов. Отсутствие представителей хордов на празднестве — а туда не прибыл ни один их ярл — и было тем доказательством, которое требовалось Двоебороду.

Конунг сказал, что Вали — лазутчик, шпион, которого заслали к нему в дом едва ли не с младенчества, а в обмане его наставлял и помогал вероломный Браги.

Старый учитель Вали сидел рядом с ним, избитый и связанный. Браги возмущенно закричал, опровергая обвинение, но Двоебород велел ему молчать. Началось голосование. Результат был неутешительным. Дружинники Двоеборода схватили Вали и потащили на улицу.

В холме была вырыта яма глубиной в два человеческих роста и такой ширины, чтобы выбраться из нее, упираясь в стены руками и ногами, было невозможно. Вали вообще не заметил, как его сбросили туда, — почувствовал только удар и нехватку воздуха. В яме было сыро. Дождь прекратился, но на дне скопилось воды на два пальца. Одежда Вали превратилась в лохмотья после драки на болоте, и он сильно замерз. Кроме того, он был измучен и тут же провалился в крепкий сон без сновидений.

Вали услышал над ямой голоса. Какой-то спор, потом борьба. А потом что-то тяжелое и грузное приземлилось на него с гулким ударом.

— Скоты, — проворчал Браги.

Вали спихнул с себя старого воина, и тот откатился, стеная.

— Я потребовал суда, — сказал Браги.

Он так и булькал от гнева. Если и было что-то, чего Браги не переносил, то это несправедливость, и Вали показалось, что тот жаловался, даже падая в яму.

Вали поглядел на клочок звездного неба над головой, осмотрелся, окидывая взглядом стены ямы. Сглотнул ком в горле. Горло ужасно болело, и, словно желая составить ему компанию, голова болела тоже. Вали вспомнил, как однажды забирался на плечи Браги, чтобы попасть в церковь через окно. Таким способом ведь можно выбраться и из ямы. Он не сомневался, что сумеет схватиться за край и подтянуться. Хотя хватит ли у него сил? Освещенное луной небо закрыла чья-то физиономия, словно желая избавить его от ненужных вопросов. Наверху часовые. Если он попробует выбраться, то просто получит древком копья по лицу.

— Хотя бы суда над собой я заслужил! — Браги принялся колотить по земляным стенам.

— Суда? — переспросил Вали. Голос звучал сипло, и говорить было больно.

— Не того посмешища, которое они устроили, — пояснил Браги. — Настоящего суда через поединок, хольмганг, чтобы все по-честному.

— Но ты ведь не можешь вызвать на бой конунга. Собрание уже все решило. — Молодой князь говорил медленно и тихо, чтобы поберечь горло.

— Я уже вызвал его, и он выставит вместо себя другого воина, — сообщил Браги.

Вали привалился к стене. В носу стоял кислый запах. Он узнал его. Где-то на берегу сжигают покойника. Воспоминания о том, что он натворил, вернулись к нему.

— Я убил Орри, — проговорил он.

— Да.

— Значит, я — братоубийца.

— Но ты был не в себе после трясины. И он первый на тебя напал, помнишь? Он тогда кинулся на тебя с ножом.

— Из тебя вышел бы неплохой защитник на суде, — заметил Вали. — Я его убил. Он мой родич.

Они немного посидели молча. Вали пытался как-то оправдаться перед самим собой за убийство. И не смог. Он заслуживает смерти за одно лишь это. Затем он проговорил:

— Если ты победишь в поединке, тебя освободят. Мне кажется, этот способ спастись ничуть не хуже любого другого.

— Я знал, что ты поймешь меня, князь, — сказал Браги, — поэтому рад сообщить, что я послал вызов и от твоего имени, как твой доверенный слуга.

Вали засмеялся бы, если бы не болело горло.

— И с кем из воинов конунга мне предстоит биться?

— Лейкр, — коротко ответил Браги.

Вали сглотнул комок. Двоебород знает свое дело. Он заставляет его драться с братом Адислы.

— А ты?

— С берсеркером, который пришел с данами.

— Значит, он жив?

— Да. Двоебород обещал отпустить его, если он меня одолеет.

Вали поглядел на Браги. Тот действительно был уже немолод; Браги полезен в клине или в походе, потому что очень опытен, но в поединке ему не сравниться с берсеркером. Браги знает приемы, он многое умеет, у него железная воля. Но берсеркер полон сил, он огромный, он военачальник. Хотя Вали все равно был рад за Браги. Старый воин погибнет именно так, как всегда хотел.

Браги понял, о чем размышляет Вали.

— Больше я ничего не смог. Лучше уж так, чем петля, а?

— Я не стану драться с братом Адислы, — сказал Вали.

— Тогда он убьет тебя.

— Да. Я заслужил смерть за то, что сделал.

— А как же она?

— Лейкр о ней позаботится.

— Нет. Двоебород ему не разрешит. Он объявил ее вне закона, колдуньей и орудием зла, она приносит несчастья.

— Адисла такая же колдунья, как я.

— Двоебород сказал, что она злая ведьма, она так завидовала его дочери, что околдовала тебя, и ты предал народ, среди которого жил столько лет. Ты знаешь, что она сама убила мать? Есть свидетели. Когда даны подходили к их жилищу, она перерезала матери горло.

Вали ахнул и привалился к стене. Что заставило Адислу пойти на такое? Должно быть, Диза сама попросила об этом, не желая, чтобы даны изнасиловали и убили ее. Вали понял, что у него и на этот раз нет слез, только бесконечная пустота в душе, которую, как он знал, сможет заполнить кровь данов. Он вспомнил маленького Манни, лежавшего с ножом на пороге дома: мальчик пытался защитить мать и сестру от людей, которые могли бы просто-напросто отнять у него оружие и отпихнуть с дороги. Вали никогда еще не испытывал прилива такой ледяной ярости.

— Матушка Диза не могла бежать, наверное, Адисла хотела спасти ее от мучений, — сказал Вали.

— Но Двоебород считает иначе. И ее братья тоже. Они прокляли ее и поклялись убить, если когда-нибудь встретят. Все ее надежды отныне связаны только с тобой, а значит, надеяться ей не на что.

Вали кивнул.

— В таком случае, — сказал он, — я должен придумать, как остаться в живых.