Они покинули пещеру и направились на юг: впереди — пятеро мужчин и Тола; женщины и дети с охраной шли сзади. Тола не могла понять, как семьи будут находить еду так высоко в горах. Но ей не пришлось долго ломать голову. Они ничего не найдут. Она поняла это, прислушавшись к внутреннему голосу. В этих горах она повсюду сталкивалась лицом к лицу со смертью — не с призраком, вызванным страхом, а реальностью, к которой можно было прикоснуться, ощутить ее запах: остатками обгоревшего дома, трупами замерзших под открытым небом людей.

Ее спутники знали дорогу в Йорк через горы, но шли они медленно. Риск быть схваченными на открытой местности был слишком велик, и они двигались только с рассвета до полудня.

В первый день ветер утих, и на долины опустилась тишина; фермерские усадьбы окутал туман, фиолетовый в свете утреннего солнца. В воздухе все еще витал запах гари, и они не рискнули спуститься вниз. Толе казалось, что позади остался огромный котел, полный молочного варева. В ней говорил голод. К югу обрывки тумана из фиолетовых превратились в черные. Пока они шли, он засветился красным, словно глаз дракона, глядевший на нее снизу. Это был пожар — горела еще одна ферма.

Тола шла наравне с мужчинами, не выказывая боли в ребрах. Темная фигура в ее сознании кралась следом, подгоняя ее. Ей не нравились ее спутники. Коротышку — теперь она знала, что его зовут Сеолуулф, — легко было понять. Он надеялся выгадать от связи с ней. От него исходил запах гари от пожаров, пылавших в долине. Ей казалось, что он идет крадучись, почти ползком, и она представляла себе лису, которая подбирается к курятнику, или волка, который бродит вокруг стада коров.

Однако Сеолуулф не был волком. Волк шел следом, тревожа ее сон, и без того беспокойный. Выспаться где-нибудь в скальной расщелине, втиснувшись между этими грубыми людьми, было невозможно — но иначе она замерзла бы насмерть. По ночам они щупали ее руками, и единственное, что ее спасало, это их споры о том, кому взять ее первому. Сеолуулф и Исамар считали, что никому. Слишком много раздоров она вызывала и слишком ценным товаром была.

— Кому меня продали? — как-то спросила она.

— Кто сказал, что тебя продали? — отозвался Исамар, невидимый за стеной своего страха.

— Я это чувствую.

— Ты ошибаешься. Ты встретишься с великими людьми и поможешь избавить нашу землю от этих норманнов.

— Тебе все равно, кто твой властелин. Какая разница, кого грабить — норманна или англичанина? Ты все еще в лесу — замерзая или изнывая от жары, ты промышляешь на дороге.

— Я не разбойник, леди, — возразил Исамар.

Она почувствовала, что задела его гордость.

— Тогда кто ты?

— Просто человек.

— Разбойники, они тоже люди, — заметил Сеолуулф. — А он — колдун. Или называет себя им.

— Я слышу богов леса, — сказал Исамар.

— Мужчины не владеют магией, так говорила моя мать.

— Не так, как женщины. Видеть магию, слышать ее — не значит владеть ею.

— Сделай так, чтобы настало лето, если такой умный, — огрызнулся Сеолуулф.

— Если я это сделаю, норманны могут подумать, что им неплохо было бы подняться в горы, — ответил Исамар. — Холод удерживает их в долине.

Сеолуулф съежился в своей меховой шкуре.

— Когда завершим дело, я пойду на юг. Говорят, там теплее.

— Холоднее точно не будет, — сказал один из мужчин.

Тола подумала о побеге. Но куда ей бежать? По крайней мере у этих людей было немного еды и их тела согревали ее по ночам. Вечернее небо было, словно меч, цвета ржавого железа. Село солнце — и свет, казалось, застыл, а на горы обрушился холод. Они развели костер и сбились вокруг огня, словно скупцы вокруг сундука с сокровищем.

— На что похож Йорк? — спросил Исамар однажды ночью, когда от холода никто не мог уснуть.

Они остановились на ночь в крошечной пещере в скале, размеры которой едва позволили им втиснуться в нее, а пол был настолько твердым, что им не удалось вырыть ямку для очага, и огонь, который они развели на полу, мгновенно сожрал все заготовленные дрова.

— Он большой, — сказал Сеолуулф. — Больше всего, что ты когда-либо видел в жизни.

— А какие там люди? — спросил Исамар.

— Богатые, во всяком случае, те, которых я встречал, — ответил Сеолуулф. — Говорят, на базарах там можно купить любое чудо света. Кто-то рассказывал, что на его памяти там продали гиппогрифа с востока.

— Ты там никогда не был, — сказала Тола.

Сеолуулф фыркнул.

— А зачем мне это? Там много людей, которые с радостью отсекут мне голову, и всем видно, что я чужак. Я встречаю йоркцев, когда граблю их.

Когда тучи рассеялись и появилась яркая луна, они, не дожидаясь рассвета, двинулись в путь, голодные и промерзшие, но радостно предвкушающие, как согреются от ходьбы.

Когда небо превратилось в холодное голубое лезвие, выкованное раскаленным солнцем, они достигли вершины холма и посмотрели на лежащую под ними широкую равнину.

От изумления Исамар открыл рот. А потом произнес:

— Конец мира, — сказал Сеолуулф.

Тола глядела вниз. Вся громадная равнина была охвачена пожаром. В ее родной долине норманны сожгли усадьбы фермеров, но то были отдельные строения, стоящие довольно далеко друг от друга. Равнина, которую она видела сейчас, была заполнена несколькими деревеньками. Среди этих селений встречались и не такие уж маленькие. Все они были в огне. Все. А далеко впереди разгорался самый большой пожар — огромный столб огня и дыма, поднимающийся в небо, словно земля отчаялась ждать тепла от солнца и протянула к нему огненные руки, чтобы показать, как нужно греть. Горел Йорк.

Равнина кишела идущими рысью всадниками.

— Я слышал, они оставили его в покое, — произнес Сеолуулф.

— Просто сначала они пошли на север, — сказал Исамар, — а потом обошли город с другой стороны.

— Почему? Их хозяевам понравилась бы эта земля, она такая обильная, — заметил один из спутников.

— Поймав лису, фермер не сможет сделать из нее сторожевую собаку, — сказал Исамар. — Поэтому, отрезав ей голову, он вешает ее на воротах, чтобы все видели.

— Это проповедь о неповиновении, — вставил другой путник.

— А норманны — суровые проповедники. Это проповедь огня.

— Тогда куда? — спросил Сеолуулф.

— Навстречу нашему покровителю, — ответил Исамар. — Это ничего не меняет. — Он ткнул пальцем куда-то в сторону большого леса, темневшего к западу от города. — Уэлдрейкский лес. Она будет ждать там.

Тола не слышала почти ничего из того, что он говорил. «Как ты думаешь, люди были предупреждены?» — спрашивала она. В голове ее вместо мыслей были вопли, паника и отчаяние, любовь в сердце была смята и раздавлена копытами коней. На этой земле теперь правили огонь и разрушение — и не только на этой. Внизу, в долине, замешивалось что-то древнее, как смерть. Она ощутила боль от уколов, как будто шипы вонзились ей в кожу. Увидев над лесом фигуру, напоминающую плавающий в небе искореженный крест, она заметила вырывающееся из нее пламя и почувствовала, как ее тянет к ней по крутому склону.

Там были и другие фигуры. Она их не видела, но чувствовала. Они звали ее, и их голоса звучали в ней звоном, дыханием, шепотом и рыком.

Фигура внутри нее повернулась и скользнула вперед, на передний план ее мыслей. Это был слабый волк, который прокрался из темной ночи ее души. Он закинул голову и завыл — так громко, что в этом вое потонули голоса всех, кто был в долине. В этом вое звучали вопли ужаса, которые родились, размякли, словно глина, и слились в один.

Далеко позади она услышала еще один голос, отвечавший тому, что звучал в ней. Это тоже был зов волка, но вместо боли и страха он нес пустоту — ничего, ни отклика, ни воспоминания. Она не могла его прочесть. Это был конец, отрицание всего, ночь, которая не нуждалась в дне, чтобы отделиться от него. Смерть? Ей показалось, что это она.

Она оторвала свой дух от страданий долины и попыталась направить его на север, чтобы лучше почуять его, но не смогла. Не осмелилась. Словно стояла на краю громадного обрыва и каждый ее шаг мог быть последним.

Она посмотрела на лес за пылающей равниной. Символы над ним не таили в себе угрозы, но все же пугали ее. Она никогда не видела ничего подобного, даже во сне. В ее душе люди выглядели по-разному: в виде летящей птицы, болотистого поля или даже висящей над лугами луны. Эти образы выражали их привычное расположение духа. Символы в лесу не относились к человеку, ничего не изображали и не выражали — они были сами по себе. Это было странно и страшно, но все же лучше, чем нечто, воющее ей в затылок с севера.

— Что нам делать? — спросил Сеолуулф. — Мы не можем спуститься вниз.

— Спроси у нее, — посоветовал Исамар. — Она прорицательница. Потому они и хотят ее видеть.

— Что теперь, девушка? Я не верю в прорицателей, но любая идея лучше, чем ничего.

Отвечая, Тола сама не понимала, что говорит. Это было что- то странное, что иногда бывает с нами, — какая-то крадущаяся, извилистая сущность, казалось, говорила за нее:

— Бойся того, что позади, а не того, что впереди.

Сеолуулф перекрестился.

— Мы дойдем до леса? — спросил Исамар.

— Я не знаю. Если повезет — возможно. Не за один день. Нам нужно ждать ночи. — Тола тоже перекрестилась и добавила: — Нельзя ждать. Надо идти вперед.

— Тогда нам конец, — уныло произнес Сеолуулф. — Сколько, ты думаешь, там норманнов?

— Мы дойдем до леса, — сказала Тола. — Я вас отведу.

Мужчины посовещались и пришли к мнению, что идти назад

или оставаться здесь означало смерть от холода и истощения.

— Но идти вперед — тоже смерть, — сказал один из разбойников.

— Да, — ответил Сеолуулф. Он кивнул в сторону горящей равнины: — Но, может быть, мы хотя бы умрем, согревшись.