— Ты северянин? — спросил Луис.

— Да, — ответил мальчик.

— Как ты сюда попал?

— Пришел с армией Харальда, и, когда английский король разбил нас, мне некуда было идти. Наши корабли сгорели, а те, что остались, отплыли домой.

— А как ты очутился здесь?

— Случайно. Меня поймали здешние фермеры, но многие из них родом из моей страны, или их отцы пришли оттуда. Один старик за меня заступился — он был воином, прибыл с моей родины вместе с Кнудом.

Луис понюхал воздух. У него было странное чувство. Над южным горизонтом будто нависла какая-то тяжесть. Он пойдет туда искать девушку. Мальчик теперь был для него обузой. Ему хотелось путешествовать так же, как он шел по днепровским лесам: ночью — с камнем на шее, днем — спрятав его в кошель. Волк в его душе был не домашним животным, которого можно поставить в стойло или отпустить, когда захочется. Всегда могло случиться так, что он не наденет камень обратно на шею, да и не захочет этого делать. Ему была хорошо знакома эта самодовольная ухмылка волка, начавшего шевелиться внутри. В последний раз пришлось вызвать образ колдуньи Стилианы, чтобы прогнать его. Теперь он будет ставить его на место при малейших признаках его появления, чтобы не дать искре обратиться в пламя и заполонить его душу. Но если он останется человеком, холод притупит его ощущения и оба они будут в опасности.

Пока Луис решал, что ему делать, мальчик наблюдал за ним.

— Куда ты идешь?

— Я должен кое-кого найти.

— Любимую?

— Вроде того.

— Если она где-то рядом, то, должно быть, мертва. Здесь место для ненависти, а не для любви.

Луис пожал плечами.

— Мы не умерли, — сказал он.

— Ты — норманн. Тебя они не тронут.

— Тронут. Думаю, Роберт Жируа ничего так не хочет, как этого.

— Он вожак твоего отряда?

— Да. — Луис повернулся в выбранную им сторону. — Мы идем на юг.

Мальчик шел ужасно медленно, даже в новых ботинках и плаще. Он шаркал, словно старик, но не жаловался на холод и пытался сохранять присутствие духа. Он пел песню о воинах, которые десять дней шли к своим кораблям по стране белых медведей. Их имена с тех пор хранятся в памяти людей, и Луис даже не позаботился сказать, чтобы он пел потише. Если бы норманны были настолько близко, что могли их слышать, то они наверняка заметили бы их на этих открытых извилистых долинах.

Они выбрали неверную дорогу — с юга она неожиданно резко повернула на восток, и им пришлось вернуться. Луис смотрел на заснеженные горы. Он мог перейти их, но брать с собой мальчика остерегался — тот наверняка умрет при переходе. Он пытался отвлечь парнишку от холода расспросами о его родине.

Мальчика звали Гилфа, и он принадлежал к знатной пиратской фамилии. С весны до осени на кораблях викингов они промышляли разбоем, и мальчик ходил с ними.

— Хотя, признаюсь, я не очень-то умею сражаться, — сказал он.

Луис счел это невероятным. Среди викингов было не меньше трусов, чем в других народах, но ни один северянин не признавался в этом. Соотечественники, скорее всего, презирали Гилфу, но Луиса восхитила его честность. Он видел много мужчин, хвалившихся своей храбростью, но не имевших смелости признаться в своем малейшем недостатке.

— А к чему ты способен?

— Я могу ковать, — ответил мальчик. — Думаю, поэтому здешние люди спасли мне жизнь. Им пригодилось мое умение ковать железо. Хотя бы гнуть его, если не скручивать.

Как же он изменился, если это признание так удивило его! Сам он был монахом, совсем не умел сражаться и ставил знания гораздо выше военного искусства. Не оно поддерживало купола Святой Софии в Константинополе, рассчитывало его акведуки и строило мосты. Человек, каким он был сто лет назад, ответил мальчику:

— Я и сам не воин.

— Ты легко убил часового.

Луис засмеялся.

— Ты бы тоже выучил пару приемов, если бы пожил тут с мое.

— Немного бы выучил.

— У меня лучше получается действовать пером.

— Я не знаю, что это такое.

Луис пожал плечами. Когда умерла Беатрис, он оставил свои книги. Одного этого уже достаточно, чтобы понять, как он устал от мира.

— Мне так холодно от этого ветра в спину, — сказал Гилфа.

— Иди передо мной, — предложил Луис. — Я тебя прикрою.

В первую ночь они вошли в лес, ножами выкопали нору, выложили ее валежником, а сверху сделали крышу из ветвей.

— Привяжи его мне на шею, — попросил Луис. Его раненая рука все еще болела, и трудно было завязать ею узел на бечевке.

Мальчик обвязал камень вокруг шеи Луиса.

— Что это такое?

— Оберег от неудач.

— Тогда верни его тому, кто тебе его продал, потому что, по-моему, это фальшивка. Эго так же верно, как то, что мне нравится с тобой идти.

Кремнем и трутом Луиса они высекли огонь. Костер мог их выдать, но это было лучше, чем умереть от холода.

— Так ты норманн, — сказал Гилфа.

— Да. Хотя я долго жил на востоке.

— Отхватил там добычу?

— Я был там не ради добычи.

— Тогда торговал. Хотя где это видано, чтобы торговец взял сталью, а не золотом, когда у него был шанс разбогатеть?

— Я был учеником.

На лице мальчика отразилось смущение.

— Я не понимаю.

— Я учился, был человеком науки. Читал книги.

— И книги приносили тебе заработок?

Луис улыбнулся.

— Нет. Они дали мне возможность быть в обществе великих людей, что для меня стало отравой.

— Но расположение великих людей приносит только радость, — возразил Гилфа.

Луис смотрел на огонь. Он слишком долго жил, чтобы спорить. Когда-то он любил жаркие споры, а теперь предпочитал наблюдать, как заходит солнце и восходит луна; он смотрел, как распускается весенняя зелень и опадает золото осени, как воспринимают это животные — без любопытства.

От костра поднимался дым, но солнце уже почти зашло, и он надеялся, что их не заметят. Луис немного подремал — со спины он замерз, а спереди было жарковато, но он был рад отдохнуть после дневного перехода.

— Что ты будешь делать? — спросил Гилфа.

— Что ты имеешь в виду?

— Есть ли еще мир? Есть ли в нем место для меня?

— Я не учитель, Гилфа. Я иду вперед в поисках смерти. Я спас тебя от минутной опасности. Возможно, нам надо найти место, где тебе ничто не будет угрожать. Я не могу тебе этого обещать. У меня свои дела, которые я должен совершить, точнее, завершить.

— Так зачем ты меня спас?

— Чтобы не видеть ужас в твоих глазах.

— И все? Не ради своей души или своей чести?

— Нет.

— Зачем было тогда спасать меня — чтобы оставить здесь умирать?

— Я не хочу тебя убивать. Не хочу видеть тебя погибшим. Но ты умрешь, и я хочу отвести тебя в такое место, где я этого не увижу.

Гилфа посмотрел на него озадаченно.

— Тогда отправь меня в лес одного.

— Это тебя убьет. Ты можешь идти гуда же, куда и я, и, если найдешь безопасное место, я пожелаю тебе удачи.

— Но ты сказал, что я умру?

— Ты — человек. Теперь или позже ты должен умереть. Время — океан, а мы — щепки на его глади. Какая разница, утонет ли щепка в первой волне или в третьей? Она все равно утонет.

Гилфа показал на странный кривой меч Луиса.

— Тогда возьми это и покончи со своей жизнью, — сказал он. — Сегодня — все равно что завтра, завтра — все равно что через двадцать лет. Если ты веришь тому, что говоришь, утони сейчас, как щепка в волне прилива.

Луис так близко протянул ноги к костру, что его башмаки чуть не загорелись.

— Я бы так и сделал, если бы это было просто.

— Что может быть проще? Перерезаешь себе горло, и через десять мгновений ты мертв.

Луис промолчал. Он помнил, что увидел в Источнике Мимира. Бесконечные жизни, бесконечные возрождения. Одна и та же история, которая разыгрывалась столетиями, а теперь завершилась. Но отголоски ее продолжают звучать сквозь времена — их исполнители мечутся в хаосе существования, не имея ни цели, ни смысла, ни истории — одну лишь агонию взглядов друг на друга, одно лишь знание любви и близости, которые неизбежно уносят время и смерть.

— Тогда ты — лицемер, — заявил Гитлфа. — Ты говоришь, что не ценишь свою жизнь, но это неправда. Почему тогда ты так боишься видеть, как умирает человек?

Гилфа побледнел, явно испугавшись, что сказал лишнее. Луис усомнился в его искренности. Назвать варяга лицемером — даже в шутку — грозило нешуточным знакомством с честностью его меча или топора.

— Прошу прощения, — смущенно произнес Гилфа.

— Если хочешь совета, — сказал Луис, — я бы на твоем месте предложил себя в рабы норманнам. Им принадлежит будущее.

— Ты — норманн, — пробормотал Гилфа.

— Я норманн. Или когда-то был им. Теперь я просто старик, который ищет смерти, — сказал Луис. — В этой стране у меня не будет будущего, не будет земель и скота. Если можешь, иди на юг. Там найди себе хозяев. Там теплее, поля изобильны. Проживешь свои дни в мире и спокойствии.

За деревьями послышался шум. Всадник. Нет смысла тушить костер, все равно его уже заметили. Три, четыре, пять всадников. Люди из отряда Жируа — Луис узнал их крупного в яблоках коня.

Гилфа схватил Луиса за руку.

— Что нам делать?

— Сними этот камень, — велел ему Луис, постучав по голышу на шее.

Он почувствовал охвативший его страх, но справился с ним. Он знал, что сейчас это бесполезное чувство, рудимент человека, которым он когда-то был. Он может умереть, но снова оживет. И даже если ему суждено умереть навсегда, то колотящееся сердце, пот и сухость во рту не спасут его от этого.

— Это тебя не спасет! — У Гилфы от страха расширились глаза.

— Делай то, что я говорю, если хочешь жить!

Но мальчишка уже исчез в зарослях.

Всадники гикнули и припустили следом, каждый из них был похож на дракона с вырывающимся из пасти дыханием. Луис левой рукой вынул нож и перерезал бечевку. Камень упал на землю, и все чувства и ощущения взорвались внутри. Сердце перестало бешено колотиться, рот увлажнился слюной. Он почувствовал, как его самоощущение сместилось от человека к волку, от жертвы к хищнику.

Со сломанной рукой не было смысла браться за меч. Пик у норманнов не было, только мечи, и он поблагодарил судьбу.

Рысью подошли кони.

— Мы приведем тебя живым, чужестранец.

Луис наклонился и, подобрав камень, сунул его за край ботинка, подальше от кожи.

— Все еще забавляешься со своим нечестивым идолом?

И кони, и люди пахли чем-то густым, похожим на поджаренный окорок. Он чуял запах пота, мочи и экскрементов людей и животных.

Держа нож неповрежденной рукой, Луис расслабил пальцы. Ему придется действовать быстро.

— Убей его, Филосе, и через пару часов мы снова будем в теплом доме.

— Жируа хочет, чтобы мы доставили его целым и невредимым.

— Зачем?

— Он собирается отвести чужестранца к королю. Думаю, после его казни он надеется получить принадлежащие ему земли.

— У меня нет земель, — сказал Луис.

— У него нет земель, Филосе. Его надо убить. — Всадник направил на Луиса свой меч.

— У него есть земля. Безземельные не умеют так хорошо говорить и не знают так много. Посмотри на его меч, на дорогую одежду. У него есть земля, и палачи короля Вильгельма за несколько дней узнают, где она.

Луис слышал топот башмаков мальчика за спиной.

— Так что, пойдешь с нами сам или нам придется бить и тащить тебя силой? — спросил всадник по имени Гильом.

Луис не видел смысла отвечать.

— Взять его! Жентин, Жиль, ко мне.

Филосе ударил каблуками к бока коня, трогая его с места. Но животное, не слушаясь, нерешительно топталось на месте, пока он не приструнил его. Луис закинул голову и послал в небо вопль, вложив в него все отчаяние и гнев этих одиноких лет. Задрожав, лошадь беспокойно закрутилась. Филосе прикрикнул на нее, пытаясь заставить подчиниться, но Луис снова издал отчаянный вопль, и лошадь, подавшись назад, встала на дыбы и сбросила седока в снег, а затем понесла. Всадник поднялся на ноги, остальные спешились и попытались привязать своих; коней к деревьям.

— До тепла теперь далеко, — сказал Луис. — Соберите коней и идите домой. Я не хочу вас убивать. Крови и так достаточно.

Норманн выхватил меч, готовясь к бою. Он был высокий, гораздо крупнее Луиса. Луис старался видеть в нем противника, а не потную от страха добычу.

— Ты, никогда не сражающийся. Ты, со сломанной рукой и своими колдовскими штуками. Ты не хочешь убивать меня?

Он указал на землю между ними. Луису, кожи которого сейчас не касался камень, он казался неуклюжим и медлительным существом. Он подумал, что мог бы убежать, но тогда ему придется оставить парня во власти этих людей или холода. Филосе издал крик и бросился на него. Враждебность норманна эхом откликнулась в сердце Луиса. Меч согнулся в дугу, но Луис отвел плечо и дал ему просвистеть мимо. А затем воткнул свой нож в глаз Филосе. На лицо ему брызнула кровь, а норманн схватил его за плечи, словно приветствуя старого друга. Через миг он уже висел на нем мертвым грузом и Луис, отступив, дал ему упасть на землю.

Он облизал губы. Нет. Кровь. Нет. Луис. Нет. Волк внутри него был на свободе. Атакуя, норманны с криками кинулись к нему. Он рвал и резал, ломал суставы и кости, рассекал кожу. Здоровые пальцы снимали кожу, словно хрустящую корочку с пирога, сломанная рука не доставляла ему никаких хлопот. В нем, словно восходящее солнце, заполняющее все затененные уголки долины, росли возбуждение и восторг. Один из воинов попытался убежать. Луис с воем кинулся за ним через лес. Человека, который дал бы норманну убежать, полностью вытеснил волк. Он слышал частый возбужденный ритм и знал, что это бьется его волчье сердце. На его языке и в носу были соль и металл. Бегущий воин споткнулся о корень дерева. Он восхитительно ковылял, каждым своим шагом маня напасть и убить. Луис не убил его одним ударом, а прижал к земле, наслаждаясь его паникой и отчаянными попытками бороться, а затем и его смертью.

Разгоряченный, он сидел среди человеческих тел. Внезапная тишина успокоила его, и он обошел трупы, втягивая носом запах каждого из них, запах крови. Нет, Луис. Нет. В его голове звучали стихи из Библии, греческие слова, которые эхом отдавались от стен великой Святой Софии Константинопольской.

Прибавь дров, разведи огонь, вывари мясо; пусть все сгустится и кости перегорят. И когда котел будет пуст, поставь его на уголья, чтобы он разгорелся, и чтобы медь его раскалилась, и расплавилась в нем нечистота его, и вся накипь его исчезла [5] .

Едите плоть народа Моего и сдираете с них кожу их, а кости их ломаете и дробите как бы в горшок, и плоть как бы в котел [6] .

Луис хихикнул, из его носа потекла жидкость. Он тронул ее пальцем и лизнул палец. Кровь. Он счистил плоть с зубов. Биение сердца становилось спокойнее, медленнее.

— Здесь что-то не так, сынок, — это был его собственный голос, он говорил вслух.

Снег вокруг был красным.

— В этом странном месте весь снег красного цвета?

Слова, будто поплавки, шлепались в воду его сознания. Человеческие мысли вились вокруг них, и, подцепив их, он наконец вытащил их на поверхность разума.

Не делай этого, Луис. Нащупав в башмаке камень, он вытащил его и провел по его поверхности пальцем. Прикосновение голыша к коже успокоило его.

Он огляделся — весь снег был красным от крови. Нет, Луис. Он крепко сжал камень. Правая рука еще не совсем зажила, но уже работала.

Сколько же времени понадобилось бы ему, чтобы измениться, превратившись в того, кем он был на берегах Днепра? С камнем на шее этого бы никогда не произошло. Сейчас это спасло его, и он сделал самое важное — снова сжал его в руке.

Волчий вкус не признавал человеческого разума, и, пока он главенствовал в его мыслях, казалось очень странным снова взять камень, повернуться спиной к запаху крови, витающему аромату паники и наплывающему волнами духу теплого мяса.

Он попытался привязать голыш на шею, но не мог справиться. К нему вернулся человеческий разум; ему очень хотелось положить камень в кошель и держать его там, пока не заживет рука. Сколько на это нужно времени? Несколько дней. Но к тому моменту он может окончательно стать волком. Человеческая плоть питала волка, жившего в нем, и он расцветал, с каждым появлением становясь все крепче физически и духовно.

Он сжал камень в кулаке. Если кони все еще здесь, то к утру, когда волк успокоится в нем, он сможет ехать верхом. Сначала он проверил костер и убедился, что огонь еще не погас. А потом пошел в лес по следам Гилфы.

Он легко нашел мальчика — тот прятался на берегу замерзшего ручья.

— Ты жив! — вскрикнул он.

— Тебе надо завязать на мне вот это, — сказал Луис, держа в руке голыш.

Мальчик взял камень.

— Ты весь в крови.

— Ее было полно в этих людях, — ответил Луис.

Паренек издал смешок, но Луис не шутил. Его ум был тяжелым, как свинец. Буквальным. В этих людях было полно крови, а теперь ее в них почти нет.

Они пробрались сквозь заросли деревьев к усеянной телами поляне. Гилфа перекрестился.

— Клянусь Тором, ты силач! — восхищенно произнес он.

Подбежав к трупам, мальчишка принялся снимать с них все, что имело ценность. Он взял кольца, рубашки, уцелевшие ремни, четыре кошелька и самый лучший меч. Одну за другой он предлагал все эти ценности Луису, но тот отвернулся, и Гилфа снова поспешил к распластанным на земле телам, словно боялся, что они встанут и потребуют свое добро назад, если он не поторопится. В двух плащах, с унизанными кольцами пальцами, с двумя мечами и четырьмя кошелями, висящими на поясе, он выглядел точь-в-точь пиратом, и, наткнись они на норманнов, ему бы не прожить и секунды.

— Я нашел пару подходящих башмаков! — воскликнул он, стоя перед Луисом. — Хорошие, подойдут хоть самому герцогу. — И он вытянул вперед ногу.

С юга до Луиса донеслись какие-то звуки. Резкий, пронзительный вой, словно звуковая петля, потянул его за собой. Мальчик ничего не услышал, он только сказал, что поищет, нет ли у норманнов какой-нибудь еды при себе.

Они провели ночь у костра, закутавшись в норманнские плащи. Гилфа старался не слишком пялиться на Луиса, но взгляд его то и дело останавливался на нем.

— Что это за камень, сэр?

— Якорь, — ответил Луис.

— Для крошечного корабля.

— Я проклят судьбой, — сказал Луис. — Камень охраняет меня от проклятия.

— Тогда в нем сильная магия, — заметил Гилфа.

— В нем противостояние магии. Он ее прекращает.

— Но иногда ты выбираешь проклятие. Ты его снимаешь.

Луис поворошил головни.

— В центре мира сидят три женщины и плетут судьбы людей. Это все языческие враки, так мне говорили. Я видел этих трех женщин. Они плетут прочную и тонкую нить. Можно попытаться выпутаться из нее, но даже если попробуешь, то запутаешься еще больше.

— Я тебя не понимаю.

Луис засмеялся.

— Чтобы сделать два шага вперед, иногда нужно сделать один шаг назад. Вот и все. Я избавляюсь от проклятия, а это значит, что иногда я должен ему поддаться, так же как ученику, желающему быть лучшим оратором, иногда нужно быть побежденным в споре, чтобы повысить свое мастерство.

— Я не знаю, что такое оратор, — сказал Гилфа.

Луис улыбнулся.

— На этой земле их немного, сынок.

Они легли спать, даже не позаботившись о том, чтобы перенести костер или трупы. Перед этим они хорошо подкрепились свиной солониной и сушеными яблоками из припасов, найденных у норманнов.

Луис лежал без сна и думал о звучавшем у него внутри вое и о том, что это могло означать. Девушка, которую он искал, была где-то близко, и он мог найти ее. До этого момента он не задумывался, кем она могла быть — прячущейся англичанкой или норманнской княжной. Это не имело значения. За долгие годы он научился отгонять бесплодные размышления и думать только о возможностях, на которые мог повлиять. Англичане, без сомнения, были в беде. Он надеялся, что она норманнка — так ей было бы гораздо легче выжить. Он слышал голос ее руны — значит, она все еще жива. Но сколько это будет продолжаться, если по всей стране орудуют норманны? Он заглушил бесплодные размышления и стал смотреть на огонь, стараясь уснуть.

На следующее утро Гилфа собрал коней и они двинулись на юг, навстречу тяжело висящему горизонту и Луисовой судьбе.