Она вела их обратно по тому же самому пути, по какому они пришли, через холмы. В пещере Серой Лошади по крайней мере тепло.

— Там мы найдем кров, — сказала она, — и отдохнем немного.

Холод немного ослабил хватку, и только высокие холмы еще были окутаны снегом, да ветер продолжал дуть с прежней силой. Пока они двигались, она чувствовала себя хорошо, но отдых заставил вспомнить, как ноют ее мышцы. Она развела огонь с подветренной стороны большого камня, как учил ее Исамар, в маленькой ямке, и Гилфа был вне себя от восторга. Если бы не он, они бы все замерзли. У него был нож и трут.

Готовить было нечего. Пока они шли, голод совсем не чувствовался, но теперь, у огня, воспоминания о домашнем очаге вернулись, выжигая нутро, словно она проглотила угли костра. Она чувствовала раздражение и беспокойство и понимала, что Гилфа чувствует то же самое. Чувства Луиса, как всегда, остались для нее загадкой.

— Что-то преследует тебя, — сказала она Гилфе, когда они добрались до вершины каменного хребта.

— Это что-то преследует нас всех, — ответил Гилфа.

— Да. Что-то магическое.

Она увидела их ночью, но как только они попали в поле ее зрения, в тот же миг исчезли, не дав как следует разглядеть себя. Яркие вспышки появились с тихим пением птиц, их движения напомнили бурлящий поток воды.

— Этого следовало ожидать, — сказал Луис.

— Почему?

— Мы вместе. История продолжается.

— Ты сказал, что история нарушена.

— Я верю, что она была нарушена и теперь ее можно рассказать по-другому. Но ее части продолжают искать друг друга. Поэтому ты видишь в темноте. Что-то, что отчаянно пытается быть.

— Но ты пытаешься не существовать, — заметила она.

— В тебе заключена сильная магия.

Она промолчала, слишком замерзшая, чтобы понять, о чем идет речь. Холм лежал перед ней, словно свернувшееся клубком животное, окоченевшее от холода. Собака шла с ними, порой забегая далеко вперед, но ночью возвращалась и лежала у огня, не сводя с Луиса настороженных глаз. В свете дня Тола заметила, что Луис опять изменился. Его синие глаза стали янтарного цвета, на шее проступили мышцы, словно корни деревьев. Мальчик, Гилфа, хотел отдать ему свой плащ, но Луис отказался. Священники говорят, что первый человек был обнаженным и не знал стыда. Возможно, Луис был последним человеком, который возвращался к тому, каким он был в Эдеме.

Он постоянно запрокидывал голову и нюхал воздух.

Тола решилась спросить его напрямую:

— Это конец мира?

— Думаю, что этот мир подходит к концу, — ответил Луис. — Но последний день еще не настал.

— Когда мы будем в безопасности? И ты? — продолжала расспрашивать она.

— Не знаю. Если мы наткнемся на врагов, ты должна бежать и не останавливаться. Я встречу их. И после этого тебе придется прятаться уже от меня.

— Ты можешь причинить мне зло?

— Попытаюсь этого не сделать. Но обещать не могу.

На холмы опять опустился туман, и Тола двигалась почти вслепую. Луис вел ее, держа за руку, а Гилфа брел, вцепившись в ее плащ.

— Я ничего не вижу, — пожаловался мальчик.

— Значит, наши враги тоже не видят, — ответил Луис.

Видимость полностью пропала, и Тола неожиданно для себя обнаружила, что считает вдохи. Один, два, три, четыре… Один, два, три, четыре. Она приноровилась дышать в такт шагов: один шаг — один вдох. В густой серой массе это было единственным доказательством, что она жива. Она могла разглядеть предметы на расстоянии вытянутой руки, не более. Они шли медленно, даже с Луисом во главе. Что-то потерлось о ее ногу. Собака. Идет рядом. Она почувствовала, как вздрогнул Луис.

— Замерз? — спросила она.

— Да, — ответил он и добавил: — Наконец-то.

— Ты не можешь оставаться в таком виде… голым.

— Нет. Давай искать твою пещеру. Я чувствую ее запах. Там огонь.

— Откуда ты знаешь, что он в пещере, а не в другом месте?

— Это не свободно дышащий огонь. Он заперт, — пояснил Луис.

— Уже недалеко?

— Где-то день пути.

— Ты можешь почувствовать запах огня за день пути до него?

— Ну да. Я чувствую, что с нашей стороны есть обрыв. Не ходи туда, воздух стал гуще, близко водопад.

Гилфа отшатнулся, будто водопад мог прыгнуть на него и укусить.

Вид холмов навевал скуку — она понятия не имела, как далеко они простираются. В детстве, когда Тола поднималась по склону к бабушкиному дому, она глядела на вершину, а затем старалась некоторое время не смотреть на нее и потом удивлялась, насколько та становилась ближе. Проделать такое здесь она не могла, так как не знала, когда начнется спуск. Но вот спуск начался, стало холоднее, и она ждала, когда вернется тепло следующего подъема.

— Ты голодна? — спросил Гилфа.

— Конечно.

— Нам нужно поесть, иначе мы умрем от голода. Я уже несколько недель нормально не ел.

— Нам так же плохо, как и тебе, — сказала Гола. — И от разговоров о еде становится только хуже.

— Вы голодны, милорд? — не унимался Глифа.

Луис промолчал.

Туман не рассеивался, серый день перешел в черную ночь, и они с трудом развели огонь, обломав ветки одиноко растущих кустов. Костер получился небольшим, ко его тепла хватало, чтобы отгонять холод большую часть ночи. Когда огонь потух, они уже спали, прижавшись друг к другу, как это делают бывалые путешественники, и даже собака, у которой желание согреться оказалось сильнее страха перед Луисом, легла рядом с ними.

Толе снилось, что она находится совсем в другом месте — лежит, обняв Луиса, а рядом плещется голубая вода, в небе ярко светит солнце, ей тепло, она счастлива. Но на рассвете вдруг с дрожью проснулась и увидела, что Луис тоже дрожит.

Голод почти не чувствовался, хотя горло саднило из-за ветра.

— Тебе нужно одеться, — сказала она.

— Нет. Не сейчас. Боль — это людское бремя. Я буду человеком, не зверем.

Они шли долго, и она не могла сказать, то ли было утро, то ли наступил полдень, когда Луис вдруг рухнул на колени.

— Он ушел, — промолвил он. — Волка больше нет. Он заснул.

— Мы в безопасности?

— Я больше не могу вести вас. Мои чувства молчат.

— И что теперь?

— Нужно подождать, пока туман рассеется.

— Мы здесь умрем, — сказал Гилфа.

— Я тоже так думаю, — согласился Луис. — Возможно, история разрушена и восстановить ее уже нельзя. Что есть, то есть.

— Тогда идти сюда было бессмысленно.

Собака коротко залаяла, и ее черное тело скользнуло в туман, словно угорь в воду.

Вскоре издалека донесся ее лай и что-то еще — какое-то короткое слово.

— Осторожно!

— Люди? — удивился Гилфа. — На каком языке они говорят?

— На английском, — ответила Тола. — Наши.

— Я — северянин, он — норманн, а ты — англичанка. В каждом, кого встретим, мы найдем и друга, и врага.

— Идемте, — сказал Луис, стуча зубами.

Они осторожно пробирались вверх по склону. Через тридцать-сорок шагов они уловили запах гари и увидели в тумане отблески огня. Собака все еще лаяла. Тола слышала в ее лае возбуждение. Там был кто-то еще — человек, довольный, что увидел это существо. Она почувствовала, что этот человек долго испытывал боль и ощутил облегчение при виде собаки. Для него это было что-то большее, чем конец одиночества, это была надежда. И тут навалился страх.

Они слышали, как он пытается затоптать огонь, и этот звук разносился далеко в сыром воздухе. Луис поднял руку и указал на Гилфу.

— Я? — растерялся мальчишка. — Но ведь это ты великий воин.

— Иди, — сказал Луис. — Если возникнут проблемы — беги. Я не могу рисковать, ввязываясь в бой. Это разбудит волка. Пойдешь ты. Давай!

Гилфа кивнул и шагнул в туман так, словно ждал, что еще шаг — и он сорвется вниз с горы.

Луис поежился, Тола подошла к нему, завернула в плащ и обняла.

— Ты умрешь? — спросила она.

— Думаю, да.

Она чувствовала, как дрожит его тело.

— На помощь! Помогите!

Кто-то злобно кричал по-английски.

— Держись от меня подальше! Убирайся или умрешь!

— Если я пущу кому-то кровь… — произнес Луис.

— Я постараюсь.

— Это друг. Мы — друзья! — закричала она.

— Вы мне не друзья!

— Мы не причиним вам зла, мы ищем только кров.

— Здесь нет ничего!

— Он лжет, тут большая пещера! — раздался голос Гилфы. — Идите сюда!

Собака залаяла, и Тола услышала звук покатившихся вниз камней. Гилфа шел к пещере.

Она почувствовала возбуждение Гилфы и одновременно страх находящегося в пещере человека. Больше чем страх. Еще стыд.

Она карабкалась вверх, сквозь туман, ориентируясь по лаю собаки, Луис шел рядом.

Из пещеры дохнуло теплым воздухом, прогорклым, грязным и зловонным, но все это перестало иметь значение, когда она ощутила тепло огня.

Изнутри доносились громкие всхлипывания.

— Что это? — послышался голос Гилфы.

— Не судите меня, — ответил человек. — Мы умирали от голода.

Тола спускалась по насыпи в пещеру. Пещера выдыхала, словно собака, тепло — горячее и зловонное.

Луис тоже спустился. Горел огонь. А рядом — следы кровавого побоища.

Гилфа уже стоял на коленях у огня, пытаясь согреться, он наклонил голову, чтобы не видеть мертвые тела.

Их было три — одно большое и два поменьше. Маленькие тела лежали лицом вниз. С большого тела были срезаны куски мяса. На руках виднелись свежие разрезы. В горшке на огне варилась рука.

— Мы были здесь слишком долго, — сказал мужчина.

Тола узнала его сразу, вспомнив свое первое появление в пещере. Он не похудел.

— Они сказали, что вернутся. В долине не осталось еды. Выбора не было.

— Всех? — спросил Гилфа.

— Ты бы смог съесть мать на глазах у ее детей? Или съесть детей на глазах у матери? Я убил их, когда, они спали. Они ничего не почувствовали.

Он указал на тела. Головы мертвых были повернуты в противоположную от него сторону.

— Какая забота, — угрюмо произнес Гилфа.

— Так что, вы не станете есть?

Тола покачала головой.

— Нужно похоронить их, — сказала она. — Так будет по-христиански.

— Не думаю, что смогу это переварить, — заметил Гилфа.

— Конечно, сможешь. Ты же можешь съесть свинью, лошадь или крысу. Почему же тогда не можешь съесть человека?

— Я голоден, — сказал Гилфа.

— Уж лучше я останусь голодной, — заметила Тола.

— Хорошо. Мне достанется больше. На них еще много мяса, хотя и умирали с голоду, — заметил мужчина.

— Луис, скажи им! — попросила Тола.

Ответа не было. Луис пропал.

Тола вышла из пещеры. Смеркалось, Луис, обхватив голову, сидел на траве.

— В пещере есть для тебя одежда, — сказала она.

— Я замерз.

— Тогда заходи. Там огонь. Я вытащу тела наружу, если тебе тяжело их видеть.

— Хорошо, когда чувствуешь холод, — сказал он. — Волки никогда не мерзнут.

Луна светила сквозь туман, и Тола смотрела вдоль длинной гранитной расщелины в склоне холма, исчезающей в сумраке. Пучки вереска торчали из снега, словно пепел. Казалось, что весь мир сгорел и только это место осталось нетронутым.

— Почему ты сюда пришел?

— Тебя искал, — ответил Луис.

— Чтобы умереть?

— Да.

— Наверное, ты думал, что тут это будет легче. Все, что у меня было, — потеряно. Все мертвы. Ты войдешь в пещеру?

Я уберу тела.

— Не могу смотреть на них.

— Они вселяют в тебя ужас после того, что ты видел в долине?

— Я сам для себя ужас.

— Ты единственный, кого я не боюсь, — сказала она. — Хотя мое тело дрожит, когда я вижу тебя, а ноги хотят бежать, в глубине души я не боюсь тебя.

Она удивилась, когда возник следующий вопрос:

— На что ты надеешься?

Он взглянул озадаченно.

— Слово «надежда» кажется странным. Не знаю. Я жажду собственной смерти. Надеюсь ли я на нее? Не знаю. А ты? Что хочешь ты?

— Не это, — ответила она. — Все, что угодно, только не это. Я могла попасть в Хель. Иногда я думаю, что меня убили тогда с Хэлсом, на том холме, и это часть моего искупления — не знать, что это искупление, думать, что можно спастись, надеяться на лучшее. Мы не можем вернуться в прошлое. Что мне делать, когда я помогу выполнить твое предназначение?

— Не знаю.

Она изучала взглядом его лицо, глаза волка, кожу, гладкую и молодую, его обнаженное тело, побелевшее от холода.

— Не могу без камня. Запах изводит меня, даже здесь. Я должен оставаться на холме, пока вы не отправитесь дальше.

— Позволь мне принести тебе одежду.

— Мне нужен холод.

— И одежда. Она не слишком поможет, но ты будешь выглядеть человеком, возможно, начнешь думать, как человек.

Она скользнула вниз по склону в пещеру. Гилфа улыбался с другой стороны костра, его губы лоснились от жира,

Тола только взяла оставшуюся одежду — пару чулок большого размера, рубашку и тунику. Она разорвала платье женщины, чтобы сделать накидку. Мертвые тела не волновали ее. «Как быстро, — подумала она, — мы смиряемся с неизбежным, как быстро тело мертвого ребенка становится не страшнее, чем зарезанная свинья».

Она вынесла одежду Луису.

— Надень это.

— Она пахнет мясом.

— Мы все пахнем мясом. И, вероятнее всего, ты тоже.

Он натянул чулки, затем надел рубашку и тунику. В конце она дала ему одеяло. Теперь он был похож на других беженцев, спасающихся от нашествия, одетых в старые порванные вещи, вещи, служащие не по назначению. Она тоже так выглядела в своем огромном плаще и мужских бриджах. Казалось, наводнение затопило их жизни, спутав и перевернув все вокруг, а когда вода схлынула, осколки потянуло к оставшимся в живых, словно водоросли к камням.

Внизу, в долине, было слышно дыхание лошади. Затем послышалось дыхание других лошадей, будто кто-то повелевал ими и они своим бормотанием выражали согласие с его словами. Собака протестующе залаяла, разряжая мертвый воздух резкими звуками.

— Нужно идти, — сказала Тола. — Нас быстро найдут в пещере, если у них есть собаки.

— Если у них есть собаки, нас найдут в любом случае. Принеси мой меч, — попросил Луис. — Я попытаюсь воспользоваться им. А вы бегите!