— Ты сказала, что я могу прийти сюда в этот час, если воз­никнет нужда.

Беатрис с большой осторожностью опустилась на колени в маленькой часовне. Ей было так жарко, она ощущала себя та­кой громоздкой, она так устала носить ребенка. Ей просто не терпелось родить его, чтобы снова обрести способность ходить без одышки. С момента приезда в Константинополь все было для нее таким новым и трудным, не оставалось даже свободной минуты, чтобы осознать опасность, какой она подвергается из- за беременности. Многие женщины погибали во время родов. Во дворце были лучшие медики, но женщины все равно поги­бали постоянно. Она не задумывалась об этом. Она так пере­волновалась из-за Аземара, что вовсе не думала о себе.

Часовня госпожи Стилианы была местом, запретным для остальных, однако Беатрис стражники впустили.

Госпожа опустилась рядом с ней на колени перед уставлен­ным свечами алтарем с изображением молящегося Христа.

— Чего именно ты хочешь?

Беатрис была вовсе не глупа, она прекрасно сознавала, что, обращаясь за помощью к этой женщине за спиной у Луиса, она сильно рискует. Госпожа Стилиана упоминала, что и са­ма «немного» знакома с магией и языческими культами, и Бе­атрис поняла, что это завуалированное предложение пого­ворить обо всем этом подробнее.

— Мой муж перегружен работой.

— И это неудивительно. Со стороны наш двор может по­казаться тихим озером, однако здесь столько опасных под­водных течений.

— Именно так. И появилось еще одно.

Можно ли довериться Стилиане? Больше ей все равно не к кому обратиться. К святым отцам? Но здешние священни­ки такие странные, они не понимают ее языка, кроме того, когда-то камеристка водила Беатрис в церковь едва ли не сил­ком. Ее инстинктивно тянуло исповедоваться не святым от­цам, а другим женщинам.

— Какое же?

— Пришел человек, который ищет нас.

— Вы под моей защитой, и здесь, во дворце, никто вас не тронет.

— Мне просто необходим твой совет. Твой муж ведь изу­чал разных демонов.

— Перед смертью он даже написал о них книгу.

— Демон может явиться к нам из ада и ходить по земле в облике человека?

— Демоны способны на многое. Думаю, и такое вполне возможно.

— Мне снятся сны. Всегда снилось, что кто-то ищет меня. Во сне он волк, но в то же время и человек.

— Наполовину человек, наполовину волк?

— Нет, не совсем там. Он является в образе волка, но во сне я знаю, что он человек, или же он приходит как человек, однако по яростному блеску в глазах я понимаю, что передо мной волк.

— Это и есть новое течение?

— Нет. В город приехал друг моего мужа, чтобы предосте­речь нас: за нами послали убийцу. Этот друг попал в ужас­ную тюрьму. Я никогда до сих пор не встречалась с ним, од­нако я его знаю. Это он, человек из моих снов. Он волк и человек одновременно.

— Твой муж по праву квестора, ведущего расследование, выпустил ученого Аземара из тюрьмы. Не в моей власти вер­нуть его обратно.

— Так это ты бросила его в темницу?

— Да.

— Но зачем?

— «Зачем» — это не тот вопрос, который чужестранцы мо­гут задавать придворным дамам. — Ее лицо в свете свечей посуровело.

— Ты сердишься из-за того, что его отпустили?

И снова госпожа ничего не ответила. Беатрис придется от­крыться ей.

— Я бежала из дома, спасаясь от него. У меня была лихо­радка, едва не стоившая мне жизни, и в горячке я видела его, мне снились кошмары. Я боюсь, что Луис, изучая все эти ма­гические ритуалы, мог случайно призвать его сюда.

— Когда смотришь в бездну, бездна в ответ смотрит на тебя, — заметила Стилиана.

— Воистину, — отозвалась Беатрис, — значит, вполне ве­роятно, что ад распознал в Луисе своего врага и пытается ему помешать?

— Насколько я поняла, этот Аземар друг твоего мужа. До сих пор он не сделал ничего, что могло бы вам повре­дить.

— Как утверждала моя камеристка, демонам нет нужды торопиться.

Стилиана на секунду задумалась.

— Сначала мне показалось, что брат поручил работу тво­ему мужу только по политическим соображениям.

— В каком смысле?

— Он чужестранец, человек со стороны. Здесь такому че­ловеку очень трудно добиться какого-либо успеха. Госпожа Беатрис, жизни твоей угрожает множество опасностей, по­этому одной больше или меньше — уже неважно.

— Я не понимаю тебя, госпожа.

— Я доверюсь тебе, но если ты предашь меня — хотя бы расскажешь мужу, — то не доживешь до следующего рассве­та, пусть даже солнце скрыто этими черными небесами.

— Мне можно доверять.

— Меня весьма заинтриговало то, что брат выбрал имен­но твоего мужа. И показалось весьма примечательным по­явление этого человека, которого ты считаешь волком.

— Он тоже работает на твоего брата?

— В мире существуют связи посильнее денежных или род­ственных.

— Я не понимаю, о чем ты.

— Этот волк очень важен для моего брата. Когда мы были еще детьми, он часто говорил о нем. Может быть, между мо­им братом и твоим человеком-волком существует магиче­ская связь?

— Разве такое возможно?

— В том-то и вопрос. Похоже, все ниточки тянутся к тебе, и было бы неплохо задать тебе несколько вопросов, узнать, почему этот человек терзает тебя во сне.

— Я охотно отвечу на любые вопросы.

— Это не так просто, хотя, если ты согласишься, сделать это можно сегодня ночью.

— Сделать что?

— В какого Бога ты веришь?

— Верую в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого. Верую и в единого Го­спода Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного...

Стилиана взмахнула рукой.

— Не надо излагать мне символ веры. В общем, в Отца, Сына и Святого духа?

— Да.

— Можешь ли ты поверить, что Богу поклонялись точно так же за много лет до рождения Христа?

— Нет, потому что Христос родился тысячу лет назад. Ему не могли поклоняться так же до его рождения.

— Возможно, в Библии всего лишь пересказана куда более древняя история. Не столько о людях и событиях — о том, как Пилат отправил Иисуса на смерть, — но об изначальной природе вечного Бога. О том, что божественная природа тройственна, о том, что Бог вынужден страдать, чтобы обре­сти свою силу.

— Я не философ, госпожа.

Госпожа Стилиана насмешливо приподняла бровь.

— Однако же ты понимаешь, что слышишь сейчас бого­хульные речи?

Беатрис опустила голову.

— Я всего лишь хочу понять, отчего мне делается так страшно, когда я смотрю на спасенного мужем человека.

Госпожа Стилиана коснулась руки Беатрис.

— Мне хочется тебе помочь. Я уже пыталась понять, кто этот человек. И я тоже видела, как он идет сюда. Я нисколь­ко не удивлена тому, что он снова на свободе. Тюрьма всего лишь дала нам отсрочку. Что же делать? Что делать?

— Как ты видела, что он идет? Во сне?

— Можно сказать и так. Сны можно выбирать, если обла­даешь знанием. Меня, дитя из трущоб, привели во дворец, когда мне было три года. Меня воспитывали, как полагает­ся, в христианской вере. Но здесь знакомы и с другими веро­ваниями, с другими путями. Мой брат позаботился, чтобы меня приняла на воспитание одна знатная семья, но возмож­но, что начальник священных покоев, вольный решать чу­жие судьбы, не волен в самом себе. Меня приняло одно из старейших семейств в городе. Они были христиане. Слуги, которые из поколения в поколение жили с ними, происходи­ли из Египта и тайно сохраняли старинные традиции. И ме­ня научили понимать все то, чему научила бы меня мать, останься она жива.

— Твоя мать была колдуньей?

— Это вряд ли. Судя по тому, что мне рассказывали, она была обычная женщина. Придерживалась старой веры, прав­да, обладала даром ясновидения. До меня доходили разные слухи о нашей семье. Когда я подросла, служанка отвела ме­ня в холмы и там, при свете месяца, научила обрядам, каких я никогда не узнала бы от приемных родителей.

Беатрис перекрестилась.

— Так значит, это ты заключила союз с дьяволом?

— Нет. Я верю в Христа, который умер за наши грехи, про­сто я знаю, что Бог не может ограничиваться одной сущностью, одним воплощением. И еще я знаю, что он бродит в образе Гекаты, богини ворот, зажав в руке луну вместо фонаря, и осве­щает путь в земли мертвых, освещает путь из земель мертвых.

Беатрис хотела встать, однако Стилиана жестом удержала ее.

— Вспомни, как я предостерегала тебя, госпожа Беатрис. Это все не шутки. Черное небо, гибель людей — все это никак не связано со мной. Я всего лишь предчувствовала беду. На­верняка у твоего отца при дворе были гадатели и ясновидя­щие, развлекавшие вас. Можешь считать меня одной из них. Я видела, как приближается тот человек, еще до того, как он появился. Я приказала схватить его и допросить, я сама ходи­ла к нему. Я пыталась провести обряд, чтобы увидеть будущее, но так и не смогла ничего увидеть. Вокруг него я видела толь­ко смерть, и, как и ты, была до смерти перепугана сама.

— Тогда почему ты не убила его?

— Потому что его защищает могущественный бог, или же демон. И каждый, кто попытается пойти против него, под­вергнет себя чудовищной опасности. Все было неясно, виде­ние было неясным. Я бросила волка в темницу, чтобы у ме­ня было время подумать. Твой муж выпустил его. И это только подтвердило мои опасения. Кто-то его защищает.

— Кто же?

— Это можно узнать. Хотя бы попытаться.

— Каким образом?

— Позволь мне провести обряд в твоем присутствии. Да­вай вместе войдем в твои сны. Я отправлюсь с тобой. Я уви­жу то, что видишь ты.

— Это же ворожба!

— Считай, что это такая молитва. Я не прошу тебя молить­ся дьяволу или темной богине. Молись Христу. Проси его указать тебе путь. Сделай это вместе со мной сегодня ночью, когда скрытая в тучах луна станет полной, и лабиринт, веду­щий нас к истине, окажется залит ярким светом, который не в силах заслонить никакие облака. Тогда мы сможем найти путь и понять сущность этого страшного человека. Мы смо­жем вместе попасть в небесные сады, где Христос является в столь разных обличиях.

— Но я рискую погубить свою душу.

— Ничего подобного. Разве ты сможешь отправиться ту­да, если Христос не пожелает? Разве ты сможешь предстать перед лицом Создателя, если он тебя не призовет? Пойдем, моя дорогая, верь в Бога.

Беатрис подумала о человеке, оставшемся в ее комнате. Муж называет его своим другом, однако она помнила ту пло­тоядную улыбку, игравшую на его лице во сне, те чудовищ­ные кошмары, преследовавшие ее во время болезни, тот странный знак, который как будто крался, припадая к зем­ле, и завывал в ее сердце.

— Я пойду с тобой, — решила она.

— Тогда вперед.

Госпожа Стилиана протянула руку, помогая Беатрис под­няться с колен, вывела ее из часовни и увлекла за собой по коридору. Они миновали стражника и повернули налево, пошли новыми коридорами, стены которых украшали лес­ные пейзажи. Коридоры были пустынны. В любом другом месте дворца за тобой наблюдало множество глаз. Однако в покоях госпожи Стилианы не было никого.

В конце концов они оказались в самом невзрачном кори­доре, где перед дверью стоял стражник. Стилиана просто подняла палец и указала на дверь. Стражник вышел и закрыл ее за собой. По порыву холодного ветра Беатрис догадалась, что эта дверь ведет на улицу. На крючках в стене висело три темных плаща. Стилиана дала один Беатрис, другой надела сама, накинув на голову капюшон.

— Придется немного подождать, — сказала Стилиана.

— С радостью, — отозвалась Беатрис, приваливаясь к сте­не и силясь перевести дух. — А чего мы ждем? — спроси­ла она.

— Наш транспорт, — сказала Стилиана.

— Я не смогу ехать верхом.

— Это лодка, а не лошадь.

Женщины ждали в молчании. Уже скоро дверь снова от­ворилась, стражник вернулся и, ничего не сказав, занял свой пост. Стилиана вышла в дверь, Беатрис двинулась за ней.

Длинные отсыревшие мостки вели к воротам. Ночь была темная, а у них с собой была только маленькая лампа. Одна­ко уши и нос Беатрис подсказали ей, где они находятся — на берегу моря. Женщины подошли к воротам. Засов разбух, и Стилиане пришлось потрудиться, чтобы отодвинуть его. Беатрис не могла даже представить, какую тайну так стара­тельно оберегает придворная дама, что сама, словно простой стражник, дергает засов на воротах.

Когда ворота распахнулись, Стилиана указала в сторону от дворца. Беатрис всмотрелась в темноту. В ночи висело два огня. Маленький огонек двигался. Глаза Беатрис не сразу привыкли к темноте, но потом она поняла, что этот огонь го­рит на обещанной лодке. Они двинулись к узкой полоске пе­ска. Когда они проходили через ворота, Стилиана поклони­лась на три стороны.

Беатрис сильно обеспокоил этот жест, явно имеющий от­ношение к языческим обрядам, однако она уже приняла ре­шение: назад она не повернет. Если бы Стилиана желала ей зла или помышляла убить, она не стала бы так утруждаться. Беатрис ощутила, как ребенок в утробе шевельнулся. Она прижала руку к животу.

— Еще рано, детка. Подожди, пока мы завершим то, что должны.

Лодка оказалась маленькая, обычная рыбацкая, хотя до­бротная и крепкая. В ней сидели мужчина средних лет и маль­чик-подросток, судя по одежде, рабы, и оба очень смуглые.

— Мы сможем переправиться?

— Маяк прекрасно видно, и от дворцовых окон падает столько света, что вернуться обратно будет не трудно. Мы сможем.

Мальчик помог женщинам сойти в лодку, мужчина взял­ся за весла.

— Ну и времена настали, дамы, — заметил гребец.

— Да уж, — откликнулась Стилиана.

— Стоит ли ей ехать в таком положении?

— Нужда велика.

Беатрис поразило, с какой непринужденностью Стилиа­на общается с этими людьми, позволяет им задавать вопро­сы, не приказывает помнить свое место. Между ними не бы­ло никаких социальных преград, она не пыталась выказывать свое превосходство. Отец Беатрис часто говорил, что по­добное обхождение со слугами неминуемо приводит к бе­де. Ее отец, Руан, двор. Та жизнь казалась теперь такой да­лекой.

Они тронулись в путь, и дворцовые огни померкли у них за спиной, теперь им светила только их маленькая лампа и большой фонарь в темноте.

— Я прямо как Харон, — пошутил гребец. — Я получу свою монету?

— Что? — не поняла Беатрис.

— Перевозчик мертвых, — пояснила Стилиана. — Древ­ние греки считали, что между нашим миром и миром мерт­вых течет река, и Харон перевозит через нее.

Беатрис не оценила шутки, она не сводила глаз с огня впе­реди, который становился все больше.

— Что это?

— Башня Леандра, — сказала Стилиана. — Маяк.

— Зачем мы туда плывем?

— За светом, — ответила Стилиана.

Беатрис мерзла и куталась в плащ. Вскоре из мглы выплы­ла громадная башня с сияющим огнем. Башня была камен­ная, круглая, с открытой площадкой на крыше, где горел огонь. Позади него был установлен лист отполированного металла, который усиливал свет маяка.

Лодка ударилась о грубый причал. Двое мужчин помогли пришвартовать лодку, но тут же снова скрылись в маяке.

Мальчик помог Стилиане и Беатрис высадиться на при­чал, а затем передал Стилиане лампу. Она взяла ее и пошла в башню, Беатрис старалась не отставать.

Грубо сколоченная лестница вела к площадке внутри баш­ни. И снова Стилиана пошла вперед. Беатрис думала, что не сможет подняться по такой лестнице, однако справилась, ша­гая бочком. От отчаяния она забыла об усталости и страхе. С площадки на крышу башни вела еще одна лестница. Одо­леет ли она ее? Она должна. Она поднялась.

Беатрис вышла на крышу и поглядела на море. Даже в све­те жаровни она почти ничего не видела за пределами самой крыши. Мгла была непроницаема. Беатрис оглянулась и не­вольно ахнула. Старуха-рабыня, одетая во все черное, обер­нулась, и Беатрис показалось, что она возникла из ниоткуда, когда ее смуглое лицо заблестело в свете маяка.

— Это Арруда, — пояснила Стилиана. — Она меня вы­растила.

Женщина опустила глаза, но вовсе не из почтительности, как показалось Беатрис. На ее лице был написан вызов, да­же как будто гнев.

От огня жгло жаром, и Беатрис немного отодвинулась.

— Уже пора? — спросила Стилиана.

— Пускай огонь немного прогорит, — сказала Арруда. — Луна пока еще растет.

— Откуда она знает? — удивилась Беатрис.

— Я это чувствую, — пояснила Арруда.

— Зачем она здесь? — спросила Беатрис.

— Потому что Бог любит троицу, — пояснила Стилиана, — и сам Бог в трех лицах.

— Небо, земля и то, что под землей, — сказала Арруда, — прошлое, настоящее и будущее. Отец, сын, святой дух. Дева, мать и старуха.

Беатрис больше не желала слушать. Она села, дожидаясь, пока пламя немного утихнет. Это случилось довольно скоро, и так же скоро в жаровне остались только мерцающие угли — приглушенное свечение в непроницаемой тьме.

Наконец старуха подошла к ней. Она плеснула себе на ру­ки какой-то жидкости из фляги и намазала Беатрис веки.

— Вода с корабля, потерпевшего кораблекрушение, — по­яснила она.

Затем старуха взяла другую флягу и поднесла к губам Беатрис.

— Пей, — велела она.

Беатрис послушно хлебнула. Это оказалась медовая вода, только с каким-то горьким, затхлым привкусом.

— Что это такое?

— Кикеон, тот, что готовили наши предки, — сказала ста­руха, — на сирийской руте.

Старуха со Стилианой уселись у жаровни, невидимые в тем­ноте друг для друга и для Беатрис, и затянули вполголоса:

— Та, которую называют Гекатой, та, у которой множество имен, та, которая разрезает воздух и сияет в ночи, с тремя голосами, с тремя головами, с тремя лицами, с тремя шеями, богиня трех дорог, та, которая несет негасимое пламя в трех чашах, защищает по ночам необъятный мир, та, перед кото­рой демоны дрожат от страха и склоняются бессмертные бо­ги. Подчиняющая и подчиненная, подчиняющая людей и сти­хии, повелевающая хаосом. Славься, богиня!

Эти слова Беатрис вовсе не понравились. Она сосредото­чилась на молитве, принялась умолять Христа помочь ей, спасти ее душу. Однако с места она не сдвинулась — она жаж­дала откровения.

Старуха бросила что-то на угли, и они вспыхнули.

— Я сжигаю во имя тебя эту траву, богиня лекарственных трав, что бродит по горам, богиня перекрестков, подземелий и ночи, повелительница адской тьмы, страшная и безмолвная.

Беатрис поняла, что то и дело крестится.

— Ты, что находишь пропитание среди могил, в ночи и темноте, в вечном хаосе, никто не скроется от тебя. Ты му­ченье, справедливый суд и возмездье. Ты, змеями окружен­ная, пьющая кровь, несущая смерть, разрушительница, по­жирающая сердца.

Беатрис закашлялась и упала вперед, встав на четверень­ки. Из носа у нее текло, в горле совсем пересохло.

— Пожирающая плоть тех, кто умер до срока, дающая го­лос горю и сеющая безумие, прими мою жертву, приди, дай мне ответ. Говорить ли нам о том, о чем нельзя говорить? От­крыть ли нам тайну, какой нельзя открывать? Произнести ли слова, какие нельзя произносить?

Огонь вдруг снова ярко запылал, Беатрис попыталась под­няться, но ее тело как будто приросло к полу.

— Пошли нам откровение, — звучали слова, — открой на­ши глаза, прогони тьму, госпожа, бродящая в ночи, светлая Селена.

Из-за тучи вышла луна, полная, яркая, гораздо ярче, чем когда-либо доводилось видеть Беатрис, как будто светилу на­доело так долго прятаться во тьме, и теперь от радости осво­бождения оно сверкало в два раза сильнее.

Когда она снова поглядела перед собой, оказалось, что она уже не на крыше. Она была на том самом речном берегу, ку­да переносилась во сне, но не на тропинке у стены, а в густом лесу рядом с ней. Стилиана и Арруда сидели на земле непо­далеку, обе они сжимали в руках по маленькой свечке. В ле­су что-то ворочалось и шумело. Какое-то животное, решила она. В ней зародилось странное новое чувство, нечто среднее между осязанием и слухом, и животное в лесу полыхало жа­ром и сопело, как будто жар и сопенье были одно и то же.

— Как же я узнаю ответ? Как узнаю, чего он добивается?

Стилиана с Аррудой ничего не отвечали, лишь смотрели в пустоту.

Беатрис нестерпимо хотелось бежать из леса. Потому что здесь рядом было не только это шумное животное. Она под­нялась. Она ничего не видела, лишь деревья и темноту; луна застряла в ветвях, и ее собственные руки слабо светились в лунном сиянии. Беатрис двинулась вперед, раздвигая ко­лючие ветки. У нее за спиной кто-то есть. Она обернулась. Никого. Ей хотелось вернуться на тропинку, пойти к малень­ким огонькам на стене, посмотреть, горят ли они до сих пор. Почему-то это было особенно важно.

Река впереди сверкала, словно выложенная серебром до­рога. Она направилась к воде, цепляясь одеждой за репьи, царапая и обдирая кожу о колючки.

В лесу у себя за спиной она слышала шорох. Она продира­лась вперед с трудом, ребенок даже в этом мире грез мешал двигаться.

«Ты идешь к источнику». Голос прозвучал в ушах, больше похожий на шелест деревьев, чем на голос человека.

— Я буду противиться судьбе!

«Ты сама судьба. Назови свое имя, Верданди».

— Я не знаю такого имени.

Внутри что-то шевельнулось, и на этот раз не ребенок. «Тот знак». Он подкрадывался и припадал к земле, вгрызал­ся во внутренности, словно волк.

Беатрис пошла по тропинке. Впереди послышались шаги. Это оказался мальчик, подросток, тот, который приходил к Луису во дворец.

Он подходил к стене со свечами с противоположной сто­роны, но остановился, заметив ее.

— Ты тоже здесь, госпожа, — проговорил он, указывая на стену. — Задуть твой огонек?

Вокруг мальчика, подобные образам, мелькающим на гра­нице сна и бодрствования, — едва заметные, то возникаю­щие, то растворяющиеся, похожие на призраки, — кружи­лись и сверкали знаки. Она узнала их: это северные руны, похожие на те, что любили вырезать воины отца, но только эти руны были не на дереве, они были сотканы из воздуха, света и огня.

— Кто ты такой?

— Я не знаю. Я знаю, что делаю здесь, но кто я такой, я не знаю.

— Это ты приходил во дворец к моему мужу.

— Да, меня зовут Змееглаз. Это, совершенно точно, одно из моих имен, хотя я начинаю подозревать, что имеются и другие.

— Как это?

— Внутри меня кое-что есть, такие живые существа. Они проснулись, когда я обратился к Христу. Теперь я крещеный. Меня крестили в воде, а потом я сам крестился в крови свя­щенника, чтобы добавить святости. Разве я не святой теперь?

— Я пришла сюда за ответами. Кто тот человек, которого мой муж спас из Нумеры? Что означает это почерневшее не­бо? И все эти смерти?

— Три вопроса. Подходящая цифра для бога. Я знаю толь­ко один ответ.

— Который?

— Смерти ничего не значат. Мне так захотелось, вот и все.

— Так это ты сделал?

— Да. Я пришел туда в своих грезах и задул свечи. Люди умерли. Сейчас я вижу четыре огонька, один маленький при­надлежит твоему ребенку. Здесь с тобой есть кто-то еще?

— Да.

— Покажи их мне.

— Они в лесу.

— Кто?

— Две женщины. Они привели меня сюда.

— Пожалуй, мне нет нужды видеть их, чтобы убить. Вот! — Он придвинулся к стене и задул один огонек. Он под­нес руку к уху. — Не слышу, чтобы кто-то упал. Я задую еще одну свечу, а ты слушай. Если, конечно, в следующий миг ты сама не упадешь. Интересно, если я убью ребенка, тебя это тоже убьет? Гм...

Беатрис попятилась. Этот мальчишка сумасшедший, не со­мневалась она. Он задул еще одну свечу, и символ, живущий в ней, зазубренная, угловатая руна, которая умела красться и припадать к земле, завыла, издав пугающий скорбный вопль, похожий на плач по покойнику.

— Что это? — спросил Змееглаз.

Беатрис всегда подавляла руну в себе. Теперь она знала, что делала раньше у этой реки, отчего слегла тогда от болез­ни. Она услышала вой руны и пришла к стене, пытаясь зага­сить ту свечу, которая была ее жизнью, чтобы никогда боль­ше не слышать зова этого страшного символа. Тогда у нее не получилось, поэтому ее одолела лихорадка, болезнь и безу­мие. Беатрис пыталась умереть, но не смогла. Это было еще до Луиса, до любви, и сейчас, стоя перед жутким подростком, она хотела жить.

Она не стала удерживать руну, она отпустила ее, раскрыв свое сознание, словно убрала огромную запруду на реке, течение ко­торой до сих пор сдерживала всеми силами. Руна взвизгивала и подвывала, ярилась, как загнанный в угол волк. Деревья за­колыхались, но не от ветра. Из леса надвигалось что-то.

Змееглаз завороженно смотрел на оставшиеся на стене огоньки. Из леса донесся раскатистый рык, звериный крик, несущий угрозу, пробуждающий древние страхи, немедлен­но заставляющий собраться.

Из-за деревьев вышел Аземар, только это был не Аземар. Беатрис видела человека, однако перед мысленным взором стоял образ волка. А потом она увидела и его, огромного, чер­ного с проседью зверя со сверкающими зелеными глазами, который низко рычал, угрожая.

Змееглаз указал на стену.

— Здесь нет огня этого волка, — сказал он. — Если это ты призвала его, госпожа, то лучше прогони обратно, а не то я задую твою свечу так же запросто, как и остальные.

— Меня никто не может призвать, — заявил волк, и его го­лос был подобен грохоту лавины.

Змееглаз попятился по тропинке, отодвигаясь от стены.

— Уходи, — велел волк, который был Аземаром и — Беа­трис посетила одна из тех странных мыслей, что кажутся раз­умными только во сне, — еще несколькими людьми разом.

— Я могу сразиться с тобой, — сказал Змееглаз. — Я...

Волк набросился на подростка, опрокинул его на землю,

зарычал ему в лицо, скаля громадные зубы.

— Я еще не свободен, — сказал волк, — а ты пока лишь часть целого.

— Я мужчина не хуже других.

— Ты отыщешь воды. Ты найдешь источник. Ты пройдешь по мосту из света и доберешься до места, где тебя постигнет обещанная смерть.

Волк отпустил мальчика и отодвинулся от Беатрис.

— Кто ты? — спросила Беатрис волка.

— Твой убийца, — сказал волк, — нынешний и прежний, во многих других жизнях.

— Я должна умереть?

— Я связан, пленен и связан.

— Но ты же свободен, господин.

— Я отправил свой разум в путь через девять миров. От­вяжи меня от скалы, к которой привязали меня злобные бо­ги, и тогда освободишься от своих вечных страданий.

— Кто ты?

— Спроси-ка лучше, госпожа, кто ты?

— И кто же я?

— Различны рожденьем норны, я знаю, — их род не еди­ный: одни от асов, от альвов иные, другие от Двалина.

— Не говори загадками. Кто я?

— Сон бога. Сон того, кто стоит выше любых богов. Ты прядешь судьбы людей и богов.

— Я женщина, рожденная женщиной, и я умру как жен­щина.

— Ты ведешь меня к назначенной судьбе, и только ты мо­жешь спасти меня от нее.

— Как же я могу тебе помочь?

— Освободи меня. Вперед, к источнику, а оттуда по мосту из света.

— Госпожа Беатрис!

У нее за спиной стояла Стилиана с широко распахнутыми от страха глазами.

Перед Беатрис замелькали картины, она увидела себя та­кой, какой была раньше, в прежних воплощениях. Она была деревенской девчонкой, стояла рядом с низенькой хижиной, развешивая под крышей целебные травы; она была знатной дамой, облаченной в воинский доспех, скачущей верхом под весенним небом; она была какой-то странной женщиной и сама несла в себе яркие руны, которые только что кружи­лись вокруг безумного подростка на берегу реки; она брела по лесу, держа за руку мужчину, которого знала в прежних жизнях, которого будет встречать снова и снова. Аземар, волк, ее убийца.

— Госпожа, уходи отсюда. Не следовало нам сюда прихо­дить. — Стилиана тянула ее, пытаясь увести за собой.

Беатрис услышала волчий рык, услышала его голос, низ­кий, яростный.

— Она моя, в жизни прошлой, настоящей и будущей, я ни за что не дам тебе ее увести!

— Нет, Аземар! — выкрикнула Беатрис, но слишком позд­но. Волк бросился на Стилиану, Беатрис ринулась защитить ее, и мир погрузился в темноту.

Беатрис очнулась на плоской крыше маяка. Обе ее спут­ницы лежали неподвижно, угли в жаровне слабо светились. Луна скрылась, и ночь снова была непроницаемо черной, единственный свет давал фонарь на маяке.

Она поднялась, держась за стену, чтобы не упасть. Голова шла кругом. Ее вырвало, и она немного постояла, тяжело ды­ша. Подошла к Арруде. Старуха была мертва, даже успела закоченеть. Тело Стилианы было теплым, она дышала, но Беа­трис не смогла ее поднять.

Она уселась и зарыдала. Что с ней происходит? Но затем она взяла себя в руки. Стилиане необходима помощь. Беа­трис перевесилась через заграждение на крыше. Лодка по-прежнему покачивалась у причала. Она подошла к краю лест­ницы и крикнула вниз:

— Скорее наверх! Госпоже нужна помощь!

Рабы спешно затопали по лестнице, а Беатрис привали­лась спиной к стене, чтобы не упасть, и поглядела на ночные огни Константинополя. Она увидела достаточно, чтобы при­знать: Аземар — демон. Как только она вернется во дворец, тут же перережет ему горло.