Он ощутил ее присутствие буквально в тот миг, когда шаг­нул в пещеры. Начальник священных покоев знал, что она ждет в этих тоннелях, ждет его. За звуком шагов слуг, несших Стилиану, он различал еще одно движение, быстрые дроб­ные шажки как будто ребенка.

Когда он взмахнул рукой, требуя, чтобы слуги останови­лись, шаги затихли и в пещерах осталась только напряжен­ная тишина.

Карас легко вспомнил дорогу. Он не мог забыть ее, пото­му что часто ходил по ней в сновидениях. Хотя тоннели раз­ветвлялись, хотя возникало множество боковых коридоров, он знал, который из них выбрать. Тот, которым он ходил пре­жде. Остальные уходили вдаль, словно упущенные возмож­ности: то, что он мог бы совершить, другие дороги к другим жизням, где он не стал бы убийцей, не стал бы сосудом для магии, надбитым и треснутым.

Руны возбужденно шептались и вздыхали, пока он спу­скался в недра земли, серебрились, словно яркие рыбки в тем­ной воде.

«Карас?»

Он услышал ее голос в своем сознании.

«Карас».

Начальник священных покоев перекрестился — скорее по привычке, чем из набожности.

Он любил Стилиану, как любил и старшую сестру, как лю­бил мать. Источник подарил ему так много за одну жертву, он подарит ему столько же и за вторую. Карас всегда обере­гал Стилиану, использовал свою магию, чтобы она оказалась на самом верху общества, старался любить ее, как бы она ни отталкивала его. Потому что благодаря этой заботе и любви она становилась достойной жертвой. Источник требовал по­дарков, которые не легко отдать. Его глаза увлажнились, по­ка он смотрел на сестру, руны доводили его до исступления безумным звоном, они стремились уйти от него, рвались в темноту, словно их тянули на невидимых нитях.

Он посмотрел на сестру. Она до сих пор была без созна­ния. Почему? Это его тревожило. Может, это как-то связано с эпидемией смертей, поразившей город? Его шпионы доло­жили, что она была на маяке. Что там произошло? Он все узнает из вод источника. Он принесет дар и получит дар вза­мен. А потом он покинет город со всеми его невзгодами и вернется к прежней жизни. Он надеялся, что еще не утра­тил способности горевать. Он не оплакивал ни мать, ни Эли, пока его связь с рунами не начала слабеть. Однако способ­ность скорбеть заложена в человеческой природе, это связь с обыденным миром и здравым смыслом, в котором магия это инструмент, а не... Не что? Он не мог выразить это сло­вами. Боль под веками, неспособность мыслить и рассуждать здраво, нечто такое, что превращает тени в призраки, кото­рые тянутся к тебе, чтобы в полночь выдернуть из постели, сожрать и превратить в частицу тьмы.

Прямо перед ним стекал по камням небольшой ручеек. Он вспомнил, как мать в намокшей юбке неловко сползала вниз, передвигая перед собой лампу. Он снова увидел того маль­чика, которому все это казалось забавным.

Одна из рун высветила для него тот день, сверкающая бриллиантами руна. Однако в ее свете появилась тень, нечто, созданное светом из темноты.

— Ты хорошо себя чувствуешь, господин?

На него смотрел низкорослый грек. Начальник священ­ных покоев понял, что его щеки мокры от слез.

— Идите вперед. Осталось совсем немного. Когда доберем­ся до места, вы сможете вернуться. Там вы мне будете уже не нужны.

Грек поднял лампу и внимательно поглядел на начальни­ка священных покоев.

— У тебя кровь идет. Из носа.

Препозит коснулся верхней губы. На пальцах осталась большая капля крови, черная в свете факела.

— Идите, — велел он.

Огни горели где-то на периферии зрения, Карасу показа­лось, что он вот-вот лишится сознания.

Слуги заскользили вниз по гладким камням, выстилавшим речное русло, один перед носилками Стилианы, другой по­зади. Начальник священных покоев двинулся следом. Стои­ло немного спуститься, и он увидел светящиеся камни. Слу­ги неуверенно затормозили.

— Я точно знаю, что это какое-то природное явление, — успокоил их начальник священных покоев. — Я расспраши­вал о нем, и шахтеры говорят, что встречали такие камни. Вам нечего бояться.

Грек сказал, что не в силах в это поверить.

— Опустите ее в озеро и можете уходить. Снимайте ее с носилок.

Начальник священных покоев пополз мимо них по тонне­лю. Вот она, пещера, небольшая, квадратная пещера, где его жизнь приобрела новое направление, где вода кажется кро­вью в свечении камней. Он сделал долгий вдох.

В воде плавало что-то, похожее на водоросли. Волосы. Там же мертвые тела. В каком они состоянии, пролежавшие столько лет в ледяной воде? Страх пойдет ему на пользу, по­думал он, поможет оторваться от повседневного сознания, чтобы он смог разыскать и забрать руны.

Карас опустился в озеро, ахнул, ощутив прикосновение ледяной воды, от которого перехватило дыхание. Слуги спу­стили к нему Стилиану. Начальник священных покоев сосре­доточил на ней все свое внимание, когда она оказалась в во­де, он обхватил сестру за талию и притянул к себе, не желая смотреть на то, что плавает в воде рядом с ним. Его слуги ед­ва ли не бегом кинулись обратно в тоннель. Он вспомнил слова заклинания, которые были ему необходимы. Мать умерла, не научив его, да она и не стала бы учить мальчика, но он заплатил купцам за старинные папирусы столько, сколько они просили. У него не было трав и грибов, какие использовала в ходе ритуала мать, но он чувствовал, что они ему без надобности. Лампа в пещере догорала, светящиеся камни дышали, словно живые. Вокруг себя он видел руны. Именно сюда они хотели попасть. Они искали способ вер­нуться сюда, и он последовал за ними под землю, чтобы сно­ва забрать их. Он принялся бормотать:

Ничего. Вода была нестерпимо холодная, холоднее, чем он помнил. В воде три женщины, две из них мертвые. Три проявления богини, три дороги, три сливающихся потока.

Он опустил голову Стилианы под воду. Он рыдал. Хотя Сти­лиана его ненавидела, она была ниточкой, связывающей его с тем, кем он был. Нищим попрошайкой, ребенком из тру­щоб, вечно голодным и холодным. Однако Эли и мать люби­ли его. Теперь они мертвы. Свет, пролившийся в темноту, за­ставил тьму обрести форму, принять его очертания — это его тень.

Он выдернул голову Стилианы из воды. Он не может это сделать. Не может окончательно оборвать связь с семьей, с обыденным миром, с миром, где правят не безумные сим­волы, а голод и жажда, любовь и смерть.

Карас повторил призыв, чувствуя, как от холода немеет разум. Снова и снова он повторял слова заклинания, пока не перестал понимать, произносит ли их сам, или же они обре­ли собственную жизнь — слова-птицы порхали под сводами пещеры, слова-крысы возились между камнями, слова-звез­ды вспыхивали, словно кометы, и пещера походила на купол небес. Восемь рун. Нет, не восемь. Больше. Шестнадцать. Две орбиты по восемь, сверкающих, вращающихся по пещере, словно планеты. Он боялся их. Они танцевали здесь сами по себе, не обращая на него ни малейшего внимания. Какой це­ной он сможет обрести власть над ними? Стилиана — его ключ к успеху. Все, что от него требуется, — собраться с ду­хом. Как много рун. У него до сих пор было только восемь. Кто здесь кроме него?

Голос зазвучал у него в сознании и в ушах тоже:

«Повелитель мертвецов. Повелительница мертвецов. Он, тот, что лежит мертвым среди мертвецов. Она, та, что лежит мертвой среди мертвецов».

— Эли? Сестра?

«Да, это я, Карас».

— Эли, прости меня.

Начальник священных покоев снова разрыдался, обнимая Стилиану, побледневшую и окоченевшую в ледяной воде.

Голос продолжал:

Он узнал в этих словах заклинание, он, кажется, читал что- то подобное, или кто-то рассказывал ему. Одно из заклина­ний, обращенных к древней богине. Но что оно дает?

— Эли, прости меня.

«Ты снова должен принести жертву».

— Я принесу!

«Не ее».

— А что?

«Ты должен отдать то, что отдала я».

— Я забрал твою жизнь.

«Ты был всего лишь орудием. Мне хватило духу, чтобы от­дать свою жизнь водам. А у тебя хватит?»

— Я не могу. У меня нет сил.

«Сила нужна, чтобы убивать, а не умирать. Источник на­значает высокую цену таким, как ты, Карас».

— Я принес ее. Единственную, кого люблю, о ком пекусь. Она все, что связывает меня с миром.

«Ты принес и себя тоже. Нельзя идти вперед, к знанию, оглядываясь на жизнь».

Мысли начальника священных покоев хлынули, как зер­но сыплется из лопнувшего мешка.

— Я всего лишь хотел жить в сияющем дворце, хотел шел­ков и атласа, хотел командовать другими и быть господином на земле. Магия стала для меня всего лишь средством.

Ему представилась дворцовая сокровищница, военные ко­рабли, ждущие лишь его слова, чтобы отправиться в путь, баш­ни великого города, сияющие в утреннем солнце, выстроенные в боевой порядок войска под Абидосом: копья блестят для не­го, мечи выходят из ножен по его приказу, даже император слушается его. А какие там были палатки, кроваво-красные и пурпурные, похожие на цветы из драгоценных камней в све­те утра! Какое побоище он устроил. Ради славы, ради величия, чтобы, говоря о нем, люди восторгались даже мановением его руки.

Он не хотел быть богом. Он хотел быть королем. И чтобы стать королем, он позаимствовал немного божественной си­лы, думая, что подчинил ее.

«Ты средство, способное уничтожить древнюю магию. Старый бог пытался вложить руны в меня, а я спрятала их в тебе. Я хотела перейти по мосту из света, но он загородил мне дорогу. Я вернула тебя сюда, Карас. Я увидела, как поле­зен будет ученый. Теперь все, кто необходим, собираются. Это я послала за ними, Карас. Приготовься принять их до­стойно, как положено мертвецу, которым ты, без сомнения, скоро станешь».

— Я не умру!

«Ты забрал руны мертвого бога и сам стал частицей бога. Теперь ты должен воссоединиться с ним в смерти. Твоя боль поможет покончить с историей, полной страданий. Мы смо­жем уничтожить бога, Карас, положить конец его существо­ванию. Разве это не прекрасно?»

— Я человек, а не бог.

Он толкнул Стилиану к каменному уступу, задел то, на что был не в силах смотреть. Вытащил сестру из воды и усадил на камень.

— Я способен на доброту и сострадание. Я не такой жесто­кий, как бог.

«Ты был жесток».

— Это ты сделала меня жестоким! Твоя магия, твои руны.

«Это была всего лишь искра, упавшая на трут твоей души.

Воссоединись со мной в смерти, Карас, приди ко мне, пото­му что близится тот, кто страшнее смерти. Пройди по мосту из света».

— Я не умру. Я не умру! Эли! Эли!

Голос его сестры затих. Вместо него из тоннеля донесся плеск, кто-то шел сюда по воде.

Кто-то заговорил, почти запел на языке варягов, из кото­рого он не понимал ни слова.

Руны вокруг него задрожали и застонали. Их было уже не шестнадцать, а двадцать четыре. Он не знал, что делать даль­ше. Ему хотелось бежать из этого жуткого холодного места со всеми его мертвецами и призраками, которые своим ше­потом толкают его на самоубийство.

Начальник священных покоев силился выбраться из во­ды, но он совсем замерз, и, когда он попытался подтянуться на руках, мышцы свело судорогой.

Кто-то обращался к нему на языке варягов, какой-то маль­чик. Ему показалось, он узнаёт его. Да, этот мальчик привез приказ императора о проведении расследования.

— Я не понимаю тебя, — сказал начальник священных по­коев по-гречески.

— Мой господин, тебе не подобает принимать ванну в та­ком месте, — Змееглаз перешел на греческий. — Давай-ка я хоть мочалку тебе одолжу.

Он что-то бросил в источник. Начальник священных по­коев успел рассмотреть предмет, пока он летел. Это была го­лова маленького грека, который помогал ему спускаться. Ры­жеволосого нигде не было.

— Помоги мне выбраться!

Змееглаз прикоснулся к светящемуся камню, очарованный зрелищем.

— Нет, думаю, не стоит, — сказал он. — Эти воды поют, разве ты не слышишь?

— Я слышу только руны.

— Да, и знаешь, чего они хотят?

Начальник священных покоев сглотнул комок в горле. Он стучал зубами от холода.

— Смерти.

— Вот именно, — сказал Змееглаз, — и это хорошо, поэто­му я здесь.

Руны в пещере начали гудеть и трястись, от них прокати­лась волна возбуждения, которая показалась препозиту по­хожей на рев толпы, приветствующей победителя в гонке на колесницах.