17

На три тысячи футов мы забирались против солнца. Я передал Кену управление, а сам пошел в салон посмотреть, что поисковая группа из каравана там унесла или сломала.

Искали они, видно, тщательно, даже вскрыли некоторые панели настила, но очень аккуратно. Помимо «беретты» они взяли пару карт и кое-что из простейших инструментов — ключи, отвертки и тому подобное. В ящичке я нашел три патрона 7,65 миллиметра от «беретты».

Одежду мою перерыли, но ничего не взяли, включая кожаную куртку. Не замшевую — простую шоферскую куртку на молнии. Я сменил форму, одел куртку, потом прошел в туалет и, выжимая последние капли воды из умывальника, стал смывать с лица засохшую кровь.

Порез, как будто бы, оказался чистый и не очень глубокий. Хозяину каравана хотелось поставить мне клеймо, и это ему удалось. Даже если наложить швы, тонкая белая линия в три с половиной дюйма останется у меня на всю жизнь. Но зато у меня осталась сама жизнь, чего не скажешь про хозяина каравана.

В кабину я вернулся усталый, голодный, с бородкой, как у пророка, но все-таки чуть почище прежнего. Я сел и расслабился, а Кен вел машину. Десять лет с лишним прошло, как мы сидели в одном самолете.

Ему, видимо, хотелось спать, но глаза его горели, когда он пробегал ими по приборам, а руки сжимали и отпускали штурвал. Воздух вокруг нас казался тихим, как в морозную ночь: ни тряски, ни порывов ветра, ни вверх не бросает, ни в ямы не проваливаемся. Да ещё и Кен за штурвалом.

Через некоторое время Кен спросил меня:

— А что ты скажешь им, когда мы прилетим в Триполи?

— Особых проблем не будет, — ответил я. — Скажу им, что выгрузил груз в Эдри, переночевал, хотел лететь на следующий день, да двигатель забарахлил. Я сел где-то в пустыне, подремонтировать, и потерял ещё одну ночь.

— А представь, что они свяжутся с Эдри?

— Не думаю. Официально я вез детали буровых. А кто подозревает, что это не было буровое оборудование, считают, что я вез оружие для Алжира. Официально Ливия поддерживает алжирских повстанцев, так что все, что нужно ливийцам — это чтобы это дело не выплыло наружу и не дало французам оснований для обвинений в нелегальном снабжении алжирцев оружием. И если я буду твердо придерживаться своей легенды, они меня поддержат.

— А как насчет хозяина каравана и того малого, которого я ранил в колено?

— Такой же ответ. Дело в том, что они — не граждане Ливии. Эти караваны вообще не хотят принадлежать ни одной стране: от этого их торговля только пострадает. Я не думаю, что кто-то что-то узнает. А этот полицейский наверняка будет молчать. Ты знаешь, — добавил я, — пожалуй самое серьезное во всем этом то, что я забрал его револьвер. А он принадлежит государству.

— С этим нет проблем, — сухо сказал Кен.

Я посмотрел на него.

— Кен, друг, это же мой приход, помнишь? Я десять лет летаю по этим местам. Я знаю, что тут и почем.

Он кивнул.

— Ну, извини.

— А как насчет твоей легенды? — поинтересовался я.

— Я чист, за исключением одной вещи: у меня ливийская виза в паспорте, но нет отметки о въезде. Так что если бы ты приземлился одновременно с каким-нибудь лайнером, я протиснулся бы вместе с пассажирами.

Это он сумеет. Даже после трех дней пребывания в пустыне его одежда так и кричала, что этот человек при деньгах. Никто не задаст ему лишних вопросов.

— Это можно организовать, — сказал я. — А как быть с «вальтером»?

— Постараюсь его сохранить. Он мне нравится.

Я достал револьвер полицейского и взвесил его на руке. Под барабаном на нем был грубо проставлен номер, но не номер изготовителя.

— У меня впечатление, что на глаз видно: это государственная собственность, — сказал я. С этими словами я открыл стекло и выкинул его за борт, стараясь не задеть им винта. — Наплевательски я все-таки отношусь к оружию: за три дня это третий пистолет уплывает от меня. Ладно, может, вернутся.

Кен с любопытством посмотрел на меня, его длинное лицо слегка нахмурилось. Потом он кивнул и занялся над радиокомпасом. Вскоре я принял у него управление. Воздух стал ощущаем, будто камней под колеса накидали.

Горючего у меня было на четыре часа, а лететь оставалось два, и я посвятил это время прогулке по эфиру, пока не наткнулся на радиообмен между «Идрисом» и рейсовым самолетом компании «Алиталия». Я спланировал свою посадку сразу после самолета «Алиталии», связался с аэропортом, назвал диспетчерской вышке свои данные. Сел я около восьми часов утра.

Кен выпрыгнул и ушел, едва мы застопорили двигатели. Я стал ждать, что будет дальше. Появился полицейский с красивыми белыми поясом и кобурой, но оружия в кобуре явно не было. Мне жалко стало, что и тут они расстаются с пистолетами.

Он поинтересовался, не смогу ли я пойти поговорить с синьором таким-то. Синьор такой-то — если мне не изменяла память — был полицейским чином.

Почему же не пойти? Сочту за честь. Мы пошли.

Это был маленький загорелый человек в белой рубашке и серых фланелевых брюках. Он занимал небольшой кабинет в здании аэропорта. Он встал, наклонился вперед, опираясь о стол обеими руками, и, глядя мне в живот, попросил:

— Ваш паспорт, пожалуйста.

Я дал ему паспорт. Он посмотрел и убедился, что я тут легально, потом начал листать его в обратную сторону, посмотреть, где я ещё бывал. Проще сказать, я бывал везде. Он закрыл паспорт и положил на стол.

— Вы были в Эдри?

— Да.

— Разгрузились нормально?

— Да.

— Можно посмотреть квитанции?

Я вытащил стопку бумаг, выбрал одну и протянул ему. Она была подписана мистером Паттерсоном. Добрым старым «мистером П.». За последние десять лет его подпись появлялась на многих полезных мне документах.

Синьор изучил бумагу и кивнул.

— Груз состоял из того, о чем тут говорится?

— Не знаю, я не смотрел.

В первый раз он поднял голову и заглянул мне в лицо. Долго и пристально смотрел он на меня, затем улыбнулся, еле заметно. Игра шла в соответствии с правилами. Предписанные вопросы, положенные ответы. Никаких нарушений, никакого расследования, все как по нотам.

— Есть ещё одна штука, капитан Клей…

— Да, слушаю?

— Когда вы тут садились два дня назад, с вашего самолета неожиданно сошли два человека. Может быть, вы сумеете…

— Разумеется. Один — молодой парень, ливиец. Он до этого мало летал и очень боялся. В последний момент он не захотел лететь, вот и вышел. И мой пилот сошел после него — посмотреть, в порядке ли он. Похоже, ему было плохо, поэтому я предложил моему второму пилоту остаться и присмотреть за ним. В таком коротком полете мне не нужен был второй пилот.

Он кивнул и снова улыбнулся.

— Понимаю. Конечно.

— А вы не знаете, как он, — спросил я.

— Ваш второй пилот? Роджерс? Он в отеле, я думаю.

— Да нет, я про того ливийского парня.

— Боюсь, что не знаю, командир. Молодежь — это такой своенравный народ, никого не слушают. Это уж я знаю.

Он снова взглянул на меня. Лицо его не выражало никаких эмоций. Совершенно никаких. Затем он вернул мне паспорт и сделал несколько быстрых заметок в своей записной книжке.

Следствие прошло удовлетворительно. Получены адекватные ответы. Нет необходимости в каких-либо дальнейших следственных шагах в отношении подследственного. Игра закончена. Мы оба играем за одну команду.

Он встал.

— Благодарю вас, что вы сэкономили мне время, командир. Мне очень жаль, что пришлось вас немного задержать, тем более что вы устали. Но тут есть ещё одна вещь. Полагаю, с вами хочет побеседовать джентльмен из афинской полиции, всего одну минуту. Я думаю, он уже здесь.

Этого в правилах игры не было.

Он подошел к двери, открыл её и крикнул в коридор, потом отошел в сторону и пропустил джентльмена из Афин.

— Капитан Клей, представляю вам синьора Анастасиадиса.

После этого он вышел и закрыл за собой дверь.

Анастасиадис был пониже меня, но пошире и при солидном брюшке. Я дал ему около сорока пяти: он вряд ли мог быть младше этого для работы по командировкам за границу. У него было плоское квадратное лицо, ещё более плоским и квадратным делали его лицо гладкий зачес назад, темные волосы и очки без оправы. На нем был льняной мятый костюм кофейного цвета, кремовая рубашка и галстук со срезанным низом, полосатый, как неаполитанское мороженое.

Мы обменялись рукопожатиями, и он слегка улыбнулся мне, затем показал на стул, а сам обошел стол и сел в кресло хозяина кабинета. Я сел и стал смотрел на него.

Вначале он поерзал вместе с креслом, занимая удобное положение, потом достал из карманов записную книжку, ручку, пачку «Честерфилда» и большую плоскую хромированную зажигалку и расставил их, словно фигуры на шахматной доске. Затем он поискал вокруг глазами, нашел простенькую металлическую пепельницу и добавил её в свою коллекцию.

Все это он делал очень аккуратно. Одно мне не понравилось: несколькими движениями он сделал стол определенно своим, а меня — посетителем при нем.

— Командир, вы разрешите мне посмотреть ваш паспорт? — произнес он мягким, неторопливым голосом, в его произношении слышалась некоторая шепелявость.

Я протянул ему паспорт. Он просмотрел несколько последних страниц, затем отложил его в сторону, в один ряд с пепельницей.

— Вы знаете мистера Микиса? — спросил он.

— Агента? Да. Он снабдил меня грузом, который я привез сюда.

— А что это был за груз?

— Оборудование для буровых установок.

— Вы сами его проверяли?

— Нет. Ящики были так хорошо упакованы, и на них были таможенные пломбы — пломбы греческой таможни.

Это его ничуть, похоже, не смутило. Но внезапно он словно стал вспоминать что-то. Он достал сигарету.

— О, я прошу прощения, командир. Мои манеры подводят меня. Вы курите?

Я покачал головой. Мне очень хотелось закурить, но я не хотел выглядеть как человек, который очень хочет курить.

— Сейчас такая сухость, — сказал я. — Да, так о чем вы? Что-нибудь не то с грузом?

Он вежливо положил сигарету обратно на стол.

— Возможно, командир.

— Если Микис дал мне незаконный груз, я вернусь в Афины и выбью ему зубы.

Он улыбнулся, несколько досадливо, и сказал:

— Боюсь, мистер Микис убит.

Я застыл. Когда я подумал, что хватит и пора размораживаться, я неловко наклонился в его сторону и спросил:

— Когда это произошло?

— В день, когда вы вылетели из Афин. Скорее всего, перед самым вашим отлетом.

Я уставился на масляное пятно на колене и изобразил раздумья.

— Я вылетел в то утро около одиннадцати. Перед этим я был у Микиса в его конторе. Около десяти часов. Его там не было.

Он, видимо, знал, что я побывал там. Может, мне самому ему чистосердечно рассказать все? Это мне не повредит, а может и помочь. Если мне только нужна помощь.

— Вы входили в его кабинет?

— Во внутренний — нет. Я постучал в дверь, ответа не услышал и подумал, что его нет, бегает по делам.

— А ещё кого-нибудь там видели?

— Нет. Ни секретаря, ни кого иного.

— И никто не приходил, не уходил?

— Никто.

Он уверенно сделал какие-то пометки в своей записной книжке.

— А насчет груза, который я привез сюда, — медленно произнес я, — он никак не связан?

Он улыбнулся и развел руками.

— Поскольку мы не знаем, что это был за груз — если это было не оборудование для буровых, — ничего про связь между тем и другим сказать не могу.

Он подождал, не сообщу ли я чего нового. Ничего не дождавшись, он спросил:

— Откуда пришел этот груз?

— Микис сказал, что он лежал на складе в Афинах с тех пор, как пришел из Ирака.

— А он не прибыл с островов, с Киклад?

Теперь мне просто жутко захотелось закурить.

— Нет, насколько я знаю. А почему оттуда?

— Ведь Микис много торговал с Кикладами, разве не так?

— Этого я не знаю. — Я действительно этого не знал.

— А вы не приземлялись на Саксосе днем раньше?

— Да, но это не по делам Микиса. Меня на этот полет нанял другой.

— А мистер Китсон — он знал мистера Микиса?

— Я не знаю. Но я так не думаю.

Он сделал ещё несколько аккуратных записей. Потом ему захотелось узнать, зачем я заходил к Микису перед вылетом из Афин. Затем, что Микис хотел что-то подправить или дополнить в грузовом манифесте, который он мне вручил за два дня до того. Поскольку я не застал его, то воспользовался прежним манифестом.

Потом он заинтересовался моей щекой. Я повернулся к нему, чтобы он мог как следует рассмотреть её и самолично убедиться, что порез я приобрел уже после Афин, и объяснил, что ремонтировал двигатель в пустыне, рука соскользнула и я задел щекой об острый край обтекателя.

Он принял это не моргнув глазом и, возможно, не веря ни одному моему слову, но все это нашло отражение в блокноте. Это был хороший полицейский, может быть очень хороший, но он был не в своей стране. Он может сколько угодно не верить мне, но если он начнет расследовать, зачем я в Ливии, то упрется в стену. Ему скажут: мол, спасибо большое, но мы уже все проверили, у нас нет оснований сомневаться в словах командира самолета Джека Клея. Трик ислама — и не хлопайте дверью, когда будете уходить.

Он поблагодарил меня за уделенное ему время, посоветовал показаться врачу с порезом и показал на дверь: мол, я могу идти. Открывая мне дверь, он произнес:

— По-моему, когда я летел сюда из Рима, в самолете были ваши друзья. Наваб — э-э-э Тун-габ-хадры, да? — и его два очаровательных секретаря.

«Очаровательные» — это очень тонко подмечено, особенно в отношении Хертера.

— О, что-то всех потянуло в Триполи, как на встречу в родительском доме, правда? — сказал я, и только потом подумал, что зря так сказал.

 

18

Триполи построен, пожалуй, лучше всех других городов Северной Африки, но это и самый скучный город. Широкие главные улицы и просторные государственные здания выглядят по-итальянски, они и сделаны итальянцами. За ними теперь стоят большие прямоугольные здания, построенные для американских семей, живущих или работающих вне военно-воздушной базы Уилус. А на западе — арабский квартал, Медина, с его узкими переулочками и темными дверными проемами с сидящими там согбенными, скрюченными старцами, чего только ни вытворяющими из кусочков меди. Но выглядело это все ненатурально. Создавалось впечатление, будто их наняли сидеть там, потому что кто-то видел нечто подобное в Марокко и счел, что такие картины добавляют туризму местный колорит.

По городу можно передвигаться в одноконном экипаже. Из аэропорта едешь на такси — «крайслере» последней модели. Сидишь в нем и сомневаешься в здравом разуме политиков в Вашингтоне и в Уайтхолле, которые тратят по восемь миллионов фунтов стерлингов в год, чтобы поддержать Ливию в платежеспособном состоянии и чтобы они эти деньги тратили на «крайслеры».

Я выбрал отель на берегу, бросил в коридор свой чемодан и попросил дать мне адрес врача-европейца. Им оказался суетливый и маленький француз с тонкими пальцами и подозрительным взглядом. Он не поверил, что я поцарапался о край обтекателя — ему приходилось видеть раны от ножа, — но он наложил восемь швов, сверху кусочек корпии и дал мне рюмку коньяку, чтобы я пришел в себя.

Из-за швов пришлось забросить мысль о завтраке, и я пошел в отель, в свой номер. В отеле было сто номеров, и все — как один. В каждом можно было раздеться и лечь, а если ты достаточно богат и хочешь делать в отеле ещё что-нибудь кроме этого, то ты можешь снять номер в отеле «Уаддан» на этой же улице, только подальше. Но в тот момент я думал только о том, как бы скорей завалиться спать, и черт с ним с раздеванием.

Комната выходила на солнечную сторону, и от жары одолевали сны. В два часа я проснулся, обнаружив, что дерусь с подушкой, потому что мне приснился нож, режущий мне щеку. Пошатываясь я прошел в закуток, который назывался ванной комнатой и который я делил с жильцом соседнего номера, смыл пот с лица, осторожно побрился и спустился в бар. Выпив две хорошие порции виски, я вернулся в номер и на сей раз уже спал без сновидений.

Кен разбудил меня в пять часов. Я пошатываясь подошел, открыл ему дверь, закурил и плюхнулся обратно в кровать.

Он сморщил нос, увидев мой номер.

— Для похитителя сокровищ международного класса ты, по-моему, слишком много времени проводишь лежа на спине, — заявил он.

Он уже сделал покупки: новые легкие фланелевые брюки, итальянский пиджак в бело-голубую полоску и серебристая шелковая «удавка». Это не «Бриони» в Риме, но самое приличное из того, что можно достать в Триполи. Он сел в ногах кровати и закурил. Потом объявил:

— Его превосходительство в городе.

— Знаю.

— И зачем-то грек из полиции.

— Я знаю. Убили нашего афинского агента.

— Ого! Для человека, который проводит столько времени в постели, ты знаешь много. А не ты ли это пришил того малого в Афинах?

— Сейчас загляну в свои записи… Не я, действительно не я.

— Но греческая полиция думает на тебя? Это, наверно, здорово все усложняет.

— Они прекрасно знают, что это не я. По крайней мере, они не видят в этом резона.

— Я очень надеюсь, что ты прав. Я бы лично, увидев, что в город прибыл человек с ножевым порезом в четыре дюйма и бородой в три, арестовал бы тебя по любому из висящих дел. Но это лишь мое мнение.

— Черт, конечно, человеку, который официально мертв, а разгуливает по городу с «вальтером» под рубашкой, легко говорить.

Он похлопал себя по животу.

— В настоящий момент — никакого пистолета. А завтра я могу пойти на пляж и сказать, что доплыл сюда из Греции. И буду чист.

— Да-а? — я опустил ноги на пол. — А ты случаем не знаешь, как его превосходительство посмотрит на то, что ты тут разгуливаешь с огнестрельным оружием? Или он не знает?

— Наваб — он любит, когда его окружают люди вооруженные. Сам он не носит, но ему спокойнее, когда его окружение ходит с оружием.

Я кивнул и пошел в ванную. После яркого обмена мнениями в голове у меня немного прояснилось. А после теплой воды прояснилось ещё больше. Подошел Кен и просунул голову.

— А ты не видел моего пилота? — спросил я.

— Вот теперь хороший вопрос. Этого-то ты точно не знаешь. Твой прекрасный парень — Роджерс, кажется? — сегодня утром улетел с Хертером. Хертер нанял самолет, и они улетели, как я слышал, в Эдри. Это куда ты должен был слетать.

Я отнял полотенце от лица.

— Ничего себе!

— Когда они узнают, что ты не был в Эдри, у тебя могут возникнуть проблемы с властями, как ты думаешь?

Я снова закурил.

— Не думаю. Не обязательно. Полицейским понравился мой рассказ, и, я думаю, они будут придерживаться его столько же, сколько и я.

— Но наваб — это большой человек.

— Не в этом городе. И не сейчас. К Бейруту и Афинам он готовился, он ожидал, что поедет туда. Там он приобрел источники информации и влияния. А Триполи — он не ожидал, что приедет сюда. Тут он пока вынужден полагаться на самого себя.

Я, похоже, не убедил Кена.

— Он все-таки мусульманин, — произнес он.

— Это ничего не принесет ему среди арабов. Он не тот мусульманин. Он ненавидит их больше, чем христиан и евреев.

— Я очень надеюсь, что ты прав, — повторил он свою фразу. — Так, и что теперь?

— Я думаю насчет поесть — в первый раз за целые сутки.

— Слишком рано. — Он взглянул на часы. — Сделаем это время часом нашего любимого «старомодного». Ты пока обувайся, а я позвоню и закажу.

— Нет, я вначале поем, — решительно заявил я.

— Ты меня огорчаешь, — сказал он, выглядя и вправду огорченным. — Я буду у тебя после ужина. Не занимай себя делами: нужно произвести кое-какой важный ремонт этого левого бензобака, не забудь.

Я кивнул.

Ужин не подавали ещё полчаса. Мне не хотелось идти искать другое место, чтобы поесть, вот я и очутился в баре. Помещение бара было побольше, чем номера в этой гостинице, но построено на тех же принципах: в одном помещении надо было купить напиток, в другом пить. Люди с лишними деньгами собирались здесь.

За одним из столиков рассматривал свой стакан с пивом, словно редкостный хрусталь, не кто иной, как мой молодой друг Роджерс. Я пошел взял пару больших доз виски и направился с ними к нему.

Он вскочил и чуть не перевернул столик.

— Боже мой! — воскликнул он. — Я уж думал, тебя нет на свете!

— Вот ты и предложил свои услуги по поиску меня?

Я сел и подвинул ему стакан.

— Что с твоим лицом?

Я пересказал ему историю с обтекателем, и он оказался первым человеком, поверившим в нее. Но его занимали другие мысли. Он достал пачку телеграмм и помахал ими.

— У нас неприятности, Джек.

Он передал мне телеграммы. Их было пять, и все они пришли от Хаузера, и во всех содержался один и тот же вопрос: что мы делаем и есть ли у нас доход.

— Я не посмел отвечать на них, — с озабоченностью в глазах объяснял он. — Я не знал, что сказать. А тут ещё из греческой полиции разыскивают тебя.

Микиса убили.

— Про Микиса я слышал. Но надо бы послать телеграмму нашему другу Хаузеру.

— А что сказать?

— Что застряли в пустыне, магнето забарахлило. Что мы его подремонтировали и снова в Триполи. Продолжаем заниматься новыми поломками. Что любим и целуем, вот и все.

— А что, именно это и случилось?

— Близко к этому. Ты посылай и поставь мое имя.

Он задумчиво посмотрел в стол.

— Не нравится мне это, Джек. Не хочется говорить, но я очень хотел бы знать, чем ты занимался это время.

Я сделал большой глоток виски.

— Послушай, Тони, — обратился я к нему. — Почему ты не сделал того, что я тебе предлагал в Афинах? Мол, боли в животе, несколько дней отдыха. Я хочу побыть следующие пару дней в Триполи и чтобы «Дак» был со мной. Так что почему бы тебе не заболеть и не знать, что происходит?

Он по-прежнему не отрывал глаз от стола.

— Я просто не могу сделать этого, Джек, — произнес он тихо, натянуто. — В конце концов, мы оба получаем деньги у Хаузера и мы не можем вот так… — Он махнул рукой и жалобно посмотрел на меня.

Тут он был прав, но неправ был я, здорово неправ, что стал признавать это. Я допил виски и просигналил бармену.

— О'кей, — сказал я. — Во всяком случае, сегодня лететь уже поздно. И мы вообще не можем лететь, пока я не проверю двигатели, а ты этого не можешь. Так что полежи и отдохни. Выпей ещё виски.

Роджерс покачал головой.

— Пойду пошлю телеграмму.

Он быстро ушел и на ужин не вернулся.

Я мечтал о хорошем бифштексе, но я забыл, где нахожусь. В Триполи едят телятину. Не хочешь телятины — значит вообще не ешь. Но мы народ непривередливый, я съел бы и шеф-повара, посыпанного мелко протертым метрдотелем.

Мне подали суп, каннеллони, эскалоп по-милански, лед, сыр и кофе. Официант предложил коньяк, и в момент, когда я отказался от предложения на основании предыдущего опыта знакомства с ливийским коньяком, дверь хлопнула и на пороге появился Хертер. Он стал просеивать взглядом посетителей. Наконец ему попался я, и он решительным шагом направился ко мне.

Я сказал официанту:

— Strega, per favore. — И приятно улыбнулся Хертеру.

— Где вы пропадали? — на весь зал обратился ко мне Хертер.

Я поднял руку.

— Не обсуждайте дела со своими клиентами так громко. Сядьте, выпейте, расскажите, что вы делаете в Триполи.

Он сел, наклонился ко мне и спросил резким шепотом:

— Мы ищем вас.

— Это очень умно с вашей стороны. Но зачем?

— Затем, что у вас кое-какая собственность его превосходительства. Что вы с ней сделали?

— У вас есть какие-нибудь доказательства? — ласково поинтересовался я.

Официант принес мне «стрегу», а Хертер в это время тихо кипел. Когда официант удалился, он сказал:

— Мы знаем, что это у вас. А теперь скажите мне…

— Если в моих руках окажется собственность наваба, — заверил я Хертера, — я верну её. Если я буду убежден, что это его собственность. Не будете ли вы так любезны передать это навабу?

Этого он не ожидал. Он посмотрел на меня подозрительно, затем сказал:

— Я передам это его превосходительству. Будьте в отеле, я вам позвоню.

И вышел из бара. Официант несколько насмешливо поклонился ему, а потом стал ловить дверь, чтобы она не хлопнула, но поздно.

Я допил «стрегу», расписался на счете и медленно вышел из бара. Визит Хертера означал, что я втянут в этот вихрь. А я-то, прежде чем снова проявлять свой жесткий нрав, собирался провести тихий вечер. Да, тут надо подумать.

Сокровищам будет, вероятно, спокойнее в бензобаке, чем в любом месте вне его. Пара пригоршней камешков не займет много места в 170-галлонном баке. Надо только быть уверенным в том, что они будут на месте, когда ты придешь туда с куском гнутой проволоки и начнешь выуживать их. Во всяком случае, службы аэропорта не дадут копаться в моем самолете кому-то еще.

В баре не было ни Кена, ни Роджерса. О Роджерсе я не беспокоился: он сидит где-нибудь и думает о пользе приобретения лицензии механика или мучится угрызениями совести. Но, прежде чем разговаривать с навабом, я хотел бы повидаться с Кеном.

Я узнал, что в нашей гостинице Кен не останавливался, и попросил вызвать мне такси. Мне нашли ещё один «крайслер». Одним из излишеств, которые позволил себе отель, был сквер перед фасадом — тридцать ярдов пальм и кустов с подъездом для автомашин в форме полумесяца. Но подъезд для машин они делали до того, как столкнулись с проблемой приобретения 20-футовых «крайслеров», которые не вписывались в изгиб. Стало быть, если ты заказал «крайслер», то надо было вначале сделать небольшую прогулку.

Мы съездили в отель «Уаддан», где остановился наваб с компанией, в «Гранд» и ещё пару других отелей, прежде чем я нашел, где остановился Кен. Но там его не было. Тогда мы начали турне по барам. Оказывается, все не так безнадежно — в Триполи есть определенное количество заведений, где подают приличные напитки. Кен наверняка не станет показываться в местах высшего класса, чтобы не встречаться с навабом, но он не станет жертвовать своим вкусом и не пойдет пить бурду в какую-нибудь забегаловку.

Мы проверили четыре места, которые я знал, и три других, но нигде его не было. Оставался бар в аэропорту и американский и английский клубы. Надо затратить несколько дней, чтобы получить приглашение в клуб, так что оставался один аэропорт. Быстрее позвонить туда, чем мотаться на машине, и мы вернулись в отель. Близилось девять, темнело.

У водителя имелись преувеличенные представления о том, сколько я ему должен, поэтому мы некоторое время стояли и спорили. Я сбил цену в два раза ниже той, что заплатил бы в Париже, расплатился и пошел по подъездной дорожке для автомобилей к гостинице.

В кустах раздался треск, и что-то разорвало воздух рядом с моей головой. Я упал на дорогу и покатился вправо, подальше от источника звука, в кусты. Тот, кто стрелял, сделал это ещё дважды и побежал. Я слышал звук его шагов. Я лежал и проклинал себя за то, что так легко прощался в последние три дня с пистолетами, которые попадали мне в руки. Сейчас один-другой пистолетик мне не помешали бы.

Никто ни за кем не побежал. Стреляли из пистолета малого калибра и на открытом воздухе, такой шум не собирает толп. За этой стрельбой мог быть тонкий расчет. Ведь тот человек не стал стрелять в меня, когда я был в самом темном месте дороги, он потом мог бы добить меня выстрелом в голову. Он мог бы подождать десять секунд, я подошел бы к освещенному подъезду отеля, и тут я никуда бы не делся.

На четвереньках я пробрался сквозь кусты к ступенькам, влетел в холл и пошел в бар приложиться к бутылке виски. Меня не так просто вывести из равновесия, но ведь и стреляют в меня не каждый день.

Воспрянув от виски, я направился к себе в номер. Я ободрал о гравий левую ладонь, разбил до крови правое колено, из которого кровь сочилась на новый костюм, получил ссадину на бедре, когда упал на карман с мелочью и ключами. Я помылся, переоделся в форму и пошел вниз к телефонам, то и дело оглядываясь по сторонам.

Я установил, что Кена нет в баре аэропорта. Служащий за столом администратора не мог назвать приличного бара сверх тех, что я знал, но передал мне, что навабу было бы удобно, если бы я позвонил ему в десять часов.

У меня оставалось полчаса. Я подумал вначале ещё об одном стаканчике виски, потом о человеке, который, возможно, по-прежнему ждет меня в кустах с пистолетом в руке, и в конце концов решил выпить кока-колы. Потом я попросил служащего найти мне такси, которое смогло бы подъехать к самому подъезду. Он с удивлением посмотрел на меня, затем позвонил в пару мест, и через десять минут у нижней ступеньки меня ждал «рено». Если бы кто-то попытался стрелять и сейчас, то он не попал бы в эту машину.

 

19

Наваб занимал трехкомнатный номер на первом этаже. Предупрежденный лакей объявил о моем приезде по телефону и провел меня. Впустил меня Хертер.

Холл в номере представлял собой просторное и высокое помещение со множеством лепнины где-то в стратосфере и несколькими оранжевыми лампами для чтения. Эта комната была во вкусе Хертера. Ему бы привесить саблю на бок — и можно было бы подумать, что очутился в Европе 1914 года.

Сабли у него не было, но в правом кармане пиджака лежало нечто тяжелое. Моя рука сама дернулась на всякий случай. Он отпрянул и быстрым взглядом окинул меня с головы до ног. При моей фирменной рубашке и брюках с задним карманом любой заметил бы, что у меня нет оружия, которое я мог вы выхватить моментально.

Не видно было ни наваба, ни мисс Браун, но на одном из маленьких столиков стоял поднос с бутылками. Я налил себе виски с содой, не дожидаясь приглашения. Хертер наблюдал за мной.

— Ну, — заговорил первым я, — его превосходительство будет, или вы ведете все его дела?

— Его превосходительство выйдет, как только будет готов. Садитесь, пожалуйста.

Я пил виски, но не садился.

— Вы как, не попытаетесь убить меня? — поинтересовался я. — Я бы сказал, что в ваших интересах заботиться о моей жизни. Или, может, я неправ?

— А вы боитесь? — удивленно спросил он.

— До некоторой степени. До некоторой степени любой может бояться. Тут мне пришла в голову новая мысль. — А, вы и не хотите, чтобы я думал, что вы меня хотите убить. Вы просто хотите, чтобы я боялся.

Он взглянул на меня с ещё большим удивлением.

— Ладно, оставим это, — сказал я. — Это слишком сложно.

Возможно, так оно и было для Хертера. Я сделал глоток из своего стакана, закурил. Через некоторое время пришел наваб.

Он носил такого же рода одежду, как и в последний раз: рубашку с короткими рукавами, серые фланелевые брюки и марокканские тапочки. Он бросил на меня резкий взгляд, затем взглянул на напитки. Хертер вскочил и быстро сделал ему бренди с содой.

Наваб принял у него стакан и поблагодарил:

— Спасибо. — Потом, обращаясь ко мне, сказал: — Вы очень добры, что приехали сюда, командир. Пожалуйста, садитесь.

Мы сели в резные, покрытые шелком кресла. Хертер встал рядом с навабом. Наваб приступил:

— Я полагаю, вы нашли некоторые из сокровищ, которые мы ищем, командир. Я надеюсь, что этот ваш приход сюда означает, что вы собираетесь возвратить их нам.

Я возразил:

— Давайте поставим этот вопрос несколько иначе: я могу кое-что знать о том, где находятся кое-какие из них. Но я не знаю, конечно, те ли это или не те, что вы ищете. И если те, то следует учесть, что я понес некоторые расходы и перенес кое-какие неприятности, обнаруживая их местонахождение.

Вмешался Хертер:

— Конечно, они его превосходительства.

Я вежливо улыбнулся ему и сказал:

— Что ж, тогда вы, может быть, опишете то, что вы ищете, а я скажу вам, если узнаю по вашему описанию?

Этим я допек их. Мало того, что они не хотели, чтобы я был обладателем информации, которую уже имею, так они должны ещё и описать с полсотни с лишним изделий — если Кен был прав насчет «полных двух ящиков из-под боеприпасов». И все же так или иначе им придется сделать это. Если они этого не сделают, то какой смысл показывать им те штуки?

Наконец наваб заговорил:

— Я уверен, мы сумеем удовлетворить вас и убедить, что это именно то, что мы ищем, командир. Сколько их?

Я подумал, отвечать ли, а потом решил: почему бы и нет?

— С десяток примерно.

Он тяжело кивнул.

— Теперь, вы упомянули о расходах и неприятностях. Так, по-моему, командир? Вы смогли бы оценить их?

— Это не так просто. Расходы не столь велики, а вот неприятности были значительны. Меня чуть не убили. Как это оценишь? Но я помню, что, кажется, в Афинах — вы говорили о вознаграждении. О небольших процентах. Каковы ваши размеры?

Он явно не хотел называть цифры, ему хотелось бы, чтобы я забыл про тот разговор. И все-таки он медленно произнес:

— Это будет зависеть от стоимости драгоценностей. Но мы же этого пока не знаем.

— Я могу назвать вам собственные оценки, — с готовностью пошел я им на помощь. — Самое малое я дал бы за них двести тысяч фунтов.

Воцарилась долгая, хрупкая тишина. Потом наваб не без сарказма спросил:

— Вы эксперт, командир?

— Ни в коем случае. Но у меня есть кое-какой опыт. И я говорю с вами, конечно, о цене открытого рынка. Единственно верный путь — это я выставляю их на продажу, а вы выкупаете на открытом рынке. Так вы узнаете, сколько они стоят.

Снова наступила тишина. Хертер медленно наклонился вперед, глаза его сверкали под очками, лоб покрылся глубокими складками.

Наваб поднял на него глаза и отрицательно покачал головой, затем поднял свой пустой стакан. Хертер слегка расслабился, взял стакан и стал наполнять его.

Обратясь ко мне, наваб сказал:

— И о каком вознаграждении вы думаете?

— Вы говорили о небольших процентах? Пять — это немного. Значит десять тысяч фунтов.

Хертер протянул навабу стакан. Наваб взял его и на краткий миг взгляды их встретились. Потом наваб сказал ему:

— Может, вы попросите войти нашего гостя?

Хертер еде заметно улыбнулся. Он кивнул и вышел в коридор, закрыв за собой дверь. Наваб сделал глоток и приятнейшим голосом спросил:

— Как вы находите Триполи, командир?

— Как и в последний раз.

— Ну конечно, ваша работа часто заносит вас в эти места.

— Да. А как мисс Браун?

Он нахмурил лоб и уткнулся в бренди.

— Очень хорошо.

Открылась дверь и вошел Юсуф.

На нем были те же хлопчатобумажные джинсы, голубая ковбойская куртка и самодовольно-презрительная усмешка на лице, которые он носил с момента нашей первой встречи. Куртка и брюки измазались к настоящему времени, а ухмылка выглядела свежей и новой.

Я следил за тем, чтобы лицо у меня оставалось каменным. По крайней мере, пытался.

Хертер затворил за собой дверь и снова встал сбоку от наваба.

Наваб тем же приятнейшим голосом произнес:

— Я думаю, вы уже встречались?

Он выглядел весьма довольным. Хертер тоже выглядел весьма довольным. И Юсуф выглядел весьма довольным. Это был большой, удивительный и счастливый мир, а я — вроде наблюдателя со стороны.

— Встречались, — согласился я. — И что с того?

— Мы нашли мистера… Юсуфа в Эдри, сегодня во второй половине дня. Он рассказал нам о кое-каких ваших приключениях в Мехари. Это было захватывающе интересно. Он также сумел рассказать нам о кое-каких ваших приключениях в Афинах перед самым отлетом. Это тоже было очень интересно. Особенно то, что добавил к этому джентльмен из греческой полиции, летевший с нами из Рима.

Он сделал паузу, и я понаблюдал новый взрыв всеобщего счастья. Они приготовили для меня рождественский сюрприз, тщательно заворачивали его и теперь с таким удовольствием разворачивали на моих глазах.

— Мне кажется, — продолжал наваб, — что человек, который занимался драгоценностями в Афинах, был убит перед вашим отбытием. Перед самым вашим отбытием. Как я понимаю из того, что рассказал мне Юсуф, вы поехали попрощаться с этим человеком, перед тем как улететь. И что, прилетев в Мехари, вы привезли с собой пистолет этого человека. Юсуф узнал пистолет.

Так вот в чем сюрприз: я — убийца.

Они аж подались вперед, предвкушая, как я побледнею и начну лепетать о милосердии, буду клясться, что это была случайность, что, мол, пистолет выстрелил во время борьбы, что я больше не буду и, мол, заберите ваши сокровища даром, в доказательство моей искренности.

Я допил, что у меня было в стакане, и встал. Юсуф быстро сунул руку в куртку, но и только.

— Я хочу налить себе, — хрипло произнес я.

Когда я подошел к столику с бутылками, Юсуф оказался от меня на расстоянии вытянутой руки. Он стоял на том же месте, довольный донельзя, косо поглядывая за мной. Я плеснул себе в стакан виски, долил содой из сифона и, ставя сифон на место, опрокинул бутылку с виски.

Юсуф опустил глаза на бутылку — тут я его и поймал.

Хертер моментально выхватил из кармана большой черный «люгер». Я держал Юсуфа, заломив ему правую руку за спину. Юсуф находился между мной и Хертером.

— Спокойно, — быстро сказал я. — Я не собираюсь никого убивать.

Миг был напряженный. Они считали меня убийцей, и Хертер готов был застрелить меня, прошив Юсуфа, если бы заподозрил, что я собираюсь причинить ущерб навабу. Таким пистолетом он и до меня достал бы.

Я сунул левую руку через плечо Юсуфа и достал пистолет, прилаженный у него на поясе. Это был маленький, посеребренный пистолет калибра 0,22 дюйма, на котором имелась золотая гравировка и щеки слоновой кости на рукоятке. Я понюхал ствол и бросил пистолет в кресло рядом с Хертером.

Теперь я отпустил Юсуфа и сделал шаг назад.

— Сегодня вечером, незадолго до этого, в меня стреляли, — сказал я. Возле моей гостиницы, через пару часов после нашей встречи. Три выстрела из пистолета малого калибра. Понюхайте у него ствол.

Хертер осторожно нагнулся, взял пистолет, понюхал дуло и резко взглянул на Юсуфа.

А я продолжил:

— Юсуф как-то сказал, что убьет меня. И снова постарается сделать это. Помните, что где бы ни находились эти сокровища, никто кроме меня их не отыщет. Если меня убьют — они пропали, и навсегда. Так что держите вашего дружка под контролем, если хотите иметь со мной дело.

Хертер положил свой пистолет в карман, извлек магазин из маленького пистолета и высыпал два патрона на ладонь. Потом взглянул на Юсуфа.

— Из этого пистолета сделано три выстрела. Вы пытались убить капитана Клея.

Я продолжал:

— Юсуф — слишком опасное животное, чтобы его держать в доме. Я бьюсь об заклад, что он не рассказал вам одной вещи о Мехари — что он убил там своего хозяина. И меня бы убил сегодня вечером, если бы знал, что в голову в темноте лучше не стрелять.

Юсуф подался вперед.

— В другой раз я сделаю это лучше! В следующий раз я тебя точно убью!

Я ударил его, вложив в удар максимум силы и немало искренности. Удар пришелся в челюсть. Голова его откинулась, увлекая за собой тело, и Юсуф рухнул на пол, превратившись в дополнительный узор ковра.

Рука Хертера снова юркнула в карман.

— Расслабьтесь, — успокоил я его. — Просто пришла моя очередь ударить кого-нибудь. А то все эти дни люди только и делают, что нападают на меня. Так на чем мы остановились? Ах, да — я наливал себе виски.

Бо'льшая часть бутылки была на ковре. Я взял чистый стакан, налил себе бренди с содой и прошел к своему креслу. Все молчали. Рождественское веселье улетучилось.

— Значит, мы обсуждали сделку, — первым нарушил молчание я. — Часть вашей стороны, похоже, считает, что это я убил Микиса. Я этого, конечно, не признаю, но интересно послушать, что вы готовы предложить на этой основе.

Наваб собрался с мыслями, сделал глубокий вздох и сказал:

— Я не хотел, чтобы Юсуф покушался на вас или убивал. Мне очень жаль, что так случилось.

— Этого не случилось. Но я хочу, чтобы этого не случилось впредь — по крайней мере до завершения сделки.

— Да-да, конечно. — Наваб снова вздохнул. — Тем не менее, командир, я думаю, что вы не хотели бы, чтобы я передавал пистолет мистера Микиса греческому детективу, который сейчас находится в Триполи. И чтобы я не говорил, как он попал к нам. В конце концов, это доказательство, которое ставит вас под подозрение, и весьма серьезное. Так что поскольку мы говорим о сделке, то я предлагаю, чтобы мы вернули вам пистолет — в обмен на драгоценности, разумеется.

— Разумеется, — повторил я и взглянул на Хертера. — И вы считаете, что вам пришла в голову хорошая идея?

Оба напряглись. Хертер был человек наемный, и не его это было дело иметь идеи насчет идей нанимателя.

— Это не имеет отношения к делу, — подчеркнуто заявил наваб.

— Но вы же не против этого? — спросил Хертер.

— Конечно нет. О'кей. — Я кивнул. — Мне только хотелось бы, чтобы сделка была единодушной. А теперь к вопросу о моем времени и пережитых неприятностях. Значит, если я действительно убил Микиса, должно быть так, что я это сделал, чтобы добраться до драгоценностей — то есть это добавляется к тем беспокойствам, которые я принял на себя. Но если вы предпочитаете это видеть иначе, я не возражаю. Значит, мы имеем пять тысяч фунтов — в качестве вознаграждения, в качестве компенсации за потраченное время и перенесенные переживания. И — пистолет.

Тень пробежала по лицу наваба.

— Я хотел бы, чтобы вы знали: я это серьезно говорю насчет пистолета. Если мы передадим его греческому детективу…

— Я понимаю. Я знаю, что вы это серьезно. И понимаю, насколько все это серьезно — пистолет, я, детектив. Но как бы серьезно это ни было, мы в Ливии. Ему ещё надо добиться моей выдачи — а в настоящее время я в хороших отношениях с ливийской полицией. Так значит пять тысяч. В действительности я предлагаю вам пять тысяч за этот пистолет — в убеждении, что лучшей цены вы ему не найдете нигде. Я вынужден согласиться.

Наваб продолжал хмуриться. Потом сказал:

— Я ещё подумаю.

— Хорошо. — Я улыбнулся ему. — Слышали что-нибудь новое о Кене Китсоне?

Оба сделались неприступными. Кен стал ругательным словом в этой компании.

— Ничего о новых обломках мы не слышали, — наконец произнес наваб.

Я с досадой покачал головой.

— Тут такое дело. Это был мой старый друг. И я не хотел бы, чтобы он вот так ушел из жизни — погибнув во время самовольного полета. Почти как преступник. Мне хотелось бы каким-то образом обелить его имя.

Навабу этот разговор явно доставлял неудовольствие. Инициативу взял в свои руки Хертер.

— Его превосходительство не желает говорить о мистере Китсоне.

— Но я желаю, — возразил я. — Завершим мою сторону сделки. Мне нужны два документа, датированные задним числом до того дня, когда Кен вылетел из Афин. Один — освобождающий его от контракта с вами, и чтобы никто никому ничего не должен, с конца следующего дня. А другой — дающий ему право на этот полет. Скажем, вы послали его в э-э-э, — я изобразил на лице глубокое раздумье, — в Триполи, сюда, — скажем, для подготовки вашего приезда сюда. И чтобы оба письма подписали вы.

Наваб хмуро посмотрел на свои тапочки, а Хертер с той же миной — на меня.

— Это отчасти глупые сентименты, — сказал я, — но они обелят его в глазах тех, для кого он представлял интерес. Друзья, родственники и так далее. Так что пусть это будет составной частью сделки. — Я встал. Договорились?

— Вы забываете, — выпалил Хертер, — что мы можем отдать пистолет греческому полицейскому.

— А вы забываете, что мы в Триполи, а не в Афинах.

— Но я полагаю, — снова вступил в разговор наваб, — что вы по вашей работе вынуждены бывать в Афинах, командир.

— Все верно. Это вы очень хорошо продумали. Но письма вам ничего не стоят. Так что, я думаю, мы сумеем договориться на моих условиях. — Я поставил стакан на столик и кивнул им. — Спокойной ночи, ваше превосходительство. Спасибо за угощение.

Юсуф время от времени корчился на полу, тяжело дыша. Я переступил через него. Дверь я открыл себе сам.

 

20

Я пешком пошел в свой отель. Я не собирался снова подставлять себя под пули — по крайней мере сейчас. Я не доверял Хертеру, что тот будет следить за Юсуфом. Но сегодня Юсуф уже не будет ни в кого стрелять.

Я спросил у дежурного, нет ли для меня чего. Служащий покачал головой и как-то плотоядно посмотрел на меня. Я ничего не понял и, пожелав ему спокойной ночи, ушел. Я взялся за ручку двери, и только потом увидел свет под дверью. Не долго думая я прижался к стене и затаил дыхание. После того как в тебя постреляют, становишься очень восприимчивым к сюрпризам.

Я подумал, что все это не слишком улыбается мне, но потом мне пришла в голову мысль, что если кому-то захотелось подстрелить меня, то он с большим успехом мог подождать меня в коридоре и выстрелить по силуэту, высвечиваемому светом ламп в коридоре. Наверно, там Роджерс. И я вошел.

Это был не Роджерс, а мисс Браун. Она свернулась на моей постели и читала журнал. Она подняла голову и улыбнулась мне.

— Привет, — поздоровалась она. — Я жду вас.

— Да, — медленно проговорил я. — Вижу, что ждете.

— Войдите и закройте дверь. Выпить не хотите?

— Да, — согласился я, — я не прочь выпить.

Что за яркий собеседник, этот Джек Клей! Я закрыл дверь. Когда я вернулся, мисс Браун уже «развернулась» и наливала виски из полупустой бутылки в стакан для полоскания рта. На ней был белый мохеровый джемпер поверх изумрудной блузки и изумрудная юбка.

— Теперь понятно, почему дежурный так посмотрел на меня, — сказал я.

Я подошел и взял стакан. Она снова улыбнулась и тут заметила пластырь у меня на щеке.

— Что случилось? — спросила она, расширив свои большие карие глаза.

— Напоролся на деталь двигателя, — начал было я, но потом пробурчал: На человека с ножом.

Она встала и потрогала длинными прохладными пальцами мое лицо.

— Тут, кажется, испачкано, — нежным голосом произнесла она. Очень могло быть. Я испачкался, прячась от второго выстрела Юсуфа. Подождите-ка.

Она взяла с туалетного столика свою большую белую прямоугольную сумку и вышла в ванную, а я стал пить виски. Когда она вернулась, в руках у неё был свернутый жгутом влажный носовой платок. Она подошла ко мне и стала оттирать корпию с пореза.

Немножко болело, но меня занимали другие чувства.

— Вам почаще надо сворачиваться на постели, — сказал я. — Это так идет вашим ногам.

Она прекратила свое занятие и посмотрела на меня. Нас разделяло небольшое расстояние. Лицо её было очаровательным. Даже на таком расстоянии не было видно ни малейшего изъяна. Передо мной были её большие темно-карие глаза в обрамлении превосходной кожи медового цвета и губы с легким намеком на улыбку.

Она снова взялась за порез. Мисс Браун хорошо знала свою работу. Она нежно промокнула рану, наложила на неё что-то холодное и затем новую корпию. Все это было у неё в сумке. Потом отступила назад.

— Вот теперь почище.

— Гораздо лучше, замечательно.

Она быстро снова ушла в ванную. Я сел на кончик кровати и стал пить виски. Вот она вернулась, закрыла за собой дверь и остановилась, глядя на меня.

— Я очень рад видеть вас здесь, — сказал я, — но я никак не могу понять, с чего бы это. Единственное, что я обнаруживаю обычно в номерах это счета.

Она быстро сделала несколько шагов и села на пол рядом со мной, положив руку мне на колено, а голову — на руку. Прямо вот так.

— Мне хотелось поговорить с кем-нибудь.

Я нежно провел рукой по её длинным черным волосам, и она потерлась о мою руку.

— Мы можем обращаться друг к другу впредь иначе? А то мисс Браун да мисс Браун, — предложил я.

— Меня зовут Даира.

— Даира.

— Ты виделся с Али? С навабом? — спросила она меня.

— Виделся.

— И собираешься отдать ему украшения?

— Я могу заключить сделку с ним.

Она подняла на меня широко раскрытые глаза, и я прочел в них страдание.

— Он обманет тебя. Я уверена, обманет.

— Он постарается, — сказал я, — но не обязательно преуспеет.

Она медленно покачала головой.

— Еще как преуспеет. Да ещё вместе с этой гестаповским бандитом.

Я улыбнулся, потому что мы оказались одного взгляда на Хертера. А она продолжала:

— Я думаю, что ты — единственный мужчина из тех, кого я видела, который может противостоять им. И все же они обманут тебя. Джек, не вступай с ними ни в какие отношения больше того, что нужно. Уезжай отсюда. Уезжай с их сокровищами.

— И это говоришь ты? Мне?

Она опустила голову, положив щеку на мою ладонь.

— Кто он мне, по-твоему, как ты думаешь, Джек? — произнесла она мягким грудным голосом. Но она не ждала моего ответа. — Работа — вот и все. Он мне нужен, мне нужна работа. Я евразийка, полукровка, если хотите. Меня так звали раньше. Но это прекратилось после того, как я стала подругой наваба.

Она вздохнула и продолжила:

— Ты знаешь, что это такое — девушка-евразийка, Джек? Мой отец был англичанином — майором индийской армии, а моя мама — мусульманка. Как будут меня воспринимать в Англии? Могу себе представить. И знаю, что обо мне думают в приличных, респектабельных мусульманских семьях.

Она говорила это безо всякого волнения, почти без эмоций, но когда она провела своей щекой по моей ладони, у меня словно кожа вспыхнула. Другую руку я спрятал в её волосах. Слушал я её затаив дыхание.

Она подняла ко мне свое лицо.

— Я подружка богатого человека, — просто сказала она. — Или я это, подчеркнула она, — или я ничто. Я — роскошная вещь. А что становится с роскошной вещью, когда она становится старой и некрасивой?

Я потянулся к ней, и она мне ответила. Ее руки гуляли в моих волосах, губы что-то шептали на моем лице, на моей шее. Широко открытым ртом я ловил её, вдыхал её и пробовал её, всю её, чувствовал на себе её нежные груди и испытывал желание чистое и прозрачное, как вешняя вода.

Она оторвала от моих губ свои губы и торопливо прошептала:

— Возьми меня с собой, Джек. Куда хочешь, куда хочешь — только возьми с собой.

Если бы я мог открыть сейчас дверцу самолета и войти в него, то я полетел бы в это самое «куда хочешь» тут же. Но до него долгий путь. Это за пределами карт, за горизонтом и во всяком случае дальше, чем хватит топлива в баках. Это маленькая равнина на острове Кира.

Настроение у меня было неважное, и она это чувствовала. Опустив голову мне на грудь, она прижалась ко мне, а я играл её волосами. Она была по-прежнему самым красивым существом, которое я когда-либо видел, а я оставался измученным пилотом «Дакоты» во второразрядной гостинице Триполи с неоконченным мошенническим делом, которое надо доделать завтра утром.

— Джек, — нежно спросила она, не поднимая головы, — какое у тебя есть желание — помимо жизни?

Я ответил:

— Это прозвучит банально. Я пилот самолета — им и хочу быть. Только разве летать на линиях получше тех, что сейчас.

— И никаких дальних мест со странными именами и названиями? Чтобы с шампанским и перепелиными яйцами?

— Нет, пузырьки бьют в нос, да ещё в далеких местах много людей с длинными ножами.

Она приподняла голову и посмотрела на меня.

— А что случилось с ним — с тем, который порезал тебя?.

— Его убил кто-то еще.

— Опередил тебя?

— Я в это время сматывался.

Она села, подобрав под себя ноги.

— Налей мне чего-нибудь, я хочу плеснуть тебе в физиономию.

— Целься в рот.

Я налил ей виски, она стала пить и поглядывать на меня через край стакана.

Мы закурили. Долгое время мы молчали. Страсти успокоились, мы смотрели друг на друга и улыбались, как это бывает тогда, когда оба знают что-то такое, что не было и не будет сказано.

— Сложный ты человек, Джек, — наконец произнесла она.

— Запутавшийся. Просто запутавшийся. Слишком много людей и слишком много стран и городов.

— А как насчет дальних стран?

— А есть такие?

— Только не говори мне о самолетах, которые делают мир меньше. Дальние страны должны быть.

— Для некоторых людей. Все зависит от человека. И от того, как ты попадешь туда. — Я встал. — Вот так.

Она улыбнулась, провела губами по моей здоровой щеке и ушла, оставив в воздухе свой запах, а в моей голове — её голос, призывающий меня пойти за ней и вернуть её. Этот голос продержится дольше, чем запах духов.

 

21

В аэропорту я был к девяти часам. Я переоделся в комбинезон и начал обычную проверку «Дака». Несколько механиков засуетились было около меня, предлагая платную помощь, но потом все ушли.

Через полтора часа я вполне убедился, что самолет в хорошей форме, в той, в которой мне нужно, а я за это время превратился в составную часть ландшафта. Я нашел длинный кусок толстой проволоки, сделал крюк с одного конца и начал ловить добычу в правом запасном баке.

Долгая это была работа. От паров бензина кружилась голова, я буквально зверел от жары, но сокровища подталкивали меня продолжать работу. К половине двенадцатого я выудил все девять главных украшений и два перстня и разложил их просохнуть на кусок промасленной тряпки, расстеленной на крыле. Бензин, похоже, ни капли не повредил их. Жемчуга стали казаться даже намного новее.

Я снова переоделся в летную форму, рассовал украшения по карманам и направился в бар аэропорта. Я задумчиво рассматривал второй бокал пива, когда рядом со мной кто-то остановился и спросил, можно ли сесть за мой столик.

Это был Анастасиадис, из греческой полиции.

— Садитесь, — пригласил я. — Выпьете чего-нибудь?

— Пиво, — если не возражаете.

Он приятно улыбнулся мне, а мне показалось, что содержимое моих карманов начинает вздуваться. Пришлось мне напомнить себе, что он работает далеко от дома и без надлежащих юридических полномочий. Напоминал я себе в тот момент, когда подзывал бармена.

Когда я снова обернулся к Анастасиадису, он уже расставил на столе шахматные фигуры из «Честерфилда», зажигалки, ручки и блокнота. Я улыбнулся, увидев это.

— Надеюсь, вы выспались и восстановили свои силы, командир?

— Спасибо, я в полной порядке. А вы возвращаетесь в Афины?

— Не сейчас.

Но что он делает сейчас в аэропорту, он не сказал.

— Как у вас идет расследование?

Он открыл записную книжку.

— Я хотел бы выяснить пару моментов, командир. Вы не возражаете?

— Абсолютно. Спрашивайте.

Он подождал, пока я расплачивался с барменом, принесшим пиво.

— Три дня назад, — сказал он, — вы прилетели из Афин в Триполи и дальше в Мехари, так?

— В Эдри, — поправил я его.

— Эдри? Ах, да, — и он сделал пометку в записной книжке. — Вы сдали груз и получили квитанцию.

— Я вам показывал квитанцию.

— Да, показывали. Для кого было это оружие?

За окном со свистом садился «Вайкаунт» «Алиталии», серебристо-голубой, веселый, как прекрасно одетая светская дама.

— Я не вожу оружие, — резко ответил я.

— Бросьте, командир. — Он доверительно улыбнулся мне. — Чего тут такого стыдного? Возить оружие — невелико преступление. Если бы это было иначе, многие из моих соотечественников были бы куда более крупными преступниками, чем вы. Оружие расходится из Греции по многим странам. И мы это знаем. Оружие — это мировая валюта, может быть, получше доллара, я думаю. Значит, вы перевезли немного оружия. Какого? Мистер Микис наверняка был убит не из-за нескольких пистолетов.

Вот оно как: признай я, что перевез несколько винтовочек — и тайна моего полета проясняется; признай, что немножечко промышлял контрабандой оружия — и с тебя снимется подозрение в убийстве.

Так и не так. Ему прежде всего нужен был рычаг, чтобы расшатать всю мою легенду. Признайся ему в одном — и он начнет разваливать её до конца. Это был хороший детектив — и все же он не верил, что я возил оружие.

— Я не вожу оружие, — повторил я.

Он посмотрел на меня со сдержанным удивлением и продолжил беседу в том же размеренном тоне.

— Чего я не пойму в отношении вас, командир, так это почему вы работаете на такую маленькую, небогатую и несовременную компанию, как «Эйркарго».

Я резко вскинул голову. Это я могу честить «Эйркарго» по-всякому, но только не кто-то другой, тем более в моем присутствии.

Анастасиадис поднял руку, чтобы остановить меня.

— Я знаю, что это за авиакомпания, командир. Пожалуйста, не обижайтесь. Загадка в том, что вы работаете в ней. Я спрашивал про вас в Афинах, здесь в аэропорту. Эти люди понимают в пилотах. Они видят, как они садятся в плохую погоду, с барахлящими двигателями. Год за годом они видят вас. И все они говорят одно и то же: вы — один из лучших, самых надежных пилотов, которых они когда-либо видели.

— Есть и получше.

— Возможно. Но если так, то все они работают в больших авиакомпаниях «БОАК», «БЕА», «Эр Франс». А вы почему нет — при всем том, что вы можете предложить им?

— Я не в ладах с моралью. По субботам вечером я напиваюсь.

Он кивнул.

— Возможно, что вы не в ладах с моралью, командир, но дело не в том, что вы напиваетесь по субботам. Я послал в Лондон запрос на вас через «Интерпол». Сейчас жду ответа.

— Лондон уж столько лет и слышать обо мне забыл.

Он опять кивнул.

— Возможно, командир. Вот я и спрашиваю себя, почему это так?

— И какого ответа вы ждете? — прорычал я.

Он улыбнулся.

— Вот жду, какой получу.

Дверь бара распахнулась, и с полдюжины людей с багажом ввалились в помещение.

Среди них была и Ширли Бёрт.

Анастасиадис обернулся, как бы просто так — хотя к настоящему времени я знал, что просто так он ничего не делает. Я внезапно понял, для чего он приехал в аэропорт: он приехал в Триполи исключительно по мою душу, и его афинский департамент, очевидно, довел до его сведения, что мисс Бёрт взяла билет на Триполи.

Она провела глазами по помещению, увидела меня и помахала мне рукой. На ней был строгого покроя голубой морской льняной костюм, в руках она держала голубой чемодан, а на плече висела фотокамера в потертом чехле.

Она опустилась на стул и устало улыбнулась мне.

— Пива. Холодного-холодного, — произнесла она.

Анастасиадис привстал. Мне подумалось, что он растеряется, встретив её сразу лицом к лицу.

— Ширли, — сказал я, — познакомьтесь с мистером Анастасиадисом. Мистер Анастасиадис, мисс Ширли Бёрт. — Анастасиадис галантно склонил голову. Я продолжал: — Мистер Анастасиадис из афинской полиции. Он прибыл сюда, чтобы расследовать убийство, про которое я, по его мнению, что-то знаю.

Анастасиадис медленно перевел на меня холодный взгляд.

Ширли внимательно посмотрела на него.

— А вы не будете заниматься делом одного человека, который улетел черт знает куда и пролетал над Саксосом и Кирой?

— А вы были на Саксосе? — С максимальной вежливостью спросил Анастасиадис. Он наверняка знал, где она побывала.

Ширли обратилась ко мне:

— Я побывала там снова и сфотографировала самолет, который вы нашли на Кире. Там просто кишели полицейские из Афин, всех расспрашивали. Так что теперь я знаю: вы пришили одного малого в Афинах, да? Вы уже признались? Зачем вы это сделали?

Я развел руками.

— Затем, что он говорил, будто более привязан к вам, чем я. Как же я мог простить ему это?

Анастасиадис показался мне несколько обеспокоенным. Я был рад этому: после допроса, который он учинил мне, так ему и надо.

Он убрал свои причиндалы со стола.

— А теперь мне надо идти. — Он протянул руку Ширли. — Мне очень приятно было познакомиться с вами.

— Так вы арестуете его? — спросила она. — И повезете в Афины?

Он с досадой взглянул на меня, словно именно это он и хочет сделать.

— Боюсь, что у меня нет на это полномочий.

— Я сам приеду в Афины, — заверил я его. — В удобное для меня время и удобным для меня способом.

Он снова посмотрел на меня.

— Доброго, — он подчеркнул это слово, — вам пути, командир?

И встал из-за стола. Я проводил его взглядом: он подошел к стойке и указал на нас бармену, как бы рекомендуя обратить на нас особое внимание, и только после этого направился к выходу. У дверей он обернулся, а я поднял руку на прощание.

Это было с его стороны тонко — сказать что-то о нас бармену в ответ на мои уколы.

Ширли пристально посмотрела на меня.

— Так действительно кого-то убили?

— Да. Человека по имени Микис, агента, с которым мы имели дело.

— Это имеет какое-то отношение к вам?

— Убийство? Упаси Господи. Мы только взяли у него груз. А вот почему он убит?. — Я пожал плечами.

Мимо нас проходил бармен, и я заказал ещё два пива.

Ширли подождала, пока он уйдет, а затем спросила:

— Этот Микис был жуликом?

— В нашем мире вовсе не обязательно быть жуликом, чтобы быть убитым, а если ты жулик, то это вовсе не значит, что тебя убьют. Жизнь иногда ужасно несправедлива.

Она кивнула, затем спросила:

— А что случилось с вашим лицом?

Опять этот вопрос.

— Порезался об обтекатель двигателя. В пустыне.

— А что вы делали в пустыне?

Опять все те же вопросы.

— Доставил оборудование и части для американской буровой установки. В Афинах нет никаких новостей насчет катастрофы с самолетом Кена?

Это был не лучший способ с моей стороны сменить тему разговора, но он сработал. Лицо у неё потускнело, она покачала головой.

— Ничего нового. Когда я была на Кире, туда приходил греческий военный катер, но они ничего не нашли.

Принесли пиво, и мы посвятили этому событию паузу. Потом я спросил:

— Вы сделали хорошие снимки на Кире?

Она кивнула.

— Старая «Дакота» под деревьями. Я сделала это в цвете. Я столько нащелкала там, но в «Лайфе» будет на разворот.

— Вы виделись с этим немцем, Николаосом?

— Да, приятный человек. Он поводил меня по острову. Это многое говорит о жителях острова — как они приняли человека, который пятнадцать лет назад был их врагом.

— Да, это действительно интересно. Значит, набрали материала?

— С этими фото я сделаю материал о поисках навабом своих сокровищ, найдет он их или нет. А где он остановился, вы не знаете?

Я потрогал руками сокровища наваба и сказал:

— В «Уаддане». Это большой и хороший отель, он в сторону порта. Любой таксист довезет.

— Спасибо. — Она разделалась со своим пивом, потом встряхнула головой — в знак того, что ей пришла в голову идея. — А вы не знаете, зачем наваб приехал сюда?

Я пожал плечами.

— Здесь море свободы. Кое-какие вещи проходят через Ливию в Танжер. Может, поэтому.

Она рассеянно кивнула и взяла свой багаж.

— Поеду найду гостиницу.

— Вы будете возле наваба?

— Конечно. В самом этом «Уаддане», если меня там примут.

— Загляну к вам, если смогу.

Чем ближе она будет держаться наваба, тем больше шанс, что она не столкнется с Кеном.

— Заскакивайте.

Она встала из-за стола, я тоже встал вслед за ней. Меня ничто больше не держало в аэропорту. Я взял её чемодан и открыл перед ней дверь. Раскаленное солнце накинулось на нас. Я проводил её до стоянки такси.

Из-за угла появился Кен.

Я как набрал воздух в легкие, так и замер. Ширли окаменела. Кен медленно подошел к нам, смахнул ладонью волосы с глаз и сказал:

— Привет! А ты что делаешь в этих местах?

Ширли промолвила:

— Так ты жив?

Он снова провел рукой по волосам.

— Да, я о'кей, спасибо.

Он несколько растерялся.

— Ты разбился?

— Да как тебе сказать?.. Нет. Тут дело было в том, чтобы расторгнуть контракт с навабом. Мне показалось, что так проще… Тогда показалось.

— А почему ты мне не сказал?

Он улыбнулся, но улыбка вышла неестественной.

— Видишь ли, дорогая, проблема была между мной и навабом. У нас… Так что зачем мне было говорить тебе?

Она резко выпрямилась, потом повернулась кругом. Лицо её было каменным. Она выхватила свой чемодан у меня из рук и решительным шагом скрылась за углом.

Кен взглянул на меня и беспомощно развел руками.

— Мне надо выпить.

— И мне тоже.

Мы вернулись в бар и сели за стойку. Кен пачкой денег постучал по стойке, и бармен был тут как тут. Кен заказал два двойных виски. Бармен быстро принес заказ, потом посмотрел на меня и сказал с улыбкой на лице:

— Вы только что были здесь, да? С дамой?

— Да. А теперь я здесь с джентльменом. Если это не возбраняется.

Бармен выглядел несколько озадаченным. Кен искоса взглянул на меня, затем сказал:

— Сделайте отдельный счет для моего друга. Если и это не возбраняется.

Лицо бармена стало ещё более озадаченным. Я спросил его:

— Вы будете брать бриллиантами или рубинами?

Кен сказал:

— Ох, эта коррупция, — и бросил ливийцу через стойку купюру в один фунт. Бармен сразу отошел, улыбнулся и удалился.

Кен быстро уменьшил двойную порцию до ординарной и уставился в бесконечность.

— Все нормально, все нормально. А ты что бы сделал на моем месте?

— Я? Ничего особенного. Я сидел бы и смотрел, как ты мучаешься.

— Прости меня. Я думаю, ты занял высоконравственную позицию.

— Ты меня с кем-то путаешь.

Он улыбнулся, затем снова с серьезным видом обратился ко мне:

— Я просто не знал, что мне делать, Джек.

— Ничего. Проехали. А что ты тут делаешь?

Он кивнул на дверь.

— Я тут нашел попутный самолет, который летит на ту буровую, где я оставил «Пьяджо». Потом пригоню его сюда. К вечеру буду здесь.

— Я буду здесь.

Я хотел было рассказать ему о вчерашнем разговоре с навабом, но передумал. Это был разговор, да и только. Я не знал, насколько наваб будет придерживаться уговора.

Кен осушил стакан и глянул на свои часы.

— Значит, пока.

— Кен, — остановил я его, — а у наваба есть список сокровищ, которых он лишился?

Кен неопределенно посмотрел на меня.

— Да, я так думаю. Должен быть.

— А ты его видел?

— Нет. Он же не размахивает им на каждом углу. Я был у него наемной рабочей силой. Мне говорили только то, что надо было по моей работе.

— Значит, ты не знаешь, на что были похожи те сокровища? Хоть примерно? Золото? Жадеит? Или просто ожерелья да перстни?

Он развел руками.

— Ну не знаю. Знаю только, что непростые. Дело не в том, что они тянули на полтора миллиона. Но ты же видел некоторые из них, так что ты должен знать.

Я кивнул.

— Мне просто хочется знать про другие, вот и все. Ладно, увидимся вечером.

Он пошел было на выход, но вернулся.

— Джек, если ты увидишь Ширли, будь с ней, ну, помягче. Угости её от моего имени. Только не говори, что это моя инициатива.

— Будет сделано.

Он опустил глаза.

— По большому счету, лучше, чтобы я был живой свиньей, чем мертвым героем.

— Ты позаботься, чтобы остаться живым. В общем, оставайся свиньей.

Он улыбнулся и ушел.

Я допил виски. Бармен пришел со сдачей Кена, своевременно опоздав. Я сказал ему, чтобы взял себе.

Он был тронут и захотел что-то сказать по такому случаю.

— Этот джентльмен — ваш друг?

— Да, — я выразительно кивнул. — Это один из великих людей в своей профессии. И он был бы общепризнан в таком качестве, если б однажды не допустил маленькой ошибки. Вы знаете, что случается с маленькой ошибкой, когда её совершает великий человек?

Я вперился в бармена своим стальным взглядом, и тот торопливо закачал головой. А я пояснил:

— Ошибка превращается в большую. Вот так.

После этого я чисто развернулся на 180 градусов и, печатая шаг в мере допустимого, взял курс на дверь, подсчитывая в уме, что с утра во мне сидит большая доза солнечной радиации, четыре пива и двойное виски минус завтрак.

Сквозь солнечные лучи, как сквозь стену, ничего не было видно. Я стоял, щурясь, пока не различил «Рапид», стоявший ярдах в двухстах от меня с вращающимися винтами. Кен как раз забирался в самолет. Я повернулся, чтобы уйти, и чуть не столкнулся с Анастасиадисом.

Он улыбнулся и кивнул в сторону «Рапида».

— Ваш друг?

Внезапно я протрезвел.

— Встречал его как-то раз.

Анастасиадис кивнул, не придав значения моим словам.

— Мне кажется, я тоже знаю его. — Вот болтун! — А как его зовут?

— Килрой, по-моему. Продает запчасти для двигателей.

«Будь осторожен, Джек, будь осторожен».

— Да-да, мне кажется, я вспомнил. — Анастасиадис просиял. — Я могу предложить вам подбросить вас до Триполи? Боюсь, мисс Бёрт забрала единственное такси.

— Это очень любезно с вашей стороны.

Мы забрались в маленький «рено», взятый напрокат, который стоял под солнцем достаточно долго, чтобы вполне стать похожим на духовку, опустили стекла и двинулись в путь по бетонному шоссе.

Я закурил, а он отказался. Когда мы повернули в направлении Триполи, Анастасиадис сказал:

— Я полагаю, вы встречали много полицейских, много раз, во многих городах и странах, командир.

— Это неизбежно, когда колесишь по свету.

— Не совсем в том смысле, в каком я говорю, командир. Человек, который привык иметь дело с полицейскими, умеет скрывать, что он знает. Но он никогда не сумеет скрыть, что он что-то скрывает.

— У каждого есть что скрывать. Поэтому мы и носим одежду.

Анастасиадис весело засмеялся.

— И что же необходимо скрывать вам, командир? Вы же говорите, что не убивали Микиса. Но может быть вы знаете что-нибудь о том, почему он был убит?

— Мне известна его репутация как агента. Знаю я о его репутации в женском вопросе. В Афинах и окрестностях должно было быть немало мужей, которые хотели бы всадить в него нож, пулю или что-то еще. А как он был убит?

Он пожал плечами, и машину чуточку повело.

— А, мне не сказали. Надо было бы.

Я усмехнулся.

— Я встречал множество полицейских в разных городах и странах — как вы говорили. Они отличаются друг от друга. Британский — не такой, как швейцарский, швейцарский — не как греческий, греческий — не как ливийский. Но хороших полицейских отличает одно и то же во всех странах: он обязательно чего-то не досказывает. Всегда.

— Всегда, — довольно согласился он, — Как вы сказали — у нас у всех есть что скрывать. Но всегда наступает день, когда мы говорим все.

— Только, пожалуйста, не Судный день. По крайней мере, не в отношении меня.

— Приношу извинения. Это мой английский. Я имею в виду — когда вы приедете в Афины. Вы же пилот. По вашей работе вы должны располагать возможностью бывать везде. В один прекрасный день вы очутитесь в Афинах. И тогда мы скажем вам все.

Я швырнул окурком в козу на обочине.

— Запугивание? Это очень жестокое оружие.

Он улыбнулся.

— Хороший полицейский использует не весь арсенал. Он использует только необходимое оружие. Применительно к вам запугивание — это самое верное оружие. Да, в какое место вас подкинуть?

— В мой отель. Вы наверняка знаете.

Он кивнул. Остаток пути мы ехали молча.

Мне сказали, что на мое имя получена телеграмма от Хаузера, но Роджерс вскрыл её. Роджерса в гостинице не было. Было сообщение и от Хертера. Они с навабом хотели бы видеть меня в номере наваба в два часа.

Сейчас был час. Я позвонил и попросил, чтобы к телефону пригласили личного секретаря наваба. А если он в это время сидит у своего корыта и ест, то пусть его оторвут от этого занятия, потому что ему нужно поговорить со мной.

В конце концов Хертер подошел к трубке.

— Вам сообщили о моей просьбе? — спросил он.

— Да. Но ни в какие номера я не пойду. Встретимся в два часа в баре.

— Но не можем же мы обсуждать этого на публике! — возразил он.

— А я не собираюсь говорить с вами наедине. Если вам захочется обсуждать наши дела на улице, я согласен. Но я подумал, что вы предпочтете бар.

Он скрипнул зубами, но затем решил:

— Буду ждать вас в баре в два часа. Не могу сказать, состоится ли обсуждение.

— И это хорошо. Только вы, ребята, как следует все взвесьте. Имейте в виду, я предварительно осмотрю все там и, если увижу где-то на улице вас, Юсуфа или кого еще, я не приду в бар.

Хертер повесил трубку.

В номере может случиться всякое, когда тебе есть что терять. В баре же они вряд ли начнут размахивать пистолетами, нападать на меня, вырывать у меня драгоценности из карманов.

Я пошел в комнату, помылся, затем разложил драгоценности на кровати и в последний раз осмотрел их, попрощался с ними в интимной обстановке.

Потом я спустился вниз, пообедать. Телятиной, конечно.

 

22

До «Уаддана» я доехал на такси. Все это вызывало дополнительные расходы, но если мне предстояло быть целью, то уж лучше движущейся. Наружный вход в «Уаддан» представлял собой обычную дверь на почти плоской стене. Там на расстоянии выстрела не спрячешься. Я расплатился, быстро вошел внутрь и без пяти два был в баре.

Это было высокое, прямоугольное, тихое помещение между вестибюлем отеля и ресторанным залом. Бар находился по одну сторону главного прохода в отель, на небольшом возвышении. Там стояли маленькие столики, стулья, вдоль противоположной стены шли покрытые темной кожей скамьи. Окон в помещении не было. В баре царила атмосфера трезвости клуба избранных, в которой не слишком выделялся американский промышленник в клетчатой рубашке и пиджаке, в одиночку пивший виски в своем углу. В другом углу сидели наваб, Хертер и мисс Браун.

Я внутренне подготовился к встрече с ней — но, видать, недостаточно. Она подняла на меня глаза — и внезапно все в баре перестали существовать для меня. Была лишь одна Даира, высокая, миловидная, с длинными черными волосами и золотистой кожей — все это вместе составляло большую ошибку в моей жизни.

Потом она опустила глаза — и вновь стала мисс Браун. Такая же высокая и миловидная, но уже не моя.

Я подошел и сел на скамью у стены, спиной к стене.

Хертер взглянул на меня, на свои часы и обратился к навабу.

— А теперь не угодно ли вашему превосходительству, чтобы мы пошли в номер?

Их превосходительство кивнули.

— А теперь все прощайте, — сказал я.

Хертер резко вскинул на меня глаза. Мисс Браун медленно повернула голову, и я увидел удивление в её глазах. Она была снова одета в белое длинное платье простого покроя, простого, как лист машинописной бумаги. Я отвел взгляд в сторону.

Бармен суетился поблизости, ловя наши взгляды. Вот он поймал мой взгляд, и я заказал «cтрегу». Хертер подождал, пока он уйдет, а затем спросил, резко, но тихо:

— Здесь, на людях, мы не будем заниматься делами.

— Нет, в другом месте мы не будем этого делать. У меня с собой драгоценности, и у вас это первый и последний шанс получить их. Я слишком стар, чтобы затеивать игрища за запертыми дверями.

Хертер поднял голову и что-то прошипел. Я повернулся и увидел, что наша компания получила усиление в лице Анастасиадиса.

Он с улыбкой посмотрел на нас и сел к нам за столик, прежде чем кто-то успел пригласить его.

— Как приятно встретить вас здесь. А то эти дни в Триполи то и дело натыкаешься на этих невоспитанных нефтепромышленников. Вы не выпьете со мной?

Бармен принес мне «стрегу». Я спросил Анастасиадиса:

— Что будете пить?

— Сейчас моя очередь, я думаю, командир. Вы уже проявили любезность сегодня утром.

Он заказал пива.

Все молчали. Наваб разглядывал свой бренди, мисс Браун вообще никуда не смотрела, Хертер крутил в руках стакан, и по его виду можно было сказать, что ему не по себе в состоянии ниже точки кипения.

Анастасиадис улыбнулся.

Принесли пиво, он приподнял бокал, отпил и произнес:

— Тут, кажется, ещё один из ваших друзей, ваше превосходительство, прибыл в Триполи. Капитан Клей был настолько любезен, что представил меня этим утром очаровательной леди — мисс Бёрт.

Наваб поднял глаза. На лице у него я не заметил никаких эмоций.

— Со своими фотоаппаратами? — спросила мисс Браун.

— Я так думаю, — ответил Анастасиадис.

Он снова отпил пива, достал «Честерфилд» и положил в рот сигарету. Потом он вспомнил о своих манерах и предложил сигарету мисс Браун. Она взяла сигарету, остальные отказались.

Анастасиадис сказал:

— Для мисс Бёрт это большая честь — иметь объектом своего фоторепортажа такое известное лицо. Я думаю, она наделала очень хороших фотографий на Кире, с разбившимся там самолетом.

Хертер пристально смотрел на Анастасиадиса. Тот несколько раз безрезультатно щелкнул своей большой хромированой зажигалкой, потом, как бы извиняясь, предложил зажигалку мисс Браун, одновременно шаря у себя по карманам.

Мисс Браун взяла зажигалку, высекла огонь, зажгла сигарету и затем пренебрежительно бросила её на стол. По-моему, Анастасиадис почувствовал себя посрамленным. Он нашел наконец спички и закурил. Затем спросил:

— Вы давно знаете капитана Клея, ваше превосходительство?

Наваб, кажется, вздрогнул.

— Недавно.

— А-а. — Анастасиадис с досадой покачал головой. — Тогда вы не много знаете о нем. Странно. Никогда не подумал бы, что он так тесно связан с вами. Загадочная личность.

И он снова покачал головой. На лице наваба обозначилось беспокойство.

— Может быть, — вступил я в разговор, — вы не слышали, что его превосходительство недавно лишился личного пилота и своего самолета. Естественно, ему требуется нанять себе личный самолет для окончания своего путешествия.

Мисс Браун улыбнулась. Наваб явно почувствовал облегчение. Анастасиадис резко обернулся в мою сторону.

— Разумеется, — произнес он. — Я уверен, что капитан Клей вам очень подойдет. Но увы, — он снова повернулся к навабу, — капитан Клей не во всякий город может летать. Я думаю, ваше превосходительство не намерено лететь в Афины?

Наваб ничего не ответил. Я не мог понять, куда клонит Анастасиадис. Разве только он собирался внести раскол в ряды собравшихся? Но чего-чего, а раскола здесь и без него хватало.

Хертер произнес твердым голосом:

— Маршруты поездок его превосходительства — дело сугубо конфиденциальное.

— Конечно, — Анастасиадис развел руками. — его превосходительство свободен ехать, куда пожелает. Я лишь считал своим долгом информировать его кое о чем насчет капитана Клея, о чем он, возможно, не знает. — И криво улыбнулся в мою сторону. Затем он встал и спокойно оглядел всех. — Вы должны извинить меня. Было очень приятно.

Он нагнулся, взял со стола свою зажигалку, улыбнулся мисс Браун, оказавшись лицом к лицу с ней, и вышел.

Наступила долгая пауза, нарушаемая лишь шумным дыханием Хертера. Я потягивал «стрегу», курил и ждал, когда откроется базар.

Потом мисс Браун встала, загасила о пепельницу сигарету и сказала:

— Я пойду немного прилягу, Али.

Мы с Хертером вскочили в приступе галантности, наваб остался на месте. Я взглядом проводил мисс Браун до выхода. В баре и до того было тихо, а когда она выходила, в нем вообще остановилось дыхание. Бармен застыл, полируя бокалы, нефтепромышленник в углу замер с поднятым стаканом виски. Она вышла, и в баре восстановилась обычная тишина.

Я допил «стрегу» и прислонился спиной к стене. Хертер взглянул на меня, потом на наваба. Наваб взглянул на меня: мол, ход за мной.

Я достал из кармана один из перстней и подвинул его в их сторону по столу. Хертер прихлопнул его своей ручищей, словно пробегающего жучка, быстро огляделся, затем чуть приподнял руку и посмотрел на перстень.

— Вот мои верительные грамоты, — сказал я. — Я готов к обсуждению сделки.

Хертер убрал перстень со стола и положил его на место рядом с собой с невинным видом человека, засовывающего в карман десятитонный грузовик. Наваб через угол стола взглянул на перстень.

Хертер спросил:

— А где остальные?

— Здесь, — ответил я, — но я прежде хочу убедиться, что они наваба.

Хертер твердо произнес:

— Я думаю, вы не сомневаетесь, что они его превосходительства.

Я пожал плечами.

— Он потерял драгоценности десять лет назад в Тунгабхадре, а я нашел их на этой неделе в средиземноморском порту. Какие у меня основания связывать их с вами?

— Вы знаете, что этот Микис послал вас сюда с ними. И вы знаете, что это было сделано потому, что мы собирались приехать в Афины и найти их!

В голосе Хертера начала звучать медь боевой трубы, и наваб предостерегающе посмотрел на него.

Хертер медленно расставил руки и взялся за края стола. В какой-то момент я подумал, что он хочет поднять его и обрушить на меня. Но на самом деле ему просто нужно было за что-то ухватиться.

Наваб спокойно промолвил:

— Я уверен, мы сумеем убедить вас, что найденные вами драгоценности принадлежат мне, командир. — Он взглянул на Хертера. — Может, вы покажете командиру список?

Хертер медленно успокоился, по-прежнему не спуская с меня глаз, потом полез во внутренний карман пиджака и вытащил сложенный лист с отпечатанным на нем текстом. Наваб взял его, просмотрел и подвинул по столу в мою сторону.

— Возможно, вы сможете узнать по нему предметы, командир.

Это были две больших и плотно исписанных страницы. При беглом осмотре показалось, что это список предметов на шестьдесят, и на каждый было отведено по три строки описания. Я стал внимательно читать список с самого начала.

Это было интересное чтиво. Многое из перечисленного представляли собой массивные изделия из жадеита, усеянные драгоценными камнями: косметические сосуды, рукоятки кинжалов и ножны, украшения тюрбанов. В списке перечислялось с дюжину решетчатых золотых сосудов и предметов, украшенных рубинами, которые были, судя по названиям, бирманскими по происхождению. Оставалось пятнадцать других предметов: кольца, перстни, серьги и ожерелья. Три из них, два перстня и пара серег, были помечены жирными галочками, остальные лежали у меня по карманам.

Я спросил насчет галочек.

Наваб пояснил:

— Эти мы уже нашли.

Значит, это и были предметы, которые всплыли в Бейруте и с которых началась вся эта охота.

Я положил список на стол. Хертер по-прежнему не спускал с меня глаз, тяжело дыша. Ему невыносимо было, что я трогал список. К настоящему времени он ненавидел все во мне и в связи со мной, но более всего ему претило, что у меня есть что продать.

Я четко произнес:

— Помимо этого перстня у меня есть ещё один и ещё девять предметов. Я готов передать их на условиях, которые мы обсудили прошлым вечером.

Они переглянулись между собой, а я продолжал:

— Во-первых, пистолет.

Наваб сдержанно кивнул. Хертер вытащил «беретту» из кармана и положил его мне на скамью. Я взял пистолет и осмотрел его, не поднимая над столом. Похоже, что это пистолет Микиса. Правда, я не обратил внимания, какой номер был у того пистолета, но с какой стати ему не быть пистолетом Микиса?

Я извлек магазин — пустой. Я так и думал. Я достал из кармана рубашки три патрона калибра 7,65 миллиметра, которые остались в ящичке «Дака», вставил их в магазин, один дослал в патронник и сунул пистолет в правый карман брюк.

Теперь я мог бы тягаться с остальным миром на равных.

Я достал пригоршню сокровищ и под прикрытием стола передал их Хертеру. Он быстро рассортировал их и сказал:

— Здесь не все.

— Но у меня пока нет денег и писем, освобождающих Кена от подозрений.

Наваб снова кивнул, и Хертер достал из кармана новые бумаги и передал их мне. Я стал читать их, а Хертер тем временем проверял драгоценности.

В письмах было именно то, что мне нужно. Когда они будут в руках у Кена, навабу трудно будет раздуть обвинения против него.

Я скрытно передал Хертеру остальные драгоценности. Хертер резко поднял голову и отчеканил:

— Я думаю, они не в наилучшем состоянии!

Я пожал плечами.

— Они столько лет находились вдали от дома. А у меня они — лишь несколько дней. Так что — чем я-то виноват?

А виноват я был тем, что так хотелось Хертеру, вот и все. Но он ограничился только тем, что глазел на меня и рассовывал сокровища по карманам. Хертер никогда ранее не видел этих предметов, да и сам наваб не слишком хорошо помнил их. Все, что у них имелось — это отпечатанный на машинке список, а чтобы описать дорогое индийское ожерелье должным образом, нужно целую страницу. Любой мог бы вытащить из этих предметов каждый третий камень, и, если бы это было сделано со знанием дела, то Хертер ничего не понял бы, он лишь подозревал бы, что тут что-то не так, и только.

— Теперь деньги, — сказал я. — Я думаю, мы сошлись в цене.

На лице Хертера появилась кривая улыбочка.

— Мы передумали. Цена кажется слишком высокой. Возможно, мы оплатим расходы — за несколько галлонов бензина, но не больше того.

Наколол-таки он меня. Получил драгоценности, и все это им обошлось в два письма и подержанную «беретту». Прекрасный деловой подход.

Чего-то в этом роде я от них ожидал. Я встал.

— О'кей. Остальное я продам кому-нибудь еще. — И стал выбираться из-за стола.

Они обменялись быстрыми встревоженными взглядами, и Хертер сказал:

— Подождите.

Я подождал.

Хертер спросил:

— У вас есть ещё драгоценности?

Я улыбнулся ему своей самой открытой и очаровательной улыбкой.

— Конечно. Это я принес для пробы. Теперь я вижу, что вы, ребята, не соблюдаете ваши обязательства, и продам их ещё где-нибудь.

Наваб открыл было рот, чтобы взять на себя ведение беседы, затем передумал и уставился на свой стакан с бренди.

Хертер угрожающе произнес:

— Есть Юсуф…

Я наклонился к нему и широко улыбнулся.

— Как же, присылайте, — я похлопал рукой по карману с «береттой». — Я пришлю вам его обратно в красивой упаковке. И потом все будут спрашивать, как же это могло такое случиться с таким приятным ливийским парнишкой, который связался с навабом.

Наваб заморгал. Затем он нетерпеливо помахал рукой и сказал:

— Сядьте. Давайте поговорим об этом.

— Только вначале деньги, иначе ничего не выйдет.

— Мы заплатим вам.

Я все стоял и ждал.

Наваб кивнул Хертеру. Хертер полез в другой карман и достал пачку купюр. Он отслоил от пачки несколько купюр, от чего она на вид не стала тоньше, пачку запихнул обратно в карман и передал мне деньги. Я сел и сосчитал их.

Там оказалось 9 тысяч долларов и 22 тысячи швейцарских франков весьма близко к 5 тысячам фунтов. Я убрал деньги в карман.

Оба с подозрением смотрели на меня. Я привалился к стене и засунул руки в карманы.

— Значит, вы, ребята, всегда делаете бизнес вот таким образом? — Оба промолчали. Тогда я сказал: — Я хотел бы дать вам парочку добрых советов.

Хертер произнес:

— Его превосходительству не нужны ваши советы.

— Но у меня есть качества, о которых вы ничего не знаете. Я человек, который только что наколол вас на пять тысяч фунтов. И если у вас есть мыслишки насчет вернуть их обратно, — у Хертера были: он начал приподниматься над столом, как джин из бутылки, — то помните, что вы мне продали пистолет, и рука у меня сейчас лежит на нем.

Я действительно держал руку на пистолете.

Хертер произнес:

— Пистолет незаряжен.

Но тут же вспомнил, что это не так, и медленно, очень медленно стал садиться на свое место, разрывая меня глазами на мелкие кусочки и растаптывая их.

Я продолжал:

— Благодарю вас. Вот мой совет. Иметь дело с краденными драгоценностями — которыми являются данные сокровища — это дело профессионалов. А вы, ребята, всего лишь любители, и вы это доказали. Вам не приходило в голову, что, стой от вас на расстоянии плевка человек, который держит у себя остальные драгоценности, он давно пробил бы вам головы, не успев с вами поздороваться? Вам не приходило в голову, что если бы вы затеяли подобный обман ещё с кем-то в Триполи, то давно получили бы нож в живот.

Я набрал в грудь воздуха и продолжал:

— И ещё насчет этой ерунды — затеяли торговлю со мной из-за пистолета. Вы не имеете никакого представления о законах, имеющих отношение к доказательствам. Неужели вы не понимаете, что если бы с помощью этого пистолета мне могли что-то инкриминировать, то он был бы самой последней вещью, которую я когда-либо взял бы, рискуя при этом, что его найдут у меня?

— Купили же, — промолвил наваб.

— Мне нужно было иметь при себе пистолет, а я не хотел привлекать к себе внимание, слоняясь по Медине в поисках пистолета. Не думайте, что я собираюсь выбросить его: это же пистолет. И он ничего не доказывает.

Он действительно ничего не доказывал. Микис наверняка позаботился о том, чтобы по «беретте» нельзя было выйти на него. Пистолет не служил также доказательством и того, кто убил Микиса. Он был не слишком умен — хотя бы потому, что дал себя застрелить, — но он был вполне профессионален, чтобы не иметь дела с оружием, зарегистрированным на его имя.

— У вас, ребята, — продолжал я, — одно преимущество. У вас нет опыта, контактов, даже элементарного для вашей работы знания законов, но зато у вас есть деньги. Так что если кто-то предложит вам продать остаток сокровищ — покупайте. Не спорьте, не пытайтесь обжулить или выменять на оружие. Просто возьмите и выкупите. Вы можете себе это позволить. — Я встал. Правда, не знаю, где вы выиграете, где проиграете. Если вы были настолько бесшабашны, что они ушли у вас из-под носа в первом же городе, то и дома с вами может случиться то же самое. Так что стоит ли рисковать и носиться за ними?

Наваб внезапно улыбнулся и на своем оксфордском сказал:

— Мне просто нравится иметь то, что мне принадлежит, командир. А это это так разгоняет скуку.

— Что ж, это ваше дело. Я думал, что есть и другие пути.

Я кивнул им и вышел, оставив Хертера наедине с его раздумьями, каким из сотни способов он хотел бы уничтожить меня.

 

23

В отель я вернулся около половины четвертого. Пока что у меня не было никаких дел. Я разобрал «беретту», проверил и почистил, потом посчитал ещё раз деньги, затем взял брюки от моего летнего костюма и посмотрел на колено, которым упал на асфальт, прячась прошлым вечером от Юсуфа, и обнаружил, что он вполне в порядке, за исключением темного пятна крови. Я отстирал это место и повесил брюки на ветру, чтобы просохло колено.

Потом я посмотрел на деньги и на пистолет. Их в бензобак не засунешь. Засунуть-то можно, но потом пользоваться нельзя будет. В конце концов я рассортировал все это по карманам и спустился в бар.

Роджерс сидел там, все пытаясь увидеть свое будущее в бокале пива и не радуясь тому, что видел в нем.

Я взял пива и прошел с ним к его столику. Он взглянул на меня безо всякого энтузиазма.

— А вот и я, — сказал я. — Я бегаю, мотаюсь как ненормальный по делам фирмы, а ты на меня волком смотришь, будто я оба винта от самолета просадил.

— А на самом деле нет? — с кислой миной спросил он.

— Такой молодой и такой нытик! Спокойно, вот увидишь, все будет хорошо. Коммерческая авиация — это тебе не просто по небу плавать. Тут и переговоры, и всякие сделки, договориться надо кое с кем — короче, это бизнес. Так что ни о чем не заботься, у Джека Клея все на мази.

— Нас же выгонят с работы.

— Чепуха. Нас ещё повысят. Хаузер ещё купит нам новые галуны на фуражки.

Роджерс пожал плечами.

— А как там «Дакота»?

— Хороша как никогда. Я сегодня сделал ей прокрутку. Так что пей на здоровье и возьми еще.

— Ты уже спустил все деньги, которые мы получили за Саксос от наваба?

— Если и спустил, то вернул в десятикратном размере.

Мне захотелось бросить перед ним на стол последнюю пачку, которую я получил, но потом я подумал, что бар — не самое подходящее место для этого.

Он пристально и грустно посмотрел на меня, потом резко отодвинул стул и ушел. С его точки зрения, в последние несколько дней я вошел в штопор и продолжаю падать.

Мне хотелось объяснить ему, чем я занимался, но это все равно не исправит его мнения о моих делишках.

Я сидел, потягивал пиво и пытался отгадать, что теперь предпримет наваб. А ведь что-то он сделает: по его мнению — и Хертера, — я, в некотором роде, провел их, заставив сдержать собственное слово. Им захочется отомстить мне.

Они могут подослать Юсуфа по мою душу, или может заявиться сам Хертер. А то придут с драгоценностями в полицию и скажут, что я где-то прячу остальные. Я надеялся, что они прибегнут к логике, прежде чем действовать. Если они поднимут слишком большой шум, придадут этому делу повышенную гласность, то остатки сокровищ уйдут глубже под землю ещё на десяток лет.

Если бы они были просто мошенниками, я чувствовал бы себя спокойнее. Мошенник — преуспевающий — это бизнесмен. Он может оторвать тебе голову, но только если это в интересах дела. Его поступки поддаются логическим объяснениям, и, зная это, можно не дать ему причин, из-за чего он оторвал бы тебе голову. А от любителей всего можно ждать.

Я допил пиво, поймал такси и поехал в аэропорт.

В аэропорт я приехал без чего-то пять, поменял несколько долларов и заказал, чтобы заправили самолет. Потом я послонялся по аэропорту и купил инструмент — вместо того, что у меня украли в Мехари. Я погонял двигатели, проверил, нормально ли меня заправили, когда приземлился «Пьяджо».

Вел машину он. Самолет сел красиво, как чайка, затем свернул с посадочной полосы и покатил за дальние ангары. Я заглушил двигатели и пошел в ту сторону.

Когда я подошел, Кен договаривался насчет заправки. Мы кивком поздоровались, и я оставил его заниматься своими делами, а сам пошел взглянуть на «Пьяджо».

«Пьяджо» был поменьше «Дакоты», имел высокорасположенное крыло и трехколесное шасси, которое позволяло ему держаться низко и ровно и делало самолет ещё меньше. Но фюзеляж у него был толстенький, как у откормленного кота.

У «Пьяджо» были двигатели толкающего типа, с винтами позади крыла, в темноте об этом не следовало забывать. Я обошел самолет и открыл левую дверь кабины, что располагалась перед крылом.

Прав я был, что у наваба полно дома нетронутого богатства и без украденных драгоценностей.

В пилотской кабине свободно поместилось бы восемь человек, но приспособлена она была для четверых. Два кресла были обращены вперед, два в сторону хвоста, все покрытые пятнистой кремовой кожей, каждое имело серебряную пепельницу и откидные столики, прилаженные к ручкам кресел, чтобы можно было выпить в полете. Верх и бока до самых стекол кабины были покрыты шелком, а ниже шли полированные панели. На стеклах имелись зеленые бархатные занавески с золотистыми шнурами.

Я без тени благоговения влез в кабину и чуть не запутался в темно-золотистом ковре. Справа — в сторону хвоста — между двух кресел находилась дверь, она была открыта. Я посмотрел внутрь: буфет с одной стороны, шкафчик и стойка впереди, слева — туалет. И все покрыто темной фанеровкой.

Я посмотрел на переднюю часть кабины. Оба пилотских кресла никак не отделялись от остальной кабины, разве только бархатной занавеской, которую можно было задернуть, чтобы пилотам не мешал яркий свет в остальной части кабины. Сами пилотские кресла были несколько поменьше, не совсем пилотские, а больше похожие на кресла в салонах бизнес-класса, но покрытые той же кремовой кожей. Приборная панель была отделана кожей потемней, по верху по всей ширине шла мягкая подушка — смягчить удар головы при нештатной посадке. Над каждым циферблатом имелся маленький серебряный козырек и подсветка. Кнопки, ручки, тумблеры, выключатели были сделаны из слоновой кости.

На меня этот простор и богатая отделка производили впечатление нереальности. Такие вычурные украшательства делали на старых спортивных «роллс-ройсах», но не в современном самолете. А может, это просто дело привычки. Я вырос на самолетах, в которых простор создавали для пассажиров, для приборов управления, и только после этого стали думать, куда бы приткнуть пилота.

Я потянулся к полукругу штурвала, когда открылась вторая дверца рядом с местом второго пилота.

— Ты, мальчик, не балуйся там ручками, — услышал я голос Кена, — мы, летчики, ох как этого не любим.

— Цветного телевизора жалко не хватает, — заметил ему я. — Я, знаешь, такой человек, что не могу летать на самолете, где нет цветного телевизора.

Он улыбнулся и вошел в кабину.

— Зато у нас есть холодильник. Сделать тебе виски со льдом?

— Я расценю это как стремление угодить мне.

Я встал, отошел в конец кабины, сел в кресло, обращенное назад, и стал смотреть, что делает Кен. Он прошел в буфет. Холодильник там действительно был — маленькая дверца под столиком, которую я не заметил.

— А что, этот королевский будуар ещё и летает? — спросил я.

Пришел Кен с двумя массивными стаканами.

— Ты ж видел его в воздухе, как он тебе? — Он дал мне стакан и сел в пилотское кресло по диагонали от меня. — Это пусть тебя не обманывает кожа, вышитый шелк, фанеровка. Обычная кожа, тряпье и пластик. А дальше все настоящее. — Он пальцем показал наружу, в сторону двигателя. — Два плоских шестицилиндровых «Лайкоминга» с нагнетанием, я из каждого на взлете выжимаю по триста сорок лошадиных сил. Покажи мне ещё самолет, который с шестью пассажирами отрывается от земли через двести ярдов.

— Да ещё с бутылкой виски, да со льдом, — добавил я.

Кен улыбнулся, мы выпили. Наваб явно считает, что хорошее виски весит ничуть не больше плохого.

— Я тебя понимаю, — сказал я. — Может, у меня все это потому, что я слишком долго был слишком беден.

— Хорошая мысль, запиши мне.

Выпили за хорошую мысль. В кабине было тепло, но не жарко, машина недолго стояла на солнце. Снаружи работала бригада заправщиков, двигались они, как сонные мухи. Кен достал сигареты, но, увидев заправочную команду, убрал их.

— Как там Ширли? — поинтересовался он.

— Я её больше не видел.

Он кивнул и сделался серьезным.

— Я все ещё хотел бы… А, сам не знаю чего.

— Ладно, не говори. Я знаю. — Я сделал большой глоток, а потом сказал: — Я тут сделал одно дело, пока тебя не было.

Он резко поднял голову и хмуро взглянул на меня.

— Я надеюсь, ты не натворил тут глупостей, пока дядя Кен был в отлучке?

— Это как посмотреть. Ты лучше выслушай, сейчас я тебе все расскажу.

Он медленно кивнул.

— Давай, рассказывай.

— Я заключил сделку с навабом и вернул ему драгоценности. — Кен оцепенел, а я продолжил: — Одна из вещей, которые я получил взамен, это пара писем. — Я достал их из кармана и передал Кену. — Думаю, ты слез с крючка. Он не может ничего выдвинуть против тебя. Ты теперь можешь снова жить на легальных условиях.

Он пробежал по бумагам.

— Но линчевать они меня могут. Скажем, там, в Пакистане.

— Это они могли и так и так сделать.

Кен убрал бумаги в карман.

— Надеюсь, ты получил не только это?

— Может быть, эти письма важнее, чем ты думаешь. Я лично нахожу это большим делом — свободно передвигаться по земле. Особенно при нашей работе.

Он усмехнулся.

— Свободно? С каких это пор?

Я пожал плечами.

— Ну, скажем, до какой-то степени. Все равно и это важно. Да, у меня действительно есть кое-что еще. Около пяти тысяч фунтов в долларах и швейцарских франках. И пистолет.

Он с удивлением смотрел на меня.

— Пять тысяч? Пять?! Господи!

— Наваб дает вознаграждение пять процентов. Я получил меньше из-за пистолета и других вещей.

Кен по-прежнему не сводил с меня удивленного взгляда.

— Представляю, что это за пистолет должен быть, — огорченно произнес он.

— Так получилось, что он мне нужен был. Он того стоит. Да ещё я взглянул на список утраченных предметов. Они не хотели мне его показывать, но вынуждены были.

— И ты теперь удовлетворен?

— Кажется, да. Теперь я знаю, где находятся остальные драгоценности.

Внутри кабины было очень тихо. Шум, производимый бригадой заправщиков, здесь заглушался и казался очень далеким. Бензозаправочная машина завелась и уехала.

Кен проводил её глазами, потом достал из кармана сигареты и предложил мне.

— Откуда ты знаешь? Ты действительно уверен? Почему?

— По логике вещей. Этот список показывает, что предметы, которые добыл я, вместе с предметами, выплывшими в Бейруте, являются частью всех тех ожерелий, серег и тому подобных вещей, которые были украдены. Все эти вещи с камнями и жемчугами составляли одну группу. Прочее же — драгоценные камни по резному жадеиту, нефриту или золотые работы. Это были оригинальные произведения мастеров.

— Ну и?

— Вот представь себе, что все это у тебя на руках. Что ты постараешься сбыть в первую очередь?

Он выпустил струю дыма под узорчатый потолок.

— Кажется, я начинаю понимать: ожерелья и все такое. Камни — их легко вытащить, поменять огранку. Жадеит и золото — это будет потруднее сбыть подпольно, конечно.

— Именно в первое время. Более половины стоимости жадеита и золота зависят от их резьбы или отливки, и это сделает их слишком легкими для идентификации. Что ж, хорошо, значит, ты придерживаешь их до тех пор, пока не будешь на все сто уверен в рынке сбыта. Первым делом ты пошлешь несколько предметов — скажем, штуки три — и посмотришь, надежного ли ты нашел себе покупателя. Так и выплыли в Бейруте те предметы, которые они нашли. Потом ты пошлешь остальное из того, что легче сбыть. Последними пойдут жадеит и золото. Мы вторглись во вторую стадию.

Кен нахмурил брови.

— Значит, остальное — где-то в Афинах или около? А у тебя что, есть какие-нибудь соображения — где?

— Не в Афинах. Микис нажил беду, когда попытался отослать то, чему надо было дать полежать. Все эти сложности — послать в Бейрут через Триполи, потом с караваном — явились результатом паники. Он думал, что наваб контролирует прямой путь на Бейрут. Если бы у Микиса было ещё что-нибудь — он и то послал бы тоже. Но у него больше ничего не было. Остальное — там, куда оно прибыло. На острове, где разбился самолет.

Он выдвинул маленькую серебряную пепельницу из подлокотника и медленно потушил сигарету. Затем он поднял голову, и на сей раз в глазах у него появился блеск и еле заметная улыбочка на лице. Он тихо спросил:

— Когда взлетаем?

— Завтра в девять тебя устраивает? Полетим на «Даке». Сесть можно на проселочной дороге на Саксосе. А до Киры — полчаса на лодке.

Кен кивнул:

— Считай, что ты нашел себе нового второго пилота.