После сцены с Кларой Ида была абсолютно не готова к еще одному поединку — с Тедом Паркером. Она демонстративно прошла мимо, стараясь не смотреть на него.

— Уходи! — сердито бросила она на ходу. — Я не хочу говорить с тобой.

— Жаль. Нам есть что сказать друг другу.

— Нет, нечего! — с детской обидой в голосе возразила она.

Уезжая от Клары, Ида чувствовала себя такой измученной и разбитой, что мечтала только об одном: поскорее вернуться домой и расслабиться. Теперь же, увидев Теда, она ощутила, как у нее звенящей струной натягиваются нервы, воздух застывает в легких, в каком-то неясном ожидании ускоряется пульс. Каким бы удивительным это ни казалось, но, по-видимому, некая часть ее существа радовалась встрече с Тедом Паркером!

Ида не была наивна или слепа. Она прекрасно понимала, что все это значит. Ее физически тянет к мужчине, которого ей следовало бы остерегаться.

Только этого не хватало! Ида твердо знала, что не может позволить себе роскошь поддаться этому неразумному и опасному влечению. Решив не обращать на Теда внимания, она прошла через гараж к двери в мастерскую. Неожиданная мысль заставила ее обернуться:

— Как ты попал сюда?

— Я вошел следом за твоей машиной.

Он ни капельки не чувствовал себя виноватым и явно не собирался уходить. Ида нахмурилась, раздраженная его дьявольской самоуверенностью и злясь на себя за то, что ей не удалось остаться равнодушной. Он выглядел донельзя привлекательно в темной рубашке с расстегнутым воротом и свободном льняном пиджаке от Армани. Но Ида сейчас была совсем не в том настроении, чтобы жаждать общения с привлекательным мужчиной. Особенно с таким, у которого, кроме привлекательности, есть еще пугающий довесок в виде мозгов и амбиций.

— Ты напрасно теряешь время, — повторила она, сердито глядя на него. — Нам не о чем говорить. Уходи, Тед. Наверняка Алан надавал тебе массу других поручений.

Тед был слишком умен, чтобы отвечать на подобные выпады. Прислонившись к капоту ее подержанного «сатурна», он скрестил на груди руки и вежливо улыбнулся.

— Алан не посылал меня. Он даже не знает, что я здесь. А ты могла бы и пригласить меня войти.

— Зачем? С какой стати?

— Я прочел отчет о вскрытии Элис Хорн. Той, которая безвременно оставила этот мир двадцать второго апреля тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года.

Страх мурашками пробежал по коже Иды, заставив ее похолодеть. Она прижалась ладонями к двери, инстинктивно ища опору.

— Полагаю, это было интересное чтение, — сказала она, безуспешно пытаясь казаться равнодушной.

— Захватывающее! Ты ведь знаешь, что бедная Элис разбилась. Множественные переломы костей, ожоги лица и рук.

— Да, я знаю. Мне пришлось опознавать тело. — Ида прислонилась к двери плечами, охваченная тяжелыми воспоминаниями. — Мы почти год вместе снимали квартиру.

— В отчете об этом тоже сказано. Ида Мэрфи, соседка погибшей, упомянутая в качестве лица, проводившего опознание тела. Как я догадываюсь, это была ты?

— Да, это была я. — Она вздрогнула от непрошеных воспоминаний, боясь даже думать о том, как много ему удалось выяснить. — Послушай, Тед, мне некогда. В отличие от большинства твоих знакомых, мне приходится самой зарабатывать на жизнь. Ты действительно считаешь, что в этом разговоре есть какой-то смысл?

— Разумеется. Я проделал весь этот путь из Флориды именно для того, чтобы поговорить с тобой.

— Ну и ну! Раз Алан тебя не посылал, значит, ты не мог воспользоваться его реактивным самолетом. То есть ты прилетел обычным регулярным рейсом, и причем без всякой причины.

— Я так не считаю, — возразил Тед. Он говорил мягким, негромким голосом, но Иде хотелось повернуться и убежать куда-нибудь далеко-далеко. — Я полагаю, у меня есть замечательная причина быть здесь. Вот она. Согласно отчету следователя, рост Элис Хорн после смерти был пять футов и пять дюймов.

— Обычный средний рост женщины, — сказала Ида. Интересно, заметил ли Тед, скольких усилий ей стоит отвечать с вежливо-равнодушным видом, не показывая других эмоций. — Какое это может иметь значение?

Взгляд Теда пронзил ее насквозь, до костей.

— Элис Хорн была ростом в пять футов и восемь дюймов, когда проходила медицинский осмотр перед поступлением в колледж. Она все еще была такого же роста, когда ездила со своей матерью заказывать кожаное пальто за неделю до своего исчезновения. Но почему-то, когда она умерла в Нью-Джерси менее чем два года спустя, ее рост оказался всего лишь пять футов и пять дюймов. Разве это не любопытно? Можешь ты объяснить, как получилось, что она потеряла три дюйма? Она должна была уменьшаться в росте больше чем на дюйм в год. — Он посмотрел на нее с улыбкой хищника, выследившего жертву. — Мне крайне интересен ваш ответ, мисс Мэрфи, — сказал он, нарочито подчеркнув голосом последние слова.

— Понятия не имею. — Она повернулась, чтобы открыть дверь, надеясь, что он не заметит, как она дрожит. — Я могу только догадываться, что следователь допустил ошибку в измерениях. Такое случается.

— Возможно. Но этот отчет делал стажер, и каждое измерение было проверено окружным следователем. Вы думаете, что они оба ошиблись, мисс Мэрфи?

— Я не знаю! И вообще не понимаю, зачем ты рассказываешь мне все это. Может быть, ошибся не следователь. Ошибку могла сделать машинистка, когда вносила данные отчета в компьютер.

— Возможно. — Тед схватил ее за руку в тот момент, когда она собиралась вставить ключ в замок. — Но, возможно, мисс Мэрфи, мой интерес вызван тем фактом, что я оцениваю ваш рост как раз в пять футов и восемь дюймов. Точнехонько рост Элис.

— Убери от меня свои руки! — Иду уже не заботило, какое впечатление она произведет. Ей хотелось лишь побыстрее скрыться за дверями мастерской. И остаться одной, без Теда. — Твои обвинения не обоснованны. Это смешно. Это безумие. Ты просто сошел с ума!

— Я никого ни в чем не обвинял, — сказал Тед пугающе спокойным голосом. — А что пришло в голову вам, мисс Мэрфи?

— Ради Бога, не называйте меня так язвительно «мисс Мэрфи»! — Во время спора с Кларой Ида ни разу не повысила голоса, но сейчас она кричала. Ее трясло. Тед не имеет никакого права вторгаться в ее частную жизнь после того, как она отказалась от притязаний на наследство Хорнов! Ее жизнь — это ее личное дело, и Теда совершенно не касается.

Изо всех сил выдернув руку, Ида оттолкнула его и вставила ключ в замок. Сейчас она войдет и захлопнет за собой дверь. И, если Тед не поспешит отойти в сторону, стукнет его дверью по носу! Ха! Пусть совершенство его профиля немного поубавится! От этой приятной мысли она почти успокоилась.

Войдя в мастерскую, Ида бросила беглый взгляд на верстак — первая инстинктивная реакция по возвращении домой. Посмотрела снова и остановилась как вкопанная, забыв о том, что собиралась захлопнуть дверь. У нее перехватило дыхание. Она забыла даже о Теде, с ужасом глядя на представшую перед ее глазами картину разрушения. Вместо четырех тяжелых хрустальных ваз, стоявших в ожидании гравировки, и серии небольших ограненных пресс-папье перед ней были сотни тысяч осколков, лежащих маленькими аккуратными кучками посредине верстака.

— Что это? — спросил Тед, тихо войдя в мастерскую следом за ней.

Потрясение Иды было так велико, что она даже не пыталась протестовать, когда он сочувственно обнял ее за плечи.

— Моя работа, — произнесла она. — Я не могу поверить в то, что он уничтожил мою работу!

Одного взгляда было достаточно, чтобы оценить серьезность потерь.

— Кто это сделал? — спросил Тед. — Кто мог сделать такое?

— Пол. — Она сказала это, не раздумывая. В нормальной ситуации внутренний цензор не позволил бы ей сделать такое признание. Но сегодня был тяжелый день, а перед ним было несколько тяжелых недель, и защитные силы Иды были почти исчерпаны.

— Но почему?

— Ты знаешь почему. — Ида была слишком потрясена, обижена, расстроена, чтобы следить за тем, что говорит. — Он разозлился из-за того, что произошло во Флориде. Из-за того, что я рассказала тебе в ночь пожара. Таким способом он решил отомстить.

— Мне совсем не хочется защищать этого типа, но почему ты так уверена, что это сделал он? Он что, угрожал тебе?

— Прямо — нет. — Она, разумеется, не восприняла серьезно сказанные по телефону слова, что он убьет ее. А возможно, — стоило. С коварной интуицией Пол понял, что уничтожение результатов ее труда почти такое же жестокое наказание, как смерть. — Он преследовал меня от самого Клариного дома. Его машина висела у меня на хвосте. Я уверена, что он хотел, чтобы я его заметила.

Иначе он бы держался на пять-шесть машин позади, добавила она про себя.

— Ты думаешь, что таким образом он хотел дать тебе понять, кто это сделал? И это единственная причина, по которой ты его подозреваешь?

— Это в стиле Пола, — сказала она, покусывая губу. — Я знаю, что это сделал он, но я не настолько сошла с ума, чтобы заявлять о нем в полицию.

— Посиди здесь. Надо проверить остальные помещения, — сказал Тед.

Он усадил ее в кожаное кресло, освещенное послеполуденным солнцем. Ида безучастно наблюдала, как он осматривает ее квартиру.

— Кажется, ничего больше не разрушено, — сказал он, возвращаясь после краткого обхода. — Насколько я могу судить, он не тронул то, что не имеет отношения к твоей работе, но оборудование он, кажется, повредил.

Ида машинально посмотрела на ряд стеклодувных трубок у противоположной стены и плавильную печь. Сейчас печь стояла холодная и безжизненная, но во время работы температура в мастерской поднималась почти до сорока градусов. Затем ее взгляд переместился к железному столу, который использовался для прокатывания расплавленного стекла, и к верстаку с гравировочными дисками. Даже с этого расстояния она смогла увидеть, что медный диск перекошен и что по крайней мере две из стеклодувных трубок помяты.

— Он поломал кое-что из оборудования, но это не так важно, — сказала она. — Все, что надо для замены, — это деньги. А их я как-нибудь достану.

Произнося эти слова, она ожидала услышать в ответ язвительное замечание, но он по каким-то причинам предпочел промолчать. Плотно сжав губы, он подошел к верстаку и посмотрел на кучки стекла.

— Ты можешь переплавить это и использовать снова или придется все выбросить?

— Придется выбросить, — сказала она. — Разные изделия требуют разных добавок, которые вводятся в расплав. Он разбил хрусталь и смешал его с цветным стеклом. Я не могу использовать эти осколки.

Тед нахмурился.

— Где ты держишь совок и веник? — спросил он. — И еще нужно ведро для мусора или что-нибудь, куда можно было бы сложить осколки. Пластиковый пакет не годится, он порвется.

— Сейчас все принесу.

Нет никакого смысла сидеть и переживать. Пол уничтожил месяц ее труда, разрушил ту энергию, которую она вложила в эти вещи. Ну и что из этого? Другие причинили ей гораздо больше вреда, имея на это гораздо меньше причин, а она выжила. Решив отбросить сентиментальную жалость к себе самой, Ида встала и направилась в кухню, которая не была отдельным помещением, а просто занимала угол, отгороженный от мастерской тремя шкафчиками. Она остановилась перед раковиной, все еще настолько подавленная потерей, что на мгновение забыла, где у нее лежат веник и совок.

Она оглядела кухонные шкафы, пытаясь вспомнить. Когда ее взгляд упал на угловой буфет, в ней вспыхнула искорка жизни. Может быть, Пол разбил не все? Они никогда не обсуждали ее привычек, связанных с работой, которой он, впрочем, не интересовался, и вряд ли мог подозревать, что она хранит законченные работы в одном из кухонных шкафов. С надеждой она открыла дверцу буфета.

Слава Богу! Ида задрожала от волнения.

— Они здесь! — воскликнула она, поворачиваясь к Теду. — Смотри, эти он не нашел!

Ида показала на полки буфета, где стояло полдюжины ваз. Ее лицо расплылось в широкой улыбке. Она засмеялась: радость от того, что эти работы уцелели, заставила ее почти забыть о потере тех незавершенных вещей.

Тед широкими шагами подошел к ней, улыбаясь почти так же широко, как она.

— Ну вот и отлично! — сказал он, победно поднимая ладонь для приветствия. — Просто замечательно. — Он остановился перед буфетом и вдруг резко изменился в лице.

— Что с тобой? — спросила Ида. — Что случилось, Тед?

— Ничего. — Его голос звучал хрипло. Не отрывая взгляда от полки с ее завершенными работами, он попросил: — Покажи мне то, что тебе нравится больше всего.

Ей не пришлось долго думать. Она осторожно взяла широкую вазу в форме чаши, чувствуя ее приятную тяжесть в своих руках и нежно касаясь кончиками пальцев крошечных впадинок и выступов узора, который она выточила с такой любовью. Эта вещь была ее радостью и гордостью. На поверхности хрустальной вазы был выгравирован зимний пейзаж, навеянный воспоминаниями раннего детства. Покрытые снегом сосны карабкались вверх по бокам вазы, бурлящий между скал ручей извивался через лес вокруг ее основания. Крохотные звездочки сверкали бриллиантами в ночном небе, и неземным блеском сияла полная луна.

Хрусталь был кристально чист, без цветовых добавок. Ида выгравировала рисунок, шлифуя и обтачивая поверхность так, что матовые непрозрачные участки и тончайшие линии создавали иллюзию глубины и объема. Вещь была технически совершенна, но Ида любила ее не за это. В этой вазе она наконец достигла того, о чем мечтала: ей удалось создать нечто, что не было просто изображением зимнего леса в Нью-Гэмпшире. Глядя на пейзаж, она чувствовала, что смогла ухватить душу морозной ночи в заснеженных горах, когда небо кажется бесконечным и целый мир, затаив дыхание, ждет рассвета. Она изобразила темную, безмолвную ночь, без единого видимого намека на присутствие человека или животных, но каким-то образом создавалось впечатление, что в глубине леса прячутся белки и олени, зайцы и бурундуки, чтобы с восходом выбежать навстречу греющим лучам зимнего солнца.

Ида еще никому не показывала эту вазу — даже Кларе, хотя та была признанным критиком ее работ. Отчасти она была рада, что Тед будет первым, кто увидит ее. Она поставила вазу на темно-синюю гранитную поверхность кухонного стола и отступила назад. Ида знала, что вещь хороша, но ей хотелось, чтобы Тед выразил нечто большее, чем просто восхищение. Ей не нужны были вежливые похвалы. Она хотела, чтобы он оценил ее работу сердцем, уловил холодную чистоту ночи и неясное предчувствие конца зимы. Чтобы он ощутил то же, что и она, когда создавала этот рисунок.

Тед долго молчал. Потом прикоснулся к вазе и медленно провел пальцем вдоль линий, создававших иллюзию пенящейся воды в ледяном потоке.

— Вот за этой скалой в норке прячется зайчик, — сказал он, указывая на тонкие очертания берега. — Я знаю, он там, ждет, когда наступит утро. Тогда он проснется, будет резвиться, шалить и радоваться, что скоро зиме конец.

То, что он разглядел скрытую жизнь в кажущейся пустоте, потрясло и одновременно обрадовало Иду. Она не могла допустить, чтобы он понял, как важна для нее его реакция на эту вещь, и потому отвернулась, обхватив себя руками, как будто желая защититься.

— Ида, прости меня, — произнес за ее спиной Тед осипшим от смущения голосом. — Я не хотел тебя обидеть. Эта вещь очень красива, она действительно великолепна. Извини меня за мое невежество. У меня не было особых возможностей изучать искусство, поэтому моя реакция на твою вазу была чисто инстинктивной. Прости, если я сказал какую-то глупость.

— Это не глупость.

Ида с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. Из-за ссоры с Кларой, попытки Пола разгромить ее мастерскую и неожиданного приезда Теда она чувствовала себя так, как будто провела несколько последних часов, балансируя на проволоке над ямой, кишащей змеями. Находясь в таком, мягко говоря, несколько взбудораженном состоянии, она боялась, как бы не сказать чего-нибудь лишнего. Каждый раз, разговаривая с Тедом, она сообщала ему о себе больше, чем следовало.

Тед обнял ее сзади за плечи. Сквозь тонкий муслин летней блузки она почувствовала тепло его рук, которое начало медленно проникать сквозь ее кожу, растекаться по телу, пока не достигло того глубоко спрятанного кусочка льда, внутри которого затаились обида и печаль ее воспоминаний. Чувство вины и горечи на мгновение всколыхнулось и снова улеглось, как будто тепло его ладоней было бальзамом, успокаивающим боль. У нее вырвался вздох облегчения, стон отчаяния, всхлип желания.

— Что с тобой? — спросил он нежно. — Я тебя обидел?

Иллюзия целительного прикосновения его рук оказалась слишком хрупкой, чтобы выдержать вмешательство голоса. Она вздрогнула, как будто он дотронулся до обнаженного нерва больного зуба.

— Я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне, — сказала она, считая, что должна это сказать. Но не успела она договорить, как поняла, что это ложь. Просто ей захотелось испытать глубину своей боли и способность Теда успокоить ее. — Тед, у нас ничего не получится.

— Получится, — проговорил он, прижимаясь щекой к ее шее. — Я обещаю, что все получится. С моей стороны это уже получается.

Ида невольно расслабилась в ответ на нотку юмора в его голосе, и он, воспользовавшись этим, привлек ее к себе, прижавшись сзади всем телом. Она почувствовала его возбуждение. Странно: прежде подобная реакция на нее мужчин вызывала лишь резкое отталкивание. Теперь же сознание того, что он хочет ее, оказало на нее совершенно неожиданное действие. Жаркая волна прокатилась внутри, и, когда его руки обвились вокруг нее и тяжесть ее грудей легла в его ладони, она уже не могла понять, чувствует она трепет его тела или своего собственного.

Как давно это было, подумала она. Должно быть, поэтому я так ужасно хочу его.

По правде говоря, ей вовсе не хотелось ни о чем думать, объяснять себе эти чувства, которые казались такими новыми, неповторимыми, прекрасными. Ей хотелось убежать от запретов своей замкнутой повседневной жизни и погрузиться в теплый, ароматный мир физического наслаждения. Семь долгих лет она взвешивала каждый свой поступок, рассчитывала каждый шаг, проверяла каждую фразу, которую собиралась сказать. Иногда ей казалось, что даже ее мысли не были полностью свободны. Разве она не заслужила права на один безрассудный поступок?

Да, отвечала она себе, пока руки Теда творили чудо. Да, да, да!

В этот вечер, один раз в своей жизни, она позволит себе только чувствовать и совсем ни о чем не думать!

Возможно, Тед был достаточно умен, чтобы понять, что, если он заговорит, чары исчезнут и даже его волшебного прикосновения не будет достаточно, чтобы покорить ее снова. Он всегда так поразительно точно угадывал ее настроение, так легко обнаруживал те уязвимые места, которые она без труда скрывала от других, что сейчас она почти не удивилась его интуитивному выбору: молчание как самое эффективное средство обольщения.

Границы ее мира сузились, время замедлилось. Околдованная, плененная, трепещущая от новых ощущений, она стояла в кольце его рук. Большими пальцами он провел по ее отвердевшим в ту же секунду соскам. Затем расстегнул молнию на джинсах, скользнул руками внутрь, прижимая ладони к ее голому животу. Резкий, сладостный всплеск желания пробудил ее от летаргии, и она повернулась к нему лицом. Не выпуская ее из объятий, он начал покрывать поцелуями ее щеки, губы, грудь, пока все тело не затрепетало от его прикосновений.

Ида пылала, как раскаленное стекло, ожидающее мастера, и чувствовала, как ее тело становится другим, как его ласкающие руки придают ему новую форму, превращая ее в другую женщину, в его неповторимое творение.

Крохотный участок ее сознания, который никогда полностью не отключался, сторож, который следил за ее безопасностью, послал ей последнее слабое предупреждение. Ида проигнорировала его. Тед отнес ее в спальню и откинулся на кровать, увлекая ее за собой. Они перекатились на середину, и она почувствовала тяжесть напористого, требовательного мужского тела. Она ощутила себя в этот момент мягкой, женственной, покорной ему. Ее всегда волновало, может ли она испытать безрассудную страсть. Теперь она знала ответ: да.

Он провел рукой по ее животу и бедрам, раздвинул ноги, его пальцы скользнули внутрь — настойчивые, ищущие, ласкающие. Затянувшийся холод ее добровольного одиночества исчез, растаял под жаром его желания. Ее вселенная сжалась до одного-единственного ощущения, имя которому было — Тед. Он отвел ее руки за голову, чтобы окинуть взглядом с головы до ног, а затем накрыл своим телом, проникая глубоко в ее плоть. Дрожь приближающегося финала охватила ее, пробегая от кончиков пальцев ног вверх. Он замедлил движения, дразня и искушая ее, доводя наслаждение до почти невозможного предела.

В тот момент, когда она думала, что он наконец подвел ее к блистательному экстазу, он приподнялся на руках и посмотрел на нее серыми, потемневшими глазами. Забыв о гордости, она яростно вцепилась в него.

— Не останавливайся, — умоляла она, — Тед, пожалуйста, не останавливайся.

Он улыбнулся и произнес ее имя. Затем сделал последнее, завершающее движение. Ее тело изогнулось дугой, дрожа от захватывающего дух наслаждения. Он упал поверх нее, порывисто дыша.

Минуты две она была почти в бессознательном состоянии. Наконец, собрав силы, чтобы высвободить руку, она оттолкнула Теда и села на постели.

Не открывая глаз, он пробормотал:

— Иди сюда, солнышко. Не уходи, Элис. У нас еще вся ночь. — И неожиданно ощутил довольно чувствительный удар в челюсть.

— Подонок, — прошептала Ида. — Грязный подонок!

Тед открыл глаза. Широко. Сел на постели, потирая подбородок.

— В чем дело? Что с тобой, черт возьми?

— Как ты назвал меня сейчас?

Он сразу все понял. Продолжая массировать челюсть, он бросил на нее притворно невинный взгляд:

— Думаю, я назвал тебя по имени.

— Ты назвал меня Элис! Ты назвал меня так два раза!

Волосы Теда все еще были спутаны, лоб покрывала испарина, но он уже полностью контролировал себя.

— Почему бы мне не называть тебя Элис? — спросил он. В его голосе слышался холодок. — Ты ведь Элис Хорн, разве не так?

— Я говорила тебе, что она умерла! — Ида замахнулась, чтобы снова ударить его, но на этот раз он перехватил ее руку и без всяких усилий отвел удар.

— Я помню, что ты мне говорила, — сказал он.

— Я Ида Мэрфи! — закричала она, лицо ее покраснело от бессильной ярости. — Я Ида Мэрфи, черт бы тебя побрал!

Он посмотрел на нее взглядом, полным сожаления.

— Я все понимаю, — сказал он мягко. — Может быть, ты расскажешь мне, как это случилось?

Пол пребывал в отвратительном настроении, когда вернулся в убогую квартирку, которую в последние несколько месяцев вынужден был называть своим домом. Похоже, ему придется жить здесь еще довольно долго. И все из-за этой сучки, Иды Мэрфи, и ее беспричинной паники по поводу пустякового пожара в коттедже для гостей у Хорнов. Он терпеть не мог эту квартиру. От ужасного коврового покрытия до кухни с мебелью цвета авокадо и ванной с кое-как положенным белым кафелем, убогость которого оскорбляла его изысканный вкус.

Он прошлепал через гостиную и включил телевизор. Разумеется, кроме бейсбола, смотреть было нечего. Карл Маркс ошибался, подумал Пол, переключая каналы и хмуро глядя, как взрослые мужики в полосатой форме гоняются за прыгающим мячиком. Вовсе не религия опиум для народа, а спортивные передачи. Он с отвращением выключил телевизор.

Все его планы на сегодня провалились. Он собирался навестить свою старую подругу Клару. Если она в настроении, то можно было рассчитывать, по крайней мере, на приличный ужин. Подъезжая к Клариному дому, он заметил отъезжающую Иду. Поддавшись безотчетному порыву, он последовал за ней, но на полпути понял, что ему абсолютно нечего сказать ей. Кроме того, в таком настроении, как сегодня, он может сорваться и наброситься на нее с кулаками. Пол не отличался щепетильностью в вопросах морали, но все-таки придерживался правила не драться с женщинами. Даже с такими безмозглыми сучками, как эта Ида Мэрфи, которая вполне заслуживает, чтобы ее отхлестали по заднице. Проклиная себя за глупость, он развернулся и поехал обратно к Кларе.

Приглашения на ужин, на которое он так надеялся, не последовало. Клара разговаривала по телефону с одной из этих чертовых организаций, которые пекутся о сексуальных меньшинствах, и велела ему уходить. Она выглядела очень расстроенной, что на нее не похоже. Вообще-то, Клара — женщина что надо, если не считать того, что она, без сомнения, гей. К тому же она еще и толстушка, а Пол никогда не увлекался полными женщинами. Так что, поскольку Кларина сексуальная ориентация его лично никак не задевала, он обычно довольно снисходительно относился к тем лесбиянкам, которые крутились около нее.

Но не сегодня. Сегодня ему нужна была компания и приличная еда. И надо же, что как раз сегодня Клара была склонна проливать слезы по своим подружкам-лесбиянкам, и, значит, он обречен сидеть в этой унылой квартире и смотреть телевизор. Господи, страшно подумать, на какое дно он опустился! Он погладил усы, поражаясь, что такой красивый и интеллигентный мужчина, как он, умудрился довести себя до такого жалкого состояния.

Он почти обрадовался, услышав звонок в дверь. Даже если это группа религиозных фанатиков, желающих обратить его в свою веру, то, по крайней мере, он получит удовольствие, хлопнув дверью им по носу.

Звонок раздался снова.

— Да, да, иду! — закричал он, перешагивая через стопку старых газет на пути к входной двери. Глянув в глазок, он испытал шок; сердце сжалось от недоброго предчувствия. Господи! Неужели они решили сдать его полиции? — Что вы хотите? — спросил он через домофон, не открывая дверь.

Сквозь глазок он видел, что посетитель держит в руках бутылку виски «Гленливет» и улыбается.

— Эй, Пол, давай поговорим!

Пол родился не вчера и не был дураком.

— О чем? — Он не стал открывать дверь и даже не отодвинул задвижку. — Нам не о чем разговаривать.

— Напротив. Я хочу узнать у тебя кое-что об Иде Мэрфи.

— Зачем?

Улыбка не сходила с лица посетителя.

— Не буду же я объяснять это здесь! Почему бы нам не выпить пару стаканчиков виски и не заказать закуску? Я знаю отличное французское бистро, которое обслуживает этот район.

Еда, хорошее виски и избавление от телевизора. Против такого набора устоять было невозможно. Пол отпер дверь и распахнул ее, приглашая посетителя войти.

— Прошу прощения за беспорядок. У меня сегодня не убирали.

— Все нормально. Нет проблем, — опять улыбнулся посетитель.

Какого черта он все время улыбается? — подумал Пол.

Посетитель расчистил место для бутылки на кухонном столе.

— Где у тебя стаканы? — спросил он.

— Вон там. — Пол повернулся в сторону запыленной стойки в углу гостиной.

Пуля ударила его точно в центр спины, разорвав спинной мозг и пробив левый желудочек сердца. Он умер, так и не поняв, что произошло.

Когда ты должен уйти, пуля в спину — не самый плохой вариант, думал убийца Пола, глядя сверху вниз на свою жертву. Никакой суеты, никакой суматохи, никаких волнений. Да, неплохой способ умереть, особенно для парня, который впутался в дела, которые его не касаются.

Волосы Пола разметались по сторонам, обнажив поредевший участок на темени. Губы убийцы скривились. Он испытывал отвращение к физическим несовершенствам, а лысина в его представлении была основным несовершенством для мужчины.

Он обошел квартиру, вытаскивая ящики столов и вываливая их содержимое на пол. Он не мог представить убийство Пола как ограбление, поскольку для этого пришлось бы вынести из квартиры телевизор и еще что-нибудь подобное. Поэтому не оставалось другого выхода, как замаскировать его под инцидент с наркотиками. Он вынул из внутреннего кармана пиджака пластиковый пакетик с героином — всего двести пятьдесят граммов, но этого достаточно, чтобы предположить, что Пол был распространителем, — и опустил его в унитазный бачок в грязной ванной комнате. Если верить всем фильмам, которые он когда-либо смотрел, это первое место, куда заглянет полиция.

Убийца вернулся в гостиную, старясь ни к чему не прикасаться и не задевать одеждой мебель. Не потому, что беспокоился, как бы не оставить отпечатки пальцев или волокна ткани, а потому, что боялся микробов. Боже, какая паршивая квартира и выглядит так, как будто тут несколько месяцев не убирали.

Он бросил последний взгляд на дело своих рук. Все прошло, как было запланировано. На то, чтобы выстрелить и подбросить героин, ему хватило семи минут. Теперь надо быстро смываться отсюда и возвращаться в аэропорт. Сегодня его ждут в Нью-Йорке, там он сегодня и будет. По расписанию.

Ева будет ждать его. Он улыбнулся. Он сейчас в таком состоянии, что Еву ожидает интересная ночь.

Удовольствие выстрелить в спину не идет, к сожалению, ни в какое сравнение с пожаром, думал убийца, покидая квартиру Пола. Впрочем, какой бы способ он ни выбрал, убийство Пола никогда не смогло бы обеспечить ему того волнующего трепета, который ожидает его, когда он в конце концов решит, что пора положить конец жизни Элис Хорн.

Ида Мэрфи. Элис Хорн. Позаботившись о Поле, самое время перейти к более серьезным и более интересным делам.

Он сел в машину и влился в поток автомобилей.

Наслаждайся жизнью, Элис, пока у тебя есть такая возможность! Я приду за тобой. И очень скоро.