В зимний вьюжный день возле магазина с вывеской «Все для удобной жизни. Фирма „КВИНТА“» лежал труп бородатого, одетого в замызганную шубейку человека. Рядом стояла милицейская машина. «Скорая помощь» уже побывала, врач засвидетельствовал смерть. Теперь милиционеры ждали следователя прокуратуры, который должен был осмотреть тело и место события. Дело было ясное, это валялся никому не нужный бомж, умерший по понятной причине, — но бомж уже был не бомж, а труп, представляющий интерес для закона.

Милиционеров в машине сидело двое, Саша и Виктор. Саша был шофер, а Виктор участковый инспектор в звании лейтенанта. Здесь он оказался потому, что раз в неделю участковые дежурили в отделе, ездили на вызовы.

Следователь запаздывал, метель — сухая, с мелким снежком — все мела, труп занесло бы уже совсем, если бы его не обтаптывали прохожие. Он лежал поперек тротуара, народ бежал, опустив головы, и натыкался на него внезапно.

— Гляди! — толкнул Саша Виктора, который читал газету, завалявшуюся в машине.

По тротуару, едва превозмогая вьюгу, брел собрат покойника, такой же потрепанный жизнью человек. Заметив, чту перед ним, он стал, как останавливаются увидевшие вдруг яму под ногами, и замахал отчаянно руками.

— Упадет! — сказал Саша.

— Не должен, — было мнение Виктора.

Бомж упал. И долго не мог подняться. Мертвец словно держал его. Бомж боролся, у него обламывалась то одна, то другая рука, испуг был на его лице.

— Тоже смерти боится! — сказал Саша с удивлением. — А по мне, лучше сдохнуть, чем так жить.

— Как посмотреть… — возразил Виктор. — Можно и бомжом жизни радоваться. Вон Игорь Ухтин…

— Ну, Ухтин… Он лучшей жизни и не знал, детдомовский ведь. Говорят, его в «Химик» пригласили?

Ухтин, про которого заговорили Саша и Виктор, был бомж, но такой, который не пил, не курил, занимался спортом — бегом и футболом — и не жаловался на судьбу. — теперь, говорят, он бегает от помойки к помойке не просто так, а банку гоняет. Ухтин тоже с бородой… — посмотрел на мертвеца Саша. — Как думаешь, кто он в прошлом был?

— Наверное, интеллигент какой-нибудь… Кто сейчас бороду носит? Художники, музыканты…

— У нас Косых бороду отпустил, — вспомнил Саша. — А какой же он интеллигент! Ты еще не служил у нас, с ним случай был. Копали траншею возле изолятора и выкопали кости человечьи. Изолятор, ты знаешь, в монастыре бывшем — наверное, кладбище рядом располагалось. И вот Косых полез рыться в костях. Его предупреждали: «Брось, не тревожь покойников». А он в ответ одно: «Дураки! Здесь золото должно быть». Ничего, конечно, не нашел, а вечером упал на лестнице и ногу сломал. Целый месяц потом в запое был — так на него этот случай подействовал.

Саша рассказал, и они оба некоторое время помолчали, глядя задумчиво на покойника.

— Вообще-то есть что-то… — повертел неопределенно пальцами Виктор. Вот тоже случай. На моем участке дедок один зарезал свою соседку. Обыкновенный дед, спокойный, почти не пьющий, и вдруг зарезал. Сестра покойницы рассказала мне, что сорок дней назад у них умер отец. И когда он лежал в гробу, у него приоткрылись глаза, а когда гроб привезли на кладбище, то приоткрылся и рот. Оказывается, есть поверье: если у покойника открываются глаза, значит, он кого-то высматривает. Потому и кладут пятаки на глаза. А если открывается рот — это он зовет кого-то. Через девять дней после смерти отца умерла его жена. И у нее тоже открывались глаза и рот.

— Ух ты! — вскрикнул Саша.

— Да. Через девять дней жена, через сорок дочь… Я спросил: а вы не боитесь, что теперь ваша очередь?

— Ну? А она что?

— Она ответила, что, по поверью, такая цепочка заканчивается на третьем человеке. Как говорится, хотите верьте, хотите нет. Но факт тот, что эти смерти в самом деле были. На моем участке все случилось. Три человека в одной семье за такое короткое время — это само по себе загадочно.

— Никак следователь? — спросил Саша про человека из остановившейся возле них иномарки.

— Следователи на «мерседесах» не ездят, — ответил Виктор и был прав. Это притормозил ехавший мимо Поляков, глава «КВИНТЫ», владелец этого и многих других магазинов в городе.

— Парни, а ну давай его в сторонку! — с энтузиазмом сказал Поляков. Он когда-то был комсомольским секретарем и хотя обрюзг и располнел с той поры, но голос и повадки комсомольца-энтузиаста сохранились. — Что он прямо перед входом валяется!

— Нельзя, — коротко и угрюмо ответил Виктор.

— Следователь из прокуратуры должен приехать осмотреть его, — объяснил Саша.

— Да что его смотреть! Ясно же — бомж. Хотя бы вон туда. Мешает ведь людям.

— Нельзя, сказано вам, — отрезал Виктор.

Поляков уехал. Виктор скомкал газету:

— Хрен знает что! Я по делам службы езжу на велосипеде, а этот… Нет ни хрена ничего! — со злостью посмотрел он на покойника. — Помрешь, и все. Живи здесь, пока живется. А ну, давай вали дальше! — закричал он из окна на пьяненького мужика, который сначала чуть не наступил на голову покойника, а потом стал в скорбной позе над ним и стащил с головы шапку. Это был уже четвертый скорбящий таким образом, пока они ждали.

— А вот бабам не жалко, — сказал Саша.

— Нет, тоже некоторые останавливаются, — не согласился Виктор.

— Но ты заметил, как они смотрят? Дескать, не мой ли это околел?

— Надо все-таки вылезти нам. Растопчут, пока следователь…

Они вылезли из машины, а тут и следователь наконец-то явился. Следователь ехал троллейбусом, замерз и спешил. Он вытряхнул карманы покойника — из одного горсть монет, из другого крошки хлеба, расстегнул одежду, чтобы посмотреть, нет ли на теле повреждений, да так и отбыл, не застегнувши, и покойник остался лежать с голой грудью, задрав бороду над худой шеей. Саша с Виктором тоже остались. Теперь они ждали катафалк.

— Ну и денек сегодня, — сказал Виктор. — Да еще погода… Так и метет.

— Может, застегнуть его? — спросил Саша.

— А, все равно. Это уже не человек. Мусор, отходы… Помер человек, и все. Все просто.

— Кто его знает… — сказал Саша. — Может, и в самом деле все просто, а может, и нет. Вот у моей соседки погибли в аварии дочка и внучка. Ехали на дачу, столкнулись с машиной. Когда собирались, то доставали обувь из дивана и задавили котенка. И дочь сказала: «Не надо бы сегодня ехать». На даче она посадила ровно сто тюльпанов и хотела срезать в этот день. Мать ее потом поехала, чтобы на могилу их отвезти, а они все завяли. Враз, до одного.

Помолчали под свист вьюги. Катафалк запаздывал так же, как следователь. Прохожие в снежной завирухе скользили словно тени и шарахались от покойника.

— И что характерно, — сказал Саша, — ни один не перекрестится.

— Н-да… — отозвался Виктор. — Может, и в самом деле не все так просто? Вот тоже был случай…

Рассказать про этот случай Виктору помешала тетка с тележкой, нагруженной баулами. Тетка двигалась с близлежащего рынка. У нее было красное от снега, мороза и еще от чего-то, принятого внутрь, лицо. Она бранилась и требовала убрать труп с ее дороги. Не успели ее прогнать, как на умершего чуть не наехал Колхозник, воровской казначей, приехавший получить дань с магазина «Все для удобной жизни». Его джип вскочил прямо на тротуар и затормозил у самой головы покойника.

— Я езжу на велосипеде, а этот… — разозлился Виктор при виде джипа Колхозника той же злостью, что и при виде «мерседеса» Полякова. — Нет, ты подумай! С этим Колхозником мы работали на одном ЦБК. Я пацанов в спортшколе тренировал, а он… Я даже не знаю, кем он был. Помню только, как его жене однажды пять рублей к отпускным не доплатили и он поднял скандал на весь ЦБК. Из-за пяти рублей! А теперь с самого Полякова дань собирает. Нет, Саша, на жизнь надо проще смотреть.

— Вообще-то… Как посмотришь вокруг… Глянь-ка!

Над трупом замерли две фигуры. Это были Яша и Гоша, два городских дурачка. Они всегда ходили по городу вместе и всегда оказывались там, где случалось что-нибудь любопытное. Гоша был длинный и угрюмый, а Яша толстенький, низенький, улыбчивый. На покойника они смотрели немигающим взглядом, потом этот же взгляд обратили на вышедших из машины милиционеров. Яше и Гоше очень нравилась милицейская форма, они мечтали служить в милиции и однажды приходили в отдел, просились принять их на службу.

— Ну что, молодцы, готовы служить? — бодрым начальническим голосом спросил Виктор.

Яша заулыбался так, что глаз не стало видно, а Гоша сделался свирепым, будто уже получил дубинку в руку.

— А охранять вы научились? — спросил еще Виктор.

Вопрос застал придурков врасплох, они растерялись.

— Я ж тебе говорил… Я ж тебе говорил… — затараторил Яша. — Надо было научиться охранять…

— Вот и учитесь, — велел Виктор. — Ты становись сюда, а ты туда и направляйте поток. Вот так им командуйте: в сторонку, в сторонку! И голос потверже. Поняли? Ты где его взял? — спросил Виктор о значке депутата горсовета, нацепленном на Яше.

— Нашел.

— Ну, действуйте.

Придурки кинулись исполнять поручение. Саша с Виктором опять закрылись в машине.

— Слушаются… — увидели они оттуда, что народ беспрекословно подчиняется указаниям Яши и Гоши, проходит вдоль стенки.

Следы вокруг трупа начало заметать. Снег набился в бороду мертвеца, в шерсть на голой груди. Виктор опять связался по рации с отделом, и ему опять ответили, что катафалк давно выехал.

— Зачем мы его караулим? — спросил Саша. — Утащит его кто-нибудь, что ли?

— А ты в милиции давно? — спросил Виктор.

— Сразу после армии.

— Ну так что ж ты глупые вопросы задаешь?

Саше и Виктору совсем сделалось скучно. От скуки прислушались к милицейскому эфиру, в котором звучала будничная чепуха жизни: такой-то группе указывалось ехать разбираться в семейной ссоре с употреблением топора, другой — к общежитию бумкомбината, в котором был замечен спускаемый на простынях из окна третьего этажа холодильник.

— Ухтин бежит! — сказал Саша. — Банку гонит!

Ухтин был высокий крепкий парень с курчавой бородой. Одет он был в легкий тренировочный костюм. Виктор посигналил. Ухтин увидел их и, радостно блестя глазами и зубами, подбежал к машине.

— Залезай, — открыл ему дверцу Виктор. — Ты чего так налегке? А где куртка, что я тебе дал?

Ухтин смутился:

— Виктор Николаевич… Я ее отдал одному… Мерзнет…

— А ты не мерзнешь?

— Мне не холодно, — улыбался Ухтин, и по его розовому, свежему лицу было видно, что ему в самом деле не холодно. Снег растаял на его бороде, в машине запахло дождевой свежестью.

— Игорь, ты когда-нибудь болел? — спросил Саша.

— Один раз. Отравился молочной смесью. Импортной… Наша просроченная годится, импортная нет. Кто там лежит?

— Кто-то из бывших… Во! Может, ты его знаешь? Пошли посмотрим.

Первым к трупу подошел Виктор, следом Саша и Ухтин. Подбежали и Гоша с Яшей. Виктор смел рукавицей снег с лица покойника и каким-то странным, изменившимся голосом позвал:

— Саша!

Саша посмотрел и увидел: у покойника приоткрылись глаза. Из-под сизых век блестели зрачки, и нельзя было назвать этот взгляд мертвым, незрячим.

— Высматривает, — шепнул Саша, отступая от трупа.

Виктор тоже попятился.

— А, это Броднев, — узнал Ухтин. — У него дядя главный на санстанции.

— Броднев? Он, кажется, тоже в милиции служил?

— Нет, он пожарником был. Не то капитан, не то майор.

Они втроем вернулись в машину, а Гоша с Яшей, замерзшие, но не уставшие, продолжали направлять прохожих по узкому пути. Снег не переставал. Смеркалось. Прохожих прибавилось. Это пошли возвращающиеся с работы. Виктор по рации ругался с отделом.

— Он, видно, окоченел, скукожился. Вот веки и стянуло, — сказал Саша.

— Ясное дело, — откликнулся Виктор. — Что ж он, в самом деле высматривает, что ли? Хе!

Помолчали.

— А в прошлый раз, когда выходили… Я не обратил внимания…

— Я тоже…

— О чем это вы? — спросил Ухтин.

— Да глаза у мертвого открылись.

— Глаза? По-моему, закрытые…

— Открытые.

— Ну пусть открытые, если вам так хочется. — Ухтин улыбнулся. Он не любил спорить. — Какая разница…

— Может, показалось? — спросил Саша.

— Хрен его знает… Ты куда?

— Пойду посмотрю, — сказал Ухтин.

— Сиди. Какая разница… Фигня все это, — сказал Виктор.

— Игорь, ты вроде бы и в монастыре жил?

— Недолго… Там у них спортом нельзя заниматься. Я и ушел.

— Но вообще с религией ты согласен?

— С религией? Вообще-то согласен. А что?

— И ты веришь во все это?

— Во что?

— Ну… В душу там, в тот свет…

Ухтин пожал плечами и, словно бы извиняясь, сказал:

— Виктор Николаевич, ну что значит веришь, не веришь? Оно есть. Просто мы мало этим интересуемся. Я вот недавно прочитал: из всех знаний, накопленных человечеством, девяносто пять процентов о мертвой природе. И меньше процента о человеке. Каждый человек в своей жизни постоянно сталкивается с этим, только он мало интересуется своей жизнью.

По улице, слепя фарами, сигналя, набирая скорость, мчал победительный джип Колхозника.

— А вот то, что ты сидишь в этом рванье и не знаешь, где ночевать сегодня будешь, а он прет на джипе в ресторан — это как? — спросил Виктор.

Игорь Ухтин на это не успел ответить. Приехал долгожданный катафалк, или, проще, труповозка. Саша с Виктором подошли к трупу, чтобы помочь погрузить его, и…

— Зовет… — пробормотал Саша, глядя в темный зев, в открывшийся рот покойника.

— Кто зовет? Кого? — спросил человек с катафалка.

…Прошло несколько дней. Про труп, у которого сначала открылись глаза, а потом рот, Саша и Виктор позабыли. Служба у них была такая, что чуть ли не каждый день случалось видеть что-нибудь, от чего у самих раскрывался рот и глаза лезли на лоб. Жизнь не способствовала задумчивости над увиденным, и это признало даже начальство Саши и Виктора, которое на одном из совещаний в эти дни сказало: «Когда-то мы расследовали преступления, потом отслеживали их, теперь только успеваем регистрировать. Но, несмотря ни на что, мы должны честно исполнять свой долг».

Во исполнение долга у Виктора опять было недельное дежурство в отделе. И опять на вызов они поехали с Сашей. Вызов был обыкновенный: «приезжайте немедленно. Тут женщина с топором по подъезду бегает, грозится убить кого-то».

— Слышал про Колхозника? — спросил по дороге Саша.

— Как же… Он ведь у меня на участке живет.

Саша этим вопросом имел в виду то, что в эти дни у воров города произошли крутые реформы. Авторитета своего они застрелили прямо в ресторане. Колхозника избили до полусмерти, отняли деньги, джип, прочее имущество. Причиной таких перемен было недовольство братвы на зоне. Верхушка тратила на себя весь общак, а братва голодала.

— Два раза мы на него дело собирали, до суда доводили, — сказал Виктор. — А на суде свидетели отказывались от своих показаний. Нашего человека нетрудно ведь запугать.

— Помнишь, как он вышивал на своем джипе, когда мы бомжа сторожили?

— Н-да… Нашелся и на Колхозника суд. Есть все-таки какая-то высшая справедливость.

Через два дня вечером, лежа дома на диване, Саша вдруг поймал себя на том, что смотрит в телевизор и ничего не понимает. По телевизору шел фильм, но, оказывается, он давно отвлекся от него и думает про что-то постороннее.

— Он что, на свободе уже? — спросил Саша у жены про героя фильма.

— Заснул? — оглянулась на него жена.

«Но про что же я думал?» Что-то тревожило его. Как будто он забыл нечто очень важное и не может вспомнить. «Как бы не случилось чего-нибудь», — подумал он, хотел что-то спросить у жены, та отмахнулась:

— Не мешай.

Одиноко и пугливо сделалось на душе. «Как на кладбище ночью». И Саша вспомнил вдруг то, что беспокоило: призрачные силуэты людей в снежных вихрях, мертвец с глазами, глядящими по-змеиному. «Сегодня же девятый день!» Саша пошел на кухню и достал из холодильника бутылку водки. Но пить одному не хотелось. Вообще не хотелось быть одному. Казалось, что он и оставлен в одиночестве для того, чтобы с ним что-то случилось. «Но, может быть, с Виктором уже случилось?»

Саша с Виктором был знаком только по службе, он даже не знал его телефона. Зато знал, где живет, дом и квартиру. Он как-то подвез его, и Виктор приглашал зайти к нему домой. «Это недалеко. Может, взять бутылку да и пойти? Посидим, поговорим… Если, конечно, ничего не случилось».

Зазвонил телефон. Незнакомый голос спросил:

— Что делаешь?

— Ничего… Телевизор смотрю. А это… Это ты, Витя?

— Ну конечно. Мы тут с Игорем Ухтиным сидим чай пьем. О тебе вспомнили. Не хочешь присоединиться?

«О тебе вспомнили» — какие простейшие слова, но как, однако, могут согреть человека, когда его душе одиноко и неуютно на белом свете.

— Конечно! — сказал Саша. — Иду.

— Только ты вот что… — попросил Виктор. — Бутылку, ничего такого не бери с собой. Игорь совсем не пьет. Я с ним тоже. Что нам, без бутылки поговорить не о чем?

— Конечно!

— Кстати, ты знаешь, я сегодня рапорт об увольнении подал.

— Да ну? Вот это да! И чего теперь делать будешь?

— Займусь своим делом — пацанов тренировать. В доходах, конечно, минус, жена не понимает… Зато Игорь понимает. Давай приходи. Ждем.

«Не зря у меня предчувствие было, — думал по дороге Саша. — Рапорт подал…»

Саша служил в милиции давно уже и не представлял себя в другой жизни. Он уволиться мог только по чрезвычайной причине. Как можно было жить, уволившись из милиции?! Вот сегодня с утра он сходил на базар… Без денег, но в форме… Принес кое-что домой. Нехорошо, конечно, но что же делать! На зарплату не проживешь. Все в милиции ходят на базар. Кроме Виктора разве что, но он сегодня уволился.

На улице был ветер со снегом. Снег был мелкий, сухой и сыпался как песок. «В какой стране живем! — удивился Саша, словно в первый раз заметил снежные барханы у стоящих возле подъезда машин. — Пустыня же настоящая!» Саша никогда не представлял себя в какой-либо другой стране, а сейчас что-то такое представилось. Не то, что он уезжает куда-то, а то, что другая страна существует на самом деле, не только в телевизоре. Такая, где вечная зелень, теплое море и люди ходят в легкой одежде. «А тут разденься, и через полчаса кранты». Ему вспомнился недавний случай: два бомжа раздели приличного гражданина. Сняли даже носки с трусами. Он едва не замерз, бегая по подъездам и стучась в квартиры. Саша вспомнил этот случай и опять подумал про того бомжа-покойника, высматривавшего кого-то среди живых. «И метелило так же».

Пусто было на улице, хотя час был еще не поздний. От тусклого света фонарей ощущение пустоты только усиливалось. Так светят фонари в пустом ангаре или туннеле, откуда хочется поскорее выбраться на настоящий свет. Саша шел, и ему все время хотелось оглянуться. Уж слишком безлюдной была улица, и казалось, не спереди, так сзади кто-то должен быть. Саша оглядывался, но и сзади никого не видел. Он был один. Он опять почувствовал приступ пугающего одиночества, свою оставленность и ничтожество перед чем-то громадным, непонятным. «Родили — не спросили, о смерти тоже не спросят… Надо же! Хоть бы собака какая… Может, вернуться? — Саша остановился под фонарем. — Лучше бы я на охоту сегодня поехал. Ни о чем бы не думал… Хотя какая ж охота! Снег с утра».

С улицы Саше надо было свернуть в переулочки между домами, и вот там на него из-за поворота, но на скорости выскочила иномарка. Которой не должно было быть! Ибо Саша, собираясь перейти через этот проезд, посмотрел по сторонам. Она словно из воздуха, перемешанного со снегом, возникла, эта лакированная железяка, на которую в иной ситуации Саша посмотрел бы с завистью и вожделением. «Вот оно, значит, как! — будто свет вспыхнул у него в мозгу. — Господи! Прости! На охоту — не буду! На базар — не буду! Подожди!» Ничтожен был последний миг, но кроме этих вспышек-мыслей в сознании много еще чего успело пронестись. Миг был раздроблен на миллион частей, в него вместилась вся жизнь Саши. Он увидел и лицо человека в машине.

Каким-то чудом этот человек в машине успел крутануть руль. Иномарка, ударившись о бордюр, подпрыгнула так, будто под ней взорвалась мина. Человек вылез из машины, он был в длинном пальто и с непокрытой головой, лысый, и щеки у него были такие же белые, как лысина.

— Ничего? — спросил он глухим голосом. Снег сыпался на его плешь и не таял.

— Ничего, — повторил Саша.

«Уволюсь! Жене аборты запрещу! На базар — ни шагу!» — повторялись в мозгу вспышки-мысли, но разрозненно и с затуханием. Все забытое, канувшее во мрак памяти и вдруг высветившееся с необыкновенной ясностью, опять стало тускнеть, проваливаться в черноту. Саша почувствовал холод от снега за воротником. Машина отъезжала, но Саша, смотревший ей вслед, уже не верил, что она могла на самом деле убить его. «Если б скорость была приличная, он не успел бы вывернуть… Да и задел бы, так разве что по касательной… Я же только сошел с бордюра». Саша профессионально осмотрел место события, измерил его шагами и еще больше утвердился во мнении, что ему ничего серьезно не грозило. «Но все равно он, гад, ехал с превышением. Эх, надо было… Удостоверение-то при мне. Вишь, как испугался, побелел весь. Зря я его просто так отпустил».

Происшествие как бы омыло душу. От чувства одиночества и тревоги, одолевавших его весь вечер, не осталось и следа. Кровь в жилах побежала быстро, весело, задышалось легко. И, сидя уже у Виктора, Саша говорил:

— С одной стороны, я тебя, конечно, понимаю. Но с другой стороны — как жить? Сам по себе сейчас не проживешь. Надо в какой-нибудь банде состоять.

С ним не соглашались. Игорь Ухтин считал, что в любые времена можно жить самому по себе, не вступая ни в какие банды, а Виктор свое доказывал примерами:

— Ты говоришь — жить. У нас вон Косых застрелили, двое детей сиротами остались, у них Колхозника похоронили.

— Что, помер-таки? — спросил Саша.

— А ты не знал? Вчера.

— Почему его Колхозником зовут? — спросил Ухтин.

— Начинал на колхозном рынке…

«Вон, значит, кого он высмотрел! — подумал Саша. — Джипом своим чуть голову ему не растер…»

и сказал:

— Стреляют не только нас или их. И обыкновенного человека могут подстрелить. Или машиной задавить. Тут просто случай.

— Может, случай… А может, и нет… Как посмотреть, — возразил Виктор. — Ты как думаешь, Игорь, насчет случая?

«Это он его сбил с толку», — подумал Саша, никогда не понимавший дружбы семейного, здравомыслящего Виктора со свихнутым бродяжкой Ухтиным. Но подумал он это без злости на Ухтина. Ему было уютно сидеть здесь, пить обыкновенный чай (в мужской компании-то!) и слушать Ухтина, рассказывающего про то, как он в прошлом году бродяжничал по Европе и какие там с ним случаи бывали. Слушать его было увлекательней, чем смотреть по телевизору «Клуб кинопутешествий». Человек видел мир не сквозь объектив кинокамеры и не из окна туристического автобуса, его рассказы вызывали волнующее томление: «Эх, плюнуть бы на все да пройтись по миру. Так и помрешь, не увидевши ничего».

Когда они шли от Виктора — Ухтину захотелось проводить Сашу до самого дома, — Саша рассказал сегодняшний случай с машиной (при Викторе почему-то не захотелось рассказывать) и спросил:

— Как ты думаешь, это просто случай или… что?

Ухтин задумался над вопросом, не сразу ответил. Поразмыслив, сказал:

— Тут надо смотреть изнутри, по собственной жизни. Я могу сказать, что это просто случай, но я же не знаю твоей жизни.

«А кто ее знает? — подумал Саша. — И когда ее знать? Ухтину хорошо рассуждать, у него времени свободного много. А мне завтра опять на службу, черт бы ее побрал! И напиться уже не успеешь», — вспомнил он о бутылке в холодильнике.

— Слышь, Игорь, может, зайдешь ко мне? По рюмочке, а? У меня водка хорошая есть, у одного торгаша… покупаю.

— А тетрадка у тебя есть? — спросил неожиданно Ухтин.

— Какая тетрадка?

— Какая-нибудь… Я, когда не спится, рисовать люблю. Тетрадка у меня закончилась.

— Пойдем посмотрим…

— Нет. Я здесь подожду.

Саша принес ему тетрадку. Ухтин положил ее за пазуху и попрощался.

— Так ты где ночевать-то будешь?

— Есть одно место…

Саша еще какое-то время смотрел ему вслед, недоумевая. Ухтину под ноги попалась пластиковая бутылка, и он погнал ее, играя, как в мяч, а издали, сквозь вихрящийся снег, казалось, что он танцует.