Я поспешно бросил:

— Чтобы убить, один раз никто не стреляет, только дважды. Если убили Харви, остался Мэгенхерд. Или Харви, если пристрелили Мэгенхерда. Я прав?

Она сразу присела за лавровыми кустами: старые привычки не забываются.

— Это ваш перепивший друг Харви расстреливает бутылки, как в салуне на Диком Западе.

Я тоже так подумал, но легче от этого не стало: кто сказал, что он ограничится бутылками? А «маузера» у меня под рукой не было.

Я неохотно зашагал через террасу к двери, ощущая себя мишенью размерами с пустыню.

В холле застыли три восковые фигуры. Справа, у стены — Харви, ствол револьвера опущен вниз, но вид крайне угрожающий. У противоположной стены — Морис, глядевший на него взглядом голодного вампира. Мисс Джермен застыла возле телефона, трубка которого валялась на полу. Револьвер дернулся в мою сторону.

— Спрячьте свою дурацкую игрушку. Что случилось?

— Я просто не люблю людей, невежливых с женщинами, — голос Харви звучал лениво, но тяжело, словно он с трудом выговаривал каждое слово. Может быть, к тому времени так и было.

— Все кончено. Возвращайтесь к бутылке. — Я повернулся к Морису. — Почему…

Опять вмешался Харви.

— Я услышал крик, выскочил и увидел, что этот тип на нее напал.

Мисс Джермен повернулась ко мне.

— Я хотела позвонить, а он…

— Кому?

Она уставилась на меня, широко раскрыв невинные глаза.

— Подруге… Я думала…

Я подобрал трубку, но собеседник уже отключился. Тогда я с треском бросил трубку на рычаг.

— Я запретил пользоваться телефоном. Морис вам об этом напомнил. Будем считать это недоразумением. Так кому вы звонили?

— Подруге, — она вздернула подбородок с типичной миной старшеклассницы: она не собиралась выдавать, кто подложил лягушек в постель учительницы латыни.

— Ладно, — махнул я рукой. — Но если вы нас предаете, не забудьте, какими методами пользуется ваши друзья: у вас те же шансы получить пулю, что у любого из нас. Даже больше, если меня не пристрелят первым. Харви у стены напрягся.

— О чем, черт возьми, разговор?

Я повернулся к нему, сытый по горло его пьянством и склонностью размахивать револьвером. Как бы мне не пришлось сломать ему запястье, прежде чем он успеет поднять руку…

Жинетт сказала:

— Отдайте Луи револьвер, или я вас убью.

Мы вскинули на нее глаза. Она стояла в тени, плотно прижавшись к стене и держа «маузер» обеими руками перед собой.

— Поставлен на стрельбу очередями, мистер Лоуэлл, — добавила она.

— Вы не выстрелите, — протянул

Харви, внимательно ее разглядывая: то, как она держала «маузер», доказывало: ей известно, что у нее в руках.

Жинетт презрительно бросила:

— Что же, рискните…

Лоуэлл глубоко вздохнул. Наемник-профессионал никогда не верит, что его могут побить, но сразу поймет, если это случилось. Учитывая отдачу, она опустила ствол. И если бы ей вздумалось спустить курок, он тут же был бы выпотрошен, как рыба на сковородке.

Он швырнул мне револьвер. Жинетт сказала:

— Благодарю. Пожалуйста, не забывайте, что исключительное право на стрельбу в этом доме имею я. Куда попала пуля, Морис?

Тот показал на стену возле телефона.

Жинетт протянула мне «маузер». Я покачал головой.

— Все кончено. Ему пора в постель.

Харви отсутствующим взглядом уставился на нас.

— Я с вами и без револьвера справился бы, — буркнул он.

Я пожал плечами.

— Может быть. Нас обоих учили рукопашной. Это ничего бы не доказало.

Он кивнул и зашагал по лестнице.

Я шепнул мисс Джермен:

— Принесите его бутылку.

— Может быть, ему хватит? — тем же тоном старшеклассницы спросила она.

Я устало покачал головой.

— Что нам с вами кажется, значения не имеет. Принесите бутылку.

Поднимаясь за Харви по лестнице, на верхней площадке я увидел Мэгенхерда. Харви, словно его не замечая, протиснулся мимо. И у того холодный взгляд тут же сменился на негодующий и подозрительный. Потом он повернулся ко мне и хотел что-то сказать, но я, не обращая на него внимания, прошел за Харви.

В своей комнате Харви откинул с кровати шелковое покрывало и рухнул на нее ничком. Потом с трудом перевернулся на спину.

— Кажется, я устал? — удивленно заметил он.

В комнату вошла мисс Джермен со стаканом и бутылкой виски. Я взял бутылку. Судя по всему, он неплохо с ней поработал.

Она спросила:

— Что вы собираетесь делать?

— Привести его в чувство.

Я протянул стакан Харви. Она уставилась на него, затем на меня.

— Вам на него наплевать, да?

— Кому вы звонили?

Девушка вспылила:

— В один прекрасный день вы, может быть, узнаете!

Дверь за моей спиной захлопнулась.

Харви отсалютовал мне стаканом и залпом осушил его.

— Вы думаете, что она нас предала?

— Ну, кто-то это сделал.

— Надеюсь, все же не она, — задумчиво протянул он. — Она мне нравится.

— Еще? — спросил я.

— Наверное, — он пожал плечами.

Я шагнул к столику, на котором стояла бутылка. Харви спросил:

— А в награду за примерное поведение мой револьвер мне не положен?

— Простите, я забыл. — Я рассчитывал, что Харви о нем вспомнит. Взяв револьвер, я вынул барабан, извлек стреляную гильзу. — Еще патроны есть?

— В пиджаке.

Пиджак висел на кресле. Повернувшись к Лоуэллу спиной, я пошарил в карманах и извлек патрон и баночку с таблетками — как я надеялся, снотворного. Вставил патрон в барабан, крутанул его и бросил револьвер на кровать.

Пока он разглядывал револьвер, как это сделал бы любой профессионал, чье оружие побывало в чужих руках, на дне стакана уже лежали три таблетки. Я не знал, какая нужна доза, но отдавал себе отчет, что спиртное со снотворным мешать не стоит. И все же в этом было меньше риска, чем позволить ему выпить всю бутылку.

Налив виски, я принялся искать стакан себе, выгадывая время, чтобы таблетки растворились. Сквозь цветное стекло перемены цвета он не заметит, а вкус выпивки уже полностью притупился.

Налив себе, я протянул ему стакан.

— Хорошая работа, профессор. Хотите знать, что хуже всего? Когда теряешь вкус выпивки. Просто перестаешь чувствовать. — Он сделал глоток и посмотрел стакан на свет. — Одни воспоминания о заведении в Париже, где знают, как приготовить настоящий мартини. Сразу после полудня, пока посетителей мало и есть время сделать все как следует. Там это любят. И любят людей, которые в состоянии оценить высший класс, поэтому для них готовят все как надо, медленно и тщательно, и так же нужно пить. За это уважают. Не потому, что рассчитывают на новый заказ, вовсе нет. Просто порой приятно обслужить человека, который может оценить и воздать должное их мастерству. Бармены — тот еще народ…

Харви хлебнул еще, по прежнему глядя в потолок. Говорил он тихо и медленно, обращаясь не ко мне и даже не к себе, а к двери.

— Мартини должен быть достаточно холодным, чтобы запотел стакан, — продолжал он, — но не переохлажденным. В замороженном виде все что угодно может сойти за деликатес… Господи, как я устал!

Он протянул руку, чтобы поставить стакан, но промахнулся и уронил его на ковер, выплеснув последние капли. Веки его слипались.

Я поднял стакан на стол, осторожно отошел к двери и уже повернул ручку, когда вдруг услышал:

— Мне очень жаль, Кейн. Я надеялся продержаться.

— Вы и держались. Просто поездка затянулась.

Помолчав, он сказал:

— Может быть… И если бы меня не ранили… Хотя, наверное, все равно… — Тут он повернул голову и взглянул на меня. — Вы говорили, что я такой же, как все. Но я убиваю людей, профессор.

— Это занятие можно и бросить.

Он улыбнулся, очень вяло и устало.

— Но не раньше завтрашнего вечера?

Я вышел, ясно понимая, что помощи от меня, как от пролитой на ковер отравы.

Мэгенхерд с Жинетт стояли на верхней площадке лестницы с таким видом, будто пытались найти любезные слова, но явно не смогли. При виде меня Мэгенхерд тут же отвернулся и забыл о вежливости.

— Вы не сказали мне, что Лоуэлл — алкоголик.

— Я и сам не знал, — облокотившись на перила, я полез в карман за сигаретой.

— Придется это обсудить с мсье Мерленом. Меня могли убить только потому…

— Да замолчите, Мэгенхерд, — устало бросил я. — Вы выжили вчера, и выжили сегодня. И если это не считать успехом, значит вы ничего не поняли. Если бы не он, где бы вы были?

Он наградил меня ледяным взглядом и, словно палку проглотив, зашагал вниз.

— Во время войны, — задумчиво заметила Жинетт, — задавали вопроса, правы ли мы. Ответ был слишком прост. Но кое в чем мы видно ошибались, если судить по Бернару с Элайном. Ты убежден, что прав, потому что прав Мэгенхерд?

— Может быть, — осторожно согласился я.

Она кивнула, отвечая на какой-то свой вопрос, помолчала, потом спросила:

— А если Мэгенхерд окажется прохвостом? И ты не успеешь отойти в сторону?

Для меня мысль эта была не нова. Сейчас я верил Мерлену, верил Мэгенхерду, верно оценивал ситуацию и был прав. Но может прийти день, когда я глупо ошибусь и мой клиент окажется мерзавцем, вот тогда за меня возьмутся полицейские.

Защитник сможет заявить, что клиент ввел меня в заблуждение, но я-то попадусь с дымящимся «маузером» в руке…

Я устало покачал головой.

— Все может быть, Жинетт. Но не сейчас. А в следующий раз будет то, что будет.

— Значит следующий раз все-таки будет? — Она не сводила с меня пристального взгляда грустных глаз. В бликах света каштановые волосы отливали старым палисандром.

— Жинетт, прошло пятнадцать лет. И ты не влюблена в меня.

— Не знаю, — она пожала плечами. — Я могу только ждать и помнить и, может быть, помочь, чтобы тебя не убили.

Я поморщился. Не стоило сюда возвращаться. Пятнадцать лет я держался в стороне от тихого замка. Она же упорно пыталась покончить с войной. А я приехал только потому, что для меня война все еще продолжалась.

— Я вернусь, — хрипло выдавил я.

Она грустно улыбнулась.

— Не надо, Луи. Я не прошу от тебя обещаний..