Мы ели на ходу. Девушка делала бутерброды с паштетом и сыром. Попыталась открыть банку с сардинами, пролила масло на себя, чертыхнулась, выбросила банку в окно и сообщила:

— Похоже, мы остались без сардин.

Мэгенхерд хмыкнул.

После вишневого пирога я закурил и почувствовал себя гораздо лучше: если полиция попытается оцепить все кругом, еще не значит, что нас поймают. Мы почти добрались до Оверни, а там я знал когда-то каждую тропинку…Гестапо уже пыталось когда-то меня перехватить.

Прекрасно понимая, что оптимизм мой вызван скорее двойным «марчем», чем едой и знанием здешних мест, я знал, что его действия хватит часа на два, но за это время немало чего могло случиться.

Харви спросил:

— У кого заночуем?

— У друзей.

— По Сопротивлению?

Я кивнул.

— Уверены, что они все еще тут? И все еще друзья?

— Найдем кого-нибудь. Выбор есть. Когда-то один из наших маршрутов проходил через эти места, и нам помогали множество местных крестьян.

Мы миновали Ля Куртин — большой военный лагерь, пустой и тщательно ухоженный, с караульными на каждом углу. Затем спустились в долину Дордони.

Мэгенхерд спросил:

— Мистер Кейн, когда мы спорили об отношении к полиции, вы заявили, что о морали говорить не будете. Почему?

Мы с Харви переглянулись. Старый хрыч за несколько часов не произнес ни слова — и неужели разродился?

— Ну, я спокойно отношусь к людям, которые спешат в Лихтенштейн, чтобы избежать налогов.

— Вы могли сказать «уклониться», мистер Кейн.

— Нет, мистер Мэгенхерд. Разницу я знаю. Уклоняться незаконно, а вы, конечно, законов не нарушаете.

— Но поступаю аморально?

— Мораль — вещь сложная. Вы поддерживаете фирмы во Франции, Германии, Италии, но не власти этих стран. Только и всего.

— Любая власть может решить, что ей недостает моих денег, и вполне законно постановить, что я их должен ей отдать.

Голос его скрежетал, как стальные шестеренки.

— Так поступить никто им не мешает. И если я заплачу, то стану глубоко моральным человеком.

— Сомневаюсь, мистер Мэгенхерд. Я бы сказал: вы или согласны платить, или нет. А вот должны ли вы платить — уже другой вопрос. Не нужно смешивать закон с моралью.

— Вы можете объяснить разницу?

— Не думаю. Но мораль границы не меняют.

Харви хмыкнул. Мэгенхерд помолчал.

— Но тогда, помогая мне, вы попадаете в щекотливое положение, мистер Кейн… Мсье Мерлен сказал по телефону, что вы хотели гарантий моей невиновности по выдвинутому против меня обвинению, и того, что мне нужно спасти свое состояние, а не украсть чужое. Значит вы хотели убедиться, что с моралью у меня все в порядке. — В его голосе все так же звучал металл.

— Мораль — вещь относительная, мистер Мэгенхерд. Сейчас я бы сказал, что мораль на вашей стороне, а не бандитов из Тура. Вы никому не угрожаете, а вас пытаются убить. И мне легко себя уверить, что я — на правой стороне.

— Но вы поверили мсье Мерлену насчет того… другого обвинения?

— Мерлен подтвердил, что обвинение ложное, а он адвокат авторитетный. И я кое-что знаю про обвинения в насилии.

Харви оживился:

— Да? Расскажите поподробнее.

— Во-первых, в таком деле не нужны свидетели. Все, что нужно — знать место и время, когда там находился нужный человек, да еще уговорить кого-нибудь пожаловаться, что именно там и тогда ее изнасиловали. А если суметь уложить их в постель, то можно получить еще и медицинское заключение. В любом случае все будет принято на веру — ее слова против его. И даже если до суда дело не дойдет, репутация человека будет запятнана. И недостаток этих обвинений в том же, в чем и преимущество: все зависит только одной женщины. Если она лжет, значит продалась, а продавшись раз продаст и дважды. Достаточно ей заявить, что обозналась — и делу конец.

— Я не выбрасываю денег на ветер, — последовал стальной ответ.

Мы с Харви переглянулись. Он хмыкнул, но продолжал молчать. Я на миг задумался. Потом сказал:

— Но мистер Мэгенхерд, вы бы даже сэкономили. Положим, поручили бы мне встретиться с этой женщиной. Я бы договорился, заплатил на пару тысяч больше, и все равно все это обошлось бы вам в половину цены нашего путешествия. И никакого риска. Неужели как деловому человеку вам это не пришло в голову?

— Человек — не только бизнесмен. Мораль тут…

— Мораль? Кто вспомнил про мораль? — едва не заорал я и тут же сбавил тон. — Мы говорим о ложном обвинении. Причем тут мораль? И если уж говорить о морали, то почему не защитить себя в суде?

— Мистер Кейн, я размышлял об этом гораздо дольше вас. Говорил он спокойно и очень уверенно. — Я ничего не выиграю, обратившись в суд. Зато есть риск, что по ошибке суд может объявить меня виновным. Перекупать же показания я не хочу. Почему я должен платить, если я прав? Вот причем тут мораль.

Надолго повисла пауза, только гудел мотор да свистел ветер. Потом Харви заметил:

— Лучший способ остаться богачом — считать деньги, намазав клеем пальцы.

— Мистер Лоуэлл, а вы не думаете, что не только бедняки, но и люди богатые должны тратить деньги с толком?

Харви заявил:

— Мистер Мэгенхерд, меня никогда не волновало, как тратят деньги богачи. Но вашу точку зрения можно понять.

По гримасе Мэгенхерда невозможно было уловить, недоволен он или улыбается. Но за солидной сытой физиономией вдруг проступило аскетическое лицо шотландского проповедника, мечущего громы и молнии с каменного алтаря.

— Его точку зрения можно понять, — буркнул я. — Его империя на грани краха, но свои принципы он отстоял.