Жинетт проводила ее взглядом.

— Луи, ты пытался убедить ее стать для него этим самым веским основанием?

Я пожал плечами.

— Я просто пытался донести до ее сознания, что человека не заставишь бросить пить с помощью парочки молитв и чашки какао.

— И что, действительно излечить алкоголика невозможно?

— Ну почему же, можно — в одном случае из ста. Именно стольких врачи способны вернуть к нормальному потреблению спиртного. Только им неведомо, как это сделать и почему так происходит. Мне следовало все это ей объяснить?

Жинетт задумчиво покачала головой.

— Нет. Думаю, она все равно бы тебе не поверила. Она еще достаточно молода, чтобы верить в чудеса. Возможно даже, достаточно молода, чтобы творить их своими руками. — Она посмотрела на меня. — А его случай относится к одному из ста?

— Таких, как он, и без того встретишь одного на несколько миллионов. Много ли людей становятся телохранителями — да еще такого высокого уровня, как он? В Париже он третья величина. — Тут я кое-что вспомнил. — Впрочем, теперь уже, полагаю, вторая, поскольку Бернар мертв.

Она окинула меня жестким взглядом.

— Если он и сам это помнит, вряд ли это ему поможет.

Я лишь кивнул в ответ. Она была права — едва ли Харви забыл об этом.

Она двинулась в обход лужайки, и я пошел рядом, стараясь идти в ногу с ней.

— А каков же теперь твой личный рейтинг, Луи? Какая ты по счету величина?

— Я не убийца, — холодно отозвался я.

— Ах да, ну конечно, ты теперь генерал. Зачем тебе мараться и таскать с собой пушку? Ты лишь отдаешь приказы своим подчиненным, где провести очередное сражение. Неужто думаешь, что все эти битвы не имеют к тебе никакого отношения и что в одной из них и тебе уготован славный конец?.. Видишь ли, — продолжала она, — к настоящему времени я уже уяснила себе образ мысли бравых стрелков. Они считают себя непобедимыми. Как и пилоты истребителей. Как и рыцари в доспехах, всякий раз жаждущие сразиться с очередным драконом. И так все время — до тех пор, пока не встретят своего последнего дракона. А последний дракон всегда найдется. Ты точно такой же, как Ламбер.

— И все-таки я не вооруженный бандит, Жинетт.

— Ламбер тоже им не был. Знаешь, как погиб Ламбер?

— Читал в газетах. Несчастный случай на воде неподалеку от Испании. Что-то случилось с яхтой.

— И ты этому поверил, Луи?

Я пожал плечами. Тогда это показалось мне несколько странным, но ведь никаких других версий не было. Она продолжала:

— Мы держали яхту неподалеку от Монпелье, где вы с Ламбером прежде складировали оружие, доставляемое на фелюгах с Гибралтара и из Северной Африки. Примерно раз в год он в компании старых друзей выходил на яхте и слегка промышлял контрабандой. Так, ничего особенного — из Танжера везли табак, а в Испанию, кажется, поставляли кофе или запчасти для автомобилей. Не сказать, чтобы это приносило большую прибыль, да и занимался он этим не ради прибыли, а ради острых ощущений — чтобы скрасить себе процесс тихого и спокойного старения. Но однажды испанская береговая охрана оказалась более бдительной. Они обстреляли яхту из пулеметов. Очень неспортивно — но, возможно, никто не сказал им, что он занимался этим из чисто спортивного интереса?

Я лишь невыразительно покачал головой.

— В газетах написали, что он попал в шторм, — тихо продолжала она. — Конечно, он ведь был графом и, кроме того, героем Сопротивления — вот они и подыскали для него шторм. Очень любезно. Но, как видишь, даже для него нашелся последний дракон.

Немного помолчав, я заметил:

— Я занимаюсь этим не из спортивного интереса.

— Возможно… но тогда зачем?

— Потому что меня наняли. Это моя работа.

— Так кто же ты теперь? Ты так и не стал адвокатом?

— Нет, так и не стал. После войны я еще поработал в посольстве в Париже…

— Ты работал там на Британскую секретную службу. — заметила она с легким укором. — Все мы это знали.

— Черт возьми, да знаю я, что все вы знали. Потому и ушел в конце концов в отставку.

— Но, Луи, мы считали, что со стороны Лондона было очень любезно заслать шпиона, которого все мы знали и любили. — Она изобразила вежливую улыбку. — Извини… продолжай, пожалуйста.

— Да, собственно, и продолжать-то нечего. Я располагал здесь обширными связями. Был досконально знаком с европейскими законами, а поскольку я числился в штате сотрудников при торговом атташе, ко мне обращались с различными вопросами по проблемам, связанным с бизнесом. Таким образом, я стал кем-то вроде коммерческого агента: свожу людей друг с другом, консультирую их, выполняю кое-какую легальную работу.

— А также и кое-какую нелегальную?

— Нет. — Я закурил, потом спохватился и предложил ей сигарету. Она покачала головой. — Нет, в этом нет необходимости. Ведь существует множество услуг, которые адвокат не может или же не желает оказывать — и совсем не обязательно они выходят за рамки закона… Черт возьми, да во всей Европе законно даже убить человека, пытающегося убить вас. Однако вы почему-то нанимаете адвоката, чтобы он сделал это за вас.

— И тогда-то некто призывает на помощь месье Кейна и месье Ловелла?

— Если не найдет кого-нибудь получше.

Она печально улыбнулась.

— Лично я уверена, что месье Маганхард нанимает самых лучших спецов для участия в своих битвах.

Я резко остановился и очень неторопливо, взвешивая каждое слово, произнес:

— Жинетт… нас с Харви наняли, чтобы помочь Маганхарду остаться в живых. Бернара наняли, чтобы его убить. Это разные вещи, и разница чертовски велика.

— Даже когда речь идет о человеке вроде Маганхарда?

Я сердито покачал головой.

— Тебе не нравится Маганхард. Прекрасно — мне и самому он не слишком нравится. Но в данном случае его дело правое. Он не пытается никого убить однако кто-то пытается убить его. И, если бы мы с Харви не оказались рядом, сейчас он уже был бы мертв. Исходя из всех обстоятельств, я и принял такое решение.

— Ты не принимал этого решения.

— Не знаю, — медленно отозвался я. — Может, и принимал. Возможно, посчитав, что мы с Харви сумеем доставить его к месту назначения в целости и сохранности, тогда же я пришел к выводу, что, если мы не поедем, он не доберется туда живым. Став однажды таким, как я, уже невозможно отступить. Это само по себе уже решение.

— Да, — тихо заметила она, не глядя на меня, а уставившись куда-то вдаль. — Да… ты решил, что ты, и только ты, сумеешь победить этого дракона. И следующего тоже. И следующего. Поэтому ты никогда не отступишь и в один прекрасный день наконец встретишь своего последнего дракона.

— Я профессионал, — жестко заметил я. — Когда Ламбер отправился в плавание на своей яхте, он действовал как любитель — ведь в течение пятнадцати лет он занимался выращиванием винограда. Окажись я на той яхте, она либо не отправилась бы в плавание, либо не затонула бы.

— О да, — задумчиво кивнула она. — Да, к тому времени он был любителем. И, наверное, мог отступить в сторону и никуда не отправляться.

Тут она посмотрела на меня, все так же печально улыбнулась и сказала:

— Я убила Ламбера.

— Ты сошла с ума, — резко бросил я.

— Нет. Я могла бы его остановить. Но сочла себя не вправе вмешиваться, решила, что это не мое дело. Кроме того, я считала, что с ним ничего такого никогда не случится — по крайней мере в этот раз. Возможно, в следующий… но, наверное, я думала, что следующего раза никогда не будет. Понимаешь? Я тоже способна мыслить как бравый стрелок. Я могла бы остановить его… но отпустила. Значит, я его убила.

Я постарался придать своему лицу как можно более бессмысленное выражение.

Она медленно произнесла:

— Итак, я ошиблась. Может статься, и не только в этом… Я вышла замуж за Ламбера, потому что верила, что, если буду с ним, война для меня закончится. А с тобой… едва ты перестал быть Канетоном, как тотчас же поступил в Секретную службу. Для тебя война не закончилась.

Я рассеянно кивнул. Может, так оно и было.

— Тогда я не понимала, что сама должна была позаботиться о том, чтобы война закончилась. Я должна была остаться с тобой и помочь тебе закончить твою войну. — Она пристально посмотрела на меня. — А ведь я хотела этого, Луи, хотела.

Лицо мое окаменело. Не каждый день единственная женщина, что-то значившая для вас, говорит вам, что ошиблась, выйдя замуж за другого — и, возможно, также намекает, что еще не все потеряно. Такое случается раз в жизни, да и то — если повезет. И именно в тот самый день, когда вас ангажировали, чтобы доставить в Лихтенштейн богача, увиливающего от уплаты налогов.

Я покачал головой.

— В первый раз ты действительно ошиблась. Насчет меня… Я бы бросил все эти игры с людьми вроде Маганхарда или же…

— Прошу прощения, но ты чертовски хорошо знаешь, что не бросил бы.

Я метнул на нее быстрый взгляд — она казалась очень спокойной, очень уравновешенной, очень уверенной в себе. Может, даже чуточку слишком спокойной.

— Это было пятнадцать лет назад, — заметил я.

— Считаешь, за это время ты так сильно изменился?

Я нахмурился.

— Ладно, допустим, я недостаточно изменился — я по-прежнему Канетон. Но теперь слишком поздно что-либо менять. Я слишком стар, чтобы возвращаться назад и начинать учиться на адвоката, постигая, как проделывать разные законные штучки, вроде вызволения кинозвезд, обвиняемых в вождении автомобиля в нетрезвом состоянии.

— Тебе де придется никуда возвращаться. Работа найдется и здесь: замку нужен управляющий.

Вот так-то.

В саду вокруг нас было тихо — настолько тихо, насколько вообще бывает на юге, когда тишину нарушает лишь монотонное жужжание цикад. Солнце казалось ярким белым пятном, медленно спускающимся к голубым холмам, оставляя после себя едва уловимый знойный аромат лета. И все, что от меня требовалось, — это сказать «да».

Но ведь были и другие холмы: зеленые, подернутые влажной дымкой тумана холмы Швейцарии. И я уже сказал им «да» три дня назад.

— У меня уже есть работа, Жинетт, — сказал я. — Работа, в которой я поднаторел и с которой вполне справляюсь.

— Я не занимаюсь благотворительностью, Луи, и не стремлюсь тебя облагодетельствовать. Здесь тебе пришлось бы работать в поте лица.

— И мне пришлось бы научиться любить «Пинель»?

— Это было бы не многим более незаконно, нежели твоя теперешняя работа.

Я медленно покачал головой.

— И все же у меня уже есть работа.

— Ты бы прекрасно со всем справился, — торопливо продолжала она. — Нам пригодились бы твои связи, твой деловой опыт, знание законов. Теперь мы экспортируем вино повсюду — в Лондон, в…

— Жинетт!

В ее голосе я отчетливо уловил нервическую нотку, которую, если бы речь шла о ком-либо другом, назвал бы страхом.

Она стояла совершенно неподвижно, вскинув голову и крепко зажмурив глаза.

Я сделал шаг и обнял ее; она дрожа прильнула к моей груди и подняла ко мне лицо.

Из замка донесся хлопок пистолетного выстрела.