Пять минут спустя мы уже были в Лихтенштейне и вырулили на автостраду, с которой съехали за три километра до границы. «Роллсу» изрядно досталось, но на то они и рассчитаны, а пятьдесят ярдов, да еще в темноте — слишком большое расстояние для «стэна». Тем не менее одна фара была разбита, пулевые отверстия усеивали ветровое стекло и обе левые дверцы, а еще одна пуля пробила решетку радиатора. Неизвестно было, поврежден ли сам радиатор — впрочем, это мы, безусловно, выясним на горной дороге, ведущей в Штег.

Я сидел сзади рядом с Маганхардом, морщась при каждом толчке и проливая коньяк на рубашку. Харви расположился впереди, рядом с мисс Джармен.

Маганхард не произнес ни единого слова, но выглядел столь же бесстрастным, как и прежде.

Через несколько миль Харви обернулся и, опустив перегородку, спросил: — Может, остановиться где-нибудь, не доезжая Вадуца, и поискать доктора?

Маганхард встрепенулся и посмотрел на меня.

— Вы ранены?

— Во всяком случае, не смертельно. И вряд ли у вас есть знакомый доктор, который с готовностью назовет дырку от пули комариным укусом. Кроме того, не стоит забывать о Галлероне.

— Думаете, нас ждут неприятности? — спросил Харви.

— Не слишком большие. Не мог же он заключить контракты со всеми наемными убийцами Европы. А если даже и заключил, то наверняка расставил их в укрепрайоне.

Немного погодя Маганхард промолвил:

— Мистер Кейн, когда я говорил вам, что хочу прорваться через границу, я не думал, что для этого будет необходимо сжигать человека заживо, как вы только что проделали.

— Никто не думал, что это будет необходимо, мистер Маганхард, — устало отозвался я. — Так уж вышло. При такого рода профессии люди не всегда погибают с бесстрашной улыбкой на устах и с теплыми словами, обращенными к матери.

— Мне казалось, вы с ним были знакомы!

— Был. И мне жаль, что он сгорел, если от этого кому-нибудь легче. Но никто не принуждал его сидеть там со «стэном» в руках.

Несколько секунд он размышлял, потом сказал:

— Наверное, они пришли туда, чтобы убить или быть убитыми. Возможно, это было честной игрой.

— Вы приписываете им излишнюю сентиментальность. Они пришли, чтобы убить — и точка. Если бы они считали, что есть шанс погибнуть, то не взялись бы за эту работу. — Я покачал головой. — Оттого что Ален умер столь ужасной смертью, он не сделался Святым Франциском.

— Во всех остальных случаях у вас не было выбора — стрелять или нет, — заметила мисс Джармен. — Первыми начинали они. Но на сей раз все устроили вы сами. Вы заварили эту кашу.

— Я, конечно, мог высунуть голову из траншеи, — огрызнулся я, — и предоставить им возможность открыть огонь первыми — если бы это сделало меня более добродетельным в ваших глазах. Только, черт побери, тогда я наверняка лишился бы головы.

— Я не это имела в виду. — Голос ее звучал холодно и едва заметно дрожал — и отнюдь не из-за ветра, проникавшего сквозь пулевые отверстия. Она тоже видела, как сгорел Ален. — Я хочу сказать, что, наверное, мы могли бы поступить как-то иначе, чтобы…

— Наверное, могли, — мрачно отозвался я, стараясь не думать, что именно мы могли бы сделать.

* * *

У Тризена мы повернули направо и по извилистой дороге стали подниматься к Тризенбергу и расположенному за ним Штегу. Вот теперь нам предстояло выяснить, как обстоит дело с радиатором.

— Мотор перегревается, — заметила мисс Джармен.

— Продолжайте ехать дальше. Не снижайте скорость.

Что она и сделала. Мы вписались в серию поворотов столь же стремительно, как это проделал бы Морган, — и имея в наличии всего одну фару. Задачу облегчало то обстоятельство, что путь был свободен: жители Лихтенштейна придерживаются мнения, что, за исключением часов, отведенных на делание денег, все оставшееся время разумнее всего потратить на сон. С тех пор как мы пересекли границу, нам встретились лишь один велосипедист да туристический автобус.

Когда приблизились огни Тризенберга, заморосил мелкий дождик. Харви склонился чуть ли не к самым коленям мисс Джармен, чтобы взглянуть на температуру радиатора.

— Стрелка почти зашкаливает, — сообщил он. — Далеко нам не уехать.

— Поезжайте.

— Боже, да у нас взорвется цилиндр.

— В этом движке полно цилиндров. Не вздумайте останавливаться.

— Мы не доедем до Штега, если не остановимся, чтобы охладить его, — бесстрастно сообщила девушка.

— Если мы не доберемся туда как можно скорее, ехать будет бессмысленно.

Маганхард повернулся ко мне.

— В нашем распоряжении почти полтора часа.

— Вы так думаете? Не вы ли говорили мне, что Галлерон не станет убивать Флеца, пока охотится за вами? Что ж, возможно, теперь он уже знает, что убить вас ему не удастся — тогда его единственной надеждой останется покончить с Флецем, а затем воспользоваться своим перевесом голосов над вами.

Он задумался. Потом с подозрением спросил:

— А откуда ему известно, что я не умер?

— К настоящему моменту Морган, вероятно, уже позвонил генералу, а генерал — Галлерону. К тому же у Галлерона наверняка имелась договоренность с Аденом и компанией — они должны были позвонить ему и сообщить, что работа выполнена. Как бы то ни было, никто не сообщил ему, что вы мертвы, так что сейчас он, наверное, изрядно нервничает.

Мы миновали Тризенберг, и шоссе сменилось проселочной дорогой, петляющей между обрывистыми горными пастбищами. От двигателя повеяло едва уловимым запахом раскаленного металла, и послышался негромкий неровный стук.

— По-моему, мотор сейчас заглохнет, — объявила мисс Джармен.

— Еще нет. Это просто клапаны перегрелись. Мы их охладим, когда заберемся повыше в горы, где есть снег.

— Если герр Флец действительно мертв, тогда с моей стороны будет ошибкой продолжать путь, — заявил Маганхард.

— Еще большей ошибкой будет не убедиться в этом.

Мы продолжали петлять по извилистой дороге. Дождь усилился, и стало холоднее, а когда на поворотах луч фары выхватывал из темноты горные склоны, сквозь сосны виднелась нависшая над нами туча.

Двигатель теперь уже издавал звуки, весьма напоминавшие щелканье кастаньет. Харви обернулся, собираясь что-то сказать.

Внезапно нам в лицо ударил ослепительный свет фар. Девушка резко нажала на тормоза.

* * *

Должно быть, благодаря нашей единственной фаре водитель встречной машины принял нас за мотоцикл, потому что продолжал ехать. Затем его тормоза завизжали, словно душа грешника, только что прибывшая в ад, и фары начали описывать зигзаги, когда машину повело юзом. Послышался протяжный душераздирающий треск. «Роллс» слегка вздрогнул и остановился.

Харви уже стоял на подножке с револьвером в руке. Я схватил пустой «маузер» и попытался встать на ноги, но, ощутив острую боль в боку, упал на сиденье.

К нашему переднему бамперу был под углом прижат большой черный немецкий седан, левый бок которого напоминал небрежно вскрытую консервную банку. На бампере «роллса» осталось, наверное, всего пара царапин.

В наступившей тишине Харви четко скомандовал:

— Выходите медленно и с пустыми руками.

Водитель стремительно выскочил из кабины, в ярости размахивая руками и бранясь на чем свет стоит. Это был Анри Мерлен.

Я осторожно перелез через ноги Маганхарда и сказал:

— Спокойно, Анри, морская пехота прибыла на место.

Он вытянул шею и пристально вгляделся сквозь моросящий дождь.

— Канетон? Pas possible! Это действительно вы! Вы просто великолепны! — Он протянул руки, намереваясь похлопать меня по плечам. Я осторожно увернулся.

Маганхард вылез из машины следом за мной. Мы стояли между машинами, в стороне от лучей фар, освещаемые мягким отблеском их света. Я увидел невеселую ухмылку Мерлена — и тут же лицо его исказила гримаса отчаяния.

Он развел руками.

— Но теперь… теперь это не имеет значения. Он… они… — Мерлен замолчал, пытаясь собраться с мыслями.

— Добрый вечер, месье Мерлен, — спокойно сказал Маганхард.

Мерлен повернулся к нему.

— Четверть часа назад я приехал… к месье Флецу… И не нашел никакого Галлерона… а Флец мертв.

И снова повисла тишина. Что-то легко коснулось моего лица. Я поднял голову — в свете фар над дорогой, подобно мотылькам, кружились пушистые снежинки. Мы достигли зоны снегов.

Маганхард посмотрел на меня, а затем тихо, с горечью произнес:

— Похоже, этот Галлерон воспользовался вашим советом.

— Он имел возможность купить совет получше моего.

— А он не дурак, — заметил Маганхард. — Еще час назад он делал ставку на мою смерть. Теперь же он делает ставку на меня живого. Так что… нам нельзя туда ехать.

— Мы могли бы потихоньку подкрасться и взглянуть на труп, — предложил я.

— Галлерон наверняка затаился где-нибудь неподалеку, поджидая меня.

— Но ведь еще не полночь. Может быть, все же поедем и посмотрим на труп?

Раздался щелчок — это девушка открыла капот автомобиля, а затем послышалось протяжное шипение, когда первые снежинки упали на раскаленный двигатель.

Маганхард терпеливо, но настойчиво продолжал:

— В соответствии с правилами «Каспара» время, установленное для встречи, — это крайний допустимый срок. Если все акционеры собрались раньше назначенного времени, собрание автоматически считается открытым. Поскольку герр Флец мертв, а туда прибуду я и этот Галлерон, все акционеры окажутся присутствующими. Следовательно…

— А он не станет созывать никаких собраний, — весело заявил я, — поскольку я запихну ему пушку в глотку. Так что поехали и поглядим…

— Господи, — подал голос Харви, — да можно подумать, что вы выставляете свою кандидатуру на выборах — так методично вы каждые десять секунд повторяете одно и то же. Значит, вы желаете поехать и взглянуть на труп? О'кей, поехали поглядим, если это вас утешит.

— Ладно, — отозвался я. — Согласен, если вы так настаиваете.

Подошла девушка и встала рядом со мной.

— Как там мотор?

— Я сняла крышку с радиатора, но нужно залить что-нибудь внутрь. Снега ведь пока что нет.

— Вылейте воду из машины Мерлена.

Мерлен хотел было ужаснуться, но, вспомнив, что случилось с его автомобилем, лишь пожал плечами.

Харви вместе с девушкой отошли в сторону. Крупные хлопья снега медленно кружились вокруг нас.

Мерлен кашлянул и сказал:

— Канетон… прошу прощения, но… — Он повернулся к Маганхарду и официальным тоном заявил: — Месье, будучи вашим адвокатом, считаю своим долгом предупредить вас о возможной опасности. Отправляться в этот дом было бы рискованно и опасно. А посему… я обязан посоветовать вам не ходить туда.

Маганхард нахмурился.

Тут вмешался я:

— Не будучи вашим адвокатом, я бы сказал, что после всего этого неплохо было бы познакомиться с Галлероном.

Маганхард бросил на меня острый взгляд.

— Я не желаю больше никакой стрельбы!

Я повел плечом.

— Как скажете. Вы же здесь главный. — Он подозрительно уставился на меня, я же продолжал: — Впрочем, нет нужды торопиться с принятием решения. Давайте-ка сначала проясним вопрос, составляющий предмет спора.

Он раздраженно мотнул головой, стряхивая облепившие его снежинки.

— Холодно здесь.

— Будет куда холоднее, когда вы лишитесь своего пая в «Каспаре», утешил его я. — А теперь давайте разберемся: «Каспар» владеет акционерным капиталом, составляющим сорок тысяч швейцарских франков, верно? Полагаю, в десяти- или стофранковых акциях?

— В десятифранковых.

— Значит, всего имеется четыре тысячи акций. Сколькими владеете вы лично?

— Вы уже и так знаете. У меня тридцать три процента.

— Вы не поняли моего вопроса. Сколько у вас акций?

Стало очень тихо, только хлопья снега продолжали медленно кружиться в воздухе. Харви и девушка проплыли мимо, словно темные призраки на фоне яркого света фар, вылили воду из машины Мерлена в пустую фляжку из-под коньяка, затем залили ее в «роллс».

Маганхард ссутулился и сказал:

— Это надо будет посчитать. Но главное — это процентное выражение.

— Разумеется… но на сертификатах владельцев акций указано только их количество. Итак, вы оба знакомы с Флецем, а я — нет. Так что поправьте меня, если я ошибусь. Если я правильно понял, неделю назад к нему заявляется Галлерон, предъявляет свой сертификат, говорит: «Акции Хайлигера теперь принадлежат мне, давайте назначим собрание акционеров и продадим всю компанию целиком», — и тут Флец вспоминает, как сложно вам будет туда добраться, и ударяется в панику. Я прав?

Маганхард и Мерлен посмотрели друг на друга.

Мерлен развел руками и пробормотал:

— C'est possible.

— Возможно, так оно и было, — медленно произнес Маганхард. — Но…

— Возможно, он запаниковал слишком рано. Однако Флец знал, что этот сертификат может принадлежать только Хайлигеру, доля которого составляет тридцать четыре процента, что при голосовании обеспечивает ему численный перевес над любым из двух других совладельцев. Однако на сертификате на предъявителя ничего такого не написано: ни имени, ни процентов. Только количество акций, принадлежащих владельцу. А Флец тоже привык оперировать процентами. Так что, возможно, он даже не потрудился разобраться и посчитать. Ну как, вы-то уже посчитали свои акции?

— Будьте так любезны… — холодно изрек Маганхард.

Тут я обнаружил, что для пущей убедительности наставил на него «маузер». Патронов в нем по-прежнему не было, но откуда ему было об этом знать?

— Извините.

— Я владею 1320 акциями.

— Верно. И это составляет тридцать три процента. А тридцать четыре процента составят 1360-акций. Так легко перепутать эти цифры, правда? Особенно если вы привыкли оперировать процентами. А вдруг тут-то Флец и допустил оплошность и не заметил, что на сертификате Галлерона значилось всего 1320 акций, так же как на вашем, так же как на сертификате Флеца?

Он озадаченно воззрился на меня.

— Вы хотите сказать… это фальшивка?

— Зачем было бы подделывать сертификат и при этом ставить на нем неправильное количество акций? Нет, он настоящий — только это не сертификат Хайлигера. Тот сертификат сгорел вместе с ним самим в авиакатастрофе. Нет, он ваш. И теперь вы не владеете в «Каспаре» ни единым сантимом. Ну и каково вам — ощутить себя нищим?

Воцарилось долгое молчание.

Я невозмутимо продолжал:

— Полагаю, когда на вас свалилось обвинение в изнасиловании, это ограничило вашу свободу передвижения, так что вы расширили полномочия Мерлена как вашего адвоката. Наверное, вы даже передали ему на хранение множество важных документов или же, возможно, уполномочили его забрать их для вас из банковского сейфа. Смею предположить, одним из этих документов был сертификат «Каспара».

Я улыбнулся Мерлену. Он не отрываясь смотрел на «маузер», который, в свою очередь, смотрел аккурат ему в живот.

— Согласитесь, Анри, любой француз сумеет симулировать бельгийский акцент — черт, да я и сам бы смог. Во всяком случае, достаточно прилично, чтобы одурачить любого жителя Лихтенштейна, например Флеца. А теперь, будьте добры, верните мистеру Маганхарду его десять миллионов фунтов… Галлерон.

Он медленно поднял глаза и печально улыбнулся.

— По закону, разумеется, сертификат на предъявителя принадлежит тому, кто держит его в руках. Но, возможно, мы действуем не строго в рамках закона. — Он вздохнул и полез за отворот плаща. Рядом со мной раздалось три выстрела подряд. Лицо Мерлена озарилось яркими вспышками. Несколько секунд он стоял, не сводя с Маганхарда застывшего взгляда; потом медленно осел на землю.

Я стремительно развернулся и выбил «уэбли» из руки Маганхарда.

Из-за снежной завесы, неслышно ступая, появился Харви с револьвером на изготовку.

— Что за дьявольщина тут происходит?

— Мы познакомились с месье Галлероном. — Я кивнул на Мерлена. — Вот, можете сами познакомиться.

Харви взглянул на меня, затем осторожно подошел к трупу, внимательно посмотрел на него и покачал головой.

Маганхард стоял, плотно зажмурив глаза; растаявший снег струйками стекал по его лицу и очкам, поблескивая в отраженном свете фар.

— Добро пожаловать в Клуб убийц, — произнес я.

Маганхард медленно открыл глаза.

— Он мертв?

Я кивнул.

— На самом деле это совсем не трудно, правда? — Но лучше бы я не забывал, что у него оставался этот чертов револьвер.

Вернулся Харви.

— Он действительно был Галлероном?

— Да. Ну что, так и будем стоять и обмусоливать сие открытие среди метели или же это может подождать?

— Может подождать. Но с ним-то как быть?

— Обчистите его карманы и запихните в «роллс». До наступления утра нам придется избавиться от этой машины, так что пускай он составит ей компанию.

На машине Мерлена были номера Лихтенштейна, так что она наверняка была взята напрокат — скорее всего на имя Галлерона. Впрочем, это не имело значения.

— Но ведь его найдут, — с сомнением возразил Харви.

— Боже, да за нами тянется след из мертвецов от самой Атлантики, — огрызнулся я. — Еще один труп так запутает дело, что легавые никогда в этом не разберутся.

И это было недалеко от истины. За определенной чертой преступление может оказаться столь запутанным, что легавые понимают: ни один суд присяжных и ни один судья в мире не сумеет в нем разобраться — даже если разберутся они сами. А в довершение ко всему, обнаружить труп французского адвоката, выдававшего себя за бельгийского бизнесмена, в Лихтенштейне в автомобиле известного британского подданного, постоянно проживающего в Швейцарии, — это будет стоить головной боли, которую не снимешь и десятком таблеток аспирина.

Харви кисло улыбнулся, склонился над Мерленом и вскоре подошел к нам с пачкой документов и небольшим автоматическим пистолетом. Я взял самый большой из документов: жесткий, сложенный пополам лист бумаги, на развороте которого красовалось орнаментальное тиснение и большая печать, смахивающая на объявление о розыске Робина Гуда. Сертификат «Каспара». В течение нескольких секунд я был очень богатым человеком.

Я передал документ Маганхарду.

— Полагаю, это ваше. А теперь давайте поднимемся по склону на это ваше собрание.

— Но герр Флец мертв, — едва слышно возразил он.

— Не будьте таким наивным. Заявив об этом, Мерлей использовал свой последний шанс остановить вас: вас он мог бы убить позже, прежде чем вы успели бы во всем разобраться. Но, используя ваш сертификат, он был заинтересован в вашей гибели, а также в том, чтобы Флец оставался в живых. Теперь все встало на свои места.

Харви перетащил труп Мерлена в багажник «роллса». Маганхард, глядя прямо перед собой, осторожно забрался в машину. Я подобрал «уэбли» и, тщательно протерев его, выбросил в поле.

А теперь мы, возможно, сумеем подняться на гору и спокойно провести собрание акционеров компании.