Все кончилось тем же номером в том же отеле, и делали мы все то же: ждали Никонена.

Сначала это меня просто озадачило: я ожидал, что меня сразу засадят за решетку. Затем пришла в голову мысль, что вероятно на "Дакоте" из Рованиеми нагрянуло немало газетчиков, которые стали осаждать полицейских, чтобы добыть хоть какую-то информацию по поводу двух авиакатастроф за два дня.

Будучи человеком из "SuoPo", Никонен не хотел, чтобы его застукали где-нибудь поблизости от полицейского участка. Он отправился в Рованиеми чартерным рейсом в 4. 10 и не мог вернуться раньше 11. 20. Так что мы ждали.

Никто мне не сообщил, арестован я или нет, а был не в том расположении духа, чтобы выяснить это самому. Мы все просто ждали.

На этот раз – никакого шнапса. Все, чем я располагал, это старый еженедельник, подобранный в полицейском автомобиле. И я прикидывался, что внимательнейшим образом его читаю.

Прямо напротив меня за столом сидел здоровяк-полицейский.

Револьвер Вейко лежал перед ним, своим дулом глядя прямо мне в грудь и своей назидательностью напоминая мне указующий перст.

Маленький напарник сидел на кровати.

– Три выстрела! – сказал он. – Всего три выстрела – бах-бах-бах, кучно, как три пальца на руке. Он, должно быть, просто снайпер.

Говорил он по-шведски, так что, очевидно, предназначалось это для меня.

Я продолжал изображать внимательное чтение газеты.

Здоровяк сказал:

– Твой дружок Оскар не был такой уж невинной овечкой, между прочим. У него был револьвер. Ты об этом знал?

– Что-то я такого не помню.

Коротышка проворчал:

– Он не помнит. Ха!

Я заметил:

– Может быть, как раз из него подстрелили Вейко.

Коротышка привстал с кровати со словами:

– Мы и не думали... – прежде чем до него дошло, что Оскар был мертв и его револьвер лежал в полиции, когда Вейко убили.

Он озлобленно и угрожающе посмотрел на меня. Будь достаточно светло, он наверняка надел бы свои солнцезащитные очки и одарил бы меня непроницаемым взглядом.

Здоровяк откинулся на спинку стула, но не так далеко, чтобы не смог мгновенно схватить револьвер, если я вдруг начну проявлять признаки гражданского неповиновения.

– Лично я не думаю, что ты убил Вейко, – сказал он, – но, никто и не поинтересуется, что я думаю.

Маленький фыркнул:

– Чего мы понапрасну тратим силы? Мы его поймали в доме с еще теплым трупом, он пытался угрожать нам револьвером жертвы. Вынести приговор не составит труда.

Как мне показалось, здоровяк уже прокручивал этот вариант.

– Мы, конечно, можем так и сделать. Но я предпочел бы все же докопаться, как все было на самом деле.

– А чего суетиться? Он нам помогать не собирается. Зачем же нам с ним возиться?

Они посмотрели на меня. Им ничего не оставалось делать, как разыгрывать весь спектакль по-шведски, чтобы быть уверенными, что до меня все доходит, и в то же время делать вид, что идет всего лишь исключительно обмен мнениями.

Я продолжал внимательно изучать газету.

Маленький полицейский продолжал:

– Он рассчитывает, что сможет выпутаться, когда прибудет Никонен. Ха! Чего ради Никонену это делать!

Он пожал плечами так сильно, как только мог.

– Продолжайте в том же духе, – заметил я, – и вы замучаете себя до смерти.

– Ты думаешь, мы не можем связать тебя с делом Адлера, верно? Преотлично можем. И в ближайшем будущем так и сделаем. Ты ничего не знаешь о револьвере, который был у Оскара?

Опять оба наблюдали за мной с легкой выжидательной улыбкой. Они подготовили для меня нечто неотразимое и, как видимо считали, такое смачное, что я должен был немедленно впасть в просто-таки физиологический шок.

Я сказал:

– Держу пари, что кроме всего прочего он был заряжен.

– Да, он был заряжен, – подтвердил здоровяк.

– И клянусь, с этим пистолетом связано еще что-то.

– Да, еще кое-что, – он выдержал драматическую паузу. – Номер у него спилен.

Воцарилась мертвая тишина.

Настал тот момент, когда я должен был сильно побледнеть и завопить:

– Значит он был таким чудовищем!? О, если бы я только знал!

Все, Кери раскалывается и исповедуется до дна. Местная полиция решает проблему. "SuoPo" отправляется восвояси и присылает им медаль.

Вместо этого я тихонько спросил:

– И что это значит?

Коротышка завопил:

– Что это значит? Только то, что он был профессионалом – настоящим профессионалом. Ну а теперь выкладывай, что за игру он вел?

Я заявил:

– Номер можно восстановить. Просто отполируйте место, где он был, протравите соляной кислотой, а затем обработайте этиловым спиртом.

Здоровяк хмуро посмотрел на меня.

– И откуда ты это знаешь?

– Вы когда-либо слышали об угнанных автомобилях или ворованных авиационных моторах? Вот как раз способ установить их заводские номера.

Он тяжеловесно развернулся к своему напарнику.

– Слишком он ученый, этот тип. Придется применить к нему силу.

Коротышка отозвался:

– Мы просто обязаны затащить его в какое-то тихое местечко, где никто не услышит его визга. Я бы расколол его.

Впервые с того момента, как мы встретились, слова звучали искренне и от души.

– Вы, ребята, перенапрягаетесь понапрасну, – сказал я. – Ни один профессионал не будет таскать при себе оружие со спиленным номером именно потому, что это выглядело бы профессионально. Пойманные с обычным оружием, вы почти всегда сумеете отговориться, но не ждите, что вас отпустят, если обнаружат револьвер со спиленным номером. Все это доказывает, что Оскар настолько нуждался в оружии, что не стал обращать внимания, какого оно сорта, – или просто не знал, что это значит. Но очень интересно, почему он думал, что ему нужно оружие вообще.

Они опять на меня уставились.

– Да, и кроме того, – добавил я, – ваша настоящая проблема – это отловить шведский "Facel Vega".

Я увидел, как затаив дыхание, полицейские что-то обдумывают. Они-то знали этот автомобиль как нельзя лучше. Затем здоровяк очень спокойно спросил:

– Какой это?

Я пожал плечами, опять подобрал газету и нервно ее скомкал.

– Если вы позволите ему смыться, я ничего не скажу.

Коротышка энергично наклонился вперед.

– Он все еще находится к северу от реки. Кто в нем?

Здоровяк хмуро покосился на него, как бы предупреждая.

Я развернул газету, затем снова свернул ее.

– Мне не известно, на кого Оскар работал этим летом. Авиаразведкой он не занимался... – Я пожал плечами.

Здоровяк задумчиво осмотрел меня с ног до головы. Он не доверял мне ни на грош. Однако другого источника информации, более надежного с его точки зрения, у них тоже не было.

Видимо, Никонена не поставили в известность насчет "Facel Vega" – что он скажет, когда выяснится, что я говорил про автомобиль, а ему спокойно дали уйти?

Он быстро что-то бросил по-фински, так, чтобы, как он полагал, я не понял, но по-моему это было предложение кому-то из них пойти и присмотреть за мостом. Телефона в комнате не было. Коротышка не желал сдвинуться с места. Если кому-нибудь надлежало остаться со мной наедине, он хотел быть им.

Я продолжал раскатывать и скатывать газету.

Наконец они порешили. Здоровяк встал и сказал:

– Я отойду только до конца коридора, так что смогу услышать, если что-то тут будет не так.

Казалось, что предупреждение предназначалось как мне, так и его напарнику.

Его сотоварищ скорчил кислую улыбку и подобрал огромный револьвер со стола.

– Ты не услышишь отсюда и шороха.

Здоровяк поколебался, затем вышел и закрыл за собой дверь.

Когда мы остались одни, коротышка дернул головой в сторону двери и сказал:

– Стареет. Не понимает, что твой случай весьма важен, как и все дела, которые ведет "SuoPo". Ты же не думаешь, что Никонен возвращается сюда пить с тобой шнапс?

Я внимательно смотрел ему под ноги.

– Ты не знаешь, чего Никонен хочет, так что не пытайся решать за него его задачи. Он тебя не отблагодарит, даже если ты кое-что за него и сделаешь. Пусть он сам отрабатывает свой хлеб.

– Ты нас считаешь просто деревенскими простаками, да?

Я поднял на него глаза.

– Да.

Револьвер обрушился на мою левую щеку. Я потрогал ее кончиками пальцев. Револьвер был направлен мне прямо в лицо.

– Сопротивление при аресте, – произнес он задумчиво. – Если не найдут еще кого-нибудь, Никонену понадобятся какие-то зацепки, чтобы все было тип-топ. Нам достаточно лишь видимости этого. Так, несколько царапин. Впрочем, ты конечно можешь сделать заявление.

Я продолжал рассматривать его ботинки.

Он продолжал:

– Ты должен рассказать нам все – просто факты, которые мы выясним так или иначе. Информацию, достаточную для начала дальнейших расследований. Мы не очень-то любим, когда большие люди из "SuoPo" приезжают из Хельсинки и указывают нам, что и как делать. А мы можем даже замолвить за тебя словечко.

Одно саркастическое замечание, и он ударит меня еще раз. Я это знал.

Ситуация, в которую он сам себя загнал, была неблагоприятной для него, потому что я заранее знал его действия до того, когда он на них решится.

Я сказал:

– Тронут до глубины души.

Револьвер взлетел вверх, чтобы обрушиться на меня. Я словно рапирой ткнул его под дых скрученной газетой. Туго свернутая, она была тверда, как дерево.

Он сложился пополам, револьвер шлепнулся на пол. Я вскочил, отпрыгнул в сторону и рубанул его ниже уха краем ладони. Он свалился с кровати на пол с грохотом, который потряс комнату. Но мы были на первом этаже, так что ничей потолок не обвалился.

Подобрав револьвер, я подошел к двери, слегка приоткрыл ее и стал ждать. Ждать мне не хотелось, но другого выбора не было.

Казалось, прошло немало времени.

Отель жил своей жизнью, окружая меня скрипами и гомоном. Ночь вокруг отеля давала себя знать отдаленными звуками и шумами, и довольно громко дышал на полу мой противник.

Я напрягся, как пружина будильника, когда услышал клацанье трубки телефона в холле и шаги по коридору.

Захлопнув за ним дверь, я успел нанести удар револьвером по челюсти снизу, прежде, чем он понял, что ситуация полностью изменилась.

Если говорить прямо, это глупо – демонстративно направлять пистолет на человека. Ни один профессионал этого бы не сделал. Но профессионалы никогда не убивают полицейских. А я хотел, чтобы этот подумал, что я на такое способен.

Он ничего не сказал и ничего не предпринял.

Я отступил в сторону.

– Садись.

Здоровяк двинулся к стулу, затем оглядел меня и увидел ссадины на моем лице.

– Он подошел слишком близко к тебе и облегчил задачу.

– У меня была масса возможностей. Садись.

Он сел спиной ко мне.

– Я не должен был оставлять тебя с ним наедине. Думаю, у тебя немалый опыт обращения с оружием, да и по другой части тоже.

– Есть немного. Побольше, чем у вас обоих, между прочим.

– Что, "Facel Vega" был просто блефом?

– Вы поехали к Вейко потому, что кто-то позвонил, верно?

– Может быть.

– С "Facel Vega" я не блефовал.

– Так или иначе неплохо было бы иметь кого-нибудь за решеткой, когда Никонен заявится, как ты считаешь?

Я рубанул его ниже уха, по месту, которое считал оптимальным для этого. И в результате на моих руках оказались два оглушенных полицейских в ситуации, когда руководства по этикету вряд ли сильно мне бы помогли. И когда они придут в себя – один Бог знает. Этого никогда верно не оценишь. Стремясь только отключить кого-то, всегда надеешься соблюсти верную грань между безопасным обмороком и убийством.

Теперь нужно было связать им руки и ноги и заткнуть кляпы, и все это – только двумя простынями с кровати. Но я не собирался играть роль сестры братьев-лебедей, всю ночь сшивая рубашки, так что пришлось покинуть все, как получилось.

Выждав, когда в коридоре никого не было, я запер за собой дверь и отправился в противоположную от вестибюля сторону, надеясь найти запасной выход. И нашел. Никто не видел, как я выходил.

Ночь пахла свежестью и сладостью и навевала странное умиротворение, словно я уже имел все, чего пытался достичь.

Боль в щеке вывела меня из этого настроения: щека набухала, кровь начала пульсировать, и это отдавалось болью в каждом зубе, будь они прокляты.

Я обошел отель сзади, поднялся по темному берегу реки к площади у моста. В наличии было только одно такси, потрепанный "мерседес 220" со старым тряпьем в боковых воздухозаборниках, которое хоть как-то хранило быстро уходящее тепло мотора.

Пряча левую щеку от света фар, я спросил шофера:

– Буксировочного троса не найдется?

Трос у него был.

– У меня не заводится машина, здесь недалеко, – я махнул рукой в южном направлении. – Сможете подбросить меня к ней и отбуксировать сюда?

Он согласился.

Когда я влез внутрь, полицейская машина подкатила к мосту и расположилась так, чтобы заблокировать дорогу с севера, лучи фар были направлены в северную сторону вдоль моста. Мы проехали полмили от города в сторону аэропорта, когда я приказал остановиться. Затем я показал шоферу револьвер и предложил прогуляться домой пешком.

Тот попытался возразить по существу проблемы, но я убедил его, что мы с револьвером обладаем большинство голосов, и он поплелся в город.

Проехав еще пару сотен ярдов, я остановился, набросил буксировочный трос на телефонные провода и дернул. Потребовались куда большие усилия, чем я предполагал, но в конце концов мне удалось их оборвать. Теперь, если сообщение еще не прошло, в аэропорту не будут знать, что я еду. И я погнал машину дальше.

Можно было затратить уйму времени на запутывание следов моего бегства, но никто не придал им значения. Все знали, что я направлюсь к "Бобру", без которого Лапландия оказалась бы листом липкой бумаги, на котором я влип, как муха. Запихав ком финских марок в перчаточный ящик, "Мерседес" я поставил прямо у аэропорта.

По пути к "Бобру" никто меня остановить не пытался.